|
|
Пляски огненных драконов над хребтом хамелеона,
Горизонта цвет восходный – шкура старого лимона.
Серебром припало море, рябь щекочет гладь стальную,
Бирюзовостью иллюзий отливает, поцелуем
Бесконечное пространство плотной водной ипостаси.
Я безудержно тоскую, уезжая восвояси.
От солёного раздолья в пыльный город отчуждённый,
От стихов и восхождений в запылённый, обожжённый
Прозой жизни град кишащий из обыденных сердец.
Но навек в себе сокрою коктебельский мой ларец
С тайной песней впечатлений, ксерокопией теней
Эчкидага, Карадага, давних призраков морей,
Разлохмаченных поэтов, возбуждённых поэтесс,
Переполненных кафешек и хорошеньких повес.
И тогда зимою скучной, тучной, вьюжной, неминучей
Мне не страшен холод дум, что всегда змеёй ползучей
Забираются под вьюги зябкой тенью ко мне в душу.
Я открою свой ларец – и опять под тёплым душем
Впечатлений, наслаждений, тёплых летних ощущений
Окажусь. И снова горы, сеть лукавых совпадений,
Всё покажет ларь на дне.
Я лоза – вино во мне.
Водка греет человека.
Человек идёт на дно.
Он забыл, как звали реку.
И в груди его темно.
Как зовут её? Не помню.
Я к ней по воду ходил.
Шелест вод я помню сонный,
Холодок в своей груди.
Вспомни. Вспомни. Тихий голос
Повторяет и зовёт.
Волос длинный, жёлтый волос
По воде плывёт.
Я тебя ль не обнимала?
Ты ль меня не звал?
Помнишь, как звезда упала?
Что ты загадал?
Человек лежит на дне,
В тёмной глубине.
Плачет голос безымянный:
Воротись ко мне!
Узнав от деда Митрофана,
Что море полное вина,
Мы устремились по волнам,
Плюя в глаза левиафана.
Орали мы самозабвенно,
Из моря черпая «Кагор».
С волнами, шлепаясь о борт,
Шампанского стекала пена.
Пиит высокого полёта,
(слетел он в детстве с чердака)
Смеялся, приподняв бокал:
«Сбылись мечтанья идиота!»
И бился головой о лиру,
Войдя в нирвану и экстаз.
Не выдержав, пустился в пляс
Петрович, критик из «Сифиры».
Природы странная ошибка,
Что море стало вдруг вином?
А может, дело тут в ином:
Виною золотая рыбка?
Свершилось старика желанье.
И он в корыте сладко спал.
Скупой слезой поэт рыдал
От радости за мирозданье.
В траву, откуда был ты родом,
Где песню ты сплетал,
Сегодня я гляжу, как в воду,
И вижу: ты устал.
Ты лёг на спину тихо, кротко,
И музыка твоя
Без слов отчалила, как лодка,
В нездешние края.
Я вижу света отраженье
И отраженья свет,
Я верю в тихое спасенье,
В страну, которой нет.
А ты лежишь себе, кузнечик,
И коротко молчишь.
Ромашка, скрипка, человечек.
Лишь травка, травка лишь.
В небе тучи лежали пластом,
Тихо плача, без молний и грома.
Но никто не ушёл под зонтом,
Под дождём уходили с перрона.
Даже, если ты насквозь промок –
Не простынешь, любовью согретый.
Уезжаю... Храни тебя Бог.
И – до счастья, когда-нибудь, где-то…
. . . . . .
Дождь искал, догонял и настиг
На рассвет убегающий поезд.
Стали окна страницами книг
И дороги хватило на повесть.
Он писал из грохочущей тьмы
Быстрым почерком справа налево
Обо всём, что за время зимы
Растревожило и наболело.
Не забыв своего языка,
Возвращаясь из туч, как из плена,
Для того он меня разыскал,
Чтобы понятым быть непременно.
И подвижная влажность строки,
Перехваченная темнотою,
Повторяла движенье руки
Человека, любимого мною.
В узорах по острожному оконцу
Пригрезились и необъятность гор,
И выше словно сумеречный бор;
А в нём тревожность неба отдаётся.
