|
|
Портрет отца без сходства
Я в детстве рисовал.
Мне всё казалось просто:
Вот нос, лица овал.
Всё так и было просто:
Рисунок оживал.
И плакала в прихожей,
Мне помнится, сестра.
Рисунок непохожий
Смотрел на нас с листа.
Родной и непохожий.
Живой глядел с листа.
* * *
Я – седьмая вода, круговерть, ерунда,
Сколько в омуте зря хороводиться,
От слепого греха до бесова вреда
Пустомелиться и слабоволиться?
А когда хрусталем звон стоит над страной,
И Россия о Промысле молится,
Запиваю я слезы шестою водой,
Но ни как не могу успокоиться.
А от пятой воды зарастают следы
Грозных войн и границы стираются
И на нивах дородных ни зги лебеды,
И сторицей труды окупаются.
По четвертой воде, обретая удел,
Наш Креститель бродил с верой-посохом,
Кто вне стоптанных троп
Выбрать путь свой посмел,
По четвертой воде – словно посуху.
Третьих вод глубина нам, увы, не дана,
Даже если к руке рыба ластится,
Вольный ветер послом и подругой луна,
И судьба белой скатертью катится,
Я о водах вторых расспросил бы Христа,
Только мне ли беседовать с Господом?
Жизнь моя – маета, и забот суета
Застит душу мамоной-коростою.
В первых водах Вселенной зародыш-малек
Трепыхался во тьме обездоленный,
И торились подспорья дозвездных дорог
Божьим правом и Божьею волею,
Я ж – седьмая вода, лишь седьмая вода,
Киселя мне хлебать не приходится,
И встают беспросветным забором года,
И с укором глядит Богородица.
Сизый голубь, и дрозд, и малютка-щегол
На зелёный взлетают престол.
Говорят: "Всё – движение, всё – торжество.
Так поведало нам большинство.
Мы не знаем, какие нам дни и года.
Но мы знаем: летели всегда.
От престола к престолу, сквозь тучи и гром.
На свинцовом, на голубом..."
На земле, у траншеи лежит солдат,
Крепко держит свой автомат.
Говорит им: "Я умер, я жить устал.
Я дышать вчера перестал.
Золотая земля, как огонь, звенит
И на ухо мне говорит:
Лишь покой, лишь молчание – торжество
Слушай мёртвых. Они – большинство."
Сизый голубь, и дрозд, и малютка-щегол
Покидают зелёный престол.
И летят, словно капли, в сиянии дня,
Неотрывно смотря на меня.
Cамой себе поставить постамент!
И, взгромоздясь как та ворона, но без сыра,
златыми буквами извАять комплимент
и белой ниткой залатать бессилья дыры
на плащике из бархата красот,
рифмованных из ахов и из охов,
и стать как Петра бронзой у ворот
и суд вершить –
вот это хорошо, а это – плохо!
Не сказанное вслух «Прости!»
Как тёплый дождь иной планеты,
Как воздух, тающий в горсти,
Как непроставленные меты
В пустынной хмурой маяте
Недораслышанного «завтра»,
Где душный страх по немоте
И где так горестно – «Обратно
Вернись, чтоб взмахом милых рук
Пресечь возможность непрощенья!»,
И где разорванности круг
Как недосказанность сближенья.
Мне приснился ужасный сон:
Я солдат, я уснул на посту,
И прошел врагов миллион
Сквозь меня, как сквозь пустоту.
Я кричал: Просыпайся, гад!
Не молчи, дурак, не молчи!
Там такие ребята спят…
Хоть полслова им прокричи!
Без меня началась резня,
Без меня… И из-за меня.
Без меня полегли друзья,
Перед смертью меня браня,
Не услышав тревожный крик,
Не успев разглядеть врага,
Проклиная в последний миг,
Жизнь проспавшего, дурака…
А потом был один патрон
И железа кусок во рту.
Мне приснился ужасный сон:
Я солдат. Я уснул на посту…
Ох, и пьёт, зараза – пьёт,
Ох, и бьёт, зараза – бьёт.
Он – в душе – мужик-то добрый,
А как выпьет – идиот.
Вот, на днях, принёс ромашки
Весь весёлый, без рубашки
-Где разделся? – я спросила,
Сразу в ухо мне, с размашки
А, вчерась, сосед Натан,
Что-то спьяну наболтал.
Злющий мой – домой вернулся,
В результате – вот – фингал.
С кумом Ванькой утром пил,
Ровно бешенный вопил,
Чем-то там его расстроил,
Сын наш, младшенький – Кирилл.
Ох и пьёт, зараза , пьёт
А, напившись – снова бьёт.
Я б давно ушла, да жалко
Свой же..хоть и обормот..
Работаем.
Вперёд.
Побольше грации.
Стоп.
