|
|
Реки держаться, как руки…
Цветаева
По щекам потекли волосья,
В три ручья захлестали.
Красный нос, и не видно лица.
А с утра вся вода отошла, и ковры разостлали,
И по высохшей стали
Промчалась Поэма Конца.
Блеск стены за окном, в солнце отблеск какого-то света,
Всякий облик ответа почти невесом.
Под кроватью валяется сом
И глазами поэта
Озирает все это,
И дышит Обугленным ртом.
4.07.08 Москва
***
Под тем же небом, но в другом углу
Брезгливый дом оставлен и пустует.
И молчаливым кажется ведром
Прогнивший дом, проживший вхолостую
В сырой тоске. Никто так не живет!
Весь мир живет давно по-человечьи,
Все остальное заживо гниет,
Колени трет, и нет – не протестует.
Молчит вода. Деревья не скрипят.
И плоскость неба капельки глотает
Обратно внутрь. Торжественно следя,
Как новое ничто не вырастает.
Соломой вверх, преследуя тоску,
За поездом, что движет по квадрату,
Придумывают новую версту
С закатом позади и без возврата.
А впереди – истертый взглядом угл,
И под углом побег, глоток, рыданье…
Я в поезде живу, и этот гул
Мне заменяет всякое желанье.
Крылатых птиц из треугольных крыл
Я жалую за искусы шарманки,
И достаю ладошками до звезд,
Чтоб миру грез придумать расстоянье.
2.
Бутылкой вниз.
В одной стене – дыра.
Смотри туда! Там колющее небо.
Мой дом вверх дном,
И в черном мире «да»
Блеск – приговор свершается по средам.
Не опоздать.
Тебя в любом углу
Влекло одно – молитвенное счастье.
И извлекло. Все около – светло.
Внутри вино
Темно от всякой страсти.
…И где-то там мы в будущем живем.
Дай Бог нам жить за потолком и выше!
И никогда не поминать потом
Что гроб – мой дом, и детство в нем не дышит.
29.05.08. Поезд из Чухломы.
Ветерок, мороз и солнце,
Тонкая тропинка,
А над нею змейка вьется
С беленькою спинкой.
Ударяясь, он не плачет,
А совсем наоборот,
Выше прыгает и скачет
Веселя честной народ.
За эти прозрачные крылья,
За самые лучшие в мире,
Все люди ее полюбили, -
А их ведь еще и четыре!
Что за художник-чертежник
После дождя проходил -
Краской цветной осторожно
Дуги на небе чертил?
Две похожих рассыпушки,
Вкусом разным почему-то,
Сыплем в супчик или в кружку,
Лишь бы их не перепутать!
Четыре ноги, но короткие очень
У этой широкой владычицы ночи,
И много в ней неги, и много в ней ласки,
А также привычка рассказывать сказки.
Есть загадочка простая,
Слушай, я перечисляю
Что я вижу у него:
Ну, хвоста – ни одного,
Уши, нос, глаза и ротик,
Спинку, грудку и животик,
Пальцев в ручках дважды пять,..
Что, еще перечислять?
В масле жареной, вареной,
И в мундире, и печеной,
В пирогах, и как пюре,
В сентябре и в январе,
Круглой, в кубиках, лепёшкой
До чего вкусна ...!
Настала жара,
Светит яркое солнце
И вся детвора
В ней купаясь смеется.
Крышу я с собой ношу,
Укрываться не спешу,
Если будет сильный дождик,
Ну, тогда, конечно, можно…
29.01.07
Ответы вразбивку: картошка, солнце, речка, позёмка, зонтик, мяч, человечек, стрекоза, соль и сахар, кровать.
Заснеженные снегом тополя,
Разлапистые клены в шапках белых,
Поземкой припорошены поля,
Синички греют клювик неумело
Все с нового аккорда, с чистого листа…
Не потому ль печаль и маета?
Язык устал. Граница на замке.
Описываю сценку бытовую:
Служанка, в ожиданье поцелуя,
Стоит в прихожей на одной руке.
А вот еще: известный всем грузин
Фланирует по Невскому в кальсонах.
И барышни рыдают на балконах,
И слышен смех у входа в магазин.
Как будто бы и не было войны,
И не было печали и сомнений…
В простой травинке обнаружен гений,
В душе поэта – пеньюар жены.
Еще горит на севере пожар,
Еще летят туда атлеты в касках,
Пускай, а мне одну и ту же сказку
Рассказывает тульский самовар…
И мир в окошко бьется мотыльком,
И злой сосед кричит о пользе пьянства, –
Внутри меня сгущается пространство
Вонючим аргентинским табаком.
Но я устал, и мой сосед устал,
Язык устал, и бред не бесконечен…
Гасите эти грёбаные свечи,
Гасите этот идиотский бал!
Что за возраст наступил — не поймёшь.
Рвётся сердце, как вулкан, горячо.
Под ногами непонятная дрожь.
И по ком душа тоскует, о чём?
