|
|
Мы свидимся. Всему своя пора.
И будет всё, как прежде. Обещаю!
А нынче май уходит со двора.
Присядь, давай с вареньем выпьем чаю,
Поговорим, да всё о пустяках,
И наше детство снимем с антресолей.
Поговорим о радостных звонках
И самом грустном, отзвеневшем в школе.
Поговорим о ком-то из ребят
И в сотый раз пожмём друг другу руки.
Пришла пора. Недаром говорят:
Любая встреча – вестница разлуки.
3-11.06
. "…С играющим на флейте нетрезвым Ангелом-музыкантомв красном платье, с крыльями за спиной…"QUATORZE RUE DE PARADISMon frére, vieux faune d’après-midi,Prends ta guitare, oublie ta peine,Joue en sourdine la mélodie,Venue d’une contrée lointaine...Chante une chanson, a vois aiguё,Qui d'vient encor plus claire avecTon verre quotidien de ciguё, -J’les aime bièn tes airs de meteque... Ces airs, ces vers, c’est tout c’qui m’reste, L’accord, dans le soir, irradie... – Mon terminus est Gare de l’Est, Quatorze Rue de Paradis... Il reste ancore la vois, le geste, Baudlair, Camoëns, Saadi... Mon terminus est Gare de l’Est, Sous-sol d’la Rue de Paradis...Mon frére, vieux faune à petite tresse,Oublie qu’là-haut, dehors, il pleut,Chante cette chanson sur la paresseD’une ville d’or, au d’là du ciel bleu...Cette ville, ce n’est qu’une fable, un rêve,Alors, pourquoi j’ai, comme un mome,Une telle envie d’pleurer sans trêveDans l’souterrain, dans ton royaume... Ces fables, ces rêves, c’est tout c’qui m’reste, Répète, rejoue, rechante, redis, Mon terminus est Gare de l’Est, Quatorze Rue de Paradis... Chante, vieux poète, amant céleste, Enfant gaté, enfant maudit, Notre terminus est Gare de l’Est, Sous-sol d’la Rue de Paradis...Mon frére, vieux faune vagabond,Chante, les Muzes t’écoutent autant,Et moi, je n’ai qu’un vague don:Tuer le temps en t’écoutant......Il court le bruit que tu te caches,Que tu es l’empereur Pou-Yi... –Oublie les flammes et le saccaje,Chante sur les neiges de ton pays... Que les tonneres, les guerres, la peste, Grondent pas loin encore – Pardi! – Notre terminus est Gare de l’Est, Quatorze Rue de Paradis... La nuit viènt tendre et funeste, Et tout s’passe comme c’était prédit, Mon terminus est Gare de l’Est, Sous-sol d’la Rue de Paradis...2000, Paris______________Поскольку во французском языке а) многие буквы пишутся, но не произносятся, б) много «беглых» гласных, которые могут произноситься, а могут и «выпадать» при произношении. – то я даю этот же текст в русской транскрипции:КАТОРЗÖ РЮ ДÖ ПАРАДИ Мо(н) фрэр, вьё фоун д'апрэ-миди, Про(н) та гитар, убли та пэн, Жу а(н) сурдин ля мелоди, Вёню д'юно ко(н)трэ луа(н)тэн... Ша(н)т юн ша(н)со(н) а вуа эгю, Ки д'вье(н) а(н)кор плю клер авек То(н) вер котидье(н) дö сигю, – Ж'лез эм бье(н) тэз эр дö метэк... Сэз эр, сэ вер, сэ ту с'ки'м'рест, Ль'аккор, да(н) лё суар, ирради... – ... Мо(н) терминюс э Гар дö л'Ест, Каторзо рю дö Паради... Иль рэст а(н)кор ла вуа, лё жест, Бодлер, Камоэнс, Саади... Мо(н) терминюс э Гар дö л'Ест, Су-соль д'ля рю дö Паради... Мо(н) фрэр, вьё фоун а пётит' трэс, Убли к'ля-о, дöор, иль плё, Ша(н)т сэт ша(н)со(н) сюр ля парэсс Д'юн виль д'ор, о д'ля дю сьель блё... Сэт виль, сö н'э к'юн фабль, а(н) рэв, Алöр, пуркуа ж'э, ком а(н) мом, А(н) тэль а(н)ви д'плёрэ са(н) трэв Да(н) ль'сутерэ(н), да(н) то(н) руайом... Сэ фабль, сэ рэв, с'э ту с'ки'м'рест, Рэпет, рöжу, рöша(н)т, рöди, Мо(н) терминюс э Гар дö л'Ест, Каторзо рю дö Паради... Ша(н)т, вьё поэт, ама(н) селест, А(н)фа(н) гатэ, а(н)фа(н) моди Нотр терминюс э Гар дö л'Ест, Су-соль д'ля рю дö Паради... Мо(н) фрэр, вьё фоуно-вагабо(н), Ша(н)тö, ле Мюз т'экут ота(н), Э муа, жё н'э к'а(н) ваго до(н): Тюэ лё та(н)з а(н) т'экута(н)... ...Иль кур лё брюи кё тю тö каш, Кё тю э ль'а(н)перёр Пу-И... – Убли лё флам э лё саккаж, Ша(н)т сюр ле нэж дö то(н) пэи... Кё ле тоннэр, ле гер, ля пест Гро(н)до па луа(н) а(н)кор – Парди! – Нотр терминюс э Гар дö л'Ест, Каторзо рю дö Паради... Ля нюи вье(н) та(н)дрö э фюнэст, Э ту с'пас ком'с'этэ прэди, Мо(н) терминюс э Гар дö л'Ест, Су-соль д'ля рю дö Паради... _____________фоун, нюи, руайом... – курсивом выделены те случаи, когда две стоящие рядом гласные буквы произносятся (и читаются) как один звук (в один слог) "д'юно ко(н)трэ"; «Ша(н)тö» – и т.