|
|
можно я не буду умной, говорливой, гордою,
щебетуньей-птичкой, хлопотуньей – всё бы в дом,
надоело танцевать под песню долгую,
и певуньей надоело быть мне! в лом!
можно я не буду ежедневно с тихой нежностью
снизу вверх взирать, короновать на царство,
умиляться ласково пустой небрежности
и прощать внезапное коварство!
можно я не буду как обычно тёмной ночкою
ворожить над ранами твоими горькими,
целовать морщинку, что кровавой строчкою
через сердце – сил нет жить разборками!
можно я побуду нынче вредной, бесшабашною,
глупой и капризной, впрямь упрямой кошкою –
буду спать до полудня и нагло шашнями
развлекаться, и икру есть ложками!
не скакать туда-сюда! раз! из огня да в полымя,
лень лелеять шёлком в пуховых подушках,
можно, чтоб позлить, в пушистой шубке голою
по проспекту – нос утру подружкам!
можно я прикинусь ненадолго дурой ветренной,
буду знать слов только пять, ну шесть, не более,
в роль войдя, прикроюсь жалкими отрепьями
и с обрыва вниз – бултых! не больно мне
задыхаться смехом под водой, молчать, царапая
грудь и в бел песочек уходя по горлышко,
глядь, на берегу мой пес завоет, лапою
морду утирая – глупый, солнышко,
ведь теперь мне и тепло, и радостно, и солнечно,
не воплю блондинистой дурной вороною,
выступленье дур – ах, наконец! – закончилось,
кто куда, я – с ржавою короною –
по полям-долам златым, насвистывая весело
марш солдатиков, из олова которые,
и пуста качалка – бархатное креслице –
и пусты все проводы на «Скорую»…
можно, я не буду больше умницей?
Любить людей и видеть,
И вызов принимать.
Пусть невесомы нити,
Но жизнь не ходит вспять.
Не кругом, по спирали…
Не шар и не квадрат…
Мы просто долго спали,
Никто не виноват.
Мне некуда идти… И, в общем, не к кому.
Домой? – Тоска. К тебе? Ты занята.
Как жаль, не сын наш шлёпает пинетками,
а дождь по крыше…
Истина взята
служанкой всем, для удовлетворенья
самих себя послушной плотью дней,
а я стою перед открытой дверью
и не хочу увидеть, что за ней.
Поэт – пароль для входа в сумасшедший
дом, где от уха
жив отдельно глаз,
язык же запускает буквы- шершни
в рифмованные: то фокстрот, то вальс.
И не успеть ему к ковчегу Ноя,
да и успел, где тварь ему возьмешь?
Вот он и корчит из себя героя, –
на теле жизни золотая вошь.
Не плачется. Не пишется. Не спится.
Ты – не со мной...
Ты, как всегда, умна.
Всплывает, искажая наши лица
изломанною булкой или пиццей
над пиром одиночества Луна…
Роковые красавцы, безумные наши поэты,
Как вам хочется быть, словно принцы, на белом коне.
Появляетесь вы, первым солнцем весенним согреты,
Чтоб на грешной земле жить бесстрастно при полной луне.
Ваши мысли чисты, в них ни грана фатального знака.
Красный плащ на плечах, а в руках обязательно терн.
Пахнут ладаном ваши ладони. С чего бы, однако,
Так топорщится что-то немного повыше колен?
Вы бредете домой, по дороге давая обеты
Дульсинее, иль как там по имени, вашей жене,
Там тепло и уют получить, и, должно быть, обеды.
Даже ужин подать мы всегда вам готовы вполне.
Но когда по ночам вы сопите блаженно в подушку,
Взяв от нас перед сном знак супружества, барский оброк,
Ускользают от вас наши странные женские души,
Бросив бренное тело вам словно насмешку в залог.
* Строго говоря, это продолжение к стихотворению
"Роковые красавицы, умницы и поэтессы..."
Автор: corvus
ОРИГИНАЛ:
http://kotlet.net/article.php?story=20021011010557403
...На белом песке у воды
Оставила лошадь следы,
И кто-то, уверен и молод,
Шёл следом за ней, бросив повод.
