|
|
У меня в стаканчике бритва,
Как Сталинградская битва.
Утром, к зеркалу подойдя,
Ухожу, чуть-чуть погодя.
Я щетиной зарос, я оброс.
Утром в зеркале вижу вопрос:
Не пора ли признаться,
Что тебе не пятнадцать,
И что битву продул ты всерьёз?
Я в троллейбусе еду пустом
До моста, под мостом, за мостом.
У реки, у реки выхожу
И на воду, на воду гляжу.
Одинаково всех я люблю,
Что хотят от меня – говорю.
Отчего же такие
Облака неживые,
Отчего я небритый стою?
невстречей опалило вечер
и ожиданье чёт иль нечет
вниз упадало
и ничей
был бесконечен шёлк
мерцающих речей
настойчивый ручей
пространство
тишины калечил
казалось
нечем-нечем-нечем
саднящую любовь
утешить-укачать
как маленькую дочь
и снова говорливый вечер
излечивал
молчащую
печально ночь…
Командированный субъект
Провёл свои переговоры,
К весеннему стремится морю,
Во что-то серое одет.
Он был ребёнком тридцать лет
(Тому назад) на этом пляже.
Он поглядит вокруг и скажет:
Я был ребёнком тридцать лет...
И что-то на лице его
Проступит вроде сожаленья.
Часы достанет, скажет: Время...
И не добавит ничего.
Мой снег осознанной стеной
колдует, безднами играя,
парит, витает надо мной,
на холод душу вынимает.
А в ней бесстыдство и любовь
пересеклись сквозь снег опасно,
иначат тайны вновь и вновь
грозят оковами напрасными.
И я, как проклятый, на свет
иду к мечте через метели.
За мной скрипучий странный след,
со мной сугробы, сосны, ели,
а предо мной уютный дом –
надежный и просторный.
Без времени пылает в нем
огонь, печи покорный.
И пусть кругом метет пурга,
лохматятся метели -
мне эта крайность дорога,
когда теплом согрели
два толстых шерстяных носка
и клавиши Шопена...
Лишь непонятная тоска,
все просится из плена
той робкой веры, что вот-вот
с трескучего мороза
ко мне тихонечко войдет
поэзия и проза.
И каблучками простучит:
- Тут-тук. Пришла я, милый.
Ту мерность с вечностью сличив,
наполнит рифмы силой,
отбросив все взрывной волной
сомненья и печали…
А снег загадочный, смешной
с сапожек тает, тает…
Мы будем пить зеленый чай
под снежные рапсодии
и краткий миг с зимой сличать -
мятежных душ прародиной.
Сомкнувшись этой новизной
с восторженным упорством,
откроюсь ей, слегка больной
бесстыдством и потворством…
А за окном все тот же рой
бесчинств и откровений…
И снег осознанной стеной
......................................
И слово есть. Прозрачное, как Бог.
И слово-яблоко, и слово-лошадь.
И яблоко летит, как голубок,
На голубую утреннюю площадь.
Вернее, дух летит. В его руке
Округлый звук невидимого слова.
И девочка сбегает по реке,
Как по дороге. Падает, и снова
Бежит на голос. Звук рождает звук,
И музыка уже не умолкает.
Оглохший ангел, победив испуг,
Наощупь в белом воздухе взлетает.
Хлопья снега охапками пуха слетали во мглу,
Хлопотали озябшие птицы на ветках рябин.
Будто выстрелы хлопали простыни. Белому злу
Уподобился куст хризантем. Стал алмазом рубин.
Лопотал с первым в жизни восторгом строптивый малыш,
И лопаткой пытался поймать первый радостный снег.
Улыбнись, мой хороший, лохматости окон и крыш.
Снегом время застывшее кружит, смиряя наш век.
Попробуй приструнить свою гитару,
Хотя она не выпрыгнет из рук.
Все души, пережившие пожары,
Узнали точно цену слова друг.
Срастутся покалеченные чакры,
Оклеишь стены в цвет Па-де-Кале,
И зоркий Кэнон, бог режима Макро,
Поймает крупно муху на стекле.
Внутри эзотерической науки
И Рим, и дом толтеками храним.
Я знаю, Воин Света носит брюки,
Но киевский Подол – неповторим.
Майдан уснул оранжевою коркой,
А звёзды нынче прячутся во мхи.
Твой нежный гуру, как испанец Лорка,
Прочтёт твои безгрешные стихи.
