|
|
Строки текста на белом листе,
как ресницы, цедят слепящий свет,
Точно рёбра распятого на кресте,
Держат тело – крестный послед.
Строки текста разъяты, как стрелки часов,
Над провалом ослепшего циферблата,
И курантов зов смертной болью слов
Над дышащей полями мятой.
Эти строки содвину, как пальцы в горсти,
Чтоб вместить все знаки скрижалей
В горькой чаше Отчей, что не пронести,
В тайной чаше утраченного Грааля.
Текст, точно смерд с распятья снятый :
На строках замерла прозрения цикута –
- из вечности последняя минута
в цикутной горечи пропитанная мятой…
Не доверяй никому своей маленькой глиняной тайны,
Оберегай её в тексте, как текста зеницу,
И отпускай, и лови, и ищи, точно птицу –зарницу,
Бьющую в колокол сердца крылом поминальным…
Обрывки этих черновых заметок
На скрепках, точно бабочки в коробках.
И кажется, открой прозрачный склеп,
Сними с иглы раскрашенное тельце,
И мумия, не медля, оживёт,
Но распадётся прах узора на пыльце,
Второю смертью волю обретёт,
Разбив кувшинчик с хлороформом в сердце…
Но солнце бьётся в паутине
Из крестословицы лучей,
И пахнет радужною тиной
Сквозь тину бьющийся ручей.
Строки текста из солнечного колчана,
Точно стрелы, вечно находят цель.
Цедит влага из водяного органа
Через дудочки—дурочки камышовую щель.
И струятся строки в пустынях душ
По пустыням пергаментов мелованных,
Чтоб омыть слезой человечью сушь
Откровеньем прозревшего Иоанна.
Неуловимо—текучим песочным барханом
За ускользающей тенью открывшейся строчки,
За пластилиновой маской изменчивой оболочки,
Спрятался текст за душистой завесой тимъянной.
И не сыскать, не догнать ! Божедом—лицедейник !
Узнан -- не пойман, а пойман – так вовсе не узнан,
Мигом напялит парик арлекина картузный,
Где его сыщешь, и строки – что твой муравейник,
Ах, ты беда, из бездельников – первый бездельник,
Как лебеда, да привязчивый олух- репейник.
Даром что сверстник лампаде кривой Аладдина,
Сумраком строк антрацитовой саже сродни,
И зазеркальная медь почернела, как пещная глина,
В стёртых боках исцедились песком процеженные дни…
И чередой журавлей в небесах пролетевшие дни,
Как чередой разнотравья в оврагах предместья,
Взгляд твой усталый, рассеянный вдруг заслонит
В сумерках пригоршни крови и прошлого песня…
То ль крылом чернобуквенной птицы взмывает,
То ли змеем бумажным распластан летающий текст,
Хищным вороном реет над белой страничною стаей,
Озирая страниц испещрённые латки окрест.
Тряпкой латаной манит, дразня как быка,
На арене песочной, гудящей органно,
И хохочет гортанно сквозь рёв поездного гудка
В точке «ультима фула», пункт «фата моргана».
Отражение текста в вагонном окне
Въезжает кривым абзацем в железный бок,
Будто текст, обрубая живое тело строк,
Всё ещё продолжает струиться
За изгиб зеркальной страницы,
Ударяясь в никель солнечных скоб
И взрывается радужным нимбом
Из расплавленных ливней лучистых строп…
За прищуренным глазом лучится свечой
Взор кошачий на дымчатом фитильке.
Помнишь, склоняя голову на плечо,
Я ресницей скользил по твоей щеке ?
И мороз по коже хлестал горячо,
Заходилось сердце воронкой в реке,
Когда, помнишь, склоняя голову на плечо,
Ты ресницей скользишь по моей щеке…
Хлещет время дождями в асфальт городов
И привычно ведёт ремесло,
В тополиной метели дымчатых годов
Память бабочкой сядет на гипсовое весло…
Или ранней весной, когда солнечный шёлк
Заскользит сквозь сугробов склепную взвесь,
Понимаешь, безумье не в том, что слова нашёл,
Но безумье в том, что не смог не прочесть…
Сквозь молчанье затекстное в гиблой ночи
От бессонного сердца вблизи
И безумьем, и страхом, и болью кричит
Скрежет выломанных жалюзи.
Средь раздвинутых рёбер разбитых строк,
Как не верящий никому Фома,
Я ищу, обезумев, хоть слово впрок
Из скрывавшего гимн Афродите псалма…
Это было, как тень помешательства,
Когда дом и вечер переходят на «ты»,
Мешая в тексте цикуту пророчества
С мятным сиропом сквозной темноты,
Этот текст, несущий звёзды в горсти,
Пропитала ночным хлороформом луна,
И его слова готовы спасти
Из бредовой яви и прекрасного сна,
И каждое слово, чтоб воскреснуть вновь,
Должно на крест принести ЛЮБОВЬ…
27.06.99.
Мне на днях пожаловалась кухарка:
Приснился сон – словно море, лицо
Под небом чёрным лежало ярко.
А в глубине – потерянное кольцо.
Когда остановишься на мосту и смотришь:
Белёсая степь в перспективе ночной,
Бескрайняя местность, земля всего лишь,
Кухаркин сон, пустоватый, больной.
Белая степь, ничего не выйдет.
Лес, но не берег, угадывается вдалеке.
Человек ослепнет – и всё увидит.
Я стою, у меня пусто в руке.
Явь бескрайняя, ночь в белом свеченье,
Всё, что было, произошло до конца.
Степь озаряется на мгновенье:
Никакого кольца, нет, никакого кольца.
Наверное, я не боюсь умирать…
Мне страшно оставить смешной этот мир:
На тоненьких пальцах – следы от чернил.
Забитые окна остывших квартир.
Задумчивых дней уходящую рать.
Ах, как мы умели любить и страдать.
Бесстрашно взлетая над пропастью лет
Ловили губами таинственный свет.
Закат отрицая, ныряли в рассвет
И верили – время покатится вспять…
Желтеет листва. Ей пора облетать
Ломают зонты обложные дожди.
Опущены жалюзи. