Пленительное время года  

Ах, боже мой, насколько пленительно это время года! Чувства мои расцветают до благоухающего букета и расширяются до необъятного горизонта. Я готов любить всех, влюбляться безоглядно и до умопомрачения. Верная примета – как приходит весна, у меня появляется восторженное настроение, хочется приволокнуться за молоденькой девушкой, нежно погладить ей щечку, пощекотать по шейке там, где воротник платья касается упругой девичьей кожи. Незабываемые ощущения касания, разве можно их отбросить? А, если ветром чуть всколыхнет мягкую полупрозрачную материю, то блаженное состояние счастья не покидает меня весь день. Одна беда, молодые девушки не всегда любят, когда к ним клеятся. Ничего, ничего – мимо меня спешат женщины разных возрастов, наверняка найдется та, что обратит внимание. Ничего не поделаешь с моим характером, я не виноват, что экстравагантные способы знакомства напрямую зависят от времени года.  

Весной мне хочется влюбляться, настолько я переполнен желанием раскрыться, заявить о себе, что первое неосознанное действие при виде женщин, первая моя мысль:  

-Женщины! Что Вы так спешите! Обратите на меня внимание! Я тотчас прижмусь к Вам в зеленом буйстве весенних чувств, взбудоражу вашу кровь... Ах, скоро Вы меня покинете, я не успел полностью прильнуть к вашей мягкой доверчивой руке там, где Вы меньше всего этого ожидали – в кармане. Мое желание не было навязчиво- грубым, но, пытаясь спрятаться от порыва холодного ветра, Ваша рука поспешила в убежище теплого кармана, и я, влекомый траекторией Вашей руки, прокрался незаметно вслед. О, сладостный миг тайного касания: мои капилляры заиграли теплым кровяным потоком, защекотали дрожащими иголочками ...я улетел.  

И очнулся. Нет никого, один, как перст, одинокий и ненужный никому. Когда это было? Где ты, будоражащая кровь Весна? Где молодость горячего тела, где? Сладкие мечты лелеял я в своих грезах, реально осязая шелковистость нежной женской кожи, лелеял бездумно и безнадежно, втайне надеясь на исполнение своих греховных мыслей. Но нет...  

Угасло желание прилепиться, приклеиться, и что это за несдержанные фантазии, достойные лишь необузданного юнца? Зрелая красота зрелой женщины кисти Рубенса – мой новый идеал! Томное кокетливое движение женской руки исполнено ленивой грации, ни одного лишнего движения: летний зной парит так, что пошевелись чуть сильней, и последние капли влаги покинут твое тело, струясь соленым потом. О, ужас, моя весенняя интимная легкая прилипчивость сменяется сухостью обжигающего прикасания. Оно длится всего одно мгновение, неуловимое и незаметное со стороны, но какой приток чувств, бурных эмоций оно вызывает: женщина в летнем сарафанчике смотрит по сторонам, выглядывая, кто это так поразил ее, пронзил ее, заметил ее.... Я оживаю, стремлюсь показаться ей на глаза, но она огорченно проходит мимо. Нерешительность сгубила мои мечты, и я не решаюсь догнать, повторить обжигающее касание.  

Я остаюсь. Я довольствуюсь малым, я взял от лета все, что мог бы взять, и отдал больше того, что мог бы отдать.  

Осень на дворе. Осень, осень, что же ты студишь кровь в моих жилах, морозишь их ледяной утренней росой, что ты ветром грустишь по ночам, холодным дождем стекаешь с моих плеч? Осень человека, осень природы: промчалось всё, растворилось, не созрело. Не нашлось никого, кто оценил бы мою весеннюю свежесть, летнюю теплоту, не нашлось... Осталось лишь успокоиться, застыть, заснуть, но...  

Женщина! Снова женщина идет мимо. Боже, какое счастье! Она смотрит на меня, она восхищается мной тогда, когда исчезли проблески надежды, она гладит меня, она – Солнце!  

Женщина заворожено стояла под кленом и бережно ловила падающие бронзово-желтые листья. Единственный ярко-красный резной листочек приземлился ей на ладонь, и она, нежно разгладив его, подняла на свет, разглядывая через тонкие прожилки осеннее нежаркое солнце.  

Как умеют любить в Одессе. 

Борис Сподынюк. 

Рассказ. 

«Не, шоб я так жила, а наш Витёк, таки, самый красивый!» – сказала Софья Исааковна, провожая глазами из окна второго этажа веранды, идущего через двор моего друга Виктора Ташковского, высокого, стройного и обалденно красивого потомка шляхтичей, чьи предки обосновались в Одессе, на Молдаванке лет сто назад. 

Витёк был страстным любителем женщин. Своё основное кредо он взял из старого одесского анекдота про чукчу, который стоя на льдине, чистит от кожуры апельсин. Несколько других представителей этой славной северной национальности смотрят на то, как он снимает кожуру, ощущают этот неповторимый цитрусовый запах. А когда он впился зубами в мякоть этого тропического фрукта, не разбирая его на дольки, и по его руке потёк апельсиновый сок, то один из зрителей не выдержал и спросил вкусно ли это. Чукча ответил, что это очень вкусно. 

« А как вкусно, как оленина или как струганина?» – посыпались вопросы из толпы зрителей. 

« Ну, почти так, как любить женщину, – ответил чукча с чавканьем и слизыванием сока с руки, – но любить женщину, все же, слаще» 

Вот и наш Витёк для себя определил, что нет в мире ничего слаще, чем любить женщину. А поскольку его постоянно тянуло на сладкое, то он, практически, постоянно находился в процессе удовлетворения своей тяги к сладкому. А есть он мог без перерывов и любил это блюдо, как секретарь парткома из старого одесского анекдота. Я Вам напомню этот анекдот.  

Директор крупного завода, однажды утром, придя на работу, только собрался заняться делами, как в кабинет вошла его секретарь и сказала, что к нему на приём просится какая-то странная женщина. Директор был по характеру человек воспитанный и старался женщинам во всём помогать. 

Просите, – сказал он. В кабинет вошла бледная, измождённая, еле передвигая ноги, молодая женщина. 

Директор встал, проводил её к креслу и усадил, вопросительно глядя на неё. 

Она села и представилась: « Я жена вашего секретаря парткома». 

Очень приятно, – заулыбался директор, – чем могу служить? 

– Он что у вас физически не занят? – спросила она с истеричными нотками в голосе 

– Н-н-у наш Пётр Михайлович работник идеологического направления. А в чём, собственно, дело? 

– Посмотрите на меня! Вы видите, до какого состояния он меня довёл. У меня нет ни минуты отдыха ни днём, ни ночью. Утром давай, в обед давай, всю ночь давай и давай. Помогите мне!!! 

– Вы меня поставили в трудное положение. Ваш супруг темпераментный мужчина и я не могу вмешиваться в его личную жизнь, но всё-таки одну спокойную ночь я попробую вам обеспечить. Идите домой и отдыхайте. 

Только она вышла из кабинета как он, нажав кнопку селектора, пригласил к себе секретаря парткома. 

– Петр Михайлович, там к кочегарке прибыл вагон кирпича, – без предисловий обратился директор к секретарю парткома, – его необходимо разгрузить и перенести к первому цеху, метров триста от кочегарки. Займитесь этим вопросом. 

-Хорошо товарищ директор, я сейчас по три человека сниму в каждом цеху…. 

– Нет, нет! Никого из рабочих трогать не нужно. Вы лично решите эту задачу. Этого требует настоящий момент и партия. 

Секретарь парткома молча вышел из кабинета директории и подойдя к вагону с кирпичом начал его перетаскивать из вагона к цеху. 

Короче, домой он пришёл под утро, грязный, еле живой от усталости подошёл к своей двери и позвонил. Дверь открыла его жена и увидав его в таком состоянии всплеснула руками и затараторила: «Петенька, где же ты так навкалывался, я тебе, сейчас, свеженького борща, вареничков…» 

– Какой борщ, какие вареники, – еле ворочая языком произнёс её муж, – марш в постель займёмся любовью, а потом спать, спать, спать! 

Наш Витёк как герой этого анекдота был готов заниматься любовью всегда, вне зависимости от имеющихся возможностей. 

В один прекрасный день мы сидели на лавочке у Кирхи, это как раз там, где улица имени Великого Российского императора Петра первого пересекается с улицей Нежинской, мимо нас прошла, походкой королевы, высокая, стройная молодая женщина. У неё были волосы цвета созревшей пшеницы, они блестели, как золото под лучами солнца и были уложены в замысловатую прическу с небрежно свисающими у висков двумя локонами страсти. Фигура у неё была изумительная, начиная с лебединой шеи, на которой она, гордо, несла свою голову с красивейшим лицом, переходящую в покатые плечи и высокую грудь четвёртого размера. 

