|
|
Тихо кружит Земля по кругу,
Закрывая за прошлым дверь.
Уберечь бы в дороге Друга
От печалей и от потерь,
Если радость на миг минует,
То и горечи ни к чему,
Мне бы встретить Весну хмельную
И навек подарить ему,
И поверить, что не коснется
Грусть его добродушных глаз,
Если рядом сияет Солнце
Каждый миг согревая нас...
Иди по тени, человек, иди по тени.
Садись в машину, человек: огни навстречу.
Из всех растений и огней, из всех сомнений,
Рождаешь речь ты, человек. Но что в той речи?
В молчаньи леса, в переливах света,
В судьбе неясной, пролетевшей мимо,
В сияньи глаз, в переплетеньи веток...
Неразделимое, мой Бог, неразделимо.
И ты, возникший странно, ниоткуда,
И что-то важное стремящийся поведать –
Мы нераздельны, маленькое чудо,
Нам никуда раздельно не уехать.
Лети на нитке, как воздушный шарик,
И раздувайся от неслышной речи.
Смерть ли моя в тебе, моя душа ли?
Моё ли детство, тихий человечек?
Вместо эпиграфа: Призрачно все в этом мире бушующем...
преследует меня все тот же сон:
унылым утром, выключив будильник,
исполнив моцион, пью горячительное –
кофе. иду. дорогу помнят ноги, из дома –
в дом работы. и тружусь, без пота
иль в поту – то суета, не важен сей вопрос.
там сослуживцы как состроят мину
что жизнь сложна, и дети без штанов
учиться не хотят, начальник – самдурак,
соседи – самодуры устроили потоп,
не жизнь – а вывих, даже перелом...
в обед идем в кафе – сто пятьдесят целковых,
три блюда – бизнес-ланч. старательно жуем.
еще часа четыре осталось притворяться работящей,
а потом... авоськи наполнять по магазинам.
успеть бы в сад дитя забрать,
и, прибежав домой, сварить кастрюлю супа на неделю.
убрать и постирать, ребенку сказку почитать
и перед сном прослушать причитанья мужа.
приснится же такое, Боже!
Милый, ты им-поза-нтен
в чуждой
конце-птуальности.
Даже
клетчатый пиджак,
решенный
в желто-голубой гамме,
навевает мысли о
Realьности
постмодернизма,
как по-следствия
духовной импотенции.
Но парфюм
от BOSSого Hugo
слишком POSTен
в своей modernовости.
А я
смотрю на блескучие ботинки,
жалею
того крокодила-
не так давно был Сетхом,
обитал
в мутных водах Нила.
Теперь
он жертва
твоих потеющих ног.
Играю infantil,
пряча усмешку
в чашечке тончайшего фарфора-
в кофейном зеркале
отражается мой глаз.
Подмигиваю сама себе.
На пАльцах,
жеманно,
разъясняешь мне
теории
Дерриды и Лакана.
Агонизирующий
смысл речей
в твоих устах
сводится лишь к одному:
как бы побыстрей
затащить
меня
в кровать
и доказать
на практике
идеи
фал-лого-центризма.
Дорога –
пыльная ладонь,
протянутая к горизонту.
Длится молебен закатный;
молитву помнят
губы,
не разум.
Монтирую кадры:
зелени придорожной
и пыльной
с земли
охлажденной
тенью,
горящие верхушки деревьев
в прощании солнца.
Одновременно
смотреть
вперед
и назад
в зеркало.
Оригинально.
Возможность
увидеть себя со спины.
Увеличивать скорость
постепенно
и
поступательно.
Вцепиться в руль,
круглый
как солнце.
Из вороха
прошлогодней бумаги,
снов,
вымыслов о реальности,
выбрать,
хоть одну,
незамшелую мысль.
Ветер в попытке снять скальп,
тащит за волосы.
Едкий,
огненный
солнечный всполох
провоцирует слезы.
Чудесные превращения пейзажа:
монолитность зеленого,
разъедающий роговицу красный,
переливаются
в монотонность свиста,
звенящего в ушах.
Отпускаю себя
только на одну сторону
– вперед.
