Это было, было 

Глава первая.  

Проводы. 

Июнь 1965 год. Одесса. 

Игорь проснулся оттого, что правая его щека и ухо начали нагреваться, как будто кто-то увеличительным стеклом начал прижигать вышеуказанные части его тела. Открыв глаза, он увидал, что солнце, договорившись с ветром который приоткрыл занавесь на открытом высоком окне, протянуло свой лучи и положило их на щеку и ухо Игоря. По началу это было приятно, но затем солнышко, видя, что Игорь не встаёт, а оно уже в зените, по-видимому, рассердилось на такое проявление лени со стороны Игоря и слегка прижгло его. Не больно, но настойчиво. 

Игорь сел на постели, с удовольствием, как это бывает, только, у молодых и здоровых парней, потянулся. Потом, из положения «сидя» упал вперёд в позицию «Упор лежа». Несколько раз отжался, сперва на кулаках, потом на пальцах рук. Затем вскочил и переместился под холодный душ. Напор воды, на удивление, был хороший. У Игоря в первый момент перехватило дыхание от холодной воды, но через пару секунд организм адаптировался, и чувство блаженства охватило Игоря. Он крутился под тугими струями душа, напевая какую-то мелодию, которая ему очень нравилась, но он не помнил, как она называется. Знал, что её исполняет Луи Армстронг. Он находился под душем до тех пор, пока на его теле не появились пупырышки, как на неженских огурчиках. Он выключил воду, большим махровым полотенцем вытерся насухо, причесал волосы вперёд, ( он носил короткую стрижку, модную в то время, называемую «Акула» ) и одевшись вышел на кухню. 

Родителей не было, они куда-то ушли, на столе стоял обязательный утренний стакан кипячёного молока, на тарелочке лежали четыре свежее испечённых сырника. Рядом со стаканом с молоком лежала какая-то бумажка.  

Игорь засунул в рот сырник, сделал глоток молока и, взяв в руку бумажку увидал, что это повестка из военкомата. Как только он понял это, его настроение резко испортилось. Как вы сами понимаете, служить в Армии он не хотел и несколько раз подъезжал к своему отцу с просьбой откосить его службы в Армии. Но отец Игоря наотрез отказался это делать, хотя имел такую возможность. Генерал-майор авиации, лётчик испытатель, последние годы, до выхода в отставку, служивший начальником штаба Воздушной Армии, он мог с помощью одного, двух звонков своим друзьям сделать так, чтобы Игорю дали отсрочку на год. А за этот год Игорь смог бы поступить в институт, в котором была военная кафедра, и, проучившись в институте, и время не потерял бы и офицером запаса стал. Но отец был твёрд, он считал, что каждый молодой человек должен прослужить в Армии положенный срок. И только отслужив, этот молодой человек может считаться мужчиной. 

Игорь очень любил своего отца, уважал его мнение и во всём пытался ему подражать. Но в душе Армии слегка побаивался, считал, что напрасно потеряет три года. В то время срок службы в сухопутных войсках и в авиации составлял три года, в военно-морском флоте – четыре года. Мало того Игорь был влюблён. Он повстречал девушку, в которую втрескался по уши, их роман развивался по всем законам жанра, то есть плавно перетёк от букетно-конфетного периода к постельному периоду с перспективой женитьбы. И призыв в Армию ломал эти планы Игоря. 

После окончания автомобильно-дорожного техникума, Игоря и его троих друзей направили на работу в Автобусный парк, где они и трудились механиками, по сей день. 

Сегодня Игорь должен был заступать на смену, работал он по графику двенадцать часов через тридцать шесть, и в восемь вечера должен быть на работе. Сегодня, уже заступил на сутки его друг Саша, работавший механиком КТП в том же парке. Игорь, закончив завтракать, позвонил Саше на работу. Тот взял трубку сразу. 

-Привет Сань, это Игорь – тусклым голосом начал он разговор, – представляешь, мне пришла повестка из военкомата на завтра на десять утра. 

– Привет Игого – бодренько отозвался Саша, – мне, тоже, принесли повестку и, тоже, на десять утра завтра. Но, – продолжал Саша,- мне, до тебя, звонил Портос (наш соученик по техникуму и друг Костя Протосеня) и сообщил, что ему и Кову, тоже, притащили повестки в тот же военкомат на то же время. В группе, с Игорем и Сашей, учились двое ребят с похожими фамилиями,- Колесник и Колесников. Второй и получил прозвище Ков. 

– Значит, завтра встречаемся в военкомате, а там и решим, что нам делать, – резюмировал разговор Игорь. 

-А что мы можем решить? – удручённо спросил Саша и продолжил – единственная надежда на то, что отложат призыв по какой-нибудь причине, но это нереально. Короче, до завтра, – закончил он разговор и отключился. 

Игорь положил трубку. Известие о том, что всё-таки уходят в Армию все четверо друзей и однокашников, его немного взбодрило. Ещё добавила оптимизма предстоящая встреча с любимой девушкой в шесть вечера, за два часа до начала работы. Но, за эти два часа, можно многое успеть, тем более встречаются они в квартире любимой, родители которой уехали и будут обратно только к часу ночи. Они вдвоём, свободная хата, – предел мечтаний любого парня. 

Любимую девушку Игоря звали Радмила. Родители её белорусы, отец полковник, служил в штабе Одесского военного округа, мать домохозяйка. У Рады, так её называл Игорь, ещё была сестра Аня, превредное создание возрастом в четырнадцать лет. Только, общаясь с Аней, Игорь узнал, как влияет переходной возраст на девиц. Хорошо, что Радыны родители взяли её с собой. То есть, Игорю ничего не мешало насладиться полностью тем временем, что они пробудут наедине с Радой. Эта мысль заставляла его сердце биться чаще. Рада была высокой, примерно сто семьдесят сантиметров, с длинными, стройными ногами, осиной талией. На её лице, особенно, выделялись её огромные серо-стального цвета глаза, украшенные длинными и пушистыми ресницами. Они, как два бездонных озера притягивали к себе, и в них хотелось утонуть. Несколько крупноватый нос на фоне этих глаз пропадал, не портя её милого личика окружённого шелковистыми, пепельными волосами уложенными, всегда, со вкусом. Эта очаровательная головка сидела на длинной и удивительно нежной шейке, которая плавно перетекала в покатые плечи и высокую грудь. Кожа у неё была такая нежная, что просвечивалась. На груди кожа напоминала телесного цвета мрамор, только тёплый и живой, абсолютно, без изъянов, только под левой грудью в месте, где грудь плавной округлостью переходит в мягкий животик, была маленькая, круглая родинка. Грудь у неё была идеальной формы, округлая, стоячая с нежными розовыми сосками, упругая и чувствительная. Игорь, больше всего на свете, любил целовать её грудь, ощущая языком, как её соски реагируют на его поцелуи. Если ему удавалось засыпать с Радой, то заснуть он мог только тогда, когда в его руке, доверчиво, лежала её грудь. 

Сегодня, конечно, о таком счастье мечтать и не приходилось, так как у них было, всего, два часа. Да всего, но целых два часа. У Игоря от этих мыслей сердце начинало работать как мотор гоночной машины, – быстро и мощно. А когда он представил себе, что на три года будет лишён свиданий с Радой, ужас обуял всё его существо. Только, когда он подержал повестку военкомата в руках, он понял неотвратимость потери, которая его ожидает в ближайшем будущем. 

Игорь бросил взгляд на часы, они показывали три часа дня. Он взял тарелку из-под сырников, чтобы помыть её и под ней увидал сложенную вдвое бумажку. Развернув её, он нашёл в ней три рубля и несколько строк, судя по почерку написанных отцом. В записке отец сообщал, что они с мамой пошли на приём к маминому врачу, его он просит купить хлеба и колбаски и соорудить себе тормозок на работу самостоятельно.  

Помыв тарелку и стакан, надев шорты и майку, натянув сандалии на босу ногу, Игорь побежал в магазин находящийся напротив его дома. Народу в магазине было мало, и он, быстро, купил буханку свежего хлеба, сто пятьдесят грамм докторской колбасы, два плавленых сырка. Дома приготовил себе двухэтажный бутерброд с колбасой, маленький бутерброд для чая с плавленым сырком, вскипятил чайник и заварил себе в литровом термосе чай. Посмотрев на часы, мысленно чертыхнулся, стрелка на часах не хотела двигаться, стояла как приклеенная и показывала четыре часа дня, как казалось Игорю, вечно.  

Делать дома было нечего, а показываться на глаза родителей Рады он не хотел, чтобы не натолкнуть их на подозрения. Поэтому Игорь взял с книжной полки, наугад, книгу и завалился на диван, чтобы убить полтора часа до свидания с Радой. Раскрыв солидный фолиант он увидал, что это была книга А.А Игнатьева «50 лет в строю». Со свойственным всем молодым людям максимализмом он уже хотел отнести книгу обратно на полку, но, начав читать, так увлёкся, что с трудом заставил себя отложить книгу без четверти шесть. Пяти минут ему хватило, чтобы собраться и без двух минут шесть он постучался в квартиру Рады. Дверь открылась мгновенно, как будто кто-то стоял за дверью и ждал, когда же он постучит. Рада, открыв дверь, схватила его за руку, буквально втащила внутрь, закрыла дверь и бросилась Игорю на шею. 

Ну что же ты, так долго, – шептала она ему в ухо, – родители уже полчаса как уехали.  

Привет Радочка, извини, готовился на работу, – в перерывах между поцелуями, – проговорил Игорь ведя Раду в её комнату к её постели. 

Я бы тебя и сама приготовила, – расстёгивая ремень на его брюках и спуская их на пол, – дрожащим голосом проговорила она. 

Игорь лягнул ногой, и брюки куда-то улетели. Рада была в одном халатике, под ним даже не было белья, и когда Игорь дернул за шёлковый поясок халатика он, как по заказу, распахнулся, обнажив радостно заалевшими сосками, изумительно красивые груди Рады. 

Игорь тут же поймал губами сосок её левой груди, втянул его в рот и начал языком нежно его ласкать. Сосок тут же затвердел и вырос во рту, как бы, предлагая продолжать, не останавливаясь его ласкать. Но Игорь был опытным любовником. Он выпустил сосок и начал покрывать быстрыми мелкими поцелуями чувствительный около сосковый кружок, потом по спирали саму грудь, взасос поцеловал очаровательную родинку под левой грудью. Затем, резко переместившись, поймал губами сосок её правой груди и повторил с ним всё то, что он проделал с левым соском, одновременно взял её левую грудь в свою руку и слегка потискивая её и, поглаживая, не давал падать её нарастающему возбуждению. 

Ноги у Рады ослабли, и она легла на постель. Игорь, не выпуская изо рта сосок её правой груди, левой рукой начал поглаживать её лобок покрытый шелковистыми волосами. Её ноги сами раздвинулись, возбуждение их достигло апогея, она взяла в руку его возбужденный член и потянула его к тому месту, куда он давно был готов. И Игорь ворвался туда со всей мощью и желанием двадцатилетнего мужчины. Рада обхватила его ногами и выгнулась дугой. Она отдавалась ему со всей страстью на которую была способна, она не жалела ничего, ни себя, ни своего тела, ни своего голоса. И когда они достигли этой победной точки, вершины любви и наслаждения, Рада закричала так страстно, с такой радостью и таким торжеством в голосе, что Игорь испугался, не сделал ли он ей больно или неприятно…… 

Когда Игорь пришел в себя, Рада лежала рядом и на губах её блуждала лёгкая, счастливая улыбка. Она лежала, абсолютно, голая, не стесняясь и разметавшись по постели. Игорь смотрел на неё и любовался ей. 

Боже, – думал он, – какая же она красивая, какая женственная и какая страстная. 

Как же я смогу жить без неё целых три года? Это невозможно. И как сейчас ей сказать, что, может быть, через неделю мы расстанемся на три года. Даже представить себе тяжело. 

Три года!!! 

Рада открыла глаза и, не изменив позы улыбнулась Игорю. 

– Ой, Игорёшка! Как же я счастлива! Если бы ты, только знал, как же я люблю тебя, – обнимая Игоря за шею и прижимаясь к нему, проворковала Рада. 

– Да моя милая, – целуя Раду в шейку, ответил Игорь, – я тебя тоже очень, очень люблю. 

Рада положила голову Игорю на грудь, и начала поглаживать его рукой. 

-А мне сегодня повестку в военкомат на завтра принесли, – вдруг ляпнул Игорь и почувствовал, как после его слов напряглась Рада. 

– Понимаешь Радочка, – заторопился Игорь, – я звонил Сашке и ему тоже прислали повестку, и Портосу, и Кову. Завтра в десять утра мы встречаемся в военкомате. Ну, а потом, я тебе, точно скажу, заберут меня в Армию или нет. Пока, нет смысла так переживать. У нас была отсрочка до января, призыв в Армию только раз в году, обычно осенью. А до осени можно успеть сдать экзамены в институт с военкой. Тогда в Армию не заберут. 

Но Рада не слушала Игоря, она думала о чём-то своём и из её больших глаз тихо скатилась на грудь Игоря слеза. 

Игорь расстроился тоже.  

– Черт меня дёрнул сказать ей это сейчас, тем более через десять минут нужно вставать и бежать на работу, – думал про себя Игорь. Он обнял Раду и начал целовать её лицо, мокрое и солёное от слёз. 

– Ну, успокойся, Радочка, – бубнил он ей в ухо, – ну, пожалуйста. Если я тебя оставлю плачущей, то не смогу работать, а мне, уже, нужно собираться. Ну, миленькая, ну, пожалуйста. Приходи завтра к десяти к военкомату, там и решим с тобой, что будем делать дальше. Поверь, я тебя очень люблю и не хочу тебя потерять. 

– Хорошо, я не буду плакать, можешь спокойно идти на работу, – сквозь слёзы тихо сказала Рада. 

Игорь вскочил и начал одеваться, Рада тоже встала и, надев халатик, начала подавать Игорю его вещи разбросанные по всей квартире. Брюки, которые он лягнул при снимании, улетели, аж, в коридор. Наконец-то Игорь собрался, взял пакет со своим тормозком и, подойдя к двери, впился поцелуем в мягкие и такие податливые, сладкие губы Рады. Она приоткрыла рот и впустила в свой рот язык Игоря, который погрузился в необыкновенную нежность и сладость. Внизу у Игоря всё напряглось и, он понял, что если задержится хоть на минуту, то уйти, уже, не сможет. Взяв всю свою волю в кулак и изнасиловав себя, Игорь отлип от Рады и выскочил за дверь. 

На работу Игорь опоздал на пять минут, бригада слесарей была в сборе. Игорь быстро раздал им задания на смену и побежал к Сашке на КТП. У него, как раз, было затишье в работе. Они поздоровались, и Игорь присел на диванчик, стоящий рядом с рабочим столом Сашки. Если Игорь был напряжен, то Сашка был спокоен и расслаблен. 

Ну, ты чего, – начал Игорь, – уже смирился с мыслью, что загребут в Армию? 

Да нет, – расслаблено отвечал Саша, – просто мы, пока, имеем только повестку, которой нас приглашают в военкомат. Это может оказаться очередной проверкой документов, может, какие-то вопросы у них появились. Они могут промариновать нас некоторое время, да и отпустить с богом. Ты же знаешь, что призыв всегда был осенью, а сейчас, только июнь месяц. Так что не психуй. 

Да я и не психую, я уже смирился, – задумчиво проговорил Игорь, – у меня сегодня перед работой была встреча с Радой. Вот она то и запсиховала. 

Ну, я так и понял, – хохотнул Саня, – сходи в душ, а то от тебя пахнет как от быка, который, только, слез с тёлки. 

Тоже мне болтун зоотехник нашёлся, – отбрил Игорь, – откуда ты знаешь, как пахнет от быка после секса, если ты быков только на картинке, или в кино видел. Но в душ сходить, вообще-то, нужно, а то я весь потный. Значит Сань, завтра дождись меня и вместе в военкомат порулим. 

Договорились, вали в душ потный ты бычара, – не смог не съязвить Сашка. 

– Заткнись и займись делом, зоотехник. Пока, – сказал Борис, поднимаясь с диванчика. 

Он, действительно, пошёл в душ, в котором никого не было, встал под тугие струи воды и начал смывать с себя благородный пот, заработанный в изумительном сексе. Он стоял под душем, закрыв глаза, и представлял себе Раду. Это его так возбудило, что он, силой, начал прогонять эти картинки, которые возникали в его мозгу, иначе, если бы кто-нибудь вошёл в душевую Игорь выглядел бы по-глупому. 

Поэтому он включил холодную воду, которая отвлекла его от его мыслей и, вылез из-под душа. Вытершись, насухо, махровым полотенцем Игорь зашёл в свой стеклянный скворечник в зоне техобслуживания автобусов, сел за стол и занялся оформлением необходимой документации. Смена прошла спокойно, нештатных ситуаций не возникло, а наоборот, была возможность подремать за столом с двенадцати почти до трёх ночи. Такая возможность возникла потому, что автобусы, занаряженные для прохождения технического обслуживания не прибыли с линии. Утром после восьми, сдав смену дневникам, Игорь пошёл на КПП, где к нему присоединился Саша. Он уже помылся в душе и выглядел бодро. Они сели на трамвайчик и доехали до вокзала, там, на привокзальной площади зашли в кафе и выпили по чашке горячего кофе с молоком и заели очень свежим рогаликом. Вокзальные часы показывали половину десятого. Передумав садиться на трамвай, до военкомата нужно было проехать всего две остановки, они пешком направились к военкомату. Там их уже ждали их однокашники и друзья, – Портос и Ков. 

Встретившись, они обнялись, поделились новостями, высказали свои предположения относительно военкомата. Во время всего разговора Игорь крутил головой, осматривая подходы к военкомату, пока Сашка не ругнулся: «Та стой ты спокойно, не крутись, придет твоя тёлка, бычара . Сейчас только без десяти десять». 

И нужно сказать, что Санька как в воду глядел. Буквально, через минуту на тротуаре показалась Рада. Она шла походкой королевы. На ней была коротенькая юбочка, открывающая её длинные и стройные ноги, а боковой разрез на юбке ещё и показывал её сексуальные, покрытые лёгким загаром бёдра, которыми она покачивала при ходьбе в каком-то, удивительно завораживающем мужчин, ритме. Сверху не ней была надета синяя кофточка, пошитая по талии, которая наряду с осиной талией подчеркивала округлую и аккуратную попку. На ножках у неё были бежевые босоножки, состоящие из одних тоненьких лямочек на высоком каблучке-шпильке. В них её ступни выглядели, очень, нарядно с покрашенными красным лаком ноготочками. Её пепельные волосы были уложены в причёску «Паж», губы были накрашены, очень, яркой, розовой с перламутром помадой, в мочках её ушек, сверкали опалом, розоватые клипсы. 

У парней, при виде этой картины, челюсти поотваливались. Даже, любитель съязвить Сашка был поражён этой, с ног сшибающёй красотой Рады и, так же, застыл с отвалившейся челюстью. 

Первым в себя пришёл Игорь и, с распиравшим его чувством гордости за свою девушку, представил ей своих друзей. Все ребята, как могли, пытались сказать Раде какой-нибудь комплимент. Но, как показалось Игорю, ей больше всего понравилась фраза: «Вот это станок!!!» которую сказал Сашка вполголоса Игорю, а она услыхала. Поскольку парням, уже, нужно было заходить, Игорь усадил Раду на скамеечку у проходной военкомата, откуда, сразу, вышли двое солдат и уставились на Раду. 

Игорёшенька, постарайся поскорее, а то эти двое служивых об меня измозолят себе глаза, – прощебетала Рада, бросая игривые взгляды на солдат. 

Привыкай моя красавица, если не повезёт и я, скоро, таким буду – грустно заметил Игорь. 

Показав свои повестки солдату на проходной, они вошли в военкомат и, поскольку все, были направлены в один кабинет, так гурьбой и вошли. За столом сидел пожилой майор, который удивленно посмотрел на эту толпу. 

В чём дело? – спросил майор. 

Нас пригласили к вам, вот повестки, – вежливо отвечал Саша. Он был старше всех на год и, по умолчанию, ему было представлено право первого слова. 

Майор посмотрел повестки, затем открыл журнал и выдал нам по две новые повестки, каждому. 

Ну что, – сказал майор, – я вас поздравляю. Вы призываетесь в ряды вооружённых сил по специальному набору, как люди имеющие среднее специальное образование. Вас направят в специальную школу, где после трёхмесячного обучения из вас сделают военных специалистов с присвоением вам сержантского звания. Одна повестка вам дана, чтобы вы её предоставили по месту работы для расчета. Кстати, согласно закону, за вами сохраняется место вашей работы после демобилизации. Вам на работе обязаны выдать двухнедельное выходное пособие в размере вашего среднего заработка.  

Во второй повестке у вас указано, когда и куда явиться с вещами для отправки. 

Вопросы есть? 

Вопросов ни у кого не было, и нас отпустили. Потом, спустя год, Радмила рассказала Игорю, что мы вошли в здание военкомата с выражением мальчишек на лицах, а вышли с выражением на лицах мужчин. Это, конечно, было приятно слышать, но Игорь, хорошо знал, что до мужчин им ещё далеко. 

Не помню, сейчас, кто предложил пойти на море, но предложение с восторгом приняли и дружной толпой пошли на «Кирпичики» (район морского побережья) По дороге зашли в магазин купили два десятка французских свежайших булочек, четыре бутылки белого сухого «Алиготе», две братские могилы, ( 2 банки килек в томатном соусе) две бутылки лимонада и триста грамм зефира в шоколаде для Рады. Затем подождали Раду у её дома, куда она сбегала за купальником, и гурьбой прошли по Кирпичному переулку и спустились на побережье к самой воде. 

Там была скала из материкового ракушника, отвесно поднимающаяся на метров шесть в трех метрах от уровня прибоя. Когда-то Игорь со своим другом Аликом поднялись на эту скалу и заметили на её вершине выемку. Они, из старой арматуры, сделали себе инструмент, которым на месте этой выемки вырубили ровную площадку, размером шесть квадратных метров. Если кто-то лежал на этой площадке, его невозможно было увидеть ни с какой точки берега, а только с моря и то если отплыть от берега метров на сто. Игорь с Аликом вырубили, также, ступени в виде выемок, по ним легко можно было забраться на площадку. 

Когда все ребята спустились к воде, Игорь с Радой поднялись на площадку, где Рада постелила взятую из дома подстилку, там же вся компания разделась и оставила все свои вещи Поскольку, стрелка на часах приближалась к двенадцати, перед купанием решили перекусить и расположились на площадке. Разложили на подстилке купленные продукты и, выпив вина, закусывали его кильками в томатном соусе, заедая их свежей фрацузской булочкой. 

Портос предложил наловить мидий и пожарить их. Так как инициатива во все времена была наказуема, ему и поручили заняться этим. После перекуса, все слезли со скалы и кинулись в море. 

Вода была освежающая, девятнадцать градусов по Цельсию, зато солнышко жарило во всю. А прохладно было только в первый момент, когда входишь в воду, потом организм привыкает и, никакого холода, уже, не ощущаешь. Но какое наслаждение начинаешь испытывать, когда поталапавшись в воде минут пятнадцать, выходишь на берег и падаешь, лицом вниз, на белый морской песочек. Все твоё тело покрыто мелкими капельками морской воды, пахнущей морем и йодистыми водорослями, ты лежишь и, просто, физически чувствуешь, как солнце греет твое тело, собирая с него мелкие капельки моря и оставляя после них белесые пятнышки морской соли. Глаза твои невольно закрываются, и ты предаёшься дивной неге, которая охватывает всё твое существо, краем уха, как фон, ты слышишь, как волна за волной накатываются на берег, а затем, с тихим шелестом стекают обратно. И под эту вечную музыку моря думается и мечтается очень легко. 

Игорь с Радой, накупавшись, поднялись на площадку и легли рядом на подстилку, повернув головы друг к другу. В глазах Рады, переливаясь как морские волны, бушевало желание. Игорь придвинулся к ней поближе и начал целовать её губы, шею, грудь, отодвинув тряпичный треугольничек, закрывающий это произведение искусства. Рада отвечала на его поцелуи и была возбуждена не менее чем Игорь. Она повернулась к Игорю всем телом согнула в колене свою левую ногу, Игорь своей талией лег на эту ногу, прижавшись своим телом к телу Рады. В тот же миг Рада перекинула правую ногу через талию Игоря и Игорь, отодвинув в сторону полоску трусиков между ногами Рады, достал свой возбужденно пульсирующий член, нежно и ласково ввёл его в Раду. Она задрожала и прижалась к Игорю всем телом так, что Игорь испугался, не покалечат ли они друг друга. 

Но, прикрыв свои глаза веками, она потребовала действий, подсказывая это Игорю своими руками. Игорь начал действовать, сначала нежно и легонько, но Рада всё увеличивала и увеличивала темп. Началось то сумасшествие, что у них было вчерашним вечером. Оно повторялось тут, на этой площадке. И когда они оба, одновременно, достигли сверкающей вершины и, слились в едином встречном порыве, Рада не кричала, каким-то нечеловеческим усилием она стиснула зубами этот стон любви и крик её торжества. 

Они лежали на площадке умиротворённые и расслабленные. Солнышко, давно высушило и согрело их, а прибой продолжал свою вечную музыку. Под скалой были слышны голоса ребят, потянуло дымком. Это Портос насобирал мидий, нашёл где-то старый ржавый лист металла, высыпал на него раковины и развел под ним костёр. Затем, вымыв в море банку от килек, он складывал туда мясо мидий. После того как они от огня раскрывали створки своих раковин, он вытаскивал мясо мидии и клал его в баночку. 

Игорёшка, пошли купаться, – предложила Рада, приведя в порядок свой купальник. 

Игорь вскочил и, подав Раде руку, помог ей спуститься вниз на берег. Они бросились в воду и поплыли рядом за волнорез в открытое море. 

Ребята! Прошу Вас недолго, у меня мидии, почти, готовы, – прокричал им Портос, сложив руки рупором. 

Поплавав минут десять, они вернулись на берег и поднялись на площадку. Там уже был накрыт импровизированный стол с двумя баночками жареных мидий, сухим вином и французскими булочками. Отдельной кучкой, для Рады, лежал зефир в шоколаде и стояла бутылка лимонада.  

И они приступили к еде. Они пили вино и закусывали его мидиями, заедая французской булочкой. Постоянно нахваливая Портоса, не забывали рассказывать анекдоты и разные весёлые истории. 

Игорь, спокойный и умиротворённый смотрел на своих друзей, на свою любимую девушку и чувство любви к Раде и друзьям распирало его душу. И когда Сашка произнёс тост за Раду, как за самую красивую девушку, Игорь не выдержал и сделал заявление. 

Он сказал, что если Рада дождётся его один год, то, ровно через год, он сделает ей предложение и женится на ней. О чем он, официально, заявляет в кругу своих друзей. Тут же Сашка сказал, что будет свидетелем на их свадьбе и, провозгласил тост за жениха и невесту, как только все начали пить, заорал «Горько». Игорь и Рада поцеловались долгим поцелуем под аплодисменты друзей. Затем они ещё неоднократно купались, пили вино и ели мидии. Пробыли они на море, почти, до вечера и ушли после того, как солнце зашло за высокий берег. 

Проводив Раду домой, ребята попрощались и договорились созвониться на днях, когда с родителями согласуют дату проводов. Игорь поцеловал Раду под дружное «У-у-у» 

своих друзей и обещал позвонить ей после шести вечера. Затем направился домой. До дома Игоря было минут десять хода, во время которых он думал только о Раде. 

Но только он переступил порог дома, как мама начала его отчитывать, ушёл в военкомат, и целый день его нет. Они с папой уже извелись все от волнения. Игорь отвлёкся от приятных мыслей, стер с лица блаженную улыбку и начал извиняться перед родителями, приврав, что их возили в Гвардейское на экскурсию в казармы, показывали, как служба проходит у солдат. Потом, с друзьями, шли от Пересыпьского моста пешком. 

Отец внимательно посмотрел на Игоря, улыбнулся и приказал: « Бросай трёп Игорь, докладывай, что в военкомате?» 

Игорь все рассказал отцу, отправка его назначена на двенадцатое июля. Завтра он отнесёт повестку на расчет в отдел кадров парка, получит расчет и все деньги отдаст им, чтобы они устроили ему проводы.  

Вот спасибо сынок, – язвительно заметил отец, – чтобы мы делали без твоих денег, наверное, с голоду с мамой померли. 

Да нет, не померли, – спокойно гнул свою линию Игорь, – но я считаю неправильным требовать у родителей денег на пьянку, даже, по самой убедительной причине. Мы с друзьями договорились устраивать проводы по очереди каждый день перед последним днём отправки. Получается восьмое, девятое, десятое и одиннадцатое июля. На какое число назначать мне?  

Зинуля, как ты думаешь, на девятое успеем? – спросил отец у мамы. 

Думаю, что да, – не сразу ответила мать, – только вы с Игорем в эту субботу на привоз сходите и купите мне всё, что я вам напишу. А я, до субботы, продумаю меню закусок, а с выпивкой разбирайтесь сами. 

На сколько кувертов накрывать стол? – с улыбкой спросил отец. 

Нас четверо, плюс четыре наших девушки, – подсчитывл Игорь, – сестра с мужем и непредвиденные гости. Всего, на четырнадцать человек. 

Стоп, стоп, стоп дорогой! – вдруг вскинулась мама, – какие девушки? У тебя, что, уже, есть девушка? 

Понимаешь ма, – заюлил Игорь, – у меня есть девушка. Зовут её Радмила. Она белоруска, отец у неё тоже военный, полковник. Мама у неё не работает, как и ты, домохозяйка. 

И давно у тебя девушка? – продолжала допрос мама, отец же, отвернувшись, усмехался в усы. 

Да уже месяца четыре встречаемся, – докладывал Игорь. 

Ну и на какой же стадии ваши отношения? – настороженно спросила она. 

Э-э-э, мы любим друг друга, и я, сегодня, пообещал ей, что если она меня год прождёт и не передумает, то я через год женюсь на ней. 

Надеюсь, она хоть не беременна. Ты мне это можешь пообещать? – в голосе мамы появился металл. 

Да, то есть, нет, твёрдо пообещать не могу, – проблеял Игорь, с ужасом, осознавая что мать расколола его. 

Всё ясно, давай жених договоримся, что ты, обязательно, представишь её нам, – серьезно выговаривала мать, – и, что ты не потеряешь, вконец, голову и не оставишь девочку беременной только потому, что она тебя любит. Проконсультируйся со своей сестрой как избежать такого развития событий. Она у нас кандидат медицинских наук, должна же быть от неё в семье польза. Мать встала и вышла из комнаты. 

Отец, наконец-то, прекратил себя сдерживать и расхохотался во весь голос. 

На удивлённый взгляд Игоря он, вытирая слёзы от смеха, сказал: «Не расстраивайся сын, мама позлиться да и отойдёт. Ты же знаешь, она у нас, очень, добрая и отходчивая. А вот по поводу твоей сестры, лихо она её приспособила к делу. Ой, не могу.» – и отец, продолжая смеяться, вышел из комнаты.  

Игорь вытер пот со лба и понял, что ему удалось всё рассказать родителям без скандала, что родители его поняли и примут любой выбор, который он сделает. На душе у него стало легко и спокойно. И он, ещё раз, убедился, что у него самые лучшие родители в мире, самые понимающие и душевные. Когда до него это дошло, огромная волна любви и нежности к родителям захлестнула его, вызвав на короткое мгновение слёзы на его глазах. Он вскочил со стула и вышел на кухню, где мама возилась у кухонного стола. Он подошёл к ней сзади и, обняв её поцеловал прямо в волосы на голове. В тот момент как он обнял маму, он понял, какая же она у него маленькая и до какой степени родная. И его сердце сжалось от этого пронзительного чувства. 

Иди уже, подлиза, – всхлипнув, сказала мать, – мне ещё ужин вам с папой нужно приготовить. Игорь чмокнул мать в щеку и вышел в кабинет отца, где стоял телефон. Он связался с друзьями и предупредил их, что девятое июля занято. Они гуляют у него на проводах девятого июля. 

Затем, он пошёл в ванную комнату и принял летний душ, смыв с себя солёную морскую воду. Только он успел вытереться, как мама позвала его и отца на ужин. Быстро проглотив пшённую кашку с кабаком и, выпив стакан чая, он поблагодарил мать и завалился спать. Только его голова коснулась подушки, как он уже спал крепким сном. 

Утром в половину девятого он был в гараже, отдал повестку в отдел кадров, там быстренько сляпали приказ о его увольнении по случаю призыва в ряды СА. Копию приказа он занёс в бухгалтерию, где ему посчитали его зарплату и выходное пособие. Получилась, довольно, крупная сумма, чуть больше двухсот рублей. Получив деньги в кассе, он сбегал в магазин напротив парка и купил всем бухгалтерам по шоколадке «Алёнка». Они пожелали ему хорошей службы и скорейшего возвращения. Поблагодарив девочек, он, уже, собрался уйти, как распахнулась дверь и, вошёл Сашка с теми же делами.  

Подожди меня, я, сейчас, получу деньги и, мы вместе выйдем, – попросил его Сашка. Девчонки, видя повестку Саши, аж, взвыли от возмущения. 

Бабоньки, – дурашливо голосила крашенная блондинка с большой грудью, – что же это такое? О чём думают руководители нашей страны? Самых здоровых и красивых парней забирают, а нам остаются какие-то недомерки. С кем детей рожать? С этими недомерками, что ли? 

Ой, Маринка, – смеясь ответила пожилая женщина, – тебе ли жаловаться. Да за тобой половина водителей бегают в парке, и ты можешь не опасаться, без мужского внимания не окажешься. 

Так то ж водители, а это механики, – мечтательно произнесла Маринка. 

И под этот весёлый трёп Саньку рассчитали и, сразу, выдали деньги. Игорь сказал, что шоколадом он девчонок уже отблагодарил, тогда Санька выскочил в магазин и купил бутылку «Советского шампанского» и вручил его девчонкам, чтобы выпили за нашу лёгкую службу. 

Выйдя из гаража, они зашли на КТП и позвонили Портосу домой, выяснив, что он еще не вернулся с работы, попросили маму Портоса передать ему, чтобы он позвонил Игорю домой когда вернётся. С Сашей договорились созвониться в два часа дня. Расстались они у Сашиного дома. 

Придя домой, Игорь доложил родителям что с работы уволен, вручил маме все деньги, потом начал цыганить десятку. Мать дала двадцать пять рублей и Игорь почувствовал себя Крезом. Он прошёл в свою комнату, переоделся в лёгкие, короткие шорты. Надел сандалии на босую ногу и собрался почитать книгу, но в этот момент раздался телефонный звонок. Привет Игого, – заурчал в трубке голос Портоса, – ты чо хотел? 

У меня к тебе несколько вопросов, – озадачил его Игорь, – ты решил с родителями дату проводов? Рассчитался ли ты с работой. И как ты смотришь на то, чтобы встретится на кирпичиках у спуска к морю в два часа. 

У меня сейчас Ков, – забубнил в трубку Портос, – по проводам. Мои накроют нам стол одиннадцатого, родители Кова готовятся на десятое, у тебя мы будем пьянствовать девятого, следовательно, начинать многодневное гуляние будем восьмого, у Саньки. С работой и я и Ков рассчитались, получили по паре копеек, будет чем в оставшиеся последние свободные денёчки стрелять. Предложение встретиться на кирпичиках в два дня принято. Будем. И Портос отключился. 

Игорь набрал номер телефона Саньки и изложил ему всё, что рассказал Портос. 

Саша согласился со всем и добавил, что около Кирпичиков купить вина невозможно, поэтому он купит у своего дома и привезёт, а они должны побеспокоиться о закуске. 

Игорь сказал, что организует этот вопрос и, Санька отключился. 

Игорь , положив трубку подошёл к матери и спросил нет ли у неё для него каких –нибудь заданий. 

Какие задания сынок, через две недели ты уйдёшь в Армию на три года, – подойдя к Игорю, мама обняла его и положила ему голову на грудь, в словах её слышались слёзы, – иди уже к друзьям, погуляйте эти две недели. Кто знает, будет ли у Вас возможность погулять, когда вы будете служить. А мы с папой, справимся сами. Игорь обнял маму и подняв её на руках, начал целовать её в щёки. 

А ну отпусти меня, бугай! – Запищала сдавленным голосом мать, – поставь немедленно на пол. Игорь, аккуратно, опустил её на пол. 

Боже, ну и здоровый ты Игорёха, чуть меня не придавил. Вот откормила бугая. 

Ма, не сердись, я же не хотел, – забасил Игорь оправдываясь. 

Вот и держи себя в руках, – с улыбкой продолжала наседать мать, – а то не посмотрю, что ты такой огромный, да и надаю тебе по заднице ремнём. 

Ну и, пожалуйста, – Игорь повернулся и выставил свой зад маме для экзекуции. 

Иди уже, Александр Матросов, – шлёпнув его ладошкой по подставленному заду, закончила разговор мать. 

Игорь взял спортивную сумку, кинул туда подстилку, плавки, ласты, маску и трубку, позвонил домой Раде. Её мать ответила ему, что Рада ещё не вернулась из института. В это время у неё в институте была сессия. Два экзамена она сдала, осталось сдать ещё три. Сессия кончалась седьмого июля. Борис попросил передать Раде, что он её ждет на Кирпичиках, если у неё появится возможность, то пусть придёт. Галина Васильевна обещала передать Раде это и, в свою очередь, спросила правда ли, что Игорь уходит в Армию. Игорь ответил, что это правда, что отправка назначена на двенадцатое. 

И сейчас, он с друзьями, гуляют последние денёчки на гражданке. 

Радына мать пожелала ему удачной службы и отключилась. Игорь пошёл к выходу и, уже, у самой двери мать поинтересовалась, когда он будет дома. Крикнув маме что вечером, Игорь вышел из дома. 

По дороге, в ближайшем гастрономе, он отоварился провиантом из расчёта на четверых, но когда к двум часам он подошёл к спуску к морю на Кирпичиках то увидал что все его друзья были с девушками. Игоря начали представлять им. Девушку Портоса звали Лида, это была невысокая блондинка с кудрявыми длинными волосами, уложенными в прическу «Белочка», несколько полновата, но полнота не портила её, на ней был лёгкий сарафанчик с глубоким декольте и Портос, раз за разом, нырял глазами в это декольте. Глаза у неё были голубые, носик кнопочкой. Она была весёлой и компанейской девушкой. 

Девушку Кова звали Ирина. Она была чуть ниже Кова с филигранной фигуркой, 

похожей на статуэтку, изготовленную в Африке в племени бушменов. На этой статуэтке отношение объёма талии к объёму бёдер находилось в пропорции один к четырём. Волосы у неё были черные, коротко подстриженные под мальчика, глаза карие с поволокой. На ней была светло-серая футболка, спортивные брюки, выгодно показывающие нижнюю часть её фигуры и подчеркивающие её длинные и стройные ноги, обутые в легкие бежевые сандалики. Ступня у неё, как у японки, была очень маленькой. Грудь у неё, так же, не впечатляла размером, зато была прекрасной формы, что позже, на пляже, определил Игорь. Зато, девушка Саньки полностью отвечала его вкусам. Ростом, они были, практически, одинаковы. Звали её Алла. Это была пушистая (как в то время называли полных и мягких женщин ) блондинка с длинными, цвета спелой пшеницы, волосами, уложенных сзади в какой-то пучок, с большими голубыми глазами, большой белой грудью, просто огромной задницей и мощными ляжками. Характер у неё был смешливый, она всегда была готова посмеяться, ни на кого не обижалась и смотрела на Сашку с обожанием в глазах. Сашка же, большой любитель пушистых женщин, каждую минуту старался прикоснуться к Царь-попе Алки, так про себя уже окрестил Игорь эту выдающуюся часть тела подруги Сашки. 

Когда все перезнакомились, Игорь заметил, что нужно опять бежать в гастроном за закуской, так как он рассчитывал на четверых. Никто из друзей не предупредил, что будет с девушкой. Все скинулись и Портос с Лидой отправились в магазин а все остальные потихоньку пошли к берегу. 

Сашка подошел к Игорю и сказал, что они все были в восторге от того, как Игорь и Рада устроились на площадке в прошлый раз. Теперь, каждый из его друзей хочет воспользоваться в тех же целях площадкой, а поскольку Игорь сегодня один, то ему там делать не чего. Игорь аж покраснел от такого разговора, но потом спросил, как им удалось подсмотреть. Сашка рассказал, что Портос, когда собирал мидии отплыл от берега метров на семьдесят, а там глубина метров пять. Вот он когда выныривал и высунулся из воды по пояс и увидал, что ты с Радкой вытворяешь на площадке, ну естественно не удержался и отплыл ещё метров на двадцать, а потом уже наблюдал за вами, не высовываясь из воды. 

А потом, когда вернулся, нам всё и рассказал. Вот мы и решили воспользоваться твоим опытом. 

Вот сукины дети, – со смехом сказал Игорь, – вы, надеюсь, своим девицам не рассказали этого. И не дай бог кому-то из вас вякнуть об этом Раде. Разобижусь на всю жизнь. 

Да ты что, Игого, – с обидой отвечал Санька, – ведь не враги мы тебе, а друзья. 

Я сразу сказал всем, чтобы об этом никому ни слова, могила. Если кто-нибудь, хоть, полслова мявкнет, я тому, лично, кое-что оторву. Потом всю жизнь будет фальцетом разговаривать. 

В этот момент их догнали Портос с Лидой. Они все вместе залезли на площадку, переоделись сами и спустились к воде, затем после того как переоделись девочки, помогли им спуститься к воде и всей гурьбой бросились в море. Вода была тёплая, возможно градусов двадцать, двадцать два, небо было синие, синие и на нём торжественно пылало солнце согревая людей, море и растения на берегу и в море. Вода была чистая, на дне просматривался каждый камешек. Большой черный бычек-сурман, с белой каёмочкой на плавниках, лениво устроился на светло желтом камне ракушника, лежащем на морском дне, и дремал, греясь в лучах солнца проникающих сквозь толщу воды и согревающих морское дно. Мидии, облепившие подводные скалы и бетонные массивы, открывали и закрывали створки своих раковин, процеживая через себя и фильтруя воду. На отдельных островках песчаного дна можно было заметить глося, который зарывшись в песок, охотился за мальками феринки. В зарослях водорослей, деловито, боком, куда-то по своим делам, спешил черноморский краб, который тут же становился в боевую позицию, высоко подняв свои клешни и раскрыв их, если видел, что на него кто-то нападает. Переливаясь перламутром, рыба-игла, извиваясь змейкой, скользила над полями мидий. Она может жить только в очень чистой воде, которую мидии отфильтровали. Где-то, метрах в пяти, сверкнула чешуёй стайка скумбрии или кефали и мгновенно исчезла. А над всем этим бездонная синь неба и ритмичный шум волн набегающих на берег. 

Выкупавшись, Игорь лежал на горячем песочке, с завистью наблюдая, как его друзья, пара за парой поднимались на площадку, а его Рады все ещё не было. 

Ну ничего, – подумал он, – не всё коту масленица, а ребята имеют полное право. 

Им, как и мне, через две недели отправка. Куда нас судьба занесёт, никто не знает. Поэтому нужно нахвататься наперёд и моря, и солнца, и любви. Время было около четырёх часов дня и Сашка с Аллой, уже побывав на площадке, предложили Игорю, вместе с ними накрыть на стол. Возле моря аппетит становиться зверским, и все уже хотят выпить и перекусить. 

Они быстро достали из сумок провиант, и пока Алла занималась изготовлением бутербродов и сервировкой импровизированного стола, они с Сашей открывали бутылки с сухим белым молдавским вином «Фитяска» и нашим «Алиготе». Спустя десять минут за столом сидели, обнимая друг друга, молодые, красивые и здоровые люди которые пили сухое вино, ели все, что купили и шутили без остановки. И над их столом, словно, извергался вулкан молодой энергией, бьющей через край. Анекдоты, шутки, рассказы, дружный хохот, время от времени сорванный с сочных губ любимых поцелуй и мерный, могучий рокот моря. Игорю казалось, что лучше минут в его жизни не было, его душа хотела песни. Покрутив головой, он увидал неподалёку компанию парней, у которых была гитара. Игорь подошёл к парням и попросил на несколько минут инструмент. 

Когда он вернулся к своим с гитарой, девчонки заверещали от удовольствия. Игорь сел рядом с Сашей, взял пару аккордов и запел с хрипотцой песню. Кто был её автор, он не помнил. Но она отвечала, именно, этому моменту, который они с друзьями переживали. 

Возьму я в руки автомат и каску, 

В защитную окрашенную краску, 

Ударю шаг по улочкам горбатым, 

Как просто стать солдатом, солдатом. 

Забуду все домашние заботы, 

Не нужно ни зарплаты, ни работы, 

Иду себе, играя автоматом, 

Как просто быть солдатом, солдатом. 

А если что не так, не наше дело, 

Как говорится, Родина велела, 

Как просто быть ни в чём не виноватым, 

Совсем простым солдатом, солдатом. 

Последние две строчки его друзья подхватывали и пели хором. Игорь смотрел на молодые и такие красивые лица своих друзей, их девушек, которые жили сейчас одним порывом, одними мыслями и мечтами, и он понял, что эти моменты бывают в жизни очень редко и их нужно запомнить и сохранить в своей душе. Время уходило, солнце склонялось к горизонту, но ещё грело. Игорь вернул гитару и, надев маску и ласты нырнул в море. Проплыв под водой метров тридцать он вынырнул и лег на воду раскинувшись, только слегка пошевеливая ластами, потому, что ноги утяжелённые ластами стремились погрузиться в воду. Время уже было более семи вечера, а его Рады всё не было. Игорю почему-то стало обидно. Что у неё за срочные дела, что она не смогла прийти? Он прогнал эти мысли и, почувствовав, что подмерзает, развернулся и кролем поплыл к берегу. За его корпусом поднялся водяной бурун, как за винтами катера. Всё было выпито и съедено. Ребята и девочки начали собираться. Кто-то предложил встретиться на бац-майдане в парке и потанцевать, но никто не проявил желания и предложение заглохло. Зато договорились встретиться завтра здесь, прямо, с утра, как только кто освободится от дел, сразу сюда. Распределили чего и сколько нужно купить. 

Ребятам и девочкам, видимо, понравилась площадка, на постройку которой Игорь с Аликом потратили кучу времени и сил. Расставаться начали наверху. Ков и Портос со своими девочками сели на трамвай, Игорь с Сашей и Аллой пошли пешком до второй станции, там Игорь повернул домой, а Санька пошёл провожать Аллу до дома. Оказалось, что жили они рядом. Зайдя домой, Игорь оповестил родителей о своём прибытии, отказался от предложения мамы поужинать и зашел в свою комнату, уселся за письменным столом, снял телефонную трубку и позвонил Раде. Трубку сняла её мама и на вопрос Игоря передала ли она Раде, что её Игорь ждал, она сказала, что всё сообщила, но Рада вернулась из института с головной болью и легла. Сейчас она спит.  

Игорь попросил маму, чтобы Рада позвонила ему, как только она проснётся. Мать обещала передать Раде просьбу Игоря. Он просидел у телефона ещё около часа, а потом прошёл в комнату родителей, где на диванчике сидел отец, рядом с ним склоняя голову к нему на грудь и подобрав ноги под себя, сидела мама. Они смотрели какой-то фильм по телевизору. Игорь сел рядом с отцом с другой стороны и так же прижался к нему и склонил голову ему на грудь. Отец обнял, обоих, руками и счастливо вздохнул. 

Ну, наконец-то собрались все там, где нужно, – ни к кому, конкретно, не обращаясь, сказал он. Потом, взъерошив волосы на голове Игоря, добавил: «Волос у тебя сынок как проволока, наверное, с утра и до вечера торчите с друзьями на море?» 

Та нет па, – ответил Игорь, – вчера и сегодня с обеда, а завтра планируем с утра. 

Но это, только, в том случае если у Вас для меня не будет никаких заданий. 

Нет, особых заданий не предвидится, – продолжал отец, – с утра, только, купи и занеси домой семь бутылок водки, три бутылки коньяка, и с десяток бутылок лимонада и столько же «Куяльника». Это очень полезная минеральная водичка. После, доложишь маме и можешь бежать к друзьям. 

Есть мой генерал, – рявкнул Игорь и увидав, как заворочалась на папином плече мама, которая засыпала мгновенно, шепотом добавил, – что-то ваше кино меня не вдохновляет. Я пошёл в душ и спать. 

В душевой чтобы не отогнать сон, он сделал тёплую водичку, смыл с себя морскую соль и, помыв голову, вытерся махровым полотенцем. 

Спустя минут пять, он спал мёртвым сном. 

Утром, как только открылся магазин, он уже был внутри купил всё, что ему вчера сказал отец. С трудом, все это поместилось в двух авоськах и, было очень тяжело нести. Ручки авосек врезались в ладони, и пока он донёс, у него на руках осталось по багровому рубцу. 

Они держались до вечера. Получив инструкции у мамы, куда поставить бутылки, и расставив их согласно полученным инструкциям, холодильник, балкон, кухня, он был свободен. Затем позвонил Раде. Трубку взяла, опять, её мама, которая сообщила Игорю, что Рада пошла к какой-то соученице, готовится к экзамену. Игорь, опять, попросил передать Раде, что он будет на море. Если у неё будет свободное время пусть подойдет. Она знает куда. Радына мама заверила его, что обязательно всё передаст. Поблагодарив её, Игорь отсоединился. 