 Нот волшебных переливы -Это праздника туше.Отголосок их счастливыйСлышишь, Золушка, в душе?Вдруг исполнились, как в сказке,Детские твои мечты,Засияли жизни краски,Во дворце танцуешь ты.Да, гребла ты не напрасноСерых дней своих золу,Чтоб принцессою прекраснойОбернуться на балу.Время, стой! Спешить не надо,Вечных хочется чудес.Смотрит принц влюблённым взглядом.Льётся музыка с небес...25.12.2008г.
И был мне сон –
В высоком небе
Мы, взявшись за руки, летели,
И был безумен и беспечен
Зелёный мир
У наших ног.
А звёзды вслед за нами плыли
И прикоснуться к нам хотели,
А я тянулся к ним,
Тянулся…
И лучше выдумать не мог.
А ты была такой красивой,
А ты была такою юной
И заразительно смеялась,
И лепетала что-то там,
А мы с тобою говорили,
Как разговаривают струны,
И две серьёзных наших тени
Неслись за нами по пятам.
Перечеркнём предначертанья,
Перевернём страницу судеб,
Переместимся в зазеркалье,
Перемешаем явь и сон,
Где нам доподлинно известно,
Что было, есть
И то, что будет.
И сломан воз судьбы, который
По нам проедет колесом…
Какого чёрта, в самом деле,
Какая разница –
Во сне ли
Иль наяву, в морской купели
К тебе, любимой,
Прикоснусь?
И будет счастье вечно длиться,
И будет вьюга выть
И злиться,
И можно, не спеша, чехлиться,
Когда состарюсь
И проснусь.
...на переносице горы
луна – забытая игрушка
и мишурою магистраль…
все правила игры нарушив,
зацвел и облетел миндаль,
устав от собственной игры;
светлеют влажные дворы,
хотя не выдохся мистраль.
еще нескоро летний зной,
но свой корабль забросил Ной.
и, как беззубая старушка,
все пасторальнее и глуше,
и ненавязчивей февраль...
До счастья, дорогой, подать рукою,
Уедем в незнакомое Лемью.
Название хорошее какое,
Так ласково рифмуется с «люблю».
Там дом и нескрипучие ступени,
Поднимешься и скрипнешь невзначай.
На плитке сварим русские пельмени,
И будем попивать индийский чай.
На сутки позабыв об интернете,
Лепить снеговика и неспроста
Хихикать, как всезнающие дети,
Воткнув морковки в нужные места.
Смотреть на звёзды вечером не будем,
А будем друг на друга мы смотреть.
И время спелым яблоком на блюде
Замрёт и остановит круговерть.
...как высшая заслуженная милость,
Как белый снег пушистый у окна,
Ещё не понимая что случилось,
Пронзительная ляжет тишина.
Ни шёпота, ни скрипа и ни вздоха,
Не чувствуя ни крыльев и ни рук,
Не зная или зная слишком плохо
Кто враг, а кто единственный, но друг,
Пронзённый этой выстраданной нотой,
Прозрачным звоном мёртвой тишины,
Взлетишь, не понимая, где ты, кто ты.
Ты – в списках обитателей страны
Без армии, границ и измерений,
Без трепета и ветра в волосах,
Без опозданий, здесь одни успенья.
И ты – успел.
Забудь что значит страх,
Забудь надежду, веру и болезни,
Забудь о хлебе, соли и вине,
Забудь о том, что вредно и полезно.
Тебе не вредно всё, ведь ты – Вовне,
Снаружи, в стороне, где нет вопросов
ЧТО ДЕЛАТЬ или КТО же ВИНОВАТ.
Не нужно прав для Windows`а и DOS`а,
Здесь нет хитов, забудь про хитпарад.
Священники, полиция, миряне,
Преступники, шпионы, палачи,
Надворные советники, дворяне –
Здесь все молчат. И ты теперь – молчи.
.........................................
Но там, внизу, внутри, за гранью Жизни,
Крылатые как стая лебедей...
Ты слышишь? На твоей печальной тризне
Звучат стихи из уст живых людей.
Набросок
* * *
Увы, я поэт небольшой.
Простите моё рифмоплюйство.
Просто люблю я искусство
Всею своей душой.
Вот и тянусь, как могу.
Ну а могу, как умею.
В мыслях имея идею,
Рифмы ловя на бегу.
Под шум над земною корой,
И под черепною коробкой,
Пишу себе, божьей коровкой
Шар облетая земной.
