|
|
"...И встанет ночью табор шумный
С тоскою скрипок и гитар..."
Ю. Юрченко
Цыгане с синими глазами
Живут в бревенчатых домах,
Сердца обвешаны замками,
Ключи ржавеют в кулаках.
Они в поля глядят украдкой,
Они, как все, глотают смог.
И стала роскошью лошадка,
Отвыкли ноги от дорог.
У вас с рожденья страсть к свободе
В разрезах глаз горит, как луч.
Наперекор своей природе
Себя вы заперли на ключ.
А может с душ сорвать засовы?
Запрячь последних лошадей,
Пусть раздробят асфальт подковы.
Куда идти? Да вам видней!
Не все исхожены дороги
И тропы найдены не все,
Так пусть изнеженные ноги
Утонут в утренней росе!
И там, в полях под песнь гитары,
Что гонит боль и страхи прочь,
Родятся Рады и Забары
С глазами чёрными, как ночь.
Идём по скошенному лугу.
Желанных слов не находя,
Боясь глядеть в глаза друг другу,
Мы говорим о лошадях.
Твоя Печаль, твоя Отрада –
Не сводят глаз с тугих небес,
Где солнце рыжим конокрадом
День под уздцы уводит в лес.
Их гривы пахнут ветром свежим,
Таких бы маслом на холсте.
Пять лет спустя они всё те же,
А мы с тобой совсем не те.
Мы сами создали границы
На территории разлук,
И окольцованы как птицы
Тащили память, словно плуг.
Как непонятна, нереальна
Любовь, что выдумала нас.
Но как отрадно, как печально
В глаза твои глядеть сейчас.
Учителя беседуют о Борхесе.
А больше им и не о чем беседовать...
Ведь не ругать же клятое правительство,
и цены непомерные,
и прочие
сомнительного качества достоинства
их жизни.
Не обсуждать же всякие товары,..
и где они дешевле продаются,..
а где – ещё дешевле...
Всё равно –
не хватит денег.
И не хватит их опять...
О, Боже! Ни на что не хватит денег!
Так может им беседовать о жёнах?
(мужьях...) – ненужное зачеркивать
настолько жирно,
насколько вы друг-другу не нужны...
Перебирать по памяти рецепты
приготовления чудесных блюд,
которых очевидно не попробовал
глухой библиотекарь из Айреса...
И уж конечно вовсе не о том,
как бешено несутся дни...
И даже годы...
И дети ужасающе растут,
своим взросленьем неожиданно пугая...
И погружая
в неизведанные бездны
бесплодных,
безнадёжных
размышлений
о том, как мы...
Да что тут говорить...
Как раз об этом говорить нельзя.
И даже неприлично:
разве можно
верёвку без конца упоминать
там, где... Ну вам известно где...
Не надо разговаривать “о прошлом”...
Перебивать друг-друга, вспоминая,
да торопясь,
да брызгая слюной,..
ведь кажется, что это интересно.
смешно
и очень поучительно.
Смешно...
Не нужно пересказывать сюжет
животрепещущего телесериала,
который тем мучительно любим,
что вносит видимость сюжета
в нашу жизнь...
И придавая ей
подобье смысла –
Латин-американского.
Единственного из доступных смыслов.
И можно оправдаться,
что даже этот Борхес был
всего лишь навсего
презреннейший “латинос”:
седой, носатый, аргентинский жид...
Который почему-то нам остался
единственною темой для бесед.
И потому –
с утра
учителя,
аж запершись в учительской на ключ,
азартно,
друг-друга торопясь перекричать,
беседуют.
Беседуют о Борхесе.
И напряжённо ждут
звонка.
.
* * *
Как улыбаешься ты хорошо!..
Как говорила о брате ты гордо...
Десятиклассница. Белый флажок
В переплетениях древнего города.
Выросли. Боже мой, где та черта? –
Заняты парки другими – моложе нас;
Детство мороженым тает у рта,
Мир открывается строчкой Волошина...
Что-то уходит с приходом весны.
На Руставели срезают платаны...
