|
|
Графоманов сейчас – ё-моё!
Бойко пишут за строчками строчки,
Но теряет у них буква «Ё»
Ей так нужные милые точки.
Обесточена «Ё», вот беда,
Точно дырочек нет у розетки.
Почему ж эту букву тогда
Люди пишут без точек нередко?
Шлют записку и надо гадать:
То ль она адресована Лене,
Или Лёне её передать –
Точек в имени нет из-за лени.
Если фразу «берёт он берет»
Написать без положенных точек,
То читающий не разберЕт,
Будет долго смотреть на листочек.
Стала буква такой же точь-в-точь
Как соседка её в алфавите.
Надо ей непременно помочь,
Чтоб не путали с «Е» в этом виде.
Вы заточенным карандашом,
Ручкой или на клавиатуре
Ставьте точки на «Ё». Хорошо?
Будьте точными в литературе!
.
* * *
Воланд:. . . "…Прощаться,
Прощаться пора…"
В.,М-р,М-та: "…С этой вечерней землей…"
Маргарита:. "…С истлевшею золой…"
Мастер:. . . ."…С ночной тоской…"
М-р, М-та: . "…Прощай туманная земля…"
Мастер:. . . "…Где долго я блуждал,
где я
Так безответно ждал любви твоей,
Ждал
любви
я…"
М-р, М-та: . "…Прощайте,
Прощайте навек,
Горы с прожилками рек,
уснувшие поля...
Прощай, земля…
Прощай, дождей ночных печаль,
Дрожь предрассветных рос,
прощай…"
Мастер:. . . "…Без сожаленья оставляю я
Край разлук,
слез…"
Воланд:. . ."…Прощайтесь -
Подковы звенят…"
Мастер:. . . "…Нету дороги назад…"
Маргарита:. "…До звезд, где ждет покой -
Подать рукой…"
Мастер:. . . "Прощай, церквей глухая медь, -
Душе больной легко
лететь
В край, где ее утешит лишь она -
Лишь одна -
Смерть…"
.
Феи влекли к незнакомому танцу волей попавшего к ним,
За руку брали меня, иностранца, стать предлагая своим.
С купола неба другого летели под ноги нам лепестки.
Ровно воздушные арфы гудели, вторя ракушкам морским.
В чашах хрустальных кальмары печально в такт изменяли свой цвет;
Выставив флейты, как змеек пускали трели на гладкий паркет,
Где из-под туфелек – чёрные искры – брызгали трав семена,
Чтобы скользить водомеркою быстро мне по лепёшечкам льна.
Каждый наш шаг без врождённых колодок мерил ударом тимпан.
Бёдра подобны бортам лёгких лодок, полнящим тканый туман.
Неутомительны жесты, круженье: в суженных ромбах зрачков
Электростатика: всплеск напряженья в сердце стреляет щелчком.
Я не слепой и весну ощущаю, в связи ладоней иду,
Будто с колдуньями я воскрешаю яблоню в старом саду -
Вот уже шмель прикасается к ветке, чуя цветка благодать.
Слева есть яблоко в рёберной клетке, только которой отдать?
Словно мениск восковой, округлившись, свет отражая свечи,
Первою каплей живой разродившись, вслед и другие точит,
Круг танцовщиц по одной сокращался. Взглядов ловя ветерки,
Палочкой горьких курений прощался, взятой из чьей-то руки.
Вспомнилось: слушая песню пустыни, отзвук степей горловой,
Ждал, когда птицы отливка остынет; скалывал с крыльев облой…
А танцовщица последняя – птица – скифской взлетела стрелой;
Мне же осталось колючкой катиться, стебля сухой головой.
Выпал на землю в соседнем районе – и обезвоженность жжёт.
Ориентир – пузырей, озарённых светом негаснущим, лёд.
Голод летит впереди махаоном в ближней столовки врата.
Я объявляю джихад макаронам – вскоре тарелка пуста.
А на подходе к подъезду услышу спор, возбуждённый и злой:
Гелиос бродит и прёт из распивших день неразбавленный свой.
Крутятся сизые листья кувшинок
В неосушимой забвения чаше.
Так часовые зубчатки машины
Трутся пока пробуждается спящий.
Он эмбрионом в завесах актиний
Переплывает дрожащие чащи.
В смене встающих активных картинок
Брезжит порою и свет настоящий:
Слипшихся век лепестки не раздвинет,
Ткани тех снов не откинет слепяще.
И чередой наплывают, как льдины,
Лики событий, загадки точащих.
Акт пробужденья копилку расколет.
Груз содержимого в тигле рассвета
Будет расплавом сознания пролит,
Ясно-спокойным в мгновенья ответов.
Прошло немало лет. И, оглянувшись,
я вижу нерожденные стихи.
Быть может, некому
их просто было слушать,
а, может, просто было не до них.