Осиная талия подчёркивала солидную нижнюю часть тела, которая уверенно себя чувствовала на её стройных ножках, обутых в бежевые босоножки, сексуально переплетающих кожаными ленточками её маленькие ступни, с покрашенными ярко-красным лаком ноготочками на пальчиках.  

А как она шла? Если бы вы видели, как она шла? Каблучки её босоножек отбивали только известный её телу ритм, эта была не походка, а танец. Нет, даже, не танец – это был гимн её тела, гимн её молодости, гимн тем скрытым страстям, бушевавшим в её теле, которые мгновенно почувствовал Витёк. 

Он вскочил с лавочки не договорив слово и не доев, свежую сайку, устремился за ней. Я услыхал удаляющееся его бормотание: «Феноменально, размер четвёртый и стоит, а походка, а тело……» 

Встретил я Виктора спустя неделю, выглядел он как именинник. Внутри у него пылал какой-то огонь, на лице не пропадало выражение счастья и довольства. Было видно, что он хочет, чтобы я его спросил о ней. 

Я сделал безразличное лицо и как бы нехотя спросил: «Ну, что удалось закадрить?» 

Удалось!? Легко сказать, удалось. Я бегал вокруг неё как Ицыкова сучка, пел как кот Боюн. Я трепался ей о космосе, видах на урожай в Одесской области, читал ей стихи. 

Она была холодна как лёд, и когда я, уже, собирался сдаваться на милость победителя, она поплыла. И знаешь на чём её проняло? – Витёк сделал загадочное лицо. 

Н-ну не имею не малейшего понятия, – промычал я. 

На Лермонтове. Да,да! На стихе Михаила Лермонтова «И скучно и грустно и некому руку подать….» 

Ну, а что дальше ? – спросил я, уже, заинтересованно, – кто она и сколько ей лет? 

Давай сядем где-нибудь, – предложил Витёк, – ты никуда не торопишься? 

Пошли на бульвар, до него квартал, там и присядем, – ответил я, всё более заинтересовываясь. Дошли довольно быстро, Витёк не шёл, а буквально бежал. Выбрали скамеечку в самом безлюдном конце бульвара, невдалеке от дворца Воронцова. 

Только сели Витёк тут же продолжил: «Зовут её Илона, ей двадцать семь лет. Живёт она с мужем на Нежинской между Тираспольской и Преображенской. Муж старше её на пятнадцать лет, представляешь? Он польский еврей. Зовут его Исаак Сигизмундович. Он на Садовой держит будку по ремонту обуви. В общем, из её рассказов я выяснил, что живут они патриархально. А она полячка и в ней столько огня, что, по-видимому, у её мужа не хватает жидкости в брандспойте, чтобы его погасить. Короче, она согласилась на свидание со мной у себя дома. Завтра, как только муж уйдёт, она меня ждёт. Я, тихонечко, проскользну к ней и, никто меня не заметит. Она сказала, что это безопасно, так как он никогда не закрывает свою будку раньше шести вечера. Ни в какие другие места, как–то квартира товарища, гостиница, пляж, кусты и т.п. затащить её мне не удалось». 

Я пожелал Витьку удачи, и мы расстались. Жил я на первой станции Большого Фонтана и, пользуясь тем, что погода была на удивление хороша, решил пройтись до дома пешком. Шел я и потихоньку обдумывал рассказ Виктора. Что-то меня в нём насторожило, а, что это было, понял, только, когда пришел домой. А насторожило меня одна его фраза о том, что он тихонечко к ней проскользнёт и его никто не заметит. И я тут же вспомнил анекдот об Одесском дворе, в котором одна соседка спрашивает другую: «Галя, а у вас, что был пожар? 

А с чего это вы взяли? – отвечает Галя. 

Так от вас утром пожарник выходил, – гнула своё соседка. 

От вас вчера полковник вышел, и тоже утром, но у меня даже мысли не было, что война началась, – разъяснила свою позицию Галя. 

Я хотел предупредить Витька об этой опасности, но телефона у него дома не было, а когда я звонил ему на работу, то застать его не мог. Я попытался связаться с ним через секретаря его шефа, но та непререкаемо, каждый раз, заявляла, что Виктор Брониславович на объекте. Если бы она знала, как она была права. Витёк каждый день был на «объекте», причём «объект» был настолько страстный, что в пылу страсти при достижении высшей её точки «объект» так кричал, с таким торжеством в голосе, что удовольствие получали не только любовники, но и все соседи во дворе. Они зауважали Витька, признав в нём настоящего мужчину. 

А у Витька с Илоной роман развивался с бешеной скоростью, Илона души в Витьке не чаяла. Как только утром Исаак Сигизмундович поворачивал за угол Тираспольской, Витёк заходил во двор. «Случайно» встретившие его соседи с улыбкой, доброжелательно здоровались с ним, как со своим. Они собирались на втором этаже веранды в противоположном углу от окон квартиры, в которой Илона принимала Витька. 

Там они обменивались комментариями и высказывали своё суждения об Илоне и Викторе, как только Илона начинала кричать. 

Обычно, в старых Одесских двориках, удобства для жителей находились в углу двора, но жильцы этого двора были, в целом, культурным народом. Они потеснились, перепланировали помещения и выделили двухэтажный блок, в котором установили унитаз и построили душевую кабинку. Так, что в этом доме и на первом и на втором этаже было по туалетной комнате с выходом на веранду. 

Однажды, когда Витёк только начал трудиться по доведению Илоны и себя до высшей степени блаженства, в дверь раздался вежливый, но настойчивый стук. Чертыхнувшись мысленно, Витёк поцеловал Илону, натянул трусы и пошёл открывать дверь. На веранде напротив дверей стоял один из соседей. 

– Я дико извиняюсь, – сказал он прижимая руку к сердцу, – но вам с Илоночкой грозят большие неприятности. Во двор вошёл муж Илоночки и подходит к лестнице на веранду. Я таки, очень, извиняюсь, но вам молодой человек нужно очень поторопиться, шоб я так жил, и выходить через окно. 

Он повернулся и спокойно пошёл в противоположный конец веранды. Витёк, как был в трусах, пробежал мимо Илоны, которая начала вылезать из постели и, поцеловав её, вылез из окна. Его босая нога нащупала выступ на стене, который опоясывал дом. Распластавшись и прижавшись к стене, по этому выступу, он дошёл до окна туалетной комнаты, которое к счастью Витька было открыто. Он запрыгнул в туалетную комнату и, приоткрыв двери, ждал когда Исаак Сигизмундович войдёт в квартиру. Как только он вошёл, Витёк бросился к лестнице и вихрем скатился на первый этаж веранды. Но был остановлен доброжелательным женским голосом: «Молодой человек, как же ви сможете уйти, совсем, в неглижах? 

Ви же, такой мужчина! Наша Илоночка семь лет замужем и она никогда так не кричала, как она кричит с вами. Ви же, гроссмейстер любви. Боже, как ви любите нашу Илоночку, дай вам бог здоровья. Постойте минуточку, я вам что-нибудь подберу. У меня кое что осталось от покойного мужа. Меня, кстати, зовут Софья Исааковна. Пройдёмте до меня, не стесняйтесь». 

Она открыла дверь своей квартиры, и Витёк вошёл внутрь. Там стоял пацанёнок лет десяти. 

Это мой внучёк, зовут его Марик, – представила Софья Исааковна пацана, который, с любопытством, рассматривал Виктора. 

Софья Исааковна подошла к шкафу и начала перебирать какие-то вещи. Наконец-то она нашла спортивные трико с вытянутыми коленками и протянула его Виктору. 

По-моему это должно подойти, – с сомнением в голосе сказала она, – но всё равно лучше, чем без штанов. Витек уже собрался натянуть на себя это трико, как Марик показал бабушке что-то за окном. А за окном валялись брюки Витька и его туфли. Видимо Илона выбрала момент и выбросила вещи Виктора в окно. 

Марик, деточка, а ну сбегай на ту сторону дома и принеси дяде его вещи, – скомандовала Софья Исааковна. Пацан кинулся исполнять приказ. 

Ви себе, даже, не представляете, как ми за вас волновались, – продолжала Софья Исааковна, – ми, каждый раз как ви приходили к нашей Илоночке, выставляли часовых, чтобы предупредили, как сегодня. В это время в квартиру вошёл Марик и принёс Витины брюки и туфли, не хватало рубашки, носков и майки. 

Марик, сбегай к тёте Зине, соседке тёти Илоны и попроси её прийти ко мне, – продолжала распоряжаться бабушка и обращаясь к Виктору разъяснила свои действия, – нужно узнать все ли хорошо у Илонки. Будем надеяться, что Исаак ничего не заметил. 