Скорость
как обморок,
дальше звуки,
все удаляется,
все обтекаемо,
НО
приближается Солнце;
поэтично
взорвать его,
въехать в рай на Феррари,
сказав – «Вот она Я!»
Взорвать Вселенную Я,
на солнечные осколки стекла.
(Для тебя
оставить
черно-белую,
немую
драму,
в улучшенной стилистике
американского синема)
FIN
.
* * *
М е ф и с т о ф е л ь :
«...Мой g o u r m a n d i s е меня все же погубит -
Пусть всё... – с одною лишь рифмою будет!..
(Е л е н е)
...Рифму, богиня, скажи нам, —
не прячь под молчанья вуалью!..»
Е л е н а :
«...Здесь — всё с п е ч а л ь ю рифмуется...»
М е ф и с т о ф е л ь :
«...Всё зарифмуем с «п е ч а л ь ю» !..»
Ф а у с т :
...С перечнем длинным грехов за плечами
Встала Душа на пороге прощальном...
...Добрые Ангелы — Душу встречали,
И сокрушались, и привечали,
Нежно — лесными ручьями — журчали,
Сладкими увещевали речами...
И покаянным словам обучали —
Все, окаянной, простить обещали...
...Злые — от слов этих сразу дичали:
«Были, мол, души — да все измельчали!..
Хочешь, от злости чтоб, — Злые кричали, –
Бесы на части тебя растачали?!»
И — для наглядности ли, сгоряча ли —
Сами, как страшные Бесы, рычали...
...Добрые — вновь доброту излучали,
Ключ от церковных ворот ей вручали...
...Ей же, усталой, хотелось — ключа ли? —
Лишь одного — чтоб скорее кончали...
...И пока Злые рычали-стращали,
И пока Добрые им отвечали
(Только Душа увидала случайно —
Будто звезда загорелась, свеча ли...)
К облаку белому тихо причалил —
Цвета небесного — Ангел Печали...
...Злые — плевались, глазами вращали,
В сторону Добрых смотреть запрещали,
Добрые — Душу к себе залучали,
Злых заглушая, свистели, пищали,
Дулись обиженно, снова прощали...
...Был неподвижен лишь Ангел Печали.
...Пели, взывали, клялись, обличали,
Ключ забирали — и вновь возвращали,
Крыльями в хрупкие груди стучали...
...Тих был и кроток Ангел Печали.
...И потянулась Душа вдруг отчаянно:
«Где ж ты летал до сих пор-то, молчальник?!..
Что ж мы не встретились раньше, вначале?..
Как же друг друга мы не замечали?..
...Мальчик небесный с ночными очами,
Как мы бродили б с тобою ночами,
Как бы мы славно с тобою молчали,
Друг мой единственный, Ангел Печали!..»
...Скрипки, прощальные, зазвучали...
...Тихо заплакал Ангел Печали...
...Но уже громы гремели, трещали,
Грозные силы землю качали...
Ожили тени, заверещали,
Душу схватили — и в темень умчали...
.
Этот день был с утра обречён и потерян
И утоплен в сырой горьковатой воде.
Ни возвышенных слов, ни высоких материй
Не услышал никто в этот проклятый день.
Чем отмечен был день этот солнечный, будний,
Что таким измождённым казался с утра?
Друг на друга ворчали и ссорились люди,
Слово за слово, словно удар топора.
Словно вдруг небеса в этот день отменили
Сострадание, веру, надежду, любовь,
Стало всё инородным, пустым и постылым,
А в глазах отражались жестокость и боль.
Кто навеял тоску на шикарные пляжи,
Там, где яблоку некуда было упасть?
Там огромный двугорбый верблюд двухэтажный
Разевал похотливо тоскливую пасть.
Исторгая столь чуждые звуки пустыни,
Он стоял на песке и, противно плюясь,
Поднимал свою морду с чудовищной миной,
Всем являя на ней запечённую грязь.
Ни возвышенных слов, ни высоких материй
Не услышал никто в этот проклятый день.
Этот день был с утра обречён и потерян
И утоплен в сырой горьковатой воде.
