|
|
...я поладить не могла с этим миром,
никудышным он был мне командиром,
и зачем козе баян средь баранов,
повыпадывало всё из карманов...
...посреди вселенских бед – невеличка,
остываю и шиплю, словно спичка,
полыхнула, как смогла, в снег метели,
может, даже прикурить не успели...
...на плохое меня смерть подстрекает,
отторгает меня жизнь, отторгает,
разучилась я хотеть, не мечтаю,
улетаю насовсем, улетаю...
В сложенном вчетверо листке –
Ломкий дубовый лист.
Во всяком пульсирующем числе –
Сложный и важный смысл.
Не развернуть, не поломав.
Не разгадать, не убив.
Эта малюсенькая тюрьма
Прячет во тьме углы.
И оставляет в руке зерно.
Боже, храни меня.
Ты в неизвестности нездоров.
Что ты с неё снимал?
Что ты за пазуху уронил?
Ты почему молчишь?
Только загадками я храним,
Ты же – в разгадке спишь.
На старой пристани есть доски расставания,
Печали, радости, сомненья и разлуки.
По ним ступал ты, уезжая в утро раннее
Далёкой юности и стрелами из лука
Весна палила, как впервые голос пробуя,
Припав к излучине песчаного отечества.
А мать грустила накануне, что-то штопая,
Отец молчал, ведь говорить уж было нечего...
Кораблик плыл, латая наскоро пробоины,
А за бортом кипела жизнь солёным варевом.
И грызла мысль, что уезжать тогда не стоило,
Ведь что там будет, то сказала бабка надвое...
Ушли родители, знакомые, попутчики,
За капитана рулишь, чинишь за механика
И только юнга с коком парой неразлучною
Приносят чай тебе в отцовом подстаканнике.
Штормов не меньше, паруса давно разорваны
И подтекает маслопровод, мало топлива.
И сносит с курса иногда довольно здорово,
Искрит радар, но ты идёшь неповоротливо.
В лицейских лоциях ни зги, ни завещания
И горизонта абрис – блюдце с битым краем.
Морские карты не годятся для гадания,
Без репетиций эту пьесу мы играем.
Когда в полнеба свежая межа
Останется от белой колесницы,
Собой владеть, себе принадлежать
Начну прилежной девочкой учиться.
Ко мне, под занесённое окно,
Слетаться будут розовые птицы
И пить из ягод красное вино,
Как будто с чьих-то тонких пальцев типсы
Срывая,
Но не больно.
Как наркоз,
Исколет холод иглами под кожей,
Чтоб руки ослепительных берёз
Вернуть весне нежнее и моложе.
Чтоб выбелить в них шрамы от ножа,
Полученные в век рабовладенья
Июня, где могла я безраздельно
Тобой владеть, тебе принадлежать….
Но стынет вечность в тонком хрустале
Морозного движенья по воде и…
Обычной принадлежностью Земле
Прошедший век уже не овладеет.
А это путь к себе, который
Опасен и упрям, как локон.
…Слетает ночь хохлатым гокко
К ногам скучающей Соноры*.
Икстлан исчез за облаками,
Лишь режут ветки чапараля
Ветров песчаные спирали…
Вдруг ночь и шорох каблуками
Сорвутся с лестничных пролётов,
Как с рук танцовщиц кастаньеты.
И грустный образ Кастанеды
Мелькнёт во тьме перед полётом
С вершины в пропасть. На мобильный
Наш век, похоже, будет втиснут.
И Поиск с Истиной бессильны
В тисках стабильности войти в со-
Прикосновение друг с другом.
Известен приз ещё до старта:
Икстлан – не местность, только карта,
Маршрут скитания по кругу.
Мы путники, наш путь придуман;
Сжат в рамки, в текст, покрыт значками.
…С невертикальными зрачками
Крадётся за свободой пума
В степи, вдали от притязаний,
От наших планов и проектов.
Мы так гордимся интеллектом
И ждём от мыслей приказаний.
