|
|
Тёмная комната. Сброшенное покрывало.
Свет умирающий из-под задёрнутых штор
Этого в жизни так много, так мало бывало.
Лебедь на чашке крылья свои распростёр.
Ты улыбаешься, жизнь, и чему-то внимаешь.
Слову случайному, голосу моему.
Лебедь взлетает. А ты почему не взлетаешь?
Но не взлетай. Здесь холодно одному.
Медленно встанешь, наденешь мохнатую шапку.
Выйдешь на свет ослепительно белого дня.
Ты улыбаешься, вслушиваясь в загадку.
Но не разгадывай, не отпускай меня.
Вы не любительница, – профи!
В ДК играли на баяне...
Ваш целлюлитный задний профиль
Обтянут тонкой стеклотканью.
Здесь по субботам Ваши танцы
Влекут на вальсы и кадрили,
Аборигены – иностранцы
Лезгинку жгут под чахохбили...
Клиент вкушает антрекоты
Под плеск волны и цинандали
И, чавкая, роман с фокстротом
Заводит вдруг с заезжей кралей.
Ах, эта ветреность курортов!
Ах, краткий срок командировок!
Вот эскулап – звезда абортов,
Он не допустит полукровок.
Пьянеет трио ветеранов
И что ни тост, то канонада.
-Патроны кончились... Тараном!
-Конечно страшно, но ведь надо...
-А помнишь Ваську – балагура?
-Так я же на его сестрёнке...
-Сразила нас стрела амура!
-В разгаре свадьбы – похоронка...
Скупые слёзы душат деда.
-Давай... Последнюю... За наших...
-Да нет, давайте за победу!
-Ведь мы им дали в рукопашной!
Вокруг эстрады – колоннада.
Окурки гаснут в винегрете...
И меркнет мода хитпарадов
В гарнире киевской котлеты.
Финита... Лунные цикады
Ведут под ручки к нам стаккато,
А Вас, надежда и отрада,
Я провожу под стон пассата.
Баяном мы сбиваем урну,
Вас не сдержать, ведь нет стоп-крана
И это так колоратурно,
Хоть кто-то спёр у Вас сопрано.
Вы были так неаппетитны
В своём стремлении к разврату,
Что я, намазав маслом ситный,
Вас променял на сок томатный.
Лежали Вы на узкой койке,
Сверчок сгорал от страсти в ванной...
А я всю ночь до самой зорьки
Читал Вам Пауля Целана.
Хватит ли шляп на всех людей?
От позднего сна проснулся.
Взялся за голову. Солнце в окно.
На меня не хватило шляпы.
А во дворе – светлым-светло,
А в солнце, наверно, темным-темно.
Солнце не волк, не воробей.
Кабы мне шляпу, кабы…
Сколько не мучайся, в стол не пиши –
Не разменяешь бессмертной души
На шляпу красивую, новую,
И на бессмертие слова.
А слово не волк, не воробей:
В лес убежит – не поймаешь.
Щеголяет воробушек в шляпе твоей.
Кто-то касается клавиш
И пишет, вернее, играет:
Живи.
Кто тебе скажет – слишком?
Голову с корнем возьми, оторви
И положи под мышку.
Каждой ли шляпе нужна голова?
А голове – тело?
Тело в крови прорастает едва,
А голова – взлетела.
Это не солнце, но даже оно
Жмурится, глядя в глаза мне.
Шляпа с бессмертием – это одно.
Но ты от другого замер.
Запах пота и детей,
Непросушенных сетей,
Запах тухлого тунца
И запившего отца.
Скоро новый запах тел,
С запахом запретных дел,
С ними запах сладких снов,
С запахом похабных слов.
Дальше запахов уж нет.
Стал ты немощен и сед.
Только память иногда
Осенит твои года.
Рассказывать сказки урчаньем, уснув на коленях,
Доволен ... блаженство: по шерсти проходит рука.
За мной поспешите к открытьям, где места нет лени...
Простите, зевнул, потянувшись спросонья слегка.
Фрагменты далёких вполне заурядных скитаний:
По веткам прогулка к добыче сварливой в гнезде...