п. – (н) – носовой звук "n"; «о» и «ö» невыделенные жирным характером – обозначают «мертвые» звуки, которые во французском языке в нормальной повседневной, бытовой речи не произносятся, но в стихотворении, в песне – они часто «оживают» и произносятся, как полновесный слог. Звук «ö» произносится, как что-то среднее между русскими «о» и «ё».______________Подстрочный перевод на русский:РАЙСКАЯ УЛИЦА, 14Мой брат, старый послеполуденный фавн,Возьми свою гитару, забудь огорчения,Играй негромко [под сурдину] мелодиюПришедшую из далекого края... Пой песню высоким [пронзительным] голосом,Который становится еще более ясным [чистым]Благодаря твоему ежедневному стакану цикуты -Я люблю их, твои чужестранные мотивы... Эти мотивы, эти стихи, это всё, что мне остается,- Аккорд, растворившйся в вечернем воздухе... Мой конечный пункт – Восточный Вокзал,* Райская улица, 14.... Еще остается голос, жест, Бодлер, Камоэнс, Саади... Мой конечный пункт – Восточный Вокзал, Подвал на Райской улице...Мой брат, старый фавн с косичкой, Забудь, что там, наверху, снаружи, идет дождь,Пой эту песню про леность [негу]Золотого города над небом голубым...Этот город – это всего лишь сказка, сон,Так почему же у меня, словно у ребенка,Такое желание плакать беспрерывнов этом подземелье, в твоем царстве... Эти сказки, эти сны, это всё, что мне остается,- Повторяй их вновь, играй еще, пой еще, говори, Мой конечный пункт – Восточный Вокзал, Райская улица, 14... Пой, старый поэт, небесный любовник, Ребенок балованный, ребенок прОклятый, Наш конечный пункт – Восточный Вокзал, Подвал на Райской улице...Мой брат, старый фавн-бродяга,Пой – смотри, как внимают тебе Музы,И мой посильный дар заключается в том,Чтобы убивать время, слушая тебя... Ходит слух, что ты скрываешься,Что на самом деле ты – Император Пу-И...Забудь пожар и разорение,Пой про снега твоей страны... Пусть грозы, войны, чума Гремят еще поблизости – к чертям! - Наш конечный пункт – Восточный Вокзал, Райская улица, 14.... Ночь приходит мягкая [ласковая] и гибельная, И всё происходит так, как это и было предсказано, Мой конечный пункт – Восточный Вокзал, Подвал на Райской улице...______________* «Восточный Вокзал» (Гар дö л'Ест) – название ж/д вокзала в Париже и района, к нему прилегающего. .
Ну вот, за калиткой густеющий мрак.
А что ещё там, за калиткой?
Ты это увидишь вблизи, просто так,
Под отвалившейся плиткой.
Какой-то цемент, паутинка, провал...
И даже коснуться противно.
Как будто бы кто-то рисунок порвал,
Да нет, изувечил картину.
И этого ради ты делал ремонт,
Немецкие клеил обои,
Чтобы с изнанки, в клозете, так вот
Увидел совсем ты другое?
Какую-то мерзость, какой-то сквозняк,
Какую-то жизнь без просвета.
Да как же так можно! Да так же нельзя!
Да что ж это, что же это?
И эта калитка, и всё, что за ней,
И всё, что за тем, что за нею...
- Что ж, если так страшно, сиди, костеней.
- Да я и сижу, костенею.
Плакучая ива, как брошенная жена,
Реке поклонилась, весенней тоски полна,
Застыла над нею, гадая ли на воде,
Ища ли любимого, милого в пустоте...
Тяжёлые плечи согнулись – не разогнуть.
Под зеленью гибкой тоскою теснится грудь.
Волнуется ива, над речкою ворожа,
И пряно щебечет живая её душа.
Когда выпрыгивает сердце
Из глубины моей гортани,
Когда в жару мне не согреться
И вены, как узор на ткани,
То может статься стансы ветра
Ещё найдут дорогу к Слову,
А музыкальный полюс ретро
Заставит двигаться. И снова
Потянет жаром от касаний,
Взгляд оживёт и разомлеет.
И я узнаю, где те сани,
Которые судьбе милее.
Лидия Пална —
Вдова генерала —
Потратила годы
На благоустройство.
И благоустроилась
Очень неплохо
Вдова генерала
Лидия Пална.
Его звали Жоржик
На старте карьеры.
В рассвете карьеры —
Георгий Василич.
А Лидию Палну —
Лидия Пална —
Только в начале.
Лидия Пална.
У них была «волга»,
Квартира (сто метров),
Сын Миша (отличник),
И дача, конечно:
Георгий Василич
Вполне состоялся;
Была педагогом
Лидия Пална.
Но школьные дети
Её не любили
И звали «кокардой».
(Обидное имя!)
Коллеги по цеху
«Кокардою» тоже
Её называли.
Лидию Палну.
Георгий Василич
На даче построил
Колодец и баню,
Парник и домище,
В который бы влезла
Рота кавалеристов,
Включая животных.
Лидия Пална.
