|
|
Резонанс анонсирует век…
Малышева Снежана Игоревна
* * *
Радиация ставит на кон
Наши жизни… Чернобыльский стон
По планете пронёсся и стих,
Но совсем не о том этот стих.
Конвертация сводит с ума,
Наготове тюрьма и сума,
Котировок горчит парафраз,
Но совсем не о том мой рассказ.
Чёрным налом, вчерашним враньём
Выживая, в эфире живём,
И рекламного времени гвоздь
Прошивает сознанье насквозь.
И банкует толпа буратин
Под созвездьями старых картин,
Не о главном, а так – ни о чём,
Карабасовым жарясь бичом…
Как прекрасен день такой:
Жёлтый, белый, голубой.
Ждёт меня недолгий путь:
Будет время отдохнуть.
Я не покидаю вас.
Это раз.
Во дворе растёт трава.
Это два.
Бездна вымыслом полна.
Это три.
На меня ты посмотри:
Красный, медленный, протяжный,
Синий, шёлковый, бумажный,
Всепродажный и отважный.
Всё неважно.
Только где-то в тишине
Кто-то верит, верит мне.
И олень идёт во мне,
В красной дышащей стране.
К звёздочке на том конце.
К блику на лице.
Оставляя влажный след.
Смерти нет.
Я отвязался от шнурка судьбы
и вымерзал под рождество
на даче,
Я был один,
она за мной, увы,
как было раз
и как случится дальше,
истосковавшись телом,
не пошла,
израненной душой, –
не отозвалась,
затравленным зверьком ее душа
уже
не отзывается на жалость.
Шел снег, шло время,
всё куда-то шло
и искривляло
темное пространство,
не разделяя
на добро и зло
моё
не очень доброе упрямство.
Когда я ставил жизнь свою на кон,
ей лишь улыбка скулы заостряла.
Одна игра
давалась ей легко, –
когда она
саму себя играла.
В её театре был всегда аншлаг,
я постоял
немного у партера,
и ей поаплодировал,
душа
не выпрыгнула,
в общем-то, из тела.
Она другим была мне дорога,
когда она была моя,
и только…
Я вымерзал под Рождество.
Строка,
ломалась под рукой,
ей было больно.
Кому ж легко?
Пожалуй, никому.
Что нового в миру?
Да всё, как прежде.
Я глажу спину
сонному коту,
как будто бы такой же,
но надежде…
моей Светлане
Ты произносишь имя младшего из детей,
Копишь в кулак надежду и продолжаешь жить.
Он – помазанник божий, вылей к чертям елей,
Будет бессонный ангел мелкого сторожить.
Мрачны законы стаи, нам не привыкнуть к ним,
Словно верблюды ходим кольцами по песку.
Ветер с улыбки Бога снегом стирает грим
И отцветаем оба, вянем по волоску.
Сколько седых мгновений время вплетает в жизнь,
Их не окрасишь хною рыжих ковёрных фраз.
Неодинаков почерк в списках солёных тризн,
Слёзы полезны вроде, раз промывают глаз.
Якорь в твоей лагуне лапами роет грунт,
Плотно в морскую кожу пирсингом вставлен пирс.
Шум за стенами дома (вечно снаружи бунт...)
Канет в стакан гранёный, что огранил Де Бирс.
В тихой вечерней гамме спрятан ремейк игры.
Вечное – постранично... Ряба и Теремок.
Что же тебе не спится возле моей норы?
Там, над землёй на струнке, слышишь, поёт Суок.
Только на женском древе ветви сулят покой.
Это в гнезде из ласки, близко, лицом к лицу
Слабнет спираль пружинки. Маленький, заводной
Спит на руках ребёнок.
Тянет птенца к яйцу...
В крови моей город живёт.
И тонкая, тонкая нить
Взойти вам навстречу ему не даёт:
В глаза посмотреть...
Обнять и простить.
В крови моей город большой.
В нём едут трамваи, гремя.
И кто-то, родной и чужой,
Не веря, глядит на меня,
Не видя меня.