Рыбёшка на утро – она аппетитна ... в сметане...
Звенящий лужок, где охоте способствует день...
Мышонок-задира к припасу крадется в чулане,
Не слышит никто про угрозу хозяйским сырам.
Настигшая месть, он меня ни за что не обманет:
Достойный урок обнаглевшим и сытным ворам.
Видений картинки – в урчанье – закрытые глазки,
Погони и драки, мурлыканье слёзно у ног...
Свернувшись клубком на коленях рассказывать сказки,
Которые завтра предстанут загадочным сном.
19.10.2004
/из цикла 'Ступая кошачьими лапами'/
Нарушив чистоту страницы,
вновь напишу тебе «люблю».
И пусть тебе сегодня снится,
как в лунном свете я ловлю
в саду, завьюженном внезапно,
ладонями прохладный снег...
Как источает тонкий запах
из смол прозрачных оберег...
Как хлопья с неба прилетают
и...ручейками по щекам...
Как я сама от счастья таю,
доверяясь ласковым рукам.
...А завтра – новая страница.
И я опять хочу присниться...
Январь и оттепель... Открою дверь –
И хлынет причитание капели.
Я выхожу в нагую акварель,
Где снег исклёван каплями апреля.
Где голубеет небо вглубь и вширь.
Накинув ватник, притворюсь счастливым.
Смотрю, как гастролирует снегирь
На ветках, обнажённых и стыдливых.
И небо, прикоснувшееся дном
К земле, как бы откликнется несмело
Тем отраженьем, что даёт окно,
Которое вчера лишь коченело.
А в переулках хворых и кривых
Карагачи мутнеют и слезятся,
Искусанные губы до крови
Молчат и тени на лицо ложатся.
Сочельник, как пчелиный дирижёр,
Стоит за пультом, рук не покладая,
В виолончельный и свирельный хор
Дробящиеся шорохи вплетая.
И не троллейбус мчится по шоссе,
А тройка, запряжённая в карету,
И крутится хмельная карусель,
Переплетясь с брожениями света.
Я пью из китайской кружки
Крепкий бразильский кофе,
А денег нет ни полушки,
И даже должна я Софе.
Спасибо богатым предкам,
Любившим красивые чашки.
Спасибо добрым соседкам,
Налившим вина из пляшки.
Спасибо бразильской тете,
Что кофе мне присылает.
Спасибо, что подаете,
Добро ваше душу латает.
Прорехи не только в карманах,
Рубаха души словно сито.
А кухня вся в тараканах,
И жизни разбилось корыто.
В который раз смешно почти
Украсить жизнь любовной раной.
Тупят насмешливо романы:
« Возьми же, чёрт возьми, прочти,
Всё это есть на пыльной полке!»
… Но жизнь стремится на осколки.
Зрачки разбившихся зеркал
Кровят с ладони острым взглядом,
Ночь зацветает звездопадом,
Но боль растёт из узелка,
Связавшего дневные раны.
А в небе всё чужие страны.
В извечной упряжи Возничий
Шестёрку звёзд по кругу гонит.
Так запылили Млечный кони,
Что в мире нет уже различий
Меж ширью космоса и смертью,
А жизнь всё шлёт счета в конверте.
Красива и самодовольна.
Она из хрупкого стекла
С небес по памяти стекла
На Землю. Кожей белоствольной
Срослась. Вошла в колокола,
И новым светом зеркала
Окутала. В ней есть кураж
Опять дожить до самой смерти.
Готовьте сковородку, черти.
Уж вам не знать ли: жизнь – мираж
Цветной меж истиной и ложью,
И жизнь без смерти невозможна.
То и другое – просто слизь.
Пусть смерть глупа, случайна, скверна,
А жизнь, как Бог, закономерна,
Но всё ж насильственна…
Окстись!
Живи пока и будь довольна,
И чувствуй, жизнь, как это больно.
И тянет жизнь своей уздой
Земля с отверстыми устами.
Вновь нашим прахом прирастает,
Чтоб стать когда-нибудь звездой.
И смысл всего не в этом ли? –
Растить, растить бока Земли.