Кораблик тонет в вышине,
Комарик тает в тишине,
Налейте чаю мне.
Не прячь горящее лицо.
Не плачь, а выйди на крыльцо.
Заткнись, в конце концов.
Охота к перемене мест.
Свинья не выдаст, волк не съест.
А, может, всё же съест?
А, может – знаешь наперёд.
Кто за углом тебе соврёт,
Кто ласково убьёт.
Держи меня в своих руках.
Неси, как пчёлку, в облаках.
Несись на всех парах.
Туда, где улыбнётся мне
Кораблик в синей вышине,
Комарик в тишине...
.
* * *
П о р у ч и к :
"Ах, поручик, чайкой белой,
Замеревшей на лету,
Чуть не стал ты сорок первым
На Марюткином счету...
М а р ю т к а :
Только выстрел был неверным,
И не смерть ты здесь нашел;
Должен стать был сорок первым —
Первым в сердце ты вошел...
...Просвистела пуля тонко
Над погоном золотым:
Целила в тебя девчонка —
А попал ей в сердце ты...
П о р у ч и к :
В синем медленном просторе
Тонут наши голоса...
М а р ю т к а :
...Сине небо, сине море,
Твои синие глаза...
Сердце то от взгляда стынет,
То вдруг — птицею — с ветвей...
От нее, от этой сини
Стала жизнь моя светлей...
П о р у ч и к :
...А нашел я вместо смерти
В море остров с шалашом,
Душу верную и сердце
Здесь я девичье нашел..."
Ма р ю т к а
(к концу песни, она сидит уже рядом, склоняется над ним, рассыпав волосы по его лицу, целует, шепчет...) :
Ax, какой же ты поручик,
Песни всякие певучий...
Ах, какой же ты, поручик,
Неухоженной, колючий...
Рассказал бы ты, поручик,
Сказку девочке бы лучче!.. –
Страсть люблю тебя я слушать:
Голос твой, ну... льется в душу!..
Как зачнешь — дрожмя дрожу,
Затаюся вся, лежу,
Вся такая напряженна...
Вот, када про Робинзона, —
Сперло прямо все дыханье...
...Значит, Пятница был черный?..
Негра, значит?.. В Астрахани,
В цирке, негра был ученый,
Да здоровый!.. Чо-о-орный, шельма,
Морда — во кака, страшенна,
А глазищи-то, а губы!..
...Но мне больше слушать любо
Про любовные страданья...
С головы нейдет недавня... —
Как ее-то, сказку эту?.. —
...Про Ромео и Джульетту!..
(морщит лоб, задумавшись)
...Че ж они дрались-то, эти,
Ну, Монтеки с Капулети?..
Земляки, кажись, ить были,
Че ж они не поделили?..
Вечно крови ищут люди —
Так ить было, так и будет...
Точно, рыбья ты холера;
Нас возьми хоть для примера —
И у нас ведь все неясно —
Ты за белых, я — за красных.
(повторяет, глядя на поручика, сама ошеломленная этой мыслью)
...Вишь, теперя, че за дело —
Я — за красных, ты — за белых...
П о р у ч и к :
Что за вздор?.. О ч е м ты?.. Г д е ты?..
Я забыть хочу об этом!
Оглянись же ты — и тоже
Сбрось с себя ты эту кожу,
Стань ты женщиною просто,
Человеком стань, собой!..
Посмотри — покой в лазури,
И не крестят воздух пули,
Небо, море — все прекрасно,
Нет ни белых и ни красных,
Только этот в мире остров —
Нету родины другой!..
...Что же это было, Боже, —
Две войны-то как я прожил?..
Только лишь глаза закрою —
Восемь лет пальбы и крови...
Где вы — «Пармская обитель»,
Декаденты и Сен-Санс?..
Что же было с нами, Маша? —
Мы ж сгубили души наши!..
Может, этот в море остров —
Богом нам с тобою послан:
Может — медленная гибель,
Может — наш последний шанс?..
Bcё! Должна забыть ты к черту
Сапоги и гимнастерку,
Вспомни п л а т ь е, б л у з к у, ю б к у...