(За целомудренность щек и ресниц
Думаю я о тебе благодарно...)
На выпускном пошатнутся ряды
Рослых красавцев – соседей по парте;
Завтра же мама расскажет родным
Как ты прекрасна была в белом платье...
1980,
Тбилиси
Что может быть, кроме Тебя,
Твоим врагом?
Сознание – Твоя тюрьма,
Сознание – Твоя свобода.
Эмили Дикинсон
Свобода от себя.
Возможность не дышать,
Когда желанья нет.
Уменье
Во всем живому подражать.
Копируя старательно движенье
Мышц, изображать улыбку.
А если постараться
И не лениться на сто первую попытку –
Дерзай, дружок! – удастся рассмеяться.
Свобода от всего.
Не жди меня, работа,
Я больше не тружусь.
С сегодняшнего дня
Мое все время – вечная суббота.
Ты, долг навязчивый, оставь меня!
Забота, спрыгни с плеч!
Тревога, прочь в болото!
Месье, возьмите меч –
Наследство Дон-Кихота
Не нужно больше мне.
Я съедена тюрьмою страсти.
А там, при входе, прямо на стене,
Написано: Свобода, здравствуй!
Я в камере, как в клеточке ядро,
Все суечусь, подобно мыши.
Свобода от себя – свобода от всего! –
Углем души сгоревшей
узник пишет.
Э, врешь!
Раз пишешь – ты в долгу у Музы.
Ты хочешь людям что-то доказать –
какой искус!
Стряхнув, как моль, последнюю обузу,
Попробуй паузу – ее приятен вкус!
К чему слова?
Глупец ли тот скупец,
Что копит злато?
Больший идиот
Пытается собрать из слов венец.
Свобода! О, заклей мне скотчем рот,
Надень повязку на глаза мои,
Не дай листа бумаги и пера!
Свобода от себя. Свобода от любви.
Возможность не дышать, когда ты умерла
Начало листопада.
Но еще
Луч солнца бабочкой уселся на плечо.
Еще малиновой кипрейной пеной
Мне, Афродите, гладит луг колени.
И у ограды, как герой-любовник,
Цветет роскошно пламенный шиповник.
Похожа пижма на опавшую ромашку,
Сестренка – Золушка, цыганка, замарашка.
И лишь похож на лето август месяц.
Фонариками яблоки развесив
И георгинами сады украсив,
Меня зовет на свой последний праздник
Король дождя. Но я всего лишь гостья,
Хозяйка бала – золотая осень.
Король – не мой. Мой – шут и безобразник
Полынный принц, моя с горчинкой радость.
Он превращает тыкву мне в карету,
Рябины грозди дарит мне в букетах.
Из льдинок туфельки, из алых листьев платье.
Полынный принц, не долго это счастье.
Готов украсить серебром мороз
Кипрейный луг и рощицу берез.
И в маске домино мир станет черно-белым.
И платье алое листвой в костре сгорело.
Кареты нет. Лишь туфельки остались.
… И на губах полынью горькой август…
Ты ставишь старую пластинку:
«Шумят и шумят в саду…»
Ты лёгкая, как паутинка,
Я рядом с тобой иду.
И чья-то старинная пара
Идёт, как всегда, впереди
По золоту тихого парка –
И время стоит в груди.
А потом ты зачем-то спросила:
Куда подевались они.
Словно книгу, ладони закрыла,
И посыпались жёлтые дни.
Смотрю я на старое фото...
Где с тобою идём вдвоём.
«Мы с тобой не умрём?» – Ну что ты…
Мы с тобой никогда не умрём.
Цветы цвета непостижимость
Особенно модны в нашем сезоне.
Трехлетний я, в комбинезоне
Танцую польку цвета невинность.
И ангел за плечи меня берёт
И непостижимо ведёт.
.