Лидия Пална
Сперва возражала,
Мол, надо скромнее,
Но после привыкла.
Жила в этом доме.
И много к чему
Потом так же привыкла
Лидия Пална.
Соседи по даче
Её не любили
И звали «кокардой».
(Обидное имя!)
Шутили над Мишей
(Отличником, сыном
Лидии Палны).
Лидия Пална.
За дом и за баню,
За новые шляпки,
За вежливость, то есть
За тон разговора
Лидии Палны
С электриком Витей
(Большим прохиндеем)
Звали «кокардой».
Вернее, «кокардой» —
Конечно, за мужа.
Впрочем, это не важно:
Обидное имя!
Но прозвищ обидных
Не замечала
Будто бы вовсе
Лидия Пална.
Потом умер Жоржик —
Георгий Василич —
Так быстро и просто,
Она растерялась.
Потом — перестройка.
И Миша женился
На профурсетке.
Лидия Пална.
И вот — одинока —
Лидия Пална.
Одна в целом мире
В огромном домище,
При бане, колодце
И чёртовой «волге»,
Одна в целом мире
Лидия Пална.
А злые соседи,
Коллеги по цеху
И школьные дети
По-прежнему рубят:
«Кокарда! Кокарда!»
И дела им нету,
Что Лидия Пална —
Лидия Пална.
Снаружи-то все
Херувимы и зайки.
Друг другу желаем
Мы доброго утра.
Но каждый хоть что-то
Придумал такое
Навроде «Кокарды»
Лидии Палны.
Что может смешнее
Быть Лидии Палны,
Вдовы генерала
По кличке «кокарда»?
И вот мы хохочем:
Кокарда, — хохочем, —
Лидия Пална.
Лидия Пална.
Так вот, эта песня
Написана чтобы
Коллеги по цеху,
Соседи по даче,
И школьные дети,
И все остальные —
Все — поняли разом:
Лидия Пална
Лидия Пална,
Вдова генерала,
Нас выше и проще
И интеллигентней:
Ей по барабану
Кокарды-шмокарды.
Их не замечает
Лидия Пална.
Она воспарила
В огромном домище
Без Миши и внуков.
Одна во всём мире,
В полнейшем маразме
Она воспарила.
Ей по барабану.
По барабану.
По барабану.
По барабану.
По барабану.
По барабану.
Тонкий луч предрассветный ласкает озябшие плечи,
Заколдованный мир рассыпает небесную пыль.
Мы расстались, и ты погасил наши жаркие свечи.
Мы расстались, и ты навсегда обо мне позабыл.
Не согреюсь уже никогда пред остывшим камином.
Отпылал он, там тлеет душа в рваных муках надежд.
Мы играли в любовь, словно в глупом романе старинном.
В зазеркалье скользнул твой сокрытый запутанный след.
Почему ты такой...
почему...
В зеркала, как в глаза
загляну...
И рукою коснусь
я руки...
Как же были с тобою
близки...
Но в огне твоих глаз
буду снова в плену...
Обманусь, заиграюсь,
совсем пропаду...
Ты молчишь...Я молчу...
Почему???
Никогда я тебя не верну...
Я осталась одна в этом мире с холодной тоскою,
И налью себе полный бокал дорогого вина.
А когда-то от нашей любви мы хмелели с тобою,
Поглощая гремучую смесь бурной страсти до дна.
Бесполезны теперь ожиданья, дорога размыта.
Наступающий день без тебя...Мне до слез очень жаль...
Это солнце, что светит в хрустальном бокале софитом.
Это сердце свое, что навеки пригрело печаль...
Вновь меня полюбить
Сможешь?
К горизонту в постель
Просинь
Улеглась и огонь
(Помнишь?)
Заплясал и запел...
Осень...
Тяжело без тебя,
Веришь?
И минуты-как дни...
Знаешь,
Странно, днем словно розы
Греешь,
А ночами-шипы
обнимаешь...
Ты прости... Не молчи,
Слышишь?
Я хочу рядом быть...
Таю
От твоей нелюбви.
Пишешь
Письма нынче не мне,
Знаю...
Как мне быть? «Просто жить...»,-
Молвишь.
Ну а мне бы открыть
Двери,
И, войдя, не спросить:
«Помнишь?»
А тебе прошептать:
«Веришь?»...
Кулаком погрожу
Выси
"Как же ты допустил,
Боже?!"
«Виновата сама...»,-
Слышу...
Плачет небо...и я
тоже...
…И за то, что не сразу влюбился,
Но за мною пошёл напролом,
За мгновенье, когда усомнился,
И за то, что поверил потом;
Воробьиное сердцебиенье -
Вот за это особенно, за
Не последнее стихотворенье
И за синие – слишком – глаза;
За слова, словно шпоры, в которых
Разглядела себя визави;
За молчанье как суть разговора
В неподвижном припадке любви;
И за то, что назвал не богиней,
А любимою не невзначай;
Сердце бьётся ещё воробьиней,
По заслугам теперь получай!
Загорелая, словно креолка
Я в июле к тебе прилечу.
Обниму, обовью и не только,
Но об этом сейчас умолчу.
Медвежонок, ты чуть огорошен?
Впрочем, что за дурацкий вопрос…
Я не брошу тебя, мой хороший,
Ни сегодня, ни завтра, ни пос…
Взлетают самолёты,
Отходят корабли.
Взлетают самолёты
С ухоженной Земли.
Лежит она под ними,
Летит она вдали.
И по глубокой сини
Уходят корабли.
