|
|
Ещё ребёнком неусталым
Всегда большое видел в малом,
В прозрачной капле – тьму и свет.
И век особенный навстречу
Летел. И вдруг спускался вечер.
И я в постели, неодет.
Я нежился в подушках сонных,
Снах полудетских засветлённых,
Недопроявленных, больших.
Я умер – это мне казалось,
Когда луна в меня спускалась.
Но я оказывался жив.
И я всё это точно видел,
Я так любил и ненавидел,
Старался и не мог понять:
Зачем ты бьёшься надо мною,
Весенней трогаешь рукою,
Как можешь так во тьме сиять.
Есть музыка в словах,
она слышна не сразу,
как будто голос звезд,
как будто ветра голос
как будто лунный свет
в хрустальную льют вазу
на белом подоконнике зимы.
Есть музыка, она
нам кажется неслышной,
как будто стая птиц
в небесной сини тает,
и тают лепестки
цветущей дикой вишни
на белом подоконнике зимы.
Есть музыка в словах,
она рукой высокой
коснется тайных ран,
печалей наших тайных,
как первая свирель,
как первый луч с востока
на белом подоконнике зимы.
...
Женская троица:
Вера, Надежда, Любовь...
Когда любовь оставит, чтоб опять
ночным безумьем мучить-жечь, но прежде
не чаешь, как дано тебе понять:
не оставляют вера и надежда!
Когда надежда жизни вопреки
оставит сердце, битое сверх меры,
какой призыв молитвенной строки
заставит жить единственною верой?
Когда влачишься ниже взгляда ниц,
вдруг свет живой ослепит мрак глазниц,
и жизни смысл незыблем, как гранит:
пусть бренный мир вокруг меня разрушен,
вернее талисмана сохранит
та женщина, врачующая душу!
14.08.2001
Песнь о княгине Ольге
( по эскизам композиции неосуществлённой картины
В.И.Сурикова «Княгиня Ольга встречает тело убитого мужа», 1915г.)
Как причалил чёрный плот у стен столицы,
поклялась княгиня Ольга чёрной клятвой,
и сжигала её клятва огневицей,
и сжимала сердце медной рукавицей,
и врезалась в горло ей смолёной дратвой.
Так и видела: сыр бор под Коростенем,
две берёзы, гулко прянувшие в небо,
закачались окровавленным цветеньем,
обернулись в неотступное виденье,
воплотились в ту убийственную небыль...
И губила она сватов князя Мала,
в яму бросила живьём, пожгла их в бане...
И тогда лишь огневица отступала,
сердце в медной рукавице трепетало,
и вздыхала грудь на тризне на кургане...
Но не стала никому она женою,
стала воином и правила державой,
всей судьбой своей сростясь с родной землёю,
и одною ею численной ценою
сохранила для России Святослава.
И никто не ведал, как она рыдала -
- княжий терем, точно дикий муравейник -
- и детишек нерождённых поминала,
и молиться христиански зачинала,
размыкая в горле каменный ошейник...
И опять чернеет плот в волнах прибрежных,
говорит струна о ветрах вольных скифий,
и звучит меж голосов знакомых, прежних,
средь гостей примолкших, важных и нездешних
княжья воля в клятве северной Юдифи...
20.01.2000
Светит и греет,
Весело пляшет,
Только не тронь!
Он ведь умеет
Жалиться страшно,
Этот ...
Жить стало легче и проще,
Чистить ковёр? – не вопрос!
Есть в этом деле помощник
Чудо-прибор – ...!
Из одной огромной стопки
Разбежались по столам;
Ну-ка хватит дети топать,
Подают обеды вам!
Не расстанусь в день холодный
Я с твоею головой, -
А бываю легкой, модной,
Яркой, теплой и большой.
Эту мелкую писклю,
Что мешает людям жить,
До того я не люблю,
Что себя готов лупить.
Я длинная и тонкая
И смотана в клубок,
Сбежала от котенка я
В укромный уголок.
Я как маленькая тучка
Дождик лью по вечерам,
Чтоб жилось намного лучше
Огурцам и кабачкам.
Эта мышка не проста!
Где конец ее хвоста?
А еще, я точно знаю,
Что она совсем ручная,
На ковре своем лежит,
От меня и не бежит,
Да она бежать, похоже,
Без меня-то и не может.
Ох, вы, люди, ох, вы, братцы,
Не даете подрасти, -
Не по мне бы вам топтаться,
А по тропочке идти!