* * *
...Отпусти меня в лес, дай мне выйти еще к океану,
И не дай умереть мне в постели — дай рухнуть в ковыль
На бескрайних лугах, окаймляющих Гуадиану,
Иль — с коня на скаку меня сбрось в андалузскую пыль...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
...И скажу я своей Дульсинее, представ перед нею,
Что мой дух оставался бесстрашен и несокрушим —
Под дождем проливным ли в холодных лесах Пиренеев,
Или в снежных завалах крутых апеннинских вершин...
.
.
***
Небо летнее –
Синим парусом,
Ты – в Сванетии,
Я – в Хабаровске.
Ты киношникам
Поцелуи шлешь,
В синих джинсах-клеш
Пьешь с художником.
Я с геологом
И с актрисою,
Ты – с Георгием,
Я – с Ларисою.
Дни наполнены
Смыслом истинным –
Вновь с тобою мы
Независимы.
(но уйдет, остыв,
лето в прошлое –
и приснишься ты
мною брошенной,
и сидишь одна –
глаза в пол-лица –
ни моя жена,
ни любовница.)
И поверив сну,
Утром сереньким
Сотню в долг возьму
У Евсеенки,
С самолетами
И с осадками –
Прокляну я мир
С пересадками,
Загоню такси,
Упаду в дверях,
И глаза тоски
Захлестнут меня:
На тахте – халат
И подушки жар –
Ты уехала
Пять минут назад…
И сто тысяч лет
Днями желчными
Будет слышен мне
Голос женщины,
Будут сечь меня
Стены в трещинах,
Будет жечь меня
Голос женщины…
.
Я поместился в эту ситуацию,
где все вверх дном, где всё, и вкривь, и в вкось,
где ни достойно выйти, ни остаться,
где из всего лишь худшее сбылось.
Я приучаюсь жить теперь без клетки
из глаз твоих, из рук твоих, из губ,
мои мечты – несчастные калеки! –
воспалены отчаяньем в мозгу.
Я жить пытаюсь без тоски смертельной,
с которой жил последние пять лет..
Жизнь выбирает между звезд и терний,
промахивая те и те в момент.
Большой, я поместился в малом факте,
что ты со мной тогда, когда не с ним.
Глаза кричат измученные – Хватит!
ища тебя средь осеней и зим.
Ты не со мной, не с ним, сама с собою,
то ссоришься, то миришься опять.
Снесла любовь яичко золотое,
но нам его с тобою не поднять.
Реальность серой, незаметной мышкой
махнула отвратительным хвостом.
Я поместился в скорлупе, малышка,
все, как Господь, оставив на потом...
Письмо из города в деревню
Я читаю твои письма...
Уже привыкла, разбираю почерк.
Это кажется, что нет смысла.
Смысл есть во всем, если хочешь
Его увидеть.
Вот болеет корова.
Жалко.
Скотина, она плачет молча.
Ты уж расстарайся, чтобы здорова
Была, ветеринара там...
Очень
Холодно.
Ничего себе март, грянули
Морозы.
Всю зиму где-то шастали,
Не понятно.
Я очень боюсь за яблони.
Посадила на рассаду астры.
Вчера было восьмое марта.
Орава
Набежала гостей, выдержала еле.
Не люблю праздники, право.
Неужели слышал – скворцы пели?
Хорошо, что авторучкой мне пишешь.
Я люблю получать письма в конвертах.
Я понимаю: е-майлы, иже
С ними прочее – цивилизации вехи.
Я схожу с ума в этом городе.
Забываю вкус молока и хлеба.
Знаешь, городские чайки и голуби –
Пешеходные птицы.
К чему им небо?
На днях я поняла... многое.
Весна – время линьки... и не только.
Сегодня гуляла в парке, трогала
Ветки – теплые они и чуть горькие.
Я бы бросила все...
Примешь ли?
Оба мы великие грешники...
По чужим садам – да за вишнями...
Еще вспоминается...
Но уже – реже...
Мне скоро убегать на работу.
Отправлю это заказным лучше.
Глупое желание, да?
Но охота
Знать, когда ты его получишь...
Я себя берегу, только плохо.
Головная боль – как всегда, напасть.
Не волнуйся, я сама окон
Не мою, потому что боюсь упасть.