Летела жизнь стремительным экспрессом –
вокзалы, полустанки, города…
Казалось всё, что за горой, за лесом
лежит и ждет упавшая звезда.
Казалось всё, что времени так много,
что всё ещё успею написать!..
Лежит в полях безмолвная дорога,
которую ни вспомнить,
ни назвать…
Полнится животворящею сомой
Бледная мета безоблачной ночи,
В блёстких чертогах крупы невесомой
Прячет от Солнца бесцветные очи.
Токи пьянящей луны – к прорастанью
Крохотных жизней в клубящемся мире;
Это ли я на зубце мирозданья,
Водный комарик над волжскою ширью?
Если часы на работу погнали,
Кто же тот палочник, чуждый усилью,
Словно уснул в марсианском канале,
Весь запорошенный красною пылью?
Тяжи кальмаров крестом спеленали
Рыбу, скользившую к звёздным глубинам;
Будто икринки, страданьем сигналя,
В чашу упали живые рубины.
Зеркало дышит и пульсом дробимо;
Чудо мерцает, в Граале сокрыто.
Бисер не будет катиться по спинам
Трущихся у нефтяного корыта.
Часта сменяемость в стаде домашнем,
То же случится и с хищником страшным.
Станет живое частицами пашни.
Так и строитель фаллической башни:
Нынче царит в кабинете овальном,
Завтра – опальный, в тревоге анальной.
Позже замрёт под столетий наносом
Идол разбитый с отрубленным носом.
.................................
.................................
А если смерти мне не избежать,
Язык цветных, меняющихся пятен
(Хоть набело записывай в тетрадь)
Становится привычен и понятен.
И с чувством, что пожизненно храним,
Любуясь на простую неизбежность,
Я познаю касанием одним
Сухих ветвей немыслимую нежность.
Полёт пчелы, мерцание дождя,
Как буквы в азбуке, важны и постижимы.
Но лишь свечи во мраке не найдя,
Я не увижу: смерть проходит мимо.
Я знаю, что в конце войдёт женщина.
Но я не знаю, что у неё в руках.
Окно в комнате шторами занавешено.
В тени от лампы спрятался таракан.
Медленный чай, сливовое варенье.
Книга заканчивается через восемь страниц.
На шатком столике комнатное растение.
В телевизоре беззвучная смена лиц.
Сколько я спал? Проснулся – уже смеркается.
Книга раскрытая в тяжёлой такой пыли.
Таракан реликтовый слиться со тьмой старается.
Сколько я спал? Годы прошли.
Скрип дверей – как и было обещано.
Мы ожидаем, но часто не узнаём.
Кто ты теперь? В комнату входит женщина.
Зеркало в руках у неё.
Это поле. Это луг.
Покачнёшься, сядешь вдруг.
Голову руками.
Тихо выскользнет из рук,
Прыг между кустами.
Что ты видела, была?
Что нового смогла?
Выдру ли? Куницу?
Бросить книгу позвала,
Вырвала страницу.
Зачитался я до дыр,
Новенькой травы мундир
Просидел, болею.
Я ль тебе не командир?
А вернуть не смею.
То ли поле, то ли дно.
Звёздочке моей темно.
Станция пустая.
То, что прожито давно,
Плачет за кустами.
Хиромантка
Ожидание страшит,
Расставанья губят,
тут судьба путь завершит,
здесь тебя полюбят.
Сердца линия с умом
Разошлись в пространстве
Выпуклый Венерин холм
Ох, непостоянство.
Жизни линия – в узлах
и в обрывках строчек.
В скрытых веками глазах
грусти многоточья
Дай мне руку! Золоти
страстною любовью
и к ладони припади,
словно к изголовью.
линии подвластны мне
но одна – туманна,
бликом света на окне
исчезает странно.
не могу найти ответ
в следе судьбоносном.
Будешь рядом или нет
Где найти тот остров?
Дайте, дайте мне уехать! – с такими словами,
Я помню, старуха проталкивалась в автобус.
Я был мал и напуган криком. Я жался к маме.
Мы шли детской площадкой между домами.
Казалось, нас провожает истошный голос.
Она уехала. Ей дали, конечно, ей это дали.
Время шло. Годы и впрямь летели.
Я и сам летел, не трогая даже педали,
Но, иногда, останавливаясь, думал: в какой же дали
Блуждает она в своём неприглядном теле?
Детские мысли. Я сам-то давно был взрослым.
И верил в старуху только наполовину.
На какую? На ту, что уехала. Какие ещё вопросы?
Другая, седая, косматая, заплетала на лавке косы,
Плюя в каждого проходящего мимо мужчину.
И снова я вижу мать, и вижу в глазах потерю.
Но я, о многом догадываясь, не смею спросить об этом.
Я знаю: ничто, никогда не исчезнет за этой дверью.