Когда, к десяти часам Игорь пришёл на море, на месте уже была вся компания. Игоря кольнула зависть. Все ребята с девочками, а он опять один. А когда узнал, что все девчонки, под разными предлогами, освободились от работы, чуть не заплакал от обиды. Умом он понимал, что Раде нужно сдать сессию, но ему так хотелось быть с ней. Но всё-таки одна хорошая новость была. Кову, где-то по знакомстве подогнали восемь билетов на  

«Серенаду солнечной долины» где весь фильм звучит музыка Глена Миллера. Так что завтра они идут в летний кинотеатр на Дерибасовской смотреть знаменитый американский фильм. День прошёл как обычно, они купались, загорали, собирали мидии, жарили их и ели, запивая белым, сухим вином. Ребята использовали площадку вместе со своими подругами полным ходом. Всё это расстроило Игоря и, он ушёл раньше всех, сославшись на то, что ему нужно помогать родителям. Придя домой и приняв душ, он позвонил Раде. Опять трубку взяла мать и опять сказала, что Рада ещё не вернулась от соученицы. Игорь, очень вежливо, попросил маму, чтобы она передала Раде, что он ждёт её звонка. Мать Рады всегда доброжелательно относилась к Игорю, считала его серьёзным молодым человеком. Поэтому он ничего не заподозрил, хотя смутные сомнения терзали его душу. Прождав до девяти вечера у телефона и не дождавшись звонка от Рады, Игорь вышел из дома и направился к дому Рады. По дороге он насобирал полкармана маленьких камешков. Рада жила на третьем этаже и окна её комнаты выходили на улицу. У них было два сигнала которыми он мог вызвать её на улицу. Это был бандитский свист типа Фиу-фить, или маленький камушек в её окно. Подойдя к её дому он увидал, что окно её комнаты светится. Он кинул камешек в окно и попал. Через минуту в комнате погас свет и через мгновение загорелся снова. Игорь понял что Рада дома и что она обязательно появится на улице. Ждал он минут двадцать, через двадцать минут он увидал Раду вместе с её сестрой Аней, которые выйдя со двора пошли прогулочным шагом по улице. Игорь, так же, заметил, что за прогулкой дочерей наблюдает мать, стоя на балконе. Теперь он убедился, что не зря сомневался. Он по другой стороне улицы догнал девчонок и когда они ушли из поля зрения их мамочки, догнал их. 

Дай Аньке денег на молочный коктейль с мороженным, а не то она не отцепится. – попросила целуя его Рада. Игорь вручил Ане три рубля и добавил, что сдачи не нужно. Вредная девица поскакала к кафе, а Игорь с Радой присели на лавочке в тёмной аллее сквера. Первые несколько минут говорить они не могли, так как их рты были заняты затяжным и возбуждающим поцелуем. Наконец отлипнув друг от друга и отдышавшись Игорь наконец-то смог спросить: 

«В чём дело, Рада, куда ты пропала? Ты же знаешь, что у меня остались считанные денёчки на свободе. Мы с ребятами с утра и до вечера проводим на Кирпичиках. С ребятами, постоянно, есть их девочки, а я один. Меня уже жаба задавила. Тебе, что твоя мама ничего не передавала от меня?» 

« Игорёчек, ничего мне мама не передавала, – зачастила Рада, обняв Игоря, – мне вообще кажется, что она что-то заподозрила. У меня с месячными задержка была на пару дней, вот она и начала думать, что мы с тобой ну, это, ну живём, в общем, как мужчина с женщиной. Я молчала как партизан, и вот, вчера, у меня начались месячные, да так обильно, что, просто, спасу нет. Маменька, вроде бы, успокоилась, но вчера со мной имел беседу отец. Он меня предупредил, что парням, в основном, нужно только это. И как только они этого добьются от девушки, то, сразу же, её бросают. Игорёк, ты же не бросишь меня?» – её огромные глаза уставились на Игоря. 

Никогда в жизни я не брошу тебя, а через год на тебе женюсь, – серьёзно сказал Игорь и опять крепко и страстно её поцеловал. Потом Игорь залез в карман и достал оттуда портмоне. Вынул из него календарь на 1965 и1966 года и сказал Раде: « Вот видишь, в следующем году семнадцатого июля будет пятница, а я приеду, не смотря ни на что, в среду пятнадцатого июля, это самое позднее. Может быть, мне удастся приехать раньше и, мы с тобой подадим заявление во Дворец бракосочетаний. Солдата, согласно закону, расписывают в день подачи заявления. Я вчера об этом поговорил со своими родителями. Они всё знают и хотят с тобой познакомиться». 

Как всё? – и даже в темноте Игорь увидал, как её лицо запылало как маленький костёр, – что, всё, всё? 

Да, так получилось, но ты не смущайся, – обнимая и прижимая к себе Раду, шептал в её ушко Игорь, – мои родители не ханжи и понимают, что мы взрослые люди и любим друг друга. А хочешь, мы завтра подадим заявление в ЗАГС и поставим дату регистрации через год. 

Мне кажется Игорь, что ты прав, – тихо отвечала Рада, – не нужно торопиться, может быть я или ты встретим других, кого будем любить ещё больше чем любим друг друга сейчас. Ты же мне будешь писать? А я тебе буду отвечать. Мы проверим наши чувства и через год ни у тебя, ни у меня никаких сомнений не останется. 

Рада, мы завтра идём с тобой на «Серенаду солнечной долины» в летний кинотеатр на Дерибасовской, – между поцелуями сообщил ей Игорь, – я в восемь вечера буду ждать тебя у твоего дома. Домой к тебе заходить не буду. Видеть не хочу твою маменьку. 

В это время к ним подошла сестра Рады и своим вредным голоском изрекла: «Хватит зажиматься, любовнички, Радка пора домой, а не то мама мне допрос устроит. Я могу не выдержать и расколоться. 

А почём у некоторых девчонок стоит помолчать как партизан на допросе в гестапо? – поинтересовался Игорь. 

Три рубля – оценила своё молчание нахальная девица. 

Есть только два, берёшь, – предложил Игорь. 

Только ради любимой сестры, – выхватывая деньги из руки Игоря, пробурчала эта мелкая шантажистка. 

Анька, имей совесть, отдай Игорю деньги, – удивлённо приказала Рада, – если не отдашь, я с тобой разговаривать не буду. 

Ладно, ладно, отдам, не плач, обидели твоего Игорёчка, – и она протянула деньги Игорю. Игорь накрыл деньги своёй рукой и сделал вид, что забрал их, сам же зажал деньги в ладошке Радыной сестры и подмигнул ей. Вредное создание, мгновенно, сообразило, что делать и в ответ, так же, подмигнуло Игорю. Успокоившись, Рада поднялась со скамейки и они, втроём, пошли к её дому. Не доходя до дома, Игорь с Радой поцеловались, причём, вредное создание таращилось с видимым удовольствием на это действо. Затем, они расстались, договорившись встретиться завтра. 

Через четверть часа Игорь был дома, выпил обязательный стакан молока, быстро помылся и с хорошим настроением завалился в постель. Через минуту он спал богатырским сном. 

Следующий день Игорь провёл с друзьями на море, правда, их девушек уже не было. На вопрос Игоря, куда они дели девиц, Портос объяснил, что они должны привести себя в порядок, поэтому решили пропустить валяние на солнце у моря. Но ребятам и самим было весело, они, уже, по цвету кожи, напоминали негров. Белыми у них были только ступни ног снизу и белки их глаз сверху. Они пляжились до четырёх дня, а Санька, увидав девушку с объёмной задницей, пошёл кадрить её и договорился встретиться с ней послезавтра, совсем забыв, что послезавтра у него проводы, на которые он пригласил Аллу. В начале пятого дня они собрали свои вещи и поднялись в город. Если на море в это наиболее знойное время жары не ощущаешь, то, поднявшись наверх,, они пошли по Французскому бульвару, где даже густая тень от канадских клёнов не спасала от жары. И когда у киностудии они наткнулись на бочку с холодным пивом, они как кони на водопое, пропустили через себя по три кружки пива. Охладив, таким образом, свои организмы, с животами напоминавшими животы беременных женщин, они потащились по домам. 

Где-то около семи часов вечера, Игорь начал приводить себя в порядок и готовиться к свиданию. Прежде всего, он отгладил свои чёрные, узкие брюки через влажную марлечку. Стрелка на брюках была такая, что наткнись на неё муха, её бы разрезало пополам. Затем попросил мать погладить ему его шелковую рубашку, с большим отложным воротом, фисташкового цвета разрисованную пальмами, он и сам мог, но не любил гладить рубашки. Затем протёр влажной тряпкой свои остроносые итальянские, чёрные туфли, – предмет зависти всех его друзей и начистил их гуталином до зеркального блеска, заполировав бархоткой. Достал из шкафа новые нейлоновые носки, модной в то время расцветки, – разноцветными ромбами и начал одеваться. Когда эта процедура была окончена, он взглянул в зеркало и увидал в нём высокого, широкоплечего, с серо-стального цвета глазами, с короткой стрижкой брюнета. Его черные узкие брюки выгодно подчеркивали его длинные и сильные ноги, а фисташковая рубаха, ворот которой, слегка, стягивал модный, в то время, галстук-шнурок с серебристой пряжечкой вместо узла, и в сверкающих остроносых туфлях. Из заднего кармана брюк, опять же в соответствии с тогдашней модой, выглядывала полосочка белого носового платка. Критически оглядев себя и пригладив рукой вперёд короткие волосы, Игорь остался доволен своим видом и насвистывая «Чу-чу» из «Серенады солнечной долины» вышел из дома. По дороге к дому Рады он с удовольствием отмечал заинтересованные взгляды встречных девушек и настроение его от этого ещё более улучшилось. Армия, до отправки в которую оставалось меньше недели, сейчас, как грозовая туча была где-то далеко. Там вдалеке что-то громыхало, были сполохи от молний, но это было так далеко, а впереди было свидание с любимой девушкой, один вид которой приводил Игоря в высшую степень наслаждения. 

Подойдя к дому Рады и не видя её, Игорь немного занервничал. Но спустя минуту, она вышла и, увидав Игоря, пошла по направлению к нему. Игорь смотрел на неё и думал, что она не идёт, а летит. Её пепельные волосы были уложены в какую-то короткую, но очень оригинальную причёску, лёгкий макияж подчёркивал её огромные глаза, на ней был надет сарафанчик кремового цвета с большими красными маками. Сверху сарафан держался на двух тоненьких лямочках, которые представляли возможность любоваться открытой красивой спиной сзади, и божественной грудью в вырезе декольте спереди. Мочки её ушек украшали серёжки в виде висюлек из искусственного жемчуга, причем на самой мочке отсвечивала опалом круглая жемчужина, а в качестве висюльки была продолговатая жемчужина. Широкая юбка сарафана была чуть-чуть выше колена и, открывала вид на стройные и сексуальные ножки Рады на которых были обуты бежевые босоножки на высоком каблучке, состоящие из замысловато переплетенных кожаных лямочек. Ноготочки на пальчиках ног были покрыты розовым перламутровым лаком и, очень, красиво выглядывали из просветов между лямочек. На её шейке, на цепочке спускался в ложбинку между грудями кулончик в виде большой капли из жемчуга. 

У Игоря от этой картины сердце забилось в ритме знаменитого испанского танца – пасадобль. Во рту у него пересохло, и когда эта богиня на улице, на вду у всех подошла и поцеловала его, у Игоря потемнело в глазах и ему понадобилось какое-то время чтобы прийти в себя. 

Боже, Рада! Какая же ты красивая, – пробормотал Игорь. 

Да и ты, тоже ничего – защебетала Рада, – у нас во дворе соседки мне, моей маме все уши прожужжали, что мы с тобой прекрасная пара. 

Игорь взял Раду под руку и повел её к месту, где можно было остановить такси. 

Вот ты сказал, что я красивая, – начала кокетничать она, – а некоторым я не нравлюсь. Вот, например, твои друзья и не смотрят на меня. 

Они же не самоубийцы, – возразил Игорь, – они понимают, что ты моя девушка и не будут на тебя пялиться. Жалко, ты не заметила, как они на тебя смотрели, когда ты подходила к военкомату. У меня было такое чувство, что каждый из них тебя глазами раздел и, мысленно уже, с тобой переспал. Но в тот момент они не знали что ты моя девушка. 

А чтобы ты сделал, если бы я начала встречаться с другим, – с интересом спросила Рада. 

Если к другому уходит невеста, то неизвестно кому повезло, – словами песни ответил Игорь, хотя этот вопрос царапнул его по сердцу, – для этого мы с тобой и договорились, что год нам для проверки чувств. Если мы, по-прежнему, будем любить друг друга, то через год поженимся. 

Значит, если ты там, у себя в Армии встретишь какую-нибудь девицу и влюбишься в неё, то ты меня бросишь? – капризным тоном спросила Рада. 

Ну, во-первых, женщин в Армию не берут, – попытался всё свести к шутке Игорь, – а знаешь, почему их не берут в Армию? Да потому, что женщины не правильно понимают команду «Ложись». 

В это время остановилась машина и Игорь узнав, что водитель согласен их довезти 

до угла двух Карлов, (угол улиц Карла Маркса и Карла Либкнехта) открыл заднюю дверь, и они с Радой сели в машину. Через минут пятнадцать они были на углу двух Карлов, но до встречи с друзьями было, ещё, минут сорок и Игорь предложил Раде поесть, пока, мороженного. Они зашли в кафе «Мороженное» как раз напротив летнего кинотеатра, взяли по двести грамм пломбира и, глядя через открытые окна на людей гуляющих по Дерибасовской, молча поглощали разноцветные шарики пломбира. У Игоря от темы их предыдущего разговора пропало настроение, Рада, тоже, была молчалива. Покончив с мороженным и расплатившись, они вышли. До кинотеатра было метров сто, и до начала сеанса, ещё, было минут десять. Они дошли до кинотеатра, где друзья Игоря, уже, ждали их. Игорь познакомил Раду с девушками своих друзей, и они зашли в зал. Фильм настолько увлёк всех своим сюжетом, неплохой игрой актёров и изумительной музыкой Глена Миллера, что обычный обжимон девиц с поцелуями в этот раз не проходил. Когда фильм закончился все вышли под колоссальным впечатлением, напевая и стараясь запомнить мелодии из фильма. Они шли по широкому тротуару Дерибасовской к улице Пушкинской в один ряд. Был тихий южный вечер, ни малейшего ветерка, дневная жара сменилась лёгкой вечерней прохладой, когда легко дышится. Постепенно, пара за парой, они расходились, не прощаясь а, просто, уходя, как будто договорились обо всём заранее. 

Игорь с Радой вышли на Приморский бульвар, спустились в Лунный парк, нашли там укромную скамеечку и сели на неё. Рада, обняв Игоря за талию и положив голову ему на грудь, что-то тихонечко напевала. Игорь смотрел вверх, где на чёрном бархате южного неба были рассыпаны небрежной рукой бриллианты звёзд, которые дружески подмигивали Игорю с небосвода. И, только, сейчас Игорь понял, почему этот парк внизу Приморского бульвара называется Лунным. Такое название парк получил потому, что когда ночью находишься в нём то кроме луны, звёзд и неба из него больше ничего не видно. Одесские куранты пробили полночь, и Игорь предложил Раде идти домой. Она, со вздохом, поднялась и тут Игорь поцеловал её со всей страстью, которая накопилась в нём и они застыли в этом сладком и страстном поцелуе. 

Меня мама убьёт, – отдышавшись после поцелуя, пробормотала Рада и опять подставила губы для очередного, ещё, более страстного поцелуя. 

Но всё-таки им удалось отлипнуть друг от друга и, поднявшись на бульвар взять такси и доехать до дома Рады. Там, у дома Рады, прощание имело шанс затянуться ещё на час, полтора, если бы не мать Рады, которая у дома ожидала дочь. Игорь поздоровался с матерью Рады и попрощавшись с Радой, развернулся и не сказав больше не слова направился домой. Он шёл и напевал музыку Миллера и не знал, что, только что нажил себе врага в лице матери Рады на всю жизнь. 

Проводы Сашки в Армию были назначены на шесть часов вечера. Саша жил в недавно сданном доме на третьей станции Большого Фонтана. Квартирка была двухкомнатная в Хрущёбе с маленькой в четыре квадрата кухонькой. Но всё-таки родители Сашки расстарались. Стол был накрыт на восемнадцать персон, из расчета восемь наши, остальные родственники Сашки. Конечно сидеть за столом всем приходилось как тюлькам в консервной банке. Зато мама Саши наготовила очень много вкусностей, на столе стояла водка «Пшеничная», коньяк, вино. До того как все расселись за столом к Игорю подошёл Санька и попросил остальных ребят подойти поближе к ним. 

Когда все собрались, Санька сделал предложение: «Мужики, как вы смотрите, если мы хряпнем по три рюмашечки да отвалим с нашими девчатами на танцы в парк Шевченко. Ну чё нам тут сидеть со стариками, заодно, прихватим с собой бутылку водки и бутылку вина для девчонок. Ну как согласны?» 

Буквально через минуту Сашка пригласил всех за стол. Первый тост был за будущего бойца, второй за Сашкиных родителей. Второй тост созрел, сразу, после того как все попробовали закуски, которые приготовила Сашина мама, папа пошёл в тосте прицепом. Ну а третий тост выпили за то чтобы Саша, его друзья и однокашники служили Родине хорошо не щядя живота своего, как родители Саши ( и мать и отец были фронтовики), как Отец Игоря, боевой лётчик истребитель, Герой Советского Союза, и как отцы Кова и Портоса. Оба они были офицерами фронтовиками. Это был 1965 год, двадцать лет назад закончилась самая страшная и кровавая война и наши родители, их знакомые хорошо помнили эту войну, потому, что в каждой семье кто-то воевал, кто-то погиб, кто-то пропал без вести. Наше поколение родившихся, сразу, после войны, либо в конце её это хорошо понимали. Дружно опрокинув рюмки за третий тост, все начали выходить из-за стола, кто на балкон и в коридор покурить, кто просто размять ноги, родители Саши начали менять тарелочки и добавлять закуски. Тут Саша поблагодарил всех присутствующих за то что пришли проводить его и попросил разрешения ему с друзьями покинуть этот стол, сославшись на важные дела которые их ждут. Гости загалдели с положительными интонациями: «Пускай гуляют парни, смотрите какие у них подруги, дело молодое, кто знает, когда придется с девушками погулять, и т.д. и т.п.» Пока народ выражал своё мнение Сашка соорудил свёрток с бутылками и кое какой закуской, и они дружной гурьбой вывалились из квартиры. Перебежав улицу, они, вихрем, влетели в подошедший трамвай. В вагоне сразу же стало весело. Не стесняясь, они начали рассказывать анекдоты из серии «Одесский трамвай», типа этого: «Переполненный трамвай. Люди стоят прижавшись, друг к другу так, что дышать трудно. И тут раздаётся женский голос: «Молодой человек вы уже двадцать минут на мне лежите. 

– А что я могу сделать? – с трудом прохрипел он. 

– Ну так делайте что-нибудь!!! 

Или этот – Молодой человек! Уберите куда-нибудь ваш зонтик! 

– Девушка, ну куда я могу его убрать? 

– Из-за вашего зонтика я уже десять минут, как не девушка. 

Доехав с хохотом до конечной они вывалились и побежали на другой трамвай чтобы на нём доехать до парка Шевченко где и находилась эта знаменитая танцплощадка «Огни маяка», по простонародному бац-майдан. А знаменита она была тем, что ни одни танцы на ней не обходились без драки. Доминировали на ней курсанты мореходных училищ, это курсанты высшего мореходного училища, средней мореходки и так называемый Тюлькин флот. В этом училище выпускали специалистов по гидростроительству и для малого каботажа. (Малый каботаж – это работа на судах, которые, в основном, работают в пределах видимости морского побережья). У Сашки был друг который заканчивал среднюю мореходку, а у Игоря друг учился в Тюлькином флоте. Купив билеты и, зайдя на бац-майдан, они нашли своих друзей, обозначились как свои, налили друзьям и их коллегам, оказавшимся рядом, по рюмке водки, схватили своих девчонок и начали танцевать. Они танцевали и быстрые и медленные танцы, Игорю особенно нравилось танцевать медленный танец с Радой. Она была девушкой довольно высокой и имела врождённое чувство ритма, то есть прижав её к себе так, что Игорь полностью ощущал её молодую, упругую грудь, в то же время их ноги могли выписывать любые танцевальные Па, не прерывая этого божественного прикосновения её груди. Танцы удались, все с удовольствием танцевали со своими девчонками, время от времени прикладываясь к бутылке с «Пшеничной» водкой, не жадничая давали приложиться всем, кто подходил в морской форме. Своим девушкам, по желанию, наливали сладкого молдавского вина «Гратиешты». В одиннадцать вечера, руководитель оркестра объявил о прощальном вальсе, причём, дамском. Поскольку Игорь хорошо танцевал вальс, Рада пригласила его. На площадке танцующих было очень мало, и Игорь пустил в ход свои длинные ноги. Когда они начинали кружиться, Рада, буквально, летала вокруг него. Это смотрелось со стороны очень красиво. Но традиция бац-майдана подтвердила себя и на этот раз. Какой-то парень, хорошо на подпитку, захотел тоже станцевать с Радой. Он подошёл к танцующим Игорю и Раде, схватил Раду за руку и потащил к себе. Игорь, не долго думая, врезал ему в челюсть, и сшиб его с ног. Оказалось рядом с этим парнем находились его друзья и Игорь плучил мощный удар в левую часть лица. Тут же подскочили его друзья и начали колошматить противников. Курсанты мореходы, тут же, подключились и начали бить всех подряд за исключением Игоря, Сашки, Кова и Портоса. За десять минут переколошматив всех и выкинув их за пределы бац-майдана, победители сошлись в круг и, выпив остатки спиртного и быстро покинув танцплощадку, рассредоточились по парку. Только выйдя на центральную аллею парка ребята заметили, что мощный удар, который пропустил Игорь, даром не прошёл. Его нос оказался свёрнутым направо на сантиметра два от осевой линии лица. Посовещавшись, решили отправить девчонок по домам на такси, а самим ехать в Медицинский институт. Там, по ночам, работала экстренная медицинская помощь. Так и сделали, девочки уехали двумя машинами в разные стороны, ребята запаковались в одну и прибыли в Мединститут. Там нашли пункт оказания экстренной помощи, где вёл приём добродушный и, слегка подшофе, пожилой врач. 

Осмотрев нос Игоря, он приказал молоденькой медицинской сестричке принести его чемоданчик, в котором был набор инструментов и медикаментов. Затем, уложив Игоря на кушетку, засунул в обе ноздри Игоря по ватному тампону. Пригласил Портоса и попросил его держать голову Игоря крепко в руках, резко, ребром ладони ударил Игорю по носу с правой стороны. В носу что-то хрустнуло, и нос встал на место. Затем доктор взял линейку и, приложив её к носу Игоря, удовлетворенно хмыкнул.  

Свободен, молодой человек, – довольно улыбаясь, произнёс врач, – маленькая опухоль у вас будет дня три, а потом пройдёт. Ваш нос будет как новенький. Только больше на нос не падайте, ибо нос для мужчины это основной определитель его пары. 

Да, да, не улыбайтесь, – продолжал он, – по улице ходит очень много красивых девушек, но вы каким-то образом выбираете только одну, которая и есть ваша будущая пара. И безошибочный выбор вам помогают сделать те флюиды, которые испускает девица и которые улавливает ваш нос. И вы, зачастую, даже не отдаёте себе отчёта, почему вам понравилась именно эта, а не другая девушка. Это вам, ненавязчиво, посоветовал ваш нос. 

И последнее, красивый нос на лице мужчины делает красивым всё лицо этого мужчины. 

Ой, – дурашливо заблажил Санька, – кажется, мой нос меня потянул к вашей медсестричке. И тут же облапил её.  

Отцепись, раб носа, – отбивалась задастая и сисястая медсестра. 

Сашка отпустил её и продолжал дурачиться, – вот теперь, о соблазнительное существо из славного племени медицинских работников, ты оставишь меня на всю оставшуюся жизнь холостым. Ибо флюиды исходящие от тебя приказывают, немедленно, назначить тебе свидание. 

Ну, хорошо, – подыграла Саньке медсестра, – позвони мне завтра, я спрошу у мужа как мне быть. А пока, забирайте раненного и проваливайте. Уже половина третьего ночи. 

Дайте нам вздремнуть хотя бы часик. 

Продолжая лёгкую шутливую перебранку, они поблагодарили доктора. Игорь сунул ему в руку двадцать пять рублей, и они вышли на улицу. Портос и Ков отправились по домам пешком, они жили недалеко от Медицинского института. Санька и Игорь взяли такси и, через пятнадцать минут Игорь, уже, крался к своей постели, чтобы не разбудить родителей. Но из этого ничего не вышло. Проходя мимо двери их спальни, он услыхал мамин голос. Она просила выпить традиционный стакан кипячёного молока. 

Следующим утром Игорь проснулся часов в десять, быстро вскочив с постели и заправив её, побежал в ванную комнату, но когда он посмотрел на себя в зеркало то ужаснулся. Нос на месте рихтовки распух, и опухоль распространилась на подглазья, которые приобрели, подозрительный, синюшный оттенок  

Вот блин! – ругнулся про себя Игорь, – сегодня же ребята соберутся у меня, на мои проводы, придёт сестра с мужем и какие то друзья отца, ветераны фронтовики. А я буду сидеть как поц ( типично Одесское выражение имеющее различное толкование от «Парень очень ценный» до «Посетитель Одесского цирка» и т.д. и т.п.), с фингалами под глазами. Когда он, после ванной, подошёл к маме поздороваться, она увидя его лицо, аж, вскрикнула. 

Что это такое Игорь!!! С кем ты уже успел подраться? – с дрожью в голосе рассматривала лицо Игоря мать. 

Да успокойся мам, все в порядке, случайно пропустил правый боковой по носу, – с усмешкой отшучивался Игорь, – вот мой нос и надулся. Это не страшно, до свадьбы заживёт. 

До свадьбы то заживет, а как ты будешь за столом сегодня сидеть, – продолжала кипятиться мать, – даже света не нужно будет. Ты своими фонарями будешь освещать стол и гостей. Вот позорище то какое! Иди ко, ляг на кровать, я тебе примочки сделаю. У меня есть специальная настойка на травках и календуле, – вытирая руки о фартук и подталкивая Игоря к его комнате, причитала мама. 

Она сделала три компресса на нос и на оба подглазья и приказала Игорю полежать, минимум, часа два, а сама, опять, ушла на кухню продолжать готовить закуски для его гостей. Игорь чувствовал себя, немного, не в своей тарелке. Прошло немногим более часа, мать окончив работу на кухне подошла к Игорю и, сняв компрессы, слегка наклонив голову на бок, критически оглядела лицо Игоря. 

Знаешь сын, – радостно заявила она, – гораздо лучше, если бы не лёгкая синева под глазами, то, вообще, никто ничего не заметит. А с синевой справимся тоже, у меня есть тональный крем, сейчас, я тебе загримирую им твои синяки. 

Она минут десять занималась этим, затем ещё раз оглядев свою работу, осталась довольна. 

Ну вот, драчливый сынуля, – удовлетворённо сказала она, – придет твоя сестрица, у неё в косметичке есть целый набор разноцветного грима. Она наведет последние штрихи. А сейчас, полежи, ещё, часик с закрытыми глазами. Игорь закрыл глаза, мама взъерошив ему волосы, встала и вышла из комнаты. А у Игоря на голове осталось ощущение от прикосновения её ласковой руки. И так ему стало хорошо, что незаметно для себя, он задремал. Сквозь тонкую паутинку сна он слыхал шаги мамы, которая подходила к нему, затем её разговор с отцом, который вернулся домой. Затем, он услыхал, как мама разговаривает с сестрой, которая приехала пораньше, чтобы помочь родителям и Игорю. И его, как огромная волна, накрыло это непередаваемое ощущения счастья, когда ты в своей семье с самыми родными тебе людьми которые заботятся и волнуются о тебе.  

И с чего бы это я так улыбался, – услышал он голос сестры рядом, – небось, какая-нибудь девица снилась? 

А что кроме девиц, по-твоему, не существует причин для улыбки, – открыв глаза ответил Игорь. 

Мама сказала, что нужно подрисовать твоё лицо, чтобы скрыть следы твоей 

разгульной жизни, – не вступая в полемику с Игорем, заметила Тамара, а отец сказал, чтобы я разбудила тебя и привела на кухню, мама налила борщ, он остывает. Так что идём, пообедаем, а потом я тебя подрисую. 

Игорь встал и обняв сестру за талию они направились на кухню. За столом уже сидели отец с матерью, и только Игорь с Тамарой сели за стол как Игорь тут же стал мишенью для шуток по поводу своих фингалов для отца и сестры. Одна мама не подшучивала над ним. Она только бросила внимательный взгляд на его лицо и удовлетворённо кивнула. Игорь и сам чувствовал что ему гораздо лучше. 

Когда твои гости начнут приходить? – закончив шутить, серьёзно, спросил отец. 

На шесть часов вечера договорились, – доложил Игорь. 

Значит, сразу, после обеда раздвинем с тобой стол и расставим стулья, – продолжал отец, – а девочки, я имею в виду маму и Тамару, начнут сервировать стол. Твоих друзей с их девушками и тобой будет восемь человек, твоя сестра с мужем и моих друзей трое, причём все втроём они генералы. Так что гордись, салага, что тебя в Армию будут провожать целых четыре генерала. 

А я всю жизнь горжусь тобой па! – подлизнулся Игорь. 

Отец хмыкнул и ничего не сказав вышел из-за стола. Мама убрала стол и Игорь вместе с отцом перенесли его в большую комнату и раздвинули. Затем поставили к торцу ещё один маленький столик одинакового роста с большим. Затем расставили стулья и за столом, комфортно, можно усадить шестнадцать человек Стульев не хватало, пришлось занять у соседей. Мама с сестрой постелили большую белоснежную скатерть, и достав привезённый из Германии сервиз из саксонского фарфора на двадцать четыре персоны, начали расставлять тарелки плоские большие, на них тарелочки поменьше. Перед каждым прибором поставили красивые фужеры для вина, хрустальные стаканы для прохладительных напитков и хрустальные стопки для водки или коньяка. Возле каждого прибора, заправленная в мельхиоровое кольцо, лежала белоснежная льняная салфетка. Большие мельхиоровые ножи и вилки лежали слева от прибора на красных бумажных салфетках. Затем мама поставила три одинаковых хрустальных кувшина с серебряными закрывающимися крышечками, наполненными клюквенным морсом. Рядом с кувшинами стояли специальные сосуды для льда. По всему столу были расставлены бутылки с водкой, коньяком, вином. То есть каждый сидящий за столом мог свободно дотянуться до напитка, который он предпочёл. После этого мама начала подавать на стол закуски и салаты, рыбные и мясные блюда, печень трески и шпроты. Такое количество вкусностей мама готовила только на день рождения отца, и то, только тогда, когда родители устраивали приём. Видя все это, Игорь, лишний раз убедился, что его семья любит его и ничего для него не пожалеет. И это чувство сопричастности, душевного единения с семьёй, уже, никогда не покинет Игоря. Когда стол был сервирован полностью, мама и сестра уединились в спальне родителей и появились оттуда в новых нарядах с прическами, накрашенными губами и подведенными ресницами в туфлях на высоких каблуках. Сестра завела Игоря в спальню родителей и там подкрасила его синяки так, чтобы их заметить, нужно было хорошо присмотреться. В этот момент раздался звонок в дверь. Игорь пошёл открывать и в квартиру вошёл муж сестры, Альфред. Поздоровавшись со всеми, он подошел к сестре и начал с ней о чем-то оживлённо беседовать. Затем гости начали прибывать с интервалом в несколько минут. Друзей отца встретила мама, которой они, по очереди, целовали руку, и потом стояли отдельной группкой. Игорь смотрел на мать и удивлялся, почему же, раньше, он не обращал внимания, как его мама красива, какая прелестная у неё улыбка и как красиво она смеётся, и как она молода. Всё-таки он многого не понимал и не обращал внимания и, только сейчас, перед долгой разлукой, словно какая-то пелена спала с его глаз и, он смотрел и впитывал всем своим естеством все то, что раньше, постоянно, было перед его глазами, на что он не обращал своего внимания. В этот момент, опять, зазвонил звонок, и сердце Игоря дрогнуло. Он пошёл открывать дверь и увидал Раду. На ней был всё тот же, белый в больших красных маках сарафан, волосы были уложены в причёску «Паж», на ногах были обуты бежевые босоножки на высоком каблуке. Руки, плечи, ноги покрывал плотный светло-коричневый загар. В мочках ушей сверкали розовым опалом клипсы, на шее была надета скромная тоненькая золотая цепочка с золотым крестиком. Макияжа на лице почти не было, слегка подведенные ресницы придавали выразительности её большим глазам. На губах у неё была светло-розовая с перламутром помада. На ногах и на руках ногти были покрашены ярко-розовым лаком. Игорь взял Раду за руку и повёл её знакомиться с гостями. Когда он подвёл её к родителям и сказал, что это его девушка, мама внимательно поглядела на Раду, затем приобняла её и сказала, что ей очень приятно, что она рада познакомиться с девушкой, о которой её сын так много рассказывал. 

Я считаю Рада, что нам с Вами нужно поговорить попозже, – с улыбкой заметила мама Раде, – я думаю нам есть что обсудить. 

На Раду от волнения нашёл столбняк, она смогла только кивнуть в ответ. 

Вот и хорошо, – продолжая улыбаться сказала мама, – я выберу момент и подойду к вам. 

Рада, опять, судорожно сглотнув кивнула. 

В этот момент к ним подошла Игоря сестра с мужем : «Привет ребята, – сказала Тамара, – ну давай брательник представь нас своей девушке». 

Рада, это моя единоутробная сестричка Тамара со своим мужем Альфредом, – обратился Игорь к Раде, затем, обратившись к своей сестре и Альфреду представил им Раду. 

Рада, вы не смущайтесь, держите хвост пистолетом, – с улыбкой сказала сестра, – вы же под охраной моего братца и насколько я его знаю, он вас в обиду никому не даст. И если что, сразу, бросится в бой на защиту своей девушки. С кем это вчера, вы случайно не в курсе, у него произошло сражение? 

Рада уже открыла рот, чтобы ответить, но Игорь так сжал ей руку, что она не смогла произнести ни слова. 

Томка, не приставай к моей девушке. Она не в курсе, потом с ней поговоришь, – оттягивая Раду от сестры, ответил Игорь, – мне её, ещё, с папой познакомить нужно. 

Отец улыбнулся, когда Игорь представил ему Раду. Добро пожаловать, дочка, – сказал он, – очень рад, что ты, наконец, к нам зашла. Я буду очень рад, если ты будешь к нам заходить и после того, как сын отправится в Армию. Мы, с Игоря мамой, всегда, будем рады видеть тебя. 

Спасибо Дмитрий Лаврентьевич, – отмёрзнув, просияла улыбкой Рада, – я обязательно к Вам буду заходить. 

Вот и добре, дочка, – и обратившись к своим генералам с гордостью сказал, – ребята, это дивчина моего Игоря, зовут Рада, прошу любить и жаловать. А мой то Игорёк, хорош, видали, какую красавицу отхватил. 

Генералы по очереди представились Раде и уже хотели полюбезничать с ней как раздался звонок в дверь и ввалились друзья Игоря со своими девицами. Игорь начал всех друг с другом знакомить. В прихожей, кухне, гостиной стоял гомон с веселыми вскриками и хохотом. Игоря мама похлопала в ладоши и когда наступила тишина, пригласила всех к столу. Все начали рассаживаться за столом кто, где и как хотел. И застолье началось. Первый тост провозгласил отец, затем его друзья по очереди, как военные люди, затем тосты говорили друзья Игоря, его сестра, её муж и т.д. Градус застолья неуклонно повышался, вдруг отец попросил Игоря взять гитару и спеть его любимую песьню, которую написал В.С. Высоцкий. Называлась она «Смерть истребителя в тринадцати заходах» 

Игорь пристроил гитару и взял первый аккорд. За столом стало тихо. И отбивая по струнам аккорд за аккордом Игорь запел: 

Я ЯК истребитель, 

мотор мой звенит 

И небо моя обитель, 

а тот, который во мне сидит 

считает, что он истребитель 

В прошлом бою навылет прошит, 

Меня механик заштопал. 

А тот, который во мне сидит 

Опять направляет в штопор. 

Что делает он, вот сейчас будет взрыв, 

Но мне не лежать на песке, 

Запретные скорости все перекрыв, 

Я выхожу из пике. 

Из бомбардировщика бомба несёт  

Смерть аэродрому 

И, кажется, стабилизатор поёт 

Мир вашему дому. 

Игорь пел в полную силу своего голоса, подражая Высоцкому, с хрипотцой и экспрессией и, вскоре, все сидевшие за столом подпевали Игорю. А после последней строчки наступила благоговейная тишина.  

И парни, которым через пару дней в Армию, увидали слёзы на глазах этих старых генералов, которые в молодые годы летали на этих ЯКах, теряли своих боевых друзей, о которых они вспомнили, особенно ярко, сейчас, когда Игорь пел эту песню. 

Отец предложил тост за боевых друзей которые не дошли до победы, но которых они никогда не забудут. Игорь положил гитару и подошёл к Саше. 

Игого, есть предложения заканчивать посиделки и прошвырнуться по городу, – жарко в ухо зашептал ему Санька. 

У меня нет возражений, – в полный голос отвечал Игорь, – а как остальные ребята и девочки. 

Думаю что через пол часика можно сваливать, – включился в разговор Портос. 

Лида, – забубнил Портос в ухо своей девице, – ты не возражаешь свалить из-за стола и прошвырнуться по городу. 

Я не против, – улыбнулась Лида, – а как другие девочки? 

Вот встань и пойди, выясни, – отдал руководящее указание Портос, – и скажешь нам. 

А куда мы пойдём? – продолжала допрос Лида. 

Да вот Саша предлагает пройтись по Пушкинской до бульвара а оттуда на крышу Морвокзала, – ответил ей Игорь, – там, в кафе, покушать мороженного и полюбоваться на море. Кто знает, когда мы его опять увидим. 

Ну хорошо, я пойду, поговорю с девочками, – согласилась Лида, – но чтобы никаких драк. 

Да боже упаси, – забожились ребята, – никаких драк, только культурное времяпровождение.  

Лида встала и пошла, разговаривать с девицами. Игорь сел рядом с Радой, которая о чём-то, оживлённо, беседовала с генералом сидевшим напротив её. Мама, проходя рядом, наклонилась и сказала Игорю чтобы он с Радой пришли в папин кабинет, где мама и папа хотят с ними поговорить. Игорь наклонился и сказал это Раде. Она тут же напряглась и побледнела. 

Та не бойся ты, глупенькая, – доброжелательно проговорил Игорь, – мои родители очень хорошие, добрые и умные люди. Они тебя никогда не обидят. Давай, вставай и пошли. Они поднялись и направились в кабинет отца. Когда они вошли, мама сидела на стуле спиной к письменному столу, а папа сидел на диване, посредине. Он пригласил их сесть рядом с ним на диван по сторонам от него. Как только они сели папа обнял обоих и прижав к себе начал разговор. 

Рада, – обратился отец, – Игорь рассказал нам, что вы, уже, давно встречаетесь и любите друг друга. Это так Рада, или это домыслы нашего сына? 

Да, это так Дмитрий Лаврентьевич, – потупив глаза, тихим голосом отвечала Рада, – я люблю Вашего сына Игоря. 

Это просто чудесно, не правда ли мать? – довольным голосом спросил отец и продолжил, – Игорь нам сказал что Вы через год решили пожениться. Это ваше общее решение? 

Да, Игорь предложил мне это и, я согласилась, – так же тихо ответила Рада, но затем голос её окреп и она добавила, – мы проверим в течение года наши чувства. Если мы будем любить друг друга по-прежнему, то поженимся.  

Ваше решение разумно, и нам с мамой оно по душе, – спокойно заговорил отец, – самое главное, сейчас, чтобы вы не натворили каких-нибудь глупостей, о которых, потом, будете, очень, жалеть. И если всё будет в порядке, ты, Рада, познакомишь нас со своими родителями и мы, вместе, устроим Вам хорошую свадьбу. Договорились? 

Договорились, – хором ответили Игорь и Рада. 

Мы очень рады, что у нас такие умные и хорошие дети, – подытожил разговор отец, и поцеловал их обоих, – всё можете идти к своим гостям. 

Игорь с Радой вышли из кабинета отца и натолкнулись на Сашу 

-Ну где Вас черти носят, – горячо заговорил он, – все уже давно на улице, ждут только вас. Я ждал, ждал, а потом не выдержал и пошёл вас искать. Давайте вперёд на выход. 

Надо же с собой взять что-нибудь, – растерянно засуетился Игорь. 

Я уже взял бутылку водки и бутылку коньяка, – подталкивал Санька их к выходу. 

А закуску? – на ходу спросил Игорь. 

Да, ладно, купим чего-нибудь. Давай, давай, на выход, – прекратил дебаты Санька, и они вышли во двор, где ребята, уже вовсю, целовались с девчонками, невзирая на соседок, сидящих на скамеечках.  

Прекратить разврат! – скомандовал Игорь, – и они гурьбой, со смехом, вылетели со двора. Ребята, обняв своих девчонок за тонкие талии, пошли в сторону Куликового поля. Они были сыты, веселы, рядом с ними шагали стройными ножками молодые и красивые девчата, которых они, с удовольствием, держали за их трепетные талии и жизнь им казалась, прекрасна и удивительна. Отправка в Армию, правда, маячила где-то вдалеке, как грозовая туча, которая обязательно придет и прольётся тёплым, густым, летним дождём.  

Как, всё-таки, прекрасна Одесса, особенно, в середине июля. Жара днём, ещё, не такая гнетущая, как в августе, к вечеру, обычно, стихает ветер и жара спадает. Деревья, которые в Одессе посажены вдоль всех улиц, наполняют воздух свежестью, машин на улицах в это время не много и они не отравляют воздух и не перебивают запах лип, которые начинают цвести в эту пору. Огромные платаны как шатром накрывают улицу Пушкинскую, которая, начинаясь от вокзала, тянется до Приморского бульвара, с которого открывается прекрасный вид на порт, морской вокзал, Потёмкинскую лестницу. Между бульваром и улицей Приморской расположен знаменитый Лунный парк, получивший своё название потому, что когда сидишь в этом парке на скамейке, ничего кроме неба, крон деревьев да луны не видишь. Кусты и деревья поглощают шум проезжающих машин по Приморской. Поэтому этот парк был излюбленным местом всех влюблённых в Одессе. И если ты со своей девушкой успел занять скамеечку в этом парке, можешь считать себя счастливчиком.  

Пройдя по Пушкинской, они посидели немного на Приморском бульваре, полюбовались игрой лунного света на морских волнах, а потом спустились по Потёмкинской лестнице к морскому вокзалу. Там на крыше было самое модное в то время кафе, где наряду с мороженым делали и коктейли, причём не только молочные. Ребятам повезло, они захватили два столика, соединив их, уселись. Заказали себе алкогольные коктейли, а девицам молочные с ликёром. Всем купили по вазочке мороженого «Пломбир». Подкрепили свои коктейли коньяком, который прихватили с собой. Оживлённый, поначалу, разговор начал стихать. Они сидели за столиками стоящими так, что куда бы вы не посмотрели, было видно только море, на волнах которого сверкали блики от прожекторов портальных кранов, грузящих или разгружающих суда стоящие у причалов. Было тепло и тихо и у Игоря появилось ощущение, что все они сидят на палубе огромного лайнера, который, покачиваясь на волнах, несёт их куда-то далеко, за горизонт, к новой и неизвестной им жизни. И никто, ни Игорь, ни его друзья и их девушки не знают, что будет с ними в этой новой жизни. Игорь обнял за талию Раду и она, доверчиво, прильнула к нему. Судя по тишине и поведению ребят, у них были те же мысли, что и у Игоря и они, так же, обняли своих девушек. Игорь подозвал официанта и, рассчитался с ним. Они, не сговариваясь, вышли из морского вокзала и поднялись по Потёмкинской лестнице на Приморский бульвар. А потом мимо здания городской думы и памятника Лаокоону, борющимся вместе с сыновьями против огромной змеи, пошли по улице Пушкинской к вокзалу. На углу улицы Троицкой Ков и Портос со своими девочками попрощавшись, пошли вверх по Троицкой. Саша с Аллой дойдя до дома Рады распрощались с Игорем и Радой и пошли дальше, а Игорь, поцеловав Раду и пожелав ей спокойной ночи, через пятнадцать минут, уже, крался на цыпочках мимо двери родительской спальни, чтобы не разбудить их. Но, как только он поравнялся с дверью спальни, раздался голос мамы, настоятельно, ему рекомендующий выпить стакан молока на ночь. 

Хорошо, ма. Выпью, – пробубнил Игорь, – спокойной вам ночи. 

В ответ мама что-то сказала, затем раздался голос отца, но Игорь ничего не слышал. Он, залпом, выпил стакан молока и, сбросив с себя рубашку и брюки, через минуту спал, как убитый. 

На следующее утро его разбудила мама. 

Игорёк, – сказала она грустным голосом, – ты уже решил, в чём ты пойдёшь на отправку. Ты мне дай брюки и рубашечку, в которой ты пойдешь, я приведу твои вещи в порядок. 

А то ты так загулял, что тебя дома можно, только, ночью найти. 

Ма, спасибо, я сам всё приготовлю. А гуляем мы на проводах моих друзей по очереди, – с вздохом ответил Игорь, – сегодня к Кову идём. Мне уже самому это надоело, но ничего поделать нельзя. Ребята же пришли ко мне. 

Да я понимаю, – тоже вздохнула мама, – дурацкий обычай напиваться перед отправкой в Армию. Поэтому, отбери вещи, которые не жалко будет выбросить, я приведу их в порядок. А ты бы, лучше, с твоей Радой на море сходил. Отдохнули бы там, покупались, позагорали. 

Она не может, – сокрушённо сказал Игорь, – у неё сессия в институте. Она сидит дома или у своей подружки и зубрит. Это же первый курс. А с первого по третий курс, включительно, всегда студентов заваливают на экзаменах и в деканате установлена катапульта. Чуть, что не так, сразу же, вылетаешь. А вот с четвёртого курса в деканате катапульту меняют на лебёдку, и студентов уже не заваливают, а тянут, хоть на троечку но тянут. Это потому, что в министерстве, после третьего курса, на студента, уже, место работы предусмотрено. 

Это кто же тебе такую чушь рассказал? – недоверчиво спросила мать. 

Из опыта предыдущих поколений известно, – лихо ответил Игорь. 

Ладно загибать, давай мне вещи, – прекратила дискуссию мама. Игорь открыл шкаф и выбрал две пары стареньких носков, на одном была маленькая дырочка, брюки, которые, уже, не могли считаться выходными, старенькую рубашку с длинным рукавом и старенькую спортивную курточку.  

Всё, можешь идти завтракать, – отпустила мама Игоря, – на столе гренки с сыром, чайник подогрей, остыл уже. 

Спасибо ма, – чмокнув мать в щеку, – проговорил Игорь и вышел из комнаты.  

Сделав утренний туалет и позавтракав Игорь позвонил Саше. 

Трубку взяла Сашина мама. Узнав, что Саша пошёл в магазин и должен через несколько минут вернуться, Игорь попросил Сашину маму, чтобы она передала Саше, что он ждёт его звонка. Минут через десять позвонил Санька, и они договорились встретиться на море на своём обычном месте.  

Игорь взял свою спортивную сумку «Банан», кинул в неё плавки, ласты, маску и трубку, сделал пару бутербродов с колбаской, стащил со стола четыре сырника которые мама жарила на обед, и рванул на Кирпичики. Когда он расположился на площадке и собрался пойти окунуться, появился Санька.  

Саш, – заговорил Игорь, – почему так долго, я уже не могу, весь вспотел. 

Я зашел в магазин, чтобы купить пару бутылок сухаря, а в этой лавке вина не оказалось, пришлось пройтись до клиники Филатова. Там, только, я смог взять две бутылки «Ркацители», – выбивая ладонью пробку из бутылки, пояснил Санька и протянул Игорю бутылку. Игорь сделал пару больших глотков прохладного, кисловатого, белого вина и ему стало лучше. Он передал бутылку Саше. Тот присосался к горлышку и почти прикончил содержимое. 

Ну, ладно я пойду, окунусь, – предложил Игорь, – а ты не горячись. А то с такими темпами у нас ничего не останется к обеду. 

Не боись Игого, – хорохорился Санька, – я дозвонился Портосу и дал ему задание найти Кова и приехать с ним сюда. Заодно, попросил купить их бутылочек шесть вина. Думаю, минут через двадцать они должны быть.  

Действительно, не прошло и полчаса, как появился Портос с позвякивающей сумкой и Ков с прозрачным пакетом с булочками и ещё с какой-то едой. Они быстро разделись и бросились в воду. Купались минут двадцать, пока всё тело не покрылось пупырышками, затем лежали на площадке, подставляя холодные тела ласковым лучам ярко светившего солнышка. Затем, когда тела разогретые солнышком потихоньку раскаляются как оладышки на сковородке, опят в море. И так ещё несколько раз, пока у каждого глаза не становятся синими как морские волны, а на коже не выступает соль когда капли воды на теле исчезают под лучом солнца. Затем Игорь надел ласты и маску, взял трубку и авоську и ушёл в воду собирать мидии. Портос, ожидая мидии, разжег костер и раскалял на огне кусок жести на которой он собрался жарить эти раковины пахнущие морем и ещё чем-то удивительно свежим и непередаваемым. Игорь принёс полную авоську мидий, и когда Портос высыпал их на раскалённую жесть, они зашкворчали и запузырились раскрывая створки и поджариваясь до кофейного цвета. Поджаренные раковины Портос палочкой снимал на газету, где они остывали мгновенно. 

Игорь брал бутылку сухого вина, делал пару глотков из горлышка и, достав зажаренное мясо мидии из раковин, заедал ним вино. И это необыкновенное сочетание вкуса морепродукта с вином давало уникальное вкусовое ощущение, которое забыть невозможно. 

Парни, старайтесь не объедаться, – заметил Ков урча от удовольствия, – вечером мы должны ещё пить и есть у меня. А то, если мы не будем этого делать, мои родители обидятся. 