Я видела их на лугу,
Они провожали Луну,
Закутавшись в бархатный ветер,
Вдвоём на вишнёвом рассвете.
Мальчишка кудрявый, босой
Святой упивался росой,
И в волны мерцающей гривы
Лицо окунал он, счастливый...
Глаза налились жутью,
Он на асфальтовом ложе.
На теле струпья, будто
Он сбрасывает кожу.
Взгляните на страдальца!
Лицо атакуют мошки,
А он ласкает пальцы
Своей больной гармошки.
Мотив пропитан болью,
Сам придумал, наверно.
Мотив как рана с солью,
Как бритвою по нервам.
Мужик хватает жирный
Коленки недотроги...
У нищего в прошлой жизни
Тоже были ноги.
А птицы целуются с небом,
Бабье приветствуют лето.
Вокруг так много хлеба
И ультрафиолета.
И смех как колокольца,
И видела лишь кошка
Как умерли под солнцем
Калека и гармошка.
.* * *(Из драматической поэмы)Комната Дон Кихота.Д о н К и х о т стоит у окна, всматриваясь во что-то, невидимое нам.Входит Х о з я и н, с торчащим из-за пояса большим кухонным ножом. Дон Кихот стоит все так же, не двигаясь, всматриваясь во что-то за окном. Хозяин останавливается в нерешительности. Пауза. Д о н К и х о т (глядя в окно) : ...Ах, Испания! — больно глазу:Твои реки, леса, поля!.. (Луис Скафати (Luis Scafati), ….-…., Argentina, ок. 1960) Х о з я и н (растерянно) : ...Все, согласно, сеньор, указуБарселонского короля... Пауза. (Решившись)...Вот, сейчас бы... на досуге...Не пора ль... за все услуги...Дон Кихот медленно поворачивается, поднимает на Хозяина тяжелый взгляд. Хозяин начинает пятиться к двери Д о н К и х о т (очень просто, по-человечески) : Везли ль, хоть раз, тебя из боя,В крови, в повозке маркитантской?.. (постепенно повышая тон)...А смерть плясала ль над тобоюС кривою саблей мавританской?!. Х о з я и н (продолжая пятиться, перепуганно) :...Так я ведь... Так это... Да что же я, Боже?.. (выскакивает за дверь.) Д о н К и х о т (гремя ему вслед) :...И твой ятаган тебе не поможет!.. Оставшись один. Дон Кихот вновь поворачивается к окну. Однако, в дверях снова слышен какой-то шум; Дон Кихот в гневе оборачивается — в дверях стоит А л ь д о н с а. Она смотрит, не отрываясь на Дон Кихота, тот тоже вглядывается в ее лицо, как бы стараясь что-то вспомнить... Д о н К и х о т (вглядываясь) : ...Где я видел эти глаза?..Черты лица эти?.. (как бы отмахиваясь от наваждения) ...Бред и вздор!.. А л ь д о н с а :...Ровно двенадцать лет назадМне было четырнадцать лет, сеньор!..«...Как тебя звать?..» — вы спросили меня... Д о н К и х о т : «...Альдонса...» — ответила ты, краснея... А л ь д о н с а : «...Знай, — вы сказали, — с этого дня...» Д о н К и х о т :«...Имя твое — навсегда — Дульсинея!..»...Девочке с мельницы благодаряВдруг я обрел и свободу, и крылья, —Я ей сказал: «Королева моя!..» —Помнишь ли ты ч т о тебе говорил я?.. А л ь д о н с а :Вы говорили сеньор умно,Только, просеивая зерно,Думаешь больше о боли в плечах,Чем о других, извините, вещах... ( Рене де Пов (René de Pauw), 1887-1946, Бельгия, 1944 ) Она поворачивается, чтобы уйти. Дон Кихот делает движение — задержать ее. Она останавливается....Хоть нечем мне гордиться,Хоть устаю изрядно,Но было, знатный рыцарь,Все в жизни мне понятно...Жила себе п р и в ы ч н о,И вдруг — стихи, молитвы —Разбил чтоб паралич вас! —Портреты, клятвы, битвы!..... И стыдно как!.. Известно —«Инфанта у лохани»!..... «Невинная невеста» —Ведь это я — в романе?.....И всякие вдруг мысли,Мол, как теперь мне жить...И хочется от жизни —От этой — мне завыть!.....Пойду я: вроде, звали...Белье мне надо выжать......Ох, если бы вы знали,Как я вас ненавижу!.. Дон Кихот смотрит ей вслед, затем — долго смотрит на портрет Дульсинеи. Затемнение.В темноте слышен шум, как будто кто-то упал; звон — что-то разбилось. Г о л о с С а н ч о (кричит) : ...За лекарем пошлите, ваша милость! —Вновь рана старая в груди его открылась... (Марсель Норт (Marcel North), 1909-1990, Швейцария, ок. 1940 ).