Там лешие смутят землепроходца,
Да мерят водяные свой простор,
Распятый витязь на скале простёрт,
И ветра глас над шляхами несётся.
Острог как остров, глохнущий во мгле.
Дотлев, угасли угольки предместий.
Морозный мир искрится на стекле
И вырваться зовёт из кельи тесной.
Внимая заунывной снежной песне,
Притрагиваюсь к памяти золе.
Установите прибор на ровную поверхность.
Несоблюдение этого увеличивает погрешность.
Подключите к источнику бесперебойного питания.
Предупреждение: возможны замыкания!
Переключите тумблер в положение «опыт».
Убедитесь, что испытуемый не робот.
Испытуемому не должно быть больше 12и лет.
На область «А» не должен попадать прямой свет.
Ладони испытуемого следует положить на область «Б».
Использование взрослыми чревато изменениями в судьбе.
При некорректном использовании принять горячую ванну с солью.
Обратиться к врачу в случаях мутации воли.
Для запуска нажмите клавишу «старт».
Прерывание опыта может повредить аппарат.
Десяти секунд хватает на положительный результат.
Откройте створки, аккуратно извлеките блок приёма.
Там должен лежать камушек. В 80и случаях – зелёный.
Буду дуть. Буду дуть в трубу.
Уходить. Уходя, уйду.
Я сегодня тебя люблю.
А назавтра тебя разлюблю.
Барабан. Будешь ты в барабан, барабан барабанить.
Как хитра и отчётлива наша бывает память.
Как проста и пуста, как проста и пуста эта память.
Как черника с куста.
И твои золотые – я дарил тебе – эти серёжки,
Серебро на шею, мельхиоровые вилки-ложки,
Как со звоном всё это теперь начинает падать.
Колокольчик возьми на память.
Повзрослей и умри. Но живи, но живи покуда.
И в дешёвой разлуке тоже бывает чудо.
Протяни мне руки, руки отдёрни: чудо.
Прекрати эти муки.
Птица сядет на ветку.
Я смотрю на пустую клетку.
Это воздух и солнце.
Это то, что всегда остаётся.
Белый лист в конверте.
Эти прочерки. Паузы эти.
По морю, по винноцветному морю!
Эпи ойнопа понтон!
Великая, нежная мать!
Подойди и взгляни.
Подойди и послушай.
* * *
По морю, полному вина,
Навстречу утреннему свету
Плывут отважные поэты
В челне без паруса и дна.
Что их везет по океану? –
Кусок доски да рваный джут.
Они смеются и плюют
В зеленый глаз левиафана.
* * *
Талатта! Талатта!
Над мельничной запрудой гаснет пламень,
И вот уже блеснул последний прамень;
Все краски синью вечера затянет.
Из ряски поднимается Вадзянiк.
Прощанье льющий свет согреть не может
И не осушит илистую кожу,
А только отразят свой омут милый
Два выпуклых тритоньих небасхiла.
Купальской ночи в прошлом испытанья:
Венки на воду, росное катанье.
С опаской но смотрел, покинув реку,
На огненное действо человека.
Когда оплёл всё полдня дух горячий,
На дальнем плёсе гомон, смех дзiцячы.
Но отлучён от шума пруд, как ночью;
Здесь только чёлн: рыбак сосредоточен.
Каб в мысли, словно в омут, углубиться,
То впору Водяному подивиться,
Как люди, в легкомыслии глухие,
Вступают в незнакомую стихию.
Утопленниц, девчонок-маломерок,
Выталкивал почтительно под берег;
Глядел на человечий жребий странный:
И этой никогда не быть каханай.
Любовью Вадзяны не потревожит,
Задатки не даны подобных множить:
Не сердце у него – комочек глины
И хоботок как трубочка раслiны.
Хозяин млына всё хаўруса просит -
Под лёд с плотины сала шмат забросит.
Амутнiк ускользал придонной тенью,
Выпучивал глаза для наблюденья:
”Чудак, уверен он, что я драпежны.
Я ж как улитка, неподвижный, нежный,
Не пакостей творец, властитель твани,
А в вечности пловец и без прозваний,
Возник, как разбежались речек сети,
Бездушен, оттого не мру на свете.