А жизнь проносится скачками
По нервам уличного шума.
Звереют толпы, только пума
Одна, с печальными зрачками
Человека.
* – пустыня в Северной Америке.
Сюжет прозаичен, слегка приукрашен,
Про бабушку, внучку и… манную кашу:
- Допей молоко!
- Не хочу! В нём же пенки!
С порога сосед:
- Кто там хнычет за стенкой?
(Он взрослый уже, он читает Эвклида,
С ним ходит под ручку красавица Лида).
Допьёшь молоко — принесу тебе котика!
- Ах, бабушка (шёпотом), где мои ботики?
- Какие?
- Те, новые. Дай я надену.
(Вслух) Кукла сломалась — зовут её Лена.
- Починим!
- И мишка… в глазах его грусть…
- А ты не грусти — подрастёшь и женюсь! –
Сказал и ушёл…
Строю город из башен…
ЕМУ посвящаю всю манную кашу.
Игрушки в рядок поджидают соседа.
"Когда же я вырасту? После обеда?"
Мы с бабушкой в сквере гуляли обычно:
- Смотри-ка — сосед! Да какой симпатичный…
А внучка в песочке тоннели копает.
(Ах, бабушка, бабушка, ты же слепая!)
Метро из песка — уже целая ветка…
Я к небу взлетаю:
- Здорово, соседка!
На девочку-пёрышко смотрят трамваи,
А руки соседа подбросят — поймают,
Подбросят — поймают, подбросят — поймают!
Но тучи сгущались над солнечным маем….
Она подошла: ветер с юбкою в танце,
А туфельки лодочки, перстень на пальце.
Цветная заколка сверкает в причёске…
Я в битых ботинках, костюмчик с начёсом.
Пытаюсь вниманье соседа привлечь:
- Смотри! Из песка я куличики печь
Умею. Смотри!
Но он смотрит на Лиду.
Он что-то шепнул (упустила из виду),
Но только не мне, а красавице Лиде.
Уходят смеясь. Чтоб меня не обидеть
Кричит:
- Только вырастешь — сразу женюсь!
А Лиду обнял… "Ну и пусть! Ну и пусть!
Я вырасту скоро — мне больше пяти".
(Конечно же, скоро — так время летит).
Как долго мы детские помним обиды.
За стенкой «Хорошая девушка Лида…»
Играла пластинка все дни и все ночи.
Весна за весной вырывалась из почек….
……………………………………………
… Прошло много лет, я не знаю, где Лида.
Сломали наш дом, стал сосед инвалидом.
Такой же шутник, угощает шампанским:
- Ты знаешь Уссури и остров Даманский?*
…Пока ты росла, отслужил… снова штатский…
Теперь так неловко справляться с шампанским
Одною рукой… (ворот рвётся с петель).
Ты знаешь, я, правда, жениться хотел…
(Я сухо прощаюсь — прости моё детство).
А раньше тебе так присуще кокетство,
Как женщине маленькой, было…
Мне бегством
(Как трусы в своих проявленьях просты),
Спастись бы от первой и лучшей мечты.
… Сбежать не сумела:
- Там дождик заладил!
… Все детские сказки закончились свадьбой.
А эта весь вечер нелепо стекала
Слезой неразбавленной с кромки бокала…
Меняется жизнь — не меняется вождь,
И в окнах соседа лишь небо и дождь…
Нет смысла искать тайный смысл между строк,
Собес есть у каждого, кто одинок:
Открытка — на праздник, часы — в юбилей,
Бесплатно служил и бесплатно болей.
Сюжет прозаичен, слегка приукрашен,
Про бабушку, внучку и… Родину нашу.
Старушка жива, только боль в пояснице,
И крепнут замки на советской границе.
* — Со 2 по 21 марта 1969г. в советско-китайском конфликте за о. Даманский погибло с советской стороны — 58 чел., ранено — 94 чел. В 1991г. о. Даманский окончательно перешёл к Китаю.