Уходят самолёты,
Уходят поезда.
Любил ли ты кого-то?
Любил ли ты когда?
Любил ли ты кого-то?
Любил ли ты кого-то?
Уходят самолёты.
Уходят поезда.
Миновало время оно,
всем в душе владеет тело.
Даже вызов к телефону
мелодичен до предела,
даже каждая страстишка
сголуба иль розовата,
даже больно – чтоб не слишком,
чтобы не без аромата
пятизвёздочных отелей,
дорогих автомобилей.
Даже если не хотели,
люди это полюбили:
в Ленинградскую блокаду -
шоколадная конфета...
Вот и мне любить бы надо
Мендельсона или Фета...
Чижик-Пыжик, чем живёшь?
Чижик-Пыжик, что жуёшь?
Что ты улыбаешься?
Всё, что было позади
(Сердце замерло в груди)
Позабыть пытаешься.
Ты ли водочку не пил,
Ты ли по Фонтанке плыл,
По Фонтанке медленной.
Лист осенний, дух дурной.
Что ты делаешь со мной,
Жалкий, недострелянный?
Это стихотворение написано в те времена,
Когда страною правил дракон.
Когда он взлетал – вся замирала страна,
Заключённых из тюрем выводили вон,
И он летел над страной,
Весь – огонь, весь – нещадный святой закон,
И дрожали рты тетивой,
И из губ воров и убийц земной вырывался стон.
Я был среди них, и я видел пламя и лёд
Стекленеющих глаз, уносимых стражею тел.
Я сидел и слагал эти оды дни напролёт,
И дракон над страной, над страной моей грешной летел.
Но едва я заканчивал, меня уводили назад,
Отбирали стихи и сжигали, не прочитав.
В те времена, сидя в камере, я все ещё чувствовал взгляд
Смертельный и зоркий – дракона о ста головах.
Моим внукам
Борису и Глебу.
Ни в Багдаде, ни в Майями,
Ни за три-девять земель,
Там, где лес кишит волками,
Где растут сосна и ель,
В диких дебрях у болот,
Филин-сказочник живёт.
Днём — с открытыми очами,
Дремлет он между ветвями.
Ночью сказывает сказки,
Прибаутки и побаски.
Всё на свете видел он,
И Потоп, и Вавилон.
Филин знал царя Гороха,
И Петрушку-скомороха,
И Емелю, и Балду,
И Кощея, и Ягу.
Он играл с Тутанхамоном,
В барахло и чехарду.
Я там был и сказки слушал,
И – запомнил – три из них.
Навострите, внуки, уши.
Начинаю первый стих.
I
Жил да был дремучий лес,
Вышиною до небес.
Правил лесом сотый год,
Император Лев Крезот.
Жил Крезот с императрицей,
Во дворце, в лесной столице.
Был он старым, тугоухим.
При дворе ходили слухи:
Пресечётся царский род.
Скоро, мол, умрёт Крезот.
Недруг слева, ворог справа,
Чуть жива его держава,
Но покорна старику.
Для него же власть забава,
Правит, лёжа на боку.
Боронить свою державу,
Императору невмочь.
Дремлет он и день, и ночь.
Неустанно толпы слуг,
В спальне Льва гоняют мух.
Но, однако ж,
Раз в пол года,
Он в послании к народу,
О себе напоминал:
Жив, мол, я,
Силён и здрав.
II
С дальней, западной границы,
На поклон ко Льву в столицу,
Ворон Чёрный прилетел.
Прилетел и прямо с лёту,
В лапы бухнулся Крезоту:
- Государь!
Скажу по чести,
Я принёс дурные вести.
В лес повадился дремучий,
Змей-злодей Гирхан Гремучий.
Всем драконам он дракон.
Каждый день съедает он,
Три медведя, пять быков,
Семь лосей и семь волков.
А зверюшек, кто поменьше,
Змей-злодей без счёта ест,
сотен пять в один присест.
На закуску, ко всему,
Сорок тысяч птиц ему,
Непременно подавай.
Жаль, отец, пернатых стай.
В пятистах верстах отсюда,
Съел двугорбого верблюда –
Иностранного посла,
И слугу его – осла.
Шёл верблюд, песком пыля,
От Туркумского царя.
Вёз посол тебе дары:
Хоросанские ковры,
Амулеты вёз и бусы,
Шиты золотом бурнусы,
Самаркандские халаты,
Золотые меч и латы.
Съел Гирхан посла с дарами.
Я свидетель этой драмы.
Государь!
Через полгода
Не останется народа!
Повели, Отец, собрать
многочисленную рать.
- Не кручинься, Государь, -
утешает секретарь.
Говорит советник справа:
- Ты наш свет! Ты наша слава!
Среди всех земных зверей,
Государь, ты всех мудрей!
Для прикола и прогресса,
Собери зверье из леса.
Надо, выслушав народ,
Сделать всё наоборот.
Говорит советник слева:
Государево ли дело,
Рать на змея собирать!
Лучше змею дань отдать.
Небольшая в том потеря.
Хватить в нашем царстве зверя.
Повели казнить гонца,
И смахни печаль с лица.
Зря судачила молва:
Зубы выпали у Льва.
Рыкнул он и лоб нахмурил.
Царский гнев сильнее бури.
К трону стражников призвал,
Громогласно зарычал:
- Волки!
Ворона повесьте!
Он принёс дурные вести!
Волки Ворона схватили,
Крылья птице заломили.
И повесили гонца,
Перед окнами дворца.