Волос и бороды густую тину
Не запятнают скорбные седины”.
Рыбак, причалив, лодку покидает,
По небу об улове загадает:
Разлившись, холод сок калинный прочит.
А следом Маладзiк невинный сочыць.
На топях белизна коряг и палок
Туманна, и видна толпа русалок.
В потёмках глыбой наступает нежить…
И Вiрнiк рыбу направляет в невод.
14.04.2002г.
Сонет 385
.
Любили Об пол лбом и бить баклуши,
Существовали весело и пьяно…
Лишь иноки светло и покаянно
Могли молить:
- Спасите наши души!
Верша закон насилия на суше,
В содеянном – не видели изъяна…
И над бескрайней ширью океана
Взрывался крик:
- Спасите наши души!
Греша и каясь, верили беспечно,
Что Тот, кто свыше слушает и слышит,
Чей светлый образ на хоругвях вышит,
Простит нас, скудоумных и увечных…
Но…рухнул мир… Из-под руин всё глуше
Звучит призыв:
- Спасите наши души!
.
О, как мне жаль того, чего не будет!
Что снизойдёт, чтоб не случится вновь,
что жизнь собой другую жизнь остудит
и упадёт, как занавес, любовь.
И упадёт звездой слеза на камень,
осыпятся слова, как листопад,
настанет час и нечем будет плакать,
и всё пойдёт не в такт и невпопад.
И жизнь пойдёт немыслимой кривою,
вокруг того, что быть могло бы всем.
Я плоть любви залил своею кровью,
на Чёрной речке, в незнакомом сне.
На чёрный снег слетит, бледнея, небо,
в ладоши звёзд захлопает заря
и ступит день, туда, где ещё не был,
макая в ночь одежд своих края.
Прощая всё, что было и что будет,
черпая дней слепившуюся слизь,
в котле веков, в переплетеньи судеб,
скажу, – случись, несбывшаяся жизнь!
Случись ещё сердечных мук смятеньем,
втяни в горячий омут своих губ
и выдохни меня стихотвореньем,
на дымном, дальнем, нежном берегу.
Не ты, ни я, никто из нас не вправе
ни раздувать, не погасить огонь,
ведь жизнь – игра, игра почти без правил,
и вряд ли исключение – любовь.
Пусть всё, что есть, что было и что будет,
сгорит светло, за нас и за других,
кто не любил, но дай им бог, полюбит,
кто не читал, но знает этот стих...
Не зря в грудях возвышенных,
cердца – стучат – колотятся.
Любви безумной, трепетной,
и – настоящей – хочется!
Мечтается, стать бабами.
Свечой в любви гореть.
Быть чистыми и слабыми.
Но, перед кем слабеть?
Куда пропали рыцари,
коленопреклонённые?
Остались только мытари,
на баксах помутнённые.
Не прилетают голуби,
невинные и нежные.
В тусовках только вороны.
Да киллеры заезжие.
Спасайте целомудрие,
родители и граждане!
В романы — на экраны,
пришла любовь продажная.
Мы Богом не обижены,
ни красотой, ни разумом.
Но, от греха томления,
приходят мысли разные.
Не лучше ли быть дурами.
И попусту — не маяться,
И ослабеть — не думая,
а опосля, раскаяться?
_
Не смейте, ненаглядные!
Весной, играйте в классики.
Найдутся ваши – голуби.
Читайте, русских классиков.
- Ну как тут у вас, в двадцать первом?
- Всё так же, мой шут и король,
стреляют бессоницей нервы
и взвинчены кисть и перо...
В тишине полутемного зала,
Тонкой музыкой замкнутых сфер,
Одиноко звучала гитара
На мадридский и римский манер.
Звуки ритмов – то громче, то тише,
И гармоний – разорванный миг,
Полыхал по восторгам Парижа,
В cтарых улочках Вены затих.
В обезумевшей страсти фламенко
Разбивалось о деки любви.
И пронзительной боли моменты,-
Слезы блюза, щемящей тоски.
Как же пела, дышала, любила
В виртуозных руках мастеров.