Тут в дверь постучали, и вошла соседка Илоны, Зина. Увидав Виктора, она аж засветилась от радости и тут же предложила ему рубашку, которая по её словам подойдет Вите и будет как влитая. Поинтересовалась, не голоден ли он и предложила его накормить. 

При этом она так смотрела на Витька, что ничего говорить было и не нужно. Софья Исааковна заметила этот нездоровый интерес Зины к Витьку и погнала ту за рубашкой. Пока соседка ходила за рубашкой, она скормила Виктору три пирожка с луком и яйцом. 

Вскоре Зина вернулась с рубашкой, которая, действительно, сидела на Викторе как влитая, и его, экипированного таким образом, накормленного пирожками, под охраной двух женщин и одного пацана провели до ворот двора и смотрели ему вслед, пока он не скрылся за поворотом на улицу Преображенскую. Потом Софья Исааковна обняла Зину и тихонько, чтобы не слышал Марик, сказала: «Ох, и счастливая наша Илонка, всё-таки нашла себе настоящего мужика и узнала шо это такое, – ЛЮБОВЬ. 

Шоб я так жила!» 

Конец. 

Борис Сподынюк 

Одесский Казанова. 

Рассказ. 

Впервые я познакомился с ним, когда мы жили в Котовске, провинциальном городишке Одесской области. Мой отец командовал там гарнизоном. А моя старшая сестра, год назад поступившая в Одесский медицинский институт, привезла его, во время летних каникул, знакомиться с родителями, как со своим женихом и будущим мужем. Мне, в то время, было одиннадцать лет и, я перешёл в пятый класс общеобразовательной школы. Родители готовились к его визиту основательно. Со мной была проведена назидательная беседа о моём поведении во время визита. Отец строжайшим образом предупредил, чтобы я не болтал лишнего, не мешал сестре оставаться с ним наедине, не рассказывал о своих пацанских подвигах. Короче, я должен был, как можно меньше попадаться им на глаза. Но меня вся эта суета раззадорила и у меня, аж, зудело, так мне было интересно. 

И вот, наконец-то, они прибыли. Отец поехал встречать их на вокзал на своей служебной машине, это была «Победа» светло-серого цвета. Я ошивался около дома и ни на одно предложение своих друзей куда-то уйти не откликнулся. Я, даже, отказался ехать на велосипедах в ближайшую деревню Любомирку купаться в имеющемся там бассейне, который к июлю зарастал ряской и имел из-за большого количества утонувших в нём плохую репутацию у мальчишек. Но с каким уважением смотрели местные девчонки, когда ты небрежно, как о чём-то обыкновенном, сообщал им, что сегодня купался в Любомирском бассейне. 

Но я от всего отказался и ожидал их, слоняясь у самого дома. И когда папина «Победа» подъехала к дому и из неё вышли отец, сестра и незнакомый высокий парень с черными усиками, прямыми, чёрными, как воронье крыло волосами зачёсанными назад, карими глазами под густыми чёрными бровями и с высоким лбом. У него были широкие плечи, длинные ноги. Руки у него были сильные. Его рубашка с короткими рукавами открывала мощные бицепсы, которые плавно перекатывались под его смуглой, гладкой кожей. Он вскинул на плечо большую сумку, взял в руки Томкин чемоданчик. Сестра взяла меня за руку и, мы вошли в дом. Дома состоялось представление его нам. Его звали Альфред. Меня очень удивило его имя, особенно когда он сказал что его можно называть просто Фред. Он мне нравился всё больше, что-то в нём было не такое, как у парней которые ходили к сестре когда она училась в десятом классе. И, только потом, я понял в чём дело. Оказалось, что его покойная мама была узбечка. И стало ясно, откуда у него смуглая кожа и этот блеск в глазах. Восточный темперамент сочился из каждой его клетки, проявлял себя в каждом движении его тела. Его движения были плавны и целеустремлённы и я, сопливый пацан, с удивлением замечал какими глазами на него смотрит сестра, и, даже, у мамы, при взгляде на него, появлялся этот непонятный блеск в глазах. Но значение всего этого я понял спустя лет семь. А сейчас Альфред, с удовольствием, мне рассказывал о том, чем он увлекается, приобщил меня к радиолюбительству. А я его к велосипеду, и когда сестра была занята с мамой какими-то делами, мы с ним объехали на велосипедах все классные места в Котовске и его окрестностях. Мы с ним подружились, и эта дружба продолжалась и продолжается до сих пор. Даже, после того как Альфред разошёлся с моей сестрой, мы с ним сохранили хорошие дружеские отношения. Он, всегда, был нацелен на помощь и, всегда, считал меня, а потом и мою семью своими родственниками. 

Осенью Альфред и моя сестра зарегистрировали свой брак, сыграли скромную студенческую свадьбу и сняли комнату без отопления на даче в районе тринадцатой станции Большого фонтана. Альфред учился, так же, в медицинском институте Отец посетил их в декабре и когда увидал, что вода в кружечке в комнате замёрзла, он понял, что нужно принимать экстренные меры. Он связался с двумя, тремя своими фронтовыми друзьями, работавшими в Министерстве обороны, и к февралю месяцу мы переехали в Одессу. Отец получил должность начальника штаба воздушной армии и звание генерал-майора и, что более всего было удачно, так это квартиру. Правда, по сравнению с квартирой в Котовске, эта была гораздо меньше, но в ней поместились все. Мама, папа, Альфред, сестра и я. Жили в тесноте, но не в обиде. Сестра была, уже, беременна и в ноябре появился мой племянник. Был он слабеньким и болезненным младенцем, и сестра всё время отдавала ему. Соответственно, Альфред был обделён вниманием. И, что естественно, при наличии восточного темперамента и трущихся рядом молодых студенток – медичек, всё умеющих и всё знающих, плюс ночные дежурства в больницах на практике, где молоденькие медицинские сестрички сами бросались на красавца мужчину. Приплюсуйте сюда отсутствие внимания жены, которая, тоже, и училась, и ходила на ночные дежурства, сдавала экзамены, занималась ребёнком – всё это и привело к тому, что Альфред начал пробовать, одну за другой, окружавший его женский медицинский персонал. А, поскольку, был он человеком добросовестным и все, за что брался делал основательно, то вскоре во всём Облздраве, среди женской части его работниц, о нём начали ходить легенды. И некоторые, особо эксцентричные особы, желали лично убедиться в правдивости ходящих легенд и предпринимали нешуточные меры, чтобы заполучить Альфреда в свою постель, хотя бы на один раз. 

Альфред убедился в правильности мнения, что чем чаще занимаешься какой-то деятельностью, тем лучше у тебя это получается. И если женщина, добивающаяся его, ему нравилась, то он никогда ей не отказывал. И каждый последующий раз у него получался классом выше, чем предыдущий. 

Поскольку Одесса, все же, не такой крупный город как Москва, Токио или Париж и истина, что шила в мешке не утаишь, актуальна, а доброжелателей в нашей жизни предостаточно, наступил момент, когда сестре рассказали о подвигах её мужа на стороне. 

Она долго не верила этому, Альфред достиг высшей квалификации, он стал Гуру в этом вопросе, поэтому врал сестрёнке лихо и правдоподобно. Но один случай свидетелем, которого стали отец с мамой открыли сестре её глаза. 

У отца была родная сестра Анна. Она жила в Краснодаре и имела дочь Ларису, которая была на два года моложе моей сестры. Она училась в институте народного хозяйства заочно, но на сессию обязана была приезжать в Одессу и сдавать экзамены, глядя в глаза преподавателям. Тётя Аня попросила разрешения у отца, чтобы Лора пожила у нас на время сдачи экзаменов. Отец дал добро, и Лариска приехала к нам. Меня переселили на диван в прихожей, Лоре предоставили моё место. И мы зажили большой семьёй, нас было семеро. Мама с утра до вечера занималась уборкой, готовкой еды на весь кагал. В какой-то день Тамара ушла на дежурство, я до вечера с друзьями на море, папа с мамой поехали на Одесскую толкучку. Им, что-то нужно было купить. Дома остались только Альфред и Лариска. Но перед посадкой в автобус мама себя почувствовала плохо и отец отменил поездку. Они вернулись домой раньше, чем их ожидали. Когда они открыли дверь, то увидали голую Лариску с задранными ногами рыдающую от восторга под Альфредом. 

Отец был человек крутой и без комплексов, поэтому и Альфред и Лариска вылетели из квартиры слегка одетые (оба в одном презервативе) и на пару метров впереди своего визга. 

Когда сестра вернулась с дежурства, отец закрылся с ней, и они долго о чём-то говорили. Затем отец написал своей сестре Ане, она, приехав через пару дней и отыскав Лариску, отхлестала её по щекам до синюшного цвета последних. 

