|
|
Голос убитого ребенка.
( написано в 20 летнем возрасте)
Мама, смотри, самолеты
Реют над головами!
Мама, туча какая
Или гроза над нами?
Как это интересно,
сколько в мире открытий!
Мама, в груди так тесно,
Я не хочу быть убитым.
Я знаю, что в сказках добрых
Зло всегда исчезает.
Так почему у взрослых
Всем доброты не хватает?
Или детьми вы не были,
Улыбок вам не досталось?
За что, за что нас убили?
За то, что мы улыбались?
Мама, открой мне солнце,
Добро победит, победит
Эхом мой крик отзовется
Я не хочу быть убит!
Вечный огонь в Волгограде.
( написано в 16 лет)
Остановись и голову склони.
Скинь шапку,
если есть.
Здесь,вечно их сердец
Горят огни.
Звучит в ту пору прерванная
Песнь.
Хатынь
Колокола надрывные
Звучат
Здесь журавлиный крик
И неба синь.
А трубы черные
Скелетами торчат.
Печаль и боль моя
Хатынь.
Курская дуга.
Огонь смешал в единый круг
И небеса, и твердь.
И трое суток чудеса,
И каждый миг здесь
Смерть.
Осталась в памяти народа
Навека.
Та Курская дуга.
Бабий Яр.
О, молчаливая толпа,
Ребенок с взглядом в
Пол-лица.
Пустынный город,
Листопад
Дороге нет конца.
Вселенской гибели кошмар.
И суть нацизма – Бабий Яр.
Неба холодные пропасти мчались,
Тени ведя, тверди не орошали.
Дни бега туч ничего не решали:
Бил жёсткий свет, да верхушки качались.
Ветер, вздувающий полы одежды,
Полнит ненужно большие карманы
Как капитал, залетевший нежданно
Вкладом в затёртую полость надежды.
Я подобрал у запруды дельфина;
Я оживил его, выпустил в воду.
Тельце, хвостом оттолкнувшись от глины,
Быстро скользит, набирая свободу.
Море придёт к нам обещанным лоном,
Выпьет все лужи, поднявшись по склонам.
Будет глядеть лунный лик Аполлоном
В страшные рожи божкам подтоплённым.
. Моя мама с моей старшей сестрой Аллой. 1941 год. Они еще не знают, что их муж и отец, лейтенант Михаил Завикторин, убит под Москвой. * * * "…До тебя мне дойти нелегко, А до смерти четыре шага…" А.Сурков, "Землянка" «…Непроглядною ночью одной Я услышала голос родной, Он мне пел – и играла гармонь - Про тоску, про далекий огонь… Сжала сердце мне песня твоя, И, сквозь слезы, увидела я, Что я там, что я рядом, с тобой, В белоснежных полях под Москвой… Полетела душа далеко, На ночные твои берега, И на миг так вдруг стало легко, И растаяли льды и снега… . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . …Ты вернешься, мы сядем вдвоем, И счастливо заплачет гармонь, Ты споешь про далекий огонь, Про землянку мы вместе споём…».
сколько нужно слов поэту не считая одного
лещ завернутый в газету не читает никого
пиво в печени болтает на шампани с коньяком
телеграфная простая дам беседа ни о ком
нет тебя нежны подушки каждой есть чего сказать
ели нянями опушке не прошиты тормоза
едешь мим кубань в изъянах на дороге казаки
имени не зная спьяну шашками под шашлыки
вынесут папаху в зелень вашим благородиям
чарку внутрь по всей природе следующий вроде я
за какое чувство звука ставит нам кресты господь
вязко едется разлука шлюха сука беспогодь
Как в бездонном безобразии
Я с обозом заблудилась.
Не видать теперь оказии…
Где же будет Божья милость?
Где начнётся, где закончится
Слово бранное в молитве?
Где пройдет река – Глыбочица?
Где рубеж в бесстыдной битве?
Я ворочаюсь в бессоннице -
Рупор разминает слоган.
Кто взойдёт теперь на звонницу?
Глядь – народ в отары согнан.
И куда ж его болезного?
То ль на стрижку, то ль на мясо?