Тебе говорю я: взойди
Наверх, через край, через край.
Здесь люди, что сбились с пути –
Давай, выручай,
Выползай.
Твой воздух багров и тяжёл,
Твой транспорт давно заржавел.
Кондуктор тебя стережёт,
Ты раньше не жил,
Ты раньше не пел.
Я ласков, я нежен, и ты
Не можешь меня обвинить,
Что, сотканный из пустоты,
Я рву эту нить.
Я рву эту нить.
И небо рисует закат,
Вокруг налились тополя,
Быть может, я все-таки был виноват,
Но – здравствуй, земля.
Но – здравствуй, земля,
Кровь моя.
Резонанс анонсирует век.
Он массирует нерв наших век.
Он Викторию ставит на старт
От артерии фишек и карт.
Резонанс разрывается в нас,
Нарастающим гулом от трасс.
Информация – матрица фраз,
Резонирует синтезом рас.
Где в рассрочку, где оптом поток
Резонансных частот, словно ток,
Прошивает сознанье насквозь.
Мы все вместе, а хочется врозь.
Мой дом – не крепость, он – окоп:
Ежевечерний гороскоп,
Горшок с фиалкой, старый комп,
Моя разболтанная клава...
Окоп – тупик, аппендицит:
Не интернет, так суицид,
И манит волнами Коцит,
Такая взрослая забава –
Облом, засада... Дисконнект
Мечтой отшельнических сект
Тихонько шепчет мне «респект»
И ухмыляется стоглаво.
Я с тобой… поцелуем летящего ветра,
Незнакомого с лицами питерских крыш,
Припаду к островку приглушённого света
сквозь окно, у которого тихо сидишь.
Я с тобой… я живу между снежными днями,
Через форточку свежестью, вскользь по стене
Отрывными шуршащими календарями
Непременно напомню тебе о весне.
Я с тобой… только жаль, голос ветра печален
и несведущ в лирической магии фраз..
Ты прислушайся снова …он здесь и ночами
Не фальшивит – как небо – мерцанием страз…
Ты меня поцелуй… не меня, просто ветер.
Как продрогшую кошку прими и погладь…
не спеши на безумства порывом ответить
Лишь позволь тебя воздухом робко обнять.
Как притягивает странно
Стук колёс по рельсам этим.
Ты стоишь, как прежде, Анна,
На краю других столетий.
Ты жива ещё, но ищешь
Злой приют душе ранимой,
Подаешь опять, как нищим,
Свет любви невыносимой.
И густой румянец розой
Под вуаль прокрался жадно:
Есть ещё последний поезд,
Он спасёт от боли, Анна.
Но в веках почти потерян
Твой сюжет из жизни броской:
Тот ли у меня Каренин?
Так ли неотступен Вронский?
Капает вина сгустившись, –
Росчерк вен строкой романа.
Так беспечно воплотившись,
Ты осталась тайной, Анна.
Блеск зрачков: тебя не стане…
Крест… вуаль… перчатки… пояс…
…Я сама навстречу Анне
Отправляю скорый поезд.
Листопад. Забегаловка датская.
Режиссер поменял декорации.
Выпей водки за нас, друг Горацио!
Что ни сцена, – подделка пиратская.
У шеста с обнажёнными торсами
Дездемоны сражают банальностью,
С ресторанною национальностью
Джентльмен набивается в спонсоры.
Маски мятые с Минами пресными,
Жесты грязные с Позами… Занавес!
Эй, Шекспиры, живущие нА небе,
Задолбали бездарными пьесами.
Господин с монологами Гамлета
Гладит ногу соседки под столиком,
Все сыграют когда-нибудь Йорика,
А пока кушать подано, нАлито!
Все играют и искренне веруют
В роли нищих пред Богом на паперти,
Как молитвы застираны скатерти,
Мы на празднике этом не первые.
Жизнь оправдана поиском Истины,
Ширь Вселенной до горлышка сужена.
…Вечность штопает снежное кружево
Отгулявшими праздники листьями.