Сестра подала на развод, и они с Альфредом разошлись Сестра ни видеть, ни говорить с Альфредом не хотела. У неё, так же, как у отца характер был крутой. Я же продолжал встречаться с Альфредом. Мы с ним до всех этих событий начали собирать акваланг, сделали самодельные маски и ласты и начали нырять под воду. Все самодельное было неказисто, но работало отлично. Единственная трудность была в забивании баллонов воздухом. Нужно было найти компрессор, который бы развивал давление в сто пятьдесят атмосфер. Альфред нашёл такой на Одесском судоремонтном заводе. Опустившись с аквалангом всего на метров шесть и увидав, впервые в жизни, подводный мир, я просто обалдел от этой красоты. Мы с Альфредом встречались раз в неделю и делили акваланг на двоих. Один баллон мне, один ему. Мне было семнадцать лет я заканчивал техникум и, уже, встречался с девицами. Ну и как-то пожаловался Альфреду, что одна девица, после первой встречи со мной, не хочет больше со мной встречаться. 

И тут же, на пляже, греясь на солнышке после погружения, я получил первый мастер класс. Альфред провёл со мной теоретические занятия, в которых рассказал мне о некоторых особенностях женского организма, об эрогенных зонах, о технике секса и как довести женщину до мощного оргазма, оставаясь самому боеспособным. Он говорил, что если ты в постели с женщиной, её нужно любить в этот момент и говорить ей ласковые слова искренне. Женщины очень чутко чувствуют фальшь, так как сами любят ушами. Много полезного рассказал мне Альфред. Затем мы перешли с ним к практическим занятиям.  

Там же, на пляже закадрили двух девушек в возрасте не старше двадцати пяти лет. Пригласили их на дачу, которую снимал Альфред в ожидании кооперативной квартиры, которую он купил. Купили хорошего вина, свежих овощей, фруктов и устроили массовое выступление. Я, как юнга очень старался и применил буквально всё, что Альфред преподал мне в своём мастер классе. Эффект был просто потрясающий. Моя визави, получив по полной программе мастер класса три оргазма подряд, рыдала от восторга. Прижав меня к себе и слизывая слёзы с губ, она призналась, что за четыре года замужества она первый раз испытала такое наслаждение. А я, памятуя наставления Альфреда, продолжал ласкать её, говорить ей разные ласковые словечки. Она же, слушая весь этот любовный набор, заводилась сама и заводила меня и мы, снова, ринулись друг в друга, ничего и никого не стесняясь, раскрепостившись до предела, достигли вершины наслаждения. Глаза её раскрылись широко, зрачки закатились под веки. Её тело сотрясал озноб. Но я продолжал поглаживать её грудь, целовал её шею соски на грудях ложбинку между ними. Мои ладони гладили её тело, бёдра, спину и её возбуждение потихоньку ослабевало и она, со счастливой улыбкой, задремала, цепко держа меня своими ручками. Как только она заснула покрепче, я тихонько освободился и натянув халат вышел на перекур. Минут через пять из дома в сад вышел Альфред вместе со своей дамой, которая смотрела на него как на бога. 

Ну, как практическое занятие, – спросил его я. 

У тебя, на крепкую троечку, – ответил Альфред с улыбкой, – я всё слыхал и, потом, мы с тобой поработаем над ошибками. Но потенциал у тебя богатый и ты младше меня на семь лет. Поэтому по достижению моего возраста, ты будешь классом выше. Я в тебя верю. 

Благодарю тебя за науку, Гуру, – искренне произнёс я. 

Не стоит благодарности. Это был мой долг. Ведь мы же родственники, – доброжелательно ответил Фред. 

До сентября Альфред провел со мной ещё три практических занятия, разобрав ошибки после каждого. Затем, у меня начались занятия в техникуме, я начал писать дипломную работу и мы, практически, не встречались. 

После защиты дипломной работы я и ещё несколько моих друзей поехали в Ленинград посмотреть достопримечательности, погулять по Эрмитажу. Там познакомились с девушками из Иркутска и я, в очередной раз убедился, как правильно меня настроил в отношениях с женщинами наш Одесский Казанова – Альфред. 

Прошло, ещё, несколько лет и Альфред женился, у него сейчас трое детей. Первый мой племянник, вторая у него – дочь и третий – опять сын. Он кандидат медицинских наук, специализируется в той области медицины, которая ближе к мужику. Большое количество Одесских мужчин благодарно ему за то, что могут заходить к жене с гордо поднятой головой. Он сделал много операций и спас много жизней. Но больше всех его обожают женщины. Когда в компании заходит разговор об Альфреде у всех женщин, знавших его, в глазах появляется мечтательное выражение, они вздыхают и начинают восторгаться ним. 

Ах, какой доктор! Боже! Какой специалист! Какой он умный и весёлый человек! 

И так далее и тому подобное. 

Мы с ним в последнее время встречаемся очень редко, исключительно по делу. 

Я достиг возраста, в котором наш земляк Миша Жванецкий советует уходить из большого секса и начинать тренировать молодёжь, и в большинстве случаев он прав. Но не тогда, когда речь идет об Альфреде. 

Недавно встретился со своей приятельницей, бывшей сотрудницей, которая на двадцать пять лет моложе меня, следовательно, Альфред старше её на тридцать два года. Мы разговорились, и она спросила, знаю ли я Альфреда. Я сказал, что он бывший муж моей сестры и бывший родственник. Мы с ним в дружеских отношениях. 

Ах! Какой он прекрасный мужчина!!! – произнесла моя приятельница и, в её глазах появился то выражение, которое было у всех женщин бывших с Альфредом. И я понял, Альфред всё тот же, что и был. Остаётся только сказать: «Да здравствует Альфред! Да здравствует Одесский Казанова!» 

Конец. 

Победа! Это магическое слово,как факел, маячило перед нашими родителями четыре года. Не было у них юности, был страшный и каторжный труд на фронте и в тылу.Вот они -ветераны войны, старенькие 80- летние старики и старухи,немощные,парализованные, подслеповатые.Но это они отстояли нашу страну от захватчиков,это они сокрушили непобедимую до того коричневую чуму фашизма. Это они остались лежать молодыми в окопах,это они,полуголодные,полунищие, построили для нас самую страну, первой вышедшей в космос. 

И мы будем помнить всегда, что наши родители -поколение победителей. 

Это они... 

Так поклонимся им в пояс за счастье жить в мирной стране. 

Морские рачки очень маленькие и беззащитные, всегда найдется какой-нибудь желающий отведать вкусного рачьего брюшка. Поэтому каждый рачок ищет раковину, которая раньше принадлежала улитке, и заползает туда. А потом ползает с этой раковиной на спине, прячась в нее при каждой опасности. Часто рачки, собравшись вместе, начинают хвастать своими раковинами – у кого-то они больше и просторнее, у кого-то красивее, есть раковины с зубьями, есть с разноцветными узорами, есть круглые и вытянутые раковины.  

Маленький рачок прятался в небольшую серенькую, ничем не примечательную раковину. Она была легкая и незаметная. И похвастать перед другими рачками ему было нечем. Он мечтал, что когда-нибудь его раковина будет большой, обязательно бело-жемчужного цвета – такую он видел лишь однажды у улитки. И эти рачки обязательно обратят на него внимание и уже не будут высокомерно посматривать в его сторону.  

И такую раковину он однажды нашел! Рачок удивленно заполз на нее и постучал – вдруг раковина обитаема? Такая красивая раковина не может валяться бесхозной. Потом он осторожно выполз из своей серой замухрышки и влез в новое жилье. Внутри раковина была не менее великолепна. Просторна, светла, прекрасна! Возникла только одна сложность – раковина была очень тяжелая, таскать ее было крайне тягостно маленькому рачку. Но он об этом уже не думал, радостно предвкушая изумления его сотоварищей. Их завистливое уважение! Ах, как они будут давиться собственными слюнями, разглядывая эту жемчужно-мраморную красавицу! Сколько комплиментов они ему скажут! И уже никто не посмеет взглянуть на него сверху вниз! Так он думал, напрягаясь изо всех сил, волоком таща новый тяжелый дом.  

В это время над мелководьем летела чайка. Увидев большую белую раковину, медленно ползущую вдоль береговой линии, решила она полакомиться вкусной улиткой. Приземлившись на воду, ухватила она крепкими лапами свою жертву и просунула клюв в щель. Рачек успел спрятаться, стремительно уползал он все глубже и глубже, в ужасе понимая, что этот чудо-юдо зверь настолько силен, что может даже расщелкнуть его раковину. Птица удивленно потыкалась в кажущуюся пустой ракоушку, потом взлетев, выкинула. Мраморная ракушка упала в песок на большом расстоянии от моря. Рачок осторожно выглянул – опасности нигде не было, но доползти до спасительного моря было практически невозможно. Надо было либо бросить новый дом и бежать что есть сил к воде в надежде, что его не заметят, либо погибать в горячем песке под палящим солнцем. Но рачок раковину не бросал. Отчаянно напрягал он лапки, пытаясь дотащиться до воды, изнемогая с каждым шагом все больше и больше. 