Что найдут в толпе полезного
Волки, делящие рясу.
Под «тонкостью» взаимоотношений
Порой скрывается не то чтобы обман,
а дым не-откровений, не-решений,
и легкий блеф не-бывших мелодрам.
Когда и «да», и «нет» – не говорите,
и «черное» – не нужно называть,
и легкой лжи скучающие нити
скрепляют то, что нужно разорвать.
Как хорошо, наверно, как-то утром
открыть окно для солнечных лучей
и выкинуть обсыпанные пудрой
пустые штампы вежливых речей.
Как хорошо… но день проходит, вечер.
Сигналит м-агентом монитор.
И я опять, конечно же, отвечу,
привычным па продолжив разговор.
Небесный горн: овальное окошко
Под вечер опускается краснея.
То вечный опыт: спек астральной крошки
На весь шатёр окажется рассеян.
Во тьме созревшим за плитой запрета
И день неполный будет царским даром.
Подёнкам в волнах золотого света,
Едва прозревшим, всё казалось старым.
Эфемериды, только народившись,
Поймут ли знак прочесть свою конечность?
Полётом как протестом разрядившись,
Эфира мириады, канут в вечность.
Зарёй упились, а на тёмных листьях
Сочится плачем: “Горн восставь обратно”
(Как чистый пламень антиглобалистов,
Что залупились на Большого Брата).
метаться – сойти с ума
смириться – так умереть
не делай зарубок впредь
зарубит судьба сама
нечестная сила – воск
нечисто мутна слеза
растаивают телеса
выплакивается мозг
Полуслепой и полудикий,
Полуживущий, как в плену –
Конь видел тени, слышал крики,
Не слышал только тишину.
Животноводческая ферма -
Мычанье, лязги, плач телят...
Полузадушен эмфиземой
Конь совершал простой обряд:
Тянул тихонько вдоль кормушек
Телегу с сеном для коров.
Он никогда не жил в конюшне,
Не ведал нравы табунов.
И ежедневно дядя Стёпа,
Жалея денег на бензин,
На нём убийственным галопом
Гонял за водкой в магазин.
Потом в загоне Добрый в мыле
Лежал, дрожа, и нервно ел.
К нему девчонки приходили,
Он нюхал руки и хрипел.
И зная, что коня в запале
Уже ничем не излечить,
Жалели, к ласке приучали,
Но не успели приучить.
На улице, хрупкой от счастья,
Легко в перламутрово-синий
И солнечный день прощаться...
Не встретить же – невыносимо
Мостов журавлиные шеи
И дрожь в петербургских венах.
Теперь никогда не сумею
Влюбиться в обыкновенность...
Забыть постоянство бури
В твоих переменчивых вальсах,
Мой город...как прежде будет
Нева о тебе волноваться...
 Пусть воет критик-изувер, Чужда поэзии элитность, В стихах, чем рифма и размер, Важнее чувства самобытность.
…вспоминать про умерших
один раз в год
это наш
православный закон
приезжать
раз в год на кладбище
и снова
их хоронить
как будто
одного раза
было недостаточно…
Мы производим тонкие настройки,
Довольствуясь случайным утешеньем,
Таким же как и ветра отложенья
В карманах скользких парусной раскройки.
Ведь любим ещё мир, мир порождений:
Котёнок – он голодный на ступени -
Со знаньем ниш, где схоронится тенью,
Иль тёплых старых труб нагромождений.
Посторонясь, с конечной деланой усмешкой
Презрим неумолимый рок неспешный -
О нас большого пальца указанье,
Встречая косоглазый взгляд вниманья
Какой невинностью, непониманьем!
Уж непредзаданней карающий упадок,
Чем розги гибкой в танце положенье;
Не предприимчив похорон своих участник.
Бежим распада, сердце – исключенье:
Живое в жизни сердце – для нападок.
Игра принудит натянуть улыбки;
А здесь луна пустых аллей создала
На дне бачка Грааль смешливо-зыбкий.
Сквозь все шумы искавшее начало
Котёнка бесприютность различало.