Мне снились сны, подобные игре,
И витязи, погибшие в огне
И женщины, живущие в норе
И мальчики, забытые в стерне,
И лошади, бегущие волной,
Безумием летящие средь трав,
И обожженные чужой войной,
Упавшие, лишённые всех прав,
И церковь с минаретом и муллой,
Мне снился поп, свершающий намаз
И снился мне неслыханный покой
И сам Господь простил нам всё сто раз.
Вот пробуждение прогнало сгусток сна.
Вновь мыслей груз. Но на дворе весна.
Дорога белая.
Деревья по сторонам.
И это белое
Являлось и раньше нам.
Казалось призрачным,
Единственным на земле.
Я сам был призраком,
И ты улыбалась мне.
Ничто не кончилось.
Дорога летит вперёд.
Сонная конница
Над белой рекой плывёт.
И обретаю я
Ответный счастливый взгляд.
Всё обитаемо,
И ноги уже стоят
На белой скатерти,
Которой и края нет.
Вы тихо скажете:
«Ты в вымышленной стране».
Мне всё лишь кажется.
Течёт молоко из рук.
Но капля каждая
Родной обретает звук.
Да, я готов, нет страха и сомнения,
Давно уж спит Уфа в февральской мгле,
Вчера трамблёр, колодки и сцепление
Я поменял на старенькой метле.
Я полечу, отважно и беспечно,
В одном лице и Карлсон и Малыш
И выйдет провожать меня, конечно,
Мой старый, добрый Нелетучий Мыш.
Ты нагадай мне, Кожаный, везенья
Не запасёшься этим делом впрок…
В твоих глазах я вижу тень смущенья,
Ну что, давай сто грамм на посошок.
С судьбой сегодня поиграю в прятки,
Сойду за Гарри Поттера вполне,
Жаль, барахлит опять реле зарядки
На праворульной импортной метле.
Душа поёт и требует полёта,
Но строг диспетчер наш, Чеширский Кот,
Проверив состояние пилота,
Не разрешает почему-то взлёт.
Но есть спасенье от тоски и комы,
Его нашёл я в блеске пентаграмм –
Подамся-ка я лучше в управдомы,
И брошу думать о метле своей к фигам!
Светлане Филатовой
Когда на кортах теннисных зима
В снежки играет сломанной ракеткой,
Заносит трассу Небо-Кострома,
В костре из снега плавятся монетки,
Алтынные частицы бытия.
Размен идёт по всей земной округе
И вьётся белоснежная змея,
Кусая за железные подпруги
Японских чистокровных рысаков,
Откормленных на дизельных заправках,
А молоко из облачных сосков
Стирает дворник вяло, на полставки.
Шоссе забвенья окислом свинца
Забрызгивает пляжи тротуаров,
Летят с небес просвира и маца,
Мукою засыпая трон и нары.
В глазах Харона охра и печаль,
Твой берег недоступен словно счастье.
Сверкает полированная сталь
И длится, длится белое ненастье...
Волна звенит!
Хохочет ветер!
О, тот счастливый, светлый край,
Где я рожден!
Ты, небесная синева!
Ты, изумрудная земля!
Сердце мое исполнено любви
И верности этой красоте.
И мысли мои
Вьются, словно виноградные лозы,
И вплетаются в красоту.
Все здесь люблю!
Здесь, где не кровоточит боль,
Здесь, где трепещут листья,
Здесь, где не выразить словом,
Как дорого мне это.
Вы, небесные дали! Так близко!
Я схватился за звезды,
Просто протянув
Руку из колыбели.
С ревом уносится вниз,
Величественный Рейн,
Но он возвращается всегда,
Не оставляя меня одиноким.
Мельница моя разбита
И не шумит больше.
Но я слышу свое сердце,
Оно стучит громче мельницы.
О, великий отец! Как боялся я
Быть рядом с тобою…
Слышишь, песня моя?