Полдевятого. Вечер.
Вороны – на крылья.
И кричат и кружатся
над речкой, над полем!..
Помечтать нам о встрече
не надо усилий,
Ей случиться – вот жаль –
вероятности ноль.
Но скажи, что грустилось
тебе в твоей дАли,-
и пускай между слов
индевелые реки,-
В полдесятого крыльев
достану скрижали,
где начертано слово «любовь»,
и... Ты встретишь?
Мы с тобою разделим
блаженство полёта,-
кто нам станет мешать?
Звёзд бесплотные тени?
Будь, что будет! Потом –
хоть... металл на излёте;
а пока – неба миг,
это счастье паренья!..
...В полшестого вернусь
проникающим в окна
первым лучиком трепетным,
ткнувшись в подушку...
Только губ росный вкус
и волос шёлк намокший
плод напомнят запретный
прельстивший мне душу.
***
Вышитый бутон на покрывале.
Неисправный кран канючит тонко.
Шум дождя и цвет июньской дали
Зарифмую, уложу в котомку.
Рифма, как блесна для щук, обманна...
Все стихи мы с другом прочитали.
Молния сверкнула из-под крана!
Роза расцвела на покрывале!
Зимний день над крупами коней
Вырезает лезвием из пара
Гривы угасающих теней,
Цокот шин и шорох тротуара,
Ржавый голос мёрзнущих мостов,
Сны фигур, покрытых купоросом,
Фонаря чугунный апостроф,
Стаю голубей над жёлтым просом
И старушку, мать котов и птиц,
Раздающей пенсию и память.
Трио разодетых кобылиц,
Каблуками режущее наледь,
Рассыпая пепел и герлен,
Не подняв накрашенные взоры,
Кавалькадой шёлковых колен
Соблазняет боцмана с Авроры.
Крутят воздух жезлы постовых,
Обещая жизнь на штрафстоянке.
Стаи ямщиков на почтовых
Погоняют лаковые танки.
Офисно-гламурный карнавал
Кружит над стареющим бульваром...
И рассказ про «кто кого распял» –
Этот кич не нужен здесь и даром.
Собака по имени Глаша,
Жизнь странная, зато наша.
Тебя по спине я глажу:
За что вы так эту Глашу?
Тебя сапогом под рёбра
Нетрезвый такой, недобрый.
А сверху звезда сияет –
Что делать, совсем не знает.
Что делать? Не знаю, Глаша,
Страшна бутерброда кража.
Вокруг чужие, большие,
Не добрые и не злые.
Но все норовят ударить.
Отставить! Сказал, отставить!..
В пруду невозможной рыбы
Волнительные изгибы...
На теле красивых женщин
Такие белеют вещи...
А вы неумны, жестоки,
Не видите, что истоки
Лохматой любой собаки
Лежат глубоко во мраке.
На небе звезда сквозная...
Молчу. Ничего не знаю.
Золотая моя середина…
Неизвестно с какого края
боли прячутся за грудиной,
словно в прятки со мною играя…
Я стою, про-себя считаю:
до пяти… затаились боли,
в сером небе – воронья стая…
Нет в ней места для нас с тобою.
Я иду… я ищу… я помню:
кто не спрятался, я – не виновен.
В нашем доме четырнадцать комнат,
но тебя не найду ни в одной я…
Дом четырнадцать. Помнишь наш адрес?
На бульваре… названье бульвара
я забыл, и теперь вот играюсь
в прятки с памятью нашей коварной.
Что я помню? Что я научился
не искать в зеркалах отражений?..
Только чьих?.. Я забыл… Как и числа
наших общих с тобой дней рождений…
Мы родились и начали поиск,
самой важной из важных загадок,
Ориона сияющий пояс
освещает арену для пряток,
где…
боль устала сидеть за грудиной,
где…
она больше со мной не играет…
Я нашел тебя – посередине:
Тонкой грани меж адом и раем…
«Приходи на меня посмотреть.
Я живая. Мне больно"
А. Ахматова
Промчалась жизнь,
Безумствами пыля.