Просто травка для колосса,
Дом родной для птицы,
Ну а мы в нем очень просто
Можем заблудиться.
05.02.07
Ответы вразбивку: компьютерная мышь, тарелки, трава, огонь, лес, шапка, пылесос, комар, лейка, нитка.
2009-02-24 22:04Она / Брандукова Ирина Риммовна ( rimmovna)
 ОнаОна сошла к Нему по склону лет Им прожитых на свете без неё, И села рядом, завернувшись в плед, Оборотив к Нему лицо своё... Уверенно заполнив пустоту, Заставила поверить в чудеса: Понравилась надменному коту, Мгновенно приручила злого пса. Пёс разомлевший руку ей лизал, Кот песни пел, свернувшийся клубком, А Он и сам не понял, как сказал – "Я, кажется, всю жизнь с тобой знаком..."&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&Сестра Риммовна
"...Из хаоса тленных сплошь слов может быть, лишь одно отберу..." Николай Кольский Как хочу я из хаоса тленных сплошь словСамых важных лишь горсть взять, чтоб вмигОписать я б смог враз радость встреч, прелесть сновИ не вывихнуть нафиг язык. На заначенный рубль литр стрелецкой припас,Чтоб скорее снять грусть, стресс, стыд, страх. А потом выражать всласть всплеск чувств, без прикрасФормулируя мудрость в строках. "Мавр вздремнул, словно монстр, взгромоздясь на слона,Дождь штрихует румяность зари..."Пусть познает законную гордость страна,Чей народ может так говорить! ***
Иссечено добром лицо седой старушки,
Улыбка без зубов и белые глаза,
В уродливой руке дрожит пивная кружка,
И по щеке ползет прозрачная слеза.
Средь выцветших руин остывшего сознанья
Ворочается червь потерянной любви,
И ласково саднит одно воспоминанье
Под сердцем, что кряхтит оставшиеся дни.
Старушка теребит растрепанные космы,
С напудренных ресниц слетает шелуха,
Из черной язвы рта торчат гнилые десны,
Как в пропасти души посмешище греха.
Нервы щекочет ядреным дурманом полынь,
Ветка в медвяных разводах янтарной смолы
Ласково тронет пушок на затылке: остынь!
Долгое лето и многие лета весны…
Охнет в ладошку нежданной слезой молочай,
Пальцы взъерошат пробор пожелтевшей травы.
На спину, в осень, наотмашь упав невзначай,
Взглядом вычерчивать вязь муравьиной тропы.
Тихо подкрасться и робко спросить у воды:
Примешь? Смеется заливисто, звонко ручей:
Кто ты, дурашка? – а голос как будто внутри –
Камо грядеши, откуда, чудак, и зачем?
Правда, зачем мне чужие тревожные сны?
След на висках от рассветной росы серебра.
Лета – забвенье и лето – знаменье зимы…
Я только эхо того, кто прошел здесь вчера.
Дар как товар не дает оборота.
Выбора нет, вариантов немного:
Выйти в тираж, объявиться банкротом
Или выпрашивать ссуду у бога.
Не соизмерив потери, и даже
Мысля себя невредимым и целым,
Я выставляю талант на продажу –
Все с молотка по умеренным ценам.
Недополучена прибыль, в пассиве
Невоплощенных возможностей сальдо.
Дрогнет под штампом с печатью мессии
Разгоряченное тело асфальта.
Бабочкой в коконе вязкой вселенной
Дремлет моя неликвидная разность,
И проникает в меня внутривенно
Вечный нетленный покой, как зараза.
Алгебре малы гармонии меры:
В чем измеряется степень надежды,
Как извлекаются корни из веры?
Эти вопросы минут неизбежно.
Память покроется пылью архива,
Спишут затраты, поставят на полку.
В небе ночном, невозможно красива,
Светит луна непогашенным долгом.
Он жил, как жертва слабого романа.
Герой, слегка небритый и в плаще.
Но жил зато почти что без изъяна
И даже без изъяна вообще.
Он даже нахамить умел – и к месту.
Порой был глуп, порой – блистал умом.
С женою спал соседа по подъезду,
Ходил один в кино.
И ночью просыпался тоже кстати.
Был мрачен, беспокоен иногда.
Писал стихи в линованной тетради…
«Левей, левей… Сюда» -
Как бы о нем соседи говорили,
Когда в гробу из комнаты съезжал.