До вечера ещё десять раз проголодаемся, – запивая могучим глотком вина очередную мидию, сказал Санька. 

И всё-таки до четырёх часов они выпили и съели всё, что у них было, включая все мидии, которые нажарил Портос. В четыре часа дня они собрались и ушли с пляжа, чтобы в шесть вечера встретиться опять, но уже дома у Кова. 

Проводы у Кова прошли уже по накатанной схеме. Они сели за стол с родными и близкими Кова, с друзьями его родителей. Выпили три тоста и на первом же перекуре смылись на танцы в Дом Культуры железнодорожников. Хотя родители Кова очень хотели познакомиться с Ириной, его девушкой. Но пока они собирались это сделать, молодёжь улизнула из дома и, уже, лихо отплясывала «Чарльстон» в Д.К. В то время танцы в Д.К. были очень популярны. Танцевали под оркестр, который играл самые модные мелодии. На этих танцах никогда не было драк. И не потому, что не было конфликтов. 

Просто, конфликтующие хорошо знали, что танцы могут закрыть сразу же, как что-то подобное произойдёт. Поэтому, если конфликт был непримиримым, то конфликтующие стороны выходили в соседний двор, где и разрешался конфликт, но уже не дипломатическими методами.  

Игорь с Радой ушли из Д.К. около десяти часов вечера. Недалеко от дома Рады у Игоря в скверике была заветная скамеечка, на которой Игорь целовался с Радой до изнеможения. Вот и сейчас он тащил раду на эту скамеечку. Но как только Игорь усадил Раду на скамеечку и начал целовать её, как, вдруг, она сказала, что ей не интересно целоваться просто так. До Игоря не сразу дошло, что она имеет в виду под выражением «Просто так», а когда дошло, то аж дыхание захватило.  

Ты хочешь меня полностью? – заикаясь спросил Игорь. 

Да, хочу чтобы ты любил меня так, как мужчина любит женщину, – непреклонно заявила Рада, – а эти поцелуйчики с обжимончиками интересно для моей младшей сестричке.  

Но у нас не где этим заняться, – возразил Игорь, – не будем же мы этим заниматься на скамейке. 

Это твой вопрос и ты, как мужчина, должен его решать, – тем же непреклонным тоном отвечала Рада. 

У нас осталось два дня, – растерянно защищался Игорь, – сегодняшний вечер и завтрашний день. Послезавтра к девяти утра я должен быть на сборном пункте. Но на завтра я что-нибудь, обязательно, придумаю. 

Дурачок ты мой любимый, – ласково проговорила Рада и встав перед сидевшим Игорем, села на него раздвинув и закинув за скамейку ноги. Подняв спереди подол своей широкой юбки она расстегнула ширинку на брюках Игоря и запустила туда свою руку. Игоря член уже давно был готов к такому рукопожатию и Рада, взяв его в ладонь, достала его из брюк и отодвинув полоску своих трусиков между ногами, направила взбухший и пульсирующий член Игоря в себя. Затем обхватила Игоря ногами и руками со всей силы прижалась всем своим телом к нему. Игорь зарычал от наслаждения, но двигаться он не мог. Зато Рада развила бурную деятельность. Она сама вошла в азарт и довела Игоря до крайней точки. И она наступила, Игоря захлестнуло и понесло. Он ещё пытался как-то сдержаться, но это, уже, было не в его силах. В мозгах у него что-то засверкало, и наступил момент наивысшего блаженства. Он почувствовал, как горячий поток полнокровной струёй ринулся в Раду. Эта струя была такой мощной, что Рада почувствовала её и застонала от наслаждения, в свою очередь, отдавая и свой жизненный сок для того, чтобы, смешавшись там, внутри её, создать новую жизнь. 

Прошло несколько минут. Рада ослабила свои объятья, а затем, осторожно, поднялась с Игоря. Он сидел, откинувшись, и никак не мог поверить в происшедшее. Рада наклонилась и поцеловала Игоря. Поцелуй был благодарным. Затем она заправила член Игоря в ширинку его брюк и начала её застёгивать. 

Игорёшка! Надо срочно найти кран с водой в ближайшем дворе и быстренько замыть тебе брюки, – нервно посмеиваясь, сказала Рада.  

Наши спермы, почему-то, оказались на твоих брюках, – с сожалением продолжала она. Ну, ничего, в следующий раз я их не упущу. 

Игорь уже хотел её спросить, как она это сделает, но в последний момент передумал. Решил, что спросит потом. Выйдя из скверика они вошли в первый попавшийся им двор. Посреди двора стояла колонка с водяным краном. Игорь включил воду. 

Игорёша, а у тебя есть носовой платочек? – спросила Рада, – дай мне его и стань передом к свету. 

Игорь достал носовой платок и дал его Раде она намочила его, и присев перед Игорем начала оттирать брюки Игоря в районе ширинки. У Игоря от этих манипуляций опять возбудился его член и мешал Раде заниматься брюками. 

Ну, хорошо, – сказала она видя это, – я сейчас успокою этого хулигана. Она расстегнула ширинку и, достав член Игоря начала целовать его приговаривая: «Ах, какой же ты у нас горячий и непослушный, какой же ты у нас сладкий». 

После этих слов Рады Игорь почувствовал, что его член не просто возбужден, не просто стоит, он стал как сталь. И в этот момент Рада взяла в рот этот стальной предмет. Она, постепенно, то погружала его в рот, то вынимала обратно, с каждым разом погружая его в свой рот всё глубже и глубже. Игорь сатанел, он понимал, что не сможет сдержаться. Неужели Рада не понимает, что только секунды отделяют её от извержения. Игорь зарычал и хотел отнять у Рады эту её новую игрушку, но она заглотнула, особенно, глубоко эту игрушку и Игорь не выдержал. Новый поток, пульсируя хлынул в Раду. Она, вместо того, чтобы, как думал Игорь, обидеться, начала, с удовольствием, принимать в себя сперму Игоря. Она глотала её, дрожа от возбуждения. И когда всё было кончено, она облизала весь член Игоря, затем влепила ему поцелуй в самый кончик члена и спрятав его в брюки и застегнув ширинку намочила опять носовой платочек и продолжила вытирать брюки Игоря. 

Она оттирала брюки и приговаривала: «Вот теперь хорошо, теперь никакие хулиганы нам не смогут помешать». 

А вдруг опять смогут? – спросил Игорь. 

А я, опять, этого хулигана сладенького успокою, – без всякого смущения ответила Рада, – а ну повернись к свету. Вроде бы всё в порядке. Но, на всякий случай, когда придёшь домой, зайди в ванную и при нормальном свете осмотри брюки. Если я где-то пропустила, то возьми щётку и тёплой водой почисть это место. 

Есть мой генерал! – воскликнул Игорь обнимая Раду, – ваше приказание будет выполнено. 

Чудесно, ты умница Игорёк, – сказала Рада поправляя себе причёску, – пойдем по домам. Завтра мы гуляем у Портоса? 

Да солнышко, – огромная нежность к Раде переполняла Игоря, – Портос сегодня намекал, что его папа устроит нам гуляния на морском катере. Его на работе очень ценят и дают катер на два часа. Так что, любовь моя, возьми с собой завтра тёплую кофточку, чтобы не замёрзнуть. 

Разве с тобой можно замёрзнуть, – кокетливо спросила Рада. 

Такой, как ты была сегодня, я, никогда, не дам замёрзнуть, – с силой в голосе сказал Игорь. 

А какой я была сегодня? – продолжала кокетничать Рада. 

Ты сегодня меня поразила наповал, – горячо заговорил Игорь, – ты была настоящей, страстной женщиной. Женщиной, которая хочет любить сама и дает любить себя. Женщина, которая считает, что в любви можно всё то, что доставляет наивысшее удовольствие и наслаждение и старается это и дать, и для себя взять. Ты сегодня дала мне понять, что чужда комплексам, что ты вся для любимого человека. И если до сегодняшнего дня я был просто в тебя влюблён, то с сегодняшнего дня я тебя обожаю и не представляю своей жизни без тебя. 

Рада влепила Игорю долгий и страстный поцелуй, прижавшись к нему всем телом. 

До завтра, дорогой! – прошептала Рада. 

До завтра, любовь моя – ответил Игорь. 

Рада развернулась и вошла в свой двор. На часах было около двенадцати ночи. Игорь вздохнул и так же пошёл к своему дому.  

Утром Игорь проснулся очень рано, хотя спал он неспокойно. Его сон был продолжением его свидания с Радой. И когда сквозь сон в мозгу начала выкристаллизовываться мысль, что это его последний вечер с Радой, и вообще последний вольный денёчек, сон сразу улетучился. Игорь лежал под одеялом, стараясь задержать остатки сладкого сна, но действительность наступающего сегодняшнего и, особенно, завтрашнего дня прогнала эти сладкие миражи. 

Чему быть того не миновать, – подумал Игорь, вскакивая из постели. Когда он выходил из ванной, то увидал у себя в комнате маленький, старенький чемоданчик на котором лежали мамой выутюженные брюки, рубашка, старая курточка, рукава которой уже стали короткими. Поверх всего лежали две пары чистых носков.  

Милая моя мамулечка, – подумал Игорь, глядя на плоды материнской заботы, – всю мою жизнь ты волнуешься и заботишься о своём непутёвом сыне. А сыночек, вместо того чтобы перед трёхлетней разлукой побыть вместе с отцом и матерью, болтается по пьянкам и гулянкам вместе с такими же, как и сам дружками.  

Игорю стало стыдно, и он решил этот день до вечера провести с родителями. Он оделся и пошёл на кухню. У него было желание хоть чем-то помочь маме, но мама ещё спала, на кухне не было грязной посуды, которую Игорь вознамерился перемыть. Все было чисто как в операционной. Его мать никогда не оставляла на кухне немытую посуду. 

Тогда Игорь решил вынести мусор. Хотя мусорное ведро было полупустое, Игорь вынес в мусорный контейнер то, что было в ведре, но легче ему не стало. Совесть продолжала его мучить.  

Может сделать родителям какой-нибудь вкусный завтрак, – загорелся идеей Игорь, но тут же отбросил её. Он не знал, где мать хранит продукты, да, собственно и не умел ничего приготовить, кроме яичницы-глазуньи. В это время из спальни вышла мама и увидав Игоря засуетилась. 

Игорёк, что случилось? Ты, почему так рано встал? – встревожено спрашивала она, – Может, ты хочешь покушать? 

Ма, – Игорь подошёл к матери и, обняв её, прижался своей щекой к её щеке, – меня совесть замучила. Я такая свинья, ты и папа обо мне заботитесь, а меня вечно где-то черти носят. Завтра меня уже загребут, а мы и поговорить, как следует, не успели. 

Что это за нежности с утра? – открыв дверь родительской спальни, спросил отец. 

Ребёнка совесть замучила, – со смехом ответила мама, взъерошив Игорю волосы на голове, – он казнится, что завтра его заберут, а он с родителями, толком, и поговорить не успел. Вот хочет в порыве раскаяния совершить какой-нибудь подвиг на благо отца и матери, но не умеет. Так ведь сынок? 

Игорь повернул голову и поцеловал маму в щеку, – вам бы, только, поиздеваться над благими намерениями собственного сына. 

А ты знаешь сынок, что благими намерениями выстлана дорога в ад, – с хитринкой в глазах поинтересовался отец. 

Слыхал, – промычал с полным ртом Игорь, успевший засунуть горячий оладышек в рот, который, только что, достала из сковороды мать. 

Прекрати хватать с тарелки, – шлёпнула ладошкой его мама ниже спины, – шагом марш за стол. Сейчас все вместе позавтракаем, и поговорим. Может совесть твоя и угомонится. 

Игорь сел за стол и замолчал. Мама продолжала жарить оладьи, отец фыркал и плескался под душем в ванной комнате. Мама достала со сковороды и положила на плоскую тарелку последний оладушек, потом налила из банки в глубокую вазочку сметану и тарелку с оладьями и вазочку со сметаной поставила на стол. Потом поставила три десертные тарелки и три чайные чашки с блюдцами. Чайник уже давно посвистывал, 

Чтобы он не остыл, мама оставила его на малом огоньке. Потом, задумавшись на минуту, мама поставила ещё и розетку полную мёда. 

Митя, ты скоро? – крикнула мама отцу через двери ванной комнаты. 

Двери ванной открылись и вышел отец, чисто выбритый, причесанный, пахнущий каким-то дорогущим мужским одеколоном. Подмигнув Игорю, он сел во главе стола. Мама, налив всем в чашки чай и вытерев руки, села напротив отца. Игорь оказался посредине. Отец не торопясь, положил себе в тарелку несколько оладьев, полил их сметаной и принялся за еду. Мама и Игорь так же начали завтракать. Ели они в полнейшей тишине, и когда доели оладьи и приступили к чаепитию, отец начал разговор. 

Понимаешь сын, – прихлёбывая из чашки чай, спокойно говорил отец, – завтра у тебя закончится один период твоей жизни и начнётся другой, более сложный и ответственный. И от того, как ты проживёшь этот период, во многом, будет зависеть твоя  

дальнейшая жизнь. За эти три года, что ты проведёшь в, чисто, мужском обществе ты многое поймёшь и, тебя многому научат. Ты окрепнешь, возмужаешь, и в тебе закалится стержень. Я говорю о том стержне, который не даст тебе стать пьяницей, вором или бандитом. Тебя будут пытаться нагнуть, подмять под себя и, только стержень, который называется «чувство собственного достоинства» не даст никому сесть тебе на голову. Твой стержень – это твоя честь. За три года ты, по настоящему, поймёшь, что такое дружба, любовь, долг. Ты научишься, как командовать, так и подчиняться. И когда ты вернёшься ты, уже, будешь настоящим мужчиной. 

Мама на протяжении всей тирады отца сидела молча и только пристально всматривалась в лицо Игоря. Лицо у неё было удивительно доброе, и её ласковый взгляд серебрился слезинками в уголках глаз. 

Игорь, поочерёдно, смотрел то на отца, то на мать и чувство глубочайшей любви и нежности к ним переполняло его сердце. Мама поднялась, подошла к Игорю и обняла его. 

Ну, хватит нотаций, собирайся к своим друзьям, – глубоким грудным голосом сказала мать, – Всё самое главное ты ему, Митя, сказал. Он у нас мальчик умный, сообразит и не пропадёт. Главное, не забывай нас сынок, пиши обо всём, и о хорошем, и о плохом. Если мы будем всё знать, нам будет легче тебе помочь, в случае чего. Договорились? 

Я обещаю вам, – твёрдо сказал Игорь. 

Тогда, проваливай, – подтолкнула его к двери мать, – мне, ещё, тебе нужно какую-нибудь еду собрать на завтра. 

Игорь чмокнул отца с мамой и побежал к телефону. Рада ответила сразу, как будто ждала у телефона его звонка. Они договорились о встрече. У Портоса нужно было быть в шесть часов вечера. 

Отец Портоса был весёлым человеком. Он был настоящим Одесситом, родился на улице Нежинской и, практически, всю свою жизнь прожил на этой же улице. Работал он в портофлоте много лет, был там на хорошем счету и руководство выделило ему на три часа катер. На этом катере он был капитаном, матросом у него был младший брат Портоса Витя.  

В шесть часов вся их команда с девочками уже сидели в квартире Портоса на Нежинской. Застолье в квартире было не долго, в восемь часов вечера гости Портоса погрузились в автобус, который, так же, заказал его отец, и приехали на восьмую станцию Большого Фонтана. Там был служебный причал портофлота, где под парами их ждал катер. Весёлой гурьбой все погрузились в катер. На верхней палубе катера стояли колонки, рядом с ними проигрыватель. Брат Портоса, Виктор, менял пластинки на проигрывателе. Игорь притащил с собой контрабандные плёнки с записями песен Элвиса Пресли и Била Холей. На нижней палубе был накрыт стол на котором стояли напитки и закуски. Рядом был высокий холодильник, в котором были прохладительные напитки лимонад, ситро. 

Поскольку ребята на Нежинской хорошо выпили и закусили, их интересовали только танцы. Игорь танцевал хорошо. У него здорово получался Рок-н-рол, и когда Виктор поставил плёнку Элвиса Пресли Игорь схватил Раду и они показали такой залихватский Рок-н-рол что вся публика знала в каких трусиках Рада. В Рок-н-роле есть такое полугимнастическое Па. Партнёрша упирается руками в плечи партнёра, партнёр её держит обоими руками за талию. В такт, под музыку партнёрша подпрыгивает и раздвинув ноги садиться на талию партнёра лицом к нему, на следующий такт партнер поднимает её ногами вверх. В этот момент широкая юбка партнёрши падает вниз, открывая публике трусики партнёрши. Когда Игорь и Рада это сделали в первый раз, все взвыли от восторга и криками браво и аплодисментами требовали повторить это Па. 

Никогда, ещё, до сегодняшнего дня, Игорь не танцевал с таким удовольствием и самоотдачей. Через полтора часа ни он, ни Рада, уже, не могли двинуться и решили отдохнуть. Они прошли на нос катера и сели на два причальных кнехта. Отец Кости стоял в рубке у штурвала, катер шёл вдоль берега на, самом, тихом ходу. Ночь, опустившаяся на море, была тиха, воздух пах йодом, водорослями и морем. Море было спокойным, только легко, легко дышало. Катер от этого морского дыхания плавно поднимался и опускался на груди моря. И от этого плавного колебания казалось, что звёзды пляшут на небе, то немного поднимутся, то чуть-чуть опустятся. Рада, сидя рядом с Игорем, опустила голову к нему не плечо, потом повернула её к нему и приоткрыла свои пухлые губки. Игорь впился в них страстным поцелуем. Рада задрожала. Игорь уже обратил внимание что чем дольше он с Радой занимается любовью, тем острее она реагирует на его ласки, мгновенно возбуждается и успокоить её можно, только, любовью. Игорь понимал, что вряд ли, здесь на катере найдётся укромное местечко, где они с Радой смогли бы уединиться. А Раду сотрясала дрожь, она хотела Игоря до истерики. В эту минуту подошёл Портос. Извинившись перед Радой он попросил Игоря отойти на минутку. Когда Игорь отошёл он дал ему ключ и сказал что за входом в рубку есть дверь в двухместную каюту. Он может туда спуститься с Радой. Игорь, в восторге, обнял Костю и тут же поднял Раду с кнехта и повёл её в каюту. Она шла как зомби, Игорю даже показалось что если бы в этом состоянии он её повёл в горящий дом, она бы и не подумала остановиться. Она была настолько возбуждена что только думала об одном. Они спустились по крутому трапу и открыв дверь вошли в каюту. Там стоял разложенным довольно широкий диванчик. Только Игорь закрыл дверь каюты на ключ, как Рада сбросила с себя юбку и блузку. Застёжка лифчика у неё была спереди и Игорь расстегнув лифчик закинул его за диван. 

Рада в это время расстегнула ремень брюк и стащила с Игоря брюки вместе с трусами, которые полетели вслед за лифчиком и юбкой. Последним предметом пролетевшим вслед за остальной одеждой были кружевные трусики Рады. Она схватила Игоря в объятья и повалила его на себя. Дрожь её тела усилилась. Она обхватила Игоря ногами и, не дожидаясь Игоря, схватила рукой его возбужденный член и направила его в себя. Другой рукой она надавила на копчик Игоря, как бы, вгоняя его в себя, и как только Игорь вошёл в неё до упора, она положила руки Игоря на свои груди и выгнулась дугой. Игоря пронзило острое чувство неземного наслаждения, он зарычал как дикий зверь и, сжав её груди, ринулся в эту победную скачку, где нет проигравших, где оба победители. И когда они достигли этой наивысшей точки блаженства и конвульсии сотрясли их тела, одновременно у них вырвался победный крик… 

Игорь пришёл в себя первый. Луна, вышедшая на небо, через иллюминатор освещала тело неподвижно лежащей, прекрасной, юной женщины. Кожа на её теле, в лунном свете, смотрелась как прекрасный, неземной, светящийся материал, как будто она была сделана из мрамора или сверкающего холодного льда. Темные соски, венчающие нежную тайну её груди, на ощупь, были трепетными и тёплыми. Игорь взял в рот её сосок и стал нежно покусывать его, она зашевелилась и открыла глаза. Потом она обняла его за голову и прижала к своей груди.  

Нам, что уже пора? – спросила она тихим голосом. 

Да нет, вроде никто сюда не ломился, – ответил Игорь. 

Давай будем одеваться, – предложила Рада. 

Игорь расцеловал её груди, каждый квадратный сантиметр этих произведений искусства, заканчивая обцеловывать каждую затяжным поцелуем в сосок. Затем он собрал её вещи и подал ей их. Пока, она одевалась, он успел одеться, тоже. Затем Рада попыталась навести порядок в своей причёске, но поняла, что в темноте ей это сделать не удастся, махнула рукой. Они закрыли за собой дверь каюты, поднялись по трапу и вышли на палубу. Катер шел в обратную сторону, то есть к причалу. Игорь нашёл Портоса и вернул ему ключ от каюты, заодно спросил, где имеется умывальник и зеркало. Портос показал, где находится туалетная комната. Игорь вернулся к Раде и проводил её в туалет, возвращаясь назад увидал, что Портос повёл свою Лену в каюту. Бог в помощь, – мысленно он пожелал Портосу. 

Выйдя на палубу, Игорь глубоко вдохнул морской воздух, который приобретал 

своеобразную ночную свежесть и запах. Из общей каюты вышел Саша с Аллой, и стали рядом с Игорем, через несколько минут подошёл Ков со своей Ириной, на палубе появилась Рада и обняла Игоря. И так, молча, стояли верные друзья со своими любимыми девушками, впитывая в себя этот непередаваемый запах моря, запоминая плеск волн разрезаемых форштевнем катера, ощущая объединяющее чувство дружбы и любви и понимая, что завтра их жизнь, коренным образом, изменится. Они увидят новые места, познакомятся с новыми людьми, многому научатся. Но, самое главное, из того, что с ними произойдет это то, что они станут настоящими мужчинами, и научатся защищать свою Родину. Но до того, как это произойдет, пройдут три года, три трудных и долгих года. 

Поднявшиеся по трапу на палубу катера из секретной каюты, Портос и Лида прониклись этим настроением своих друзей и присоединились к ним. 

Они стояли с серьёзными и сосредоточенными лицами, слегка покачиваясь на морской волне и чувствуя тепло друг друга, стараясь, сквозь время, увидать и ощутить себя такими, какими они будут через три года. 

Конец первой главы. 

Привиделось во сне одному отроку красавица, и, проснувшись, не мог он успокоиться, и на следующий день не мог.  

Во сне сказала она ему, что с последним светом он придет за ней. И решил он за закатным солнцем идти и последний луч ловить, с тем оставил дом и старую мать.  

Утро было, и он все поспешал обогнать солнце, но солнце перегнало его и закатилось. Наступила ночь в первый день его путешествия. 

Вылезли мелкие твари из земли, и стали у него деньги просить. Он испугался страшно, но денег не дал, потому что долгое ему предстояло путешествие, и надеялся он набрести на деревню или город, чтоб купить себе пищу. «Отдать деньги – верная смерть», – думал он. Убежал он и спрятался на дереве, провел там остаток ночи, пока солнце не взошло. 

Снова весь день спешил он обогнать солнце, но солнце обогнало его и закатилось. Наступила ночь во второй день его путешествия, и вылезли из земли твари средние, и стали у него деньги просить. Снова он бежал, и смог бы убежать, но одна тварь догоняла его. Тогда положил он на землю одну монету и отскочил, тварь та забрала монету и уползла к себе, а отрок спрятался на дереве. Там уже и солнце взошло. 

Гнался целый день он за солнцем, но солнце перегнало его и закатилось. Наступила ночь в третий день его путешествия.  

Вылезли твари из земли большие и погнались за отроком. Он почти оторвался от них, но двое догоняли его и держали на хвостах своих целый выводок тварей. Пустил он золотой песок по земле, и мелкие твари оторвались с хвоста, и разбежались. Оставил на земле он монету и крупные твари столкнулись лбами. Тогда скрылся отрок на дереве, а там уже и солнце взошло.  

Не было сил у отрока, но старался он солнце перегнать. Только как ни старался, а солнце все-таки быстрее по небу катится, закатилось оно, и наступила ночь в четвертый день его путешествия. Выползли из земли твари всех размеров и поползли на него. Стал он монеты вдаль бросать, и за каждой монетой целый рой чудищ устремлялся. Но за каждым роем приходил другой рой, а у отрока осталась всего одна монета – золотая, как само солнце. Но не показывал ее отрок, потому что боялся, что сожрут его вместе с монетой. И держал ее у самой груди. 

Схватили его твари и утащили под землю, и держали его так долго, что три раза он пропустил последний луч солнца. На третью ночь задрожала земля, и вышел из недр ее такой монстр, что больше и страшнее каждой твари в семь раз. Вытащил он отрока на землю, а все остальные твари попрятались под камнями и в кустах. И был отрок так напуган, что не мог не кричать, не двигать свои конечности, только слушал. И заговорил монстр нежным женским голосом, и спрашивал, что делает он так далеко от дома, где так небезопасно? Кого или что он ищет? От нежности голоса оправился отрок и все рассказал, все, кроме этой одной золотой монеты, о ней он скрывал тщательно.  

И сказал голос: «Я тебе помогу, но за это ты отдашь мне золотую монету, которую держишь на груди у самого сердца». И удивился отрок, потому что он ничего не говорил о монете. Стал он думать, понял, что делать ему нечего, и согласился. Тогда голос продолжал: «Завтра на закате вытащи свою золотую монету, направь на солнце и держи так до самой ночи. Стой и не двигайся, чтобы не случилось».  

Наступила ночь, и стало совсем темно, так, что только монета и сияла в темноте. И все твари, большие и малые поползли на него, и клыки их отражали свет, и каждая думала, как первой схватить монету. И вот уже телом стал ощущать отрок, как пошли по нему эти чудища, но вдруг задрожала земля, и выполз монстр из недр земли, и был он такой страшный, что жутко было светить туда, и смотреть туда не хотелось. И попрятались чудища по кустам, а отрок зажмурился и решил стоять так, пока не умрет.  

Но скоро яркий свет заставил его открыть глаза, и было вокруг светло как днем, а перед ним стояла красавица, которую он искал. Взяла она у него монету и подозвала к себе. 

Скоро старая мать, вместо того, чтоб хоронить своего единственного сына, встречала в доме невестку. Много золотых монет сыпалось на той свадьбе. 

19.06.09 

Есть такая категория людей – «добренькие». Как правило, это дамы начиная от возраста «чуть постарше, чем юные». Как правило, дамы очень душевные, из тех, кто даже в пенсионном возрасте не Ирина, а Ирочка, даже если с отчеством. Только не говорите, что никогда в жизни не знали ни одной Ирочки Сергеевны (ну, или на худой конец Ниночки Ивановны, или там Аллочки Петровны, но Ирочками они почему-то бывают значительно чаще). При этом, вот парадокс, душа у них, хоть и тонкая, но большая. Очевидно, по конструкции душа такого человека напоминает простыню, причём – щёлковую, так как эта самая душа ещё и «нежнейшая». 

Эти дамы очень болезненны, но чаще и охотнее болеют не телом, а всё той же душой. Причём за кого-то. Желательно – публично: если душевные раны не проветривать, они начинают гнить. Как правило, каждая уважающая себя Ирочка выбирает себе определённую категорию людей, за которую болеет больше, чем за остальных, но бывают и Ирочки-универсалы. Эти, кажется, вообще смотрят вокруг только с целью за кого-то поболеть душой. Кажется, именно для них и делаются выпуски теленовостей. Цунами в Средней Азии – ах! Эпидемия СПИДа в Африке – ах! Умер известный артист – горе-то какое, она скорбит впереди планеты всей! Особенно любят эти дамы больных, а из больных особо выделяют детей. Видели в ЖЖ после постов о сборе денег на операцию/переливание крови/протез комментарии «Ах, как это страшно, как ужасно, просто слёзы на глаза наворачиваются!» или «Такой красивый ребёнок, и так страдает!» (можно подумать, некрасивые дети должны после этого побыстрее скончаться, чтобы не мешать сочувствовать тем, у кого глазки голубее и волосы кудрявее, но вряд ли это имеется в виду)? Так вот, это Ирочки. С появлением блогосферы они вообще то ли невероятно размножились, то ли просто вылезли из укрытий, в которых до сих пор находились. Иногда Ирочек охватывает праведный гнев, и они прибавляют к своим комментариям возмущение, что Абрамович, например, яхты себе покупает, а не лекарства больным детям. Как говорят волонтёры, чем больше ахов и восклицательных знаков, тем меньше вероятности, что дама поможет чем-то, кроме них: перечисления денег Ирочки ждут от Абрамовича, а самим – и это главная их особенность – тонкость душевной организации предпринимать какие-либо действия не позволяет. Уж на уровне «где тонко, там и рвётся» с народной мудростью они знакомы, поэтому не рискуют, тем более, она уже внесла достаточный вклад в эту историю тем, что кофе под её воздействием пила без пирожного и без всякого удовольствия. Особо доброжелательные Ирочки борются за мир во всём мире чуть активнее, и, ахая, взывают не только к Абрамовичу, но и к окружающим. Послать в эротическое путешествие душевную даму из отрудниц, сующую под нос фото сироты из газеты с пояснениями, что она утром над этой статьёй обрыдалась, и буквально сама не своя будет, если вы не усыновите несчастного ребёнка, обычно бывает как-то неудобно. Первые несколько секунд чувствуешь себя распоследней сволочью: бедное дитя страдает без мамы, Ирочка страдает о судьбе бедного дитя, а вам, значит, из каких-то мелкобуржуазных соображений жалко проявить участие. Потом, отойдя от прессинга, начинаешь понимать, что одно звено в цепи явно лишнее, и если ей так хочется осчастливить сиротинушку, она вполне могла бы усыновить его и сама, но, если это происходит не в первый раз, точно знаешь, что Ирочке не позволяет этого тонкая душевная организация или непреодолимые жизненные обстоятельства, и начинаешь чувствовать себя сволочью при одном её появлении неподалёку, на чистых рефлексах. 

Способы борьбы с Ирочками достоверно неизвестны: самому заболеть, чтобы она вас полюбила, всё же слишком жестоко, а ничем другим её не проймёшь. 

Редактор – это то ли особая порода людей, то ли вовсе негуманоидная форма жизни. Особенно мужчина-редактор. 

-Чай? 

Это обозначает, что он попросит внести в текст правки. Раньше, чем я успеваю что-то ответить, Алекс кидает в жёлтую чашку, которая живёт в верхнем ящике стола, как он говорит, специально для почётных гостей (глупость несусветная, но эта маленькая лесть мне приятна), горсть заварки – он не признаёт пакетики – и плескает кипяток из чайника (он завёл свой собственный, чтоб не идти в другой конец кабинета каждый раз, как захочется выпить чаю). Несколько капель выплёскиваются мне на руку, Алекс опережает мой вскрик: 

-Прости, я не специально. 

И, подмигивая, выверенным движением булькает в чашку коньяк из фляжки, обитающей в том же верхнем ящике. 

Вообще-то Алекса зовут Алексей. Но, во-первых, я считаю, что это имя без отчества звучит как-то глуповато (а в сочетании с именем-отчеством глуповато звучит он сам; Алексей Александрович должен быть монументален, а он смотрит на меня снизу вверх, хоть я и сама отнюдь не баскетбольного роста), во-вторых, Алексеев не переношу на дух с тех пор, как в первом классе меня посадили за одну парту с белобрысым Лёшкой. Поэтому вслед за всеми сотрудниками называю его Алексом, хотя это тоже больше похоже на собачью кличку, чем на имя для взрослого мужика. 

Он в очередной раз объясняет мне, что надо исправить в тексте, не забывая подчеркнуть, что в целом всё замечательно, надо только здесь немножко изменить для достоверности и тут чуть-чуть поправить, чтоб убрать намёк... Я начинаю чувствовать себя последней графоманкой и ехидный вопрос, зачем мы что-то меняем, если по заверениям Алекса всё было отлично ещё пятьсот правок назад, застревает на пол-пути к горлу. Я верю в Алекса. Если он взялся со мной работать – я не безнадёжна. 

Пока мы обсуждаем, что и как менять, все сотрудники успевают разойтись по домам, и Алекс, вместо того, чтобы выходить в курилку, дымит, не отрываясь от текста, в окно. 

В дверь всовывается кубическая голова охранника: 

-Вы скоро уходите? 

-Да-да, сейчас, – отвечает Алекс, быстро выключает компьютер, как будто ждал сигнала, и галантно подаёт мне пальто. Он умеет делать это как-то очень естественно и непринуждённо, в его исполнении этот жест не смотрится комичным даже несмотря на разницу в росте сантиметров десять в мою пользу. Я на секунду задерживаюсь у зеркала, чтобы накрасить губы, а он улыбается: 

-Зачем, ты и так прекрасна. 

Ему, по моим понятиям, целая вечность – за сорок, чтоб не сказать – под пятьдесят. У него крайне запутанная личная жизнь: он как-то упоминал про вторую жену, и та, что есть сейчас – это уже другая, кроме того, есть ещё некая «любимая женщина» и какие-то постоянные звонки на мобильный, во время которых он по-кошачьи улыбается и выходит в коридор и репутация бабника, которую он тщательно блюдёт и ради которой отвешивает двусмысленные комплименты дамам всех возрастных и весовых категорий, оказавшимся с ним рядом. Вот тут начинается парадокс: кажется, никто из дам всерьёз эти комплименты не воспринимает, но репутация укрепляется. Редакторша Люда как-то в курилке ехидно рассказывала, чем грозит дамам полуромантическая редакционная пьянка наедине с Алексом. По её словам, в тот момент, когда нормальный мужик в зависимости от семейного положения либо хватает за руки, либо начинает жаловаться на проблемы с женой, Алекс начинает декламировать стихи. Громко, нараспев и погонными километрами. По моим представлениям Алекс и стихи несовместимы, и мне даже на секунду захотелось проверить. 

На ступеньках мы прощаемся: я иду к метро, а он – ловить машину до дома. 

Алекс через две недели уволится, и моя первая книга так и не будет опубликована. 

Персональный чайник и жёлтая кружка перейдут в его преемнику, а вот фляжку с коньяком он заберёт с собой. Кошачьи улыбки и секретные переговоры были адресованы новому работодателю. Всё же никогда не стоит верить мужчине, который изо всех сил демонстрирует, какой он бабник.  

«Навсегда» – тяжелая скальная плита, покрытая мхом, она проросла корнями вековых деревьев, ее края сливаются с окружающими скалами, уходят в землю, а потом люди читают петроглифы, пишут диссертации и думают, что все понимают. 

Белесая синева июньской ночи стекает по склонам в небольшое озерцо – ламбушку. Смешавшись с желтой болотной водой, становится зеленой, и ламбушка отсвечивает зеленым – как ведьмин глаз.  

- Знаешь, я уронила фотоаппарат… 

- Ничего, вернемся, купим другой. 

- Вода страшная, не достать… Там есть дно? 

- Дно есть всегда, – улыбаюсь я, – у всего есть дно. 

В её глазах сомнение и печаль. Она вздыхает. 

- Мне кажется, здесь нигде нет никакого дна… Нет дна у озера, у леса, у болот… Здесь всё остаётся навсегда. 

Она протягивает тонкие руки к огню и умолкает. 

В этот раз мы забрались довольно далеко. К месту, отмеченному приятелем на карте, добирались больше суток по заросшим просекам, по дорогам, неожиданно заканчивающимся среди леса, практически без ориентиров, пока в буквальном смысле не уткнулись носом в стену полуразвалившегося дома. Заброшенный людьми и богом хутор на три дома недалеко от Койвусельги, на десятки километров – ни души, если не считать лосей и медведей, по привычке наведывающих старые привады. За четыре дня мы не слышали даже звука самолета, – ничего, кроме плотной, глухой ко всему тишины.  

- Я нарисую всё, что ты фотографировала, – бодро говорю я и подбрасываю веток в огонь. Вообще-то это шутка, потому что рисовал я в последний раз в пятом классе на уроках рисования. Но она оживляется и доверчиво смотрит на меня. 

- Да, правда… Только тебе придется…побыстрее научиться рисовать. Я… я думаю, мы успеем… 

Я сажусь рядом, обнимаю её и прячу лицо в прохладных волосах, горький комок перекрывает болью горло, только бы не заметила. 

- Я буду тебе рассказывать, а ты – рисовать. У меня хорошая память, я все запомнила, я навсегда все запомнила… Мы купим тебе карандаши, краски, кисти…у тебя всё получится…у нас всё получится… – голос ее делается всё тише, я укачиваю ее в свои объятиях под шум елей и плеск воды, – спи, милая, конечно, всё получится. 

Каждый год я приезжаю на это место, достаю из машины папку и иду к ламбушке. Неумелые рисунки, карандашные и акварельные, плывут по темной воде, намокают и исчезают в глубине «ведьминого глаза». Где-то там, на дне, лежит её фотоаппарат, запечатлевший наш последний отпуск. Он останется здесь навсегда, как и моя память, моя любовь и её жизнь.  

Я так и не научился рисовать. 

- Аплодисменты, шампанское в студию! Гений прибыл. 

Не надо стесняться того факта, что каждый человек на земле считает себя самым умным. Тайно ли, явно ли, но в душе у каждого засела мысль о собственной исключительности. 

Но моя подруга Ита в этом глобальном заблуждении побила все рекорды.  

Она может прямо заявить о том, что веками этот мир создавался лишь для того, чтобы однажды в нем появилась она и прожила здесь замечательную жизнь, поражая всех своим совершенством. А все остальные люди – движущиеся фигурки на фоне ее великолепия, придуманные для того, чтобы ей не было скучно и она могла иногда кого-то поучать.  

Именно поэтому она часто спорит, даже там, где ее спорить не просят, и дает советы тем, кто в них не нуждается. Этим она ни у кого ничего не отспорила, кроме репутации болтушки и выскочки в кругу наших общих друзей. Чтобы не тратить себе нервы, мы поддерживаем негласное правило – никогда не спорить с Итой!  

И именно оттого, что с нею никто не спорит, она продолжает благополучно пребывать в иллюзорном мире своей божественности.  

Это устраивает всех – каждый остается при своем мнении. И у нас, к тому же, есть, над чем позабавиться, особенно, когда Ита начинает читать высокомерные речи с высоты своего мнимого пьедестала мудрости веков.  

Также у нее есть объяснения на всё. Поэтому я никогда не жалуюсь ей на жизнь. Вместо ожидаемого «Кошмар, эк тебя угораздило, ну не переживай, все будет хорошо» в ответ обязательно услышу что-то вроде «А знаешь, отчего это все произошло?..Сейчас объясню…» либо «Человек всегда притягивает к себе ситуации, которые сам же и моделирует в реальности», или «Покопайся в ситуации и извлеки оттуда корень, причину – ПОЧЕМУ это произошло?»… 

Ужас. Горе тем, кто имеет в друзьях доморощенных психологов. Ей-богу, нудные! Лучше разделять компанию с «недалекой» матрешкой, которая два слова связать не может, но сочувственно поахает над твоими бедками, чем вот с таким сумасшедшим созданием, которое каждую ситуацию пытается разложить на кирпичики… 

Поэтому я как можно меньше общаюсь с Итой. Да и вам советую держаться подальше от людей, которые «не в себе». Общайтесь с земными, с двуногими. С ними не так интересно, зато спокойнее. 

*** 

И не надо стесняться того факта, что любой здоровый человек хоть раз в жизни помышляет о самоубийстве.  

Может, даже не о том, как это сделать, а о том, как было бы хорошо, если бы жизнь сама по себе тихо и незаметно прекратилась. Все через это прошли, и это черта, присущая только человеку – переживать момент, когда хочется все прекратить и тихо умереть.  

Подобный момент черных помыслов пришел и в мою жизнь.  

Нет, плохо мне не было. Потому, что до этого мне уже бывало плохо, и я знала, что это такое, определение «мне плохо». То, что творилось со мной теперь, было хуже, чем плохо. Намного хуже.  

А когда в жизни становится хуже, чем плохо, это называется «настал критический момент». Наверное, потому «критический», что человек больше не имеет аргументов отвечать на безмолвную критику жизни. И жизнь критикует его, критикует, а человек молчит и не сопротивляется…Ну, кто захочет так жить?  

Мне никогда не везло. Везло всем вокруг, но не мне. Сплошь и рядом творились чудеса в жизни людей – кто-то миллион выиграл, кто-то замуж вышел, кто-то умер. А у меня ничегошеньки не происходило.  

Но если вдруг везение, перепутав окно, залетало не к соседу, а ко мне, сразу обнаруживалась куча завистников или пророков и все портила. Завистники лицемерно радовались за меня, а потом тихо обливали меня ядом и наводили на меня сглаз своей негативной оценкой.  

Я никогда не выделялась из толпы. Я настолько стандартна, что иногда теряю себя в толпе. Даже оценки в школе были настолько средне-статистическими, что с меня, наверное, эта статистика и писалась… 

Внешность у меня самая заурядная – два глаза, два уха и так далее. Никаких выдающихся впадин и выпуклостей, которые можно было бы воспеть, у меня нет. И, если меня попросят сказать про себя, красивая я или нет, я буду думать неделю, прежде чем отвечу, а потом все равно отвечу – «не знаю».  

Характер у меня вообще подарок – я не верю в себя, не верю в людей и у меня нет своих мнений ни на что. Я беру их взаймы у родных, меняюсь ими с друзьями, теряю их и нахожу – но когда кто-то из моих друзей заявляет «Я сделал вывод» – я не могу сказать – «Я тоже сделала такой-то вывод». Я не делаю по жизни выводов – просто живу, и все. Как это называется? Бесхарактерность? Вот такая нежизнь.  

И зачем ее продолжать, если мое существование было, есть и будет житием закомплексованной неудачницы из последних рядов? Менять что-то? Для кого и чего? Кем я была? Кем я буду? О Боже! 

Меньше всего я бы хотела, чтобы рядом со мной в это горькое время оказалась именно Ита со своими советами из разряда «как жить дальше, если ты последний лузер» или «исцели себя сам». Если бы она оказалась рядом и стала советовать и учить, клянусь, я бы ее убила.  

И именно она и оказалась! Ворвалась ко мне в квартиру, как назло, цветущая, жизнерадостная, шебутная, как бешеная стрекоза – все ей нипочем, конечно, как может хотеться умереть дуре, которая знает ответы на все вопросы и решения от всех проблем. Дуракам жить легче! 

Но, оказалось, в моменты, когда человеку хочется уйти из жизни, даже такой псих, как Ита, станет подходящим собеседником.  

- Ну-ка рассказывай, что случилось? – потребовала подруга, присаживаясь в кресло и закидывая ногу на ногу – ну просто адвокат всия Руси, даже блокнот свой знаменитый вытащила, видимо, уже подготавливаясь к препарированию моего горя. 

-Данила женился. – прорыдала я. – Вчера узнала… Уже… месяц…как… 

-Кошмар какой-то… Эк угораздило… Ну, не переживай, все будет хорошо. – пробормотала растерянно Ита.  

Я поняла, что дела мои совсем плохи, и разрыдалась еще больше. 

Если даже Ита не может найти слов, чтоб объяснить случившееся, то мне кранты! 

А как иначе? 

Мы с Данилой встречались пять лет. Все у нас было, и хорошее, и плохое. У нас и в мыслях не было, что когда-нибудь расстанемся. Нас называли сиамскими близнецами. Он был моим парнем, братом, другом и подругой! Мы знали друг о друге все, срослись так, что иногда мне казалось, я не знаю, где я, а где он.  

Он принимал меня такой, какая я есть, не хотел ничего менять или усовершенствовать в моем смутном сером облике. Правда, иногда подшучивал, но это было приемлемо, тем более, что я отвечала тем же. Были у нас и скандалы, но у кого их нет? 

И вот недавно в отношениях наступил кризис – мы стали слишком часто ругаться, что-то делить, извлекать причины для ссор из пустого места, каждую мелочь раздувать до невообразимого размера…Сложное было время. Не знаю, почему так случилось. Это просто стало происходить и все.  

Дура-Ита нашла бы причины, но кому нужны эти объяснения, если они никому не помогают? 

Не спорю, я была во многом виновата. Иногда мне даже хотелось, чтобы эти отношения закончились. Я устала от переливания из пустого в порожнее. Раньше была любовь, были и претензии, а теперь, казалось любовь ушла, а претензии остались.  

Черная туча раздора нависла над нашими головами, и однажды из нее вылетела молния и попала между нами, расколов землю на две половины. 

-Хватит с меня! – завопила я неистово во время очередной битвы. – Не нужны мне эти дешевые отношения! Не надо твоей любви, в которой нет уважения! Я тебя уже боюсь и ненавижу! Устала от всего! Давай мирно разойдемся!  

- Наконец-то ты к этому пришла. – ответил Данилка глухо и с видимым облегчением.  

Он взял сигареты со стола и ушел, не попрощавшись с моей мамой.  

Признаюсь, я первое время была этому рада. Казалось, начинается новая страница жизни – все с чистого листа, буду писать новую историю, где не будет места претензиям и беспричинной ревности, неуважения и неслышания…там будет все иначе. И я уже буду другая, начну новую жизнь – я ведь тоже устала от себя такой… Нет, я не такая уж безликая, я могу реализовать себя в чем-то, и наверное, это Данила мешал моему развитию. Теперь будет все иначе. 

Но через неделю злоба улеглась и стало ясно, что не так то просто порвать связь, которая создавалась пять лет. Одна моя часть за пять лет стала Данилой, и эта часть требовала присутствия рядом себя самого. Это было больно физически! Он был нужен, как наркотик. Но я не звонила и не пыталась восстановить отношения. Болезненно взращивала гордыню, как ячмень на глазу. 

- В любых отношениях нужен перерыв. – выводили мы с подругами формулы любви на женском совете.  

- Он отдохнет и вернется, и все будет как раньше, даже еще лучше.  

- Милые бранятся, только тешатся. 

- Тут и переживать нечего, вы созданы друг для друга. 

- Даже полезно устраивать подобные перерывы. 

Прошел месяц, другой. Данила не возвращался – как сквозь землю провалился. А когда я, наконец, поняв, что здесь что-то неладное, забила тревогу и стала искать его – мне донесли, что он уже две недели, как уехал в другой город, к какому-то дяде, работать. 

Я снова успокоилась – ни облачка в душу не залетело! (Вообще, в моей жизни первый признак беды – это, когда я совершенно спокойна. Уж тогда-то точно случится нечто!) 

И я безмятежно ждала, когда он «перебесится» и вернется, и уж тогда мы с ним потешимся на славу! А наш раздор был лишь тем раздором, после которых особенно хорошо заниматься сексом.  

Мир перевернулся в тот момент, когда я узнала, что Данила женился.  

Помню, почувствовала себя очень странно. Так, как будто я однажды обнаружила у себя хвост…Или как бы мне доказали, что я это не я вовсе, а другой человек, с другим именем, другой судьбой… 

Поступок Данилы не вписывался в мои понятия о мироздании. У моей жизни были определенные рамки – как может или не может поступить тот или иной человек. Рамки эти всегда устанавливала я сама. И теперь рамки эти трещали и рассыпались в щепки. 

И мне казалось, что, когда я каждый раз смотрю перед собой, то вижу, как мое будущее тоже разваливается на куски, и вместо него остаются руины…И не хотелось видеть продолжения. Будущее это было весьма постыдным зрелищем. Потому, что я многое в нем напридумывала, а все это оказалось лживым. Придумала, что Данила мой будущий муж, и дети у нас есть, и, следовательно, переживать не за что, жизнь моя устроена до последнего кирпичика.  

И получалось, что моя наивная ложь была разоблачена кем-то свыше. И было страшно и больно жить дальше в жизни, которая так грубо надо мной подшутила.  

Ита застала меня именно тогда, когда я, не в силах справиться с новой действительностью, проливала слезы в одиночестве у себя дома.  

- Почему, почему он это сделал? – спрашивала я у нее сквозь слезы после того, как излила душу. – Что было у него на душе? Как он мог так поступить? Мы были как одно целое! А он… 

- Он слабак и трус. – сказала Ита, хладнокровно, как змея на кролика, глядя на мои страдания. – И он еще прибежит, и будет скулить, что ты для него свет в окне и самая любимая…но будет поздно. 

-А зачем мне это будет нужно? Что мне это даст? – рыдала я. – Как бы я сейчас хотела отрезать ту часть мозга, в которой есть память о нем! Просто забыть все, и не помнить даже его имени! Тогда мне стало бы легче.  

Ита долго молчала и рассматривала меня внимательно, как лошадь перед покупкой. 

- Отрезать? Неужели ты готова отдать часть своего драгоценного мозга просто так? Ну и любишь ты себя! 

-А что делать, Ита? Что делать? 

-Но если на ковре есть пятно, то надо почистить ковер, а не отрезать грязное место. – вкрадчиво продолжала Ита.  

-Моя жизнь – не ковер! – простонала я в подушку. – Мне больно, понимаешь ты? Больно! 

-Я думаю – авторитетно заметила Ита, меняя положение ног. – Что эту больную часть мозга не нужно отрезать. А устроить лечебную терапию. Там сейчас недостаток любви и внимания. Тебя бросили ради другой женщины. Более того, на ней женились! Страдает твое самолюбие и его надо успокоить, отвлечь и залечить.  

- Ита, ты не понимаешь… Это на порез можно посыпать стрептоцидом, чтоб он зажил. А душа это другое. 

-Нет, Алена, я – понимаю. – перебила меня Ита. – Это ты не понимаешь, потому, что ты сейчас не осознана, а я осознана. Поэтому слушай меня – я могу тебе помочь. Конечно, я сомневаюсь, что ты этого хочешь – валяться в горизонтальном положении, ручки заламывать и сопли на кулак наматывать – это же так романтично, в стиле тургеневских барышень.  

И мне кажется, что самое время применить в дело мою новую идею. 

