|
|
Где начало?
Из точки какой неизвестной
Протянулась основа – та первая нить,
От которой Арахна над черною бездной
Начала паутину вселенскую вить?
Завивая пространство и время спиралью,
Из «ничто» в «никуда» провисающий мост,
Засверкал, отливая туманом и сталью,
Обозначив сплетенья крупицами звезд.
От ударов событий бессчетных и быстрых
Сеть дрожит то едва, то взлетая в зенит.
Бесконечным количеством струн серебристых
Под напором мгновений летящих звенит.
И мою паутинку от солнца до неба
Протянул самолет-крестовик полосой -
Я на ней безвозвратно сверкну и нелепо
Мимолетной росой...
Мама моя, благословляю твой ненадёжный и долгий покой.
Ты стоишь у окна и машешь мне вслед рукой.
Вся наша жизнь скучна, длинна, надеждой освещена,
И бесполезнее, и милосерднее, чем это «яблоко на».
Усатый водитель, прими меня и отвези на вокзал.
Ночные улицы прячут огни, усталые видя глаза.
И мир, полный людей и машин, следствий и их причин,
Так бережен к человеку, когда тот остается один.
Ни слова о прошлом. Мы полетим. Он сядет. Она вздохнёт.
И будущий сын, обернувшись, скажет: ничего, и это пройдёт.
И это окно, где не гаснет свет, где вечный твой силуэт -
Надежда, которой, в сущности, нет, и время, которого нет.
Я буду дико волосатым,
Плешивым, лысым, и седым;
Я буду чуточку женатым,
Развратным, нежным, холостым.
Я буду грозным и вопящим,
Я буду яростным и злым;
Я буду пристально глядящим,
И словно смерч неотвратим.
И замирающим и робким,
И исчезающим в ночи;
Небрежно брошенным на полку-
Смотри, любуйся, и молчи.
Я полюблю и позабуду,
Кого я преданно любил;
И брошу я, и брошен буду-
И не найду своих могил.
Ничто во мне не повторимо,
Всё стоит крови, нервов, жил;
И если я умру сегодня-
То только от того, что жил.
От нежности истаивая,
Стаей плывут, плывут
Чуть слышные слова.
Мы в полночи.
Угаданы все тайны.
И не вздохнуть,
И не открыть окна.
Мир задыхается
От нетерпенья страсти.
И от желания
кружится голова.
Тела живут
Мгновениями счастья!
Любовь, любовь!
До самого до дна!
До сердцевины жизни!
До прощанья!
В последний миг -
Касание руки.
Душа летит.
Она уже за гранью.
Но ясен свет,
И так шаги легки!
За – поворот!
За – прошлое!
За – злое!
За – то, о чем звезда
С звездою говорит.
За – невозвратность мига
Быть с тобою…
И за – слова
«Судьба тебя храни!»
Ты соткан небесно,
Я тоже не бес, но
Зачем-то не стала твоим отраженьем.
Все чувства в себе заключают сраженье
С избитым рассудком.
Нельзя – слишком много,
А, значит, в итоге, осталась дорога.
А, значит, любовь не сынишкой – ублюдком
Во чреве взрастила
Надеясь на лето.
Она нас за это,
Святая, простила.
Мне говорит травинка: я устала,
Мне тесен воздух и мгновенье тесно.
Я капитан, стоящий у причала,
Забывший песню.
Я помню свет, играющий тенями,
Я помню темноту под сапогами,
Ребёнка в ослепительной панаме
И жизнь кругами.
Всё, что во мне горело, оживало
И возвращалось в золотые своды -
Я всё нашла, но тут же потеряла
В плену свободы.
Его души сокрыта суть
Покровом темных построений.
К ней тайный зашифрован путь,
И я по шагу, по чуть-чуть,
По переменам настроений
Иду, ища знакомый след,
Что призрачен на тропке зыбкой,
И будто излучаю свет
От промежуточных побед,
И злюсь за каждую ошибку.
Задача эта тяжела
И, в сущности, невыполнима.
Но слишком долго я ждала
Того, с кем хочется тепла,
И не пройти мне было мимо.
На счастье или на беду,
Его коснулась я рукою,
И вот иду, иду, иду
Шажками, будто бы по льду,
В тревожном поиске покоя.
Смогу ли все пройти сама?
Короче вдвое зябкий вечер
Становится, и тайны тьма
Светлеет, и схожу с ума,
Когда шагает он навстречу.
Когда «люблю тебя» в ответ
Он шепчет ищущему взгляду -
Мне кажется, я вижу свет
Его души и выше нет
Мне за шаги мои награды.
Видишь, идут первородные звери
Там, где туманится лес?