В каких-то сорок лет похоронили.
А он, признаться, и не возражал.
В кафе «Аквариум» аквариума нет,
Но рыба водится – в пергаменте и в кляре.
Здесь лампы тусклые, но ярок скорбный свет
В твоих глазах, в душе и в каждом капилляре.
Никчёмным кажется сияние светил,
Сквозь окна капая в напиток сокровенный –
Чай с бергамотом пью, который так любил
Твой сын единственный, твой мальчик убиенный.
Есть жизнь и жизнь, а между ними – суррогат,
Не пей его, не придавай ему значенья.
Я не пойму тебя, но слышу, как болят
Твои молитвы и твои стихотворенья.
А мы болтаем, чушь весёлую меля,
Не потому, что нам нельзя наговориться:
Ты так молчишь.Ты – неизвестная земля,
В которой горе, как сокровище, хранится.
Устал я от зимы. Корм не в коня.
Пейзаж души совпал, как видно, с зимним.
От февраля изжога у меня,
ну, а лекарство только в магазине.
Твоя любовь, как ландыши в снегу,
то расцветёт, то скроется в метели.
То мне, – ни глаз, ни рук твоих, ни губ,
то всё обвалом, – щукою Емеле.
И сам, – то смел (иль нагл? Ответ не скор),
то робок, дуя с молока на воду,
когда: то – тщусь суетам сует в корм,
то – спешки подгоняет в спину одурь.
Устал я от зимы. Не в том вопрос,
что разлюбил тебя, вопрос не в этом, -
но в эту зиму червь сомненья рос
и перерос он прозою поэта.
Дни жизни, что я в рифмы одевал,
франтихой наряжая прозу быта,
через лица любимого овал
я наблюдал с волненьем любопытным.
Я постигал непостижимый мир,
его любовь, его тоску и нежность,
я наслаждался новизною игр,
где приз так сладок… Только где же, где же
мои стихи? В шкафу твоём стихи
лежат, чтобы никто не прочитал их.
И где ж сама? Кто хладен, мутен, хитр,
заполнил небо глаз твоих усталых.
Я как бы есть, и, как бы меня нет,
я как бы жду, и как бы не дождался,
но лет моих, как пулемётных лент
в бою, запас шагреневый остался.
Ты там, где все… Ни мысли, ни дела,
не склеивают мир мой с миром этим.
Но, собственно-то, чего ради? Для
чего вопит плоть смертная в поэте?
Не суетись, все будут, что ушли,
живи, навстречу людям улыбайся.
Не затевай с несбывшимся войны,
не про тебя, мой милый, эта басня.
Прими, что есть, за то, что никогда
того, что сердце жжёт, уже не будет.
Снег быстро смоет вешняя вода,
да и она потом пойдёт на убыль.
Настали солнечные дни,
И ваза у окна,
Бледно-зелёная, звенит
И светится она.
В какое не гляжу окно:
Сверкают облака.
И думаю про них одно:
Плывут издалека.
Плывут они себе, плывут
Над крышами домов,
И люди весело идут,
И не хватает слов.
И не хватает слов сказать,
Не то, что написать,
Как могут облака сиять,
Как зеркало, сверкать.
Как ваза – тоненько звенеть,
Как туфелька – блестеть,
Как белый самолет – лететь,
Как птица – жить и петь.
"Бодрого духа проси,
что не знает страха пред смертью,
что почитает за дар природы
предел своей жизни...".
Децим Юний Ювенал
Все будет так, как небом велено.
Потому не страшно – только больно.
Я умираю – как сухое дерево,
медлительно, устало и спокойно.
Но дух мой жив. Он жаждет до того,
как белый свет, в сознании померкнет,
постигнуть то, что смертным не дано,
смысл бытия и неизбежной смерти.
И потому – не уступает жизнь,
и медлит смерть, ступая неуверенно.
Я умираю – как сухое дерево.
Но, умирая, продолжаю жить.
«Зачем, – у синицы, синицы спрошу –
Я улицей людной куда-то хожу,
Зачем на кусты и деревья гляжу
И воздухом белым дышу?»
Синица, синица на ветке сидит
И молча и глупо глядит.
- Собака, собака, скажи мне, ответь:
Куда мне поехать, на что посмотреть,
Как сердце картиной чудесной согреть,
Увидеть и не умереть?
Собака, собака устало моргнёт
Печально и длинно зевнёт.