Отводила хоровод моих бед
по кладбищенским по серым степям.
Нынче время Нецветов, Неконфет,
и словечко украду — Безтебя.
Жить ли дальше мне и как — не вопрос.
Запишусь не в монастырь, так в у-шу,
подарю себе букет синих роз,
эпитафию сама напишу.
Съешь ещё, Манечка. Ещё пирожок.
За маму и братика, ну же, дружок.
Тебя мы растили, растили.
А поцеловать-то забыли
(Целует). И вот ещё что: погоди уходить.
Твой папа ушёл-не вернулся служить.
Ты вот возьми эти крошки
И птичек побалуй немножко.
Быть может, твой папа синичкою стал.
Быть может, он среди них – генерал.
(Вздыхает.) А ты у нас – балерина.
А я похожу ещё, поверчусь.
Тут похозяйствую, там подлечусь.
Вот, скажете, баба Зина.
А я на руках вас носила…
У ларька с мороженым -
Помню, пела птица -
-И тебя я встретил.
Ты была похожа
На скульптуру девочки
На весеннем свете.
На свету особенном
Ты остановилась,
Ты взяла стаканчик.
А потом всё сдвинулось,
И тебя взял за руку
Некрасивый мальчик.
И я понял с ужасом:
Никогда на свете
Я тебя не встречу.
Даже если вместе
В лифте мы застрянем -
Просто не замечу.
Буду щёлкать кнопками,
Говорить по связи,
Тихо материться…
Хоть приснилась ты бы мне.
Хоть ненастоящая.
Ничего не снится.
Навеяно "Соседкой":
http://www.stihi.ru/2008/12/17/2141
Немного Солнца
Эх, за что же это мне! -
В прошлом месяце жене
Я сказал, что у соседки
Очень миленькие детки
И довольно странный взгляд, -
А теперь и сам не рад.
Днями целыми грызёт:
- Ваня тоже не урод!
Да и я – не молодуха, -
Но ещё и не старуха!
Ну, и что, какой-то взгляд? -
Мой страннее во стократ!..
Что я сделал, ё-ма-ё!
Что за ревность у неё!
Подхожу и так и этак:
- Да, забудь про этих деток!
И про странные глаза,
Я без умысла сказал!..
Но проснулись в ней теперь
Сразу ангел, чёрт и зверь!
Достаётся очень крепко
Даже обуви и кепке -
И надел не как всегда,
И пошёл, никак, туда...
А волнуюсь, может, я
От такого, вот, житья!
Что придумать бы такое
Мне для прежнего покоя! -
Если выход не найду,
То к соседке и уйду...
дек, 2008
Венеция к ночи
Спускала вечерА к воде,
как лодки в воду,
Венеция, сестра звезде
в придонном своде...
И водным стянутый лучом
под ветхой кровлей,
тот город с ночью обручён
над чёрной кровью.
Спуск лестниц к бликам на воде,
к багровым пятнам,
приблизил городской предел
к речным закатам.
Канал – как вены вдоль разрез.
Мост – вод венчанье.
На чернокровье – из небес
блесны мерцанье.
Спускалась вЕчером к воде
венчанной тенью,
чтоб в сумеречной чехарде
омыть смятенье...
Видение музыки
Сначала дождь хлестал и лил потоком с крыши,
и я глядел в квадрат окна и долго слышал,
как бьются прутья струй дождя в мембрану кровли,
и я не знал ещё тогда, что всё запомню...
И я не знал ещё тогда, что всё замечу
из памяти, как из окна, где я жёг свечи,
и капал воск на нотный лист стекла за рамой,
и музыка и дождь лились сначала гаммой.
Под говор ставень, ветра гул и скрып качельный
вдруг стало можно угадать – виолончели!
Они молились, и клялись, и проклинали,
в созвучьях с воском и дождём вдруг застывали.
И обретали вечность, что дождём размыта,
она в картоне ль, в глине ль, иль соломой крыта:
клавиатур, клавиров пыль, волокна досок,
смычков, истёршихся средь струн, как Вещий Посох,
застыли немо под дождём сухою раной
и встали мощно предо мной стеной органа -
- дождливой влагою дыша близ виадуков,
виолончельная душа – лепнина звуков...
Мерцая в сумрачном нутре углём в камине,
свечи зрачок – кошачий глаз желто-карминный.
...Но вот из-за стены дождя – всё вновь иначе:
виденье звуков стало вдруг Стеною Плача,
но вот и плач уже застыл, как воск на нотах,
и стал рельефом на дожде, нектаром в сотах...
И вот уже дождя совсем почти не слышно,
лишь кошкой лунный луч скользит по мокрым крышам...
26.10.08
Как в дверь вошел, так ты в неё и вышел.
Извечное всемирное устройство.
Как ты устал! Как ты, однако, выжил?
Тебя не видел я, пожалуй, лет что…двадцать.
А то и тридцать… Ветер, беспокойство.