III
Через день велел Крезот,
На совет собрать народ.
Повеленье Государя,
Свиристели и скворцы
Разнесли во все концы:
- От быка до малой птицы,
всем прибыть на площадь Львицы!
Хищным птицам и зверью,
Строго-настрого велю,
В день совета, зная честь,
Никого в лесу не есть.
Все пришли на площадь Львицы.
Не явился Чёрный Кот,
Запретил ему Крезот.
Кто родился суеверным,
Суеверным и помрёт.
Все пришли держать совет,
Как спасти от лютых бед,
И зверей, и птичий род,
Словом, весь лесной народ.
Лев Крезот сидит на троне,
В бриллиантовой короне,
Соблюдая этикет,
Повелел начать совет.
Первым речь держал Медведь:
- Долго ль будем мы терпеть,
Зло, что чинит лиходей,
Пожирая нас – зверей?!
Чтобы не было урону,
Надо строить оборону.
Всем отрыть в лесу берлоги,
И по первой же тревоге,
Затаится до поры.
Пролетит над лесом змей,
И увидит:
Нет зверей,
И умчит, огнём дымя,
В чужеземные края.
Нет у нас другой дороги.
Государь!
Вели, родной,
Всем отрыть в лесу берлоги,
Обороны круговой.
Возразила голубица:
- А куда деваться птицам?
Почесал башку Медведь:
- Надо за море лететь.
- А птенцов куда девать? –
зарыдала Лебедь-мать.
Тут поднялся шум и гам.
Крики, споры тут и там.
Императору Крезоту,
Голос свой пришлось подать,
Чтобы спорщиков унять.
После слово взял Кабан:
- Ненасытный, злой Гирхан,
над лесами пролетает,
жерло пасти открывает.
Из него, как из вулкана,
Пламя рвётся непрестанно.
Где летал он в эти дни,
Лес сгорел, дымятся пни.
Русла рек пересыхают.
Гибнут ива и ольха.
В чаше озера Ордана,
Рыбы нет – кипит уха.
- Государь!
Вели собрать,
Многочисленную рать.
Кабаны, быки и совы,
Все на брань идти готовы!
Кто-то лапку вверх поднял,
И несмело пропищал:
- Мне и зайцу дайте слово.
План у нас созрел готовый,
Как злодея погубить.
Вышли, вдруг, в звериный круг,
Мышка Ай и заяц Ух.
Кашлянув смущенно в лапу,
Заяц снял котомку с плеч,
Запинаясь, начал речь:
- Го-го-су-су-дарь!
В-вы, братья-звери,
Наше горе не измерить.
За родную землю-мать,
Мы готовы постоять.
План у нас совсем простой.
Мы дадим злодею бой.
Как и где,
Вам без утайки,
Пусть расскажет мышка Айка.
Лев дремал и мышь не слушал.
Он во сне телёнка кушал.
Замечает секретарь:
- Не смешно ли, Государь, -
Мелкотравчатая рвань,
Собралась идти на брань?
И его Крезот не слушал.
Он уже вовсю храпел,
И во сне барашка ел.
Разбудил советник справа:
- Ты наш свет! Ты наша слава!
Для прикола и прогресса,
Ты собрал зверье из леса,
Даже выслушал народ.
А теперь, мой Повелитель,
Сделай всё наоборот.
У тебя режим, Отец.
Надо ехать во дворец.
И не слушай этот бред,
Опоздаем на обед.
Говорит советник слева:
- Государево ли дело -
Собирать на змея рать!
Лучше змею дань отдать.
Небольшая в том потеря,
Хватит в нашем царстве зверя.
И не слушай эти бредни,
Мы ж решили всё намедни.
Лев сурово бровью двинул,
И венец на лоб надвинул:
- Не резон Гирхана злить!
Нам его не победить.
Не хочу идти на брань.
Заплачу Гирхану дань.
Небольшая в том потеря,
Хватит в нашем царстве зверя.
Их Величество велело,
Завершить на этом дело.
Соблюдая этикет,
Лев Крезот закрыл совет.
IV
По известиям молвы,
На краю лесной страны,
Между двух могучих рек,
Обитает Человек.
Все зовут его Анисим.
Он по-заячьи, по-лисьи,
Со зверями говорит.
У кого случилось горе,
В дом к Анисиму спешит.
Не судья и не истец,
Лесу друг, зверью отец,
Человек без лишних слов,
Всем помочь всегда готов.
Он и плотник, и кузнец,
На все руки молодец.
Землероб и дровосек –
Всё умеет Человек:
Хлеб растить и ставить избы,
Из руды железо лить,
Хитроумные устройства,
Замышлять и мастерить.
Он в лесу живёт один,
В роще розовых рябин.
На избе живой петух -
Хвост на север, клюв на юг.
Постоянно начеку и кричит:
- Ку-ка-ре-ку!
Заходите в гости к нам!
Рады будем мы гостям!
У бревенчатых ворот,
Всех встречает важный кот,
И к хозяину в светлицу,
Чинно он гостей ведёт.
___
Подвиг, внуки, – тяжкий труд,
Не для славных медных труб.
Без усердия и пота,
Не свершается работа.
Каждый взрослый и ребёнок,
Это должен знать с пелёнок.
Все великие дела,
начинаются с кайла!
Далеко живёт Анисим.
Трудный путь к нему лежит.
По тропе лесной, звериной,
Ух и день, и ночь бежит.