- Товарищ, товарищ, ты много пожил,
Ты сына построил, ты баню сложил.
Ответь мне, чего же я здесь упустил,
О чём я не так попросил?
- Товарищ, товарищ, пошли-ка домой.
Товарищ, товарищ ты мой.
2009-02-21 04:13Бред / Елена Кепплин ( Lenn)
Не знаю, как живут медведи,
Но мнилось мне, что выживаю,
Смеясь над жалким словом «бредить».
Я не смеюсь теперь, я знаю.
И понимаю – жить возможно
С тобой в пожизненной разлуке.
Но мне тревожно, мне тревожно
Так, что порой немеют руки.
Скажи, что даром беспокоясь,
Я сочиняю ахинею.
Не превышай на трассе скорость
И одевайся потеплее.
Я знаю, что пишу погано,
Ещё подумала однажды:
Живу, как воду пью из крана,
Не ощущая сильной жажды.
Мой бред, как сказка, он безвреден,
Но агрессивней цвета хаки.
Медведи на велосипеде,
За ними раки на собаке…
- Любовь убывает.
Любовь убивает…
- Но так не бывает!
- А всяко бывает, –
и в гроб загоняет
и гвоздь забивает,
назад забирает,
и все замирает…
- Так разве бывает?
- А всяко бывает.
Любовь – колесница,
журавль приснится,
а утром синица,
худая как спица.
- Но так не бывает!
- А всяко бывает.
Любовь – не ребенок,
умрет от пеленок,
обедов паленых
да сплетен зеленых.
- Но так не бывает!
- А всяко бывает.
Любовь – это кошка,
потрется немножко
и прыгнет в окошко
другому в лукошко.
- Но так не бывает!
- А всяко бывает.
Любовь – это птица,
полет ее длится
пока не разбиться
велят наши лица.
- Но так не бывает!
- А всяко бывает.
Любовь – не игрушка,
матрац и подушка,
ночная подружка
да винная кружка.
Любовь – откровенье.
Любовь – озаренье,
а может сомненье,
а может презренье,-
и взлет и паденье,
гордыни смиренье,-
совместнотворенье
семейного мненья.
- Но так не бывает!
- А всяко бывает.
Любовь — изумленье.
Ночное томленье
и, как преступленье,
- стихотворенье.
Любовь – это нежность,
души безмятежность,
надежды безгрешность,
сомнений небрежность.
Любовь — это повесть
с названием «Горесть»
а может быть «Гордость»,
а может быть "Подлость»…
- Но так не бывает!
- А всяко бывает.
Любовь – это призрак,
но не от каприза
от этого приза
сигают с карниза.
Любовь – отупенье
отблагодаренья,
переутомленье
от пресыщенья.
Любовь – это радость,
и трусость, и храбрость,
интим и парадность,
работа и праздность…
Ни сумма, ни разность,-
их разнообразность.
- Но так не бывает!
- А всяко бывает.
Любовь – это знамя,
сожженное нами,
но под ногами
- над временами!
Любовь – это розы,
нежнейшие позы,
скандальные грозы
обыденной прозы.
Любовь – это губы
и в страсти не грубы,
а может сквозь зубы
полжизни не любы.
Любовь – это счастье,
которое часто
к обоим причастно
различною частью.
- Но так не бывает!
- А всяко бывает.
- Любовь – это жизнь.
Любовь – это смерть.
Тут всяко бывает…
Тут… как посмотреть.
Уеду в Петербург, куда
Течёт попутная вода,
Куда вагон попутный дремлет,
И время освещает путь,
И длинный сон леса объемлет
И остальное как-нибудь.
Я помню, жил на этом свете
И был за малое в ответе,
А большего не понимал.
Теперь, когда оно случилось,
Звенит за окнами металл,
И влага в туфли просочилась.
Говорить не о том, что касается,
А о том, что, наверно, живёшь.
Всё хорошее лишь начинается,
Всё плохое попало под нож.
Это всё начинается заново:
Та же улица, тот же февраль.
Это всё покачнулось и замерло:
Снег, ночная аптека, фонарь.
И секунда, короткою льдинкою
Обрываясь в бесснежную тьму,
Показалась волшебной картинкою,
Мигом счастья блеснула ему.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...160... ...170... ...180... ...190... ...200... 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 ...220... ...230... ...240... ...250... ...260... ...300... ...350... ...400...
|