Ты там тоже, смотри, осторожнее.
Главное – береги свою душу...
И горло...
Ты песни должен
Спеть еще...
Приезжай...
Нужен...
Оставь меня наедине с любовью,
Ты – третий лишний…
Кто же виноват?
Вопрос, достойный Герцена, а мне бы
Чего попроще: взяв краюху хлеба,
Сбежать из дома прямо в звездопад.
Играет Лель на дудочке коровью
Польку.
Над лугом – бабочка, та самая.
Бяк-бяк...
...Четыре крылышка, припудренные щедро.
Для баттерфляй все время длится ночь,
А я – она, и если ты не прочь,
То я, в косичку заплетая нервы –
На огонёк... Ах, – вздрогну от касания.
Ожог бича.
Творенья лейкоцитов –
Антитела.
Борьба с собой не удалась.
Снег пудрит увядающую землю.
Я крику мима с содроганьем внемлю:
- Очнись, княгиня! Подмененный князь –
Не Мастер!
Впрочем, я – не Маргарита…
Да, да, я – бабочка.
Никто не виноват,
Что дольше века длящиеся ночи
Сорвут с меня те крылышки – долой.
И вторит миму дальний волчий вой,
И пудра солью выедает очи:
Играет Лель…
Он – джокер, впал в азарт.
А ты, в меня впадая ежечасно,
Рисуешь крылья, говоришь:
- Лети!
И я лечу, прихрамывая…
Что же,
Бряк-бряк – постукивает тросточка…
До дрожи,
Взахлёб:
– Лечу!
Желай мне доброго пути,
Коль счастье дать не хватит власти.
Оставь меня, ты – третий лишний…
Наедине с любовью…
Вздрагивают звезды.
Беспомощно лежу, таращась в небо.
Что толку повторять о том, что мне бы…
Возможно, рано, но скорее – поздно
Я из себя тебе навстречу вышла.
Сегодня ночью мне сметанка снилась
В полу прикрытой кринке молока.
Охотничья награда вкусом милым
Разбойникам зовет намять бока.
Есть на примете дырочка в чулане,
А от неё – Мышиная тропа…
Погрызли столько сыра, басурмане,
Пока разморенный рыбалкой спал.
Вчера кормили!.. Стоит отработать.
Противно слушать: «Увалень, не кот…»
А то вдруг подвернусь … и до субботы
Усохнет от бескормицы живот.
Дошел почти. Бесчинства полным ходом.
Наглёж полнейший при живом коте!..
Убавится мышиного народа,
Пугать их будет собственная тень!
Не стоит обнадеживаться гонкой,
Беззвучен, приготовлен для прыжка…
Воришки писк в зубах смолкает звонкий,
Такое ждет голодного дружка.
15.03.2004 редакция 07.04.2007
/из цикла ’Ступая кошачьими лапами’/
Очередную Муху изловив,
Сказал Паук:- Я стар и похотлив?
Да это ложь, на деле всё не так!
Я ей сдаю в аренду свой гамак!
С арены – прочь.
Отыгранный финал
Последней нотой
схож с последним вздохом,
А выходы все лишь изнанка входов.
Улыбки нарисованный оскал
Легко стереть с лица.
Надвинув шляпу,
Сказать: – До встречи! – сторожу.
И – в путь.
В беззвездную и ветреную слякоть
Осеннюю без зонтика шагнуть,
Сутулясь.
Уходить под фонарями.
Их свет, как лебедь белая, ныряет
И плещется в озерах на асфальте.
Их свет, как ты, умеет делать сальто
И танцевать на мокрых проводах.
А ты собаки даже не заводишь:
Проходит жизнь вся в разных городах...
Увы! Ты не становишься моложе.
Овал лица чуть уже и чуть строже,
И требует заботы больше кожа,
Поскольку сохнет хорошо без пудры.
И ты, проснувшись в выходные утром,
Полдня живешь один в своей квартире,
От мира спрятавшись,
как в коконе, в кефире.
Судьба – индейка, говорят в народе.