- Какая еще идея? – простонала я. – Знаешь, Ит…вечно ты влезешь со своими инопланетными идеями… 

- Новая идея.– сказала Ита, даже не обращая внимания на мои упреки. Я давно заметила, что любые замечания отскакивают от нее, как горошинки от стены. – Эксперимент под кодовым названием «Забота по вызову».  

Я даже рыдать перестала от такой тупости. Мне стало стыдно проявлять эмоции перед психической больной. Я села на диване и обняла подушку. 

-Ита. – я взялась за гудящую голову и решилась сорвать на подруге все зло моей неудачной жизни – Тебе пора взрослеть. Ты день за днем уходишь куда-то в иллюзорный мир, все дальше и дальше от реальности. И еще втягиваешь туда других. Открой глаза. Это чревато психозом. 

-Нет, матушка, уж будь добра, открой глаза ты! Кто еще из нас где живет и куда смотрит… – парировала, опять даже глазом не щелкнув, Ита. – Не меня пять лет какой-то урод с кривыми ногами использовал как объект сексуальных развлечений и козлика для битья в одном лице. А потом еще и женился на другой девушке, более приемлемой и подходящей. Может, она рожей лучше вышла? Подумай о собственных глазах и куда они тогда смотрели...Не ниже пояса ли?  

Я несколько секунд помолчала, переваривая ее слова, потом тихо заплакала. Вот она, дружба. Да таких подруг иметь – врагов не нужно заводить. Вот она, моральная поддержка хорошего психолога. Повеситься приятнее.  

- Да пошла ты… – сказала я, зарываясь лицом в подушку. Все. Тридцать упаковок димедрола. Хотя…Маму жалко. Что же делать? До старости еще так далеко. Достало все.  

Ита стала горячо извиняться. 

Вообще, мне, действительно, следовало быть внимательнее. Ита никогда, ни перед кем, не извинялась.  

Когда ей пытались внедрить чувство вины или просто доказать, что она не права, она отвечала – «Я всегда права, потому, что осознанна. И я готова сразиться со всем миром за свою правоту, потому, что уверена, что в мире более осознанного человека, чем я, больше нет. Если я встречу человека осознанного, я перед ним извинюсь. Так что закройте свой ротик. Туда сейчас муха залетит».  

Станешь спорить с таким многословным чудовищем… Себе дороже.  

А тут Ита стала так яро извиняться, буквально голову пеплом раскаяния посыпала. 

Лишь много позже до меня дошло, что она действительно была намного прозорливей и расчетливей других («осознаннее», как она это называла). И извинялась не потому, что раскаивалась. Ей всего-лишь было интересно, как будет работать ее идея, и она решила поэксперементировать на мне, во что бы то ни стало. Я была лишь пешкой игры ее разума, пораженного недугом идеализации себя. Она нашла подопытного кролика и не собиралась его упускать. И для того, чтоб меня «купить», меня надо было «подмаслить». 

Она изливалась сочувствием, комплиментами, надеждами, энтузиазмом, пониманием, трогала меня за плечико, уверяла в счастливом будущем и в итоге я успокоилась и даже развесила уши.  

-Ладно… что там за план у тебя? В конце концов, мне больше нечего терять. 

- План простой. – Ита оживилась. – Но сначала объясню тебе, как особо непонятливой, принцип действия твоего мозга. Дело в том, что в тебе живет существо, с которым ты сама не знакома. Это существо наблюдает за событиями твоей жизни и делает соответствующие выводы. Слова на него не действует – оно регистрирует события и поступки. Именно оно вынуждает тебя охотиться за комплиментами, искать внимания, одобрения. Это твое эго, которому постоянно надо видеть твои успехи. И плохо тебе сейчас именно оттого, что твое эго пострадало, его унизили. А нам надо восстановить его блаженное состояние. Все гениальное просто. Утешь эго, отвлеки его, переубеди, ублажь его в конце концов и оно успокоится. Конечно, не навсегда, но по крайней мере, депрессия отступит, начнешь жить дальше. А там определишь дороги.  

Я несколько секунд тупо смотрела сквозь нее, переваривая эту ересь. 

- Что теперь делать? 

- Как что? Успокоить себя, обмануть, отвлечь, как игрушкой младенца.  

- Что мне, кубики ему покупать? – недоумевала я, хотя в душе что-то странно зашевелилось – эго, наверное, проснулось, услышав свое имя и с интересом прислушивалось к нашей беседе. 

- Тебе нужно мужское внимание.  

-Не нужно мне мужск… 

-Не спорь со мной! В твоей беде замешан мужчина, и подавленная сексуальность. Клима клином вышибают. Тебе нужно мужское внимаиие. И ты можешь его себе позволить. У меня есть план. Но пока я его тебе говорить не буду. Сначала выбирай – бассейн, дискотека или парикмахерская?  

-Бассейн. – выбрала я, вытирая глаза.  

-Отлично. Собирайся. 

-Что, прямо сейчас? Я не хочу сейчас. Давай в другой день.  

-А когда? – удивилась искренне Ита. – У нас, кроме сейчас, других вариантов нет. Вставай, вставай, хватит ныть, Несмеяна. А то уйду и не узнаешь про план.  

Говорю же, с Итой лучше не спорить. Себе дороже.  

Я не пожалела, что послушалась подругу. Плавать и нырять оказалось намного лучше, чем лежать и плакать.  

Мы поплескались пару часов в бассейне и пошли в бар. Купили бутылку сладкого красного и выпили его, закусывая маленькой шоколадкой, отметив начало моего исцеления.  

-Знаешь, мне так сейчас нормально на душе за эти дни, но если я вспоминаю о том, что случилось, мне становится еще хуже. Лучше бы мне не становилось хорошо. – сказала я грустно, подпирая голову ладонью. – Потому что теперь я вижу разницу. Если бы был рядом Данила, мне было бы просто прекрасно. А теперь мне просто хорошо. Это так плохо. 

- Нет, это замечательно. Потому что у твоего Данилы были кривые ноги и он был урод.  

-Не был он урод.- насупилась я.  

-Был он урод, я тебе говорю, самый урод из уродов. – отмахнулась Ита. – И при этом он был еще и моральный урод. Потому что нормальные люди женятся на тех, с кем встречаются, а не кому-то назло.  

Я снова упала духом. Теперь мне обидно было за то, что я пять лет провела рядом с уродом. Это было очень унизительно, может, даже унизительнее, чем осознавать, что этот урод женился на другой.  

- Так что, дорогая, порадуйся тому, что избавилась от урода. Если ты этому сейчас не порадуешься, ты никогда не встретишь парня, который красив душой, сердцем и ногами. Не порадуешься, встретишь второго Данилку. И будешь еще пять лет мучаться, а потом он тоже женится на другой. 

Ита меня совсем застращала, я даже стала искать пути радоваться. И помрачнела еще больше. 

-Я никогда не встречу такого парня.  

-Ничего себе! Да мир кишит красивыми принцами. Они на каждом шагу. Оглянись вокруг, посмотри. Одни милашки кругом, выбирай кого хочешь! Я вообще не знаю, как ты могла из такого ассортимента красивых, умных, замечательных мужчин выбрать такого отморозка, как твой Данилка. Этого же надо было еще найти!  

Официант подошел к нам, чтобы убрать тарелку.  

-Ты посмотри хотя бы на этого молодого человека! – разошлась Ита. – Это не парень, а произведение искусства. Посмотри на его руки, пластику! А знаешь, как он глубок душой? Ты загляни ему в глаза! ОН – целая вселенная! Глубочайшая персона. Мыслящая!  

Я покраснела от стыда за Иту. 

- Не обращайте на нее внимания, она пьяная. – захихикала я. 

Парень презрительно посмотрел на меня, а потом одарил Иту лучезарной улыбкой.  

- Спасибо. – сказал он с достоинством. – Кстати, я люблю японскую культуру. 

- Поразительно! – восхитилась Ита. – Кавай! 

- Кавай. – просиял парень.  

- Молодой человек! Вот скажите мне, как красивый человек красивому человеку: моя подруга, она такая же красивая девушка, как мы с вами? 

- Вполне. – кивнул головой официант, даже не взглянув в мою сторону. Он просто согласился бы сейчас со всем, что говорила ему Ита. 

- Она достойна самого лучшего, что есть на этой земле? 

- Несомненно. – уверенно подтвердил он.  

- Вот так. –победоносно посмотрела на меня Ита. – Красивая, как мы, но глупая, и этим отличается. Но ничего. Это исправимо. А Вы умница. Принесите нам счет, пожалуйста.  

Мы вшли из бара, и пошли к метро.  

-Завидую я тебе. – вздохнула я. – Как все у тебя просто.  

- Так, пришло время открытия второй части плана по исцелению твоего эго. – сказала Ита, приобнимая меня за плечи. Пьяная, она была еще более жизнерадостной.  

-Ну-ка давай. – заинтересовалась и я тоже.  

-Для этого мы находим молодого человека приятной наружности, которому мы будем платить деньги, за то, чтобы он оказывал тебе знаки внимания. – начала Ита. – Каждый день он будет звонить тебе и говорить комплименты. Он будет восхищаться тобой, и играть роль влюбленного мужчины. Он будет грозить, что сбросится с телевышки, если ты не посмотришь в его сторону. Петь серенады, дарить цветы, сочинять стихи в твою честь, в общем – делать все, что нужно женщине, для того, чтобы она почувствовала себя исключительной. А после того, как твое эго вылечится, ты сможешь продолжать жизнь спокойно, радостно и полноценно.  

Ита торжественно улыбалась, делая вид, что не замечает выражения моего лица.  

Я открыла рот, чтоб высказать субъективное мнение, но она безапелляционно заявила: 

-Я знаю, что мой план гениален, и эту методику еще будут использовать ведущие психиатрические клиники всего мира. А может и уже используют. Я – вершина гениальности, я – творение вселенной, полное идей. И если ты будешь спорить, помни о том, что это лишь твое постоянное желание спорить будет противостоять мне. А не твой разум и сердце, которые со мной согласны.  

Я плохо поняла, что сказала мне подруга, но спорить на всякий случай не стала.  

- А где же мы возьмем такого молодого человека?  

- Он должен быть красивым, творческим, и желающим подработать. – сказала Ита и одарила меня улыбкой снизошедшей богини. – Значит, мы найдем его в молодежном театре – где же еще искать творческого красавчика. Либо телестудии, либо театры, но на телестудии трудно пробивать пропуск.  

- Все это глупости. – сказала я неуверенно. – какой-то идиотизм… 

- Хм. – сказала Ита многозначительно. Проехавший автомобиль облил ее желтоватым светом фар. Её фигурка в ярком синем платье смотрелась в этой иллюминации феерично. Она взяла меня за руку и размеренно заговорила: 

– Да, ты права, моя дорогуша, это идиотизм. И в этом идиотизме человечество существует не один миллион лет. И благодаря ему, с каждым годом книга учета брошенных женщин пополняется новыми именами – Катями, Надями, Людами... И судьба-то у вас одна на всех, не судьба, а судьбишка – лежать и плакать. Не переживай, ты в этом списке сто миллиардов пятая, и далеко не последняя…А вот тех, кто пытался за все это время что-то реально изменить – единицы. Брошюрки не наберется. И лишь тебе выбирать, куда ты хочешь идти. Стать одной из многих, чтоб твое имя затерялось в этих списках, или исключением, чьи инициалы выбитым на камне славы.  

Я слушала Иту, и, видимо, была пьяной, или сошла с ума, но мне показалось, что я действительно одна из тех, кто способен занести свое имя в тоненькую брошюрку великих имен… 

- Думай, дорогушка, думай. И радуйся – что у тебя есть такая гениальная, такая исключительная, такая добрая подруга, как я. Я научу тебя жить! 

*** 

В воскресный день Ита пришла ко мне в четвертом часу, без предварительного звонка. Не стала выслушивать стенания о парадоксальности происходящего.  

В первую очередь она заставила меня одеться в красивое платье и накраситься поярче. Потом сама сделала мне прическу. Я смотрела на себя в зеркало, и тоскливо вздыхала, пока она орудовала плойкой, накручивая мне королевские локоны.  

- Идиотизм какой-то. – повторяла я и мне почему-то было страшно.  

- Жизнь без идиотизма идиотическа! – поучала Ита, щедро поливая лаком мои локоны. – Без идиотизма жизнь серая и ничего не стоит. Даже труп стоит дороже человека, который не готов на авантюру. Труп хоть на органы можно сдать… 

-Фу, Ита! 

-Не «фу»! Готова, вставай. Бери «шанель», пошли покупать принца. 

После экзекуции я стала выглядеть, как невеста первого парня на деревне в день своей свадьбы в сельском клубе. Но Ита смело вытащила меня на улицу и силком приволокла в какую-то театральную студию. Судия располагалась в центре города, за маленьким парком, в доме культуры. Откуда Ита находила такие злачные места, я не знала. Прогулка подействовала на меня усмиряющее – я больше не перечила и слушалась Иту во всем.  

Когда мы вошли в зал, я почувствовала себя маленькой и забитой девочкой. Последний раз я чувствовала себя так, когда устраивалась на работу – было это два года назад и мне успелось забыть, каково это – оказаться под обстрелом нескольких десятков глаз. Не скажу, что приятно было снова припомнить это чувство.  

Там в маленьком зале туда-сюда сновала разношерстная компания. Были там и стиляги, и ботаники, и панки, и готы, и самые обычные люди…в общей сложности человек двадцать. Пахло сигаретами, бумагой, и, почему-то мне подумалось, что так должно пахнуть грубое творчество. На нас и внимания никто не обратил, но было все равно неловко. Мы по-шпионски сели в дальнем уголке зала, и стали наблюдать за всеми. Я делала это из любопытства, а Ита выбирала мне мужчину.  

Потом в зал зашел дядя в старом свитере – ну, точно, режиссер. Таких ни с кем не спутаешь. У него на лице написано, что он режиссер. И то, что свитер может себе позволить дорогой, но в этом ему уютнее.  

-Ребята, добрый день! – сказал он им так, словно они его в первый раз в жизни видели и ему следовало представиться. Но при виде него все тут же приободрились и мы поняли, что дядя этот обладает у них незыблемым авторитетом. – Прошу на сцену, ребята!  

Творческая полуголодная молодежь рассаживалась на сцене на стулья, образовав полукруг.  

И тут дядя увидел нас и направился в нашу сторону. 

-Здравствуйте, девушки. А вы почему до сих пор не на сцене?– обратился он к нам вполне радушно. Пока я с раскрытым ртом рассматривала режиссера, Ита общалась. 

- Мы хотим ходить к Вам на занятия. – сказала она вежливо. – Но решили понаблюдать. 

-Давайте, присоединяйтесь. – сказал он по-свойски -Бегом, бегом, не заставляйте ребят ждать.  

- Конечно, конечно– ответила Ита и поднялась, прежде, чем я успела возразить. – Ален, пошли.  

Нам пришлось подняться на сцену и поздороваться со всеми. Потом мы сели на стулья и стали тихонько озираться и рассматривать тех, кто сидел рядом с нами.  

Ребят в студии было много, и большинство из них симпатичные. Самый красивый парень сидел за два стула от меня. Стройный шатен с волосами до плеч, надменным лицом классической, модельной красоты – от бросался в глаза, как дорогая машина среди совковых легковушек.  

Ита поймала мой взгляд и указала глазами на него. Я неуверенно пожала плечами. По сравнению с ним мой Данила был простым пастушком. Никогда не считала себя достойной такого красавца. Да и красавцев всегда считала легкомысленными ловеласами. Поэтому я лишь пожала плечами и постаралась не смотреть больше в сторону избранного.  

Я выбрала себе симпатичного кудрявого парня, в оригинальной футболке и банданой на шее. Мне понравилось его лицо – мягкие черты, безобидный, уютный, он чем-то напомнил мне Данилу. Такие ребята не бросаются в глаза сразу же, но зато потом, когда к ним присматриваешься, замечаешь в них очень много милого и родного. Я показала его Ите.  

Ита чему-то удовлетворительно покивала головой и я заволновалась – видимо, она сделала выбор.  

Мы познакомились со всеми: ребята по кругу сказали каждый свое имя, и нам пришлось их повторить, а они повторили наши. Парнишка, который мне понравился, назвался Игорем. При этом он поймал мой взгляд и улыбнулся мне. Мачо звали Костей. Вид у него был довольный, холеный и самоуверенный. Он был явно одним из тех цветущих персон, которые везде впереди планеты всей, и таких как я, презрительно называют «провинциалками».  

«Это безумие» – думала я, ловля на себе изредка взгляд Игоря- видимо, он уловил мои флюиды, и теперь мы переглядывались с ним и всякий раз улыбались. Я представляла себе, как Ита подходит к нему, описывает мою проблему – и у меня от кончиков пальцев на ногах до макушки пробегала дрожь. Но затем начался тренаж и я отвлеклась.  

Следующие полтора часа мы выполняли странные ритуалы – хлопали в ладоши, издавали утробные звуки. Щелкали пальцами, слушали тишину с закрытыми глазами. Я прежде думала, что театр – это чтение монологов и диалогов со сцены, а оказалось, чтоб прочесть монолог, надо знать вкус тишины, и для того, чтобы быть актером, надо уметь сначала быть самим собой…и многое другое… оказалось, театр, это почти погружение в оккультизм. Я увлеклась настолько, что забыла про стеснение и предстоящий позор. Я даже пожалела, когда тренинг окончился, мы все сошли и расселись в зале. 

Режиссер оглядел нас снисходительно, но по-доброму.  

- Никогда не стесняйтесь признать то, что вы чего-то не знаете. – сказал он. – И не стесняйтесь собственного несовершенства. Внутри каждого из вас живет маленький бог, идеал, но для того, чтобы познать его, надо жить, жить, жить, учиться и жить дальше. Парадокс в том, что когда вы признаете собственную несовершенность, вы становитесь идеальными. И страх, который будет сопутствовать вам на сцене, не должен вас смущать – он должен творить. Позвольте ему выйти. Через него проявляется ваш маленький бог.  

«Это точно по Иткину душу» – думала я самодовольно, косясь на подругу. Та подалась всем телом к режиссеру и глотала каждое его слово, сверкая глазами. –«тут все такие-же помешанные, как она».  

Мы попрощались и вышли на улицу. Мне не хотелось продолжения действия- я и так интересно провела время. Но Ита уже нагоняла красавца-Костю.  

- Костя, привет!- сказала она непринужденно, будто была его одноклассницей.  

Я в который раз позавидовала ее способности так легко завязывать знакомство. Не удивлюсь, если она и президента бы так легко окликнула и притронулась к его плечу, чтобы он повернулся.  

- Привет. – сказал Костя, улыбаясь. – Я тебя не знаю.  

У него был карамельный голос. На шее его болтался серебряный медальон – странный такой – белая половинка знака «инь-янь». В его облике ни единой зазубрины не было- все было идеальным, словно выточенным каким-то гениальным мастером. Я старалась не смотреть на это ослепительное зрелище. Ита же совершенно не попадала под его гипнотизм.  

- Костя, у нас к тебе есть кое-какое предложение.  

«Как?» – вспыхнуло в моем мозгу. Я отыскала глазами выбранного мною Игоря. Он улыбнулся мне на прощание и удалялся с компанией других ребят. Нет, это невозможно.  

- Хорошее или нет? – поинтересовался Костя и хитро сверкнул глазками.  

- Хорошее. Давай мы тебя угостим пивом и поговорим кое о чем. Не торопишься? – сказала Ита, легко улыбаясь.  

Костя прикусил губу и его синие глаза таинственно замерцали.  

-А почему бы и нет. – сказал он и я почувствовала, что сейчас провалюсь под землю. – С большим удовольствием.  

Я оттащила Иту в сторону. 

-Ита, это не тот! Я другого выбрала. 

-Тот, кого ты выбрала, нам не подходит. Он хорош, не неубедителен. Нам нужно самое лучшее качество. И потом, ты же не любовника себе ищешь, а лекарство! Пошли, пошли! – прошипела Ита и я со стоном подчинилась.  

Через пятнадцать минут мы сидели в маленьком баре и пили нефильтрованное пиво. Это было как раз кстати – мне нужно было сбросить стресс. 

Хорошо, что Ита не торопилась начинать – мило ворковала о погоде и театрах, о премьерах и богеме, и многозначительно окидывала нас взглядом, словно примеряя друг к другу. Я хлестала пиво большими глотками и тысячу раз жалела, что пошла на поводу у безрассудной подруги. Иногда Костя смотрел на меня и я знала, что он ожидает, когда и я заговорю, и покажу себя, как интересная сорока-собеседница. Я молчала как партизан и представляла себе страшные эпизоды из моего будущего. Например, как этот красавчик выслушивает Иткину ересь и посылает нас ко всем чертям. Или сделает это прилюдно, и все повернут головы к нам, а потом он встанет и уйдет… Или выльет пиво мне на голову…Хотя нет, это слишком. .. ну, во всяком случае, случится что-то, после чего мы, осрамленные, пойдем домой… 

Мне было очень страшно – Костя мне очень не понравился , он был слишком красив и неприступен для меня. Мне было бы уютнее и веселее сейчас с кудрявым лапушкой Игорем. И, думаю, он смог бы избавить меня от депрессии. А от взгляда на этого Костю я лишь еще хуже впадаю в комплексы.  

- Вообще, я считаю, что в нашем городе есть все предпосылки для развития настоящего театра. – сказала Ита, вытаскивая тонкую сигаретку и закуривая со смаком, вдыхая дымок, как благоухание цветов. – Раздолье для свободного творчества…Оригинальность индивидуальности… Полный креатив.  

- Согласен. – вопросительно отозвался Костя, поднося к ее сигаретке свою, не вытаскивая ее изо рта и втягивая с таким видом, словно хотел высосать через сигарету Иткину душу.  

Я лишь вежливо хихикнула для поддержки разговора. Ну, Итка, все-таки, скользкая девка! Несет всякую чушь, но зато с каким гонором!  

Ита отстранилась, не сводя с Кости внимательного взгляда, допила остатки пива и подозвала официанта.  

-Еще парочку! – надменно попросила она и выставила вперед пальчики с маникюром.  

Я лишь кивала с коровьей почтительностью и предчувствовала, что миг позора уже стоит возле нашего столика... 

-А вы давно занимаетесь театром? – тоскливо спросила я Костю, чтоб хоть какое-то общение у меня состоялось с красавчиком до того, как он пошлет нас на все веселые стороны.  

Он ответил: 

-Всю жизнь. А Вы почему решили им заняться? 

-Да мы, собственно, не собираемся заниматься театром. Мы к тебе пришли– ответила за меня Ита и я подскочила на месте – вот он, страшный миг!  

-Хмм, как интересно. – Костя, как ни странно, совершенно не удивился. Как будто знал это. Или просто мастерски это скрыл. Он закинул ногу на ногу и слегка склонился к Ите. – И что именно привело? 

-В общем, вот эту девушку, которую зовут Алена, очень некрасиво оскорбили. – начала Ита. 

Костя посмотрел на меня и даже поискал глазами на моем лице следы прежнего оскорбления. Не найдя их, смущенно улыбнулся: 

-А разве оскорблять можно красиво? – поинтересовался он. Затем он посмотрел на меня и улыбнулся мне, и сказал мне – Оскорбляют всегда некрасиво. Но оскорбляют нас чаще из слабости, а не из проявления силы.  

Я вдруг поняла, что ошиблась. Он никакой не самодовольный мачо. Он очень умный, очень добрый, очень понятливый человек и мне очень, очень, очень захотелось, чтобы он как можно чаще появлялся в поле моего зрения. 

-Оскорблять можно по-разному, но то, как он это сделал, немыслимо и требует наказания.  

-Я сочувствую. Надеюсь, это был не я? – Костя сверкнул глазами, ухмыльнулся своей шутке и опять превратился в надменного красавца. Я растерялась.  

-К сожалению или счастью, нет. – ответила Ита. – Но нам нужна твоя помощь. Помощь оплачиваемая. 

Ита выделила слово «оплачиваемая», но это прозвучало уважительно – даже мне понравилось, как естественно и легко она это сделала. 

Костины брови сдвинулись на переносице. Видимо, он стал думать над словом «оплачиваемая». Помяв сигарету в пепельнице, он почесал уголок красивой губы и обратил на Иту заинтересованный взгляд: 

-Какого рода услуги я могу вам оказать? – и слегка оживился: -Я знаю несколько приемов кунг-фу, но это больше хореография, чем… 

-Это девушке нужна другая помощь мужчины. Разумеется, в пределах разумного. Не интим. А помощь моральная.  

Костя оглядел меня с ног до головы. Мы встретились взглядами, и я прикрыла глаза, чувствуя, что краснеют даже мои волосы. Мои нервы не выдержали. 

-Ита. – пискнула я. – Хватит.  

-Молчать. – сказала Ита. – Костя, такая история. Парень этой девушки женился. Она сейчас в очень подавленном состоянии. Можно сказать, предсуицидальная депрессия. Ей надо помочь.  

-Надо. Но я не психолог, Ита. – напомнил Костя. – Я актер.  

-Именно это нам и надо. – сказала Ита. 

Она сделала паузу в словах и искоса посмотрела на меня. 

-Детка. Твоему эго сейчас нельзя это подслушивать. Иди-ка ты отсюда, вон, за барную стойку. Орешки погрызи. Пиво допей. 

Я покорно взяла свою кружку и ушла за стойку. Оттуда я старалась, не вертя головой, подглядеть, как Ита, бросая на меня холодные взгляды хирурга, что-то вполголоса объясняет Косте, который тоже изредка посматривает на меня. Они разговаривали долго и проникновенно. Один раз Костя положил руку на запястье Иты и стал убеждать ее в чем-то, глядя на меня поверх ее плеча. Потом Ита стала убеждать его и до меня донеслись слова «одиночество», «моральное», «крокодил». Я задумалась, причем здесь крокодил. Костя положил голову на руки и стал рассматривать меня. Мы столкнулись взглядами и тот он улыбнулся и сказал Ите нечто такое, отчего она рассмеялась. Мне стало дурно.  

- Ну и денек. – сказал бармен, доливая мне пиво. – А ты откуда такая красивая? 

- Не знаю откуда, но знаю куда. – ответила я хмуро. 

- Ух ты. Куда? – поинтересовался бармен и поиграл мышцей на груди.  

- В психушку.  

Он безразлично зевнул. 

- Нормально. Всем нам туда дорога.  

Ита подозвала меня: 

- Иди сюда! 

Я вернулась за столик, готовая возненавидеть всех на свете. Черт побери, мне двадцать два года, а они из меня дуру делают. 

Костя ласково улыбнулся мне, как безнадежно больному ребенку. Ита подмигнула мне. 

- С завтрашнего дня мы начинаем. – сообщила Ита, потирая ладошки. –В общем, ты у нас являешься подопыт…то есть, объектом для восхищения. Костя от тебя уже без ума. Он влюблен по уши и чуть ли не с ножом у горла выпытал у меня твой номер телефона. А теперь пошли домой.  

Мы с Костей снова переглянулись. Я пытливо смотрела ему в лицо. Он мило и вежливо улыбался. Я так и не поняла, что он хочет сказать этой улыбкой. От нее я чувствовала себя восьмилетней девочкой, пришедшей на кастинг съемок рекламы детского шампуня. Мне стало неловко и я схватилась за сумку. 

-Пошлите отсюда. – пробормотала я и ноги сами вынесли меня на улицу. Ита догнала меня только в переулке.  

-Ах, какой жеребец. – мечтательно сказала она. – Но дорогой, скотина! Двести долларов запросил за всю терапию.  

-Что?! – ахнула я. – Ничего себе! 

-Нормально, для такого красавца не жалко. Всего за месяц. Копейки, копейки. Чувствую, он профессионал, знает свое дело. Так что, не унывай. Ты у нас скоро ощутишь себя принцессой волшебной сказки. 

-А что он будет делать? – поинтересовалась я, семеня рядом с Итой и преданно заглядывая ей в лицо.  

Ита остановилась и взяла меня за плечи и начала плести околесицу с грозным лицом: 

-Подсознание Алены! Слушай меня внимательно! Сейчас ты будешь слушать и запоминать, все, что я тебе скажу! После этого ты будешь выполнять все по порядку! 

Первое – в тебя влюблен молодой красивый человек. Твоя задача – принимать его внимание, не отвечая взаимностью! Ты будешь лишь принимать его внимание, и использовать его, как исцеление самой себя! Ты будешь верить всем его комплиментам, ты будешь наслаждаться сознанием собственной исключительности, радоваться, расцветать, и дышать!  

Молодой человек будет говорить тебе множество приятных слов и ты не будешь возражать! В ответ на все комплименты ты будешь говорить лишь фразу «Спасибо, я знаю!» И будешь ожидать от него большего, так как с этого момента ты начинаешь верить в то, что достойно большего! Слушай мою команду и выполняй! Старт! 

Ита отпустила мои плечи. Я стояла молча и хлопала ресницами.  

Мимо нас прошли две юные нимфеточки и, отойдя на приличное расстояние, прыснули со смеху.  

Мы пошли дальше.  

Если до этого момента я чувствовала себя круглой идиоткой, впутанной в авантюру, то теперь я осознавала, что вовлечена во что-то, лишенное логики напрочь, но это больше не пугало и не настораживало. Единственный вопрос крутился в моей голове – как могла я, здравомыслящая, умная девушка, с положительной родословной, пойти на поводу подруги, у которой не то, что в голове шариков не хватает, а там вообще полный комплект заболеваний, и, что самое интересное, это существо еще и руководит мною, а я подчиняюсь! Только душевная травма могла сподвигнуть меня на это безумство.  

Но в памяти всплыло красивое лицо Кости – красавчика, на которых я раньше могла лишь любоваться в журналах и телевизорах. Не такое уж оно неприятное, это безумие. Терапия, так терапия. Кроме двухсот долларов я ничего не теряю. На свадьбу с Данилкой ушло бы больше… 

*** 

С утра меня разбудила телефонная трель. 

Я взяла трубку и сонно пробормотала: 

-Алло. 

-Приветствую самую прекрасную из девушек мира. – сказал уже знакомый голос. 

«Терапия началась?! Так быстро?! Я даже не подготовилась!» – подумала я, мгновенно просыпаясь. Хотя плохо, честно говоря, мне представлялось, как можно к подобному вообще подготовиться. В общем, я очень заволновалась. 

-Здравствуйте! – сказала я и прикусила язык. 

-Хочу пожелать тебе хорошего дня. – проворковал в трубку его голос. Мне показалось, что он проникает в мои уши, просачивается куда-то глубже, по шее, падает в середку груди и щекочет сердце, от чего я стала нервно хихикать. Голос продолжал приятно щекотаться: – Уверен, у тебя сегодня будет отличное настроение, которое будет вызывать улыбку на твоем лице, и эта улыбка будет ослеплять собой всех, кто тебя окружает. А я буду им тихо завидовать. Ну, пока? 

-Спасибо. – сказала я растерянно, переставая хихикать. Я от наплыва чувств целую половину пожелания прослушала. 

-Извини, что отнял твое драгоценное время. – сказал Костя. – Еще раз удачного тебе дня. Целую руки, принцесса.  

-Спасибо. – я ударила себя в лоб за то, что кроме банального «спасибо», не могу придумать ничего остроумного. 

Костя положил трубку.  

-Спасибо. – повторила я и бросилась к зеркалу, чтоб искать в нем принцессу.  

И самое удивительное, через пару секунд она появилась в серебре отражения на миг, но, испугавшись моей неуверенности, куда-то исчезла… 

Я была уверена, что она еще вернется. 

Тем более, если я за это плачу деньги, подумала я и этим испортила себе настроение.  

*** 

До самого обеда я не могла работать. В строительной фирме, где я работала, оперативность значила много только тогда, когда сроки поджимали и потому мое «не могла работать» перешло в «могла и не работать». Работы было немного – нужно было вогнать в компьютер пару смет, для этого не требовалось много сил или внимания, но меня не хватало даже на выполнение этой простой операции. Я играла в какой-то красочный тетрис и думала.  

«Желаю принцессе хорошего дня… – мысленно воспроизводила я слова Кости и пыталась представить его красивое лицо, как оно выглядело в тот момент, когда он произносил эти слова. Жаль, что я мало на него смотрела. Им можно было любоваться часами. «Извини, что отнял твое драгоценное время» 

Да, приятно получать с утра добрые пожелания.  

Он получает за это деньги.  

Он согласился, потому, что я ему понравилась. 

Он просто хороший актер, и вся эта авантюра – двести баксов, выброшенные на ветер. 

Но очень приятно получать комплименты от красивого мужчины. 

В конце концов, снимают же мужчины проституток, чтобы отвлечься. А Костя будет моей «моральной проституткой.» 

Фу, это пошлятина!  

А может он влюбился в меня с первого взгляда? Взглянул в мои глаза и утонул в них. И потерял голову. 

Я вытащила зеркало и снова стала смотреть в него, чтобы угадать, можно ли с первого взгляда утонуть в моих глазах. 

Вполне можно, а может, и нет. Глаза как глаза.  

Вот Костя смотрит так, что кажется, его взгляд физически прикасается к телу.  

Интересно, могу ли я прикасаться взглядом? Для этого нужна особая сила. 

Или актерское мастерство. Этому учат в той студии?  

Самые обычные глаза. 

Кому-то Бог дает быть яркими, а кому-то, как мне, самыми обычными и незаметными.  

Но официант из бара сказал, что я красивая. 

Он подтвердил потому, что Ита спросила… 

Уфффф…Я сейчас с ума сойду. Заткнись, моя голова! 

«Ну и втянула же меня Ита.» – зло подумала я – «от этих событий я разъезжаюсь во все стороны, как корова, на коньках». 

И все-таки, когда он опять позвонит, будет очень интересно посмотреть, что он еще придумает для меня приятного. Да, мне льстит его общение.  

В конце концов, я заслуживаю приятных слов. Я ведь покупаю красивые платья, потому, что заслуживаю их. И если я покупаю красивые слова – значит, я их тоже заслуживаю.  

Следовательно, неважно, каким образом я получаю что-либо. Покупаю, беру в долг, нахожу на улице, зарабатываю – я заслуживаю.  

Это Ита говорила? Или это мои слова? 

-Можно к Вам? 

Я подняла голову и обомлела. В щель между косяком и приоткрытой дверью просунулась улыбающаяся взлохмаченная голова того, о ком я только что думала. Костя отыскал меня взглядом и стал улыбаться еще шире, всем лицом, глазами, и даже букетом фиалок, которые он просунул в щель тоже.  

Когда он вошел в кабинет, я прилипла к стулу. Он был одет в смокинг – и с фиалкой в петличке. Выглядел он ослепительно. Подошел к моему рабочему месту и положил на стол малюсенький, прелестный букетик. 

- Случайно проходил мимо твоей работы. Тут недалеко студия, я бегу на запись…Еле пробился через вашего вахтера. Я тороплюсь, надо идти…Как у тебя дела? – сказал он так, будто сегодня ночью у нас был отличный секс и он забежал узнать, как я себя после этого чувствую. 

- Нормально, вот, работаю. – пробормотала я, указывая на компьютер. 

- Я тебя не отвлек? – обеспокоился Костя. 

- Да нет.. не отвлек. – продолжала бормотать я под нос – на большее сил не хватало.  

- Все, мне надо бежать. Ой! Совсем забыл! 

Он сунул руку в карман и положил на стол маленькую белую шоколадку. 

- Это тебе. Повышает настроение.  

Он посмотрел мне в глаза смело-вопросительно, а я растерянно улыбнулась в ответ.  

- Спасибо. – ответила я тихо.  

- Я позвоню вечером, хорошо? Сходим куда-нибудь.  

- Хорошо.  

- Все, я улетел. Пока – пока.  

Костя подмигнул, попрощался со всеми моими коллегами-подругами, и выскочил за дверь.  

Я вжалась в стул, ощущая кожей ошеломленные взгляды девушек, которые, естественно, были посвящены в мою трагедию с Данилкой и теперь не могли понять, что происходит. 

- Это кто? – спросила Галина. В комнате висело молчаливое ожидание. 

- Так, один… – сказала я, небрежно откидываясь на спинку стула, закидывая ногу на ногу и поднося к лицу букет фиалок, чтобы ощутить их дымчато-нежный запах.  

На меня смотрели, как на привидение. И не задавали никаких вопросов. Как будто я была им чужой.  

И мне это нравилось.  

Я еле дождалась звонка Кости. Он позвонил в половине седьмого.  

- Как день прошел? – спросил он. – На работе не доставали? 

- Нет…Скучный день, как всегда. 

- Не говори никогда «скучный». Это плохое слово. – сказал он.  

- Почему? – удивилась я. 

- Потому что морковка красная. Скука это маленькая смерть. У нас в студии так проклинают друг друга «Чтоб тебе скучно было».  

- Хм… – я задумалась над этим словом. А еще над тем, что Костя сейчас разговаривает так просто, что я бы никогда не подумала, что на том конце провода находится тот красавчик с обложки, который сегодня принес мне на работу букет фиалок. Я всегда считала, что, чем красивее человек, тем он высокомернее. Костя таким и смотрелся. А оказалось, с ним можно просто так поболтать.  

- А почему ты решил стать актером? – спросила я. 

- Не знаю. – засмеялся он в трубку. – Становятся же люди докторами, милиционерами, учителями. Вот ты в строительстве…А я актер. Наверное, призвание.  

- Понятно… 

- Вот ты почему работаешь в своей фирме? 

- Не знаю… 

- Ты не хочешь поменять профессию? 

- Нет. – уверено сказала я. – Я нормально работаю, нормально зарабатываю, и не жалуюсь. 

-Вот это самое главное. Когда человек говорит «Я на своем месте» – значит, все замечательно. Вот некоторые актеры идут в театр не потому, что хотят, а потому, что либо папа с мамой посоветовали, либо думают, что это престижно, или красиво. А на самом деле теряют свою судьбу.  

- Ага… – согласилась я, думая параллельно, что он даже слегка болтлив, и это так мило, так по-человечески. – так нельзя. 

- Как настроение у тебя? 

- Ничего…нормально. – я вздохнула над тем, что мои ответы самые банальные в мире.  

- Увидимся на выходных? Погуляем где-нибудь? – предложил Костя. – Или ты.. занята? 

Он так многозначительно помолчал секунду перед словом «занята», что я поняла- он имеет в виду мужчину.  

- Нет не занята… Не знаю… Увидимся, наверное. Давай доживем до конца недели. – растерялась я. Мне было удивительно, что он был таким простым, понятным, доступным, и мысль о том, что все это происходит за деньги, действовала на меня как разряд тока. Я не знала, что думать. 

- Ладно. Только, знаешь. Если увидимся, одень что-нибудь желтое. У тебя есть что-нибудь желтое? 

- Желтое? Да, вроде есть… 

- Я тебя когда увидел впервые, подумал, что очень хочу увидеть тебя в желтом. Знаешь, я цветастый псих. У меня буйная помешанность на идеальной цветовой гамме. Люблю, чтобы все было правильного цвета.  

Он засмеялся, я тоже. Мне понравилось, как он назвал самого себя «цветастым психом».  

- Ладно. Имею в виду. Если решу с тобой увидеться, буду правильного цвета.  

- А теперь желаю тебе всего самого светлого. – сказал Костя и голос его вновь приобрел тягучую сладость, которая приятно защекотала душу. – Чтобы ты провела мирный вечер. Заснула с улыбкой на губах. Видела розовые сны. А проснулась в хорошем настроении.  

-Спасибо. И тебе того же. 

Костя отключился от связи и через пять минут я обнаружила, что забыла на лице улыбку – так она там и осталась бы, если бы я о ней не вспоминла.  

** 

Я не могла понять, кто он – мое внезапное лекарство. Или гениальный актер, или просто душевный, приятный молодой человек. В течение следующего дня он позвонил несколько раз подряд. Рассказывал что-то малозначительное, но так, что хотелось слушать. И всегда чего-то желал. И всегда переживал за мое настроение. Я не могла разоблачить эту заботу. Она была заказанной, как говорила Ита. Но она была искренней. Во всяком случае, я в нее верила. И эта забота творила странные вещи. Я верила ей. Действительно верила.  

От этого весь день я провела в беспокойстве. Но беспокойство было волнительным, и приятным.  

Вечером Костя совершил контрольный звонок. 

-Как дела, кареглазое чудо? – спросил он. – Я уже сам привык к тому, что у меня теперь есть ты.  

Я хихикнула.  

-Да и я начала привыкать.  

-Вот и отлично. А как твоя депрессия? Отступила? Я хоть немного скрашиваю твои серые горькие будни? 

-Вполне. – искренне ответила я.  

В трубке раздался его легкий смех. Он очень красиво смеялся – непринужденно, естественно. 

-Ну, по крайней мере, хочу чтобы ты знала, что для меня это тоже своеобразная терапия. Мне веселее жить, когда я знаю, что теперь у меня появился кто-то, о чьем настроении я должен заботиться.  

Я не нашлась, что ответить и мы замолчали. Чем дольше молчали, тем больше хотелось молчать и слушать эту тишину в трубке. Казалось, если вслушаться в нее, можно понять что-то очень важное – и потому я боялась ее. Внезапно тишина сама стала втягивать меня в себя, и я испуганно сказала. 

-Ладно, Костя, пока! 

- Пока. – так же поспешно и неловко ответил он.  

Я ощутила смутное подозрение, что он ощутил тот же трюк с тишиной и так же этого испугался.  

– Я завтра позвоню. – сказал он и в трубке раздались короткие гудки. Больше в ней нельзя было ничего расслышать. Я с силой нажала на рычажок и набрала номер Иты. 

-Я не могу так. – сказала я убитым голосом. – Я весь день как на иголках. Знаешь, что не дает мне покоя? Это внимание – купленное, оно не может быть настоящим! И мы оба это знаем! Это игра, и я в нее не верю!  

-Что, он показал какое-то неправильное отношение? – заволновалась Ита. 

- Наоборот! Он настолько искренен, я понимаю, он просто хороший актер. Он отрабатывает свои деньги и все. Но делает это так, что… 

-Так, погоди, что он такого сделал?  

- Не он. Он, наоборот… Такое ощущение, что он не играет.  

-Ты же говорила, что наоборот. 

- Погоди! Я запуталась. Мне кажется, в глубине души он презирает меня.  

- Что за люди такие, а? Кажется ей, а я отдувайся! Завтра тебе покажется, что он маньяк. – возмущенно пробормотала Ита. – И вообще, зачем тебе нужна глубина его души?  

- Да потому, что тогда все это будет игрой! 

- Но ведь это и так игра! – расхохоталась Ита. – И этим она хороша! Тем, что вы заранее знаете, что это игра. А эго не знает! Оно лечится! И если Костя будет плохо выполнять свои обязанности, найдем другого. В конце концов, это его задача. Играть так, чтобы ты верила. А ты веришь? 

-В том-то и дело, что верю! И мне от этого невыносимо!  

Ита засмеялась в трубку.  

-А, ну тогда все нормально. Я уж думала, что он не справляется. А что ты чувствуешь, когда он начинает говорить тебе комплименты?  

- Я чувствую…Я чувствую себя такой, как будто они искренни. – промямлила я.  

Ита с облегчением вздохнула.  

-Ну и все. Все идет по плану. Ты погоди. Это только первое время будет неудобно. Потом привыкнешь. А что, ты хотела все и сразу? Нет, нужно время.  

С Итой бесполезно спорить, что-то доказывать. Поэтому я попрощалась и положила трубку.  

*** 

На работе наш кабинет называется «будуар». Там, включая меня, работает пятеро девушек, и каждая внесла в обустройство офиса свою лепту. Одна сшила занавески, другая развесила везде симпатичные календари, третья даже ширму из дома притащила. У нас всегда тепло, уютно, пахнет кофе, булочками, вареньем, сплетнями…из пеналов вместе с канцелярскими принадлежностями торчат косметические карандаши и помады…и везде лежит отпечаток нежной женской руки.  

А с сегодняшнего утра там остался след только моей руки. Я привела в порядок герань, адеаниум и алое, что жили на нашем окне, вымыла кофейник с чашками, поправила занавески, сложила аккуратно стопками разбросанные чертежи и сметы на всех столах, протерла пыль. Затем забралась на стул и брызнула духами на лампу, чтобы, нагреваясь, она также ароматизировала помещение.  

Я не признавалась себе в надежде, что Костя опять придет. Но иногда забывалась и представляла себе, как он в том же смокинге, похожий на молодого герцога, с букетом лилий, входит в будуар, ввергая всех моих «закадычных» в молчаливый транс. Тогда я скажу – «о, привет, а у нас как раз кофе-брейк. Присоединяйся.». Я произнесу это ненавязчиво, словно бы мы на самом деле собирались именно в этот момент пить кофе. И я буду легка и приветлива. А потом мы будем беседовать, и я обязательно разгляжу, играет он или нет. Правда все равно проскочит наружу, а я буду ох, как внимательна, как говорит Ита – «осознанна». Что бы он ни делал, все равно реальная жизнь это не сцена, в ней нельзя уйти за кулисы. Он будет разоблачен мною.  

Весь день я ждала, когда откроется дверь и… 

«Я проходил мимо, забежал на минутку»… 

«Ну проходи, коль пришел…» -скажу я, улыбаясь… 

Дверь открылась и я вздрогнула. В будуар влетел наш инженер Вадим и понесся ко мне, роняя по дороге бумаги. 

-Алена, как у нас дела со сметами? – спросил он озабоченно.  

Я рылась в документах, отыскивая сметы, и рассеянно думала.  

-Алло! Алена! Соберись! В каких облаках летаешь? – чуть ли не крикнул мне в лицо Вадим. – Вот же она, на рабочем столе! 

Он переписал документ на флешку, забрал оригинал, растрепав порядок на моем столе и убежал.  

- Алена, а кем твой новый парень работает? – словно невзначай спросила Карина. Видимо, я была настолько пропитана мыслями о Косте, что люди чувствовали их даже в воздухе.  

- Актер. – сказала я и мне стало досадно.  

- Ого. – отозвалась Дарья и не было понятно, что это за «ого» – завидует ли, или смеется. 

«Странно. С чего вообще я вообразила, что именно сегодня он должен придти? Какой-то бред, втемяшилось же в голову. Не придет он.» – подумала я. 

Мне стало неловко. Хорошо хоть, что никто не заметил, как я старалась и наводила в будуаре порядок. Сейчас бы затравили насмешками. 

- А наша Алена сегодня такая молодец. Цветочки в порядок привела, прибралась. –произнесла Дарья насмешливо и по ее голосу я поняла, что она все знает и видела. И, конечно, догадалась, с чего это я так расхозяйничалась. Проклятье! Женщину не проведешь, это закон природы.  

-Дааа, – согласно и понимающе, одна за другой, протянула Карина. Катя добавила: 

- У меня на столе прибралась. 

- И у меня. –сказала Лиза.  

- И на лампу духами брызнула. – заметила Дарья с каким-то мерзким акцентом на слове «брызнула». – До сих пор пахнем, мммм…. 

Я смолчала.  

Если бы Бог сотворил меня не человеком, а маленькой злобной моськой, я бы сейчас подошла к ноге Дарьи и цапнула бы ее за икру с удовольствием, смачно, до крови. За то, что она такая сука.  

Рабочий день закончился.  

И, конечно же, никто не пришел.  

Точнее, приходило много кого, но не те. В этот день, как назло, чуть ли не каждые пять минут кто-нибудь залетал в наш кабинет, народ сновал туда-сюда, и всякий раз мне приходилось подвергаться пыткам неоправданного ожидания. Приходили все. Но никто не пришел. Вернее, кое кто.  

В итоге, выходя на улицу, я чувствовала себя униженной многократно.  

В паршивом расположении духа, обиженная на себя и жизнь, я спустилась в метро, села в поезд, и поехала домой.  

По дороге я делала себе выговор. 

-Во первых – это тебе не какая-то интрижка. – сказала я холодно. – Это лечение твоего эго. Оно нужно тебе для того, чтобы ты почувствовала себя человеком.  

-Во вторых – ты за это платишь, и человек делает свою работу. Твоя задача следить внимательно за тем, чтобы этот человек свою работу выполнял хорошо и старательно. Всякий может запросить двести долларов, а вот отработать их, тем более, в такой деликатной сфере, как лечение эго, не всякий. И это в его интересах, вести себя хорошо, даже если он красавчик из сказки, а ты… 

- И ты ничем не хуже! И вообще, прекрати так к себе относиться! Кто здесь хозяин?  

- Да я ничего! – оправдывалась испуганно та я, которой всё выговаривалось. – Я ведь хотела узнать всего лишь, что у него на душе на самом деле. 

- Пусть тебя не касается, что у него на душе – безжалостно отрезала та я, которая, видимо и являлась тем загадочным эго, которое нужно было исцелить. – Пусть тебя волнует то, как идет процесс исцеления. Что-то я не вижу результатов.  

- И, кстати, для того, чтобы узнать, что у человека на душе, совершенно не обязательно всю комнату опрыскивать духами. – хихикнул кто-то в голове голосом Дарьи. 

- Вот дура. – отругала я себя вслух. И следом Дарью: – Сучка… 

*** 

Чтобы показать миру, как я страшна в гневе, я без ужина ушла в свою комнату, включила Элвиса Пресли, села на кровати, насупившись. И решила заняться собой основательно. Это выражалось тем, что я, наконец, стала довязывать шарфик, который уже два месяца пылился в тумбочке, нанизанный на спицы.  

Я щелкала спицами и огорченно думала о том, что Ита все-таки права. Если я и в будущем продолжу отстаивать позицию женщины-недоделки, какая я сейчас, это добром не кончится.  

И чего, это я, вообще, на себя взбеленилась? 

До конца шарфа оставалось совсем немного. Пресли пел уже по третьему кругу, и надоел ужасно, но ноги у меня были так удобно сложены, что не хотелось двигаться с нагретого места и что-то менять. Настроение немного улучшилось – по крайней мере, мне было просто печально, но я уже никого не хотела кусать и убивать.  

Я щелкала спицами, вывязывала лицевые и изнаночные и думала, что лучше – прослушать Пресли третий раз, или встать и загрузить Морриконе, или вообще выключить музыку и пойти, посмотреть телевизор, или поужинать… 

Дверь приоткрылась и в мою комнату заглянула мама.  