 Вот ненависти бешеный поток, А вот любви глубокая стремнина, Граница между ними – волосок, Условность, что почти неуловима.
Я слышу огни: этой ночью они стали ближе;
Как шёпот, манит в молодой темноте перегляд.
Пусть день заслонит, налетев обезьяной бесстыжей,
Кристалл-сталагмит, что вдали светляками объят;
А внутренний взгляд воскресит винтовую дорожку,
Где быстро скользят светоносные группки в плащах;
Вплывают подряд на плато в селенитовой крошке,
Там влиться в разряд, что танцует, до туч трепеща.
Хоть я не ступал никогда за порог института,
Легко представлял, как мигрируют льды субграниц;
На лекции спал. И летел атом бора, как будто
Тревожно искал между блоками стока частиц;
Свободен и мал, всё плутал по ходам дислокаций
И в них получал тепловых флуктуаций тычки;
Страницы пронзал и моей, и чужих диссертаций,
Чей пыльный завал привечают чтецы-паучки.
Пока обнажащей кровавые складки рассвета
Не время раскрыться, откинув свой звёздный покров,
Мне мнится летящей в чернильной безбрежности где-то
Бессонницы птица как лебедь из тонких миров:
То белый на фоне глухого небесного снега,
То чёрный в потоках космических жёстких лучей.
Не бегство с погоней, а слепо да прочь мимо света
На башнях высоких гасимых разрядов-мечей.
Тополь, ты, мой, серебристый астральный,
В солнечном ветре – в трепещущих блёстках;
Ночью касаешься сини хрустальной -
Тучи бегут, подгоняемы хлёстко.
Скоро закат разольётся печально,
Пламень прощальный пред нами займётся.
Отсвет как взгляд мимолётный, случайный
Зримым теплом на коре отзовётся.
Путь за спиной представим приближеньем
Птицы неброской к ветвям беспокойным.
Мягкой стеной станет тьмы натяженье,
Крик одинокий погасит над полем.
Клещ серебристый на бархатной шкуре
Так сопричастен дыханию мира,
Где оставляет на образном шнуре
Сперматофоры – живые сапфиры.
Люди как камни в лесу мне ответят:
”В бытность постарше не трогали слёзно
То, что желающий видеть заметит
В чёрном снегу этой ночью беззвёздной”.
Ямки следов – к многоствольному древу.
Вехи годов навсегда зарастают
Мхами из снов, что сплетаются в плеву;
В углях скатившихся солнц не растают.
Осенней отраженной лаской
Светился ясно теплый день.
Расправленные ветром краски
Скрывали солнечную тень.
Остатки лета догорали
В холодной плоскости земли,
И время тонкою спиралью
Терялось в голубой дали.
Над глубиною небосвода,
На окончаньи всех дорог
По слову вечного народа
Мир обновлял Предвечный Б-г.
2008-05-04 06:22 УТРО / Даниил Парнас ( Daf)
На кирпичной стене отражается солнце,
И хватается плющ за шершавый покров,
Возбуждаемый звуком таинственной речи,
Открывается свет удаленных миров:
Освящения жар в троекратном повторе
Одиночества полного трепетный миг,
Красота песнопения в утреннем хоре,
И прильнувший молитвенно к небу язык.
Так сидят, чуть качаясь, в печальном восторге,
Подтверждая пророком предсказанный год,
Исполняя обряд ожиданием долгим –
Иудея с бинтами у римских ворот.
Ты откуда-то ехала, не доехала...
Откуда-то шла, не дошла.
Ругая и прощая тебя, с переменным успехом,
в надежде на чудо во мне замирает душа.
Я стрелку минутную глазами двигаю,
она ж, защищая свои рубежи,
всё гонит новых мгновений дивизию,
где предыдущая мёртво лежит.
Но, – наконец-то! – шаги... Ты врываешься
сердце под кофточкой пойманной птичкой стучит.
Когда тебе нравлюсь я – как ты мне нравишься!-
сказать успеваю... дверь закрывая... швыряя в окошко ключи...
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...210... ...220... ...230... ...240... 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 ...270... ...280... ...290... ...300... ...350... ...400...
|