Дождь ли, ветер, бурелом,
Мчит косой, а мышь верхом,
На его сидит спине,
Будто всадник на коне,
Держит Уха за усы –
Гордость заячьей красы.
Страшно быть в лесу чужом.
Звери хищные кругом.
Воют волки, лают лисы.
На ветвях не дремлют рыси.
Правду незачем таить
Страшно в мире зайцам жить.
И мышам врагов не счесть,
Каждый хочет Айку съесть.
Всяк пугать, ловить готов,
Начиная от котов.
Только слон мышей боится,
Да пугливая девица.
Даже уж (гадюка тоже),
Проглотить мышонка может.
Храбрый тот, кто не боится,
Человек он, зверь ли, птица.
Но вдвойне его смелее,
Хоть и слабый он на вид,
Тот, кто ужас одолеет,
Тот, кто страх свой победит.
Ух, в лесу чужом, дремучем,
Был иных зверей покруче.
Он ушел от волчьей стаи.
В дураках лису оставил.
В полночь заяц на лужайке
Спас от смерти мышку Айку.
К сожалению, увы,
Хвост остался у совы.
- Ты слезами меня, Ай,
До нутра не донимай.
Что ты плачешь – хвост да хвост.
У меня он был прохвост,
И для дела нам не нужен.
Без него Гирхана сдюжим.
Для чего он?
Для дизайна?
Вира-майна,
Вира-майна.
Он торчал, как сук на вишне –
Слишком – куцый, слишком – лишний.
Хвост такой мне ни к чему –
Вырос он не по уму -
Ни поджать, ни распустить.
Без него мне легче жить.
Правда, Айка, без хвоста,
Мне, как зайцу, срамота.
Воротимся мы домой,
Ты пришей мне хвост чужой.
Для прикола и красы,
Мне бы зимний хвост лисы.
Улыбнулась!
Вот и ладно.
Ты спокойна – мне отрадно.
Ничего со мной не бойся,
Встрепенись, росой умойся.
Всё кончается, однажды,
Трудный путь, страда и жажда.
Видит Айка – меж осин,
Роща розовых рябин.
В роще ладная изба.
На избе дымит труба.
Пригляделся заяц Ух,
На коньке живой петух,
Хвост на север,
Клюв на юг.
И петух тот начеку,
Он кричит:
– Ку-ка-ре-ку!
Заходите в гости к нам!
Рады будем мы гостям!
У бревенчатых ворот,
Их встречает важный кот,
И к хозяину в светлицу,
Чинно он гостей ведёт.
Их приветствует Анисим,
На зверином языке.
На плече его – орлица,
И синица на руке.
Он за стол гостей сажает,
И радушно угощает.
Звери силы подкрепили,
И поели, и попили.
- С чем пожаловали к нам? –
он вопрос задал гостям.
Ух, за ухом почесал,
Поклонился и сказал:
- Бьют челом тебе, Анисим,
звери, рыбы, гады, птицы!
Погибаем без нужды,
От неслыханной беды.
В лес повадился дремучий,
Змей-Дракон Гирхан Гремучий.
Всем драконам он дракон.
Каждый день съедает он:
Три медведя, пять быков,
Семь лосей и семь волков.
А зверюшек, кто поменьше,
Змей-злодей без счёта ест,
Тысяч пять в один присест.
На закуску, ко всему,
Сорок тысяч птиц ему
Непременно подавай.
Гибнет лес – наш отчий край!
Пересохли русла рек.
Помоги нам, Человек!
Император Лев Крезот,
На совет собрал народ.
А как выслушал народ,
Сделал всё наоборот.
Он не хочет собирать,
На злодея-змея рать.
А в лесу через полгода,
Не останется народа.
Посоветуй, как нам быть,
Как Гирхана победить.
- Помогу, – сказал Анисим, –
Будет край ваш независим.
Непременно помогу!
Смастерю я вам устройство,
Удивительного свойства.
Вам – оружие для битвы,
Для драконов, всех, –
Расстройство.
С ним не страшен супостат.
С ним сильней вы –
Во сто крат.
Но пока о нём молчок,
Чтоб читатель не усёк.
Интереснее сюжет,
Если в сказке есть секрет.
Занимательнее книга,
Если в книге есть интрига.
____
Все великие дела,
Начинаются с кайла.
Каждый взрослый и ребёнок,
Это должен знать с пелёнок.
Дни прошли, сменяя ночи,
Не смыкал Анисим очи.
Девять дней не ел, не пил,
Всё ковал да мастерил.
Удивительного свойства,
Получилось то устройство,
На погибель супостату,
К удовольствию зверей.
С ним не страшен лиходей.
На дорожку чай попили,
Посидели, погрустили,
Низко в пояс поклонились,
И с Анисимом простились:
- До свидания, Анисим!
Жди от нас вестей и писем.
V
У реки кипит работа,
До двенадцатого пота.
Без пилы и топора,
Лес валит семья бобра.
Обещал бобровый род,
Сколотить из брёвен плот,
Чтоб героям нашей сказки,
Плыть к Гирхану без хлопот.
Рано-рано, на заре,
Плот, качаясь на воде,
По течению реки,
Резал волны- гребешки.
Сквозь ненастье бурь и гроз,
Мимо верб и мимо лоз,
Плот стремительно плывёт,
Дни и ночи напролёт.
Вдруг нечаянно, нежданно,
Сквозь молочный дым тумана,
Показался из воды,
Выступ каменной гряды.
Берега пустынны, строги.
Поперёк реки пороги,
Не дают реке свободы.