- Алена. – сказала она удивленно, словно не ожидая меня увидеть. –А там тебе пришла посылка.  

- Посылка?!  

Я сразу поняла, что посылка пришла от Данила. Что-нибудь типа моих тапочек, которые остались у него дома… или еще чего… Прелестное дополнение к нервному вечеру! Это чтобы жизнь раем не казалась. А я только успокоилась! 

- Посылка. – подтвердила мама. 

- Ну неси. 

- Нет, уж, она тебе. – возмущенно ответила мама. – Будь добра, иди, прими, и распишись.  

Я с досадой бросила спицы и пошла в прихожую. Я злилась теперь и на маму тоже. Неужели трудно поставить свою роспись в книжке?! Что за ленивые люди! 

-Вам посылочка.  

Я подошла к входной двери и обомлела. На пороге стоял Костя, одетый в костюм почтальона. В руках у него была коробка, настоящая посылка, запечатанная сургучом! И даже сумка на плече висела с наклейками и марками из разных стран. Челка смешно выбивалась из-под фуражки. Туфли были начищены до блеска. Он заговорщицки подмигнул мне.  

«Данилка нанял Костю, чтобы он отнес мне посылку. Ита с ними заодно?!» – раздался в голове чей-то голос.  

Мысль была глупой, но я поверила и совсем растерялась.  

- Гражданочка, примите посылку, распишитесь. – сказал Костя очень реалистично, серьезно, вытащил квитанционную книжку и протянул мне.  

- Вот тут, и вот тут. – указал он пальцем. И совершенно, подлец, не подал и вида, что я ему чем-то знакома! Глаза его смотрели отрешенно и равнодушно. Пока я ориентировалась в происходящем, он поглядывал по сторонам, между прочим рассматривая мою прихожую.  

- Минуточку… 

Я автоматически взяла посылку, расписалась в книжке и уставилась на Костю, как на инопланетянина. Он оторвал и отдал мне квиточек, затем спрятал книжку в нагрудном кармане и откозырял.  

- Всего доброго, гражданочка.  

Наконец до меня дошло, что Данилка тут ни при чем и никакой подоплеки здесь нет. Просто еще одна авантюра. И устроена для меня, чтоб мне стало весело.  

Сердце мое колотилось так быстро, что, если бы меня подсоединили к колонкам, под мои ритмы можно было бы танцевать зажигательные латиноамериканские танцы.  

Я смотрела на Костю. У него были глаза, глядя в которые, можно было найти там что угодно. И потому, когда он отвернулся, я обрадовалась, что не успела отыскать там что-то, что все испортит. 

Он спустился по лестнице. Я прижала ящик к груди и понесла его к себе в комнату.  

Положила его на покрывало и сидела, разглядывая, боясь открывать. 

Мама принесла плоскогубцы и присела на край кровати. Мы стали вдвоем внимательно, как японцы сакуру, созерцать ящик. 

- Не бомба? – неуверенно спросила мама. 

- Нет. – ответила я так же неуверенно.  

- Ну, что, вскрываем? –предложила мама.  

- Ага.  

Мы открыли фанерную крышку.  

Я погрузила руки на дно ящика и извлекла на свет желтую шелковую кофточку с янтарными бусами в комплекте. Приложила ее к себе.  

- Слишком яркая. – сказала мама, притрагиваясь к шелку. – а парень ничего. Красивый.  

- Он просто почтальон. – сказала я вызывающе.  

Мама посмотрела на меня так, словно впервые увидела.  

- Померь кофточку. 

- Не сейчас… – я отложила подарок. – Мам, будешь выходить, выключи музыку пожалуйста.  

-Ой, не разбираюсь я в твоих компьютерах. – пробормотала мама и сбежала из комнаты. У некоторых взрослых есть такая болезнь: компьютерофобия. Обилие кнопок и функций вызывает у них нервные судороги. Моя мама тоже ей поражена.  

Элвис пошел уже по десятому кругу – в голосе его чувствовалось, что ему уже самому надоело петь одно и то же. Я довязала шарф, закрыла петли, намотала свое творение на шею. Он был мягкий, теплый и нежный. Я слезла с кровати, пошла к зеркалу и покрутилась перед ним. Поправила шарфик.  

- Я очень красивая. И у меня все будет хорошо. – сказала я с легкой улыбкой. 

«Но для того, чтобы это понять, тебе обязательно понадобился какой-то красавчик, которому еще и надо платить.» – сказал кто-то в моей голове и я содрогнулась от отвращения к самой себе. 

Почему все надо портить? Если не найдется никого, кто бы мог все испортить, человек обязательно все испортит сам себе. Грустно. – пожаловалась я, сняла шарфик, а затем все остальное, накинула халат и пошла в душ.  

*** 

В воскресенье с утра меня разбудила смс. 

«Волшебная! Ты надумала? Сегодня проводим день вместе?»- спрашивала она.  

Я несколько раз писала и стирала ответ, и в итоге послала просто «Да», на что почти мгновенно получила ответ: 

-«Ура! Через полтора часа я за тобой заеду! Не забудь о моей просьбе!» 

Я выскочила из кровати и понеслась приводить себя в порядок. Я изо всех сил старалась делать вид, что мне совершенно безразлично, как я сегодня буду выглядеть, а то, что я уже три раза меняю макияж -это просто такое, специальное, воскресное, настроение. Я всегда так делаю, да, да, а не ради кого-то.  

-Та-та, татата! – запел звонок в прихожей ровно через полтора часа. Я открыла дверь.  

На пороге стоял мой кавалер с букетом полевых ромашек. 

-Это твоей маме. – сказал он, пихая мне букет в лицо. – Я жду тебя внизу! 

Он вприпрыжку, через ступени летая, как влюбленный студент, убежал вниз.  

Я вошла в кухню – там мама пила чай и жевала бутерброд с колбасой, одновременно разгадывая сканворд и смотря новости.  

Я положила букет на газету. Она подняла глаза над очками. 

-Это что? 

- Почтальон принес. – сказала я, щурясь от удовольствия. 

Мама приподняла брови. 

-Серьезно? 

- Это тебе от Кости. 

-От какого еще Кости? Погоди! Ты куда?  

-Мам! Мне надо бежать! Я потом все расскажу. 

Что я могла ей рассказать, подумала я, считая каблучками ступеньки. То, что я заплатила за то, чтобы меня научили, как за мной надо ухаживать? А может, то, что тишина разговаривает? Черт, я становлюсь похожа на Иту… 

Я разогнала все пчелы-мысли. Ну уж нет. Если я буду смотреть на все тени, которые отбрасывают вещи, я скоро и вещи перестану замечать. И уйду в мир теней. Не надо портить себе солнечный выходной.  

Костя терпеливо ждал меня у подъезда.  

- Класс. – оценил он, увидев меня в шелках и янтаре. – Погоди. Дай я на тебя полюбуюсь. 

Я смущенно отмахнулась, ужаснувшись, что сейчас он увидит какие-нибудь мелкие недостатки и день будет испорчен. Я и так слишком много важности придала этой прогулке.  

- Да ну тебя. 

- Ну постой минутку! – взмолился он так искренне, что мне пришлось уступить.  

Он осмотрел меня с удовлетворенной улыбкой.  

- Просто картинка. Серьезно. Придется за тебя драться.  

- Пошли, Костя! 

Я пошла по тротуару, и он поспешил за мной.  

- Как прошла рабочая неделя? -спросил он. 

- Нормально. – ответила я. – А куда мы идем? 

- В парк. Там сейчас красиво. Деревья уже цветут, травка выросла. Зелено кругом все…Устроим маленькую фотосессию на фоне цветущего рая.  

«Интересно, а каково это, оставаться всегда таким остроумным и энергичным?» – подумала я завистливо. «Вот, что значит, у человека здоровое эго». 

Я стала представлять себя, какой стану после исцеления… Я тоже буду шутить к месту и ловко, ослепительно улыбаться и влюблять в себя всех – и старых и молодых, и женатых и холостых…И мое румяное, крепкое эго будет лучиться здоровьем, как какой-нибудь морж или йог… 

А пока я не знала, о чем разговаривать, как отвечать на вопросы, и чувствовала себя по сравнению с непринужденным и изящным Костей недоваренной картофелиной. 

Но тут мы стали переходить улицу, и он взял меня за руку. Его прохладные пальцы сомкнулись кольцом на моем запястье. 

«Интересно, а физический контакт входит в меню?» – вспыхнуло у меня в голове и я покраснела.  

Из его руки в мою перебегало электричество. Даже если бы я не хотела, я бы все равно ничего не могла с собой поделать – я была вся сосредоточена на этом ощущении. Я чувствовала, как его прохладные пальцы иногда подрагивают, сжимаются сильнее, потом отпускают запястье, потом будто ловят его...почти тантрическое восприятие его прикосновения, это было потрясающе.  

Мы перешли на другую сторону дороги, но Костя не отпускал моей руки. 

Его пальцы перебрались чуть ниже, послушали мой пульс и прикоснулись к подушечке под большим пальцем на моей ладони. Кажется, хироманты называют эту подушечку «холм Венеры». Указательный палец прикоснулся к линии жизни и стал очень осторожно съезжать вниз.  

Я изо всех сил пыталась сделать вид, что ничего не ощущаю, но не выдержала и осторожно шевельнула рукой, словно пытаясь сказать «не надо», хотя он и не держал ее почти, а едва касался и я могла спокойно высвободить ладонь сама. 

Его пальцы понятливо выскользнули из моей ладони и там вдруг стало очень пусто. 

«Нельзя!» – завопила в голове моя осторожность. – «Это было слишком!» 

- А вот и трамвай! – сказал Костя весело – Ура! 

Он галантно помог мне взойти на подножку и предусмотрительно согнал каких-то школьников с сидений, чтобы мы сели. 

Мы сидели плечом к плечу, я чувствовала его запах, тепло его руки и думала о том, что мы, явно, будем прикасаться еще друг к другу, как бы случайно, как бы невинно, и если это всякий раз будем вызывать во мне такой букет эмоций, то я уж не знаю, чем все закончится. 

«А ничем.» – ответил незнакомый, холодный голос в моей голове. –«Он отработает свои двести долларов и исчезнет. Так что лучше бы ты не возбуждалась раньше времени, а держала себя в руках. А вообще, эти прикосновения, должны казаться тебе оскорбительными. Его дело говорить тебе комплименты, а не лапать тебя при первой возможности». 

«Заткнись, лягушка.» – шикнула я на голос, но настроение опять испортилось.  

В парке действительно было здорово. Весна создала в нем почти домашний уют, и дарила ощущение, что я гуляю не по общественному месту, а по собственной усадьбе. От этого все люди в этом месте казались мне моими гостями. 

-На лодки? -предложил Костя.  

-Ага. 

Мы направились к озеру. Затем около двадцати минут выбирали лодку – Костя, в самом деле, оказался «цветастым психом», просто маньяком. Наконец выбрали синюю– желтая, видите ли, в тон не подошла. 

Я забралась в лодку, и отобрала у Кости весла. Ну уж нет. В жизни так мало радости, а грести я просто обожаю и никому этого удовольствия не уступлю. Костя, в ответ на мои условия, вытаращился на меня, но уступил мне место гребца и сам сел напротив, внимательно наблюдая за мной.  

А мне было хорошо. Я присела на весла и вскоре мы выбрались на середину озера. 

И мы, и деревья на берегу, и трава, и лодочка, и озеро – все было обновленным, свежим, полным сил и надежд. И правильно мы выбрали лодку – в ней было веселее, чем в других. И я знала, что мы сейчас очень красивые. Красивее всех в мире.  

Я гребла, а Костя фотографировал меня и замечательные весенние виды. У него была профессиональная камера, с которой он отлично ладил. Перед каждым кадром он заставлял меня гримасничать, приподнимать брови, уголки губ, прищуривать глаза, поворачивать и наклонять голову, двигать руками и ногами, закидывать их то туда, то сюда, и меня это ужасно раздражало и смущало до тех пор, пока он не показал мне фотографии на экране фотоаппарата. После этого я стала его слушаться. Из всех кадров, сделанных Костей, не было ни одного плохого – везде я выглядела, как девочка с обложки. Это было либо удачей, либо профессионализмом. Настроение у меня еще больше улучшилось.  

Мимо нас проплыла лодка, в которой также сидела парочка. И там тоже гребла девушка миниатюрного вида, а парень что-то ей рассказывал.  

Мы переглянулись с ними и улыбнулись. Девушки на веслах в обоих лодках – это был немой анекдот, и Костя его тут же озвучил. 

- Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет! – крикнул он горделиво, указывая на меня пальцем.  

Парочка ответила дружным смехом. 

- Жену в роддом везете? – парировал кавалер.  

Мы рассмеялись и расплылись в разные стороны.  

- Знаешь, люди, которые мало разговаривают, обычно имеют говорящие глаза. Если бы я не боялся тебя смутить, я мог бы часами смотреть в них и считывать смысл. –сказал вдруг Костя.  

- Правильно делаешь, что не смотришь. – ответила я, и уши мои стали горячими и, наверное, очень красными от смущения. – Я очень стеснительная. 

Костя расхохотался.  

Я не знала, куда деваться от стыда. 

Сегодня он был одет в джинсы и приталенную белую рубашку. На шее на черном шнурке болтался серебряный иероглиф. Он подстригся – волосы теперь не доставали до плеч, а завитками спадали на уши. И вся эта красота сидела напротив, таращилась на меня синими глазами, и улыбалась такой сладкой улыбкой, и говорила вещи, от которых мне становилось страшно – а вдруг он правду говорит.  

Еще когда мы ходили по парку, я заметила, как смотрят на меня девушки. Не на него, а на меня. Рассматривают так, словно хотят узнать, какой нужно быть для того, чтобы рядом был вот такой парень.  

Глупые. Все так просто. Надо иметь деньги и сумасшедшую подругу. Иту могу сдать аренду. Костю – не отдам.  

- Ответь на психоделический вопрос. У тебя душа горячая или холодная? – спросил Костя.  

Я немного подумала: 

-Ты имеешь в виду темперамент? Больше хладнокровная. 

-Нет, не темперамент. Чаще бывает наоборот. Люди, которые выглядят очень оживленными, на самом деле очень спокойные внутри. А у льдышек внутри горит такая страсть…А у тебя? 

- Это секрет. – сказала я, отворачиваясь. Затем отдала весла Косте. – На, греби. 

Мы поменялись местами.  

Костя взял весла и я поспешно распустила волосы, чтобы скрыть красные уши. 

- Супер. Оставь так. – сказал Костя. – Давай просто посидим.  

Он сложил руки на коленях и стал меня созерцать. 

- Ты хорошо помнишь свое детство? – спросил он.  

В его компании иногда становилось неуютно. Он ковырялся странными вопросами там, куда я обычно людей не запускала. Не потому, что это неприлично … Просто никогда не считала, что мое «внутри» может кого-то по настоящему интересовать. 

- Да, очень хорошо. – ответила я неохотно.  

Костя пристально меня изучал. Очень странный взгляд, задумчивый и проникновенный, но не тяжелый. Бывает, посмотрит на тебя человек, и чувствуешь, что он себе там что-то уже про тебя надумал...А Костя смотрел светло и уютно. Это тоже входит в комплект его актерских трюков? Если так, то очень ловко. Он умеет не только вопросами забираться в душу, а еще и взглядом.  

- Ты, все-таки, какая-то удивительная. – сказал он.  

- Вот еще. – буркнула я. 

- Ну, тебе же не видно со стороны. – нахмурился Костя. – Так чего ты споришь? 

- Зато я знаю изнутри, что во мне удивительного ничего нет. 

Костя рассмеялся. 

- Внутри у нас всех одно и то же – внутренности.  

- Фу… 

- Вот и я о том же. Ничего интересного. А вот снаружи ты удивительная.  

- У меня нет никаких удивительных качеств. – объяснила я ему, чтобы не лицемерил. – Понимаешь, у меня нет талантов, нет никаких выдающихся поступков, я никогда ничем не выделялась. 

- Может, тебя никто никогда не выделял. И потом, ты, оказывается, большая гордячка. Зачем тебе нужны какие-то качества? Тебе недостаточно того, что ты, такая удивительная, уже существуешь? 

Я вопросительно посмотрела на Костю. Я испугалась задать этот вопрос, но он почему-то на него тут-же ответил. 

- Знаешь, для того, чтобы быть удивительной и восхитительной, совершенно не обязательно обладать какими-то качествами. Достаточно просто быть. Вот если бы тебя сейчас рядом не было, я бы не мог сказать, что ты удивительная. А так ты есть, удивительная, и я это говорю. 

-А что такого во мне удивительного? – почти рассердилась я. Что за манера мучить людей!  

-Откуда я-то знаю!- засмеялся Костя. – Удивительный человек, это на которого просто смотришь и любуешься, и все, что он делает, кажется красивым. Понимаешь? Вот ты сидишь, молчишь, дышишь, куда-то смотришь, живешь, и это все удивительно. И красиво. 

- Не понимаю тебя. – хмыкнула я нервно. – Какая-то ересь. Я сижу красиво и дышу красиво? Как это? 

- Ну сам факт твоего существования красивый, понимаешь? – рассмеялся Костя. – Как ты смотришь, как молчишь, как моргаешь, улыбаешься. Разрез глаз, форма плеч…Да все красиво! – разговорился он и тут недвусмысленно, слегка печально добавил – И сразу хочется проникнуть к тебе внутрь, в душу, узнать, что там, навести там свои порядки, или наоборот, все там разбросать…или остаться там…или исчезнуть…не знаю. 

- Я тоже не знаю. – горько сказала я. Своим откровением он дал знак и мне быть более открытой. – Зачем забираться в душу человеку, пробить себе там постоянную прописку, приучить к себе, а потом раз – и потеряться навсегда. Что за вандализм? Да вы все, мужчины, такие. Везде вам надо наводить порядки. Даже у женщины в душе. 

- Это природа, Алена. Так на нас, мужчин, действует красота. Когда мы её видим, мы хотим её заполучить. Сделать своей. Может, таким образом мы лучше её понимаем. И этим становимся красивы.  

-Ты когда-нибудь кого-нибудь бросал? – спросила я. Ответ на этот вопрос был сейчас для меня важнее всего.  

Костя опустил глаза и смолчал.  

Мне захотелось дать ему веслом по голове, чтобы он вылетел из лодки в зеленую ледяную воду.  

Если б он ответил – «Нет, ты что, никогда никого, всегда бросали меня». – я бы убедилась, что он просто подыгрывает мне и все.  

Если бы он ответил «Да, я бросал» – я бы стала считать его самонадеянным мачо, который даже во время отработки денег, где он должен возвышать девушку, не упускает возможности показать свою власть над другими. 

А он смолчал так красиво, что опять остался загадочным самим собой.  

- А почему ты бросал? – спросила я.  

Костя пожал плечами. 

- Хотел показаться себе этаким супер героем, который меняет женщин, как носки? -презрительно спросила я.  

Как будто Костя – это мужчины всего мира, а я всемирная женщина – судья, и сейчас вершу суд и выношу приговор.  

– Или, может, ты трус? Или ты просто слабак? 

- Да. – сказал Костя. – Все вместе. И еще больше. Я просто исчезал, я знал, что это больно… но я думал, что так честнее, чем оставаться там, где все закончилось, где больше нечего сказать.  

- Тогда зачем надо было влезать в душу женщине, наводить там бардак, рушить все? Если не собирался оставаться? Пришел, поджег деревню, перебил там всех, забрал все лучшее, и ушел мужиком? Да? 

Костя грустно посмотрел на меня.  

- Знаешь, на меня иногда возлагают слишком много надежд. – сказал он. – От меня ждут, что я должен быть идеальным. И это меня мучает. Я никому ничего не должен. Да, я бросал. Но и меня тоже бросали. Тоже отшвыривали, как блохастого Тузика. И ничего, выжил же. Даже на пользу пошло.  

Я вытаращилась на Костю. Вот теперь он нагло врал в глаза. Кто бы мог его бросить? 

-Знаешь, я тоже доверял и ждал чудес, и мне так же плевали в душу, как и я другим. И ничего. Люди должны учиться цинизму, подвергаться унижению, должны быть использованными. Тогда у них будут силы справляться с проблемами. И если я кого-то научил этому, то я рад.  

У Кости брезгливо скривились губы. Теперь я знаю, как вычислять, когда он нервничает – правый уголок его губы приподнимается, за ним прищуривается глаз, и получается, что он улыбается, но на самом деле это нервный тик.  

-Значит, ты считаешь, что люди должны друг друга предавать и бросать? – переспросила я. И знала, что он ответит, и мне уже заранее в это не верилось, и разочарование и бешенство охватили меня еще до того, как он уверено ответил: 

-Да, я так считаю. 

-Да не должны они! – закричала я. – Не должны они так жить! Люди должны быть вместе! Доверять друг другу! Прощать должны! А такие, как ты, все рушат! Из-за таких, как ты, в мире полный бардак. Так ты еще и гордишься этим!  

-Я не горжусь. –помрачнел Костя. – Я констатирую факт. 

-Да плевала я на твою констатацию! 

Мне в этот момент хотелось лишь одного – прекратить общение с ним, не слушать этих самодовольных речей, которые пачкали мое собственное мировоззрение своим цинизмом. 

-Греби к берегу. – приказным тоном потребовала я.  

-Не-а. – сказал Костя.  

Я аж на месте подпрыгнула. 

- Что?!  

- Нет. – повторил он нагло, приподняв бровь.  

Он сложил на груди руки и ожидал моей реакции, как забавного зрелища.  

За один миг милый, остроумный, внимательный парень, тонко чувствующий красоту мира, превратился в бездушного демона, не имеющего никаких положительных человеческих качеств. О, да, я это уже видела.  

-Отдай весла. – зарычала я. 

-Нет, не отдам. Попробуй, возьми.  

Он расставил руки с веслами над водой, не давая мне взять их.  

Я бросилась к нему, и мы начали бороться – не играя. Лодка стала раскачиваться. 

-Алена, ты лодку перевернешь! – закричал Костя испуганно. – Сейчас искупаемся! Ай! Моя камера!  

-Ненавижу тебя! – завопила я и ударила его по лицу. Вышло довольно сильно.  

Я успокоилась. Села на место. Лодка покачалась немного и выпрямилась. 

Мы с Костей потрясенно смотрели друг на друга.  

Всю жизнь считала себя спокойной персоной. То, что я могу кого-то ударить, для меня было немыслимым. И как просто было спровоцировать меня на это. Я ведь несколько секунд назад была готова убить его. Чуть не перевернула лодку. Ударила человека. Из-за чего?  

Он просто выразил свою точку зрения. Почему до меня это только сейчас дошло? Как могла чужая точка зрения спровоцировать меня на это? 

Костя уронил одно весло в воду, и оно плавало рядом с лодкой, постукивая о борт, словно призывая нас спасти его. Сам Костя лишь беспомощно мигал, пытаясь собраться и отреагировать. Щека, по которой я ударила, стала красной. Было видно, что он растерян и не знает, что ему делать. Лишь нервно улыбался краешком губы. 

- Вот это да. – сказал он, притрагиваясь к лицу.  

- Извини… – пролепетала я.  

- Да ладно, заслужил. – сказал он злобно, сплевывая за борт. – Блин… Аж искры из глаз посыпались.  

Мне казалось, произошло что-то неисправимое, хотя для этого не было причин – что я могла испортить? За что я так боялась?  

Если бы он стал нападать на меня, я бы еще могла защищаться. Но Костя молчал и это было страшнее. 

Сколько мы с ним знакомы? Неделю? Меньше? И вообще, что между нами происходит? 

- Я не знаю, что на меня нашло. – сказала я убито.  

- Зато я знаю. – сказал Костя. – Это я виноват. Я тебя довел. Специально. Я хотел, чтобы ты это сделала.  

Я смахнула нервную слезу, проигнорировав его слова.  

- Какой-то абсурд… я никогда никого раньше не била.  

- Тебе надо было выговориться. И кого-то ударить. А ты сама об этом не знала.  

Он выловил весло из воды и стал грести к берегу.  

Теперь мне хотелось отобрать у него весла, чтоб мы никуда не поплыли, пока между нами не будет все хорошо.  

Мне было еще тяжелее от того, что Костя все понимает и все объясняет. Такой же, как Ита. Лучше бы съездил мне по уху хорошенько в ответ на мою пощечину. Вот Данила бы так и сделал, и все было бы улажено. А так сижу полной дурой и не знаю, что сказать – просто пялюсь виновато на него, как провинившаяся наложница.  

- В мире столько странных истин. И законов всяких… – стал рассуждать Костя и у меня как камень с души упал: он, видно, не злится. – Но законы в мире одни, а истины другие. Это трудно принять. Вот закон – это то, что нельзя бросать людей. А то, что иногда полезно бросать и быть брошенными, это истина. Но ты ее не можешь принять. Ты считаешь, что никого нельзя бросать. Потому, что должно быть по закону.  

- Да, я так считаю. – стала оправдываться я. – И все так считают. Никого нельзя бросать! Зачем тогда заводить отношения, если потом все равно бросишь? 

- Да, так считают все люди. Так принято считать. Но теперь ответь мне – когда ты хочешь купить платье, о чем ты думаешь? Ты покупаешь красивое платье, пусть даже оно потом износится, или ты покупаешь железные доспехи, чтобы носить их сто лет и еще внучке оставить?  

- Это не так! – взвопила я снова – Отношения это не платье! Это не одежда! Это живые люди вокруг нас! С душами! С чувствами!  

- Но смотри. Сколько лет существует человечество, и это продолжается веками. Мужчины и женщины бросают друг друга, уходят, просто так расстаются, просто так исчезают. Почему они это делают?  

- Не знаю. – буркнула я.  

- Значит, происходит что-то, что возникает, и заставляет людей держаться вместе? А потом оно исчезает? – спросил Костя.  

- Нет! Люди вместе потому, что… 

Я стала думать, но не нашла ответа. И отмахнулась: 

- Да потому, что им хорошо быть вместе! Потому, что им нужно быть вместе! Они вместе БЕЗ ПРИЧИН! А вот расстаются по причинам! 

-Блажь…- сказал Костя растерянно.  

По выражению его лица я увидела, что крыть ему нечем. Я либо убедила его, либо сбила с толку. Я рассуждала логикой, которая в его жизни ранее не присутствовала.  

Все происходит по причинам, а то, что происходит просто так, оно как бы не существует. Раз не было старта, значит, нет и финиша, да и самого маршрута не существует. Значит, не может быть и споров. Споры должны возникать вокруг того, что есть. А как спорить о том, чего нет?  

Вот он и не спорил больше.  

И мы сидели молча: я довольная, что победила, а Костя, думающий о чем-то или о ком-то…  

Может, даже о себе.  

Мы вернули лодку лодочнику и пошли вдоль берега. Все скамейки были заняты парочками. Наконец мы отыскали свободную, невдалеке от группы рокеров, которые играли на гитаре что-то агрессивное. 

-А на моем окне расцвела ночь, 

Ночь разноцветных огней, 

Дурных вестей, 

Спящих людей, 

Душная ночь,  

Скучная ночь, 

Ооооо… 

- пел худой рокер в грязной футболке.  

Костя достал из своей наплечной сумки два творожка и ложечки, разорвал на две части газетный лист, сообразил полдник. Мы задумчиво ели, глядя перед собой.  

-Знаешь, я всегда думал, что люди вместе по каким-то причинам…а вот расстаются без причин. По крайней мере, я всегда видел причины, по которым был с кем-то… А вот когда расставался, не мог объяснить, почему это происходило. Я так считал и видел это в других отношениях. Я думал, что все так живут – встречаются по причинам, а расстаются без причин – сказал Костя наконец то, о чем мы оба молчали. – А ты, наоборот, оказывается.  

-Получается, что неправильно ни так, ни эдак? – предположила я. Мне хотелось бы, чтобы вся правда была на моей стороне, но раз Костя говорит, что так прожил всю жизнь, значит половина правды у него, и этого нельзя было отрицать.  

-Ага. – согласился Костя.  

-Тогда не будем об этом больше говорить. Лучше говорить о том, что знаем.  

-Да, вот он н настал, великий момент, где правда касается каждого. – пофилософствовал Костя, но его самого этот афоризм мало утешил и он опять грустно замолчал.  

Может, он грустил о своей потерянной истине… 

Хм, подумала я злорадно. Пусть теперь увидит, каково это – когда пришли и разрушили все, что он строил. Он думал, что всегда будет только по эту сторону речки. Пришлось побыть и на другой.  

А мне пришлось побыть разрушительницей. Оказалось, в этом садизме есть свое удовольствие. Возможно, я даже повторю это, чтобы испытать еще раз это чувство радости от того, что ты что-то натворила в чужой душе. Что-то изменила там и она уже никогда не будет прежней… никогда не будет такой, какой ты увидела ее впервые.  

Да, уж точно, правда касается каждого. 

Мы сидели плечом к плечу, два грустных молчаливых дурака, которые решили провести замечательный день, но все обернулось печальным, чуть ли не летальным для наших странных взаимоотошений, исходом. Вот так нам и надо. Нечего умничать. Надо говорить о музыке и кино, и хихикать по пустякам, а не лезть туда, куда никто не просит.  

-Знаешь, Ита предупреждала, что с тобой будет очень трудно. – сказал Костя. – Но я не думал, что настолько. 

- Можешь отказаться в любой момент. – злобно бросила я. – Двести долларов это не слишком большие деньги. Что уж тут такого…может, я неисцелимая… 

- Двести долларов? – спросил Костя настороженно. 

Я удивленно покосилась на него. Как-то некрасиво он это спросил. Так, словно вопрос денег для нас не существовал.  

-Деньги... Ну, за…  

Мне стало стыдно, но тут лицо его просветлело и он улыбнулся.  

- Ах, ты о деньгах? – поспешно отозвался он. – Да. Деньги, вещь хорошая. Я потерплю.  

Ах, как некрасиво здесь прозвучала фальшь. Я готова уже была сказать «не верю», как Станиславский.  

Я продолжала смотреть на него и ожидать продолжения речи.  

- В конце-концов, это тебе решать, стоит нам продолжать этот спектакль или нет. – сказал Костя как-то нервно. – Ты царица бала. А я – раб лампы.  

Он усмехнулся над самим собой. И странно взглянул на меня.  

И тут между нами словно проскочило что-то.  

Я раньше слышала, что между людьми может пробегать искра. Никогда не представляла, как это бывает. А бывает это так – сначала ты вздрагиваешь, потому, что тебя словно осеняет какое-то озарение. Потом чувствуешь сильный толчок в сердце, и оно начинает быстро колотиться, а по телу пробегает дрожь, и ты от этого теряешься, и смотришь в глаза партнеру и неожиданно видишь, что он смотрит на тебя так же испуганно и вопросительно, как и ты на него. И вы боитесь задать друг другу вопрос – у тебя это тоже было? Потому, что слова в этот момент так много значат, что страшно их произносить.  

И это был момент, когда игра между нами неожиданно прекратилась.  

И мне казалось, если я или он начнем говорить, то станет только хуже…но вот так молчать тоже невыносимо.  

- В общем вот так все… – произнес Костя растерянно. 

- Ага. – отозвалась я.  

Игра продолжилась. Но НЕЧТО осталось. Это было так, как если бы мы ехали на машине и увидели летающую тарелку на поле. Мы бы проехали мимо и уже отъехали далеко, но оба знали бы, что тарелка там есть, и думали бы только о ней. Вот так и это чудо. Время шло вперед, а чудо осталось.  

И я была готова сделать все что угодно, лишь бы это повторялось и повторялось. Даже ходить по кругу. И вернуться назад.  

Лишь бы мы были рядом, лгали другу другу, играли, скрывали лица за масками и время от времени между нами возникало волшебство естественности, разрушающее все неправды.  

- Я хочу продолжать. – сказала я растерянно, и эти слова стоили мне больших усилий. Ведь я говорила то, что думала. Было и страшно и хорошо.  

– Мое ЭГО до сих пор нуждается в лечении. – добавила я, чтобы правды не было слишком много.  

Костя ухмыльнулся, а я испугалась, что он понял значение этих слов, что он понял, что на самом деле я хочу видеть это чудо искренности между мной и им, и никакое эго тут ни при чем, а при всем только я и он… 

Я захотела, чтобы он это понял. Не знала, понял он или мне это только показалось, потому, что он улыбнулся так загадочно… 

Я снова ничего не знала. Может, все только мне почудилось?  

-В таком случае. – сказал он, словно специально подслащивая голос медовой патокой. – Я готов слушать тебя вечно, потому, что все, что ты произносишь, очень интересно, и обладает глубоким смыслом…Я считаю, что ты самый интереснейший собеседник из всех, какие у меня были до тебя.  

Я улыбнулась и мне показалось, что он так же всматривается в мою улыбку, ища в ней ответ на свои вопросы. 

- Спасибо. – ответила я наигранно кокетливо. – Я знаю.  

У меня в голове явственно прозвучало, что мне надо поцеловать его, и тогда я пойму, что у него в самом деле на уме. Я проберусь языком к нему в рот, а душой в душу, и тогда он точно не спрячется.  

Интересно, если я это сделаю, придется ли мне доплачивать? 

Я вскочила с места, ужаленная собственными мыслями.  

- Я пойду, куплю воды. – сказала я лихорадочно. 

- У меня есть! – Костя полез в сумку за бутылкой. 

- Нет! Я хочу другой воды! – почти завопила я.  

- Какой еще «другой воды»? – изумился Костя.  

- Какой-нибудь другой! Сиди тут! Не вставай! Я сейчас вернусь. 

Он послушно остался на месте, ожидать меня.  

Я шла к лотку с напитками, слегка покачиваясь.  

Я – это ведь и не совсем я. Я это вообще какое-то наваждение. Иллюзия. Иногда во мне возникает ТАКОЕ…Это нельзя назвать мной. Одни мои мысли чего стоит. Одна эта агрессия. Это желание секса. Это страх. Это не я! 

Хотя…почему это нельзя назвать мной? Потому, что так не принято? 

Я стала смеяться. Стараясь не смеяться громко, а слегка посмеиваться, покупала воду. Продавщица смотрела на меня с удивлением, почувствовала, что я смеюсь не над ней и в итоге тоже слегка посмеялась со мной за компанию. Я возвращалась к Косте, продолжая похихикивать.  

Вот Ита бы сейчас увидела меня и сказала: «Добро пожаловать в сумасшествие». 

- Чему смеешься? – поинтересовался Костя.  

- Да так, настроение поднялось. – ответила я, присаживаясь с ним рядом.  

«Кажется, мое ЭГО уже немножко исцелилось… – подумала я, с удовольствием прикладываясь губами к бутылке. – По крайне мере, оно начало исцеляться. Я это точно чувствую. Но если это только начало исцеления, то к концу терапии я точно сойду с ума…» 

*** 

Ита положила на стол тетрадку. 

- Начинай подробно описывать все свои ощущения. – сказала она требовательно. – Я завела на тебя личное дело. Мне нужны результаты.  

- Результаты…Ну, у меня поднялся аппетит. – стала послушно докладывать я.  

- А мысли о суициде все еще появляются? 

- Что? Ах, это? – я рассмеялась – Нет, этого нет. 

- Да, ты выглядишь поздоровевшей. – пробормотала Ита. – Поехали дальше. 

Я думала над тем, стоит ли Ите рассказывать о ложке дегтя в бочке меда. И решилась. 

-Понимаешь, Ита. То, что я плачу за эту терапию…мне кажется это унизительным.  

-Не поняла? – Ита посмотрела на меня поверх тетрадки, прекратила записывать. – Почему? У тебя предубеждение к деньгам? 

-Нет, просто то, что мне говорит Костя, кажется мне неубедительным потому, что я знаю, что я за это плачу.  

- Ого! А если ты пойдешь к доктору? Не будешь лечиться, потому, что это платно?  

- Неее, Ита.. Не путай доктора и Костю. Доктор лечит тело, он знает свое дело. 

- А с чего ты взяла, что Костя его не знает? Когда он тебе говорит, что ты красивая, ты ему веришь?  

- Верю, а тут же начинаю думать, что он говорит это потому, что получает за это деньги.  

-Подруга моя! – ахнула Ита. – ты такая жадина! Ужас! Не ожидала. 

-Да не в жадности дело! Что ты вечно все с ног на голову переворачиваешь? – взбесилась я.  

-Да послушай! Ты покупаешь хлеб, съедаешь его, а потом говоришь – он был ненастоящий, потому что за него заплатила?  

- Ита! Внимание и комплименты должны, обязаны быть бесплатными! – я была рада, что спорю с Итой. Я теперь даже Костю могу переспорить, а уж Иту тем паче. – Если люди станут платить друг другу за комплименты, что это будет? 

-Милашка моя! Открой глазки! Так и происходит! А для чего мужчина вообще говорит комплименты? Уж не тогда ли, когда надеется на что-то? Он говорит тебе их за плату! Он вкладывает капитал! Неважно, в какой валюте – деньги, внимание, комплименты тратит на женщину, чтобы она отплатила ему постельными отношениями! Или, на худой конец, ответным вниманием… 

- Ужас, что ты такое говоришь? – ужаснулась я. Ита захохотала.  

-Да, мужчины платят женщине комплиментами, чтобы она отплатила постелью.  

-Знаешь, моя дорогая! – возмутилась я окончательно. – Если женщина думает, что мужчине нужен от нее только секс, в конце концов она начнет встречаться только за деньги. Вот, что-что, эту точку зрения ты мне не навяжешь. 

-Ой, неженка! – расхохоталась Ита. – Хорошо, не секс, не секс. Любовь, забота, ласка, внимание, радость оргазма… Я бы, конечно называла вещи своими именами, но раз ты живешь ценностями рыночных отношений, я говорю на твоем языке.  

-Не живу я такими ценностями! 

-А чего ты тогда постоянно бормочешь – «деньги, деньги», как сорока. – Ита поморщилась с отвращением: – Заладила! Вот я бы назвала это более красиво – получение внимания с целью выздоровления. И не обидно нисколько… 

-Да это пошлятина! Как ее ни назови!  

-Да все нормально! Что такое внимание и комплименты? Что-то, что приносит радость. Так же радость может принести новое платье. И то и другое дает тебе ОЩУЩЕНИЕ! Все, что делают люди в своей жизни, они делают ради ОЩУЩЕНИЙ!  

Ита встрепенулась и потянулась к своей сумке, бормоча: 

-Я гений, гений, гений.  

Она достала оттуда записную книжку, и стала туда записывать, диктуя самой себе: 

- Что бы ни делал… Или не делал…И то и другое дает ощущения… Люди… делают… все… ради… ощущений… 

Она законспектировала саму себя, и снова переключилась на мою проблему: 

- В данный момент твоему ЭГО нужно ОщуЩенИе того, что ты красивая востребованная женщина, окруженная вниманием. Но ОщУЩеНие того, что ты за это платишь, все портит! А потому, что ты сама мыслями сводишь все к пошлости! Перестань об этом думать и этого не будет! 

- Как не будет?! Факт-то останется! Я плачу, а он работает! 

-Уффф… – вздохнула Ита. – какие вы, люди, трудные, все-таки. Ну ничего. Продолжаем работать! Почему ты ищешь проблемы ВЕЗДЕ? Перестань искать проблемы! Ищи радость! Ищите и обрящете, о, как ты достала меня. Вот ищещь проблемы и обрящещь то же самое… 

Ита открыла мою тетрадку и стала туда что-то быстро записывать, приговаривая: 

-Трудности…с мировоззрением…потребительское отношение…к людям…Слушай! Да твое эго просто поражено недугом! Может, нам еще к Косте прикупить пару мальчиков? И разыграть вокруг тебя сценку, битву рыцарей? Может тогда уж ты поймешь, что ты исключительное существо? 

-Нет, это уже слишком. – пробормотала я. – Не надо. Ита, спасибо. Одного Кости достаточно… 

-Точно достаточно? 

-Вполне. – ответила я, неожиданно мечтательно улыбнувшись. Ита просканировала меня взглядом. 

-Ну, смотри у меня. Если понадобится, мы купим… 

-Нет, не надо...все хорошо…  

-Вот и все. Теперь расскажи-ка мне, какие тебе снятся сны. 

-Сны?  

Я встала с легким смехом, отошла к окну.  

- Разные снятся сны… 

- И вообще…Кто он тебе, этот Костя? У него свое, у тебя свое. Думай о себе, в конце концов! О своем эго. Он это делает…из профессионального интереса. Какая тебе должна быть разница, почему он это делает? В конце концов, твоя задача вылечиться, и с радостью взглянуть на этот мир. Вот и все. – говорила Ита, рисуя что-то в тетрадке с моим «личным делом».  

Я перегнулась и заглянула в тетрадь. Она рисовала девочку с испуганным лицом, всю искривленную, что-то кричащую. Я усмехнулась.  

- Да, действительно. – сказала я задумчиво. – В конце концов, почему мне должно быть не все равно. Могу я подумать, наконец, и о себе… 

Ита собралась домой, я пошла ее провожать.  

Мы шли по улице, наслаждаясь вечерней весенней прохладой. Дошли до остановки, присели на скамейку.  

- А вообще опиши свое ощущение, вот этой неустроенности, закомплексованности, или как его… В общем, расскажи мне, как оно выглядит, твое недовольство собой и жизнью? – попросила Ита и с жадностью прислушалась.  

-Знаешь, такое ощущение… – я задумалась. – Даже не знаю. 

- На что похоже? 

- На то…как что-то вроде протухло внутри меня, как кусок гнилого мяса, и лежит, отравляет все. 

-Фу. – содрогнулась Ита. – А кусок большой или маленький? 

Я прислушалась к себе.  

- Неее, небольшой, маленький кусочек. Но воняет, сволочь, достаточно. Вроде все хорошо, лишь душа зацветет, заблагоухает, и тут он…всякими мыслями, домыслами, дотягивается до меня и начинает вымогать. «То не так, это не так»… 

-Ну, это нормально. Это критицизм. Игнорируй и все. Или кому-нибудь скорми. – посоветовала Ита. – Любителям падали. Каким-нибудь стервятникам.  

Я улыбнулась. 

-Обязательно. Возьму и отдам стервятникам.  

Подъехал автобус, Ита заскочила в него и укатила.  

-Пока-пока! – прочирикала она с подножки автобуса. 

Я лишь улыбнулась в ответ.  

Автобус увез Иту, а я осталась сидеть на скамейке, дыша весенним ветерком, наслаждаясь свежестью. И так было хорошо, так светло на душе…  

Просто так, без причины. 

…Или она все-таки была? 

Я вытащила телефон и стала писать смс. 

«Замечательный сегодня был вечер. Вроде бы просто вечер, ничего особенного, но что-то в нем было доброе, уютное, светлое…Это так странно: замечательное в обычном. Это здорово»… 

Я написала сообщение, выбрала отправителя. Несколько секунд с отрешенной улыбкой сидела, глядя на числа.  

Потом стерла слово за словом сообщение, закинула телефон в сумочку, поднялась со скамейки и пошла домой.  

*** 

Дома было весело. Мама с папой умудрились разругаться в пух и прах – играя в монополию, уже забыли, кто кого обжулил и спорили в полный голос, не стесняясь в выражениях. При этом вспоминались и давно забытые грехи (или отложенные в архив?), и какие-то дурные качества характера… И почему люди такие злопамятные? При скандалах можно узнать о себе столько интересного…То, что вроде было давно обсуждено и забыто, опять всплывается, обсуждается, протестуется, жуется…О, люди, люди… 

Наконец я устала слушать их шум и смело приоткрыла дверь в их комнату.  

-Люди. – сказала я. – Если вы сейчас же не успокоитесь, клянусь, я сожгу эту игру.  

Они тут же присмирели.  

-Будешь играть с нами? – заискивающе произнес папа. Я покачала головой: 

- Я в душ. И прекратите шуметь. У меня голова из-за вас болит.  

-Надо играть по правилам! – стала оправдываться мама. 

Папа тут же припомнил ей, что она не платила ему налог за фабрику, пользуясь положением близкого родственника, и у них опять началась перепалка. Я застонала, закрыла дверь и пошла купаться.  

Когда я вышла из душа, в комнате родителей было уже тихо и даже слышалось какое-то хихиканье. Вот дети. 

Я высушила волосы, переоделась в пижаму. Забралась в постель, и потянулась к телефону, чтоб установить будильник.  

И увидела, что пришло сообщение от Кости: 

«Ты ярче, чем луч света, 

Ты слаще, чем конфета»  

- высветилось на экране. Это было настолько банально и приторно, что я тут же поняла- это шутка. Костя специально прислал такую слащавую смс. Чтобы я знала, что то, что он делает, исходит из другого источника.  

Я отложила телефон и натянула одеяло до подбородка. 

И чего я смеюсь таким странным смехом?  

Ничего смешного и особенного, это всего лишь Костя отрабатывает свой гонорар... 

*** 

- Алена, а что за молодой человек дарит моей жене цветы? – поинтересовался папа за завтраком.  

Я в два глотка допила чай, встала из-за стола.  

-Просто знакомый. – ответила я небрежно, бросая чашку в раковину и включая воду.  

- А как зовут знакомого? 

- Костя.  

- А чем Костя занимается? 

- Он актер. 

-Ого! Ты стала крутиться в богемных кругах? 

Папа отлично умеет насмешничать, и потому лучше поскорее сбежать. Я быстро сполоснула чашку и поставила ее на полку, затем сделала вид, что ищу в холодильнике сырные батончики и ничего не ответила.  

- А он в шахматы играет? – поинтересовался папа. – Если да, пригласи его как -нибудь, сыграем в партию. А то с мамой твоей играть неинтересно. Она жулик.  

- Хорошо, я поинтересуюсь. – ответила я.  

- И не забудь сказать спасибо за цветы. – добавила мама, косясь на папу.  

- Окей. Я убежала. Пока-пока! 

Когда я добралась до рабочего места, осознала, что во время сборов и всю дорогу думала лишь об одном – каким образом Костя еще даст о себе знать. Сообщением ли, звонком ли, придет ли на работу, пришлет себя в белом конверте с почтовым голубем…приедет, голый, упакованный в торт… 

Оттого, что я знала наверняка, что как-то, но он даст о себе знать, мне было на душе хорошо и щекотно. И это было здорово – знать, что я что-то контролирую, знать, что будет что-то происходить… 

Мне вспомнился Данилка.  

И вся серая жизнь с ним.  

Была у нас любовь? А страсть? Что между нами было?  

А была ли вообще та я, которая была с Данилкой, мною? Она чем-то отличалась от той, какая я сейчас. Она смирялась с ситуацией. Ну и мир ее праху.  

Риторические вопросы, в любом случае, все было – и плохое и хорошее, но что было, то прошло, и даже вспоминать об этом не хочу.  

Я включила компьютер и с удовольствием погрузилась в работу. Загрузила в плеер Enigma , альбом “Sleep”, и перестала существовать. Не было меня, не было мыслей, не было проблем – была неземная музыка, красивый женский голос в ушах и пальцы, щелкающие мышкой, глаза, путешествующие по линиям, мозг, подающий команды, постукивание подошвы по полу, и ровное дыхание…но меня, задающей вопросы, отвечающей на них, вечно что-то вопрошающей, сомневающейся, беспокоящейся, больше не было.  

И это было прекрасно. 

Кто-то тронул за плечо. 

-Алена.  

Я сняла наушники и повернулась.  

На меня в упор смотрел Данила.  

- А ты чего здесь делаешь? – спросила я растерянно, приподнимаясь с места. –Уходи давай. 

- Давай поговорим. – умоляюще пробасил он. – Пошли в коридор. 

- Не пойду я в коридор. Давай, давай, проваливай. 

Мне стало очень неловко. Я не хотела, чтобы он находился тут. Когда он находился рядом, я становилась той, кого он бросил, и мне было очень неприятно.  

Данила встал на колени. Да, да он это сделал. Вот уж не думала, что он может так просто, при всех, решиться на это. Если бы не было других людей рядом – наверное, смог бы… но что он делает?  

Происходил какой-то абсурд.  

-Ты что, пьяный, что ли? – заорала я, размахивая руками, чтоб отогнать наваждение. Зрелище было немыслимым. Мне хотелось потрогать его, чтоб убедиться, что он не галлюцинация. – Встань немедленно!  

- Встану, если согласишься! – гудел торжественно Данила, глядя на меня снизу вверх. –Ален, ну пошли, поговорим…Я же не прошу многого. Поговорим просто… 

-Данила, убирайся отсюда! Не хочу я разговаривать!  

В будуаре висело молчание – даже герань застыла на окне и прислушивалась к нам.  

- Да, я дурак, но я имею право на один разговор! Во имя всего, что у нас было! 

- Встань немедленно, я сказала! – я кричала – это помогало мне оставаться той, кем я была сейчас. Мне казалось, если я стану разговаривать с ним тихо, то уступлю ему, стану опять той, кем была, а мне этого не хотелось.  

-Тук-тук! Впустите бедного студента?  

И тут в кабинет вошел Костя в костюме клоуна, с большой связкой воздушных шаров и коробкой шоколада.  

Увидев меня и коленопреклоненного Данилу, он остановился и от неожиданности выпустил шары. Они полетели к потолку, пара из них лопнула, остальные расползлись во все стороны.  

Это было так странно – минуту назад совершенная безмятежность, вдохновение, сила, а теперь полный ступор, растерянность и какой-то абсурд.  

Данила вскочил с колен.  

«Омерзительно» – подумала я, прикрывая глаза. – «Я хочу, чтобы этого не было». 

-Привет, Костя. – сказала я, улыбаясь ему, переводя взгляд с одного молодого человека на другого. Боковым зрением видела, как все мои коллеги в будуаре наблюдают за нами, не дыша, с раскрытыми ртами.  

Костя тоже переводил глаза на Данилу, затем на меня, затем снова на Данилу. У него на щеках были нарисованы два ярких пятна, на голове была шляпа, а носки были один в полоску, другой целиком ярко-желтый. И еще у него было накладное пузо. Но все равно он смотрелся достойнее, чем мой бывший псевдо-жених.  