Вон, подо мной дожди
Ночь прибивают к асфальту.
Кто-то, давя на педаль, ту
Ночь увезёт... Гляди!
Спереди – тёмный лес.
Сзади – октябрь красный.
Побоку – смысл неясный
Всех вековых чудес.
Ветер щекочет нюх
Ветреного сознанья.
Зверское обонянье
Вдруг обостряет слух.
Слышу и смех, и стон.
Слитно, одновременно,
Кажется, всей вселенной!
Падаю... Вот и он.
Рванный, несчастный мир...
Ладно, мол, свой я! местный.
Мир. Этот мир болезный...
Смотрит из клеток-квартир...
Ткнулся в стеклопакет
Лбом, толоконно-плоским.
А за окном берёзки
Чахленький силуэт...
Скорчится век ноября,
Кончится эта осень.
Листопадом календаря…
Декабрь 2008.
У заросшего пруда
Очень шумная вода,
Так случилось потому, что
В нем заквакали ...
И мягкий, и скользкий, но нужный,
Он пищу нам есть помогает,
Но часто бывает, к тому же,
Он нас от еды отвлекает.
И морозы и метели
Налегли на зимний сад,
Там, где ягоды висели
Фрукты красные сидят.
Личико грустно и ярко
Светит над нами,
И над рекой, и над парком,
И над домами.
Расползлись по пирогу
Черные букашки,
Я и кушать их могу,
Мне совсем не страшно
Вероятно, каждый знает,
Это есть у рыбака,
А еще, почти такая,
У малютки паука.
Есть фокус у нас:
На кнопочку – раз!
И эта стекляшка
Покажет мультяшку!
Вот устали ушки,
Вот закрылись глазки, -
Ляжешь на подушку
И увидишь сказки.
Может чистить нежно,
Может чистить грубо,
обувь и одежду,
Пол и даже зубы.
Кто-то вышел по росе
Хитрый, ловкий, зоркий,
Ну-ка, мышки, быстро все
Забирайтесь в норки!
27.01.07
Ответы вразбивку: телевизор, кошка, язык, сон, снегири, щётка, лягушки, луна, сеть, мак
" Не я, и не он, и не ты..."
Инн.Анненский, Двойник
Давно я в сговоре с дождём,
мы с ним по жёлтым лужам кружим,
и мертвенно мерцает в лужах
листва сгорающим огнём.
В один ступая водоём,
мы стынем под одною стужей,
не то враждуем, не то дружим,
огонь листвы горстями пьём,
смываем «...мене, текел, перес...»,
исчислены Лукой Пачоли,
отмечены рукой печали
хмельная тень, колючий верес,
хмельное пламя – терпкий херес...
Давно я в сговоре с дождём:
холодной рябью карандашной,
асфальтом, вымокшем бумажно,
мы абрис города ведём,
мы ищем в мокром сне, в Заречье,
размытый акварелью дом
с былой замоскворецкой речью,
но тщетно – в дождь дома вверх дном
плывут сквозь сон и теплят свечи,
их отраженья за окном
предчувствуют приход Предтечи...
Мы, Гильденкранц и Розенстерн,
в ущельях улиц письма пишем,
и долго, долго ещё слышим
свои шаги средь гулких стен...
В березняке, беспамятством простуженном,
я вспоминаю, или только кажется,
следы твои и лиственное кружево
в дождливый узел призрачно завяжутся,
и на спор ломкая рогатка
куриной косточки грудной
предскажет век судьбы земной,
и имя девочки смешной,
и след дождливый жизни краткой...
На дальнем плане мокрой акварели -
- два силуэта в дождевой аллее,
те двое под дождями немоты
навечно – неразлучно я и ты
стоим, прощаясь, или, встретившись, идём...
Давно я в сговоре с дождём,
и весь бескрайний окоём,
задёрнутый шумящей взвесью,
до мелких капель перекрестий
вместил струящийся проём...
26.08.08.
Востряково
Расчерчено в сознаньи схемой плана,
реальным контуром в маршруте достиженья,
оно вживилось вечным ощущеньем,
нет – предсознаньем цели и задачи
на протяжённости дремотного метро
с дождём автобусного ожиданья
и длинными аллеями рядов,
уснувших средь тиши захоронений...
Как некий календарный срок – души оброк,
иль благости легкодоступный откуп
ценой прилежно сделанной работы:
собрать листву и ветошь павших веток,
протирка мрамора линялой плотью ткани...