Омут водит хороводы.
Будто щепку кружит плот,
В круговерти бурных вод.
Через брёвна, злобы полны,
Перехлёстывают волны.
Плот швырнуло влево, вправо,
Приподняло на дыбы,
И забросило на остров,
По велению судьбы.
А на острове, на том,
Скалы голые кругом.
Ни травинки, ни былинки,
Ни худого деревца.
Меж камнями на тропинке,
Тлеют кости мертвеца.
Окаянная беда,
Занесла его сюда.
Три голодные недели,
Ничего они не ели.
Голод, внуки, вам не тётка,
Не гостинцы в Новый Год.
В след ему кривой походкой,
Смерть костлявая идёт.
В животе у зайца пусто.
Снятся клевер и капуста.
Айка снит другие сны,
- шишки кедра и сосны.
Ух лежит, как щепка тощий –
Только уши, нос да мощи.
Бредит он – недобрый знак.
Одолел кромешный мрак.
Быль ли это или сон –
Чей-то голос слышит он.
Осознал себя косой.
Видит Смерть стоит с косой.
- Как дела пришла узнать.
Не пора ли умирать?.
- Погоди косой стращать.
Не с руки мне умирать.
Я б уважил – не могу.
Перед Родиной в долгу.
Ты явилась слишком рано.
Я умру после Гирхана.
Через много, много лет,
Для меня померкнет свет,
Вам, мадам, к лицу скелет.
- Вы галантный кавалер.
Буду ставить Вас в пример.
- А кокетство Вам не чуждо.
Предлагаю лапу дружбы.
- Ладно, Ух, мне не до шуток.
Поживи ещё пять суток.
Ни жилец и ни мертвец,
Но, однако, – молоде-е-ец!
Если ты такой проворный,
Я пойду – хлопот по горло.
До свидания! Адью!
Я крутых парней люблю.
VI
Всё кончается однажды,
Голод, холод, мрак и жажда.
Видит Айка, в небе, вдруг,
Клин гусей летит на юг.
Дал вожак сигнал крылом,
Сесть на острове речном.
А как сел тот клин внизу,
Ай от радости слезу,
Со щеки смахнула лапкой.
Даже Ух всплакнул украдкой.
В стане странников-гусей,
Жили звери двадцать дней.
Гусь Кирилл нашел врача,
Благородного грача.
Птицы выходили их,
Умиравших и больных.
Гуси той залётной стаи,
Для зверей родными стали.
На двадцатый день вожак,
В небе выстроил косяк.
Длинноногий гусь Кирилл,
Айку с Ухом усадил,
На свою большую спину -
на пуховую перину.
А затем присел Кирилл,
Взял разгон и в небо взмыл.
Под крылом внизу Земля:
Ленты рек, холмы, поля.
Чуть подальше ловит взор,
Синь бесчисленных озёр.
С этой гордой высоты,
Хороши Земли черты.
Позади простор равнины.
Впереди толпой вершины,
Грозных, чёрных, мрачных гор,
Громоздят скупой узор.
Меж вершин уступы скал,
Чертят пропасти провал.
Озабоченный Кирилл,
Айке с Ухом объяснил:
- Там, внизу, у водопада,
Где стоит густой туман,
под землёй живёт Гирхан.
Если змей в пещере спит,
Смрадный дух в горах стоит.
Нет сейчас в ущелье смрада,
Нам скорей садиться надо.
Воздух пряный, как елей -
На охоте лиходей.
Сел у пропасти косяк,
И сказал гусей вожак:
- Счастья вам, друзья,
Удачи,
И победы над врагом!
Обнял крыльями.
Потом,
Гуси взмыли в неба синь,
И, как дым, растаял клин.
VII
Не теряя дух и веру,
Ух и Ай вошли в пещеру.
От сырых и мрачных стен,
Веет холод, смерти тлен.
Под высоким, гулким сводом,
Совы кружат хороводом,
И чернеют в мутном свете,
Паутиновые сети.
А в закопченных углах,
Затаился жуткий страх.
Сумасшедший сыч хохочет,
Испугать героев хочет.
За порогом, у дверей,
Кости трёх богатырей.
Три меча, щиты, ножны,
Храбрецам уж не нужны.
Чуть подальше от дверей,
Груда тлеющих костей.
После краткого совета,
Звери спрятались за ней.
Гром в ущелье раздается -
Змей Гирхан домой несётся.
Еле вполз в проход злодей,
Лёг на ложе из камней,
Клубы дыма отрыгнул,
И пудовым сном уснул.
Заяц Ух – бесстрашный мститель,
В лапы взял ОГНЕТУШИТЕЛЬ.
И, гласят слова молвы,
Стал у грозной головы.
Айка, в ужасе немея,
Забралась под мышку змея.
А потом,
Ка-а-а-к защекочет,
У злодея под крылом.
А Гирхан,
К-а-а-ак захохочет,
Пасть открыв,
Как двери в дом.
И под мрачный свод пещеры,
Полыхнул огонь столбом.
Зашатались свод и стены.
В этот миг,
Струю из пены,
Ух Гирхану в пасть залил.
Мышка мышку щекотала,
Изо всех мышиных сил.
Не подвёл огнетушитель.
Поперхнулся змей-губитель.
В пасти что-то зашипело.
Пламя сникло,
Догорело.
РаздалсЯ могучий вздох,
И Гирхан тотчас издох.
ЭПИЛОГ
От быка до малой птицы,
Все спешат на площадь Львицы.