Костя приподнял обрисованные черным брови.  

И спросил меня: 

- Я тебе все еще нужен? 

Он не сказал этого вслух. Но иногда для того, чтобы спрашивать, не нужно раскрывать рот и произносить звуки. Достаточно лишь посмотреть на человека. И, оказывается, видеть – это то же, что и слушать. Нет разницы между тем, что видишь и слышишь, когда можно понимать.  

В общем, как-то он мне этот вопрос передал.  

-Что здесь происходит? – продолжал немой разговор Костя. – К тебе вернулся твой парень? Между нами все кончено? 

Я молчала. Уж больно интересно было слушать глазами. 

- Я тебе все еще нужен? – спросил он опять. 

Это наваждение, подумала я. Но я это сделаю. 

Я подошла к нему, обвила руки вокруг его шеи и слегка прикоснулась губами к его губам. Губы у Кости были накрашены, и я испачкалась в губной помаде.  

Это получилось нелепо, и мы оба совершенно ничего не почувствовали. Когда мы касались рук друг друга, когда смотрели друг на друга, мы чувствовали гораздо больше, мы были просто переполнены ощущениями, они влекли нас и пугали.  

А теперь я лишь прикоснулась губами к его губам, они были чуть теплые, липкие от губнушки, и еще мне пришлось приподняться на цыпочки, чтоб достать до них, а запястья щекотали завитки волос на его шее, и от него пахло странно- наверное, так пахнут костюмы, когда долго висят на вешалках.  

И все. Никаких чувств. Я просто поцеловала его.  

Но так я сказала ему: 

-Нет, ты все еще нужен мне, я хочу продолжать нашу игру. Не переживай, все хорошо. Давай сейчас покажем ему, кто здесь хозяин, и пусть он смоется отсюда поскорее.  

-Я тебе все объясню. – сказала я, заглядывая ему в глаза, умоляя поддержать меня сейчас, умоляя поддержать мое ЭГО, которое хотело этого спектакля. – Он мне никто. Уже никто.  

-Ну, я сделаю вид, что поверил. – сказал Костя машинально. Он хмурился, и лицо у него было очень грозное, но нарисованная улыбка и поднятые брови скрывали от посторонних эту эмоцию. А еще глаза сверкали грозно.  

Только я, была близка и видела это.  

Мы оба посмотрели на Данилу. Тот, не отряхивая колен, прошел мимо нас, не произнося ни слова, и вышел за дверь, хлопнув ею так, что на потолке лопнул еще один шарик.  

Я отвела руки от Костиной шеи и отстранилась, не глядя ему в лицо. Пошла на свое рабочее место и села за компьютер. 

Мне стало очень стыдно перед ним. Я могла бы и не целовать его. Я могла бы просто сказать – Это Костя, мой парень. Или «Привет, мой любимый, я так ждала тебя». Я сделала это специально. И Костя это знает.  

Костя подошел к моему столу и положил на него шоколад.  

-Это тебе. – сказал он и улыбнулся, сквозь нарисованную улыбку, как ни в чем не бывало. Только глаза продолжали грозно сверкать.– Самой красивой, самой умной, самой загадочной девушке на земле.  

-Спасибо. – сказала я, но как будто не за шоколад, а за то, что подержал мою игру. 

-Да не за что…- бросил Костя небрежно. Сел рядом со мной, для чего – то поменял местами чертежи на моем рабочем столе. Стал тихо и красиво потягивать губами какой-то мотивчик – «м-м-мммм»… 

- Я, пожалуй, достану шарики. – громко сказала Дарья. Она тоже стала что-то напевать – «та-та-та» и доставать один за другим шарики.  

«Все это я себе выдумала, что мы чувствуем одно и то же. Откуда мне знать, что у него в душе? Вот я думала, что Данила чувствует одно и то же со мной, а он взял и женился. Так теперь еще и приперся для чего-то…так же и он для меня потемки. Он в любой момент может предать…И чем чаще я буду об этом вспоминать, тем легче будет жить. И не буду делать глупостей». – подумалось мне вдруг чужими мыслями, которые уже взяли в привычку появляться в самый хороший момент и портить все.  

Костя резко поднялся с места. 

-Я пошел… – сказал он. – Всего лишь забежал тобой полюбоваться и напомнить о себе. 

- А что первее? – вдруг спросила громко Дарья, дотягиваясь до последнего шарика.  

Мы с Костей одновременно посмотрели на нее. 

-Что? – переспросил он. 

-Вот Вы говорите: «на тебя полюбоваться и напомнить о себе». А что важнее: полюбоваться или напомнить о себе? Простите за нахальство, но мне для себя надо. – спросила Дарья. Стоящая на стуле босиком, со связкой шаров в руках, в белом сарафане, рыжая и в веснушках, она выглядела сюрреалистично, как иллюстрация феи в детской книге.  

Костя пожал плечами. 

-Не знаю даже…- сказал он. Мне понравилось, как он это сказал. Обычно когда человек не знает ответа на вопрос, он теряется, чувствует вину, и любое «не знаю» тогда звучит растерянно, расстроено. А Костино «не знаю» прозвучало удивленно и с удовольствием.  

И мне стало спокойнее. 

Оказывается, мне всегда становится лучше, когда Костя хорошо себя ведет. Если он делает что-то красиво, уместно, изящно, я тоже хорошо себя чувствую. А он всегда себя так ведет – еще ни разу не сорвался! И мне с ним всегда хорошо. Что бы это могло означать? 

-Костя! – позвала я его, когда он уже открывал дверь, чтобы выйти. Он остановился. 

-Да? 

-Ты умеешь играть в шахматы? 

-Да, умею. – ответил он в вопросительной форме, как бы одновременно задавая вопрос «а что?».  

- Папа приглашает тебя сыграть с ним партию. 

-У нас завтра вечером премьера. – среагировал Костя, не моргнув глазом. Сегодня вечером генеральная репетиция. Послезавтра еще один прогон. Потом запись…Я найду свободный день, обещаю. Передай папе, пусть хорошенько готовится. Он хорошо играет? 

Я с улыбкой кивнула.  

Он состряпал подморгнул мне двумя глазами.  

-До встречи! 

Когда дверь за ним закрылась, в руках у Дарьи лопнул еще один шарик. 

-Теперь нечетное число. – сказала она довольным голосом и сунула мне в руки семь шаров. – Получите букетик. Надеюсь, угостишь шоколадкой? 

*** 

- Ита, мне нужен твой совет. – сказала я.  

- Говори, дорогая. – беззаботно ответила телефонная трубка.  

Я долго молчала. Я действительно не знала, с чего начать. С чего бы я ни начала, все звучало бы дико, неуклюже, и демонстрировало бы меня не с самой лучшей стороны.  

-Ита, мне кажется, я…Я…У меня возникает чувство к Косте. 

-Опять он что-то не то делает? – возмутилась Ита. – Слушай! Отчего у вас постоянные трудности? 

-Нет, он все то делает… 

-Погоди. Он смс-ки тебе пишет? 

-Пишет. Ита, я… 

-Так…Звонки звонит, на работу приезжает?  

-И звонки звонит, и на работу…Ита, выслушай! 

-Он плохо играет? Филонит? Ты чувствуешь фальшь? 

-Нет, я…Я его хочу. 

-Не поняла. 

-Я его хочу. – повторила я и у меня покраснели лицо, и шея, и все, что ниже.  

Ита долго дышала в трубку. 

-Я не пойму, при чем тут я. – сказала она наконец. – Ты его хочешь. А от меня ты чего хочешь? Чтобы я договорилась о цене?  

- Ита. Выслушай. Я много о нем думаю. Просыпаюсь утром, и думаю о том, что он сегодня опять выкинет интересного. Что еще изобретет. Что скажет. Сочиняю диалоги… Когда он звонит, я начинаю млеть. И постоянно что-то придумывает. Сегодня выхожу во двор – а на асфальте белыми красками на всю дорогу «С добрым утром, королева!». А вчера какой-то маленький мальчик в костюме пажа принес мне голубую розу. Он устраивает мне маленькие концерты, каждый день! Он сумасшедший! Это невыносимо. Я его хочу.  

-Ладно, а я чем могу тебе помочь? – спросила Ита изумленно. 

-Посоветуй мне что–нибудь! 

-Что я могу тебе посоветовать? –искренне удивилась она.  

-Ну я не знаю! Что мне теперь делать? 

- Хочешь – так возьми! – сказала она нервно, удивляясь моей глупости.  

-Он меня гипнотизирует, понимаешь? Даже не он, а вся эта ситуация. Возникла интрига, она меня возбуждает, я постоянно нахожусь в каких-то мечтах, иллюзиях, предположениях, выводах…Что он еще устроит, чего еще ожидать… И каждый раз что-то необычное! Это так хорошо, но меня к нему безумно тянет, ты понимаешь?  

-Знаешь, милочка. – сказала Ита голосом доброй бабушки. – Ведь ты влюблена, моя дорогая.  

-Я бы так не сказала. – поспешно ответила я. – Я его просто хочу.  

- Нет, Аленушка. Когда просто хотят, тогда просто берут. А когда хотят и боятся, это другое.  

-Хорошо, пусть так. – мне было стыдно признаваться перед Итой в своих чувствах. – И что мне теперь делать? 

-Что тебе теперь делать?- повторила за мной Ита. 

-Да, мне что делать теперь? 

-Ты у меня спрашиваешь? 

-Да. 

-И что тебе делать? 

-Не притворяйся! – начала я раздражаться. – Ты знаешь ответы на все вопросы! Ты специально издеваешься надо мной? Кто из себя играет всезнайку? 

-Я не играю во всезнайку. – ответила Ита невозмутимо. – Я действительно знаю ответы на все вопросы. А на те, которые не знаю, могу также найти ответ. И ты ничем от меня не отличаешься – ты гомосапиенс, человек разумный… Именно поэтому я не понимаю, что могу тебе посоветовать. Я не понимаю. Во-первых, как ты можешь просить у кого-то совета относительно того, что человеку дано проживать самому. Это низко. Знаешь, если бы я была одной из твоих подружечек, которые с радостью обсосут эту тему и насоветуют тебе с три короба, я бы сейчас с удовольствием тебе помогла. Но я не лезу в любовные дела.  

И ты запомни – это святое, то, что должно касаться только вас двоих. Ты можешь поделиться радостью, можешь поделиться эмоциями, можешь поведать миру, как ты себя чувствуешь, когда любишь и любима… но просить совета или, не дай Бог, слушать чужие советы по поводу того, что делать – это значит, продавать любовь, выставлять на всеобщее обозрение свое, личное.... Как можно?  

Мне стало стыдно и гадко.  

-Я просто не знаю, что мне делать… 

-Вот! – торжественно произнесла Ита, словно поймав эту фразу за хвостик. – Вооот! Любовь существует, чтобы люди НЕ ЗНАЛИ! В этом мире все дано человеку знать! Но не любовь. А люди знают все, и думают, что можно ЗНАТЬ любовь. А она остается с теми, кто НЕ ЗНАЕТ о ней. Кто не бегает по пяти углам и не стонет: «что мне делать, что мне делать», а сидит и слушает, что она тебе говорит! Она остается с теми, кто о ней не трепется. Она любит, чтобы слушали то, что она говорит! И тихо уходит от тех, кто начинает ее выворачивать наизнанку, оценивать, взвешивать или делать ее дешевой темкой для сплетен за чайком…  

-Можно сказать, ты никогда не давала советы касательно любви! – возмутилась я. 

И осеклась. 

Это действительно было так. Я не помню, чтобы Ита когда-либо не сплетничала и не говорила об отношениях. О чем угодно, но не о любви.  

-Я не лезу туда, где уже есть двое. – сказала Ита таким тоном, словно я ее смертельно обидела. – Это все равно, что пытаться втиснуться между двумя, которые занимаются сексом, чтобы поближе разглядеть, что там происходит. Фу. И ты меня в это не втягивай. Влюбилась – разбирайся сама.  

По голосу Иты было видно, что она нервничает.  

А мне стало неловко. 

-Да, ты права…Просто как-то в нашем обществе принято… 

-Короче! Алена! Хватит грузить меня! Я тебе русским языком говорю. Разбирайся сама. Эта тема вообще Запретна! Просто запомни это и все. Она за-прет-на!  

Ита говорила полную ересь. По меркам нашего мира разговоры об отношениях стали чем-то, что составляет почти любую беседу. И она говорит, что это запретно…и, черт побери, я согласна с ней.  

-Ладно! Я прошу прощения! Только ответь мне, как, по-твоему, это абсурдно, вот такое чувство? Скажи мне? Оно абсурдно?  

-Я не понимаю тебя! – опять зарядила свою пластинку Ита. – Что значит, абсурдно? Я не понимаю, о чем ты. И не хочу отвечать на этот вопрос. 

-Ну, влюбиться в Костю, это, по-твоему, нормально? 

-Слушай, ты совсем идиотка, да?... 

-Все, все, вопрос закрыт! 

Я впервые в жизни потянулась к Ите за советом. До этого она пихала их в меня, как ногу в тесный сапог.  

И вот настал день, когда я звоню и говорю – «мне нужна твоя помощь, помоги мне разобраться, я в тупике» – она отказывает мне.  

И я БЛАГОДАРНА ей за это и готова ее убить.  

И вспомнила один момент. 

-Ита! Помнишь, ты давала совет Гале, когда она поругалась со своим парнем? Ты давала ей совет, как помириться! Все-таки, ты влезаешь в отношения! – торжествующе сказала я.  

- Я дала ей совет, как помириться с человеком, а не любить его или нет. – холодно и спокойно ответила Ита. – Если бы она спросила, продолжать ли ей любить или разлюбить, я бы ее послала на три буквы. И тебя сейчас пошлю. Вообще, такие, как ты…не обижайся, но вы… не-до-женщины. 

-Что?! 

-НЕ-до-женщины. НЕ-до-Люди, можно сказать. Как можно так дешево ценить свою жизнь? Гадость какая.  

Ита положила трубку.  

-Вот сука. – выдохнула я, ошарашено глядя в стену. 

Впрочем, отойдя от возмущения, я признала, что Ита груба, но права.  

Зачем рассказывать кому-то о своих чувствах? Кто мне здесь советчик? Это касается только меня и немножечко Кости…Или Кости и немножечко меня…При чем здесь Ита и все остальные? 

А может, для человека любовь это единственный шанс почувствовать себя в счастливом полете.  

Но это такая тема – другие без нее действительно обойдутся.  

Но в то же время мне очень, очень хотелось бы, чтобы Ита, не проявляя мудрости, сказала мне что-то вроде: 

«Как?! Ты влюбилась в Костю? О, какой романтичный случай! Я предлагаю тебе следующее...» -и выложить кучу вариантов, из которых бы я выбрала подходящий, но, естественно, сделала бы все равно по-своему, но, по крайней мере, был бы совет! И это бы успокоило меня хоть на короткое время. 

А теперь я оставалась еще в большей неизвестности, и это осознание уже само по себе сотрясало мое существование.  

«Так вот почему люди говорят о любви» – догадалась я. –«Они хотят успокоить душу. Они хотят, чтобы им посоветовали. Чтобы их направили. Чтобы и это чувство шло по определенному маршруту. И его можно было бы контролировать. И когда это удается – вогнать любовь в рамки, обозначить ее, оценить, измерить – от этого она теряет краски и из крыльев за спиной превращается в камень на шее…нет, не хочу я так… пусть то, что я чувствую, будет только моим»… 

Телефон зазвонил. Я сняла трубку, вполне уверенная, что это Ита. Но это был Костя.  

-Тук-тук-тук– сказал он и у меня под сердцем произошел маленький взрыв.. Хотя я знала, что он будет звонить… 

- Привет… – ответила я, голос перехватило стеснение, и я пропищала: – Погоди секунду, пожалуйста.  

Я отняла трубку от лица, зажала ладонью микрофон и сделала пару глубоких вдохов-выдохов, чтобы успокоиться. Затем пошла открывать дверь.  

Костя таинственно улыбался.  

-Обуйся и одень куртку, пожалуйста.  

Это еще зачем? 

Я увидела, что одна рука у него спрятана за спиной. И тут оттуда что-то шлепнулось и с писком поползло по полу.  

-Что это? – завопила я.. 

- Блин… -выругался Костя и пошел подбирать существо. – Что, что, пирожки с котятами.  

Он подобрал котенка и положил его в корзинку. Я заглянула туда – там копошилось четыре маленьких котенка.  

-О,Боже мой.  

-Мне нужна твоя помощь. – сказал он тоном, не требующим возражений – Очень, очень, очень нужна. Обувайся.  

Я стала одевать кроссовки.  

-Тебе не нужен котенок? – спросил он.  

-Очень. Но у мамы аллергия. – ответила я сожалением.  

Костя вздохнул. 

-Все равно, выходи.  

Мы спустились на лифте и вышли на улицу. Оказалось, Костя приехал на велосипеде. Он загрузил меня на раму, дал в руки корзину и строго – настрого наказал следить за безопасностью животных.  

- Их раздать надо. В добрые руки. -сказал он, разгоняя велосипед. – Мне нужна женская дипломатия. Мне даже дверь могут не открыть.  

Я заглядывала в корзинку, умилялась пушистикам и была готова воевать за их благополучную судьбу.  

Следующие два часа мы объезжали квартал и предлагали котят жильцам домов. Я звонила в дверь и тараторила уже заготовленные слова: «Здравствуйте, вам котик не нужен? Отдаем в хорошие руки» . Костя стоял рядом с корзинкой наготове и кивал. Было неудобно, неловко, но жутко весело. Мы хохотали каждый раз, как нас выпроваживали. Люди реагировали по-разному, но, слава Богу, агрессивности с их стороны не было.  

Первого, черного, забрала одна старушка. Радости нашей не было предела. Другого, рыжего, взяла молодая семья. Затем забрали еще одного рыженького, и остался последний, самый маленький, непонятной окраски. Ему почему-то не везло, и нам пришлось объездить весь район, чтобы наконец пристроить киску. И, когда его наконец взяла еще одна бабулечка, мы сели на велосипед и поехали домой. Я чувствовала себя необыкновенно счастливой.  

-Предлагаю пустить салют в честь благополучного определения кошаков – сказал Костя и достал из кармана бутылек. – Открывай. 

Оказалось, это мыльные пузыри. Костя вез меня домой, а я пускала мыльные пузыри в честь нашего подвига и хохотала. Прохожие, глядящие на нас, улыбались по-доброму как-то, и немного завистливо. Я чувствовала себя так, словно приехала в этот мир с какой-то другой планеты, и еду теперь, возвещая о себе смехом и пуская очереди мыльных пузырей. Мне хотелось, чтобы на мне было ярко-желтое платье и какие-нибудь сумасшедшие сандалии с огромными бантами. И мне было очень хорошо. Костино дыхание щекотало шею и от этого было еще смешнее.  

К великой жалости, мы слишком быстро приехали к моему дому. Я соскочила с рамы. Костя припарковал своего коня у скамейки.  

-Спасибо – сказал он. И тут я поняла, что в течение всего вечера он был очень серьезным. Даже ни разу не улыбнулся. У него было непонятное, смутное настроение. – Я желаю тебе доброго вечера. А ты желай мне удачи. У меня завтра спектакль. 

-Волнуешься? – спросила я. 

- Конечно. – признался он и факт, что он волнуется, почему-то подействовал на меня, как успокоительное. 

- Не волнуйся. – с готовностью начала утешать я его. – Все будет хорошо. 

- Перед любой премьерой так…Страшновато, и радостно. – признался он, и я тут же заревновала его к премьере. Потому, что мне хотелось, чтобы ему было страшновато и радостно только со мной.  

- Все будет хорошо. – повторила я попугаичьим голосом.  

- Спасибо. – сказал Костя почти с нежностью.  

Интонация эта была настолько искренней, что мы оба растерянно замолчали.  

Мы переступили ту границу, где заканчиваются вопросы вроде «А стоит ли нам быть ближе друг к другу» или «Чем все это закончится?». И переступили не по своей воле. Нас просто вынесло туда течением, как лодку без весел.  

И когда мы уже попрощались друг с другом, то долго молчали и глядя друг на друга, слушали тишину, и чем дольше она длилась, тем дальше нас уносило за ту грань, которую обычно соблюдают двое, чтобы оставаться чужими друг другу.  

Затем Костя сел на велосипед и уехал, а я стояла, смотрела ему вслед, и тут неожиданно тихо заплакала.  

Вся моя жизнь раньше текла рекой между двух берегов – мной и миром. На одном берегу – моей души, все было спокойно и хорошо, все складывалось, планировалось не на месяцы, а на годы вперед. Также все складывалось и во внешнем мире – образование, отношения, обустройство своего маленького быта, обзаведение себя друзьями, интересами, опытом… 

У меня был молодой человек, скучный, как плохой джаз и надежный, как Титаник, и так же внезапно и необратимо подвел он меня, уйдя куда-то в глубину и оставив меня барахтаться в ледяной воде жизни.  

И вот взяло все, и перевернулось.  

Если бы кто-то сказал мне полгода назад, что я буду влюблена, как школьница, в молодого неизвестного актера, которому я плачу зарплату за то, чтобы он лечил меня от комплекса неполноценности, я бы рассмеялась. 

Если бы кто-то мне сказал, что я от этого факта буду ощущать себя безгранично счастливой и самодостаточной – я бы оскорбилась.  

И вот, все это произошло, но я не смеюсь и не оскорбляюсь, а тихонько плачу.  

*** 

На следующий день после работы я поехала не домой. Я тряслась в автобусе, который увозил меня в другой конец города и думала о том, что очень давно, может даже в прошлой жизни, я вот так же срывалась и неслась куда-то на всех парах, ведомая песней собственного сердца. А потом все уснуло, и мои маршруты стали пролагать не эмоции, а намерения, не чувства, а выводы.  

Получается, это первый за долгое время мой маршрут в никуда. Прежние пункты назначения – дом, работа, дом, парикмахерская, магазин, больница, дискотека – все они имели логическое объяснение, цель, направление, материальное обоснование… 

А теперь я еду в театр не для того, чтобы посмотреть спектакль. Самое интересное, я не знаю, зачем я туда еду. Чтоб поехать, мне пришлось решиться на это. Мне потребовались силы, чтобы сесть в этот автобус. Я приложила усилие моральное и физическое, для чего-то, в чем не вижу смысла. 

Пока я думала, автобус меня вез. И привез быстрее, чем я надумала. Поэтому дорога моя в дом культуры, где располагался театр, также сопровождалась туманными думами. 

И все-таки, когда я оказалась на предпоследнем ряду, довольная, что не опоздала к началу, мне стало легче, как будто непонятная цель все же была достигнута.  

Я купила у рыжего кудрявого разносчика программку, в первую очередь нашла в ней имя Кости и узнала, что он будет играть некоего Артура.  

Маленький зал наполнился народом. Народ пошумел немного. Потом вышел на сцену уже знакомый мне режиссер, поприветствовал всех, рассказал о том, какой он хороший, и какой хороший у него театр. Мы выслушали, поаплодировали и режиссер ушел. Занавес поднялся и на сцену вышла девушка лет девятнадцати в длинном черном платье. Она медленно ходила из одного угла в другой, трогая декорации, и читала монолог о том, как скучен и уныл вечер, в котором нет никого, кроме нее. 

Два студента позади меня перешептывались о том, что здесь кроме нее есть еще как минимум человек сто, а она этого не видит.  

Я хотела шикнуть на них, но они говорили о том, о чем я и сама думала и я не стала их одирать, а, наборот, подсоединила один звуковой канал к их диалогу, чтобы подслушивать и их комментарии тоже.  

Последующие несколько минут на сцене происходили всякие действия. Звонил телефон, и голоса из-за кулис разговаривали с девушкой в черном платье. Все они говорили о вещах, которые бывают в жизни людей, которые придуманы другими людьми. Например один мужской голос рассказал девушке о том, что полтора часа сидел и наблюдал за птицей, которая клевала зерна и слушал в своей голове музыку Шопена.  

Это неправильно, думали мы все хором, не перебивая голоса из-за кулис. Во-первых, когда люди звонят друг-другу, они не хвастаются тем, что полтора часа провели в бессмысленном созерцании. Это дурной тон в мире, где все должны быть заняты чем-то полезным. И мужчина, звонящий девушке, должен об этом знать и не морочить ей голову. Или он просто сумасшедший.  

И потом, какая птица полтора часа будет клевать зерна? Не знаю, какого размера птица, и сколько там было зерен, но за полтора часа она могла съесть столько зерен, что должна была лопнуть, и никакой Шопен здесь бы не помог.  

Обо всем этом думала я, глядя спектакль, об этом же шептались студенты, и мне казалось, что все зрители сидят и зевают и скучают и каждый думает о том, что полтора часа, потраченные на этот спектакль, будут не полезнее тех, которые были проведены неизвестным из-за кулис в созерцании мифической птицы, клюющей зерна. Все это дешевое, неинтересное вранье. 

Но потом появился Костя в расстегнутой черной рубашке, узких джинсах, с бутылкой в руке, с мокрой лохматой головой, и пьяной улыбкой.  

Я ждала его появления и, когда он вышел, красивый и дикий, мне тут же стало интересно все, что происходит на сцене. В то, что он пьян вдрызг, я поверила сразу же, и заочно. Не знаю, поверили ли другие. Но я верила во все, что он делал.  

Между ним и девушкой завязался диалог, в котором оказалось, что он брат девушки, а они оба дети богатых родителей, из которых сестра, по мнению брата, проводит жизнь в глупых и гнилых размышлениях, а брат, по мнению сестры, пропивает и прогуливает бесценные минуты жизни в барах и борделях.  

Девушка, как мне казалось, не дотягивала до светлого образа. Это потому, что, видимо, она в жизни и сама любила погулять и поплясать на дискотеках и потому ей не удалось проникнуться всей душой отвращением к образу жизни брата.  

А Костя играл хорошо. Он играл так, что я тут же вникла в сюжет. Даже двое за моей спиной обсудили его джинсы и больше не шептались – видимо, тоже не нашли, к чему придраться.  

«Да, – думала я, слушая брата и сестру – Вот уж точно, проблема. Те, кто любит пофилософствовать, осуждают гуляк. А те, кто гуляет, презирают философов. Все люди осуждают друг друга. Ох уж, эта вечная война, в которой нет ни правых ни виноватых. Как было бы легче и проще жить на земле, если бы каждый позволял другому просто быть самим собой.» 

Потом пришел друг девушки, философ-проповедник с гитарой, и Костя стал его высмеивать и провоцировать на скандал.  

Я любовалась Костей и ненавидела его, потому, что его голая грудь через расстегнутую рубашку, на которой болтался знакомый мне серебряный иероглиф, была произведением искусства, вырезанным из дорогого мрамора. Потому, что ни в одном его движении, ни в одной ноте голоса не проскользнуло неуверенности, зажатости, страха. Он не боялся того, что на него смотрит куча народа. Он пил эту воду взглядов. Он был пьяным Артуром. И третировал этого философа так едко и гадко, что было отвратительно видеть в нем проявление такой бездушности.  

А еще он был живым, красивым, здоровым, дышащим свободой существом. Умел перевоплощаться в подонков и ангелов. Он являлся эталоном красоты и свободы – духовной и физической. Я знала, что все женщины от мала до велика, любуются им сейчас. Знала, о чем они думают и ревновала дико. Мне хотелось каждой из них сказать о том, что я с ним знакома, и может даже ближе, чем просто знакома, и между нами есть прекрасный знак вопроса… Вот, что я могла рассказать им!  

Но я оставалась всего лишь самой собой – девушкой с предпоследнего ряда, которая купила его игру для того, чтоб утешаться короткими вечерами...  

И он врал мне тогда в парке, говоря, что восхищается мной такой, какая я была. Такие, как он, должны восхищаться ему подобными – раскованными, естественными, и ювелирно красивыми девушками.  

И мне оставалось лишь ненавидеть его, понимая, что все чувства, что уже случились и еще случатся – не имеют почвы под ногами, не имеют будущего… Если я обречена любить его, и осуждена на разочарование, то буду тогда и ненавидеть, чтоб помнить о гордости, не потерять себя окончательно.  

Потом на сцену пришли двое друзей Артура-Кости, такие же пьяные и веселые. Девушка и философ куда-то ретировались, а на сцене появились полуголые красотки, и следующие минут пять на сцене творилась сцена, в которой изображалось, что в этом доме происходит нечто аморальное.  

А вскоре половина зала рыдала в голос. Философ вернулся за гитарой, и нашел на свою голову приключений. Артур ради шутки стал пугать его пистолетом и случайно застрелил, и философ погиб. Он был все же неплохим парнем, пусть не от мира сего, но говорил какие-то щемящие душу вещи о других мирах, прожорливых птицах и хитрых звездах… 

В общем, когда Костя в порыве белой горячки застрелил философа, и тот умирая, схватился за свою гитару и они с шумом и грохотом упали на пол, пол зала зашмыгало носом.  

Мы были готовы убить Костю – Артура, который уже и сам понял, что наделал, и в ужасе схватился за голову. Теперь-то он одумается, решили мы, и будет жить по–человечески.  

Но он стал думать, куда спрятать тело, и начал обзванивать друзей и я захотела взглянуть в глаза режиссера -как он вообще решился такое поставить.  

Да уж, вполне жизненный оказался сюжет.  

Приехал друг Артура, и они вдвоем бесчеловечно завернули философа в ковер и увезли куда-то к морю, чтобы выбросить в обрыв... После этого Артур выпил и провозгласил, что после таких стрессов ему нужна сексуальная разрядка и свалил к проституткам.  

-Да, тварь. – сказал один студент за моей спиной, и другой ничего ему не ответил.  

Потом когда сестра Артура с улыбкой рассказывала брату, что философ уехал в Тибет, как и планировал, но даже не предупредил ее. Мы злились на нее, что она такая наивная, и все-таки были рады, что она ни о чем не подозревает. 

В жизни должны оставаться такие дуры и дураки – думали мы. – По крайней мере, они безобидны и ни в кого не стреляют. А этот Артур – просто кусок дерьма. И таких, как он, много, и почему они ходят по этой земле? 

Но потом мы из его монологов поняли, что этот кусок дерьма на самом деле стал таким потому, что его постоянно сравнивали с ангелом сестрой, и он был вынужден расти таким, чтоб сохранить свое Я, чтобы быть хоть кем-то, чтоб не становиться своей сестрой, хотя понимал, что она больше права, чем он.  

Получается, его сестра, сама того не зная, сделала из него чудовище, только тем, что находилась рядом. И даже родители не виноваты, потому, что все эти внутренние конфликты происходили в душе самого героя и именно они являлись причиной всего, что случилось. Он любил сестру, но не себя. Если бы он любил себя также, как ее, он бы не стал таким. 

Поняв это, мы перестали осуждать его за то, что он убил философа. Все философы попадают в рай, решили мы, но все равно стало очень грустно. Мы смотрели и думали обо всех, кто сам себя загнал на дно существования, просто потому, что посчитал, что нельзя по-другому.  

В финале спектакля мы узнали, почему спектакль называется «Зорба и Будда». Оказывается, Зорба и Будда это два персонажа, живущие в древности – Зорба любил погулять, как этот Артур, а Будда, как его сестра, все созерцал и мыслил. Вот так они и жили. Правда, не стреляли ни в кого, но конфликт был идентичен. 

Спектакль закончился грустно, со стрельбой. Артур пустил пулю в лоб на глазах у сестры, перед этим признавшись ей в том, что убил философа и было понятно, что он признался, чтобы она не жалела его после смерти.  

Он был круглым дураком, и прожил ужасную жизнь, но все-таки его было очень жалко.  

После того, как занавес закрылся, мы полминуты сидели молча, потом кто-то громко захлопал и весь зал присоединился. Я была ошарашена. А потом заплакала. 

Все это время я жила чужой жизнью. Как это получилось, я не могла объяснить. Я сидела и смотрела на чужие беды, думала над ними, вникала в их проблемы, понимала причины самых страшных поступков, и будто бы я сама была и этим Зорбой, и Буддой…  

Это оттого, что я люблю Костю, подумала я, сидя в кресле, как прибитая к нему и тихо хныкая. Я полюбила гения. Спектакль был так реалистичен. Поэтому я так вникла в сюжет, поэтому плакала, не стыдясь слез.  

Но почему тогда столько женщин в зале плакало вместе со мной? Они что, тоже влюблены в него?  

Актеры вышли кланяться, им аплодировали стоя, свистели, а я сидела неподвижно, и знала, что все мы находимся на маленьком свершении чего-то большого.  

Наверное, актеры после таких премьер говорят друг другу «спектакль удался» или что-то типа этого…  

Потом все стали уходить, и зал пустел. Спустился со сцены убитый философ и стал со смехом принимать поздравления от друзей. Сестра Артура, бледная от усталости, неплохая девка, все-таки, вышла в старых джинсах и каком-то растянутом свитере, с рюкзаком на плече, расцеловала всех в щеки и ушла. Костя пробежал из одного конца кулис в другой, размахивая букетом белых лилий. Лицо у него было растерянное и счастливое, глаза сияли.  

«Хорошо, когда ты у себя на месте» – подумала я. – «Ты делаешь что-то, потому, что не можешь этого не делать. И, делая это, ты делаешь это так, что все вокруг становятся участниками твоей жизни, потому, что ты сам вдруг превращаешься в маленький шедевр, который хочется созерцать и которым хочется обладать». 

Я поднялась и подошла к краю сцены. Там толпилось много народа – зрители перемешались с актерами.  

-Это было нечто. – говорила одна девушка другой, той, что играла стриптизершу. – Весь зал плакал. Я сама ревела.  

Стриптизерша лишь снисходительно улыбалась в ответ.  

Я увидела, что некоторые люди нагло идут за кулисы и, собравшись с духом, последовала их примеру.  

Как только я это сделала, из-за кулис мне навстречу вышел Костя. 

Я преградила ему дорогу. 

-Привет. – сказала я. – Оставишь автограф? 

- Ой! Привет! – Костя взял меня за предплечья и растерянно посмотрел мне в лицо. Он выглядел чужим, странным, не собой. Видимо, еще не вышел из образа.  

-Ты как здесь оказалась? – спросил он, продолжая страшно улыбаться.  

- Пришла посмотреть. 

- И как? 

- Хорошо…Даже больше, чем хорошо… 

- Ален… – Костя сжал мои руки, потом отпустил. – Я сейчас, я быстро переоденусь, и мы поговорим, хорошо? Постой тут!  

Костя оставил меня на сцене и куда-то унесся, обдав меня запахом одеколона и табака. Я смотрела к нему в спину с подозрением, что он забыл меня сразу же после того, как отпустил мои предплечья.  

И не зря.  

Я простояла посреди сцены больше двадцати минут. Костя словно испарился.  

Я спустилась со сцены, выбросила программку в урну и пошла на улицу.  

Да уж, что тут говорить, думала я по пути к остановке. Если я полчаса назад понимала, что происходит в душе у убийцы, грех будет не понять, что происходит в душе актера, который отыграл дебют. Он просто забыл про мое существование, вот и все. И не надо обижаться. Попробуй рассказать всему залу историю несчастного Зорбы так, чтобы все поверили, что это ты и есть. Нет – попробуй полтора часа пробыть в его шкуре.  

Дорога к остановке пролегала через маленький парк. Я шла по фонарному свету, переходя из одного желтого круга в другой, и для забавы считала их. Было тепло и уютно. Пахло молодой травой.  

Зазвонил мобильный. Я остановилась в желтом круге и достала телефон. Это был Костя, но он тут же почему-то отключился от связи.  

Я положила телефон обратно в сумочку.  

-Не уходи! –крикнул кто-то. Я повернулась и увидела, что ко мне по кругам фонарей бежит Костя.  

Этот момент был для меня самым счастливым. Радовало то, что он бежит так быстро, то, что он машет рукой и извиняется смехом, то, что у него смущенное лицо…Все это говорило мне о том, что он спешит ко мне.  

«Он бежит КО МНЕ»…- подумала я с гордостью за себя, когда он вбежал тот круг, где стояла я, и остановился.  

Мы смотрели друг другу в лица и молчали.  

Я знала. 

Сейчас он сделает шаг вперед, возьмет меня за талию и поцелует.  

Губы у него будут горячими, а руки крепкими, и у меня подогнутся колени, и в голове зашумит. И я буду готова на все, я буду готова упасть тут с ним, в этом парке, прямо на асфальт, и очнуться только через несколько часов… или вообще никогда не очнуться.  

Предчувствие было настолько сильным, что у меня уже ослабли колени и закружилась голова, а сердце мелко и трусливо заколотилось.  

- Куда ты убежала? – спросил Костя почти обиженно. – Я вышел, а тебя нет. Везде обыскал.  

- Не дождалась. – ответила я.  

Мы пошли вдвоем по фонарному свету.  

- Я немного выпил. Для смелости. – доложился Костя. – От меня пахнет алкоголем? 

- Нет. 

- Ну, если что, не думай, что я пьяный бандит. 

- Уже насмотрелась на тебя в этой ипостаси. 

Костя засмеялся.  

Он не выглядел больше ни свободным, ни красивым, ни безупречным. Обычный подвыпивший парень в кроссовках и с рюкзаком на спине. И такой, он был ближе и светлее для меня.  

- Тебе понравилось? – спросил он.  

- Да.  

Мне не хотелось разговаривать. Не хотелось отвечать на глупые вопросы, доказывать аксиомы.  

Наши руки соприкоснулись и как будто сами по себе сплелись пальцами. И это прикосновение тоже было обычным, будто мы с ним уже сто лет так ходим.  

Прошуршал ветер и на нас с деревьев посыпалась какая-то ароматная весенняя дребедень – то ли цветочные лепестки, то ли рыбьи чешуйки, то ли лебяжий пух.  

Костя отпустил мою руку и сунул ладони в карманы.  

«Интересно, о чем он думает?» – я покосилась на него, но не смогла понять – «Вот бы пролезть к нему в душу… 

Прочитать, о чем он думает 

Вписать на стенах свое имя, 

Навести там свои порядки, или разбросать там все»… 

Я вдохнула прохладу вечера, как успокоительный эфир. Правой моей ладошке было уютно и тепло, а другую я спрятала в карман куртки, чтобы она тоже грелась.  

Мне захотелось поговорить с Костей о любви и верности – искренно, откровенно, без цензуры, как тогда, на озере.  

Я испугалась: вдруг он исчезнет, а я никогда не узнаю всего, что же творится у него в душе. И мне придется всю жизнь строить догадки. Лучше пусть мне будет стыдно сейчас, но я узнаю.  

- Костя, а ты когда-нибудь влюблялся? – спросила я, но мысленно, а вслух не осмелилась произнести этих слов. Потому, что эта фраза выдаст меня с потрохами и этим разрежет мою жизнь на «до» и «после». И в «после» будет существовать уже очень неуютно, потому, что я не знаю, как живет человек после того, как признается в любви. 

Костин голос прозвучал неожиданно и заставил меня вздрогнуть: 

- А ты сильно любила своего бывшего парня?  

Я замедлила шаг, хотя мы и так шли неторопливо. Теперь мы почти остановились.  

Любила ли я Данилу? 

Как мы стали встречаться с ним? 

Я припомнила все – словно пленку в ускоренном порядке промотала.  

Как-то на новогодней вечеринке мы станцевали медленный танец. 

- Вы подходите друг-другу – сказала одна пьяная однокурсница. 

- Да, Вы смотритесь как брат и сестра. У вас есть что-то общее. – подхватила другая.  

Мы с Данилой станцевали еще один танец, потом другой… Потом целовались на балконе, охмелев от отсутствия «взрослых» и от вина. После этого я весь день переживала по поводу того, что у меня начались «половые отношения». 

К вечеру Данилка позвонил. 

- Ты, типа того…выйдешь сегодня гулять? – спросил он, запинаясь, но достаточно спокойно. 

- Ага. – ответила я смело.  

Вечером мы пошли гулять, и так прогуляли несколько лет. Он стал моим первым парнем, я его первой девушкой. Отношения у нас развивались естественно, они не сотрясали землю, не разрывали душу, и максимум, на какие эмоции они могли сподвигнуть- это на какой-нибудь мелкий скандал на почве ревности или просто от скуки.  

А здесь… 

-Я задал глупый вопрос? 

Я остановилась, встала напротив Кости, как ранее мне представлялось, что встанет так он и заглянула ему в глаза.  

Я всмотрелась в его лицо, пытаясь прочитать его чувства. Мне хотелось их читать. Какого они цвета, как меняются, из-за чего. Как он приучил себя вызывать их в душе. Они особенные, наверное, не такие, как у всех. Радость у него, наверное, светло-сиреневая, а грусть пахнет ландышами. А как он радуется? Что он чувствует? Тепло в груди, мурашки по коже? А как он получает удовольствие в постели? Какой запах у его счастья? А горе как давит?  

Оказалось, его лицо было совсем не таким, как мне показалось вначале. Оно менялось. Постоянно менялось. Но менялось медленно, медленнее, чем солнце всходит на закате и потом это можно было заметить, только если смотреть на него постоянно -и то, все равно бы не уловила движения… 

Мне удалось в упор поймать его взгляд и, зацепившись за него, спуститься глубже, и понять не головой, а сердцем то, что мы с ним взаимосвязаны друг с другом, соединены накрепко. Было ли это обнаружением связи лично нашей с ним, или это была та нить, которая, как говорят, связывает всех людей на земле… 

Какая разница, в конце концов? Я слушала эту связь. В этот момент я была настолько чиста и сильна, что мне хотелось идти глубже, слушать лучше, открывать больше. Кто знает, может, я тогда нашла бы те нити, которые связывают меня и с другими людьми. И увидела бы тогда человечество как единый, целый организм…Это было поразительно. Оно было сильнее меня и, ощущая это я сама становилась сильнее и больше, чем была до этого.  

А он растерялся. На губах его заиграла смущенная потерянная улыбка, будто я приставила к его лбу пистолет и сказала – «Костя, отдавай –ка свою жизнь». И не верит, и боится верить.  

Да, он испугался. И мне это нравилось.  

Было темно, мы вышли из желтого круга фонарного света, разлитого по асфальту. Нам друг друга почти не было видно.  

Но я увидела, как по лицу его пробежала какая-то тень. Он торопился спрятать что-то, он не хотел показывать это мне. Понял, что я хочу пройти глубже, чем кто-либо проникал до меня и поспешно строил стены и бежал от этого. И чем глубже уходил он, тем дальше проникал и мой взгляд тоже.  

Костя не выдержал этой экзекуции и ехидно рассмеялся: 

- Ты меня сейчас проешь взглядом. Да, я знаю, что я красивый. Любуешься?  

Он еще раз рассмеялся. Так гадко, как будто это не он, а какой-то демон в нем схватил его душу, скрутил ее и спрятал и теперь дразнится, показывая мне язык.  

Если бы он сказал подобные слова минутой раньше, он оскорбил бы меня так, что, возможно, я бы никогда больше не увиделась с ним, и приняла бы его слова, как самую унизительную насмешку над своим чувством. Я бы «съела» то наигранное презрение, что он мне предлагал, приняв его за настоящее. 

И было восхитительно, осознавать, что всего одна минута смогла в моей жизни сделать так много. Я видела разницу между собой прежней и собой настоящей. Я тоже постоянно менялась и мне удалось поймать этот момент.  

И сейчас я лишь понимающе улыбнулась в ответ на эти гнусные слова и сказала этим: 

- Я понимаю твой страх, и потому лишь смолчу, потому, что ты попытался обидеть меня, но это оскорбление было вызвано твоим страхом и недоверием. Я тоже строю стены и боюсь людей и я прощаю этот страх тебе, как простила бы себе. И тебе я не позволю бояться все время – мы, люди, достойны большего.  

Костя нахмурился и опустил взгляд.  

Может быть, десятки девушек заглядывали ему в глаза. Кто-то любовался ими, кто-то тонул и терял себя, кто-то пытался отыскать взаимность. А я спустилась туда, чтобы узнать его, такого, какой он есть на самом деле. Да, я оказалась более, чем кто-то.Не потому, что я очень старалась. А потому, что это произошло, и все. И он ощутил эту разницу.  

Я пошла дальше и он шел рядом со мной, больше не ерничая, странно присмирев и поглядывая на меня.  

Он явно хотел поговорить о том, что я увидела в нем, может, что нечто, чего он не знает о себе. 

Между нами снова начался молчаливый диалог…но не тот, когда в голове возникают голоса, складывают буквы в разные слова, и в итоге уже никто не понимает, для чего было сказано А, если было отвечено Б...  

Был диалог другой. 

Из тех, когда воздух вокруг начинает сгущаться, разрываться на тонкие струны, и они вырастают из нас, тянутся друг к другу, срастаются, сплетаются и начинают тихо звучать, вопрошать, отвечать…а мы лишь молча слушаем. И этот звук, жгучий, острый почти до боли, хватает мое сердце на крючок и тянет его, тянет куда-то… 

Надо что-то говорить, и это прекратится…я бы говорила, если бы не этот страх показаться нелепой. Какой спасительный страх, он всегда затыкает рот в самый нужный момент.  

Но и не дает помолчать и спокойно послушать, о чем поют эти струны, один конец которых произрастает из меня, а другой из него.  

- Хочешь, я буду откровенным. – сказал Костя и по его тону я поняла, что сейчас он делает мне великий дар. Сейчас он будет таким откровенным, каким не был сто лет уже. И он очень волнуется.  

- Тебе это трудно, да, быть откровенным? -спросила я. Костя усмехнулся.  

- Похоже на то – сказал он, удивляясь самому себе и слегка сжал мою ладонь.  

Мне очень не хотелось, чтоб он был со мной откровенным. Сейчас он скажет что-то, после чего все изменится. Не надо ломать момента, просила я мысленно и думала, как оставить все на местах.  

Он молчал. Не знаю, как он угадал, что лучше молчать.  

А я думала о том, что хочу потерять контроль. Хоть раз в жизни, потерять контроль над собой, над своими словами, взглядами, манерами, масками... И ведь все этого хотят. Мы просим друг друга глазами, ищем среди прохожих тех, кого можно молчаливо попросить – «помоги мне потерять контроль… Мне так надоело все оценивать, взвешивать, обменивать по системе рыночной экономики, отмеривать по граммам…сравнивать, предусматривать, анализировать…я хочу потерять контроль, и ничем это не объяснять, не бояться последствий»… 

Вот что мы говорим друг другу глазами, и, если в этот момент кто-нибудь улыбнется в ответ, это будет означать то, что, возможно, произойдет нечто, что поможет побыть не критиком, не аналитиком, не продавцом или грабителем…не кем-либо, обозначенным в небе «Звезда под номером 1334А», а просто собой... 

Ита отругала меня за откровение потому, что она раньше меня узнала маленький секрет. Отношения должны быть нелогичными. Их нельзя прогнозировать. Их нельзя предусмотреть. И тогда они звучат, тогда они существуют. Тогда они поют свою песню. И, чем тише эта песня, чем меньше о ней говоришь, тем дольше она звучит…какое счастье, что я знаю это…но знать мало, я обязательно проверю это на собственном опыте. Не надо верить всему, что сказано или понято. Надо это проверять, ведь приходит время и все, во что ты веришь, берет и рушится…да, я это уже знаю и потому я не буду торопиться. Природа созидает, время рушит. Так и в отношениях – один созидает, другой рушит… 

Если ты готова отпустить или потерять что-то в любую секунду, оно становится вечным – потому, что вечность это то, на что не вводится временной регламент, будь то час, год, век, два, тысяча…Вечность это то, что находится вне влияния времени, и если позволить себе молчаливо вслушаться в его дыхание, больше не будет страха утраты…  

Мы вышли из парка и оказались на остановке.  

- Я проедусь с тобой до дома. – сказал Костя.  

Я смолчала.  

-Алло? Меня хорошо слышно? – видимо, Косте стало слишком много моей многозначительной тишины. – Поговори со мной! – он стал тянуть меня за руку, как ребенок.  

- Спектакль был изумительный. – сказала я, доставая из сумочки клубничные жевательные конфеты и делясь ими с Костей. – Я была готова убить тебя в первой половине.  

Костя рассмеялся. 

-Я рад. Значит, у меня получилось. 

-Расскажи о театре. – попросила я. – Расскажи о том, каково быть актером.  

- Актером? – Костя усмехнулся. – Не знаю. Таково, как и жить. Это не профессия, это образ жизни.  

-А игра не опустошает душу? Ведь ты примеряешь эмоции. Значит, где –то должно быть голое тело, на которое это примеряется…пустота, равнодушие. Хладнокровие.  

-Да, это есть. – признался Костя после паузы. Он ,видимо, размышлял, стоит ли посвящать меня в интимное или остаться загадкой. – Но я не могу постоянно это сохранять. 

-Это? Что – «это»? Бесстрастие? 

-Я бы не сказал, что это…Это что-то другое.  

-А на что это похоже? Опиши это.  

-Как мне это описать?  

Он испытующе взглянул на меня, словно сомневаясь, хочу ли я это знать.  

-Опиши, как ты ощущаешь это… равнодушие. Эту базу для эмоций, пустоту. Она как космос? Или как бездушный демон? Или как океан? – попросила я.  

Костя задумался и посмотрел в небо ледяным взглядом.  

- Я ощущаю это как смерть. Как будто во мне заложена бомба с часовым механизмом. А я маленький человечек внутри себя самого, который сидит на этой бомбе. Что бы ни случилось, я помню о ней всегда. – сказал он спокойно. – Там лежит … бессловесная необъяснимость… смерть, одним словом. Чем ближе ты подходишь к ней, тем меньше остается слов. А когда подходишь вплотную – не остается ничего. Туда можно лишь посмотреть…испугаться и отойти. А потом уже можно сравнивать, и называть космосом, и океаном, и чем хочешь… 

Мы помолчали.  

-А ты? –спросил Костя и по его голосу я поняла, что это откровение было для него волнительным. 

-А я ощущаю это, как исчезновение. – сказала я. – Как будто внутри меня что-то отсутствует. И это тяжело потому, что все, присутствующее можно как-то называть, разбирать, обсуждать…а то, что отсутствует…что с ним делать? 