...а ты сидишь на стульчике складном
и наблюдаешь, тихо улыбаясь,
как убираю я твою могилу,
и дождь макает мир в свою текилу,
и, захлебнувшись влагою хмельной,
обычно говорю тебе, с тобой,
привычно обращаюсь я к тебе – ты помнишь...
...день начинается недели за три
подробным расписаньем распорядка:
пораньше встать, не мешкая напрасно,
собрать необходимое в дорогу,
со списком доскональным сверясь точно;
не отвлекаясь к внешним передрягам,
всё время разговаривать с тобой...
и так – с тобой! – к твоей могиле ехать,
заметив, может, вдруг – берёзы ветка
дрожит, как вена голубая у виска
и протекает мимо, словно дождь
стекает с ветром ветровым стеклом вечерним
в зелёную текилу светофора,
которую мне пить недели три,
и горечью привычной напитавшись,
привычно новый день свой начинать...
03.11.08
Кризис давно не в делах, а в умах...
«Самые умные» – первые с носом.
Им бы работать вовсю до износа -
Чтобы вовек не иссякла сума...
Только трудиться не жаждет никто:
Всем бы считать золотые монеты.
И наплевать, что на нашей планете
Снова и снова творится не то...
Подмигивают молча светофоры, втыкая в ночь стеклянные глаза. Аритмия, побитые повторы, под сердцем извивается гюрза.
Кусает за предсердие гадюка, и буквы превращаются в петит. Захлёбываясь кровью с каждым стуком, сердечный клапан в рифму говорит.
Нева вспухает, словно Брахмапутра, стихам всю ночь сознанье бередить. Для прозы остаётся день и утро, до прозы только надобно дожить...
сложить грехом отмеченные крылья, забыться и уснуть на полчаса. Окраина, могильная севилья затихнет, похоронит голоса.
Лежи и слушай тон сердцебиенья, дыханье спящих ангелов-детей. Всё будущее – в этом поколенье, всё прошлое – глодает до костей.
Вставай и поищи в сердцах аптечку, в ней Корвалан запрятал Корвалол. У этой сучьей ночи явно течка, стихами истекает прямо в стол.
Буквально заполняется бумага, словесный темп не выдержав, перо ломается, и бродит словно брага всю ночь по кухне заспанный Пьеро.
Нет ничего, ни сна, ни покаянья, лишь табурет, надежда и тетрадь. Забытые уроки рисованья... да брось, ты не умеешь рисовать!
Лишь только буквы, тридцать две подруги, поделены на рифмы и года, сквозняк из незаклеенной фрамуги, да светофора жёлтая звезда,
мигающая в такт сердечным ямбам, рифмуя перекрёсток и такси, да крышка вытанцовывает самбу на чайнике, сипящем ноту СИ.
Горячий пар расталкивает воздух, коричневый прозрачный эликсир смягчает недозрелого мороза заштопанный подтаявший мундир.
Залётный ветер поднимает воду, теченью мысли тесно под мостом. Таблетками обманывать природу уже не получается.
Шестом карандаша слегка раздвинешь льдины, под ними непрозрачное вино из ладожских подвалов. Не застынет, не остановит времени оно.
И бег его как время безупречен, бесстрастен как полночный светофор, стоящий на посту, ссутулив плечи, считающий что лучшее – повтор,
что смысл чередованья тьмы и света просчитан Богом и непогрешим, что солнцем разогретая планета должна остынуть за ночь до вершин.
Вот потому Земля – в полярной шапке и днём, и ночью, летом и зимой, и в белых ледяных полярных тапках. Ну точно не в порядке с головой,
как у тебя, полночного поэта. Взгляни в окно – почти полмира спит, пока шуршит рука в ночи конфетой, да чайник твой осипший голосит.
Ты сам себе шеф-повар и коллега, бесчувственный небритый рифмоплёт. Слова стартуют сами, без разбега в отчаянный безудержный полёт.
Ты просто проводник желаний Бога, по странному стечению судьбы пером твоя отмечена дорога, отсчитаны апостолом столбы.
Здесь нет ни перекуров, ни привалов, всё на ходу – и страсти и любовь. Всегда один, безвременна опала, и пусть временщики не хмурят бровь,
фискальные доклады сочиняя, разделывая рифмы под орех. У самого последнего трамвая гораздо больше правды.