У нас здесь холодно. Сегодня минус двадцать.
А то и тридцать. Мировые войны.
Войска архангелов: пехота и на крыльях.
А, впрочем, всё одно. Я сплю спокойно.
И, знаешь, вижу сны, как те, из детства.
Я помню сон: Меня в шкафу закрыли.
И я боялся: просижу всё детство.
Но, вроде, вышел… И живу, и выжил…
Боялся только, не увижу толком
Тебя… И маму… Катю не увижу.
А вот – увидел. Облака пустые.
Смотри, везут. Смотри, погибших сколько.
И шлемы их, и крылья золотые...
Девочка думает: я ли одна?
Очень боится расплакаться.
Радуга мне из-за туч не видна,
Облачко мне не представится.
Гром напугал, прогремела гроза,
Ангел не виден за кромкою.
«Я тебя… вижу…, – он тихо сказал,
Ласково так…, – Без тебя мне нельзя.
Юная, вечная, тонкая.»
Проводила я сегодня день вчерашний
И сложила кучу дел себе в загашник
День был он тихим, незаметным, даже длинным
Не запишут на века в дощечках глиняных
Птичкам пшенки я насыпала в кормушки
Веселилась я на дружеской пирушке
Ближе к вечеру сама гостей встречала,
Ближе к ночи книжку добрую читала.
Я слепила, словно пряник, два стишочка,
Залепила их в два глиняных горшочка,
Как дозреют, раскупорю и открою,
Крылья дам, и душу с сердцем успокою.
***
Голубь обгладывал кости вареной курицы.
Куры гуляли вдоль параллельной улицы,
Голос с балкона молился Христу неистово,
Мальчик глядел с дерев и вот так насвистывал:
"Сварено варево, ветром закружено, воротом...
Воротом стиснуто, треснуто светлостью, совестью...
Сольностью взвинчено, ветром опять закружено.
Много у Бога... как много всего хорошего!"
Голубь седой взлетел в черный сгусток сумерек,
Куры взглянули умно в свой сон и съежились,
Голос обрел лицо и взирал на улицу,
Мальчик рыдал: «Как много всего хорошего!»
Сварено варево, ветром закружено, воротом...
Воротом стиснуто, небом, земным экватором.
Все на местах. Ни одной, не единой щелочки!
Мальчик под дуб хоронит от куры косточки.
13.02.2008 Москва
***
От тебя до тебя живая,
Прежде возраста пожилая,
Не кощунствую – возражаю:
Я люблю, а не
Обожаю.
***
Присабачусь к немой табличке
«Здесь работал большой поэт».
И, всплакнув о его величие,
Вдруг забуду, что было птичьего
В этом мире, какого нет.
***
Мотался за море-морей
Пока жена его постилась.
Здесь ничего не изменилось,
Лишь стали женщины старей.
Летит лимонно-белый снег,
Юлит-метет метель-колдунья,
Деревья, ночь, тоска, безлунье,
Мороз…, окна пустой ковчег –
И в вязкой пустоте портрета
Лик в окруженьи плотном света –
Архангел? призрак? человек?
Толстощёкый мальчик
Бегает по лужам,
А за ним послушно
В воздухе – змея.
Он кричит от счастья,
Весел и простужен.
Брызги – выше солнца…
Мальчик – это я.
Весь рукав у куртки
Перепачкан мелом,
Мир далёк, как звёзды,
Нежность затая,
Парень сжал девчонку
Крепко, неумело…
Шепот – громче крика…
Это тоже я.
Сочиню я сказку
В ритме, в цвете, в звуке,
Как на сонный город
Наползает ночь,
Как темнеет небо,
Как слабеют руки,
Как смотрю на сына…
Сын уходит прочь…
А старик, счастливой
Памятью нагружен,
Смотрит, как пылают
Облаков края,
Смотрит, как мальчишка
Бегает по лужам…
Брызги – выше солнца…
Мальчик – это я.
2009-01-11 15:515 и 3 / Гаркавая Людмила Валентиновна ( Uchilka)
Последний огонь утрачен.
Обиды в запас – на силос.
И не было всё иначе,
всё так же текло, катилось
рекой – в океан песка.
Тоскую почти по-собачьи
о том, что во сне приснилось.
И снилась она же. Тоска.
В следующей жизни обещаю тебе
Научиться играть на трубе.
Обещаю тебе никогда не болеть
И почти совсем не стареть.
Обещаю тебе, приходя к Москвину,
Не смотреть на его жену.
Обещаю ребенка с тобой завести
До двадцати пяти.
Я тебе это всё не раз обещал,
Но выходит, что я опоздал.
И выходит, что ты не простишь меня
И уйдешь, обиду храня.
Ты уходишь в прозрачный холодный лес,
И мне кажется: мир исчез.
И мне кажется, будто всё впереди,
Когда всё уже позади.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...170... ...180... ...190... ...200... ...210... 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 ...230... ...240... ...250... ...260... ...300... ...350... ...400...
|