По берегу бежали мальчишки. Они увидели красивую ракушку и схватили, загалдев и перебивая друг друга: 

- Ух ты, какая красивая! 

- Дай посмотреть! 

- Я ее себе заберу. Будет висеть на ожерелье из ракушек. 

- Да она не пустая. Сам посмотри. Там рак. 

- Надо бы его выколупать! 

- Ага, не получится ничего. Я уже раков доставать пробовал. Он потом еще вонять начнет. 

- Как же его оттуда достать? Может сварить? 

- Да ты что! Запах такой, что умереть не встать! А ну его этого рака, выкини, мы еще найдем... 

- Такую красивую ракушку? Вряд ли... 

- А я говорю – найдем! 

Мальчишка размахнулся и закинул рачка в море. Прохладная вода привела бедное существо в чувства. Раковина опустилась на песчаное дно. Рачок выполз... Он помнил, где остался его старый серенький, невероятно уютный домик. Вскоре он нашел его, заполз туда и больше никогда не смотрел на других рачков.  

Гном бережно положил маленькую серую раковину, больше напоминавшую осколок кораллового рифа, в ящичек шкафа и закрыл на ключ. Потом с характерным скрипом почесал за ухом. Из сухой связки чеснока вылетел ночной мотылек и зашелестел крыльями в сторону окна... 

Надоело как-то мужику с женой ругаться: то ей не нравится, это… Решил он умереть. Ушел в лес, далеко-далеко, куда редкий зверь нос сунет, лег на снег и стал ждать, когда его смерть возьмет. 

Пробегал мимо волк. Видит, мужик лежит. 

- Ты чего лежишь? 

- Смерти жду, жить надоело. 

А волк одиночкой был, людей не любил, животных, с отвращенья и ушел так далеко, травоядным стал, да оголодал совсем в лесу. 

- А давай, -говорит, – я тоже подожду, ты умрешь, а я съем тебя. 

-Давай. 

И стал волк мужика сторожить. День сторожил, два сторожил, на третий мужик и подох. Он-то не волк, ему в лесу холодно… Волк его и съел. 

И с того момента случилось с волком что-то особенное, тоскливо стало ему. Там побегает, здесь побегает, а все ему грустно, да одиноко. 

Выбежал он из леса, стал людей искать. До самой деревни добежал. А там бабы его от дома к дому гоняют, мужики стреляют, убить хотят, насилу оторвался. Бежит, скулит, вдруг видит, на самой окраине стоит дом перекошенный, а на крыльце баба слезами умывается. А была то жена мужика, что в лесу замерз, а волк его съел. Горевала она по мужу, поняла, как любит. Да и как ей теперь одной дом держать?  

Жался волк, жался, да и подошел к ней, оборванный, битый, жалко ей стало волка, оставила она его у себя. Так стал волк хозяйский дом сторожить.  

От того у нас псы в деревни и появились. 

История вторая – про цаплю. 

А что у нас в этом ящике? Здесь белое перо. 

Жила-была цапля. С белыми пушистыми перьями, больше напоминающими шелковые нити, распустившиеся веером по ветру. Утром она вышагивала по мокрой траве, выискивая выползающих червячков. Однажды с верхушек деревьев упала в траву разноцветная птичка. Она отряхнула взъерошенные перья и решительно настроилась взлететь к обидчикам-галдящим сотоваркам, но вдруг увидела цаплю. Она подлетела и спросила: 

- Ты ведь птица? Почему же я тогда тебя никогда не видела там – в верхушках деревьев? 

Но цапля, лишь взглянув на нее краем глаза, продолжала свой завтрак. 

- У тебя есть крылья, а ты не летаешь. Какая же ты после этого птица? Птица, которая не видела неба! – засмеялась разноцветная птичка, растопырив цветастый хохолок. 

Но цапля повернулась к ней спиной и величественно зашагала к ручью. 

На следующее утро с верхушек деревьев вслед за цветастой птичкой спустились и другие пернатые, а с ними и белки, три совы и несколько ласточек. Она рассматривали цаплю и обсуждали. 

- Она просто не сможет пролететь сквозь ветки, – авторитетно заявила белка. 

- А мне думается, что у нее слабые крылья, потому что она мало летает, – воскликнула ласточка. 

- Может она вообще летать не умеет? – задумчиво добавила сова. 

Цапля оглянулась на них. Какие же глупые! Если вы не видели, как я летаю, это еще не значит, что я не умею! Но вслух она ничего не сказала, продолжив свое шествие по траве. Так и не добившись от цапли ничего, птыцы и звери разбежались по своим делам. И с тех пор цаплю никто не трогал, потому что посчитали ее очень умной и необычной птицей. 

История третья – про Звездное дерево. 

В Волшебном лесу росло необычное дерево. Вместо листочков у него были белые бусины, а когда приходило время и они созревали, то эти бусины превращались в звезды и улетали на небо. Иногда они улетали по несколько штучек сразу, образуя причудливые сочетания в небесном мраке. Если вы посмотрите на небо, то увидите, что новых звезд давно уже не появлялось. Почему же? 

На этом дереве завелась большая ящерица, которая каждую ночь выползала на какую-нибудь ветку, выбирая самую спелую бусину, и съедала ее. И так она съедала все звездочки, которым не суждено было вспыхнуть в ночном небе. А проглотив очередную бусину, ящерица замирала. Потом уползала в свою нору до следующей ночи. С тех пор редко какой бусине удавалось стать звездочкой... 

Между нами девочками. 

Б.Д. Сподынюк 

Рассказ. 

Ой девчонки! Вы себе, даже, не представляете, до какой степени может быть невезуха. Мне, уже, двадцать пять лет, жизнь у меня в основном сложилась, карьера получилась. Я окончила Институт народного хозяйства, самый престижный институт для девушек в Одессе. У нас в Одессе по этому поводу даже поговорка была в ходу: «Самого умного сына в Политех, самую красивую дочь в Нархоз. И когда после выпуска мне удалось устроиться ведущим экономистом в Одесский водоканал и, что, вообще, приравнивают к чуду, даже, стать на квартирный учёт как молодой специалист, я считала, что всё, чего может достигнуть молодая женщина, у меня в кармане. Строящийся дом, в котором я должна была получить однокомнатную квартиру в районе одесских черёмушек, должны были сдать через год. В ожидании этого светлого дня, я жила вместе с родителями, почти, глухой бабушкой, котом по кличке Билли Бомс и декоративным кроликом по кличке Охламон, которого так назвал отец, а все домочадцы звали просто Ох. Мне, всегда, казалось, что основной мечтой Оха было удрать из своей клетки и горошком, собственного производства, посыпать все полы в квартире. Ох был очень весел, когда его водворяли назад в клетку и он мог наблюдать, как я на карачках ползаю по квартире и собираю в совочек его горох. Его глазёнки весело поблёскивали и он смешно шевелил носиком, время от времени обнажая свои зубы, что создавало иллюзию, что он хохочет надо мной. Поэтому, девоньки, вопрос устройства личной жизни откладывался на год до моего вселения в мою квартиру, да и приличной кандидатуры пока не наблюдалось. Но однажды, когда мы праздновали день международной солидарности трудящихся 1-е мая, а обычно, такие междусобойчики на работе собирают после двух часов дня в последний рабочий день перед праздником, к нашему управляющему пришёл его бывший сотрудник. Звали его Андрей. Управляющий пригласил его поучаствовать в нашем застолье.  

Девочки! Когда он вошёл в комнату вместе с управляющим и его представили всем нам, у меня сердце ухнуло куда-то вниз. Передо мной стояла, материализовавшись, моя девичья мечта. Высокий, стройный брюнет с узкими бёдрами и длинными ногами, широкими плечами на которых гордо сидела его черноволосая голова, сверкая зелёными глазами и белоснежной улыбкой. Его красивые и ровные зубы, с удовольствием, обнажались в обаятельную улыбку, при виде которой начинали улыбаться все присутствующие. На нём был костюм оливкового цвета, светло зелёная сорочка и ярко- зелёный, с переливами галстук. На ногах были обуты черные, вычищенные до зеркального блеска, красивые туфли. Ростом он был под метр девяносто. Всё это, вместе с его изумрудными глазами, сразили меня наповал. Я влюбилась в него сразу, даже не влюбилась, а втюрилась. У меня задрожали ноги, вспотели руки. В низу живота у меня сладко заныло, в общем, девчонки, вы и сами знаете, что происходит с нашей сестрой, когда мы втюриваемся. 