Вдыхаю весенний свет, и вижу, и верю,
И вижу: яблони расцвели, как летом.
В природное макает кисть
И, словно бабочка пыльцу,
Спешит перенести на лист,
Но гаснет в творческом пылу
Живая магия ветвей,
Где вишня розовым цветет,
Где неприметный соловей
Поет, как со стола крадет.
Очень холодно. В камине
запалю дрова.
И… стихов в огонь подкину...
Хорошо! Жива.
Как опять зима лютует,
снегу намело...
Я на фото полюбуюсь…-
вот и отлегло...-
Ах, какой же ты хороший, -
и не верь, не верь,
что капризною порошей
скрыта моя дверь.
Ты не верь, что я забыла.
Знай – люблю и жду!
Верь, что сердце не застыло,
рыбкою во льду.
2008-05-10 15:21Шаги / Элиана Долинная ( elida)
Помню радости дни,
вдохновения ночи,
глаз любимых огни,
нежность трепетных строчек,
чувств полётность и слов
тех, что к сердцу от сердца...
потрясенье основ
и шаги в неизвестность:
Шаг – и я в небесах!
И блаженства нет выше.
Шаг – «Люблю» ты сказал.
Шаг – «И я тебя. Слышишь?»
Шаг – и падаю вниз,
эта пропасть бездонна!..
Шаг – и губы твои
мне целуют ладони.
Шаг – и таю, как снег
на кострах щёк горящих...
Ускоряют свой бег
стрелки в веке летящем...
Шаг – и вдруг... нет тебя!
Пустота безысходна.
Лишь молчанье в ответ
и... от счастья свобода.
Отожгло... Отболело...
И, с меня, как с куста,
это сладкое тело
и его красота,
эти волосы цвета
обмолоченной ржи,
запах кожи и лета
и заученной лжи...
Твои тонкие губы
прилипали, как мёд.
От любовной простуды
и поныне трясёт,
но уже я поодаль,
и уже я боюсь,
ждать свиданий по году
под взволнованный пульс.
Остывай, дорогая,
Берегись и бери
что, смеясь, догорает
в проигравшем пари.
Отболеет былое
и здоровьем пыша
на своем безлюбовье
затоскует душа,
и завоет по боли,
по разлуке, беде,
что металось в обоих,
но осталось в тебе.
Прощевай, дорогая,
на солёном ветру,
сам в себе догорая,
твои слёзы утру.
Поцелую – и баста!
И скорее на ход, -
не тебе улыбаться,
ну не плакать же хоть!
В невесёлую пору
нашу правду и ложь
ты, как точку опоры,
для другого возьмёшь.
Передам эстафету,
пожелаю ему
я такого же лета
и такую ж саму...
Я любил тебя честно,
да и предал, любя.
Ты – красивая песня.
Я запомнил тебя.
Не смогла у неба выпросить –
Вымолила у дорог…
Из начертанного вымыслом
Быль связала узелок.
Но у счастья, с виду грешного,
Слишком рано вышел срок…
Выбрать меж орлом и решкою
Ты не смог…
Я есть никто. В дорогах своих минувших лет.
Почти двадцать шесть. Тинус среди мертвых имён -
устаревшая фамилия – в дыме твоих сигарет
растворяется для чьих-то лучших времён.
Дорогой, дорогая, за окном очередная весна -
какая-то там по счету, это уже не важно,
только вот окна всё чаще влажные
и солнце бодрее от зимнего сна.
И казалось бы всё у меня хорошо.
Да только вот ни хрена это не так.
Взгляни, снова колючий снег пошёл,
снова холод до костей, снова зима.
Я есть никто. И в этих конвертах на Юг
я пишу сама себе недоставленные письма,
я руками вывожу арабские числа,
в закорючках плаксиво чернила плюют.
А люди всё чаще смотрят назад.
И я не исключение. В окнах закрытых лет
я вижу в своих чайно-темных глазах
усталость, предела которой, похоже, нет.
И я спускаюсь с лестницы. Неужели это правда?
И ты, и те, кто были до, – звонили в другую дверь,
посмотри в моё лицо – оно улыбается, оно радо,
развалины в сердце? ну, так что же теперь.
Когда-нибудь, я знаю, ты проснешься,
и окажется, что тебе снилась я, а никто-то другой,
(и ведь когда-то -
была просто рядом,
а теперь вот -
и не прикоснуться рукой).
Я прожил день жизни.
Я прожил день смерти.
Я слышал как будто-то бы плач.
На склоне в щебеночной злой круговерти
колючий скрипел карагач.
Тот день на века и секунды раздроблен,
мне кажется, будто я пел,
а после с огнем перехваченным воплем
все падал, катился, летел...
Как будто в той дымной завесе секунды
держала судьба про запас,
вставай, командир, умереть нам нетрудно,
но только не здесь, не сейчас.