Заново.
Прошу не спотыкаться.
Улыбочку одела на лицо.
Нет. Нет.
Не на своё, а на чужое.
Вот так.
Пусть улыбается,
Достроим
Наш домик ..
Тот,
заветный,
для двоих:
Начнём, пожалуй, с крыши,
Стеклянной...
Не для звёзд,
Для хлёсткого
дождя
Осеннего
Пусть
пляшет
до
изнеможения,
Стекая
вниз
По стенам,
собранным
Из
Карточной
колоды.
В которой
только пики..
В уродов,
скукожившись,
перетекают
лики,
ну что же,
знать пора,
Вистую…
Стоп-кадр.
Улыбочка.
Ещё
чуть-чуть,
Пошире.
Вот так.
Достаточно..
Я здесь.
В своей квартире,
Из серого,
холодного
бетона.
Вновь медитирую,
Слоняясь
монотонно
По четырём
пустым
углам..
И всё же, как-то скоро,
Сложился в плоскости
Наш домик.... для двоих.
По лестнице спускается старик.
Пакет с кефиром, выношенный свитер.
Я говорю судьбе своей: смотри,
Мне говорили – это композитор.
Смотри на тоненькую жилку у виска:
Лишь в ней одной – этюды и сонаты.
Осенняя античная тоска
На лицах крымских санаторных статуй.
Все отвернулись. Голуби в саду
Несут в себе приморскую усталость.
Как будто бы в сломавшемся аду
Идёт старик. И я за ним иду.
И знать бы, сколько нам идти осталось.
Милая, ты забыла закрыть окно.
Пока мы сидим в кино,
В дом заберутся воры.
Они украдут наши деньги и наш уют.
Слышишь: они уже продают
Новые наши шторы.
Клинтом Иствудом, героем нездешних драк,
Я вломлюсь в подмосковный кабак,
Где победу празднуют воры.
Всем стоять, гопота, гнильё!
Возвращайте мне мой мильон
И гоните, собаки, шторы.
Ах, не поймут они меня, не поймут.
Там где вымысел вразвес продают.
Там где блоковский свет в стакане.
В ослепительном рое пчёл
Я киношную жизнь перечёл
И упал под их каблуками.
А я шептала: «Ты услышь
Наш горький плач,
Приди, спаси кошачью жизнь,
Звериный врач».
А во дворе пел и кричал
Хмельной народ,
И по земле не первый час
Шёл Новый год.
Но со спокойствием в глазах,
Что взглядом жгли,
Пришёл ты в дом, где боль и страх
Приют нашли.
Когда легко и не скрипя
Открылась дверь,
Взглянул с надеждой на тебя
Наш робкий зверь.
Он недвижим был и чуть жив
От страшных мук,
И верил в таинство чужих
И чутких рук.
Они творили чудеса
Не в первый раз,
И ярче стала бирюза
Кошачьих глаз.
И вот уже смеялись мы
Над жутким днём,
И южной терпкостью хурмы
Был полон дом.
И кошку нежно, как фарфор,
Ты клал на плед.
Но, словно смертный приговор,
Пришёл рассвет.
Всем стало ясно, хоть кричи,
Что вышел срок,
Что все мы были палачи,
А ты – не бог.
И падал снег... Тяжелым был и белым.
Фату ронял к последнему венцу.
Как рваный парус старой каравеллы
хлестал по неподвижному лицу.
И молчаливый день вставал над миром.
В глазах – вопрос. Ответа больше нет.
Ты сотворил из истины кумира.
Но мудрость ли – молчания обет?
Заниматься любовью на крыше,
На горячей полуденной жести,
Обжигая колени, ладони
О места, где сползло покрывало,
Позабыть про любовницу вскоре
И смотреть, как течет, извиваясь,
Мостовая, и как исчезают
На втором повороте машины.
И закрыть левый глаз и представить,
Что ты раненый в схватке военной
По дороге в больницу трясёшься
Под разрывы и пенье снарядов.
И закрыть оба глаза, как будто
Ты слепая огромная птица,
В жаркий полдень летящая к морю,
Руководствуясь запахом ветра.
И свое обнаженное тело,
Как и тело прекрасной подруги,
Позабыть, занимаясь любовью
С ярким солнцем, с полуденным небом,
Занимаясь любовью, любовью,
Занимаясь любовью, как будто.
А потом позабыть и об этом.
И, с прошедшей по телу волною
Оба глаза открыть, обнаружив
Слепоту свою только затменьем,
И увидеть Балтийское море
И рыбачьи зелёные лодки,
И гортанным, пронзительным криком
Прокричать о своём возвращеньи
И отдаться всецело приливу,
Забывая что есть и что было,
Занимаясь любовью, любовью,
Занимаясь любовью, как будто...