То печаль, а то радость дарила,
Словно жизнь проживала без слов.
В тишине полутемного зала
Ассонансов водоворот,
Дрожь арпеджио, выдох глиссандо,
Затихали в созвучии нот...
2008-04-05 06:31Мусор / Гаркавая Людмила Валентиновна ( Uchilka)
Как водится, имели
и – нет, не сберегли.
Нет в памяти апреля
кладбищенской земли.
Вина, как снег, растает,
покроется травой.
А вправду сострадает
лишь мусор мостовой,
летает под ногами,
усталыми от вер.
На том стоит веками
реальный мир химер.
Живое для живого,
а прах и тлен – не мы...
Но, юнкер, право слово,
вернётся власть зимы.
И новые потомки
испьют весну до дна.
Порвут твой ситец тонкий,
а осень – холодна.
Мне покажется – точка, скукожилось сила
Не расправить крыла, разучилась летать.
Позабыла, как предки степенно косили
Позабыла, как сказки читала мне мать.
Все печали со мной, не ушли, а остались
И живут где-то рядом в пространстве моём.
И вновь кажется жизнь – это жалкая малость,
Это просто случайностей призрачный ком.
Все слова улетают в пространство и время,
Покрываются пылью забытых минут.
Тонкий прутик надежды не выдержит бремя
Из потерь и помех . Я покину редут…
Отступлю на задворки, смешаюсь с обозом
Край передний теперь не для мнительных вер.
И вернусь в хутора, где так терпко навозом
Пахнут розы и хлеб заменяет эклер.
И быть может тогда из случайностей шатких
Прорастёт вновь желание быть и страдать
И купаясь в лучах и озёрах и в сладких
Звуках поля я вспомню себя и в страде,
Перепачкавшись глиной, облившись слезами,
Утопая в глубокой, пушной борозде
Я припомню людей, что когда-то с волами
Шли по этой земле и остались везде.
Я поверю что жизнь – это удаль размаха,
Что сияние счастья в глазах старика
Это быль и слепая рапсодия страха
Вновь покинет меня. А желаний река
Разольется по жилам, по венам и слово
Зазвенит с первобытной чуть пряной красой.
Всё опять мне покажется живо и ново
И омоются стопы холодной росой.
- Милая, мы одиночество
Путаем с уединением.
Это однажды закончится
И обернётся спасением.
В сердце откроются ставенки,
Сгинет отчаянье душное.
Что же молчишь ты, мой аленький?..
- Слушаю... Слушаю... Слушаю
Как над разлуками нашими
Время бессмертием мается.
Так беспросветно и страшно мне,
Словно душа распадается.
Даже вагоны от робости
Жмутся друг к другу доверчиво.
Выгнулся месяц над пропастью,
Как мальчуган гуттаперчевый.
Чёрными тучами сдавлена
Хрупкость его воробьиная...
Что ты молчишь, будто каменный?..
- Он не сорвётся, любимая...
.
17.10.2001г.
Сонет 346
Как Он стучал в надежде достучаться!
Но в дремлющем сознании твоём
Угасла цель идти за окоём,
Оставив в бренном мире домочадцев
Путь вверх опал, едва успев начаться…
Ты перепутал Истину с враньём
И ангелов с унылым вороньём…
Ты перестал за подлинность ручаться
Стучат колёса под вагонным днищем,
Наматывая вёрсты пустоты…
А может Он стучит? Духовно нищих
Зовёт взглянуть на лик былой мечты,
Где методично – рыжие цветы
Срывает ветер с грядок пепелища
.
В комнатах огромных, а не в чатах,
я при шляпке ныне и в перчатках,
даже кухня в стиле мавританском -
ананасы плавают в шампанском,
нет нужды ни в деньгах, ни в покое,
платья, шубки, розы и левкои...
На хрустальном краешке строки
рифмы, словно туфельки, легки,
а в устах, как много лет назад,
Розентальной грани бриллиант.
Нищий дух при гордости кровей -
я теперь пожизненно away...
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...210... ...220... ...230... ...240... ...250... 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 ...270... ...280... ...290... ...300... ...310... ...350... ...400...
|