День жизни, день смерти остались на склоне,
теперь не узнать уже – чьи.
Сбегают и лечат иссохшие корни
живые, живые ручьи.
Сигнальной ракеты,
малиновый — свет,
зажёг над равниной,
тревожный рассвет.
И – бьёт – пулемёт,
головы не поднять.
За Родину – время,
пришло – умирать.
Прижался к земле,
как под ливнями лён,
залёг — погибает,
седьмой – батальон.
____
Но видело небо,
сквозь гибельный ад,
ползёт к амбразуре,
безусый солдат.
И видело – солнце,
рассветным лучом,
что пулей навылет,
он ранен – в плечо.
Нагнулись в тревоге,
над ним, ковыли.
И, степь прижимала,
к широкой груди.
Солдат обессилел.
Он – кровью истёк.
Но, шепчет Россия:
- Мужайся, сынок!
____
Прижался к земле,
как под ливнями лён.
Залёг – погибает,
седьмой – батальон.
«За други своя»,
и за Родину-мать,
за всё – что любил,
час настал умирать.
Он статью – не вышел.
И – ростом – был мал.
Но, поднялся в рост,
и – до неба достал.
И вздрогнула степь…
Грудью,
сердцем солдат,
закрыл амбразуры,
смертельный квадрат.
____
Вернулись живые,
с Победой, домой.
А с ними – солдат,
что навеки живой.
Он бронзовым телом,
рванулся вперёд,
как будто стреляет,
ещё – пулемёт.
И слышит травинка,
и слышит листок,
как, шепчет Россия:
- Спасибо, сынок.
Последние метры
Апрель догорает в ресницах рассвета,
Весна по раненью спешит в медсанбат.
Короткие сны так похожи на лето –
Прощальное танго вчерашних ребят.
Тепло проползает за фронт тихой сапой,
Усеяв цветами весь вражеский склон.
Вервольф закрывает дорогу на запад,
Но рвёт оборону стальной батальон.
Как трудно даются последние метры...
Давайте, славяне, станцуем потом!
Здесь родиной пахнут потсдамские ветры,
Здесь клевер такой же, но смерть за углом.
Нагорную проповедь снайпер не слышит,
Щелчком пополняя резиновый счёт.
И красный цветок ниже ордена вышит,
Последнее время по венам течёт.
В страну без войны за болезненной гранью
Уводит кровавая божья слеза...
Лежит без движенья воронежский парень,
В немецкое небо уставив глаза.
Сержант
От Курской дуги до угла Блюменштрассе,
Глотая из фляги наркомовский спирт,
Ты шёл напролом по намеченной трассе
И сеял свинец, забывая про мир.
Средь воя катюш и смертельного града
Ты выжил, ты смог, повезло – уцелел...
Кричит тишина средь цветущего сада
В разрушенной школе, где сын твой сгорел.
Сержант, ты оглох от тротиловой песни!
Давай же, споём штыковую навзрыд!
И если Берлин от припева не треснет,
То треснет весь мир, как майор говорит!
Обратный отсчёт
Капут, фатерлянд, крепкозадые немки,
А дома кресты, обгоревшая печь
Без стен и крыльца, да разбитая эмка,
Уткнувшись в овраг, учит ржавую речь.
Обратный отсчёт до смоленского дома,
Которого нет и в котором не ждут...
Непросто ходить по дороге знакомой,
Где травы и камни о прошлом поют.
Соседская дочь, либе фройляйн Алёна,
Немецкий ефрейтор и пролитый чай...
Куда ж ты смотрела, эх, дроля-гулёна!
Теперь кляйне киндера в люльке качай...
Славянские песни арийскому парню
Напой, чтобы врезались в мякоть души!
О жизни и смерти простыми словами
По белому снегу огнём запиши.
Ах, тёплые руки, округлые плечи,
Предательски мягко пружинит диван...
Не знаю что ждёт нас, вся жизнь или вечер,
Но сына запишем – как батю!
Иван!
Звёзды Победы
Кремлёвские лица, стальная брусчатка,
Линейные хлопцы печатают шаг.
Застыла страна от Днепра до Камчатки
В строю, словно сжатый до боли кулак.
До боли от ран, от отдачи винтовки,
От страшных ожогов горящих людей,
От стона земли под немецкой подковкой,
От шрамов войны на сердцах матерей.
Подбитыми птицами чёрные стяги
Ложатся к подножию мраморных стен.
Московские голуби, сизые маги
Кружатся, воркуя, у детских колен.
В небесных полях распустились бутоны,
Костром завершая победный парад.
И падают звёзды на грудь и погоны,
Цепляясь лучами за души солдат.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...210... ...220... ...230... ...240... 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 ...260... ...270... ...280... ...290... ...300... ...350... ...400...
|