Но Бог не я, а оптимист.
Он снова о любви талдычит.
Любить и мучиться – обычай
Есть на Земле. Как путь тернист
У Богастрастногомужчины:
Любовь и жизнь неизлечимы
Смертью.
Налей, Camus, мне порцию чумы,
Скорми изюм кутье из кутерьмы.
С тобой не страшно будет умирать,
Продолжит без меня поэтья рать.
Исходит соком в старом котелке
Сухой овёс в мечтах о молоке.
Монгольский профиль манго, липкий плод,
Бунчук и Гек копья зовут в поход.
Перо тупеет, жизнь без оселка,
Вприсядку чай, вприглядку облака...
Напой с утра про йогурт и кефир,
Пойду пешком, не конный – не батыр.
От боли – ром, от перхоти – топор.
На Белом море – тот же Черномор,
Исходит дымом батька от сохи.
От жизни – яд, от смерти – лишь стихи.
За Занзибаром прячется жираф
Изысканный, как лошадь + удав.
Из happy birthday сыплется песок.
И застревает искрами меж строк...
Январь пришёл ненастоящий.
В какую воду ты глядел,
Коснулся ты крыла какого?
Но ты увидел корень спящий,
Перо на дождевой воде,
Лицо усталое без грима.
Всё, что в тебе неповторимо,
Что вспомнишь и забудешь снова.
Ты открываешь эту дверь,
И кто-то маленький и странный
Протянет зеркальце: гляди.
Вздохнёшь устало: что за зверь?
В каких не побываешь странах,
Не встретишь ты лица такого:
Что смотрит на тебя сурово,
Ненастоящего среди.
Серёжки выронив в лугах
И сняв сандалии,
Ловлю чутьём: где вьёт Яга
Дымок сандаловый.
Где кот мышкует по скирдам
В обнимку с месяцем,
Где мутной нечисти орда
По зыбям бесится.
Готово зелье из вина, –
Чай крепло слухами.
Народу всласть поизвела, –
Ух, филин ухает!
Полёт прозрачен, как слюда,
Храним эклогами
Сивилл. Узнала по следам:
Ждёт милый в логове.
Я отпускаю тетиву, –
И ливень стрелами.
Как изловчилась пить во рву
С листа опрелого.
В кровь полосует брюхо мгле
Косою молнией.
Рассвет сквозь рану заалел.
- Проснись же, больно мне.
Под сапогом ехидничает снег.
Бреду, не возвращая взгляда с неба.
Щенок – защитник даже и от снега,
Он ничего не знает о весне.
Мой ласковый и преданный щенок
Бросается на скрип под сапогами...
Ах, не рычи, ведь нет спасенья даме
Среди зимы, где каждый одинок.
Колючая, запутанная сеть
Меж мной и звёздами по всей планете,
Удержат мёртвой хваткой в этой сети,
Как мне бы ни хотелось улететь.
По узкому, скрипучему пути
Брести мне, оступаясь так и эдак,
Ловить созвездья сквозь сплетенья веток
И ни одной беды не обойти.
Январь не переменится уже...
Расти, щенок! И снег, ехидно смейся...
На небе кровоточит Бетельгейзе,
Мерцая в унисон моей душе.
Рационально
Построив день,
И виртуально
Осмыслив сирень,
Специально
Не погасив свет,
И машинально
Усвоив совет,
Она ритуально
Надела туфли.
«Оригинально» –
Сказала Руфь ей.
Чуть сексуально
Отставив зад,
Весьма опально
Встретив пассат,
Вышла на улицу,
Как каждый день,
Пустив по лицу
Похотливость и лень.
Сухой земли растрескалась кора –
Скупым дождём напиться нету сил,
Летит лист ржавый в небе средь могил:
Пришла его погибели пора...
Дохнул в пустыню жаркий суховей,
Стовратных Фив овеял древний плен,
Усохла жизнь среди печальных стен:
Там ползал Солнца ядовитый змей,
Чей взгляд – огонь, а кожа как вода,
Движенье – луч, не меркнущий в пыли.