- Но мы же говорим об этом. Значит, оно тоже существует. – сказал Костя с мягко улыбкой, словно утешая меня. 

- Слова стали слишком легкими и дешевыми в последнее время. – сказала я. – Они меньше значат и меньше весят. Их слишком много, они все разные, и каждое претендует на правильность.  

Костя отодвинулся от меня, чтоб разглядеть получше.  

- Знаешь, чему я удивляюсь? – спросил он.  

- Чему? – поинтересовалась я с грустью. Сейчас он скажет что-то о нас. Попытается озвучить происходящее волшебство. Скажет что-то типа «Мне нравится, что ты умная и понимаешь меня» или «Мне легко и хорошо с тобой»… Я не хочу этого.  

Он внимательно посмотрел на меня. 

- Ничему. – сказал он. 

- Правильно. – ответила я с облегчением. – Я тоже ничему не удивляюсь.  

Подошел автобус. Мы залезли в него. Народа было много, и нас прижало друг к другу вплотную. Нам даже не пришлось держаться за поручни. Мы даже не покачивались, со всех сторон стесненные людскими телами.  

Костя был выше меня на полголовы. Мы стояли, прислонившись друг к другу бедрами, животом, грудью, даже коленками,  

Тут он как бы случайно прикоснулся к моему лбу губами. Будто его толкнули и ему пришлось. Но так, чтобы я сама могла решать для себя, что это было – поцелуй, или случайное прикосновение.  

Я закрыла глаза и вдохнула запах его кожи. Мне показалось, от него пахнет моими духами. 

«Это мой мужчина» – сказала я себе и всему миру. Я сказала это– я не подумала, мне не придумалось, и это не было идеей или мнением. И это было удивительное чувство – это были первые слова, которые я произнесла, не считая их за постороннюю мысль, произнесла осознанно, уверенно – я приняла решение и утвердила его.  

И я необычно сказала это – не мыслями, а всем телом. Так, словно мои клетки научились говорить, и каждая из них сказала: «Это мой мужчина»…И получилось, что мое тело неслышно крикнуло это. И это было так необычно, что я не стала спорить.  

И тут же все как будто сошлось. Не осталось никаких вопросов, никаких сомнений.  

Я посмотрела на ямочку на его шее и мне захотелось прокусить ее до крови. Я прикрыла глаза.  

Он тоже меня хотел, я это чувствовала. И это чувство было дурманящим, волшебным и совсем не порочным. Оно было чистое и горячее, как свежая кровь, как первый поцелуй, как солнечный луч на раскаленном песке. 

Мы не смотрели друг другу в глаза, не разговаривали. Страсть словно выжигала его имя в моем сердце, и наполняла все кругом дымом, в котором исчезали и люди, и автобус, и весь мир, оставляя только нас двоих. 

Я осторожно прикоснулась губами к ямочке на его шее – пусть тоже сам решает, что это было.  

Он словно случайно опустил голову, я словно случайно приподняла лицо…И губы наши осторожно встретились в первом поцелуе. Будто бы хотели сделать это так, чтобы мы ничего не заметили… 

Все вокруг исчезло, и мерещилось лишь мне, что мы стоим под горячим дождем в каком-то поле, совершенно голые, и струи воды бегут по нашим телам, и вместе с поцелуями мы пьем и этот горячий, свободный и страстный, дождь.  

Еще чуть-чуть и нас ничего уже не может остановить. Мы можем заняться сексом в набитом автобусе, и нам уже нет никакого дела до людей.  

- Пошли отсюда. – сказал Костя, отстраняясь и мы, схватив друг друга за руки, стали проталкиваться к выходу, толкая людей, не заботясь о чужих ребрах и чужих правилах приличия.  

Мы сошли на первой остановке, и оказались на свежем, почти ледяном воздухе, который нас тут же отрезвил. Мы проводили взглядом автобус. Создалось ощущение, что он увозил наше возбуждение – чем дальше он отъезжал, тем спокойнее дышалось.  

Возбуждение уехало, а наваждение осталось. Мы с Костей пошли по тротуару, крепко взявшись за руки, и уже традиционно молчали.  

Вот и поцеловались – усиленно работали мои мозги, пытаясь опять перегнать происходящее в раздел логически объяснимых происшествий. – Теперь ваши отношения перешли на стадию более серьезных.  

У Кости было сосредоточенное лицо. 

-О чем думаешь? – спросила я, собравшись с духом. 

-О сексе. – буркнул он почти озлобленно, вполне по-человечески опошлив замечательный момент.  

Я захотела рассмеяться, но не стала. Он, все-таки, мужчина. У них другие химические процессы. Кто знает, как его сейчас крутит… 

Костя повернулся ко мне и добавил, видимо, решив, что следует быть более тактичным: 

-Конечно, о романтическом, на постели из розовых лепестков, с шампанским и при свечах.  

Это было так вымученно сказано, что я все-таки не выдержала и расхохоталась. Костя тоже ухмыльнулся. 

Возле моего подъезда мы остановились. 

-Пока – сказала я и улыбнулась дежурно-вежливой улыбкой.  

-Завтра созвонимся. – сказал Костя, «отзеркаливая» мне такую же пустую улыбку.  

Он повернулся на пятках, закинул рюкзак поудобнее, и пошел по улице. Я набрала код и вошла в подъезд.  

*** 

- Я смотрю, в тебе произошел ряд позитивных перемен. – заметила вполне справедливо Ита. Достала из сумки уже знакомую мне тетрадку. – Давай, рассказывай.  

Я сияла.  

-Ита, – сказала я, подходя к ней и обнимая ее за плечи. – Мое эго полностью исцелилось. Я здорова, красива, желанна, любима, исключительна, и вообще – я шедевр. 

-Нормально. – констатировала Ита, записывая в тетрадку быстрым кривым почерком. – Могло быть и лучше, но пока нормально. Действуй в том же духе.  

-И терапию можно прекращать? – она испытующе взглянула на меня. – Ты уверена? 

-На все сто! – сказала я. Мне хотелось хоть намеком дать понять Ите, что в моей жизни появилось нечто большее, чем исцеление, но я уже знала, что услышу в ответ.  

-Хорошо. – подытожила Ита. – Тогда надо оплатить услуги актера и закрыть историю болезни. Давай деньги. 

Я немного поколебалась.  

Но затем все-таки полезла в копилку и вытащила оттуда нужную сумму.  

«Он вернет их» – произнес кто-то уверено в моей голове. – «Он их не примет. Но уговор есть уговор.»  

Сердце мое успокоилось.  

Ита спокойно спрятала деньги в сумочку.  

- Тогда я могу звонить Косте и говорить, что терапия закончилась? Ух, это и трех недель не заняло…Я гений, гений, гений. – стала бормотать она. – И Костя молодец. Буду и дальше с ним сотрудничать. 

У меня под сердцем неприятно екнуло. 

Мне хотелось сказать Ите, чтобы она не разевала рот на чужой каравай. Но я не могла.  

Я и сама не была уверена в том, что мне действительно можно ставить условия. Я не знала, что у нас происходит. Я не знала, чем все закончится.  

И я лишь смолчала.  

Ита внимательно просканировала меня взглядом, пытаясь что-то рассмотреть в моей душе.  

Затем таинственно улыбнулась краешками губ. 

-Предлагаю отметить наше исцеление. – выдвинула она идею.  

-Почему бы и нет. – согласилась я. – Я угощаю. 

- Хорошо. – Ита тут же достала из сумки косметичку и стала обновлять макияж. О, как мне нравилась ее легкость! Скажи ей «старт, курс на звезды» – она и до них долетит...Только губы подкрасит сначала.  

В баре было много народа, и все люди, сидящие за столиками, казались мне невероятно симпатичными. Я довольным взглядом озиралась вокруг и делала вид, что не замечаю, как Ита наблюдает за мной.  

-Ита – произнесла я тоном сытой и сексуально удовлетворенной женщины – А почему ты все время одна? У тебя у самой, вообще, есть какая-нибудь личная жизнь?  

-Знаешь, почему личная жизнь называется личной? – спросила Ита и я покорно вздохнула: 

-Ладно, ладно. Личная жизнь это то, куда вход разрешен только двоим и так далее. Я просто спросила, из любопытства. Интересно было. 

-Интересно за мартышками в зоопарке наблюдать – пробормотала Ита недовольно. – И женские драки снимать на видео.  

«Ладно, что мне злиться на тебя – подумала я снисходительно, поглядывая на свою чудаковатую, но забавную подругу. – В конце концов, твои чудачества были мне просто даром небес. Если бы не они…» 

-Не буду вмешиваться, но одно скажу – если ты и выйдешь замуж, это будет не меньше, чем ослепительно красивый миллионер из Европы. – попыталась я пробиться к ее сердцу добрыми прогнозами. Ита странно посмотрела на меня и ловко перевела тему, внезапно заговорив о распродаже бижутерии.  

Затем она вытащила какие-то распечатки и снова стала промывать мне мозги, говоря о каких-то смутных вещах, касающихся жизни, то ли психология, то ли философия… В общем, та лабуда, выслушивая которую, понимаешь, что это общепринятые понятия, которые известны всем, но которые обычно никто не обсуждает. Что-то типа «жизнь коротка, наслаждайся текущим моментом» или «Человек, это звучит гордо»…Ита читала мне эти неозвученные ранее истины, я вполуха слушала ее и потягивала через трубочку терпкий коктейль. Вечер, пропитанный алкогольными парами, утонувший в облаке табачного дыма и философии, сладкие и жгучие, как горячий мед, воспоминания о вкусе губ любимого человека – теперь я была полностью счастлива.  

Мне захотелось набрать номер Кости и спросить что-нибудь, намеренно незначительное, чтобы он знал, что я позвонила просто услышать его голос. И придумала причину – я просто позвоню и спрошу, как дела, все ли нормально и попрощаюсь.  

Я смело нашла его номер в книжке и нажала кнопку вызова.  

-Привет – ответил мне Костя почти сразу. – Как дела, моя загадка?  

-Великолепно. – ответила я. – Как у тебя?  

-Тоже хорошо. – ответил он.  

Я пожалела, что придумала такую плохую причину позвонить. Теперь мне нужно прощаться и отключаться от связи, а я хочу поговорить с ним о чем-нибудь, послушать улыбку в его голосе.  

-Ну ладно, пока-пока. – сказала я. 

-Пока. – тепло ответил он.  

Ита смотрела на меня поверх листов бумаги, наконец, догадавшись, что я ее не слушала совсем.  

-Это ОШО. – сказала она мне так, словно предлагала миллион долларов, а я отказывалась.  

-Я рада. – ответила я с улыбкой. – Продолжай, пожалуйста, я слушаю.  

- Но завтра, живя с этим мужчиной... появятся какие-то мелочи — ваш роман может потревожить грязная ванная. Ад слишком далеко, не нужно ходить так далеко — достаточно грязной ванной! Или небольшая привычка: этот мужчина храпит во сне, и это сводит тебя с ума. А ты была готова пойти за ним в ад, и это было правдой, подлинной правдой в то мгновение. Это не было ложью, но у тебя была другая идея ада — а этот мужчина храпит во сне, или от него плохо пахнет, и когда он тебя целует, это доставляет тебе мучения.  

Просто небольшие вещи, очень небольшие; человек никогда о них не думает, когда влюблен. Кто беспокоится о ванной, кто думает о храпе? Но когда ты живешь вместе с этим мужчиной, это складывается из тысячи и одной вещи, и любая мелочь может стать камнем преткновения и разрушить цветок любви. 

Поэтому я не говорю, что у преданности есть какое-то обещание. Я просто говорю, что миг любви — это миг преданности. Ты совершенно этим поглощен, и это все решает. И естественно, из этого мгновения придет следующее, поэтому очень возможно, что вы будете вместе. Из сегодня рождается завтра. Оно не появится, как гром среди ясного неба, оно вырастет из сегодня. Если сегодняшний день был днем великой любви, завтра тоже будет нести ту же самую любовь. Это будет продолжительностью. Поэтому очень возможно, что ты будешь продолжать любить — но это всегда «возможно». И любовь это понимает. – продолжила читать Ита.  

Я улыбалась. Хотелось петь, но я не могла подобрать песни, хотелось танцевать, но было так хорошо сидеть в удобном кресле…И я лишь слушала и наслаждалась этим слушанием. 

Ита отложила записи и подняла свой бокал , в котором грелось красное сладкое вино. 

-За всё. – сказала она и пригубила. 

-Мне нравится сидеть с тобой. – сказала я почти с любовью. Ита нахмурилась.  

- Замечательно.- сказала она грозно. – Ну, и какие у тебя планы на завтра? Чем начнешь новую жизнь? 

-Буду жить по-прежнему. – решила я. – Не буду ничего менять. Пусть завтра само напишет свой сценарий. 

-Завтра… – выговорила Ита по слогам и подняла бокал с вином так, чтоб оно просвечивало. – Какое сладкое слово.  

Ита вдруг тоже начала просвечивать – и вишневого цвета кудри, и тонкая кожа, и раскосые глаза, и пальцы, держащие бокал. Ита внимательно всматривалась в бокал и наполнялась розовым светом по самую макушку. В середине ее зрачков вспыхнул огонек и замерцал там. Я смотрела на нее не дыша. 

Она ведьма, догадалась я. Либо богиня. Либо инопланетянка. Но она не сумасшедшая. Черт побери. Все люди чуть-чуть больше. Чем люди… 

Я озиралась по сторонам- бар наполнился вдруг розовой дымкой, и все, сидящие в нем, вдруг увиделись мне очень, очень значительными. Они были настолько значительными, что это было неизмеримо. Я вдруг поняла, что секунда, другая, и нас уже не будет здесь, таких, какие мы есть. Мы будем настолько другими, что надо успеть прощаться с нами, теми, какие мы сейчас… Жизнь, как же я люблю тебя, такую, просто мою, просто жизнь, думала я.  

-Ваше завтра сладкое и безразмерное. – Ита смаковала каждое свое слово, как кондитер пробует свои изделия, проверяя, чего в них не хватает а чего много. –В завтра можно положить все, что угодно – планы, мечты, ожидания… Время условий. Там –все лучше, и краше, потому, что там что-то произошло.  

Она приподняла краешек губы в ухмылке.  

-А вчера ваше – всегда хуже, потому, что там УЖЕ что-то произошло. И либо оно не понравилось, либо оно вообще не планировалось, либо, либо…Я поняла, почему вы такие убогие. У вас больное настоящее. Вообще, у вас нет сегодняшнего дня. Вы им пренебрегаете. Вы живете завтрашними вчера. Вот оно было для вас завтра, и вдруг стало вчера, а сегодня так и не приключилось. А ведь сегодня – это не завтрашнее вчера. Это вчерашнее завтра. В него вложены все надежды вчерашнего дня, вся сила и любовь ваших душ…А вы… Да вы просто оглоеды своего времени…Лонгальеры! И вас никогда не затащить в страну Здесьисейчасию.  

Она выговорилась и прикрыла глаза.  

-Ты права. – сказала я, подпирая хмельную голову ладонью. – В картине моей Здесьисейчасии отсутствует какой-то важный фрагмент. И в эту брешь постоянно заливается то будущее, то прошлое. Поэтому я то начинаю вдруг придавать значение тому, что было, а то вдруг трясусь за завтрашний день. Но, я думаю это нормально. 

-Как это может быть нормальным? – возмутилась Ита. – Это моральная инвалидность!  

Алкогольные пары активизировали во мне способность спорить с Итой. 

-А я думаю, что он нужен, это пробел. Он есть для свободы выбора. Люди могут заполнить его всем, чем хотят. Если бы его не было, у людей бы не было ни прошлого, ни будущего… Только настоящее. Скука.  

Ита вдруг злобно посмотрела на меня. 

-Тогда почему у меня этого пробела нет? – удивилась она – Почему я живу здесь и сейчас, а вы – то там, то тут… 

-Потому, что у тебя этот пробел заполняется только настоящим временем.  

-Где ты это прочитала?- спросила она, вытаскивая блокнот и записывая туда, видимо, мои слова.  

-Да нигде… Ты же знаешь, я не читаю книг. Считай, что я прочла это из журнала записей собственного жизненного опыта… 

Я вытянула ноги и впервые в жизни восхитилась тому, какие же они у меня красивые.  

- Я устала. – сделала Ита капризное заявление. Вот это да, Ита жалуется! – Мне одиноко в этом мире. Я смотрю на вас, людей…вы… неинтересные. Ваши забавы. Ваши принципы, правила…Даже ваши взаимоотношения друг с другом. Не такие вы, как я. И мне одиноко. Как я здесь оказалась? Я хочу домой.  

Мне не хотелось слушать жалоб в такой прекрасный момент. Я благодушно пребывала в Здесьисейчасии и думала о том, как обеспечить себе здесь постоянную прописку. И не хотела, чтобы в моем настоящем присутствовали Иткины стенания на одиночество. Тем более, что сытый голодному не советчик.  

- Ну, раз уж ты претендуешь на то, что ты «самая-самая», то прими и побочный эффект этой позиции. Ты возвышаешься над другими, значит, ровни тебе нет. А нет ровни, нет и друга. – ответила я безразлично, зевая. – Мы все играем. Только кто-то в дочки-матери, кто-то в салки, а вот ты в «Царь горы». А там место только одному. Прими уж это. Или лети на свою планету.  

Ита снова стала что-то царапать в блокноте, бормоча – «вот он, момент моей истины».  

Мне все-таки нравилась эта женщина. Не так уж необоснованно она переоценивала себя. Она умела менять мнения, делала это красиво и с достоинством. И, как оказалось, умела признавать чужую правоту. Или это у нее только на пьяную голову такие успехи?  

- Значить, мне надо спуститься с небес на землю… – сказала Ита. –до последнего уровня примитивности. И тогда я наконец познаю дно счастья своего бытия.  

- Да не обязательно. Можно сделать наоборот.  

-Неее, подтянуть весь мир до своего уровня я не смогу. – хмыкнула Ита. – Да и не хочу, понимаешь, я не хочу этого.  

-И не надо никого менять. – ответила я, поражаясь ее недалекому уму. – Просто освободи рядом с собой еще одно место для особенного человека. Скажи своему сознанию, или подсознанию, или всем сразу, что рядом с тобой есть место, на которое должен придти кто-то, такой же исключительный, как ты. Что он так же 6 ищет пути сейчас найти тебя. И все. Скучно не будет, поверь.  

Ита решительно поднялась с места.  

-Давай расходиться – сказала она. – У меня такое настроение, словно я только что сломала каблук.  

Она вышла из-за стола, и тут же подвернула ногу. Пробормотав «Что и требовалось доказать», стянула с ноги туфли и, на босых цыпочках пройдя через бар, выбросила их в урну у входа. Я даже глазом моргнуть не успела, как она исполнила собственное пророчество. Вот, что значит полное пребывание в Сейчасии.  

Какой-то мужчина подошел к ней и без предупреждения поднял на руки.  

- Берегите ваши ноги – сказал он. 

- Ну, я вижу, сейчас ваша очередь беречь мои ноги – сказала Рита таким тоном, словно села в такси и назвала адрес.  

Я подкрасила губы и направилась к выходу вслед за носильщиком Иты.  

Мне загородил дорогу какой-то парень. 

-Девушка – нежно сказал он. 

- Я не танцую! – предупреждающе сказала я и выставила ладонь вперед – и не знакомлюсь. И не надо меня провожать! 

-Я официант – сказал парень в ответ обиженно. – Вы заплатить забыли.  

Я поняла, что пьяна в стельку. Захихикав этому факту, полезла в сумку за деньгами. 

- Молчел! – сказала я, пересчитывая деньги. – Вы симпатичная личность. Я говорю это не из каких-то сексуальных побуждений. Просто констатирую факт.  

Официант ничего не ответил, и, глядя в сторону, лишь ожидал, пока я разберусь со счетом. Мое заявление нисколько его не обрадовало. А меня совершенно не задело то, что мои комплименты пролетели мимо чьих-то ушей. Похоже, они даже мимо моих собственный ушей пролетели – просто были сказаны и забыты.  

Я оставила ему много чаевых и в хорошем настроении пошла к выходу.  

Я открыла тяжелую дубовую дверь и очутилась на улице.  

Иты нигде не было. Да, она была такая. Могла встать и уйти в любой момент, ни с кем не прощаясь, не объясняя причин. Просто говорила – «Я ушла». И исчезала вот так… Меня всегда это раздражало – я считала, что так она выражает пренебрежение к человеку. Но сегодня мне понравилось, что у меня есть подруги, которые внезапно исчезают. Это значит, что мы с ней свободны От обусловленности этого мира.  

Мое сегодня было иным. Оно вдруг превратилось во вчерашнее завтра – день, когда надежды, отложенные на потом, вдруг стали сбываться сами собой. И алкоголь здесь совершенно ни при чем.  

Я поймала такси и поехала домой. В машине дышала на стекло, улыбалась и рисовала всякие знаки.  

«Ита, у меня есть не только вчерашнее завтра. – мысленно обратилась я к подруге. –У меня есть просто завтра. И в этом завтра меня ждут чудеса…» 

Когда мое завтра превратилось во вчера, оказалось, что в нем не произошло никаких особенных чудес. Более того, Костя весь день не звонил и не писал. А я настолько привыкла, что он каждые несколько часов напоминает о себе, что заметила его отсутствие еще с утра. Это был первый день за месяц, который я провела без его присутствия в своей жизни.  

Я постаралась абстрагироваться – мало ли, какие проблемы могут быть у человека. Но, как оказалось, мое эго, исцелившись, чрезвычайно избаловалось Костиным вниманием.  

«А что ты думало» – говорило я ему – «Мы перешли на другую стадию. Дай и ему время это обдумать».  

Мысли отступили, и лишь каждые пару часов напоминали тревожным звоночком о Косте, требуя его внимаиия. 

«Черт побери» – злилась я, не в силах работать, и пытаясь стереть с лица счастливую улыбку. – «Из огня да в полымя. Если так пойдет и дальше, я скоро дышать без него не смогу. Он будет звонить, и я буду делать вдох. Он будет обнимать меня, и я буду делать выдох…» 

«Правильно, милый, правильно, воспитывай меня – обращалась я к Косте мысленно. – «Я не должна к тебе привязываться. Я не должна от тебя зависеть. Лишь тогда я буду любить тебя, настоящего, а не образ, переполненный ожиданиями подвигов. Лишь тогда наша любовь будет крыльями за спиной, а не камнем на шее». 

Когда наступил вечер, я чувствовала себя тяжело. Но затем подошла к окну и долго смотрела на надпись на асфальте, где большими буквами Костя написал «С добрым утром, королева». 

Я представила, как Костя, ночью, чтоб никто не видел, приезжает на своем велосипеде ко мне в район, и рисует эти буквы кистью на асфальте, думая обо мне.  

Потом вспомнила его взгляд, наполненный теплом и немым вопросом, когда он смотрел на меня после нашего поцелуя.  

И до меня дошло вдруг, что вся эта игра была нужна ему больше, чем мне. Я много значила для него. Я была для него человеком, к которому можно было открыто проявлять внимание и заботу, не боясь, что тебе наплюют в душу, не боясь, что тебя предадут, зная, что эта забота будет оценена и замечена. Объектом стопроцентного доверия. И он мог быть со мной самим собой. Таким красивым, таким родным собой.  

И как пусты мои переживания – он ведь относится ко мне так же, как и я к нему. Кто любит, тот любим, кто светел, тот и свят. И вся логика.  

Я отошла от окна с легким сердцем.  

«Спасибо, Господи, за это маленькое чудо в моей судьбе. – обратилась я к Запредельному. – Даже не знаю, за что мне это. Ведь некоторые люди живут всю жизнь и не знают, что можно быть такими счастливыми. А я вот знаю. Спасибо за такой подарок.» 

- 

Я забралась под одеяло и вскоре уснула.  

*** 

- Черт! Ты ослепительна! Постой-постой…Дай, хоть полюбуюсь на тебя. Соскучился.  

- Прекрати, пожалуйста. Мы опаздываем. Пошли скорее.  

Я взяла под руку своего кавалера и мы пошли к входу в концертный зал. Пока мы поднимались по ступеням, он предупредительно держал меня за локоть, чтобы я не слетела с высоты пятнадцати сантиметровых каблуков.  

- Тебе нельзя появляться на улице в таком виде. – прошипел он мне в ухо. – Мне сейчас придется драться за тебя. Вот чего он на тебя так смотрит? – он с ненавистью посмотрел на какого-то мужчину. 

-Денис. Пожалуйста, перестань. – попросила я с досадой. – Это становится невыносимым.  

- Да, да, я обещал тебе… Но ты действительно опасна. Я никогда не видел тебя такой… Уж дух перехватило. 

- Можно подумать, ты никогда не видел красивую женщину. – усмехнулась я, сменяя гнев на милость.  

-При чем здесь женщины? Меня не интересуют женщины, меня интересуешь ты!  

Он был терпим, мой жених, если бы не его патологическая ревность. Он больше любил не меня, а вероятность потерять меня, и над этой вероятностью он трясся больше всего. Он придавал столько значения моей внешности, что из-за этого я предпочитала проводить совместные вечера дома, чтобы не портить себе времени его жалобами на мою неотразимость. Но этот концерт мы пропустить не могли – пела его тетя, и программа культурного развлечения содержала в себе еще и обязательный визит к родственникам.  

Я решила – на концерты я хожу редко, но раз уж хожу, надо приобрести себе платье. И не пожалела.  

Мне нравился мой новый образ. Платье было ослепительное – длинное, облегающее и в то же время воздушное, из темно-серого шелка, оно сделало меня похожей на ночное теплое облако. И настроение передавало такое же – безмятежная, спрятавшая в холодной улыбке лунный свет, я была готова в любой момент раствориться. Денис, словно чувствуя это, не выпускал моей руки. 

До начала концерта оставалось целых пятнадцать минут, и мы взяли себе по чашке кофе. Сели за столик, друг напротив друга, и стали молча смотреть каждый в свою чашку.  

Мои мама и папа, прожив вместе двадцать пять лет, имели больше тем для обсуждения, чем мы с Денисом за три месяца отношений, подумала я, впрочем, без особой досады. Может, поэтому он так часто говорит о моей красоте – она была единственной причиной, почему мы вместе. Моя красота – веская причина для него быть рядом. Мое одиночество – удовлетворительная причина для меня позволять ему находиться рядом. И больше нас ничего не связывало.  

Сердце у меня вдруг сжалось больно – три месяца! И четыре с половиной месяца он добивался такого положения вещей. Значит, прошло… А, неважно.  

Денис протянул руку и положил мне ладонь на ладонь.  

- Ты меня любишь? – спросил он, заглядывая мне в лицо.  

Я слегка сжала его ладонь.  

-Тебе же кажется, что нет, правда? – ответила я вопросом на вопрос.  

- Да. – ответил он – И меня это убивает.  

-Ты ошибаешься. – сказала я и хотела продолжить, но тут слова застряли у меня в горле – словно я проглотила рыболовный крючок.  

Денис заговорил что-то и голос его звучал в моих ушах как монотонное гудение.  

А за его спиной, в двух метрах от меня, не моргая, не двигаясь, смотрел на меня Костя.  

Он совсем не изменился – та же прическа, даже серебряный медальон на шее тот же самый. Такой же стильный, такой же идеальный…весь такой же, как триста лет тому назад… как будто в последний раз я видела его только вчера.  

И даже чувства, что я с таким трудом запихала на самое дно своего существования, чувства, которым я запретила показываться в моей душе, которые мне совсем недавно вроде удалось наконец контролировать – все они, разом, нахлынули на меня и затопили с головой, снося все на своем пути – и любовь, и ненависть, и ревность, и радость, и восхищение – все, все чувства мира, какие только способен испытывать человек, бушевали сейчас разом в моей душе.  

И потому я сидела и боялась шелохнуться, боялась вздохнуть, потому, что не знала, какое именно из них сейчас проявится… если я двинусь, если подумаю о чем-то, я могу потерять контроль, а мне больше не нужно этого, я не хочу…я больше не могу страдать от безвольности, я устала искать ответы на вопросы, я ненавижу его… Я ненавижу его. Я презираю его. Я простила его уже! Я спокойна. Я контролирую все в своей жизни. Я контролирую все. Я спокойна. Я…Я…Я! 

- Я думаю, когда мы поженимся, ты будешь учитывать эти мои качества также. – услышала я ясно голос Дениса и поняла, что снова совершенно уравновешена.  

- Денис, я еще не знаю, будем ли мы мужем и женой. – сказала я, не сводя глаз с Кости. 

- Что тебе не нравится? – спросил Денис. – Тебе плохо со мной в постели? Тебя раздражают какие-то мои привычки? Почему у меня всегда такое ощущение, что я в твоей жизни лишний? Я пытаюсь докричаться до тебя- услышь меня, увидь меня, а ты… ты невнимательна ко мне. Зачем тогда нам встречаться? 

-Помнишь, я задала тебе этот же вопрос? – сказала я раздраженно. – Ты аргументировал это тем, что ты один и я одна. И, знаешь, это было хорошим поводом. Но теперь ты сам задаешь этот вопрос -«зачем мы вместе?» – так найди на него ответ. Я не знаю. Может, чтобы не были одни.  

- Я один и с тобой и без тебя! Ты даже сейчас не проявишь никакого ко мне чувства! – сквозь зубы стал цедить Денис, начиная выходить из себя, но делая это культурно, чтоб не тревожить других. – Никогда не разберу, что у тебя на душе. Сейчас мы обсуждаем очень важную тему, тему наших отношений! И даже сейчас совершенно ясно, что тебя это не волнует. 

-Тебе же это всегда нравилось. – сказала я. – Кто называет меня своей ледышечкой?  

-Я просто устал. –несчастно, но с пафосом плохого актера сказал Денис. Он явно шантажировал меня -«я испытываю негативные эмоции из-за тебя, тебе должно быть стыдно. Но тебе не стыдно, а мне из-за все хуже – когда же тебе наконец станет стыдно? Бывает ли вообще?» – Устал от твоей самовлюбленности, эгоистичности, от твоей холодности. Сначала мне это нравилось, я думал, взломаю эту крепость. А теперь понял, что этому не бывать.  

-Этой крепости просто нет, Денис. – сказала я устало. –Я такая, какая есть. А ты воевал с оловянными солдатиками и теперь устал и капризничаешь, а я тут при чем? 

Что-то было не так. Я читала это по взгляду Кости. Это не было его взглядом – это был мой взгляд. Те же чувства, те же вопросы. Та же искусственно выращенная ненависть. То же желание подойти и заговорить. Те же границы.  

Я вернулась памятью в тот день, когда видела его в последний раз. Это был удивительный вечер.  

Тогда мы впервые поцеловались. И тогда я приняла решение. Я помню, как приняла его. Я сказала, что он – мой мужчина. И заплатила за это слишком дорогую цену – осознанность, это ответственно.  

Вечером мы отметили с подругой в баре мое чудесное исцеление от депрессии. Я позвонила Косте и услышала его теплое «пока». А следующий день, и новую свою жизнь, я начала уже без него.  

Я долго ждала, когда он позвонит. Набрала и стерла, не отправив, больше ста смс, смысл которых был один – сообщи о себе!  

Несколько дней я просто не могла поверить, что все могло закончиться именно так. Поверь я в это, пришлось бы признать, что все происходящее между нами было пустым. Все эти диалоги, внутренняя связь, молчаливая и почти мистическая -все это ложь. И весь путь, что мы прошли – всего лишь сценарий, написанный им ради развлечения. Ради забавы. Ради денег. Ради чего-то, не просто так.  

Я не могла принять это сразу. Это было слишком жестоко. Тогда значило бы, что все мои мнения, все мои принципы, вся моя интуиция, понимание, опыт – тоже ничего не значат и не весят, раз я не могу отличить ложь от истины.  

Поэтому я продолжала ждать и надеяться, искала ему оправдания, находясь на самой границе своего существования, на самом дне себя. Мне было страшно, одиноко и больно. И оправдания Костиному исчезновению каждый раз в душе моей звучали все тише. Я устала лгать себе. Нужно было заглянуть правде в глаза.  

Он предал меня, и это значит, что никому нельзя верить. 

Он исчез и это значит, что все было игрой. 

Он даже не удосужился объяснить причины и это значит, что я для него никогда не имела значения. Я не имела для него значения! Никогда!  

Вооружившись этими правдами, я очутилась на границе своего восприятия жизни – дальше ступить было уже невозможно. Теперь все было реально. По-настоящему. Без надежд и оправданий. История по грифом «Ложь» – от корешка до корешка. Как придуманный язык, как детские небылицы. Можно было смотреть на вещи прямо и называть их своими именами.  

И с этого момента все изменилось. Я изменилась. Мне вдруг стало все безразлично. И будущее передо мной расстелилось такой длинной и белой лентой, что я поняла – у меня очень, очень много свободного времени.  

Чтоб отвлечься, я занялась своим настоящим и обнаружила в нем много вещей, которые действительно отвлекали. Если дел не находилось, я занималась проблемами близких и коллег. Интересовалась их жизнью, принимала в ней активное участие. Выслушивала их разговоры, и задавала все больше и больше вопросов – лишь бы не спросили меня о чем-либо.  

Мне некому было жаловаться на жизнь, и через какое-то время я поняла, что жаловаться и не нужно – у людей столько проблем похуже, что, послушаешь их, волосы на голове дыбом встают, а моя трагедия – это что? Дашку, мою коллегу, вообще однажды изнасиловали, папу моего в детстве систематически и нещадно лупили братья, маму предал за неделю до свадьбы первый жених, ой, сколько у людей черных историй, не перечислишь! А меня, видите ли, один раз поцеловали и бросили. Ну и что, что от этого каждый вечер мне душу наизнанку выворачивает. Зато утром приходит другой день и приносит новые заботы. Главное, переждать вечер, а там хоть потоп… 

Через полтора месяца я все-таки набралась смелости и позвонила Косте. У меня уже была заготовлена фраза – «Привет, увидела тебя сегодня во сне, ты выглядел очень грустным и больным, у тебя все в порядке? Как жизнь, вообще?» – отличная фраза, беспечная, уместная, остренькая.  

Только сказать ее было некому – автоответчик ответил, что номер не обслуживается – Костя сменил его.  

Пришлось пережить еще одну стадию признания правды – неважно, не ищи ответов, просто возьми и забудь. Сначала будет трудно. Потом получится. Главное, пробуй снова и снова.  

Прошло еще немножко времени.  

Я пережила и это. Рассортировала, разложила в душе. Сделала вывод.  

Все закончилось, в прекрасной истории вместо точки была поставлена клякса. Но и тогда жизнь продолжается – плохая ли, хорошая ли. Да, Костя обманул, но он всего-лишь слабый человек. И вообще, не хочу я задаваться вопросом, почему он это сделал- подумаю-ка лучше я о себе. Но на этот раз уж подумаю так, чтобы на всю жизнь хватило. И позабочусь, чтобы никто больше, ни при каких обстоятельствах, не влез ко мне в душу.  

Не потому, что так уж страшно, что это произойдет – добро пожаловать, вообще-то… Просто чаще человек проникает в самое сокровенное, переворачивает там все, а что делать дальше, не знает. И исчезает, оглохнув от твоего немого крика остаться навсегда.  

Так что лучше уж сразу держать всех на расстоянии, чем позволять кому-то наводить в себе беспорядки.  

Так я решила, отрыдалась от души напоследок, и стала учить себя нещадно и воспитывать, чтобы никто и никогда не догадался, где я, а где маска, которую я ношу. И выдирала из себя привязанности ко всем людям, ко всем принципам, к самой себе, даже к своим бедам.  

И у меня получалось – практиковалась я интенсивно. Эти месяцы пошли мне на пользу – я нашла в себе много лишнего морального груза, без которого, в принципе, могла существовать вполне безбедно. Были там и комплексы маленькой груди, и какое-то смутное чувство вины за школьные годы и обиды на людей, которые из жизни моей давно и бесследно исчезли…проблемы по сути, больше смешные, чем серьезные…. Да что там говорить, все смешно. Естественно, после такой работы над собой стало намного легче жить, и даже задышалось свободнее. Но вместе со свободой пришла и поселилась прочно в душе моей смутная, теплая, щемящая грусть… 

Потом появился Денис со своей неземной любовью. Все было бы хорошо, но теперь я ему не верила. И вскоре убедилась, что не верила вполне уместно – Денис в самом деле хотел просто (вполне по-человечески), чтобы я его полюбила. Я стала холодной, равнодушной, спокойной и разжечь во мне страсть было намного интереснее, чем в девушке, уже готовой к любовным играм. И Денис, прикрываясь идеей любви ко мне, как щитом, шел на несуществующие крепости, используя все средства.  

Но, увы, я не могла заставить себя полюбить на основании только того, что кто-то этого хочет. Впрочем, потом присмотрелась к нему и поняла, что человек он неплохой. Так и стали встречаться… И жизнь потекла дальше. Он меня не отогрел и не отвлек от тоски по Косте. Но в душе моей появился пунктик «У меня есть мужчина» и мне стало еще спокойнее.  

Тоска по Косте продолжала приходить, и всякий раз я достойно ее отгоняла. В последнее время это удавалось легче и легче. Находилось больше доводов в пользу нынешнего положения вещей, находилось больше объяснений, и, самое интересное, как только я перестала ненавидеть и осуждать Костю, мне стало легче жить. Да, бросил, да, разменял все чувства на купюры, да, он такой, но кто знает, что у него в душе творится… людей послушаешь, у каждого не судьба, а сюжет для сериала.  

Тоска приходила, вопросы остались, но теперь они, словно поняв, что больше травмировать меня не удастся, лишь сидели себе тихонько на самом дне моей души.  

И вот, всплыло все. Столько времени прошло. Столько пережито …И сидит теперь напротив этот синеглазый бес и таращится, не мигая. И снова хочется ему верить. И снова хочется плакать. И снова я – слабая доверчивая девочка с распахнутым сердцем, и будто чувствую опять его запах на своих ладонях, поднося их к горячему лицу… 

И радостно, и гадко. Ничто не прошло.  

Тут Костя резко поднялся с места и, чуть не отшвырнув от себя стул, пошел прочь. Это был странный жест. Было похоже, что он как будто злится на что-то. Смешно. Но, хорошо, хотя бы не улыбнулся мне вежливо. Вот уж не знала бы, как реагировать на это унижение. А тут – встал и ушел, грохнув стулом. Нелогично. И интересно – что он этим хотел сказать? Самозащита? Вполне возможно – там, где фигурируют деньги, часто задеваются самые тонкие струны человеческого самолюбия.  

-Куда ты смотришь все время?- спросил Денис с досадой. – Куда угодно, но не на меня.  

-Все нормально. – сказала я и на меня навалилась усталость такая, что колени задрожали. Тут раздался звонок – нужно было занимать места. 

Тетя Дениса пела просто великолепно. Но душераздирающе. Не знаю, что ее голос вытворял с моей психикой, но я ревела даже во время испанской зажигательной. Я просто не могла остановиться, взять себя в руки – как будто в моих глазах просверлили маленькие дырочки, через которые вытекали слезы. 

Сначала я пыталась сдержать эмоции. Но, чем лучше у меня получалось подавить очередной приступ слез, тем жалостнее была следующая песня – тетя словно издевалась надо мной, задевала самые нежные струны моей души и рыдания со всяческими звуками вырывались у меня из груди сами по себе. После бесплодных попыток успокоиться я отпустила себя на волю и успешно прорыдала весь концерт. Так было даже лучше, потому, что теперь я плакала тихо, лишь изредка жалостно всхлипывая в платочек.  

Люди, сидящие за несколько рядов впереди меня, выворачивали шеи, обеспокоенные моими тихими всхлипами. Денис держал меня за руку и иногда удивленно, но не комментируя происходящего, посматривал в мою сторону. Лишь, когда конферансье сделал паузу и зачитал какую-то речь, склонился ко мне и заметил: 

-Не знал, что ты такая сентиментальная.  

Но тут тетя запела снова и мне стало не до него.  

После того, как тетя, откланявшись, удалилась, я совершенно успокоилась и мне стало очень хорошо и легко. Я весело вздохнула и поднялась с места.  

Почувствовав плечами чей-то взгляд, я обернулась и увидела, что на меня в упор смотрит Костя. До меня дошло, что он все это время он сидел позади меня.  

Смотрел он гневно и вопросительно. Так, словно я ему что-то должна. Так, как смотрела бы я, если бы он меня оскорбил.  

Денис перехватил нить наших взглядов и разорвал ее. 

-Что ты так на нее уставился? – грубо спросил он Костю. Тот даже в сторону Дениса не посмотрел – продолжал буравить меня взглядом. 

-Все нормально. – сказала я поспешно лишь для того, чтобы не было дурацких сцен с разборками. – Это мой знакомый.  

В доказательство я беспечно улыбнулась и поздоровалась.  

- Привет, Костя.  

Он не ответил. Затем в глазах его появилась странная скорбь, и он сквозь зубы, сказал:  

-Я врагу не пожелаю иметь таких знакомых, как ты.  

Он повернулся и пошел прочь.  

Я ошарашено смотрела ему вслед и вдруг меня охватила дикая радость.  

Конечно, публичное оскорбление это сомнительный повод чувствовать себя такой безумно счастливой. И все-таки это было так.  

Я пробиралась к Косте, забыв обо всем на свете, отбивая ноги о кресла, толкая людей. Догнала его в проходе между рядами и схватила за плечо: 

-Что я тебе сделала, скажи? Что?  

Я была благодарна ему за то, что он дал мне повод так спросить. Он не мог бы подобрать лучших слов, для того, чтобы я могла проявить все свои эмоции от нашей встречи. И теперь он дал мне шанс.  

- Ничего ты мне не сделала. – сказал Костя и по глазам его я увидела, что он, как и я, смертельно устал от какого-то конфликта, который давно уже возник между нами, и некому было его разрешить. И теперь мы должны были разобраться.  

Я торопилась высказать ему все. Семь месяцев я говорила эти слова стенам, шкафам, призракам в окне, молчащим телефонным трубкам – и теперь я имела право сказать это тому, кому эти слова предназначались.  

-Ты исчез без объяснений, и теперь разговариваешь со мной так, будто это я тебе что-то сделала! Неужели ты такой бездушный? Не верю я в это! И, если ты такой, тогда скажи мне это в глаза. Или ты трус? Скажи мне, что ничего между нами не было, скажи, что все это было для тебя игрой! Чтобы я знала, как ты к этому относишься! Чтобы я наконец прекратила терзать себя вопросами! Скажи мне, кто я для тебя, и я уйду!  

Конечно, вслух я этого не сказала. Слова застряли у меня в горле и я лишь выдавила из себя: 

- А почему тогда?... 

И замолчала.  

Вдруг поняла, что он не объяснит мне, почему. Глупое какое-то недоразумение… И, жаль, слезы еще остались. Не получилось уйти гордо и красиво.  

Я отпустила его плечо и, развернувшись, пошла к выходу.  

-Девушка, ну не плачьте вы. – сказал сочувственно, но с улыбкой мне какой-то мужчина. – Это же были всего лишь песни. В жизни все иначе. Веселее.  

-Да, вы правы. – механически ответила я сквозь слезы. – Иначе. 

Он увидел в моих глазах что-то, отчего больше не шутил, лишь приоткрыл мне дверь, чтоб пропустить меня вперед.  

Я вышла на свежий воздух. Денис догнал меня и взял под локоть.  

-Я посажу тебя на такси. – сказал он. Я вспомнила, что бросила его там, одного. А так нельзя поступать с теми, кто к нам хорошо относится. 

Я сжала его ладонь. 

-Извини меня.  

Он остановился, как вкопанный. И взволнованно произнес: 

-Нет, это ты меня извини. Мы должны расстаться.  

-Да. – я грустно улыбнулась. – Да, так будет лучше для тебя.  

Денис страстно заговорил: 

-Я это понял… Когда я тебя встретил, я задался вопросом, почему ты такая, какая ты есть. Почему ты такая холодная, такая равнодушная, такая безучастная ко всему…Я видел, что здесь есть какая-то загадка и хотел ее разгадать. Хотел увидеть, какая ты в злости, в слезах, в ярости. Иногда даже специально пытался обидеть тебя, задеть, но ничего не прошибало.  

-Да? А я и не заметила… – я честно не припоминала момента, когда Денис мог обидеть меня. Как подло. Я даже не видела реальных чувств человека, который был рядом со мной все это время.  

-В том то и дело! – горько воскликнул Денис – Я был для тебя пустым местом, декорацией. Я видел это с самого начала, но хотел это изменить. Но сегодня понял почему и понял, что это фатально, неисправимо. Просто ты любишь другого человека. Ты страстная, горячая женщина, красивая, как богиня, и ты любишь другого. Вот, собственно говоря, что я и хотел узнать. Я люблю тебя, но не настолько, чтобы всю жизнь влезать между тобой и твоим любимым человеком.  

Я зажмурилась на миг.  

Вот она, правда моей жизни. Семь месяцев коту под хвост. А я так старалась создать новую себя. Ту, где не будет места прошлому, в котором меня кто-то предал. Где не будет места прошлому, в котором были медовые поцелуи и молчаливые диалоги. Я рвала все эти нити, связывающие меня со вчерашним днем, рвала одну за другой, потому, что по ним ко мне из прошлого тянулась боль… И я говорила себе «здесь и сейчас» и пришла в это сегодня, где мне говорят, насколько сильно я привязана к прошлому. Как долго это будет продолжаться? Неужели мне всю жизнь придется срывать с себя эту паутину? Неужели мое сегодня, это, в самом деле, не вчерашнее завтра, а сегодняшнее вчера?  

Я даже спорить не стала с Денисом. Не стала ему говорить, что он ошибается, что я никого не люблю, что моего прошлого не существует. Я просто обняла его по-дружески и сказала: 

-Прости. Прости меня, прости… 

-Тебе не за что извиняться. Ты всего лишь девушка. – сказал Денис спокойно и даже облегченно и пошел вызывать такси.  

Как хорошо ему, думала я, через дымку слез глядя в его широкую и надежную спину. Он разгадал мою загадку, избавился от секрета. Теперь он опять на своем месте – ему больно, но легко. А мне, сколько мне еще?... 

*** 

Завтра дни пойдут своим чередом – неважно, со мной, или без меня. Маска благополучной девушки надежно прилипла к моему лицу так, что даже не нужно ее обновлять – механические улыбки сами появляются на лице, система опознания регистрирует знакомые лица и сама подирает темы для разговоров. Автоответчик работает безукоризненно. «Как дела?» – «Хорошо», «Какие новости» – «Все нормально», и я уже точно знаю, что в моей системе ничего не глюкнет, и на вопрос «как ты себя чувствуешь» я не отвечу «Мне плохо». Если я сфальшивлю кое-где, люди простят меня, да и не заметят ничего, наверное – все сидят в своих собственных заботах.  

Все таки справедливо устроена жизнь – человеку помогут, если он упадет в обморок, а ,если разрыдается, принесут стакан воды. Если скажет, что ему плохо, утешат – «да не переживай ты», а, если скажет, что хорошо, ответят «вот и здорово». Или вот странный случай – вот, например, какой-нибудь человек решит оставить работу в парламенте и стать клоуном. Что тут такого? Люди только первые два месяца будут шокированы, будут сплетничать или отговаривать, может, даже в газете пр него напишут…но потом все привыкнут и даже начнут приглашать его на дни рождения своих детей. И даже сам этот человек со временем привыкнет к тому, что он клоун и забудет про парламент, как про смутный сон… И здесь выбор стоит только за самим человеком- ведь, если он не станет уличным клоуном, никто никогда и не узнает, что он мог бы им стать, и никто не спросит его – «почему ты все-таки не стал уличным клоуном»? И человек сам выбирает – он может стать клоуном, или говорить всем о том, что собирается стать клоуном, и также он может тихо мечтать всю жизнь о том, что хочет стать клоуном, или может ненавидеть себя за то, что хочет стать клоуном… Вроде бы такое обычное действие – стать обычным клоуном. Если он им не станет – что изменится в мире? Будет на одного клоуна меньше, и все. А ведь человек может всю жизнь провертеться вокруг намерения уличной клоунады. Сегодня он будет планировать, завтра он будет искать причины уклониться от этого, послезавтра он переспрашивает всех родственников о том, хорошо это или плохо, быть клоуном… А того гляди, его потом свинтит на этом и через месяц он пойдет стрелять в клоунов, реша, что они посланники дьявола и искушают его душу… 

Вот такие дела, думала я, уткнувшись лицом в подушку, когда в прихожей вдруг раздалась непрерывная трель звонка.  

После трели последовал стук в дверь, а за стуком последовал грохот в дверь.  

Я выбралась из кровати, на цыпочках подошла к входной двери, и прислушалась. За дверью кто-то тяжело дышал. И тут заговорил: 

-Открывай, я знаю, что ты за дверью. 

Я приложилась к глазку и сердце мое ёкнуло и остановилось.  

Это был Костя.  

Я в жизни не думала, что пальцы могут запутаться в дверной цепочке. Я с трудом открыла дверь. Костя стоял, облокотившись о косяк, как уличный жиган, и остро смотрел на меня.  

-Чего тебе? – спросила я.  

-Ответь мне одно. – сказал Костя спокойно, вот уж актер, представить себе нельзя было, что он колотил в дверь пятнадцать секунд назад. – Почему ты такая стерва?  

У меня снова радостно заколотилось сердце. Не знаю, что я за извращенка, но каждый раз после его оскорбления мне становилось очень хорошо. 

- Почему ты считаешь меня стервой? – спросила я. – давай –ка разберемся.  

- Ты же используешь людей, как пешки. Так нельзя, Алена. Или ты думаешь, что, раз я какой-то там мелкий актеришка, я не человек? А все кругом – живые люди, Алена. Нельзя так с нами поступать! И, если я тебе этого не скажу, этого тебе никто не скажет. Ты понимаешь? 

Он выглядел спокойным, лишь уголки губ дрожали, как будто он вот-вот рассмеется.  