По счастливому совпадению, наши места за столом оказались рядом. Андрей, ко всем его достоинствам, оказался хорошим собеседником и воспитанным человеком Не прошло и получаса как мы с ним разговаривали так, будто мы старые знакомые и друзья. 

Он ухаживал за мной за столом, потом включили магнитофон, и мы с ним танцевали. 

Короче, к концу этого застолья я готова была отдаться ему, но в то время за моральным обликом Советского человека надзирали все, кому не лень это было делать. 

В гостиницу невозможно было попасть, если вы не супруги или иногородние, к себе домой я его не могла пригласить по вышеизложенным причинам. К нему домой, так же, было нельзя так как к моему великому несчастью он оказался женат и имел пятилетнего сына.  

Я уже была готова наступить на горло своему чувству и расстаться с ним, но вы же девчонки знаете, как мы бываем, мягкотелы и уступчивы, когда влюблены. 

Андрей твердил мне при каждой нашей встрече, что любит меня, говорил, что давно не живёт со своей женой и хочет разойтись с ней, просил потерпеть два годика. Как только сын пойдет в школу, Андрей подаст на развод.  

Да, девочки, слышу ваши слова осуждения. Понимаю, что на чужом горе счастья не построишь, но вы все знаете и, каждая из нас думает, что у неё всё по-другому, что, действительно, у Андрея с его женой чувства закончились и т.д. и т.п. 

В общем, девоньки, мы с ним встречались ежедневно, целовались и зажимались (простите за текст) до осатанения, но дать удовлетворения нашим чувствам не имели возможности. 

Между нами девочками говоря, вы же понимаете, что эти пустые встречи начали сказываться на его и моём здоровье. Я дошла до точки и была способна, уже, согласится на кусто терапию если он, на следующем свидании, потащит меня в кусты. 

Андрей, судя по следующим событиям, так же дошел до точки. Через какого-то своего друга он достал билеты на теплоход «Академик Собинов» на круиз по Крымскому побережью. Теплоход отходит из Одессы и находится в пути шесть суток. За это время он заходит в Ялту, Сочи, Новороссийск. Когда мне Андрей сообщил об этом я, девчонки, была в диком восторге. Представляете, шесть суток с Андреем в одной каюте на шикарном теплоходе. Бары, рестораны, танцы, бассейн. Прогулка по Ялте, Сочи, Новороссийску. И наконец-то мы сможем любить друг друга без помех и столько, сколько захотим. Эта перспектива кружила мне голову и заставляла трепетать моё истосковавшееся по любви Андрея, сердечко. Я кинулась к управляющему и выпросила отпуск на неделю, затем кинулась в комиссионку, где давно присмотрела белоснежные джинсы и бежевые югославские босоножки. Всё это мне обошлось в бешеные деньги. Затем я купила купальник-бикини, который прикрывал только соски на грудях и причёску на лобке. В общем, девочки, все мои сбережения упорхнули как воробышек с ветки. 

Дома я потратила полдня на сборы, мне казалось, что мне понадобятся все мои платья и всё моё бельё. Что кроме босоножек, я не обойдусь без вечерних выходных туфель. Затем мне нужно было уложить парфюмерию и маникюрный набор, лак для ногтей нескольких расцветок. Прикинув, что критические дни у меня ожидаются через две недели, я не взяла ничего из средств интимной личной гигиены. Это, сейчас, для девиц, чистый рай, прокладки двадцати сортов, и с крылышками, и бескрылые, и под такие трусики, и под сякие. А в наше время, девочки, вы ж не дадите мне соврать, такого ассортимента самого необходимого товара для женщин и близко не было. 

Наша руководящая и направляющая занималась поворотом Сибирских рек вспять, соревновалась оружием с Америкой, находилась в постоянной битве за урожай, которого постоянно не было, перестраивалась из колонны по два в колонну по три и вырубала элитные виноградники в борьбе за трезвый образ жизни. А вот подумать о необходимых для женщин предметах у них времени не было. Пусть себе женщины выкручиваются, как могут. И вы все, девчата, помните, как мы выкручивались, как выглядели эти наши попытки выкрутиться. 

Короче, девоньки, когда я собрала чемодан, он оказался неподъёмным. Пришлось пересмотреть и ужаться до минимума. Судно отходило от причала морского вокзала в восемь часов вечера, посадка на судно заканчивалась в семь тридцать. Сейчас уже было шесть тридцать, а я всё ещё кувыркалась с чемоданом. Наконец-то мне удалось его закрыть и приподнять. Время текло как сумасшедшее, я чувствовала, что опаздываю и из-за этого начала нервничать так, что у меня руки дрожали. С трудом, я сделала макияж, а подвести глаза дрожащими руками мне не удалось. Схватив телефон, я вызвала такси. Машину диспетчер пообещал через десять минут, то есть в семь пятнадцать. Если машина опоздает или в городе будет какая-нибудь пробка, то я опоздаю. Закончится посадка, трап поднимут, и я смогу только помахать Андрею рукой. Подумав об этом, я занервничала ещё больше. Теперь у меня дрожали не только руки, но и ноги. Схватив чемодан, я спустилась во двор и вышла на улицу. В это время подъехало такси, я юркнула в салон и попросила водителя положить чемодан в багажник. Девчонки, вы же, наверное, помните про моральный облик строителя коммунизма. Там всем талдычили, что все работы уважаемы, что мы не слуги и тому подобная мура. Так вот водитель пробурчал что-то наподобие того, что он мне не раб и не должен класть мой чемодан в багажник. Когда я взмолилась, что, просто, не в силах его поднять до уровня багажника, таксист смилостивился и открыв багажник швырнул туда мой чемодан. Затем он сел за руль и мы поехали. Водил он машину хорошо и мы приехали за пять минут до окончания посадки. Андрей стоял у трапа и уже аж подпрыгивал от нетерпения. Он быстро достал мой чемодан из багажника такси и, держа его одной рукой, второй потащил меня на трап. При подходе к трапу нога у меня подвернулась, и я сломала каблук на своих старых босоножках. Взглянув на них, меня обуяла такая злость, что я, не долго думая, швырнула босоножки в море и босяком продолжила подниматься на судно. Только мы поднялись на судно, вахтенный проверил наши билеты и рассказал, где находится наша каюта. Когда Андрей попытался взять мой чемодан, вахтенный матрос сказал чтобы мы шли в каюту, а стюард принесёт чемодан туда. 

Он же расскажет про распорядок дня на судне, про расположение баров, ресторанов, музыкальных салонов и танцзалов. 

Андрей взял меня под руку, и мы пошли в свою каюту. Эта каюта напоминала номер в гостинице. Весь пол был застлан паласом, в нише находилась полутора спальная кровать, над ней висело бра. Два иллюминатора были занавешены красивыми бордовыми шторами, между ними стоял стол, вокруг которого было три кресла, слева от кровати был вход в сан узел, который состоял из унитаза, маленького умывальника и душевой кабинки. 

Стены каюты были выкрашены светлой краской цвета кофе с молоком. На них висели акварели с морскими пейзажами. Каюта была из разряда не дорогих, но для меня лучше её ничего не было. Андрей скинул свою сумку, которая висела у него на плече, и обнял меня. 

Ой, девчонки, ну что вам говорить, слаще минут, наверное, жизнь не придумала. Я прильнула к нему всем своим телом и ощутила, как растёт его желание и, как лёд в горячей руке, тает моё сопротивление. Ну, наконец-то! Слава богу! 

В этот момент в дверь постучали, и не успели мы с Андреем произнести, хоть звук, как открылась дверь и, вошёл стюард. Он закатил на специальной тележечке мой чемодан, представился Николаем и рассказал, что наш столик номер четыре в ресторане «Вега». Он расположен на второй палубе, это если выйти из нашей каюты сразу налево, и упрёмся в ресторан. Сегодня праздничный ужин, начинается в половине девятого. Ужин в честь начала круиза. После ужина концерт, а потом танцы. Просьба не опаздывать. Андрей глянул на часы и показал мне. До начала оставалось пятнадцать минут. Я хотела ему предложить не ходить на ужин, потому что в низу моего живота появился горячий ком, состоящий из одного желания, но его было много, много. Не успела я и рта раскрыть, как Андрюша поднялся и сказал, чтобы я поторопилась одеться, а он пока пойдет в коридор и покурит.  

Делать нечего девчонки. Меня так воспитали, что не могла я в постель мужика затаскивать. Меня учили, что это должна быть инициатива мужчины.  

Ну, ничего, – подумала я, – ждала почти три недели, подожду ещё пару часов, ну а потом….. 

У меня, аж, дух захватило после того, как я представила, что будет потом. Я скоренько распаковала чемодан, одела своё супер сексуальное бельё красного цвета, состоящее из нескольких кружавчиков, кремовый топик незатейливо открывающий мой плоский животик и имевший глубокое декольте и белые джинсы. На ноги я обула югославские босоножки на высоченном каблуке. Поглядев на себя в зеркало и, оставшись удовлетворённой своим внешним видом, я вышла в коридор.  