Там плач рабов, забитых до крови
Теней не тронет больше никогда.
Земля свята от жреческих молитв,
От вечных тайн могущественной лжи,
И жухлый лист взволнованно дрожит,
Теням внимая павших в пору битв.
Печать величья золотом черна –
Веками бремя тяжкое копить.
Меср-аль-Кехира жив и будет жить,
И Га-ка-Пта – священная страна!
В мире, полном пшеницы и льна,
Ночь хрустальная очень темна.
Не светись понапрасну, лён –
Ни один из нас не влюблён.
Но один из нас хвор и слаб,
Он боится нептичьих лап.
Видел он непонятный сон,
Будто кто–то в него влюблён.
Этот лён, этот мир во тьме
Поворачивается ко мне.
Раскрывает трава глаза,
И у ног шелестит гроза.
Полыхнёт и растает ночь.
Белый лён улетает прочь.
Я напьюся пшеничной в хлам.
Я тебя никому не отдам.
Пусть это будет не река, а рука.
Что ты ей сможешь дать?
Какую печаль, что так глубока?
Тихо скрипнет кровать,
Ноги ты свесишь и в воду войдешь,
В далекую даль пойдешь
По линии жизни большой, чужой –
Маленький, небольшой.
Пусть это будет не гроза, а глаза.
Сможешь укрыться от них?
Это не дождь, это божья роса.
Темный светлеет лик...
Под клёном раскидистым уберегись,
Грому ты поклонись.
И взглядом высоким ответь на взгляд
Листьев. Они не спят.
Пусть это будет не заря, а зря.
Всё, что ни было – зря.
Реки впадают в пустые моря,
Грозы – в глушь ноября.
Выйди во двор и замри: зари
Ты не увидишь, замри.
Ход замедляют твои часы
У розовой полосы.
В небо превратилась бирюза,
Рву разлуки дни и километры
И… ловлю твой взгляд, как флюгер ветры, –
У любви красивые глаза.
Пашня ждёт. Целуются грачи.
По тебе иссохну родниками.
Ночь приколет к платью лунный камень.
У любви дыхание свечи.
Лето вышьет тысячи рубах,
Пряди трав сплетутся в арабески,
НА воду нашепчут перелески.
От любви усталость на губах.
Счастье, как бессовестно ты врёшь!
Головы цветов летят с порога,
Смотрит мать растерянно и строго.
У любви на тонких веках дрожь.
К осени написана пастель,
В раму сжато время и пространство,
Не вернётся прошлое из странствий.
У любви не тронута постель.
Маленькая душа, от роду нет пяти.
Мнётся пакет, шурша, вот и держи в горсти
Мягкого дурака, друга на пару лет.
Пара – два сапога.
Видишь, засыпан след...
Здесь драгоценен снег, словно невесты шлейф.
Месяц, твой оберег, на ночь заляжет в дрейф,
Выстудит мир дотла.
Звёздам на откуп – свет.
Медные удила, лошади только нет.
Значит, пешком январь будет твой город брать.
Словно дружина встарь, небо захватит рать.
Тихо, как по ковру, по переулкам вдоль
Год уползёт в нору и превратится в ноль.
Топчет порог рассвет, винных паров пурга
Сводит его на нет.
Месяцу на рога
Бог примерял колпак, только всего один.
Пробовал так и сяк, всяк остаётся клин.
Он бы надел мешок, но мешковину всю
Ночь заплела в клубок, вот и осталась ню...
Путается старик, узел не развязать.
Год пролетит как миг.
Это – как выпить дать.
Слова осели пеплом на губах -
Не принимает их капризная бумага!
И ветер так стыдливо, в попыхах
Умчался прочь, прошелестев:"Так надо..."
С зубовным скрежетом потрескалась душа,
И совесть персты вкладывает в раны.
А врач-язык облизывал, шурша
Калину губ, что были без изъяна...
Чиста бумага... пепел на губах
Съедает мыслей пыльные монетки.
И катарактой спелой на глазах
Застыла боль паршивой белой меткой...
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...340... ...350... ...360... ...370... 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 ...390... ...400... ...410... ...420... ...430...
|