|
|
Я устал с Богом спорить,
я устал умирать,
и теперь понемногу
обучаюсь летать.
Я устал от бессилья
и от истин в стакане.
Я бумажные крылья
обнаружил в чулане.
Больше плакать не буду,
все сомненья отрину.
Я крылатое чудо
примеряю на спину.
Я устал с Богом спорить
и искать, чья вина.
Прямо в звездное море
я шагну из окна.
Пусть смешным и нелепым
будет краткий полет...
Я судьбу человека
вознесу до высот.
Не гляди – на меня,
слишком пристально.
Не хочу, чтоб была,
моей пристанью.
Я живу на виду,
весь расхристанный.
Клеветой за спиною,
освистанный.
Зарычали меня
и затюкали.
Не живу, а воюю
с гадюками.
И, как в море волна,
стал – неистовым.
А волна – иногда,
рушит пристани.
Не гляди – на меня,
слишком пристально.
Не хочу, чтоб была,
моей пристанью.
Летит по небу газета,
Неровно, но выше и выше.
Стоят на улице люди,
Вся улица оцепенела.
И есть ли на свете белом
Частица такого света,
Такого, что неподсуден,
Такого, что в душах вышит?
И, до конца напрягая
Свое близорукое зренье,
Мы силимся там увидеть,
Увидеть в газете такое,
Что сделает знак рукою
И радужными кругами
Очертит больные лица
И свет приведет в движенье.
Газета летит по небу.
Сияет большое солнце.
И слово одно сияет,
Но не разобрать, какое.
Наполнился свет покоем.
На дно опустился невод.
И птица летит золотая.
И солнце…Конечно, солнце.
С привокзальной скамьи деревянной
Нехорошие смотрят слова.
Вы зачем обозвали Анну,
Гопник с ножиком, круглая голова?
Здесь присядет чечен с чемоданом
Или клуба любитель «Спартак».
Вы зачем опозорили Анну
Безграмотно, походя, просто так?
А ведь повода та не давала,
А была тебе, парень, верна.
Ты бы лучше назвал сукой Аллу:
Тебе с Тарасом изменяла она.
Грязный голубь летит над вокзалом,
Составляет пространство крылом,
И меняется «Анна» на «Аллу»,
И кондуктор думает о былом…
Ночь набатом стучится в окно,
И фонарь жжёт стилетом-лучом
Мою тень… будто мне всё равно
…Извивается тьма за плечом…
Будто светом пронзит не меня,
Не меня темень жадная съест!
Жду, что кто-то закроет, храня
Одинокую душу как перст.
Прочитаю странички, как сон,
Перешёптывая облака…
Может кто-то со мной в унисон
Слышит ритм, дробящий бока?
Не хочу!... Ночь привычно заткнёт
Створ беззвучно раззявленных губ.
Отпусти!… Свет тихонько вздохнёт
Не разжав своих колющих рук…
Молча плачу, пытаясь понять:
Виновата я или права,
Когда ночью даю убивать
Нерождённые мною слова?
* * *
Она не стала сбывшейся мечтой,
Тщетны капканы и силки традиций,
И, как мечта, теперь былой покой,
А прежний опыт вовсе не годится.
Темно и стыло, тусклое стекло
Глотает свет, дробя его на блики,
И не приемлет мой земной поклон
Учитель и мучитель наш великий.
Переиначен до забвенья быт,
Примет знакомых звук и вес сносились,
Азарт успеха славного забыт,
Иссяк кураж вчерашнего посыла.
Лишь редких вспышек сполохи в упор
На гранях одиноких озарений,
Надежд неясных бесполезный вздор,
Да мыслей перепуганные тени.
И не поймать, не утвердить в виске,
Мелькнёт и канет золотом намёка,
Мгновенье повисев на волоске
И отрываясь трепетно до срока.
Сны, влюбленные в себя,
Снятся по ночам маньякам.
Биография твоя –
Жизнь от страха и до страха.
География твоих
Добровольных умираний
Не внушает аппетит
Для прогулок слишком ранних.
Анатомия войны –
Абсолютная стихия
Выйди в зарево луны –
Мы померяемся силой.
5116
Две женщины идут по песку,
Оставляя темнеющие следы.
У молодой зелёный наряд.
У второй пронзительный взгляд.
Тихо между собой говорят.
(Если прикоснуться к виску,
Услышится шум воды.)
Одна останавливается. Постой.
