|
|
Середина зимы
Позади.
Снегом
Запорошены мы.
Уходи –
Эхом.
Не задержишься здесь,
Ускользнёшь
В дымку.
Разукрашенный день
Краской 'ложь'.
Снимки
(порознь я, с кем-то ты)
Совмещать
Странно.
Ожидается стынь.
Сделан шаг –
Рано?!
Миражами оплесть,
Совместить
Тени.
Изощренная месть:
– Не в утиль
Темень!
Благодатью туман:
Нет следов
Зримых.
Закружила зима
Лет на сто...
– Имя?..
На губах, на снегу...
Заметёт
Скоро.
Предвещаемый гул
Трещин – лёд
Спорит
О дороге к весне,
О зиме
Тёплой.
Поздно выпавший снег –
В белый мел
Топи!
Трудно сделанный шаг
Поглотил,
Скомкал.
Примеряет душа
Странный стиль.
Кромку
Нарисованных дней
Исказит
Пустошь.
Сожаленье. В вине –
Горечь зим
Спустишь?!
Без сомнений в поток,
Где весна
В двери,
Искаженье – потом...
После сна
Смерит.
Середина зимы:
За окном
Снежно.
Обретаемый смысл
Страшных "НО"
Между
Строк, разбитых на ряд
Кривизной
Ритма.
Откровение? Зря:
Жди весной
Рытвин
На дороге во льду
Среди скал
Истин.
Неприятие дум.
Что искал,
Искру?..
Обожгла, не сдержал
На руке
Точка.
Больше нет рубежа –
Налегке
Строчки.
Пробежишься по ним,
Воскресишь
Горечь.
Послевкусие зим.
Неба синь
Вскоре.
Половмнка пути
По зиме
Странной,
Чтоб весенний мотив
Был бы смел.
Рваный?..
05.02.2007
05.02.2007
если бы я могла бежать быстрее рыси
я бы давно уже обогнала горизонт
со мной бы устраивали эстафеты мои мысли
в которых часто являться стал мне один пижон
а умея двери открывать одним взглядом
я могла бы к нему ещё быстрей добираться в обьятия
с холода с работы приезжая на каком-нибудь тридцать пятом
и под свитером его теплым руки греть ну вот опять я
не сумела научиться не чувствовать и не верить
как с горы высокой на каких-нибудь там скибордах
с нечеловеческой скоростью несутся мои амперы
вот такая на сегодняшний день у меня появилась мода
а ведь ещё и снов про него не было даже
только мысли в которых приходит ко мне так на поверхности
но уже так хотелось бы как в утренней манной каше
вместе с ним молоком вариться так горячо не клянясь в верности
У меня в организме обнаружен кирпич.
Как это произошло?
Целовались, помню, под фонарём.
Сколько всего прошло...
Ты обещала со мною быть,
Глупости говорить...
Как ты могла меня позабыть?
Может ли это быть?
И вот я лежу с кирпичом внутри.
А вокруг очень бело.
Иди, медсестричка, и посмотри,
Как мне тяжело.
Или не так: я, пожалуй, сам
К розовым небесам...
Но не пускает кирпич к небесам
И не уходит сам.
Моя дорогая, из всех минут
Найди хотя бы одну.
Я, дорогая, не так уж крут,
Скоро пойду ко дну.
Возьми что-нибудь потяжелей,
Сил своих не жалей:
Шарахни по мне и кирпич разбей.
Ну, дорогая, бей.
Страна, обделались мы снова...
Живи, не поднимая глаз.
Един Израиль полусонный,
Испания – двойнее нас.
Прикоснулась – ветка – к человеку.
Видно, хрупкой это очень нужно.
Может ей понадобился лекарь,
Или – человеческая дружба.
Может, ветке, хочется заплакать.
Чтоб её – немного пожалели,
Рассказать – как гнули и ломали,
снеги и февральские метели.
А быть может, ветка наклонилась,
пожалеть беднягу жестом мамы,
чтоб душа его не надломилась,
от беды,от человечьей драмы.
Поклонюсь – не уклонюсь от ветки.
Из живой, не вырежу свирели.
Кровь Земли, волнует наши клетки.
Мы одной – единой колыбели.
ах, какими тончайшими фразами
ткань взаимной иронии вышита...
чувства, вряд ли подвластные разуму,
кто-то свыше, наверное, вышептал
как молитву... чтоб жить твоим именем:
ныне, присно, вовеки и далее,
чтобы помнились – вечность, как минимум –
все мгновения счастья недавние...
Все дороги ведут в Рим,
а выводит только одна.
О чем это мы с тобой говорим,
едва пробудившись от сна?..
Неужели нет тем понежней,
чем превратности римских календ?
Есть кровать, неужели на ней
я твоих не касаюсь колен?..
Неужели так занят я
описать Палатинский холм
и латынь моего нытья
усыпляет твой женский пол?..
Неужели же Юний Брут
интересней, чем секс-канал?
Неужели степлился «брют»,
потому что полон бокал?..
Много тем предлагает Рим:
от кино – до альпийских лавин…
Так о чём мы с тобой говорим?