Андрей, увидав меня, засветился от гордости, что он с такой красивой и модной дамой, и от удовольствия потому, что представил, как мы с ним будем заниматься любовью после ужина. 

Мы вошли в ресторан и, увидав табличку с номером четыре на столике, направились к нему. 

Девчонки, вы себе, даже, не представляете, как мы с Андреем смотрелись. Мы были всеобщим центром внимания, когда шли к своему столику. В глазах мужиков я читала восхищение от своего вида. И это делало меня невесомой. Я не шла, а летела. 

Такое же восхищение читалось в глазах женщин, когда они смотрели на Андрея. 

Мне казалось, что прекрасней пары свет не видел. Мы уселись за столик и, Андрюша спросил, что я буду пить. Я попросила его налить Шампанское. Он взял со стола бутылку и начал её открывать. Уж не знаю, как это у него получилось, раньше он открывал Шампанское беззвучно, но сейчас пробка, с оглушительным хлопком, вылетела в потолок. 

И тут я не выдержала, вернее, не я, а мой организм. Собственно, его можно понять. 

Две недели нещадное раздражение всех моих эрогенных зон без малейшего удовлетворения, куча потраченных сил при сборах и укладке чемодана, езда в такси на нервах с риском опоздать на судно, поломанный каблук босоножек, и напоследок, когда мои нервы уже были натянуты до последней степени, этот резкий хлопок. В низу моего живота вдруг резко заболело и из меня потекло что-то горячее и липкое. Девочки, я, с ужасом, ощутила, что у меня начались, как это сейчас называют, критические дни. На две недели раньше срока. Да не как обычно, а как водопад. Не прикоснувшись к бокалу с вином, я схватила со стола салфетку, развернула и затолкала верхний её край за ремень джинсов, чтобы прикрыть свои джинсы сзади, затем взяла ключ от каюты и, ничего не говоря Андрею, встала и быстро вышла из ресторана. Добежав до каюты, я быстро сняла джинсы и поняла, что если бы я задержалась, ещё, хотя бы, на минуту, белые джинсы промокли бы насквозь. Я ринулась в душевую и, как могла, холодной водой застирала их. Но было ясно, что белые джинсы, за которые отдана, почти, двухмесячная зарплата, испорчены навсегда, во всяком случае, для этого путешествия, точно. Испорчено было и супер сексуальное бельё, не всё, конечно, но ажурные трусики требовали стирки, что я, тут же и сделала, использовав туалетное мыло. Встал вопрос, а где всё это сушить, чтобы Андрей не видел. Под столом, который стоял у стены между иллюминаторами, проходила, почти, вплотную к стене какая-то труба, причём она была горячая. Я повесила на неё трусики, прикрыв их сверху носовым платком. Теперь, девочки, мне предстояло соорудить себе тампоны. Исходя из интенсивности и обилия процесса, мне их понадобиться не один десяток. Я пересмотрела все свои вещи и нашла, только, две хлопчатобумажные майки. Из них у меня получилось, всего, пять тампонов. Этого мне хватит в лучшем случае до утра. Утром нужно будет, срочно, найти медпункт на судне, либо аптечный киоск и купить марли и ваты. Я нашла в своих вещах широкую, расклешённую юбку, светло-кофейного цвета, которая не диссонировала с топиком и босоножками, вновь оделась и собралась выходить, как меня затошнило и я, опять, бегом в санузел. Все, что я съела с утра, вылетело со скоростью ракеты из меня в унитаз. Когда я попыталась встать на ноги, меня зашатало и опять начало тошнить. И опять я пугала унитаз, хотя пугать его уже было нечем. Тут я поняла, девочки, что ко всем моим неприятностям, прибавилась морская болезнь, которой болеют не многие люди, но я оказалась в числе этих немногих. Стоять я не могла, и скинув босоножки рухнула в кровать. Но стоило, только, мне закрыть глаза, как всё опять начинало кружиться, и подступала тошнота, и нужно было бежать и пугать унитаз. На столе в специальном углублении стоял графин с водой. Я налила и выпила стакан воды в надежде, что полегчает. Но, через минуту, уже, рассталась с водой, поделившись ей с унитазом. Тут открылась дверь каюты, и вошёл Андрей. Увидав меня, лежащей без движения на постели и бледной как мел, он бросился ко мне.  

Милая, – встревожено спросил он, – что происходит? 

Андрюшенька, – захныкала я, – меня почему-то тошнит и шатает, ноги абсолютно не держат. Я уже вырвала всё, что перед этим путешествием съела. 

Так, понятно, – сказал мой умненький Андрей, – пока судно шло по Одесскому заливу, волна была маленькая, и судно не качало. Сейчас судно вышло в открытое море и качается на настоящей морской волне. Это отлогие, высотой до метра волны, которые плавно качают судно. Эта качка называется дыханием моря и к ней, через пару дней, ты привыкнешь. 

А за эти пару дней пока я привыкну, – бурчала я, – я ноги протяну потому, что ничего не могу есть. 

Ничего моё солнышко, – убеждал меня Андрей, целуя моё лицо, шею стягивая с меня одеяло, чтобы поцеловать мою грудь, – мы будем питаться любовью. 

Нет, Андрюша, не будем мы питаться любовью, – продолжала хныкать я, натягивая обратно на себя одеяло. 

Почему же, моя птичка, – продолжал ворковать Андрей, пытаясь оголить мою грудь, – кто, теперь, сможет нам помешать? 

Ох, милые вы мои девчонки, если бы вы видели выражение лица моего Андрея, когда я, заикаясь и краснея, объяснила ему причину моего отказа и из-за чего критические дни наступили у меня на две недели раньше срока. Когда я окончила свой рассказ, Андрей напоминал шарик, из которого спустили весь воздух. 

Солнышко моё, – наконец-то он пришёл в себя, – а, сколько дней у тебя длится это мероприятие. 

Обычно, три, четыре дня, – безнадёжно ответила я, – но это, обычно, в нормальных условиях. А в условиях стрессовых я не знаю. 

Ободрившийся, сперва, Андрей, опять повесил нос. Выйду на палубу, покурю, – сказал мне Андрей, – а ты лежи и не вставай. Я проконсультируюсь у моряков, чем они лечат эту долбанную морскую болезнь. Он встал и вышел. Мой пустой желудок вёл себя, пока, спокойно. 

Но слезы сами собой выступили у меня на глазах. Я оплакивала, милые вы мои девоньки, свою неудавшуюся мечту, своего девичьего принца с которым, из-за неприятностей свалившихся на меня, как из рога изобилия, я так и не смогла заняться любовью. И так мне себя было жалко, что слёзы лились из глаз ручьём. Так лицом в мокрую от слёз подушку я и заснула. 

И снился мне девоньки сон. Как будто наше судно приплыло к какой-то очень высокой горе, и кто-то мне сказал, что мне обязательно нужно подняться на вершину этой горы. И вот иду я вверх, карабкаюсь, как коза, по горным тропкам и, наконец, поднялась на самую вершину. Там маленькая лужайка, покрытая, как ковром, зелёной травкой. Посреди этой лужайки в белом балахоне сидит, абсолютно, седой старец с закрытыми глазами. На полусогнутых ногах я подошла к нему и, поздоровавшись, спросила, для чего меня направили к нему. Старец сидел молча и не отвечал. Я ещё раз спросила его и, в этот момент старик открыл свои глаза, из которых вырвались два луча, которые начали жечь мой живот, особенно, его низ и раздался, как гром, раскатистый голос: «На чужой каравай ты свой рот не разевай, ха-ха-ха!!!» Я испугалась и бросилась бежать и в этот момент я проснулась. Как только, я пришла в себя после такого сна, я поняла, что неприятности не закончились. Ослабленная, я спала так крепко, что не заметила, как тампон промок насквозь, и я запачкала простыню, а через неё и матрас. Я вскочила и застирала простыню и, как смогла, помыла матрас. Простыню выжимала в полотенце, и она была, после стирки, почти, сухая, а матрас повернула влажным местом вниз. Опять застелив постель, я встала на ноги. Голова ещё кружилась, но уже не так, как до того, как я заснула. 

Я привела себя в порядок, и пошла искать Андрея. Было чуть больше часа ночи. Пароход качало гораздо сильнее, но эта качка не вызывала у меня тошноты. Андрея я нашла в баре рядом с рестораном, где он сидел в компании с двумя мужиками. Они были постарше его. 