К черту эту мясорубку,
Госпитальные палаты,
Марши, грохот канонад!..
Ты же мир сгубила целый —
Сорок белых офицеров! —
Сорок душ!.. Ведь сколько крови...
Я и сам в крови по брови:
Ты ни в чем не виновата,
Я ни в чем не виноват...
Ну, а так бы обернулось —
Не в меня б ты промахнулась,
А в того, кто был твой п е р в ы й,
Первый мертвый офицер твой, —
Ты поближе бы вгляделась
(Вдруг, случайно б, захотелось!) —
...И увидела б, что и у него глаза синие-синие,
Или зеленые-зеленые,
Или еще какие-нибудь —
И, может, сейчас смотрела бы ты на него влюбленно
И, может, целовала бы ты е г о сейчас,
И шептала слова бы ты е м у по ночам
Глупые, ласковые, разные:
«...Миленький мой, единственный, желанный мой,
Жизнь моя, радость моя, дыханье мое,
Сердце мое зе-ле-но-глазое»?!.
.
Выйду рано утром в поле
Поиграю на гитаре
Посмотрю как солнце всходит
И гитару закопаю
Не нужна она мне больше
Я теперь богатый очень
И могу себе позволить
Просто слушать магнитолу!
Под плащом тумана слился с тенью,
В поле завтрак – невдомёк мышам,
Что котище распростился с ленью.
По тропинке росной держит шаг.
Зачарован утренней прохладой,
Соловьи шалят – не передать!..
На лугу устраивать засады
Научила шустрая еда.
Луговые набивать кладовки
Риск неимоверный, не шуми!
Мышкам безопасней голодовка
Или данью выторговать мир.
До жары полуденной наестся
И в тенёк наращивать жирок.
К вечерку опять найдется место.
На охоте кушать можно впрок.
Возвратится виноватым, робко
Промурлычет:
- Кушать будет мне?..
А не повезёт, уйдет в коробку
На рыбалку в чутком сладком сне.
29.12.2004 редакция 27.04.2007
/из цикла 'Ступая кошачьими лапами'/
Он опять приходит в ночь
злой, шершавый, как наждачка,
страх не вылупиться вновь
в суперзолушку из прачки.
В полночь полк сомнений-крыс
череп тыквой сна растянет.
Полночь – фея-юморист
из семейки Петросяна.
Сплю и вижу новый день,
где опять простые гомо
сядут в поезд-новодел
из отцепленных вагонов.
И снимаю чуть дыша
невротические позы
нашей жизни-чудища
на подкорку, чтобы позже,
словно пленку, проявлять
недосвеченную совесть.
Чтоб опять воскликнуть: Бля!
До чего ж сырая помесь
из непропитой тоски,
из непонятой любви да
из отчалившей в такси
в никуда чужой обиды…
А на утро старый принц,
со вчерашнего усталый,
мне преподнесет сюрприз
на салатницах хрустальных
и процедит под рассол –
прачка! – пьяно бровь насупив.
Не услышит среди зол
ушко даже слово супер.
ОСОБЫЙ ДЕНЬ
В день выборов люди особо культурны:
Бросают бумажки точнёхонько в урны.
ЖАЛОБА ПИСАТЕЛЯ
- Роман мой- настоящий скуп.
А вот издатель слишком скуп.
ПОЛИТИКИ
Стоят толпою у кормила,
Чтобы кормило их кормило.
ЧАЙКА И ТЮЛЕНЬ
- Ты побегал бы, Тюлень!
Отвечает он:- Тю, лень!
ВЕСЫ
Работая буквально на пределе,
Мы на нуле, когда мы не при деле.
.
* * *
...Ночью мне филин
Сказку проухал:
...Жили да были
Старик со старухой...
Жили — белили
Избу-развалюху,
Сильно любили
Корову Пеструху...
Сами лепехи
Ели с макухи —
Хлеб весь, до крохи,
Давали Пеструхе...
Днями не знала
Покоя старуха:
Мух отгоняла
Она над Пеструхой...
