|
|
.
* * *
Тучи серые в небе осеннем...
Был я молод и весел – давно ли?..
А сейчас нет нигде мне спасенья
От тоски, от печали, от боли...
Жизнь дана, чтобы помнить о смерти
И принять ее – поздно ли, рано...
Замер колокол – замерло сердце
Одиноко уснувшего храма.
Полночь. Близится время такое –
Скоро тени пройдут по аллее...
Над зеленым могильным покоем
То ли снег, то ли церковь белеет...
.
Как – прозрачны и чисты,
небеса, простор и воды.
Просветлённые черты,
угасающей природы.
Растревожено и грустно,
замирая – чуть дыша,
возвышается душа.
Но бездомно ей.
Ей – пусто.
Тем – кто осенью – любим,
благовестят с неба звоны.
Над – безумной головой,
зажигает, осень кроны.
Неприкаянное чувство,
над собою суд верша,
рвётся надвое душа.
Как, бездомно ей.
Как – пусто.
Кружит,кружит над весной,
и над ранней – сединою,
листопадный непокой,
пламя – кружит,
надо мною.
В геометрию,
Прокруста – не,
вмещается – душа.
Мне и холодно и пусто.
Листья – стелются, шурша.
...когда всё падает и рушится, –
вали на спину Жизнь-натурщицу!
Брюнетку ли, блондинку, рыжую,
там, где придется, где подставится.
Вали её, – хромую, с грыжею,
там, где глумилась. Ей понравится!
Вали под ноги тварь гламурную,
пришпорь – в галоп её, в аллюр её!
Взмыль холку ей! Пусть гневно косится,
пусть возмущается, Высочество,
в смятеньи хмуря переносицу,
решая: хочется – не хочется.
Скачи просторами российскими
над её жопою и сиськами,
насыпь в живот ей счастья бабьего,
чтобы простила тебя глупого.
и кончи, как концерт по радио,
как будто бы купил за рупь её,
на морду ейную смазливую,
на побеждённую, счастливую!
И ты увидишь, – недоверчиво,
она пойдёт, пойдёт послушная,
и всё наладится, и нечего
скулить над морем и над сушею
что мол, всё падает и рушится,
когда имеешь Жизнь-натурщицу!
Тебя не слышала, не видела,
все фотографии не в счёт.
Голубоглазым тихим идолом
ты представляешься ещё.
И будь, что будет, я намерена
с уступа прыгать на уступ,
чтоб открывать потом растерянность
твоих красивых крупных губ.
Уже поверила заранее
твоим словам, Неве-реке,
и улыбнулась первозданнее,
чем Ева с яблоком в руке.
Туманы жмутся к зеркалу залива,
Подвыпившее небо на сносях.
Зашторенный Кронштадт неторопливо
Дописывает речь о летних днях.
Перо скрипит и почерк неразборчив,
На клавишах вслепую не сыграть.
Старик с утра всегда неразговорчив,
А вечером... не стоит вспоминать.
Нева с ведром воды купает Питер,
Фонтанка сторожит Фонтанный Дом.
Он в стирку сдал на Мойку старый свитер
И ёжится от вида за окном.
Он знает, у Обводного канала,
Не в Питере, а рядом, под рукой,
Есть принтер, старый ноут и немало
Листов бумаги в нём нашло покой.
Ему и неудобно и лениво,
Но речь сдавать наутро в Леньсовет,
И просит он, чтоб быстро и красиво
Нашлёпал всё на клавишах сосед.
Обводный обведи ещё, попробуй...
Он сам вокруг перста вас обведёт.
Все знают, он мошенник высшей пробы,
Поймай его, сквозь пальцы утечёт.
В обмен на соль залива он согласен,
Он выручит сегодня старика.
Под плеск волны и песни летних басен
Сливаются бумага и строка...
От мокрых пальцев ноут еле дышит,
Чернила – чёрным флагом на ветру...
Дожди звенят соборной медной крышей,
И жёсткий диск скончается к утру.
На каждый винт найдётся Леди Винтер,
На каждый летний вальс – осенний сон,
Где струи в ночь впечатывает принтер
С израильской фамилией Эпсон.
Сырая земля мне мать и трава мне мать
И поле зелёное детство маячит мне
И заспанно глядя проснуться и обнимать
Колени твои тёплые как во сне
И шум у воды реки запоздалый блеск
Руками коснуться невидимого лица
И берег летит и вдали оплывает лес
И всё это мать и нигде никогда отца
А он человек заточённый в пустом дому
Ботинки и зонтик знакомой руки листок
Весна запоздалая солнце в сыром дыму
Найти я не смог тебя я найти не смог.
Бабушка упала с кровати.
Мама её ругает:
Когда же это закончится? Хватит. Хватит!
Взмахивает руками.
Одной не справиться. Звонит соседу.
Сосед изумлённо-тонок.
Сдержанно помогает, заводит беседу.
Звуки покровительственного баритона.
Бабушке снится война. Фашисты,
Переговариваясь, идут к сараю.
Мама устало картошку чистит.
Щупает простыню: ещё сырая.
Расширенным зрачком под шляпкой тёмной жгуче
Вы смотрите во след растерянным годам
И кажется, что в вас бесстрастно-неминуче
Пульсирует стихом Российский Нотр Дам.
Покорною тропой приокского овражья
Вы выйдите на холм, дарующий покой.
Скульптурный мальчик спит, неровно, чуть протяжно
Ему прочтёте стих и тронете рукой
Его изгиб спины, холодные лодыжки
И улыбнётесь так, как буд-то бы во сне
Вы встретили себя и не узнали в книжке
Свои стихи, что здесь писали по весне.