Индейка – Дня Благодаренья птица
За океаном. Она и нам сгодится,
Но почему-то мимо все проходят
Тебя, ее неся на блюде.
И, кстати,
Дома – покати шаром,
Поэтому о пище мы, приятель,
Поговорим, когда-нибудь, потом.
На остановке пусто. Ты – не в счет.
Трамвая
Счастья ждать – затея, право же, пустая...
Сойдя с ума, сошли трамваи с рельс
И укатили все в осенний лес,
Где не был ты лет этак...
Не припомнив,
Закуриваешь от последней спички,
Укрыв, для верности, огонь ладонью.
Спешишь в метро, а то и электрички
Уедут все в подземное депо.
Пора сменить на новое пальто,
Простынешь если – так себе дороже.
Меняют змеи ежегодно кожу,
И если разрешит судьба...
О, как бы ты сыграл
Жизнь заново, но...
Близится финал...
Я в глаза твои смотрю,
синим пламенем горю, –
если ты меня не любишь,
значит, я тебя люблю.
Я смотрю в твои черты
ненаглядной красоты, –
если я тебя забуду,
значит, помнить будешь ты.
Ты уйдёшь, но ты вернёшься
по добру или по злу.
Если ты не отзовёшься,
я тебя не позову.
В двух сердец одной войне
чьё-то первое в огне.
Разве это преступленье –
то, что нравишься ты мне?
81
Как – жалко безумцев,
- дерущихся – думцев.
Легко ль белокрылым,
бить избранным рыла.
Автор
***
А мне по дороге,
от ветра, упругой,
бежать – от неволи,
за солнечным кругом.
А мне б – на тропинке,
не стать на букашку.
Траву не помять,
не поранить,
ромашку.
Птенца оживить под,
рубахой – у сердца.
И – брата увидеть,
в очах иноверца.
Утешить больную,
печальную душу.
И – лепет младенца,
как – музыку слушать.
Да в озеро с небом,
как в детстве, глядеться.
И нежностью к людям,
и греть, и согреться.
. * * * ...Лают псы по окрестным дворам,Генерал на коне — щелк, да щелк...И команды летят по рядам:С третьей ротой прощается полк.Капельмейстер к оркестру спиной,А к погибшим героям — лицом...«Гроб-то, справа, — пустой!..» «Не пустой —В нем рука с обручальным кольцом...» Трубы медные, серебряные: «Тру-ту-ту!.. Тру-ту-ту!.. Тру-ту-ту!..» Барабаны вторят медленно им: «Пам-пар-бам... пам-пар-бам... пам-пар-бам!..» Полк привычно-устало стоит на ветру, на ветру, на ветру, И земля сухая стучит по гробам, по гробам, по гробам......Трам-парам-пам-парам-бом-бом-бом —По зеленым по кленов шелкам...Не вступил, зазевался тромбон:«В том гробу... две слезы... по щекам!..»Музыканты из разных полков,Это сводный оркестр на плацу...«Там лежит подпоручик Вилков.Это мухи ползут по лицу...» Трубы медные, серебряные... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . ....Лают псы по окрестным дворам,Генерал на коне — щелк, да щелк...И команды летят по рядам:С третьей ротой прощается полк.Слышишь? — так и стоим мы всегдаТам, где сводный оркестр на плацу!Нет, не плачет герой никогда —Только мухи ползут по лицу!.. Трубы медные, серебряные: «Тру-ту-ту!.. Тру-ту-ту!.. Тру-ту-ту!..» Барабаны вторят медленно им: «Пам-пар-бам... пам-пар-бам... пам-пар-бам!..» Полк привычно-устало стоит на ветру, на ветру, на ветру, И земля сухая стучит по гробам, по гробам, по гробам...Тру-ту-ту... тру-ту-ту... тру-ту-ту...Пампар-бам... пам-пар-бам... пам-пар-бам...По зеленым по кленов шелкам...По гробам... по гробам... по гробам....
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...310... ...320... ...330... ...340... ...350... 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 ...370... ...380... ...390... ...400...
|