Как на грех светает поздно перед Новым Годом, не разглядеть светила в темноте. Дыхание холодное природы, запутавшейся в собственном холсте,
отмеривает время и пространство, рисуя на окошках вензеля, собой гармонизируя убранство и такелаж земного корабля,
плывущего как щепка по теченью промасленной отходами Невы. Конец недели – это воскресенье для первых дней недели.
Всё, увы! Закончились как пьеса выходные, вновь будни и трамвайные стихи, вертушки турникетов, проходные... Они не искупают все грехи.
Что значит грех любви иль первородства, что значит боль потери или страх, когда с небес спускается сиротство и выступает солью на висках.
Краплёные тузы твоей колоды побиты как сердечный парафраз, окраска «перец с солью» снова в моде, вот и соли щепоткою, на глаз,
пока не побелеешь до тумана, который сам себе и намолол. Привычку заведи всегда в кармане держать простое средство – Корвалол.
А что под пальцами, йцукен или qwerty... неважно, раз болит – ещё не труп.
Пусть корваLOL, как смайлик юной смерти оскалит безупречно белый зуб.
Это тонкий инструмент,
Так что с ним поосторожней,
А не то – один момент,
И порезать пальчик можно!
Ручка ручку водит
В странном хороводе,
Где они ходили,
Там и наследили.
Не конфета и не фрукт,
Но известный и знакомый!
Это сказочный продукт
От летучих насекомых!
У нее есть лапки
И одна макушка,
А зимою – шапки
И еще игрушки.
Вот спешит через дорогу
Маленький прохожий,
У него иголок много,
Только шить не может.
Мы с моей соседкой Ниной
Две подружки-невелички,
Нам из тоненьких и длинных
По утрам плетут косички.
Знаете его вы
Из сказок и былин –
Он многоголовый,
Но хвост всего один.
Кто на небо убегает
От горячего огня,
И совсем не обжигает,
Ни тебя и ни меня?
В сыновья столу гожусь
И похож на табурет,
Только спинкою горжусь,
Ведь у них-то спинки нет!
Бывает черный, бывает белый,
Известно всем,
За каждой трапезой то и дело
Его я ем.
28.01.07
Ответы вразбивку: хлеб, мёд, дерево-огонь-дым, рука человека – авторучка, дракон, нож, волосы-косы, ёлка, стул, ёжик
 КАРМАННЫЙ МУЖ(рождественская тропическая сказка)«And I will always love you...»Dolly PartonВ части желаний я – некуда строже.Но, как-то тяпнула «лишку» на ужинИ попросила – «Пошли же мне, Боже,Ну, хоть какого… карманного мужа!»Кто же мог знать, что посредством капризаВвергну Спасителя я в искушенье(Дело-то было во время круиза!)Яхте моей обеспечить крушенье.Дальше почуяла – чьи-то ручонкиШарят по мне безнаказанно смело...И голосочек писклявый – «Девчонкаэта – моя! Ну-ка, брысь все от тела!»Я приоткрыла тихонечко веко…«Все», припечатаны крепким словечком,Смылись. Всего одного человекаЯ разглядела… Точней – человечка.Я просекла ситуацию сразу…Я поклялась – пить совсем перестану…Этот субъект был, ну как по заказу! –Он во всех смыслах мне был по карману.Тип этот в пёстрой рубашке гавайской,В шортиках, шлёпанцах на босу ногу,Тело моё обозрев по-хозяйски, Рьяно хвалу воздавать начал Богу.Вкратце за то, что Господь такой чуткий,Выполнил просьбу с учётом масштаба.У всех друзей жёны, мол – лилипутки,А у него теперь – КРУПНАЯ БАБА!Что белокура она, длиннонога,Лучше, чем эта красотка из «ABBA»…Тип отодрал от меня осьминога,Выгнал из лифчика наглого краба,Следом кило полосатой рыбёшки,Также морского конька и ракушку.Он приволок мне мою босоножку,И (что осталась от камбуза) кружку.Солнце пекло…Заслонившись ладошкой,Я огляделась – пляж, пальмы… красиво…Тип посидел, отдышался немножко,И прикатил мне бутылочку ПИВА!!!«Ты мой спаситель!» – слеза умиленьяТихо на белый песочек скатилась…Шлите скорее, друзья, поздравленья,Кажется, я наконец-то влюбилась!&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&Вот такая Рождественская Сказка…С Наступающим Вас!Сестра Риммовна
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...170... ...180... ...190... ...200... ...210... 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 ...230... ...240... ...250... ...260... ...270... ...300... ...350... ...400...
|