Видишь, кого-то несет прибой
У полосы голубой?
Кто-то – смотри – невозможно мёртв.
Кого-то на свете нет.
Одна печально встаёт над ним.
Другая молвит: это мой сын.
(Но не был он сыном им.)
И это всё горький и сладкий мёд.
И это всё жизнь и свет.
Коррозия не страшна
Ржавчина не одолеет
Механическую руку
Изготовленную из высоко технологических сплавов
Обменяться рукопожатием
Не советуем с нею
Слишком мощная гидравлика
Чересчур крепкое давление
Колец и браслетов не нужно
Одевать на руку эту
Она и так металлирует
Она и так великолепна
А главное любой вандал проклятый
Побоится совершить акт вандализма
Над рукой нежно машущей
Дружелюбно нам на прощание.
На этой лодке с детского рисунка
так радужны и радость, и печаль...
Останься, детка, глупенькая, юнга,
к чему добротный, но чужой причал?
Не разрывай божественный листочек!
Как звонкий парус, замолчавший кротко,
он снова поведёт тебя... А впрочем,
куда ты денешься с подводной лодки?..
Бог с тобой, золотая рыбка.
Как в ладонях ты ярко горишь.
Как игрушка – твоя улыбка.
Не гляди на меня.
Ты принцесса своих угодий.
Но в печальном окрасе дня
Ты горишь совсем не по моде:
Пожалей меня.
Тридцать лет ты ловила, три года,
Я во тьме пробирался по дну.
Пил глотками горькую воду.
Эта правда горька.
А теперь на моих ладонях
Мир пылающий тихо уснул.
Улыбается, как икона.
Как слеза, благодать горька.
Отпусти меня в эти волны –
Буду я в парусах или без.
До краев океаном полный
И тобой.
Только тело вверху золотое
Шевельнет плавником из небес,
И с любовью и тихим покоем:
«Бог с тобой».
По планете нашей круглой
Раскатилась новость злая
Будто к ней летит коварно
Астероид неизвестный
Сразу вспомнился всем людям
Фильм АРМАГИДОН слащавый
О нефтяниках спортивных
Тех, что бурят очень метко
И немедленно создали
В США и нашей славной,
Родине моей могучей
Комитет спинальный – мудрый
Комитет собрался быстро
И давай смотреть в бинокли
В небо сине-голубое
То, что манит далью – дальней
Все увидели. Ужасно!
Астероид огромадный
Весь покрытый газом вредным
Приближается к планете
Что же делать, как же быть нам?
Кто спасёт в годину лиха?
И спасателями стали –
Два сантехника удачных
Их засунули в ракету
И послали в космос дальний
Что бы те спасали Землю
От проблемы столкновенья
Вантуз, взяв собой гигантский
Два сантехника удачных
Приземлились на объекте –
Астероиде проклятом
На поверхности егоном
Вантуз крепко присосавши
Дернули, что было мочи
Что бы высосать заразу
И о чудо! Всё свершилось!
Прям из недр «Врага Планеты»
СИЛУ извлекли ребята –
Два сантехника – героя
И теперь не страшно людям
Голубой планеты нашей
В Астероиде нет Силы!
Значит нам он безопасен!
Мальчик в вагоне, твои глаза,
Твой сжатый рот, прямой взгляд –
Мне не постичь их, не разгадать,
Они надо мною, землёю над.
Я вижу, вижу – такой же ты,
На двадцать лет старше, запрокинут и пьян
Сжимает в руке неживые цветы
И улыбается – это ж ты сам.
А вот, к дверям прислонился старик,
Пальцы впились в пуговицу пальто...
Но сквозь эту ветхость проступает лик,
Твой лик, мальчик, скажи, ты кто?
И весь вагон: лица все твои,
И все глаза их – глаза твои,
Взывают и требуют каплю любви,
Каплю единственную любви.
Моя остановка. Смотри. Смотри.
В стекле отражаюсь не я, не я.
Я делаю шаг, а внутри, внутри
Руки простёрла любовь твоя.
У АО «МММ»
без рекламы нет проблем,
Только денег
тоже нет почему-то.
И ревут от тоски
наши люди-бедняки,
Миллионы потеряв
за минуту.
Говорят, что в Перу
осетровую икру
Люди ложками едят
из стаканов,
А у нас – благодать
чтобы снова голодать
Или тихо доедать
тараканов.
Да, прилавки полны
всей рекламной новизны –
На закуску
нынче «Тайд» или «Дося».