...Как-то старуха,
В августе, вроде,
Видит — Пеструха
С козлом в огороде!
Был тот приблудный,
Звалси, по слухам,
То ли Микулой,
То ли Миклухой...
Ой, заварилась
Тут заваруха,
Ох, разъярилась
Тута старуха:
«Как те не стыдно
Только, Пеструха?..
Ну, не скотина ты,
Не потаскуха?..
Я ж те все — сытно,
Тёпло да сухо...
Как те не стыдно?..
Телка!.. Толстуха!..»
...Бродит корова
Тихо и грустно
По огороду,
В листьях капусты...
А через день
Видит старуха:
Через плетень
Снова лезет Миклуха!..
«Вдарилси, шалый,
По молодухам!.. —
Чтоб не видала
Я вражьего духа!..»
Только Миклуха
Слушал в пол-уха;
Вскоре с Пеструхой
Сошелси Миклуха...
...Днями не знает
Покоя Пеструха:
Мух отгоняет
Она над Миклухой...
Плачет и воет
Белугой старуха,
Глядя в тугое
Пеструхино брюхо...
Выдя на крик,
Дохнув медовухой,
Мудро старик
Говорит со старухой:
«Ежли не насморк —
Так золотуха;
Че ты напрасно
Воешь, старуха?..
Больно ты строго
Держишь Пеструху —
Нас-то, ей-богу,
Вспомни, старуха! —
Брал я тебя
Разве с миром да ладом?..
...Ну, а дитя
Воспитаем как надо.»
...........................
...Жили и дале
Старик со старухой —
Мух отгоняли
Над младшим Миклухой...
.
Если б слово моё было так же свободно и сильно
и чернила мои обладали твоею красой,
я бы бросила всё и пошла фиолетово-синим
выводить по просторам безбрежной линейки косой.
Если б волны твои научили мой норов неистовый
над покоем нетронутым морщить лишь кожный покров,
я бы свой угловатый сменила на самый волнистый
из твоих продиктованных ветренностью почерков.
Если б жизнью подробною флюоресцентной окраски
обрастала обыденность, только глаза окуни,
то в какие сложились бы Шехерезадовы сказки
косяками проворными мимо плывущие дни.
Научи, океан, собиранию речек и речи,
отражению неба отчетливо как позывной,
и прохладе ладоней, которые гладят и лечат
сумасбродную голову, нежный затылок земной.
Ну, здравствуй же, дружище океан!
Волнуешься? И я не равнодушна!
Твоих девчонок ветренный канкан
юбчонки запрокидывает дружно.
Нарядны как! В чернильном серебре,
муаре переливчатом, шифоне
туманном... Кружевной разрез
вдоль борта закругляется, нескромен.
А к вечеру и блёстки, и парча,
и лаковая пояском дорожка,
и на краю, у самого плеча,
кораблика светящаяся брошка.
Мануфактурой сказочно богат,
материи твои бросают вызов
сухой душе моей – размочим, брат?
Хлебнем весёлых брызг!
Мама, в меня стреляли…
Я, за такие «бабки»
на новом мемориале,
в деревянной кроватке,
буду лежать, не ставший
хорошим вложением денег
в непостижимых Штатах
стреляющих в нас Америк.
Мама, здесь сны угрюмы…
Мама, нас здесь дразнили.
Мама, а почему мы
не родились в России?..
16.04
Время начинается сейчас.
Женщина глядит с киноэкрана.
Голоса замолкли. Свет погас.
Кто-то кашляет. Должно быть, слишком рано
Признаваться: прошлое прошло.
Демонстрируются голубые дали.
Офицер и дама: «Хорошо,
Но зачем вы мне все время лгали?»
Низачем. Проектор тарахтит.
Белое во тьме сверкает время.
«До свиданья. Сына не буди.»
Кончено. Ты не успел со всеми.
Титры. Музыка. Пустеет зал.
Время вышло. Время не входило.
Протереть усталые глаза…
Вспомнить всё, что не с тобою было…
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...310... ...320... ...330... ...340... 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 ...360... ...370... ...380... ...390... ...400...
|