Про зиму.
Сады зимою не цветут.
Зимою груши не растут.
Трава не зеленеет.
Зато скорей темнеет.
Холодно и зябко.
Люди ходят в шапках.
Ходят в польтах и штанах,
В шубах, теплых сапогах,
И в колготках, и в носках,
И в перчатках, и в шарфах.
Ходят в теплых свитерах,
Но при всем при этом,
Майки носят под низом.
Вдруг наступит лето.
Я больше в её планы не вхожу,
другие к ней колоннами, рядами.
Она другую чувствует вожжу,
но я нательный крест её страданий.
Нет, я гордился более бы чем,
коль ей случился б – в радость, в силу, в нежность,
но Ноя недостроенный ковчег
не соблазняет никого, конечно.
Она болеет мною, только врач,
что временем зовётся непреложно,
вот-вот секире скажет: «Отхерачь!
Того, кто вводит боль тебе подкожно!»
Я отлечу, как с плахи голова,
от той, что: «Милый!» – вскрикнет напоследок
и перекосит ложь лица овал
её среди взволнованных соседок.
Потом уйдёт… и я её пойму -
жар не залить сбежавшею водою.
Не заменить её мне и саму,
лишь можно осквернить её с другою.
Да, может быть, когда-нибудь, потом,
когда глаза сотру о горизонт, и
узнав её входящей в чуждый дом,
сопьюсь, но ею свой не опозорю.
Про женщин и тех, кто за ними бегает.
Есть у меня такое подозрение…
Всем женщинам, считаю я, без исключения
(На это есть какие-то причины)
Конечно, нравится, чтобы за ними бегали мужчины.
Еще я честно вам хочу сказать…
Чего таить, к чему скрывать?
Естественно, что женщинам всем нравится
Мужчинам всем без исключенья нравиться.
Кому же это может не понравиться
Мужчинам всем без исключенья нравиться?
А те, что говорят, что им не нравится
Мужчинам всем без исключенья нравиться,
Просто бессовестно врут.
( Судя по всему, на это тоже есть какие-то причины)
Кошки-мышки.
Кошки не бреют подмышки.
И мышки не бреют подмышки.
И ноги, наверное, тоже
Не бреют они, похоже.
Не бреют даже усов.
И вовсе не носят трусов.
Правду говорят, что человек – венец природы.
Вот оно горе-то, в памяти бродится,
Как в обвалившейся каменоломне.
А до чего ж была светлая горница!
Сумрачно и тяжело мне.
Камни глядят незнакомо, опасливо,
Пряча в пыли остроскулые лица.
Выберусь, буду жить долго и счастливо,
Только бы не оступиться.
Ты не ходи сюда, делать здесь нечего.
Пусть пропадает в объятье терновом
Всё, что разбито твоим опрометчивым
Всеразрушающим словом.
Я – устаю,
и отстаю – от стаи.
Что ушло,
того не наверстаю.
Журавлиный,
поднебесный клин,
тает – в небе.
Тает – будто – дым.
Птицы – мои,
птицы улетели.
В небе, воронья,
зловещие метели.
Чёрными крестами,
окаянства,
закрестили, солнце,
и пространство.
Верую – апрель,
капелью прослезится.
В небо возвратятся,
свет – и – птицы.
.
* * *
...И не уйти от страданий,
Стонов, проклятий и слез...
Снова вернулся сюда я ,
Словно скорбящий Христос ...
Демоны Ночи спустились,
Вечер печальный угас...
Невыносимо бессилье
Темно-фиалковых глаз.
Улицы... лестницы... листья...
Сон предрассветный, больной...
Скоро вдали от Тбилиси
След затеряется мой...
.
- Мамочка, это ты?
- Нет, мой сынок, не я.
Голос из пустоты.
Маленькая земля.
Птица летит во сне.
Жук скользит по воде.
Голос твой всё ясней.
Имя твоё нигде.
Звонче пили, пила.
Падай, лиловый лес.
Это не ты была.
Это не я исчез.
Птица, усталая птица, дикие лебеди страха
Мы в одиноком единстве, до предпоследнего взмаха.
Но как потомство взлетает в том бесконечном порыве,
Будет любить и тревожить
Солнце нас в облачном мире.
Стук боя часов, как чаша весов
Пустая иль целая, уже престарелая…
Но так и невинна, она не отпита
И рокот часов – ее сон и орбита…
В осень я уплываю
Вместе с попутным ветром.
Музыка дождевая
Тихо стекает в Лету.
Тихо журча, стекают
Грусть и грехи былые.
Очень холодно Каю –
Всюду сердца злые:
«Где ты, моя Герда? –
Так хочу я оттаять!
Помню: встаёт где-то
Зоренька золотая…»
В осень я уплываю,
Не поминайте лихом,
Ввысь летят караваны,
С ними лечу лихо.
Хочу в традициях романса
Вам эти строчки посвятить
Печальным флером декаданса
Окутать жажду Вас любить.
В небесном круге черно-звёздном,
Где ярким блеском – метеор...
Аккордом резким, непокорным
Привлечь Ваш равнодушный взор.
Увы, старания напрасны,
ты не услышал мой призыв.
Мечтанья о любви опасны,
был безнадежен мой порыв.
Хочу в традициях романса
Я строчки посвятить тебе,
в туманном флёре декаданса
Найти судьбу своей судьбе.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...190... ...200... ...210... ...220... 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 ...240... ...250... ...260... ...270... ...280... ...300... ...350... ...400...
|