Только как объяснить
в эти солнечные дни
То, что дети
булки с маслицем просят…
Больше нет «МММ»,
но количество проблем
Не снижается –
растёт год от года:
В городах – бедняки,
на дорогах – дураки,
А весной ещё
сюрпризы погоды…
Серая птица. Тяжёлый глаз.
Ты глядишь на меня в первый раз.
Серая птица, обещай, что в раю
Я встречу дорогую мою.
Среди тайной природы, стай лебедей
Я встречал немало хороших людей.
Каждый из них стоит в двух шагах
И держит тебя на руках.
Каждый из них разговор ведёт
И тихой дорогой идёт.
Серая птица, помоги и им,
Близким, далёким моим.
Серая птица, помоги и мне
В этой синей, как сталь, стороне.
Серая птица, укрой крылом.
Пусть приснится забытый дом.
Она спала с белогвардейцем,
Она летала на метле,
Она могла легко раздеться,
Рисуясь в сумрачной толпе.
Я выбирал морскую пену
Из женских спутанных волос
И ей две пары черных роз
Принес к надменному колену.
Слезами капал потолок,
Давали залп в апрельском небе,
Когда вдвоем в промокшем пледе
Встречали рдеющий восток.
Я целовал ее поспешно,
Я собирался и, конечно,
Ей обещал навеки сердце,
Я был ее белогвардейцем.
Теперь мы встретимся во сне,
Нас ждут другие города.
Наш почтальон принес тогда
Весть о начавшейся войне.
Я приветствую Вас в неуютной немытой прихожей,
В реверансе присев, провожу по квартире без лоджий,
Или просто кивнув, усажу в угловатое кресло,
У холодной стены под картинами в комнате тесной.
Занавешу окно: гаражи, занесённые вьюгой,
Заводскую трубу, всё плюющую сажу с натугой
На края облаков, подмерзающих массой волнистой,
Занавешу окно полотняными лицами листьев.
Запылённых томов не касаясь и пыль не стирая,
Вам один протяну, весь омытый слезами до края,
Ожерелье словес постранично мы знаем на память,
Ни к чему открывать, ни прибавить к тому, ни убавить.
Разноцветным молчанием выткана наша беседа:
Ваш воскресный визит протекает по вечности где-то,
Вы меня никогда не тревожили прикосновеньем,
Это просто зима, одиночество по воскресеньям.
Путешественники с гитарами
С рюкзаками громадно – огромными
Ходят по лесам нетронутым
И пугают фауну местную
Топчут флору своими ботинками
А затем распалив огонище
На гитарах своих акустических
Исполняют песни похабные
Звери в страхе в дупла прячутся
Птицы яйца свои бросают
Нет спасенья природе – матушке
От туристов – людей с гитарами.
С одной стороны листа –
Пустота.
С другой стороны
Цветут луга, текут реки.
Такая, понимаешь ли, красота:
Смеются русские, довольны узбеки.
Сложи лист напополам:
Пустотой наружу, красотою внутрь.
Те, кто внутри, приятно ли вам
Вечно вдыхать перламутр?
Сложи лист наоборот,
Запри пустоту в бумажных ладонях:
Горы достигнут редких высот,
Цветут луга, хоровод водят кони.
Все смеются, от счастья нет сил,
И только мне странно немножко:
Пляшут узбеки, танцует кошка,
А я в пустоте той что-то забыл.
Маршируют солдатики по стране.
Да что там, солдатищи, мужичье.
У каждого горб золотой на спине
И автоматик через плечо.
Бредут огородом, полем идут:
Их ус запылен, их ботиночек – рван.
Их дети не тут и их жены не тут,
А в животе – пятьдесят тысяч ран.
Я горб золотой сотню лет бы носил,
Но маршируя – не зная куда –
Я в страшное царство впотьмах угодил,
Где радость – на миг, где печаль – навсегда.
Ох, жалко солдатика, мил был да юн,
Совсем не солдатище и не мужик.
Поведали сказку о том королю,
А он себе бритвой по рученьке – вжик!
И, стало быть, нету теперь никого,
Кто волей высокой закончит рассказ,
И смотрят с тоской на меня одного
Из каждой дыры пятьдесят тысяч глаз.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...340... ...350... ...360... ...370... ...380... 385 386 387 388 389 390 391 392 393 394 395 ...400... ...410... ...420... ...430... ...440...
|