Твои шаги
Прошли
Мимо меня.
Сквозь тишину
Невысказанных
Слов
Я слышу шелест
Шелковых шагов.
Приди ко мне.
Приди в цветные
Сны
Из юной
Не целованной
Весны,
Пока я на Земле
Ещё живой,
Пока не крест,
А свет над головой.
Не приходи ко мне.
Не приходи,
Когда мне руки
Сложат
На груди
И станет лгать
Неправедная
Медь.
Зачем тебе
На этот мрак глядеть.
Сквозь тишину
Невысказанных
Слов
Я слышу шелест
Шелковых шагов.
Я жду тебя,
Мне больно,
Я живой,
Пока не крест,
А свет над головой.
* * *
В оргазме уличных потоков,
С газетою в руке
Час пик рождался у истоков
Дверей, входил в пике.
И мялись люди мягкой ватой,
Не слыша сердца стук,
Спеша вложить кошель с зарплатой
В тепло любимых рук.
Метро торило путь скандалам,
Врезалось в недра руд.
Закат казался стягом алым.
И в ностальгию люд
Вводили старые трамваи,
Совковый антураж
Хрущёвок вечных. Засыпая,
Народ считал свой стаж
Работы честной на заводе.
И в буднях трудовых
Вновь снился май, и снова вроде
Про Ильича свой стих
Читает девочка. И праздник.
Поток из флагов ал.
И ты ещё тогда ударник
На деньги не попал.
* * *
Вся душа пропахла секонд-хендом,
В ней одна утилька и старьё.
Даже наслаждаясь укендом,
Я стираю грязное бельё.
………………………….
Вместо новых взглядов – пыльный лозунг.
Вместо чистых льдов – застывший мусор.
Даже монумент меняет позу,
Если всё идёт случайным курсом.
Только лишь во мне, стуча годами,
Время мерно топчется на месте.
Да, я знаю, счастье за горами,
Но забыли что-то в моём тесте.
Толи соли мало, то ль кефира,
В общем, что-то там не доложили.
Есть одна подруга – злая лира,
Да и та, как турок в Измаиле.
* * *
Снова над церквями купола,
В душу золотом вливаются кресты.
Только я молитву проспала
И проела лучшие посты.
Всё ещё пою я песнь страны,
Канувшей в водоворот времён.
И стоят печальные слоны
На комоде, будто чей-то сон.
Нагроможденье слов,
Как будто дом из карт.
Как будто сто стволов
По воробьям палят.
Нагроможденье снов,
Не разберешь, кто где.
Да, этот путь не нов,
Нет выхода нигде.
А можно все взорвать,
Рассечь, разбить, уйти,
Но трудно разорвать
И повод не найти.
Порочный круг кружит,
В тумане голова,
И жизнь моя бежит,
И сыплются слова.
А я стою вдали
От этой гонки дней.
И как часы Дали
Моя душа не с ней.
" ...достать чернил и плакать! "
Б. Пастернак
"...То гаснет, то горит желанье зарыдать."
А. Рембо
* * *
Как-то скучно, как-то сыро
на душе.
Мне бы жить не на квартире –
в шалаше!
Солнце кровью обагряет
облака.
Ухожу я, содрогаясь,
в строй стиха.
Солнце падает жар-птицей –
скоро ночь.
Месяц сталью заискрится,
будто нож.
Облака прикрыли небо,
словно грим.
Мне за солнцем полететь бы –
вслед за ним!
Вспоминаю Пастернака
и Рембо.
Мне б достать чернил и плакать
про любовь.
* * *
«…Мы, оглядываясь, видим лишь руины…»
И. Бродский
Двадцать восьмого января одна тысяча девятьсот девяносто шестого года
по случайному совпадению
я читал «Письма к римскому другу»…
С тех пор многое изменилось,
и читать «Письма к римскому другу»
считается почти дурным тоном…
С тех пор
я тоже
не могу их читать…
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...340... ...350... ...360... ...370... 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 ...390... ...400... ...410... ...420... ...430...
|