Кто и зачем эти земли обмерил –
Горы, долины, глубины и мели,
Всю необъятность небес?
В карту Любви, что морщиню рукою,
Влейся глазами, прочти –
Осень укроется зимним покоем,
Сменятся зори весны над рекою
Радугой летней почти...
Травами вечными, также, как было,
Долы покроются тут,
Главные ветры взмахнут многокрыло,
Стебли Любви, напоённые силой,
К солнцу стремясь, прорастут.
В муках Любви просветлеют овраги,
Слезы прольет белый лес,
И побредут херувимы и маги
Дальней тропою, росистой от влаги,
В тайное место чудес!
Вверх по реке... Равномерно ступая,
Маги, и звери, и я
Будем брести, свято веря и зная –
Карта Любви без конца и без края,
Круглая, словно Земля
Я квартиру купил небольшую
И приятель советует мне:
- Мебель в ней ты расставь по фэн-шую
И тогда счастлив будешь вполне.
Хорошо, что идею подбросил,
Он с китайцами близко знаком
И продвинутый в этом вопросе –
Раньше ездил в Китай «челноком».
Фанзы строят они там, где тише,
Чтоб энергия шла на кровать
И поэтому много детишек
Да и взрослых, куда бы девать.
О фэн-шуе читал ночь запоем,
Как же жил без него раньше я?
Но энергию взять где – не понял.
Как ни фэна, так и ни шуя.
От бессилия, будто кофейник,
Я вскипел и усилился тик.
Если б книгу писали «по фене»,
То бы сходу науку постиг.
Приглашён был приятель мой, дока,
Чтоб помог, сам я в толк не возьму,
Как на деле ученье Востока
Приспособить к жилью моему.
Он изрёк: – Метров здесь маловато.
Будет тесно – ходи нагишом.
Размести только мебель как надо,
Чтоб энергию черпать ковшом.
Я по плану расставил, что было
И упал, знать, работа видна.
То ль потоком энергии сбило
Или мощный сквозняк из окна.
Ем я в спальне. А в кухне, где ванна,
Между шкафом и стулом тропа.
Сплю на коврике возле дивана,
Что поставлен в углу на попа.
Прекрасные слова, но даже не в этом суть.
А только в том, чтобы куда-нибудь не заглянуть
Или заглянуть, но выйти из чистой такой воды…
Касание мотылька, свет звезды.
И это становится еще прекрасней.
Дыхание медленнее, звук опасней.
Сочини еще чего-нибудь, хотя бы чего-нибудь.
Свет волны падает на волосы и на грудь.
Ты повторяла за мной: « я буду не, будешь ли ты не…»
И это всё. Ангелы в тишине.
И это всё. Блик на воде говорит.
Погаснет и снова плещется и горит.
Помесь странная гитары и голоса,
Никому ещё до нас не известная...
Треплет осень твои мягкие волосы,
В пустыре небесном до смерти тесно ей...
Твой контральто мягким бархатом падает,
Струны выпачканы пятнами слёзными.
И невидимый огонь сердце радует,
Согревая страстью в ночи морозные...
Оставайся с нами, песня цыганская...
Ветер воет так протяжно, неистово,
А в груди так бьётся сильно и ласково
От густого звука голоса близкого...
It is cold, and dark, and quiet inside and green outside.
A desk, a sofa, a chair.
A single fly becomes the center of the universe.
I like this feeling almost as much as the feeling
of the open space with a sunny blue sky,
black (for some reasons it is always black) sand,
and an infinite ocean, and cliffs;
add water twisters closer to a grey strip of clouds at horizon;
I see it as almost a magic.
Even with open eyes, I can see all my life
and once again experience this feeling
of being alone against the whole world,
this fear of unknown power,
of once being unable to break this lethargic state.
Прохладно, темно, и тихо внутри; зелено снаружи.
Стол, софа, стул.
Единственная муха становится центром вселенной.
Мне нравится это ощущение почти так же как ощущение
открытого пространства с солнечным голубым небом,
чёрным (по какой-то причине он всегда чёрный) песком,
бесконечным океаном, обрывистыми скалистыми берегами;
добавить смерч над поверхностью воды
ближе к серой полосе облаков у горизонта;
я воспринимаю это почти как магию.
Даже с открытыми глазами, я могу видеть всю мою жизнь
и ещё раз испытать это чувство,
одинокого противостояния всему миру,
этот страх неизвестной высшей силы,
и однажды быть не в состоянии прервать это летаргическое состояние.
Птица моя сизокрылая,
Сил уже нет в небеса.
Осень так близко! И стылая
На травы ложится роса.
Ночь – одеяло холодное.
К звёздам глаза не поднять.