Мой бог, мой дядя или чёрт,
Мой самый странный, самый главный.
Как за калитку кровь течёт
Из редкостной, широкой раны,
Как я, в зелёном пальтеце,
С медведем плюшевым в обнимку,
И не кровинки на лице,
И кажется, что фотоснимку
По крайней мере – сотня лет.
И ты – старик. Чего бояться.
Гляди, как проникает свет
Сквозь желтизну прозрачных пальцев,
И дядя смотрит на тебя
Так одобрительно сурово,
Твоя великая судьба
Не стоит брошенного слова.
И слово, вот оно, смотри,
Всё исчезая, не исчезнет,
Оно покоится внутри
Твоей спасительной болезни.
А дядя был. А дядя пил.
И крякал после каждой стопки.
А после дядя говорил:
"Твои шаги не так уж робки.
И ты пойдешь, как я – до дна.
А там – пусть кто-нибудь рассудит…"
Бабахнет фототишина
Из ослепительных орудий,
И вздрогнет время. Голос твой:
"Снимаю, приготовься, снято!"
И белый свет встает стеной,
И жизнь свечением объята.
(А дядя был.) И был ещё
В коробке, маленькой и плоской –
Барахтающийся горячо
Жучок в продольную полоску…
Возвращаясь с дружеской вечеринки и
сочиняя по обыкновению на ходу стихи,
поэт угодил в ужасную автокатастрофу
и обрёл неожиданный конец.
* * * Пыхтел во тьме каток дорожный, Имея тепленький асфальт, И счастье было так возможно, Но из асфальта не достать. А так мечталось, так хотелось, И что в итоге? – Бестолочь! И, обретя навзрыд двухмерность, Поэт из тела вышел прочь. . . . Один оплыл прогорклым жиром, Другой пропел, как свиристель, Нас упакуют по ранжиру -Кого-то в дуб, кого-то в ель.
Я отпиваю из стакана
И вижу, вижу таракана.
Глядит он на меня в упор,
Как я гляжу на всякий вздор:
Как член СП – на эпигона,
Как великан – на Бибигона.
Глядит и говорит он мне:
«А помнишь, раньше, на коне
Ты всех копытами топтал?
И меткой пулей ты стрелял?
Как неприступную брал крепость
И проверял у спирта крепость?
Ну а сейчас: ну кем ты стал?
Я ночью твой протез украл,
А ты портвейн как воду хлещешь.
Черты твои не человечьи!
Подумай: кто из нас хозяин
И высшей благости достоин?»
Ты бредишь, юный таракан.
Я свой протез кладу в стакан.
Стакан стоит на верхней полке.
Его там охраняют волки.
И дед фарфоровый с ружьем.
А мы с тобой мед пиво пьем,
А не портвейн. Дурак усатый!
Ступал бы лучше ты в солдаты.
Ты на себя глядел при свете?...
Взгляни!
Ну а меня же нет на свете.
И нет, и не было ни разу.
Я вымысел. Пустая фраза.
Есть таракан, и есть поэт.
А человека в мире нет.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...640... ...650... ...660... ...670... 680 681 682 683 684 685 686 687 688 689 690 ...700... ...710... ...720... ...730... ...750... ...800... ...850...
|