- Костя. Это ты исчез. – сказала я, думая параллельно, с чего бы это мне вдруг стало так хорошо. – Не я. Ладно, давай поговорим начистоту. Ты поменял номер телефона.  

Мне захотелось сказать про то, что он сделал это после того, как взял у Иты деньги, но было противно поднимать эту тему. И я продолжала: 

- Перестал звонить, перестал писать. Просто исчез. Я ничего не имею против – исчезай. Но вот ты появляешься иападаешь на меня… Черт, Костя, чего тебе надо?  

-Исчез? А чего ты ждала? – возмутился Костя. – Чего ты ожидала? 

-Что ты хотя бы сделаешь это красиво…- сказала я.  

У него в ужасе исказилось лицо так, словно я на его глазах превратилась в большого паука.  

-Красиво? Как ты можешь? Ты ли это, вообще?  

Я случайно взглянула на соседнюю дверь и увидела, что в глазок прикрылся – кто-то подслушивал. Я взяла его за рукав и втянула в квартиру.  

-Заходи.  

Он вырвал руку. 

-Не зайду я к тебе!  

-Соседи услышат. Заходи.  

Он вошел, я закрыла дверь. Мы остановились в коридоре. Костя ощутил себя гостем, а не судьей, и ему стало неловко. А я вообще не знала, куда себя девать от всех этих магнитных бурь, бушующих между нами. 

-Пошли, кофе попьем. – придумала я и ушла в кухню. 

Он разулся и пошел за мной.  

Я включила кнопку на чайнике и достала две чашки. Мне не хотелось ни скандалить, ни выяснять, кто прав, а кто нет. Единственное меня интересовало – какие претензии ко мне может иметь Костя. И мне хотелось их выслушать.  

Но он ничего мне не предъявлял. Мы сохраняли тяжелое безмолвие до тех пор, пока чайник не закипел.  

-Тебе сколько ложек? – спросила я. 

-Не хочу я кофе. –буркнул Костя и я заварила по стандарту-ложка кофе, две сахара. Себе заварила покрепче. 

Рядом с чашкой на стол плюхнулся небольшой бумажный пакет.  

-Это тебе. – сказал он. 

Я удивленно посмотрела на Костю. Затем вскрыла пакет и опустилась на стул. 

Одну за другой я доставала фотографии и рассматривала их. Я снова оказалась в том весеннем дне, в парке. Со снимков на меня смотрела красивая девушка – неуверенная в себе, пожалуй, слишком обусловленная- прежняя я. Милое существо. Как будто сто лет прошло.  

-Да, много воды утекло. –сказала я, просмотрев их все. И, отложив, отвернулась к окну.  

Больнее меня ударить было уже нельзя, но я должна была хоть как-то озвучить все, что лежало сейчас у меня на душе.  

- Между нами было что-то, что… 

Раздался телефонный звонок.  

-Извини. – я оставила его на кухне и пошла в коридор, чтоб ответить. 

-Здорово, моя подопытная! – сказала в трубку какая-то девушка. То, что это Ита, я поняла не сразу. Давненько она не появлялась. С того дня тоже, как сквозь землю провалилась.  

-Да у меня тут просто творческий вечер посвященный ностальгическим воспоминаниям! – изумилась я радостно. – Ты где и как? Я уж думала, тот парень уволок тебя на край света.  

-Он и уволок! – рассмеялась Ита. – Я сейчас живу в Италии, вышла замуж. Он у меня сын посла, вот, колесим вечно туда-сюда… Скоро уже рожу. Вот, приехала мамку навестить и решила созвониться заодно и с тобой. Узнать, как у тебя дела и жизнь. 

-У меня все замечательно. –сказала я. – Вот, сидим, как раз, с Костей болтаем. Вспоминаем прошлое.  

- Молодцы. У вас все нормально?  

- У нас?...Ну-у, как сказать… – я усмехнулась.  

-Вы не ругайтесь. Кстати, у вас потом не было конфликта из-за моего звонка? А то мне показалось, он обиделся.  

-С этого места подробнее. 

-Ой, прекрати, Аленка! Я позвонила ему, сообщила, что терапия закончилась, ты в полном порядке, его услуги больше не нужны и он может приехать ко мне за деньгами. Он бросил трубку, и я подумала, может, он обиделся. Мало ли, какие люди бывают, правильно? 

- Правильно – эхом отозвалась я, прислоняясь к стене.  

- Ну, он и с самого начала сказал, что деньги ему не нужны и он идет на этот эксперимент чисто из энтузиазма и практики. Правда, я попросила его тебе этого не говорить, чтобы ты думала, что у тебя все куплено. Ты же у нас гордая женщина, да? 

- Да. – ответила я, опускаясь на табуретку.  

-В общем, эти два вопроса в моей душе разрешены, и я спокойна. А то они время от времени возникали в моем сознании. И еще – деньги я взяла себе, но я их заслужила. Это за психологические услуги.  

- Все нормально. 

- Ладно, я на этой неделе в городе, может, еще забегу, поболтаем. Пока-пока!  

Ита бросила трубку, а я осталась сидеть на табуретке.  

Минуты через две до меня дошло все, что сказала мне Ита. До единого слова.  

Я встала и пошла к Косте. Остановилась в дверях. Он сидел у краешка стола, и хмуро смотрел в свой мобильный телефон. А я смотрела на него и восхищенно думала, какой же он у меня красивый.  

Он перехватил мой взгляд и ему стало неуютно сидеть, когда я стою. Он тоже поднялся и отошел к окну. Затем направился к дверям.  

-Закрой за мной дверь.  

Я вросла в пол ногами.  

-Я тебя никуда не пущу – сказала я.  

Мне захотелось рассказать ему все-все, с начала до конца. Но я знала, если начну говорить, обязательно расплачусь, и все равно ничего толком объяснить не смогу. И поэтому я должна была задержать его до тех пор, пока не смогу говорить спокойно.  

Он нахмурился. 

-Помоги мне сейчас. – молча попросила я, с мольбой глядя на него. – Я не знаю, что сказать. Я не знаю, что сделать, чтобы ты остался. Я сейчас с ума сойду.  

Он взял меня за плечи и прислонил к себе. Не обнял, а прислонил. А обняла его уже я сама.  

*** 

Не знаю, кому было хуже, мне или ему, когда он ушел. Нам нужно было так много рассказать и объяснить друг другу, а никто не смог и слова произнести. И когда я закрыла за ним дверь, вернулась в комнату и забралась под одеяло, единственное. Что я смогла сделать, это закрыть глаза и притвориться для самой себя спящей. И через какое-то время я действительно поверила самой себе и провалилась в черную яму небытия.  

То, что я так ему ничего и не объяснила, я поняла лишь наутро, когда проснулась. И, то, что телефона его у меня нет. И то, что я в его глазах последняя сука. И нужно что-то делать.  

А что делать, я не знала. 

Я придумывала несколько сценариев – вот я приезжаю к нему на репетицию, подхожу к нему и говорю весело – «ой, Костя, представляешь, моя сумасшедшая подруга так некрасиво поступила с тобой, а я ничего не знала» 

«Это неважно,» – отвечал в моих мыслях Костя – «Столько времени прошло, я уже забыл тебя» 

Еще вариант:  

«Да ладно тебе – весело отвечал он мне в ответ, обнимая за плечи какую-нибудь девушку «не грузись, что было, то было, останемся друзьями» 

«Ты и твоя подруга одного поля ягоды» – презрительно бросал он мне в лицо и уходил. 

«Но тогда какого черта ты остался?! У нас секс был, в конце-концов!» – кричала я ему в лицо.  

«Ты попросила, я и остался» – холодно отвечал он мне, я вспоминала как он курил в окно, не разговаривая со мной, синие льдинки его глаз, когда он уходил, тихое «пока» – и мне хотелось выть.  

Я надеялась, что он позвонит сам, поймет все без слов, без объяснений. И мы начнем сначала. Но он не звонил. Конечно, он видел, что я не одна. И опять решил, что я, бездушная стерва, его использовала. Кто знает, что у него сейчас на душе. Кто мне скажет, что у него в душе? Я хочу это знать, мне это важно.  

Под аккомпанемент таких мыслей в странную жизнь мою вновь пришла Ита. Села у меня на кухне, выпила две кружки моего чаю, сидела, показывала фотографии и весело щебетала о том, как ей живется с мужем и как ей тошнится по утрам. Я исподлобья смотрела на подругу, слушала ее и мне хотелось снять железный ковшик со стены и ударить ей в лоб так, чтоб звук получился как от удара в гонг. Может, мне от этого набата станет легче. Вот уж тогда я посмотрю, как она это объяснит – ведь человек получает то, что сам спровоцировал? Ох, уж это будет точно провокация!  

-А у вас с Костей когда свадьба? – спросила она, явно для того, чтобы найти еще какую-нибудь тему , и рассказать о себе. 

У меня в руке была любимая кружка. Зимними вечерами я любила наливать в нее отвар шиповника и пить его по мелкому глоточку.  

И теперь эта кружка полетела в стену и закончила свое существование.  

-Спасибо тебе, вообще! – заорала я в голос и почувствовала громадное облегчение. О, я могу кричать! Я могу бить посуду! Это просто блаженство! – Спасибо тебе за твою терапию, и за то, что ты у меня, такая отзывчивая есть! И за то, что участвуешь в моей жизни тоже! 

Рита оторопела от такого страстного выражения признательности. 

-Хм…ну, пожалуйста… – сказала она растерянно и я, взглянув в ее глаза, увидела, что они чисты, как глаза ангела. И, застонав, села и опустила голову на руки.  

Я не знаю, как высказала Ите все, что она натворила. Мне вообще показалось, я только плакала и пыталась что-то сказать. Но Ита по половинкам слов между моими всхлипами сложила для себя какую-то картину, и, помрачнев, поднялась с места.  

-Аленка, не куксись! -сказала она решительно. – Я коряво поступила, но мы все исправим. У меня есть один вариант.  

-Что?! – обрела я дар речи. – опять терапия? Не надо! Займись уже своей семьей! Знаешь, мне не нужна твоя помощь! Ты итак уже обгадила мне жизнь! Лучше встань и уйди, а то я убью тебя, ей богу. 

Ита потемнела лицом. Затем встала, расчесалась и молча ушла, выпятив маленький животик. 

Вечером вернулись с дачи родители. Чего им в мороз по деревням носится? Они отогрели ноги, и сели играть в шахматы. Мирно ворчал телевизор, мама с папой склонили головы над доской… Комната наполнялась дымом вонючей папиной сигареты.  

-Давай, давай, съешь мою лошадь. – подзадоривала мама отца.  

-Я и слона съем, если нужно будет. – парировал папа. – Но ты хитрая дама.  

-Я не дама, я королева. – смеялась мама.  

Я сидела в кресле, смотрела на них, пока не обнаружила, что завидую им до ненависти. Настолько, что хочу их как-нибудь ужалить. Чтобы им не было весело и спокойно.  

-Вы меня не любите –сказала я громко и капризно. – Вы никогда со мной не общаетесь. Только друг с другом. Зачем вы меня родили?  

Они разом повернули ко мне головы и изумленно посмотрели на меня. Видимо, было что-то в моем виде колючее и страшное, от чего папа смел фигуры с доски и сложил их. 

-А давайте, все вместе поиграем в монополию! – предложил он.  

-Правда, Ален, идем к нам – позвала мама миролюбиво.  

Я со вздохом перебралась к ним на пол. Папа, напевая что-то радостно, притащил монополию и стал раскладывать фишки. Я положила голову маме на колени и она стала перебирать мне волосы.  

Мне стало спокойнее. Жизнь продолжается. Со проблемами или без, радостная, плохая ли, со мной или без меня – она продолжается.  

У меня было куплено уже четыре фирмы и папа решительно был настроен протестовать, когда в дверь раздался звонок.  

Я сидела ближе всех к дверям и потому открывать послали меня Настрого запретив папе воровать мои филиалы, я пошла к дверям и предусмотрительно посмотрела в глазок. 

На площадке стоял милиционер. Я открыла дверь и удивленно уставилась на него.  

- У меня есть ордер на ваш арест. – сказал милиционер, показывая мне какую то бумагу. Я потянулась к ордеру, а он щелкнул на моем запястье кольцом наручников. Затем защелкнул на своем запястье другое кольцо. 

-Петя, нашу дочь арестовали! – закричала мама, появляясь на пороге и увидев этот эпизод из моей жизни.  

Милиционер с силой потащил меня вниз по лестнице.  

-Все нормально! – смеясь, кричала я родителям. – Я вернусь! Лет через двадцать! 

Папа оттащил маму от дверей.  

-Пошли отсюда. – сказал он. 

-Ничего себе, игрушки! -возмутилась мама напоследок и дверь моей квартиры закрылась.  

Мы оказались на улице – там шел снег. Костя отстегнул наручник с моей руки и, сняв мундир, накинул мне его на плечи. Затем поднял на руки, чтоб у меня не мерзли ноги, и стал целовать.  

Редкие мягкие снежинки сыпались на нас, и мне показалось, мы можем простоять так вечность, пока нас не похоронит под сугробом. Но тут Костя спустил меня на землю, прямо в мокрую лужу, и тапочки у меня тут же промокли насквозь.  

Костя охватил меня двумя руками за талию и сковал себе руки наручниками.  

-Вот так. – сказал он и рассмеялся. – Теперь попробуй, убеги. 

Так счастливо, так легко засмеялся, что мне тут же стало тепло.  

-Я надеюсь, ты сейчас будешь меня уверять, что тот верзила, что был на концерте рядом с тобой –просто друг или брат. – сказал Костя, целуя меня в шею. 

-Двоюродный – подтвердила я расхохоталась, как ведьма.  

-Ах, двоюродный. – протянул он с фальшивым пониманием и укусил меня – не больно, но чувствительно.  

-Ревнуешь? – поинтересовалась я. 

-Ага…Даже к самому себе. – предупредил он, заглядывая мне через глаза в самую душу. – Черт… Как же я тебя ненавижу. Или люблю… Сам не знаю. В общем, я тебя. И все.  

-И я тебя… – улыбнулась я.  

- Эй! Я имею к тебе отношение! – завелся Костя и мы стали смеяться.  

Потом он стал серьезным и сказал: 

- Я скажу все сейчас. Между нами было недоразумение. Прошло много времени, я не знаю, как ты сейчас живешь. Если у тебя есть возможность помочь мне – я хочу, чтобы мы с тобой были рядом. Я хочу, чтобы бы была близко. Максимально. И душевно, и физически. Ты сможешь? 

-Смогу. – ответила я уверено.  

-Значит, я могу твердо быть уверен, что ты рядом со мной, без каких-либо причин и объяснений, просто потому, что это происходит?  

-Да. Но сейчас у меня ноги замерзли. – сказала я – Отпусти меня на волю. 

-Не могу. Я к тебе прикован. – ответил Костя.  

Я повернулась и, достав ключи из кармана его мундира, открыла наручники.  

Костя посмотрел вниз, и увидел мои насквозь промокшие тапки. 

-Ох, ты же босая! – он поднял меня на руки и внес в подъезд.  

Мне вдруг стало очень страшно, что мое счастье зависит от него. Это так ненадежно, это так странно, сбрасывать на кого-то ответственность за свое счастье…Но ведь я честно старалась, я решительно учила себя быть счастливой и самодостаточной в настоящем времени, единственном числе. И ничего у меня не получилось – и как я этому теперь рада. Кому нужно твое вчерашнее завтра, пусть даже самое удобное, самое успешное, если тебя в нем никто не ждет.  

Он донес меня до самых дверей. Мне это так понравилось, что я загрустила, когда он спустил меня на пол. Видимо, весила я не так уж мало, потому, что он сначала отдышался, а потом сказал: 

-Подсудимая, ваша вина не была доказана. Я отпускаю вас за примерное поведение. Веди себя хорошо. Завтра увидимся. Я побежал. 

Я сняла с плеч мундир и вернула Косте. Когда он одел его, я поправила воротник, и приподнявшись на цыпочки, поцеловала его в губы два раза и шепнула между поцелуями: 

-И ты себя веди хорошо.  

-Постараюсь. – смутно пообещал он. – Всё! Побежал!  

Он помчался вниз по лестнице, прыгая через ступеньки. Я нажала кнопку звонка. Мама открыла дверь. 

-Быстро ты. – сказала она, впуская меня в квартиру. – А мы уже сухарики начали сушить. Петя! Наша дочь вернулась, в телогрейке и бритая! 

Я вошла в кухню и увидела, что папа сидит за столом и нарезает хлеб на аккуратные квадратики.  

-Ну вы и чудики. – сказала я.  

-Да, что-то так захотелось сухарей… – сказал кротко папа. Глаза его смеялись и я поняла, что это они таким образом решили надо мной подшутить.  

Я села за стол, взяла второй нож и стала ему помогать. 

-Кстати. – ответил папа. – Я вспомнил. Этот молодой человек обещал как-то зайти и поиграть со мной в шахматы. Это было в далеком сороковом.  

-Он зайдет. –пообещала я за Костю. 

- Ага, зайдет. В костюме ферзя. – добавила мама, раскладывая сухарики на противне.  

- Наша дочь пользуется успехом среди богемы. А ты здесь неуместна со своими шутками. – укорил ее папа.  

- В нашем доме уместно все. Даже ты. –вздохнула мама.  

-Люди, я вас очень люблю – сказала я – Но замолчите, пожалуйста. 

-Ага. А ты съешь лимон. – подмигнул папа.  

По кухне разносилось тепло от духовки. В ушах моих продолжали звучать обрывки фраз, сказанных Костей. Он так красиво умел говорить – «ты нужна мне, нужна, нужна, просто нужна»…не произнося этих слов, говоря запутано и красиво, донося этот смысл так, чтобы мы оба не становились зависимы от этого… Как я раньше жила без этого ощущения? Я нужна, именно ему… Просто так, без причин…Необъяснимо.  

Интересно, а кто решает это за людей? Кто решает, кто именно кому нужен, а кто не нужен? Кто будет рядом а кого отберут ветра? 

И кто определяет времена разлук? Может ли сам человек изменить ход предначертанного? Существуют ли неведомые нам причины, по которым все это происходит? И, главное, кому нужна эта игра?  

Наверное, думала я, причины есть, но их никто не знает. Конечно, кроме Иты – она то уж точно знает все на свете.  

Но я на этот вопрос ответа дать не могу.  

Апрель, 2009 год.  

Пленительное время года  

Ах, боже мой, насколько пленительно это время года! Чувства мои расцветают до благоухающего букета и расширяются до необъятного горизонта. Я готов любить всех, влюбляться безоглядно и до умопомрачения. Верная примета – как приходит весна, у меня появляется восторженное настроение, хочется приволокнуться за молоденькой девушкой, нежно погладить ей щечку, пощекотать по шейке там, где воротник платья касается упругой девичьей кожи. Незабываемые ощущения касания, разве можно их отбросить? А, если ветром чуть всколыхнет мягкую полупрозрачную материю, то блаженное состояние счастья не покидает меня весь день. Одна беда, молодые девушки не всегда любят, когда к ним клеятся. Ничего, ничего – мимо меня спешат женщины разных возрастов, наверняка найдется та, что обратит внимание. Ничего не поделаешь с моим характером, я не виноват, что экстравагантные способы знакомства напрямую зависят от времени года.  

Весной мне хочется влюбляться, настолько я переполнен желанием раскрыться, заявить о себе, что первое неосознанное действие при виде женщин, первая моя мысль:  

-Женщины! Что Вы так спешите! Обратите на меня внимание! Я тотчас прижмусь к Вам в зеленом буйстве весенних чувств, взбудоражу вашу кровь... Ах, скоро Вы меня покинете, я не успел полностью прильнуть к вашей мягкой доверчивой руке там, где Вы меньше всего этого ожидали – в кармане. Мое желание не было навязчиво- грубым, но, пытаясь спрятаться от порыва холодного ветра, Ваша рука поспешила в убежище теплого кармана, и я, влекомый траекторией Вашей руки, прокрался незаметно вслед. О, сладостный миг тайного касания: мои капилляры заиграли теплым кровяным потоком, защекотали дрожащими иголочками ...я улетел.  

И очнулся. Нет никого, один, как перст, одинокий и ненужный никому. Когда это было? Где ты, будоражащая кровь Весна? Где молодость горячего тела, где? Сладкие мечты лелеял я в своих грезах, реально осязая шелковистость нежной женской кожи, лелеял бездумно и безнадежно, втайне надеясь на исполнение своих греховных мыслей. Но нет...  

Угасло желание прилепиться, приклеиться, и что это за несдержанные фантазии, достойные лишь необузданного юнца? Зрелая красота зрелой женщины кисти Рубенса – мой новый идеал! Томное кокетливое движение женской руки исполнено ленивой грации, ни одного лишнего движения: летний зной парит так, что пошевелись чуть сильней, и последние капли влаги покинут твое тело, струясь соленым потом. О, ужас, моя весенняя интимная легкая прилипчивость сменяется сухостью обжигающего прикасания. Оно длится всего одно мгновение, неуловимое и незаметное со стороны, но какой приток чувств, бурных эмоций оно вызывает: женщина в летнем сарафанчике смотрит по сторонам, выглядывая, кто это так поразил ее, пронзил ее, заметил ее.... Я оживаю, стремлюсь показаться ей на глаза, но она огорченно проходит мимо. Нерешительность сгубила мои мечты, и я не решаюсь догнать, повторить обжигающее касание.  

Я остаюсь. Я довольствуюсь малым, я взял от лета все, что мог бы взять, и отдал больше того, что мог бы отдать.  

Осень на дворе. Осень, осень, что же ты студишь кровь в моих жилах, морозишь их ледяной утренней росой, что ты ветром грустишь по ночам, холодным дождем стекаешь с моих плеч? Осень человека, осень природы: промчалось всё, растворилось, не созрело. Не нашлось никого, кто оценил бы мою весеннюю свежесть, летнюю теплоту, не нашлось... Осталось лишь успокоиться, застыть, заснуть, но...  

Женщина! Снова женщина идет мимо. Боже, какое счастье! Она смотрит на меня, она восхищается мной тогда, когда исчезли проблески надежды, она гладит меня, она – Солнце!  

Женщина заворожено стояла под кленом и бережно ловила падающие бронзово-желтые листья. Единственный ярко-красный резной листочек приземлился ей на ладонь, и она, нежно разгладив его, подняла на свет, разглядывая через тонкие прожилки осеннее нежаркое солнце.  

Как умеют любить в Одессе. 

Борис Сподынюк. 

Рассказ. 

«Не, шоб я так жила, а наш Витёк, таки, самый красивый!» – сказала Софья Исааковна, провожая глазами из окна второго этажа веранды, идущего через двор моего друга Виктора Ташковского, высокого, стройного и обалденно красивого потомка шляхтичей, чьи предки обосновались в Одессе, на Молдаванке лет сто назад. 

Витёк был страстным любителем женщин. Своё основное кредо он взял из старого одесского анекдота про чукчу, который стоя на льдине, чистит от кожуры апельсин. Несколько других представителей этой славной северной национальности смотрят на то, как он снимает кожуру, ощущают этот неповторимый цитрусовый запах. А когда он впился зубами в мякоть этого тропического фрукта, не разбирая его на дольки, и по его руке потёк апельсиновый сок, то один из зрителей не выдержал и спросил вкусно ли это. Чукча ответил, что это очень вкусно. 

« А как вкусно, как оленина или как струганина?» – посыпались вопросы из толпы зрителей. 

« Ну, почти так, как любить женщину, – ответил чукча с чавканьем и слизыванием сока с руки, – но любить женщину, все же, слаще» 

Вот и наш Витёк для себя определил, что нет в мире ничего слаще, чем любить женщину. А поскольку его постоянно тянуло на сладкое, то он, практически, постоянно находился в процессе удовлетворения своей тяги к сладкому. А есть он мог без перерывов и любил это блюдо, как секретарь парткома из старого одесского анекдота. Я Вам напомню этот анекдот.  

Директор крупного завода, однажды утром, придя на работу, только собрался заняться делами, как в кабинет вошла его секретарь и сказала, что к нему на приём просится какая-то странная женщина. Директор был по характеру человек воспитанный и старался женщинам во всём помогать. 

Просите, – сказал он. В кабинет вошла бледная, измождённая, еле передвигая ноги, молодая женщина. 

Директор встал, проводил её к креслу и усадил, вопросительно глядя на неё. 

Она села и представилась: « Я жена вашего секретаря парткома». 

Очень приятно, – заулыбался директор, – чем могу служить? 

– Он что у вас физически не занят? – спросила она с истеричными нотками в голосе 

– Н-н-у наш Пётр Михайлович работник идеологического направления. А в чём, собственно, дело? 

– Посмотрите на меня! Вы видите, до какого состояния он меня довёл. У меня нет ни минуты отдыха ни днём, ни ночью. Утром давай, в обед давай, всю ночь давай и давай. Помогите мне!!! 

– Вы меня поставили в трудное положение. Ваш супруг темпераментный мужчина и я не могу вмешиваться в его личную жизнь, но всё-таки одну спокойную ночь я попробую вам обеспечить. Идите домой и отдыхайте. 

Только она вышла из кабинета как он, нажав кнопку селектора, пригласил к себе секретаря парткома. 

– Петр Михайлович, там к кочегарке прибыл вагон кирпича, – без предисловий обратился директор к секретарю парткома, – его необходимо разгрузить и перенести к первому цеху, метров триста от кочегарки. Займитесь этим вопросом. 

-Хорошо товарищ директор, я сейчас по три человека сниму в каждом цеху…. 

– Нет, нет! Никого из рабочих трогать не нужно. Вы лично решите эту задачу. Этого требует настоящий момент и партия. 

Секретарь парткома молча вышел из кабинета директории и подойдя к вагону с кирпичом начал его перетаскивать из вагона к цеху. 

Короче, домой он пришёл под утро, грязный, еле живой от усталости подошёл к своей двери и позвонил. Дверь открыла его жена и увидав его в таком состоянии всплеснула руками и затараторила: «Петенька, где же ты так навкалывался, я тебе, сейчас, свеженького борща, вареничков…» 

– Какой борщ, какие вареники, – еле ворочая языком произнёс её муж, – марш в постель займёмся любовью, а потом спать, спать, спать! 

Наш Витёк как герой этого анекдота был готов заниматься любовью всегда, вне зависимости от имеющихся возможностей. 

В один прекрасный день мы сидели на лавочке у Кирхи, это как раз там, где улица имени Великого Российского императора Петра первого пересекается с улицей Нежинской, мимо нас прошла, походкой королевы, высокая, стройная молодая женщина. У неё были волосы цвета созревшей пшеницы, они блестели, как золото под лучами солнца и были уложены в замысловатую прическу с небрежно свисающими у висков двумя локонами страсти. Фигура у неё была изумительная, начиная с лебединой шеи, на которой она, гордо, несла свою голову с красивейшим лицом, переходящую в покатые плечи и высокую грудь четвёртого размера. 

Осиная талия подчёркивала солидную нижнюю часть тела, которая уверенно себя чувствовала на её стройных ножках, обутых в бежевые босоножки, сексуально переплетающих кожаными ленточками её маленькие ступни, с покрашенными ярко-красным лаком ноготочками на пальчиках.  

А как она шла? Если бы вы видели, как она шла? Каблучки её босоножек отбивали только известный её телу ритм, эта была не походка, а танец. Нет, даже, не танец – это был гимн её тела, гимн её молодости, гимн тем скрытым страстям, бушевавшим в её теле, которые мгновенно почувствовал Витёк. 

Он вскочил с лавочки не договорив слово и не доев, свежую сайку, устремился за ней. Я услыхал удаляющееся его бормотание: «Феноменально, размер четвёртый и стоит, а походка, а тело……» 

Встретил я Виктора спустя неделю, выглядел он как именинник. Внутри у него пылал какой-то огонь, на лице не пропадало выражение счастья и довольства. Было видно, что он хочет, чтобы я его спросил о ней. 

Я сделал безразличное лицо и как бы нехотя спросил: «Ну, что удалось закадрить?» 

Удалось!? Легко сказать, удалось. Я бегал вокруг неё как Ицыкова сучка, пел как кот Боюн. Я трепался ей о космосе, видах на урожай в Одесской области, читал ей стихи. 

Она была холодна как лёд, и когда я, уже, собирался сдаваться на милость победителя, она поплыла. И знаешь на чём её проняло? – Витёк сделал загадочное лицо. 

Н-ну не имею не малейшего понятия, – промычал я. 

На Лермонтове. Да,да! На стихе Михаила Лермонтова «И скучно и грустно и некому руку подать….» 

Ну, а что дальше ? – спросил я, уже, заинтересованно, – кто она и сколько ей лет? 

Давай сядем где-нибудь, – предложил Витёк, – ты никуда не торопишься? 

Пошли на бульвар, до него квартал, там и присядем, – ответил я, всё более заинтересовываясь. Дошли довольно быстро, Витёк не шёл, а буквально бежал. Выбрали скамеечку в самом безлюдном конце бульвара, невдалеке от дворца Воронцова. 

Только сели Витёк тут же продолжил: «Зовут её Илона, ей двадцать семь лет. Живёт она с мужем на Нежинской между Тираспольской и Преображенской. Муж старше её на пятнадцать лет, представляешь? Он польский еврей. Зовут его Исаак Сигизмундович. Он на Садовой держит будку по ремонту обуви. В общем, из её рассказов я выяснил, что живут они патриархально. А она полячка и в ней столько огня, что, по-видимому, у её мужа не хватает жидкости в брандспойте, чтобы его погасить. Короче, она согласилась на свидание со мной у себя дома. Завтра, как только муж уйдёт, она меня ждёт. Я, тихонечко, проскользну к ней и, никто меня не заметит. Она сказала, что это безопасно, так как он никогда не закрывает свою будку раньше шести вечера. Ни в какие другие места, как–то квартира товарища, гостиница, пляж, кусты и т.п. затащить её мне не удалось». 

Я пожелал Витьку удачи, и мы расстались. Жил я на первой станции Большого Фонтана и, пользуясь тем, что погода была на удивление хороша, решил пройтись до дома пешком. Шел я и потихоньку обдумывал рассказ Виктора. Что-то меня в нём насторожило, а, что это было, понял, только, когда пришел домой. А насторожило меня одна его фраза о том, что он тихонечко к ней проскользнёт и его никто не заметит. И я тут же вспомнил анекдот об Одесском дворе, в котором одна соседка спрашивает другую: «Галя, а у вас, что был пожар? 

А с чего это вы взяли? – отвечает Галя. 

Так от вас утром пожарник выходил, – гнула своё соседка. 

От вас вчера полковник вышел, и тоже утром, но у меня даже мысли не было, что война началась, – разъяснила свою позицию Галя. 

Я хотел предупредить Витька об этой опасности, но телефона у него дома не было, а когда я звонил ему на работу, то застать его не мог. Я попытался связаться с ним через секретаря его шефа, но та непререкаемо, каждый раз, заявляла, что Виктор Брониславович на объекте. Если бы она знала, как она была права. Витёк каждый день был на «объекте», причём «объект» был настолько страстный, что в пылу страсти при достижении высшей её точки «объект» так кричал, с таким торжеством в голосе, что удовольствие получали не только любовники, но и все соседи во дворе. Они зауважали Витька, признав в нём настоящего мужчину. 

А у Витька с Илоной роман развивался с бешеной скоростью, Илона души в Витьке не чаяла. Как только утром Исаак Сигизмундович поворачивал за угол Тираспольской, Витёк заходил во двор. «Случайно» встретившие его соседи с улыбкой, доброжелательно здоровались с ним, как со своим. Они собирались на втором этаже веранды в противоположном углу от окон квартиры, в которой Илона принимала Витька. 

Там они обменивались комментариями и высказывали своё суждения об Илоне и Викторе, как только Илона начинала кричать. 

Обычно, в старых Одесских двориках, удобства для жителей находились в углу двора, но жильцы этого двора были, в целом, культурным народом. Они потеснились, перепланировали помещения и выделили двухэтажный блок, в котором установили унитаз и построили душевую кабинку. Так, что в этом доме и на первом и на втором этаже было по туалетной комнате с выходом на веранду. 

Однажды, когда Витёк только начал трудиться по доведению Илоны и себя до высшей степени блаженства, в дверь раздался вежливый, но настойчивый стук. Чертыхнувшись мысленно, Витёк поцеловал Илону, натянул трусы и пошёл открывать дверь. На веранде напротив дверей стоял один из соседей. 

– Я дико извиняюсь, – сказал он прижимая руку к сердцу, – но вам с Илоночкой грозят большие неприятности. Во двор вошёл муж Илоночки и подходит к лестнице на веранду. Я таки, очень, извиняюсь, но вам молодой человек нужно очень поторопиться, шоб я так жил, и выходить через окно. 

Он повернулся и спокойно пошёл в противоположный конец веранды. Витёк, как был в трусах, пробежал мимо Илоны, которая начала вылезать из постели и, поцеловав её, вылез из окна. Его босая нога нащупала выступ на стене, который опоясывал дом. Распластавшись и прижавшись к стене, по этому выступу, он дошёл до окна туалетной комнаты, которое к счастью Витька было открыто. Он запрыгнул в туалетную комнату и, приоткрыв двери, ждал когда Исаак Сигизмундович войдёт в квартиру. Как только он вошёл, Витёк бросился к лестнице и вихрем скатился на первый этаж веранды. Но был остановлен доброжелательным женским голосом: «Молодой человек, как же ви сможете уйти, совсем, в неглижах? 

Ви же, такой мужчина! Наша Илоночка семь лет замужем и она никогда так не кричала, как она кричит с вами. Ви же, гроссмейстер любви. Боже, как ви любите нашу Илоночку, дай вам бог здоровья. Постойте минуточку, я вам что-нибудь подберу. У меня кое что осталось от покойного мужа. Меня, кстати, зовут Софья Исааковна. Пройдёмте до меня, не стесняйтесь». 

Она открыла дверь своей квартиры, и Витёк вошёл внутрь. Там стоял пацанёнок лет десяти. 

Это мой внучёк, зовут его Марик, – представила Софья Исааковна пацана, который, с любопытством, рассматривал Виктора. 

Софья Исааковна подошла к шкафу и начала перебирать какие-то вещи. Наконец-то она нашла спортивные трико с вытянутыми коленками и протянула его Виктору. 

По-моему это должно подойти, – с сомнением в голосе сказала она, – но всё равно лучше, чем без штанов. Витек уже собрался натянуть на себя это трико, как Марик показал бабушке что-то за окном. А за окном валялись брюки Витька и его туфли. Видимо Илона выбрала момент и выбросила вещи Виктора в окно. 

Марик, деточка, а ну сбегай на ту сторону дома и принеси дяде его вещи, – скомандовала Софья Исааковна. Пацан кинулся исполнять приказ. 

Ви себе, даже, не представляете, как ми за вас волновались, – продолжала Софья Исааковна, – ми, каждый раз как ви приходили к нашей Илоночке, выставляли часовых, чтобы предупредили, как сегодня. В это время в квартиру вошёл Марик и принёс Витины брюки и туфли, не хватало рубашки, носков и майки. 

Марик, сбегай к тёте Зине, соседке тёти Илоны и попроси её прийти ко мне, – продолжала распоряжаться бабушка и обращаясь к Виктору разъяснила свои действия, – нужно узнать все ли хорошо у Илонки. Будем надеяться, что Исаак ничего не заметил. 

Тут в дверь постучали, и вошла соседка Илоны, Зина. Увидав Виктора, она аж засветилась от радости и тут же предложила ему рубашку, которая по её словам подойдет Вите и будет как влитая. Поинтересовалась, не голоден ли он и предложила его накормить. 

При этом она так смотрела на Витька, что ничего говорить было и не нужно. Софья Исааковна заметила этот нездоровый интерес Зины к Витьку и погнала ту за рубашкой. Пока соседка ходила за рубашкой, она скормила Виктору три пирожка с луком и яйцом. 

Вскоре Зина вернулась с рубашкой, которая, действительно, сидела на Викторе как влитая, и его, экипированного таким образом, накормленного пирожками, под охраной двух женщин и одного пацана провели до ворот двора и смотрели ему вслед, пока он не скрылся за поворотом на улицу Преображенскую. Потом Софья Исааковна обняла Зину и тихонько, чтобы не слышал Марик, сказала: «Ох, и счастливая наша Илонка, всё-таки нашла себе настоящего мужика и узнала шо это такое, – ЛЮБОВЬ. 

Шоб я так жила!» 

Конец. 

Борис Сподынюк 

Одесский Казанова. 

Рассказ. 

Впервые я познакомился с ним, когда мы жили в Котовске, провинциальном городишке Одесской области. Мой отец командовал там гарнизоном. А моя старшая сестра, год назад поступившая в Одесский медицинский институт, привезла его, во время летних каникул, знакомиться с родителями, как со своим женихом и будущим мужем. Мне, в то время, было одиннадцать лет и, я перешёл в пятый класс общеобразовательной школы. Родители готовились к его визиту основательно. Со мной была проведена назидательная беседа о моём поведении во время визита. Отец строжайшим образом предупредил, чтобы я не болтал лишнего, не мешал сестре оставаться с ним наедине, не рассказывал о своих пацанских подвигах. Короче, я должен был, как можно меньше попадаться им на глаза. Но меня вся эта суета раззадорила и у меня, аж, зудело, так мне было интересно. 

И вот, наконец-то, они прибыли. Отец поехал встречать их на вокзал на своей служебной машине, это была «Победа» светло-серого цвета. Я ошивался около дома и ни на одно предложение своих друзей куда-то уйти не откликнулся. Я, даже, отказался ехать на велосипедах в ближайшую деревню Любомирку купаться в имеющемся там бассейне, который к июлю зарастал ряской и имел из-за большого количества утонувших в нём плохую репутацию у мальчишек. Но с каким уважением смотрели местные девчонки, когда ты небрежно, как о чём-то обыкновенном, сообщал им, что сегодня купался в Любомирском бассейне. 

Но я от всего отказался и ожидал их, слоняясь у самого дома. И когда папина «Победа» подъехала к дому и из неё вышли отец, сестра и незнакомый высокий парень с черными усиками, прямыми, чёрными, как воронье крыло волосами зачёсанными назад, карими глазами под густыми чёрными бровями и с высоким лбом. У него были широкие плечи, длинные ноги. Руки у него были сильные. Его рубашка с короткими рукавами открывала мощные бицепсы, которые плавно перекатывались под его смуглой, гладкой кожей. Он вскинул на плечо большую сумку, взял в руки Томкин чемоданчик. Сестра взяла меня за руку и, мы вошли в дом. Дома состоялось представление его нам. Его звали Альфред. Меня очень удивило его имя, особенно когда он сказал что его можно называть просто Фред. Он мне нравился всё больше, что-то в нём было не такое, как у парней которые ходили к сестре когда она училась в десятом классе. И, только потом, я понял в чём дело. Оказалось, что его покойная мама была узбечка. И стало ясно, откуда у него смуглая кожа и этот блеск в глазах. Восточный темперамент сочился из каждой его клетки, проявлял себя в каждом движении его тела. Его движения были плавны и целеустремлённы и я, сопливый пацан, с удивлением замечал какими глазами на него смотрит сестра, и, даже, у мамы, при взгляде на него, появлялся этот непонятный блеск в глазах. Но значение всего этого я понял спустя лет семь. А сейчас Альфред, с удовольствием, мне рассказывал о том, чем он увлекается, приобщил меня к радиолюбительству. А я его к велосипеду, и когда сестра была занята с мамой какими-то делами, мы с ним объехали на велосипедах все классные места в Котовске и его окрестностях. Мы с ним подружились, и эта дружба продолжалась и продолжается до сих пор. Даже, после того как Альфред разошёлся с моей сестрой, мы с ним сохранили хорошие дружеские отношения. Он, всегда, был нацелен на помощь и, всегда, считал меня, а потом и мою семью своими родственниками. 

Осенью Альфред и моя сестра зарегистрировали свой брак, сыграли скромную студенческую свадьбу и сняли комнату без отопления на даче в районе тринадцатой станции Большого фонтана. Альфред учился, так же, в медицинском институте Отец посетил их в декабре и когда увидал, что вода в кружечке в комнате замёрзла, он понял, что нужно принимать экстренные меры. Он связался с двумя, тремя своими фронтовыми друзьями, работавшими в Министерстве обороны, и к февралю месяцу мы переехали в Одессу. Отец получил должность начальника штаба воздушной армии и звание генерал-майора и, что более всего было удачно, так это квартиру. Правда, по сравнению с квартирой в Котовске, эта была гораздо меньше, но в ней поместились все. Мама, папа, Альфред, сестра и я. Жили в тесноте, но не в обиде. Сестра была, уже, беременна и в ноябре появился мой племянник. Был он слабеньким и болезненным младенцем, и сестра всё время отдавала ему. Соответственно, Альфред был обделён вниманием. И, что естественно, при наличии восточного темперамента и трущихся рядом молодых студенток – медичек, всё умеющих и всё знающих, плюс ночные дежурства в больницах на практике, где молоденькие медицинские сестрички сами бросались на красавца мужчину. Приплюсуйте сюда отсутствие внимания жены, которая, тоже, и училась, и ходила на ночные дежурства, сдавала экзамены, занималась ребёнком – всё это и привело к тому, что Альфред начал пробовать, одну за другой, окружавший его женский медицинский персонал. А, поскольку, был он человеком добросовестным и все, за что брался делал основательно, то вскоре во всём Облздраве, среди женской части его работниц, о нём начали ходить легенды. И некоторые, особо эксцентричные особы, желали лично убедиться в правдивости ходящих легенд и предпринимали нешуточные меры, чтобы заполучить Альфреда в свою постель, хотя бы на один раз. 

Альфред убедился в правильности мнения, что чем чаще занимаешься какой-то деятельностью, тем лучше у тебя это получается. И если женщина, добивающаяся его, ему нравилась, то он никогда ей не отказывал. И каждый последующий раз у него получался классом выше, чем предыдущий. 

Поскольку Одесса, все же, не такой крупный город как Москва, Токио или Париж и истина, что шила в мешке не утаишь, актуальна, а доброжелателей в нашей жизни предостаточно, наступил момент, когда сестре рассказали о подвигах её мужа на стороне. 

Она долго не верила этому, Альфред достиг высшей квалификации, он стал Гуру в этом вопросе, поэтому врал сестрёнке лихо и правдоподобно. Но один случай свидетелем, которого стали отец с мамой открыли сестре её глаза. 

У отца была родная сестра Анна. Она жила в Краснодаре и имела дочь Ларису, которая была на два года моложе моей сестры. Она училась в институте народного хозяйства заочно, но на сессию обязана была приезжать в Одессу и сдавать экзамены, глядя в глаза преподавателям. Тётя Аня попросила разрешения у отца, чтобы Лора пожила у нас на время сдачи экзаменов. Отец дал добро, и Лариска приехала к нам. Меня переселили на диван в прихожей, Лоре предоставили моё место. И мы зажили большой семьёй, нас было семеро. Мама с утра до вечера занималась уборкой, готовкой еды на весь кагал. В какой-то день Тамара ушла на дежурство, я до вечера с друзьями на море, папа с мамой поехали на Одесскую толкучку. Им, что-то нужно было купить. Дома остались только Альфред и Лариска. Но перед посадкой в автобус мама себя почувствовала плохо и отец отменил поездку. Они вернулись домой раньше, чем их ожидали. Когда они открыли дверь, то увидали голую Лариску с задранными ногами рыдающую от восторга под Альфредом. 

Отец был человек крутой и без комплексов, поэтому и Альфред и Лариска вылетели из квартиры слегка одетые (оба в одном презервативе) и на пару метров впереди своего визга. 

Когда сестра вернулась с дежурства, отец закрылся с ней, и они долго о чём-то говорили. Затем отец написал своей сестре Ане, она, приехав через пару дней и отыскав Лариску, отхлестала её по щекам до синюшного цвета последних. 

Сестра подала на развод, и они с Альфредом разошлись Сестра ни видеть, ни говорить с Альфредом не хотела. У неё, так же, как у отца характер был крутой. Я же продолжал встречаться с Альфредом. Мы с ним до всех этих событий начали собирать акваланг, сделали самодельные маски и ласты и начали нырять под воду. Все самодельное было неказисто, но работало отлично. Единственная трудность была в забивании баллонов воздухом. Нужно было найти компрессор, который бы развивал давление в сто пятьдесят атмосфер. Альфред нашёл такой на Одесском судоремонтном заводе. Опустившись с аквалангом всего на метров шесть и увидав, впервые в жизни, подводный мир, я просто обалдел от этой красоты. Мы с Альфредом встречались раз в неделю и делили акваланг на двоих. Один баллон мне, один ему. Мне было семнадцать лет я заканчивал техникум и, уже, встречался с девицами. Ну и как-то пожаловался Альфреду, что одна девица, после первой встречи со мной, не хочет больше со мной встречаться. 

И тут же, на пляже, греясь на солнышке после погружения, я получил первый мастер класс. Альфред провёл со мной теоретические занятия, в которых рассказал мне о некоторых особенностях женского организма, об эрогенных зонах, о технике секса и как довести женщину до мощного оргазма, оставаясь самому боеспособным. Он говорил, что если ты в постели с женщиной, её нужно любить в этот момент и говорить ей ласковые слова искренне. Женщины очень чутко чувствуют фальшь, так как сами любят ушами. Много полезного рассказал мне Альфред. Затем мы перешли с ним к практическим занятиям.  

Там же, на пляже закадрили двух девушек в возрасте не старше двадцати пяти лет. Пригласили их на дачу, которую снимал Альфред в ожидании кооперативной квартиры, которую он купил. Купили хорошего вина, свежих овощей, фруктов и устроили массовое выступление. Я, как юнга очень старался и применил буквально всё, что Альфред преподал мне в своём мастер классе. Эффект был просто потрясающий. Моя визави, получив по полной программе мастер класса три оргазма подряд, рыдала от восторга. Прижав меня к себе и слизывая слёзы с губ, она призналась, что за четыре года замужества она первый раз испытала такое наслаждение. А я, памятуя наставления Альфреда, продолжал ласкать её, говорить ей разные ласковые словечки. Она же, слушая весь этот любовный набор, заводилась сама и заводила меня и мы, снова, ринулись друг в друга, ничего и никого не стесняясь, раскрепостившись до предела, достигли вершины наслаждения. Глаза её раскрылись широко, зрачки закатились под веки. Её тело сотрясал озноб. Но я продолжал поглаживать её грудь, целовал её шею соски на грудях ложбинку между ними. Мои ладони гладили её тело, бёдра, спину и её возбуждение потихоньку ослабевало и она, со счастливой улыбкой, задремала, цепко держа меня своими ручками. Как только она заснула покрепче, я тихонько освободился и натянув халат вышел на перекур. Минут через пять из дома в сад вышел Альфред вместе со своей дамой, которая смотрела на него как на бога. 

Ну, как практическое занятие, – спросил его я. 

У тебя, на крепкую троечку, – ответил Альфред с улыбкой, – я всё слыхал и, потом, мы с тобой поработаем над ошибками. Но потенциал у тебя богатый и ты младше меня на семь лет. Поэтому по достижению моего возраста, ты будешь классом выше. Я в тебя верю. 

Благодарю тебя за науку, Гуру, – искренне произнёс я. 

Не стоит благодарности. Это был мой долг. Ведь мы же родственники, – доброжелательно ответил Фред. 

До сентября Альфред провел со мной ещё три практических занятия, разобрав ошибки после каждого. Затем, у меня начались занятия в техникуме, я начал писать дипломную работу и мы, практически, не встречались. 

После защиты дипломной работы я и ещё несколько моих друзей поехали в Ленинград посмотреть достопримечательности, погулять по Эрмитажу. Там познакомились с девушками из Иркутска и я, в очередной раз убедился, как правильно меня настроил в отношениях с женщинами наш Одесский Казанова – Альфред. 

Прошло, ещё, несколько лет и Альфред женился, у него сейчас трое детей. Первый мой племянник, вторая у него – дочь и третий – опять сын. Он кандидат медицинских наук, специализируется в той области медицины, которая ближе к мужику. Большое количество Одесских мужчин благодарно ему за то, что могут заходить к жене с гордо поднятой головой. Он сделал много операций и спас много жизней. Но больше всех его обожают женщины. Когда в компании заходит разговор об Альфреде у всех женщин, знавших его, в глазах появляется мечтательное выражение, они вздыхают и начинают восторгаться ним. 

Ах, какой доктор! Боже! Какой специалист! Какой он умный и весёлый человек! 

И так далее и тому подобное. 

Мы с ним в последнее время встречаемся очень редко, исключительно по делу. 

Я достиг возраста, в котором наш земляк Миша Жванецкий советует уходить из большого секса и начинать тренировать молодёжь, и в большинстве случаев он прав. Но не тогда, когда речь идет об Альфреде. 

Недавно встретился со своей приятельницей, бывшей сотрудницей, которая на двадцать пять лет моложе меня, следовательно, Альфред старше её на тридцать два года. Мы разговорились, и она спросила, знаю ли я Альфреда. Я сказал, что он бывший муж моей сестры и бывший родственник. Мы с ним в дружеских отношениях. 

Ах! Какой он прекрасный мужчина!!! – произнесла моя приятельница и, в её глазах появился то выражение, которое было у всех женщин бывших с Альфредом. И я понял, Альфред всё тот же, что и был. Остаётся только сказать: «Да здравствует Альфред! Да здравствует Одесский Казанова!» 

Конец. 

Победа! Это магическое слово,как факел, маячило перед нашими родителями четыре года. Не было у них юности, был страшный и каторжный труд на фронте и в тылу.Вот они -ветераны войны, старенькие 80- летние старики и старухи,немощные,парализованные, подслеповатые.Но это они отстояли нашу страну от захватчиков,это они сокрушили непобедимую до того коричневую чуму фашизма. Это они остались лежать молодыми в окопах,это они,полуголодные,полунищие, построили для нас самую страну, первой вышедшей в космос. 

И мы будем помнить всегда, что наши родители -поколение победителей. 

Это они... 

Так поклонимся им в пояс за счастье жить в мирной стране.