О любви,.. о любви,.. о любви…
Пока ты не выучил текст,
И знаешь о роли ты мало,
И мало известно о тех,
Кто выйдет на сцену к финалу,
Пока еще хочется жить,
И все за столом еще общим,
Пока ты чужое не обжил –
Уйди, заболей, откажись!
Пой с другом веселые песни,
Смеши всех до слез в водевиле,
Но если – всерьез и навылет –
Меняй режиссера и пьесу!
Пока и она не всерьез
Примерила длинное платье,
Но в сцене прощания – плачет,
А стоит ли что ее слез?..
Пока не премьера – прогоны,
Пока до исхода – два года –
Завой от предчувствия дикого,
Беги, хоть на радио диктором!
Но нет – ты увлекся сюжетом,
Забылся, свалял дурака,
Ты предан уже, но пока
Еще ты не знаешь об этом,
И не уследил, старина,
За ней ты – за жестом, за речью, –
Офелией, Ниной Заречной
Уходит с премьеры она.
Тебе был известен финал,
Ты знал, чем за это заплатишь,
Но девочка мерила платье –
И ты ничего не менял.
.
.
* * *
…Белая лебедь на Чистых Прудах…
Что-то ты плачешь?. Что-то ты стонешь?..
Воду зеленую крыльями тронешь –
Что-то ты ищешь в дрожащих кругах?
Стихнешь. Устанешь. Захочется спать.
Голову спрячешь. Доброе вспомнишь.
На воду белые перья уронишь –
Значит, пора уже снегу упасть…
– Что это – сон?, стих?..
– Осень… Зима… Спи…
.
«…Этот поезд уходит навек,
Этот поезд отходит в крушенье...»
И. М.
Сосед мой, Игорь Меламед,
Поэму пишет о бессоннице,
И ночью, босый, ко мне ломится –
Но у меня бессонниц нет.
Казалось бы, что должен я
Карандаши ломать в отчаянье,
И вслушиваться в шум дождя,
И в утлой рифме в ночь отчаливать;
Не от него ушла жена,
Не им забыт родимый угол,
Меня б бессонница должна
Казнить за то, что предал друга...
Но он, сосед мой, Меламед,
Он обобрал меня бессовестно –
Мою любовь, мой плач, мой бред –
Он все вогнал в свои «бессонницы»...
И для его больной души
Все, что не Музыка – вторично:
Не будет рельсы класть в глуши,
Но будет здесь глушить «столичную»...
А я умею быть любым,
Я уголь в топку засыпаю...
Чужою женщиной любим,
Я крепко, тупо засыпаю...
.
А в запой я ушёл в 38,
хоть куда-нибудь, но за тобой.
Я не помню, весна или осень
в душу хлынули тьмой золотой.
Восемь суток при полном параде,
что вы! – галстука с шеи не сняв,
истреблял я себя, тебя ради,
чтоб зимой наступила весна.
Чтобы вымерзло глупое сердце,
чтобы боль пересилила ложь,
и во вторник, – куда ему деться!
брызнул с неба январского дождь.
Ледяные сугробы раскисли,
почернела, белея, земля,
побежали весенние мысли,
ледяным отрезвленьем звеня.
Это что ж я такого наделал?
Видно, сам-то я тоже хорош,
если вижу я чёрное в белом,
а в любви лишь обманы и ложь?!
Я умылся, оделся, побрился,
я рванул за тобой, но, увы,
не дождалась моя декабристка
на просторах восставшей весны.
Между чётом судьбы и нечётом,
между решкой её и орлом,
между господом богом и чёртом,
не прошел я к тебе напролом.
И не то, чтоб удача пропала,
знать, колода была краплена,-
тебе бабка меня прогадала,
позабыв, как была влюблена.
До свиданья, весна или осень!
До свиданья, мой друг золотой!
Я душою устал в 38,
в 38 устал быть собой.
Засохший цветок на ладони внесу.
Ну вот, а теперь вставай.
Ты помнишь последнюю в мире весну,
Ударившую через край?
Тогда ты застыл, а теперь вставай.
Ты чуешь опять весну?
Ты видишь плывущий навстречу май,
Ромашковую белизну.
Всего ничего: лишь подняться с колен
И сделать навстречу шаг.
Тебя родниковое ждёт колье
И солнца янтарь в ушах.
Я твой великан, мой огромен шаг.
Но встань, лилипут, с колен.
Твоя травяная простая душа
Вплетается в душу мне.
Возьмёмся мы за руки: нам нипочём
Короткая смерть и лёд.
И сердцу оттаявшему горячо…
И лепестка полёт…
Прощай, палёная зима!
Сгорела кукла в страшном танце...
Как чужеродна хохлома
В твоём дырявом белом ранце.
Какие выгорят дела
У адвоката в старом платье?
Ни кока-колы, ни кола
В твоих нетопленых полатях.
Станцуй, залётная метель,
И покати шаром под лавкой!
Здесь мартом мается апрель
И в самокрутку сыплет травку.
Лишь птицы-тройки на шестке
Поют со скрипом о румянце.
Весна проснулась в гамаке
И греет нос протуберанцем.