Подойдя к ним, я спросила, не помешаю ли я им. Они вскочили, придвинули мне стул и начали наперебой меня угощать. Я выбрала ром, в какой-то книге я читала, что все морские волки лечат себя от приступов морской болезни ромом. Я хватанула рюмку рома и, действительно, почувствовала себя намного лучше. Но я забыла, что была голодна как весенняя муха, поэтому одной рюмки хватило, чтобы меня развезло. Я, абсолютно, не соображала, что говорю. Но утром Андрей рассказал мне, что я, постоянно, говорила, сделав страшные глаза, о каком то каравае, на который я разинула свой рот. Короче, мужики затащили меня в каюту, и Андрей уложил меня в постель. Сам лёг поверх одеяла, не раздеваясь. 

Утром, когда судно подходило к Ялте, на море разыгрался настоящий шторм. Половина пассажиров страдали от морской болезни и освобождали свои желудки за борт с обеих сторон. А мне действительно стало гораздо лучше. Я нашла аптечный киоск и купила, наконец-то, всё, что мне необходимо было для изготовления тампонов и, как вы сами понимаете девчонки, почувствовала себя уверенней. У меня было время подумать по поводу своего сна, и я сделала соответствующие выводы. Я была мила с Андреем, но близко к себе его не подпускала, хотя когда он был рядом, брал меня за руку, острое желание охватывало меня, у меня все, аж, свербело, так я хотела его. Когда мы вышли в Ялту погулять, небо над Ялтой было всё в тучах. Время для ознакомления с Ялтой у нас было с обеда до ужина. Пообедав на судне, мы погуляли по Ялтинской набережной, посидели с Андреем в кафе, сходили, посмотрели на дельфинов и, меня опять охватила страсть к Андрею. Сон из головы выветрился и, я подумала, что если мы вернёмся на судно, и никаких неприятностей больше не будет, то по окончанию критических дней, всё может, ещё, случится. Только эта мысль промелькнула у меня в голове, как высоченный каблук моих югославских босоножек попадает в выщерблину на асфальте и ломается напополам. Это была последняя капля, которая затушила пожар моей страсти к Андрею. Пускай вы сейчас смеётесь надо мной, девчонки, мол, я мнительная и суеверная, но мои дорогие, нужно быть последней дурой чтобы не понять такого количества предупреждений и вещего сна. А я последней дурой не была, поэтому, когда мы, с трудом, доковыляли до судна, я заявила Андрею, что больше обуть мне не чего, хотя у меня были вечерние туфли под выходное платье. Поэтому ни в Сочи, ни в Новороссийске я с ним погулять не смогу, а буду находиться на судне в своей каюте. Так в дальнейшем я и поступала. На его попытки возобновить отношения, я ссылалась на критические дни, потом на головную боль, а под конец, он как умный мальчик и сам прекратил попытки. Вели мы себя на судне как два добрых товарища. Ну, девчонки, я и решила что всё, больше меня не за что наказывать, 

Не тронула я чужого каравая. И вот наше судно швартуется к причалу Одесского морского вокзала. Машина, любезно заказанная для меня стюардом Николаем, стоит на причале, я с трапа увидала её номер. Спускаюсь я по трапу, Андрей держит меня под руку, учитывая, что у меня босоножек без каблука я ему это позволила. И только мы ступили на причал, как к нам подошла молодая женщина с пятилетним мальчиком и при всех, не стесняясь, дала пощёчину, сперва, Андрею, а потом влепила и мне. Я, девочки, чуть не сгорела со стыда. Особенно паскудно я себя чувствовала, когда на меня смотрел этот пятилетний красавчик, похожий на своего отца как две капли воды.  

Так что, между нами девочками, мой вам совет. Никогда не спорьте с судьбой.  

Конец. 

На самом деле гномы бывают очень разные и они не всегда живут в пещерах или под землей. Этот гном живет в уютном маленьком домике на окраине леса, возле невеликой речки, больше похожей на глубокий ручей. Деревья в этом лесу высокие, с зелеными мохнатыми стволами, как будто добрый сказочный волшебник заботливо укутал их пушистым одеялом из мха. Дремучесть леса с большими паутинами, разросшимися гигантскими папоротниками, вьюнами и лапистыми темными елками вдыхалась влажным воздухом с ароматом прелой листвы и хвои. Вон там зашевелилась трава, это серый зайка выскочил из своего укрытия и умчался по своим заячьим делам. Где-то вверху деревьев, на ветках, обращенных к солнцу, заверещали разноцветные птицы, оттуда посыпались сухие ветки и листья. Небольшой прутик застрял в сверкающей тоненькой паутинке. Недовольный непрошеным вторжением мраморный паучок проснулся и выбежал из своего укрытия. Большая белая цапля с желтым хохолком важно вышагивала по берегу ручья, высоко подымая ноги и распрямляя длинные когтистые пальцы. Она подошла к домику и постучала красным изящным клювом в окно. В домике послышалось шебуршание, и вскоре в окне появилось заспанное доброе лицо седобородого человечка в красной вязаной шапочке с длинными ушками и большими балабонами на этих ушках. Он чуть визгляво чихнул, подняв облако пыли. Цапля отпрянула, замахав крыльями.  

Этот гном не простой, он особенный. Он хранитель историй. И конечно же как у любого Хранителя у него было имя. Звали его ИльКаторБалькаринАсрАхир. В его домике стоял огромный шкаф с кучей ма-а-аленьких ящичков. А на верхней полочке покрытые толстым слоем пыли стояли очень старые золотые часы с фигурками, которые давно уже не работали, рядом с ними лежала толстая связка ключей, несколько книг в разноцветных переплетах, большая зубчатая морская раковина, моток серых ниток, проколотый двумя деревянными спицами, металлический каркас от уличного фонаря, когда-то освещавшего тропинку у домика, а также много всякой всячины, за которой мы не полезем в эту вековую пыль, ибо потом будем чихать до самого утра, а может и до следующего вечера. Балькарин отчихался, утер рукавом горбатый длинный нос и перевесил связку сухого лесного чеснока с окна на угол шкафа. Затем достал из кармана жилетки связку ключей, выбрал один ключ – черный с большими зубьями, подошек к ящичку шкафа и открыл его. На дне лежала маленькая портновская иголочка. Гном аккуратно взял ее пухленькими пальцами и положил на стол. Затем сел в широкое деревянное кресло-качалку и закурил трубку... 

История первая – про иглу. 

В далеком преКрасном море жила рыба-игла. Тело ее было тонкое, вытянутое в струну. Она была очень неспешной рыбой, часто она замирала и наблюдала за стайками снующих туда-сюда рыбок. Однажды она даже переждала ленивого морского ежа, который после целого дня ожидания наконец-то собрал иголки и пополз на край камня. Ей нравилось наблюдать за морскими обитателями. Часто из глубин моря она смотрела сквозь прозрачную воду в небо. Там тоже была жизнь. Различные птицы пролетали над морем, чаще это были чайки, выискивающие себе добычу. Иногда рыба-игла подплывала к берегу и смотрела на камни, по которым каждое утро бегали веселые человеческие ребятишки. А по ночам на черном небе сверкали тысячи огоньков, которые медленно двигались по небу. Это можно было увидеть, лишь замерев на месте и наблюдая за ними несколько часов подряд. 

Однажды утром ее заметили серебристые рыбки. Они перестали резвиться и окружили рыбу-иглу. 

- Фу, какая некрасивая! – воскликнула одна рыбка. 

- Тощщщщая! – поддержала другая. 

- И уродливая! – добавила третья. 

Потом они стали смеяться. Рыба-игла удивленно взирала на них своими глазами-бусинами, непропорционально огромными на вытянутом теле. Она думала, почему эти рыбы смеются над ней. Ведь она такая же как они рыба, просто другая. И их насмешки обижают ее – неужели они этого не понимают? Но рыбы продолжали издеваться над рыбой-иглой. Целая стая этих серебристых красивых рыбок с правильными большими хвостами, круглыми брюшками и выпуклыми цветными плавниками заполнили пространство вокруг нее. Они так смеялись, что не заметили сеть, закинутую рыбаками. Последнее, что в ужасе увидели серебристые рыбки – это рыбу-иглу, проскользнувшую сквозь плетение сети и уплывающую в синие бескрайние просторы преКрасного моря. 

У рыбаков сегодня было веселье – они праздновали хороший улов. 

Обернулось слово птицей легкокрылой, вверх взмыло. Но обеспокоилось небо, затвердело, тучами сомкнулось. 

Обернулось слово рыбкой юркой, быстрохвостой. Но встревожилось море, бурей взметнулось, тяжелыми волнами закаменело. 

Лисицей проворной обернулось слово – в степях простор-вольница! Встали деревья стеной, ветвями переплелись. Корнями растопорщились – не проскочишь. 

И упало слово на землю. Камнем стало. Травой зарастает, мхом-лишайником покрывается. 

Видимо-невидимо камней по земле лежит.