Я вернулся к тебе!
А ты все скользишь
Отражая сверкающую луну,
Ты – мой последний предел!
Тебе плету венок.
Сквозь мелкое сито снега просеяны площади, люди,
Дома, машины и кошки, как будто рисунки на блюде.
Глаза у зимы с поволокой, мысли неясны, тягучи,
А небо – одна большая, белёсая снежная туча.
Уставший троллейбус тихо в пространстве скользит усами,
И только маршрутки лихо подрагивают носами,
Разжевывая резиной дорожную манную кашу…
Прохожие горбят спину, а город вдруг стал растеряшей:
Теряет этажность зданий, теряет бордюры в сугробах,
И кажется, в старых парках раскидана белая сдоба,
А радостные собаки как будто бы в сахарной пудре.
Эклерно стоят берёзы, раскинувши белые кудри.
Сквозь мелкое сито мыслей просеивая пейзажи,
Я вспомню жёлтые листья, зелёные вспомню даже,
Но скупость таинственных линий – сплетенья иносказаний –
Меня впечатляют ныне неточностью контурных знаний.
Как только унялась жара,
И солнце село за лощиной,
Сказал Бог ангелу: “Пора
Тебе, мой мальчик, стать мужчиной! “
И по вечернему лучу
На землю ангел опустился,
К лесному чистому ручью
Он в чистых помыслах склонился.
Из полевых цветов венок
Его лицу стал обрамленьем,
Он удивляться только мог
И славить Господа творенье.
Он целовал в прекрасный лоб
Оленя в брошенной аллее
И молодой крестьянке сноп
Связать помог и стал взрослее.
Он думал: “Как до этих пор
Я жил в раю, не зная рая:
Без этих рек, без этих гор,
Ни хлеб, ни мед не собирая?“
Однажды из чужой страны
Он встретил сильных и красивых
Мужчин на скакунах ретивых,
Героев, жаждущих войны.
Он с ними, как среди богов
Вино пил терпко-молодое
И не щадить своих врагов
Они хвалились перед боем.
Наутро ангел вострубил
Подняв свою хмельную рать,
Был каждый счастлив, что убил,
И каждый жаждал убивать.
Они промчались по земле,
Как боги грозные в аду.
И больше нет птенцов в дупле,
И больше нет цветов в саду.
Когда вокруг пылал костер,
Очнулся ангел наконец.
Он руки к небу распростер:
“Возьми меня к себе, Отец!”
Но Бог сказал ему: “Сынок,
Я жалоб горьких не приемлю!
Поверь, я сделал все, что мог,
Послав тебя на эту землю!”
Но сын молил о небесах,
Сломав крыло, изранив сердце…
Навеки быть ему младенцем,
Скитальцем маленьким в слезах.
Луна взошла, расколотая надвое,
Но кто-то съел серебряную часть.
У этой ночи есть такое снадобье, –
Феерию греховную начать.
Столкну ветра коварством и интрижками,
Дурман-трава, искрись, варись в котле!
Снимать сапфиры с неба, вслед за мышками,
Я вылечу на собственной метле.
На крыше завяжу знакомства с кошками.
Разбойник соловей, ах, что творит!
Я в дом проникну лунными дорожками,
Мне дверь и окна полночь отворит.
Ты спишь: мирами бродишь незнакомыми.
Бормочут книги в блеске пиктограмм
Вселенных, неиспорченных законами.
Давай, сверчок, за встречу по сто грамм!
……………
Ночь выпита вся звёздами-росянками,
Повесил месяц рожки на ветле...
Пожалуй, я останусь здесь хозяйкою
И брошу даже думать о метле.
2007-02-06 19:33Чашка / anonymous
Чашка упала из рук...нелепо,
полетела вниз...разбилась,..но ты не грусти.
Знаешь, несмотря ни на что,
я бы доверил твоим рукам сейчас слепо,
своё сердце,-
зная, что ты сумеешь его спасти.