Что я могу сказать о машине «Волга»:
О, это удивительная машина.
Я сидел на ней месяца два, короче, недолго.
Всё честь по чести: кузов, шины,
Двигатель, шаровая опора,
Что там ещё, лошадиные силы.
Внутри неё шумно, это шум мотора.
Снаружи кажется, что внутри красиво.
Но это не езда. Это не езда.
И это не автомобиль, я скажу точнее:
Это помесь мамонта с крейсером «Аврора».
Это бегемот с характером Бармалея.
Это два месяца личного позора.
Там слева ручка, я думал, это от капота.
Выяснилось, что это какая-то заслонка.
Ты говорил, это машина-зверь, Серёжа, что ты!
Это машина-пельмень, машина-пшенка.
И это не езда. Это не езда.
Мой сосед по подъезду Миша, этажом выше —
Человек приличный, ни отнять, ни прибавить.
Не курит в лифте, не засовывает свитер в брюки.
Единственное «но» — сотрудник Гидрометцентра.
Каждым утром Мишу встречает такая вот волга.
Миша едет в центр, в Гидрометцентр.
Как он едет туда — я только предполагаю.
Но в результате мы имеем вот такие прогнозы.
Такие прогнозы, такую волгу, такую погоду.
Такой ипотечный кредит, такую Думу.
Такое радио, фильмы, футбол, магазины.
И прочее. Мы имеем такое прочее.
Другой мой сосед Ринат Тахирыч
Всегда с вдохновеньем говорит о своей работе.
Он говорит: «Смотри, когда я ложу плитку...»
И сразу становится ясно: он её ложит.
И вот однажды сосед Ринат Тахирыч
Встречает интеллигентного Мишу в подъезде
И говорит ему вкрадчиво: «Слушай, Миша,
Ты, когда составляешь прогноз, ты в окошко смотришь?»
Никто. Никто не желает работать.
Учиться, учиться никто не жежелает.
Все заняты какими-то другими делами.
И все считают себя врачами и учителями.
Или я. Я ведь тоже — дитя застоя.
Гордиться особенно нечем: ну кто я?
Я — то же, я тоже как эта «Волга».
Клаксон, фюзеляж и вся недолга.
Вот тут — стоп. Это главная загадка века
Для меня, как драндулета и человека.
Как это так: индивид, которому нечем гордиться
При виде себе подобных — злится?
России верные сыны
Теперь страшнее инородцев
Для той потерянной страны,
За чью судьбу хотят бороться,
Где иностранцам – соль да хлеб
И распростёртые объятья,
Как будто целый мир ослеп
В своих «поклонах перед знатью» –
Ведь для потерянной страны
За чью судьбу хотят бороться,
Её достойные сыны
Давно страшнее инородцев…
Сколько потерянных лет,
Сколько занятий иных,
Сколько не видевших свет
Нежных свиданий ночных…
Сколько не отданных роз,
Сколько несказанных слов,
Сколько бессильных угроз –
Памяти скорбный улов.
Сколько дурацких шагов,
Сколько ненужных людей,
Сколько забытых врагов
Вместо забывших друзей.
Сколько колец на руке?
Сколько доходов за час?
Сколько в бегущей строке
Места осталось для нас?
По колее дрезиной –
малый остаток трасс.
Снег, уже некрасивый.
Неба гнилой окрас.
Раньше всегда летала.
Резвая, как метла.
Ртуть – из семьи металла,
жизнь согнуть не могла.
Сказочные ландшафты
словно поела моль.
Классика – нивы сжаты,
и по сусекам – ноль.
Путь до конца известен,
вывезла кривизна.
По городам и весям
чья-то идёт весна.
Вот и куплет допелся.
А сочинить – о ком?
Вот и кончились рельсы.
Дальше чуток пешком.
БАСНЯ
* * *
В скособоченной сторожке
На окошке хрен в лукошке,
А в сенях пасутся кошки -
Им пристало крыс ловить,
По околичной дорожке
Катят крашеные дрожки
Битый час по чайной ложке
Воск в ручей бессонный лить.
Как расстроенная скрипка,
Зябко скрипнула калитка,
Филин ухнул, как под пыткой,
На пороге забытья.
Льется воск и застывает
И бесшумно уплывает.
Что-то будет? Кто-то знает?
Кто ответит, не шутя?
По ручью плывут фигуры,
Вдоль ручья сидят авгуры,
Баламуты, балагуры,
Каждый сам себе сусам.
Ночь тревожна, ненадежна,
Заплутать в трёх соснах можно,
И плутов беспутных рожи
Замелькали тут и там.
А с болот взлетают утки
И порхают с кряком жутким,
Крепкозадая малютка
Приставляет к горлу нож.
Околесица несётся,
Может, кто-то и спасётся
И куда-то вознесётся...
Что с него потом возьмёшь?
А крутые крокодилы,
Отоварившись втихую,
Очумев вконец, пируют,
С плачем кушают козлов.
По слезинке, по росинке
По берёзке, по осинке
На дрова пошли лесинки,
Вот всего-то и делов.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...330... ...340... ...350... ...360... 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 ...380... ...390... ...400... ...410... ...420...
|