Птица моя несвободная,
Помнишь, учились летать?
Лунная тишь, сны утешные.
Вздрогнуть – звонок у двери.
Жизнь наша грешная, грешная,
Слёзы ладонью сотри!
И задыхаясь в томительном
Жаре осенних костров,
Вновь растворяться в стремительном
Взлёте горячечных строф.
Или в ясен день, в ночь ли лунную
Позовут меня звоны струнные,
Гусли легкие, озорной гудок,
Скоморох-игрец, всем скорбям знаток.
От присушных слов под личиною
То обдаст огнем, то кручиною,
Словно зелие приворотное –
Многовертие хороводное.
Ах, кудесник-волхв, песнетворец мой,
Уж давно меня кличет мать домой,
А плясала б я ночь и день-деньской,
Не кружи меня в лести идольской!
Машкара кругом – хари зверские,
Да с ужимками изуверскими.
Переладцами все гудит сопель,
Да свирелькою манит в чащу Лель.
Возложи персты – песню длинную
Пой про верность мне лебединую,
Хвалословия брось искусные –
На моих устах песни грустные.
По утру туман – по над речкою.
Буду каяться перед свечкою.
Мать сожжет венок вместе с бусами,
Что вплетал ты мне в кудри русые.
Нет, ты меня не сбросишь со счетов
Как жухлый лист в саду заледенелом!
Я только начала... Я мало спела...
И мой финальный танец не готов!
Не разжигай костер свой, не спеши!
Хранительницей мироустоянья
Пройду сквозь это пламя – до свиданья,
Садовник мой, ловец моей души!
Ступай себе... Твой след сотрет пурга...
Не ты один творишь и гасишь звезды.
Как знать, еще найдешь златую россыпь
В саду весной, когда сойдут снега.
Она не села к нему в авто,
она пошла в осень, ко мне.
Она надела своё пальто
и поплыла в тишине.
Она плыла, как осенний лист
по озябшей реке,
из ниоткуда вдруг не взялись
наши рука в руке.
Я свекольник деткам варил,
в другое смотрел окно.
Любовь и кухня всегда враги.
Из двух побеждает одно.
Она доплыла до своих берегов,
злая, как сто чертей.
Я борщ не сделал ничьим врагом,
я им накормил детей.
Могла бы – так всё б закавычила
И вылила б душу подстрочником.
Не стала бы первоисточником,
А хвасталась миленьким личиком.
Смогла б – разложила б на терции,
Что б даже не ново, но заново.
И всё так красиво – планово.
Назад и до древней Греции,
Анализы – то же творчество,
Но лишь в унисон с обществом.
А я, прости господи, девочка –
Поэтом назвать не отважишься.
Да только не выдержишь – свяжешься
Одною ивовою веточкой.
Я вывалюсь из собственной кровати:
Кому-то надо место уступить.
Попробовав, грехи не замолить.
Хотели место – получайте – нате.
Я выпишусь из жизни в шесть утра,
Не помещаясь в рамки объектива.
Я сбрею неподдатливую гриву
И накормлю ей языки костра.
Я выпишусь – банально, тяжело.
Не успокоив нервы карамелью,
А ты спокойно пользуйся постелью,
А мне не надо. Поздно. Отцвело.
Складывать на пороге у вечности
Трав полевых букетики -
Вдруг пожалеют, откликнутся,
И светом наполнится ночь.
Испрашивать, руки заламывая,
Зеркальных летящих невстречностей
Для тех, кто окликнет, отчаявшись,
Всех молча шагающих прочь.
И теплотою безречности
Занеживать боль поперечностей,
Чтоб жизнь утопала во млечностях,
Как вечной прозрачности дочь.
………………………………………«Опять бежать и спотыкаться,
………………………………………Как жизни тряский дилижанс?»
…………………………………………………………….Б. Пастернак
Снег, нежданно густой, присыпает намокшие плечи
И согнуть норовит позвоночник до самой земли.
Он застал на распутье знаменьем немого предтечи,
И, встречаясь с дыханьем, снежинки молитвы плели…
Снег настолько пленил гипнотичным круженьем в пространстве,
Что не сдвинуть застывших, предавших, бесчувственных ног.
Изнывают деревья под стильно-холодным убранством,
Прилипают слова к обветшалой коре в виде строк.
По расхлябанной плоскости стелется наст белошвейный,
Призывая остаться, войти в бессознательный транс.
Ах, как хочется пасть, и безропотно-благоговейно
До ручьев пролежать, забывая, что ждет дилижанс.
Ноябрь 2007
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...240... ...250... ...260... ...270... ...280... 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 ...300... ...310... ...320... ...330... ...340... ...350... ...400...
|