Чашку разбила...не плачь...пустое,
Ведь это всего лишь керамический сосуд.
Поверь, несравнимо страшнее,
потерять в жизни, что-то самое дорогое,
например любовь,
которую годы назад не вернут.
Груда осколков не ранит разлукой,
Если только – это не осколки собственной души.
Обними же меня,
дай мне скорее почувствовать твои руки,
не отпускай –
удержи, удержи....удержи.
Под вечер ангел пролетел –
Я распахнул окно.
В мою он сторону глядел,
И был он, как в кино.
Я, как в кино, навстречу встал,
Рукою замахал.
Но сквозь меня он пролетел:
Не на меня глядел.
Случилось всё наоборот:
По улице я шёл,
И ангел, просто пешеход,
Дорогу перешёл.
Увидел, замахал рукой,
(В кино, в кино немом!)
Но я спешил уже к другой –
И был уже другой.
Друг друга ищем мы давно
В немом, немом кино.
И ждём уже который год
Тот самый эпизод,
Где Слово нас найдёт само.
Мой ангел, где оно?
Мы лишь смеёмся, и молчим,
И плачем – как в кино…
Пасмурнела. Iнея няма.
Шэрыя раскосыя галiнкi
ў непаразуменнi: – Дзе зiма? –
Гойдаючы з срэбра павуцiнкi.
Дзе нi дзе не адляцеў лiсток
У апошнi шлях насустрач долу.
Туманамi выкрадзен масток,
Цешыцца малочнаю абновай.
Днём жа шэрань, змрокавая цень
Ад iмклiвых здыбленых аблокаў...
Жаўроковы клiн даўно ляцеў...
Збегчы б ад самотнасцi далёка,
Дзе цяпло, яскравасць летнiх траў,
Гоман птушак цешыць наваколле...
Гаманiлi гонкiя: – Пара! –
Уздагон адпушчаным на волю..
10.11.2004
/из цикла 'Белорусскозвучное'/
Порядок слов и междометий под одеялом языка
В незарифмованном сюжете всю ночь не спит, пока рука
Листает старые тетради и, раздирая память в хлам,
У Бога просит бога ради вернуть хотя-бы по слогам,
Что унесла с собой минута, спалив на медленном огне
Все карты, вехи и маршруты, что доверяют лишь струне,
Бумаге, глине и мольберту и, иногда, одним из тех,
Кто ловит отзвуки бессмертья силком из нитей и прорех.
В полночной кухне, словно в клетке, вдвоём с тупым карандашом,
Скрипя рассохшей табуреткой, медвежьим черпает ковшом
Под чёрным днищем у фрегата и открывает Острова.
Стаканом меряет стаккато кофейных зёрен голова
И засыпает от бессилья (всесилен лишь слоновий чай).
Луна, как пицца крокодилья, приманка для собачьих стай
Теряет яркость по кусочку. Рассвет цветёт как трын-трава,
А руки набирают строчку и начинается Глава...
А ты – бескрылый, безъязыкий, вплетаешь в кружево основ
На солнце тающие блики потусторонних голосов...
Квадратный стол не вертит блюдце, не заглянуть за грань миров.
И я боюсь, боюсь проснуться...
Мне просто не хватает слов.
 Не зовешь, и не надо, родной…Если б звал – я б уже обратилаТупики, расстояния – в ноль,От тоски обезумев и пыла…Я к тебе сорвалась бы стрелой,Не жалея, что стану наутроВечным золотом или золой…Обретая лишь крохи, минуты.Но ещё, а быть может – уже…Не зовёшь.Высыхая от боли…Мне не выкрасть тебя у дождей,Не похитить тебя у неволи…Не зовёшь. И под снегом со мнойБезответное чувство застыло…Будто в коконе этой зимойЯ томлюсь и терзаюсь бескрыло.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...330... ...340... ...350... ...360... ...370... 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 ...390... ...400... ...410... ...420...
|