Каждый весел, бодр и смел.
Древний лес помолодел.
Он шумит.
Он горд собою -
Нынче чествуют Героев.
Лишь Крезот сидит в светлице.
Не идёт на площадь Львицы.
В злых глазах его испуг.
Разбежались толпы слуг.
Даже личная охрана,
Убежала утром рано.
Осрамил он царский род.
Страшен Льву честной народ.
Тугоухий он, но слышит:
Площадь Львицы волей дышит.
Страсти льются через край.
Им Республику давай.
Крики слева. Крики справа:
- Пусть живёт зверей держава!
- Уху слава!
- Айке слава!
_
Хороша ли сказка,
ПлОха,
Видит Бог,
В ней нет подвоха:
Подвиг, внуки, тяжкий труд,
Над собою строгий суд.
Все великие дела,
Не вершатся без кайла.
В этом доме пустом
Так безмолвно и праведно,
И во мраке густом
Сочиняется правильно,
И в порядке вещей
Их сплошное отсутствие,
Панибратство мышей,
Щелевое напутствие
Сквозняка – жить и жить.
Не сорвись паучковая
Путеводная нить,
Жизнь моя пустячковая,
Задержись на весу,
Серебро облетевшее,
Завещая весну
И прощая терпевшего
.
* * *
Детство мое –
деревянный балкон,
Стаи ворон,
и на площади – старый фургон:
Скрипка поет,
и народ
Смотрит уж тысячу лет,
Как от любви умирает печальный поэт.
Взмах лишь плащом –
превращен
Старый фургон во дворец,
И выдает за поэта принцессу отец…
Но как-то раз
наш фургон вдруг исчез:
Площадь пуста,
только тянется след до небес…
«Выдворен вон
ваш фургон, -
Так объявил нам капрал, -
От государственных дел он народ отвлекал».
Плакали мы
до зимы –
Все нам твердили кругом:
«Что, мол, за блажь
этот ваш
несерьезный фургон!..»
…В городе – тишь,
шелест рваных афиш,
Выпорхнет лишь
из-под крыши летучая мышь…
Но – слышен вдруг
дальний звук:
Скрипка и аккордеон –
Вновь возвращается в город наш старый фургон!..
Дверь распахни
на балкон –
Птицы срываются с крон –
Слышишь? –
по городу тащится старый фургон!..
.
Мальчика ограбив, как врага
(рос в семействе рерихнутых дур),
подавала девочке рука
школу в Штатах, клубы и гламур.
Ожидали мальчика потом
доширак и безразмерный спам,
неродной и с горя пьющий дом,
травка, кофе и феназепам.
Но судьба, налево повернув,
оказалась вовсе и не та.
Эту крепость выстроил Нуф-Нуф.
Мальчик-счастье. Девочка-мечта.
Девочка детишек принесёт.
Мальчик подрастёт и – президент.
Словом, здравствуй, жопа, новый год.
Вот такой вот типа хэппи энд.
2008-06-05 23:23Укор / anonymous
 Укорлучами серебра колюч.Уколсловами бытия – на ключ.Упрёкбольней занозы вновь.Урок-большой укор, укол,упрёк...Неслышным шагом ,чувств полна,прошла по полю, там – крапива.Прошедшее – не помню, злане знаю, ко всему – терпима!
Она по мне (понятно!) заскучала.
Она опять нарушила табу
и, с мужем говоря через губу,
со мною упоительно молчала.
Привычно скинув верх, она взяла
меня свом ажуром в окруженье
(проиграно не начатым сраженье
вздохнул, когда и низ она сняла).
И тут на потолок ...не тень легла,
под Прохоровкой танки так мелькали!
Как в теннисе, из всякого угла
меня её коленки доставали.
Потом нас взрыв любви соединил
и разбросал останки по постели...
Потом был муж...Мы кое-как успели
одеться и я кое-как свалил.
Я шел домой и думал, – вот кино!
Смотря его до своего рожденья,
я с каждым разом новое его
снимаю и снимаю продолженье.
Лишь героинь меняется типаж
да плёнка уступает модной цифре,
а так, всё тот же скучный антураж,-
«Вернулся муж, а мы в прямом эфире»…
Назавтра вновь ко мне её душа
вперед шального тела прилетела.
Она глушила скрип карандаша,
заказывая всё, что вновь хотела.
А я нудил, я мямлил и юлил,
с меня давно, что было с нами, сплыло
и, ...как в футболе, где – «Судью на мыло!»
подальше, чем судья я послан был.
Она ушла Америкой в туман,
утробно обозлённой на Европу,
я посмотрел, взгрустнув, на её попу,
отметив машинально, что «шарман».
И снова сел писать вот этот стих,
в котором ерундой вас заморочив,
не написал и пары нужных строчек,
хотя начать бы следовало с них...
Как янтарного острова берег,
Обечайки гитарной изгиб.
Я в звенящее чудо поверил
И в лихие шторма не погиб.
Не страшны мне ни бури, ни рифы,
Если в струнном звучанье слышны
Возле пирса гитарного грифа
Крики чаек и шелест волны.
Будто плаваю в звоне упругом,
Не беда, что аккорды просты.
Стал мне остров спасательным кругом
В море грохота и суеты.
Я хочу, чтоб гитара звучала,
Душу трогая каждой струной,
Словно жизнь без конца и начала,
И ничто не случится со мной.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...210... ...220... ...230... ...240... 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 ...260... ...270... ...280... ...290... ...300... ...350... ...400...
|