Включаю телевизор,
А в телевизоре мне говорят:
Наша жизнь – это ад.
Ну что вы хотели,
Ну что вы хотели –
Тогда мы полетели.
Если всё, что я делаю – это ад,
Если всё, что мы делаем – это ад,
Тогда мы едем назад.
Человек убил себя ломом.
Говорят – поделом ему.
Бездетная пара подожгла интернат,
Пожарные в телевизоре говорят:
Наша жизнь – это ад.
Наши дети – наполовину роботы,
Вы не замечали, что они едят хоботом?
Нет, не замечали, у нас и так много дел.
Вчера наш пиджак сорвался и улетел.
То, что было под – оказалось над:
Действительно, жизнь – это сущий ад.
А то, что было над – оказалось под?
Раковина на кухне всхлипывает и течёт.
Не могу так боле, жизнь- это ад.
Всё, беру билет, еду назад.
(А сантехник играет Моцарта на фановой трубе.
Он не знает, что жизнь – это ад,
Он не по злобЕ.)
А ночью взял и выпал снег.
Все это было, было!..
Над нами небо плыло,
Вода в реке застыла,
Кружились берега,
И две козы глазели,
Как плыли мы по Зее,
По летней по грозе и
Накошенным стогам.
На снимке темноватом,
Видать украдкой снятом,
Задумались ребята,
И смех на миг угас,
И я под фотовзглядом
Стою с тобою рядом...
Как странно, что угадан
Наш самый лучший час!
Еще не знаем точно,
Что не-
А что порочно,
Пока еще непрочно
Мы соединены,
И спасены незнаньем
От мелочных терзаний,
От недопониманий,
Хлопот и седины.
Ужели день настанет,
Когда все это канет,
И нас судьба обманет,
Подсунув медный грош,
Исчезнут быстрой тенью
И запахи цветенья,
И страх прикосновенья,
И радостная дрожь...
Когда Большая Скука
В наш дом войдет без стука,
И ты опустишь руки,
И высохнут цветы,
Пусть этот день туманный
Нам будет талисманом,
Простым и безобманным,
От будней пустоты.
Над уставшими реками лета
Чутко дремлющий зной тишины.
И вздыхают чужие букеты,
Упадая в нездешние сны.
Там признанья полынная песня
Обнимает бутоны зари,
И ночное и влажное «Здесь я!»
Грустно ищет своё «Повтори!»
Над прохладными реками «Завтра»
Как туманы – «Надейся и верь!».
И улыбка несмелая – «Здравствуй!»
Сквозь открытую осени дверь.
Было слишком легко и не больно мне,
Но любить я хочу – до агоний.
Убегаю путями окольными
От любви твоей как от погони.
И глядишь ты глазами ненужными,
Как с улыбкой хватаюсь за грудь я.
Бьётся сердце внезапно разбуженным,
Сильным зверем о гладкие прутья.
Вот такие вдруг яблоки вызрели,
Вот такие открылись мне дали,
Где любови короче, чем выстрелы,
Где жестоких таких не видали.
Я не могу понять откуда в сердце робость
И странная печаль по несбытому
Сентябрь расколет небо.
Чу...
Ты, слышишь, у врат?
Я заиски-
ваю псиной,
как в гареме кастрат,
онемев от ее красоты, –
шитый золотом лист на холодном лице
сини,
ягод спелостью брызнув,
красны,
разрыдались кусты.
Вот и ты, наконец-то!
Щенячья моя
радость!
Вот и ты,поджидал,
проживаясь лишь падалью звезд.
Пусть не русская – пусть!
Сатанинская – пусть!
Сладость –
Иней с губ желтоглазой чертовки,
царицы гроз...
Снова утром шальной простор
позовёт нас в лесную даль –
серпантинных дорог узор
расплетать, как души печаль...
Открывает нам неба свет
Крымских гор многодневный штурм.
За смеющимся солнцем вслед
продолжается наш маршрут.
Вровень с птицами – облака,
море где-то внизу блестит.
Нас вдоль русла ведёт река –
нам до завтра с ней по пути.
Водопадом летящих струй
с гор срывается Учан-су,
и баллада гитарных струн
чутким эхом звенит в лесу.
А под вечер – палаток рой
раскрывает свои шатры,
и, рассыпавшись под горой,
светлячками горят костры.
Лёгким кружевом вьётся дым,
искры пламени в ночь летят –
как всегда, допоздна сидим ,
говорим обо всём подряд…
Вместе прожито столько дней…
Будет помниться много лет
свет на лицах моих друзей,
задушевность ночных бесед...
*
Музыкальная версия:
Песню А.Смелина можно послушать здесь:
http://www.chitalnya.ru/work/131339/
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...260... ...270... ...280... ...290... 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 ...310... ...320... ...330... ...340... ...350... ...400...
|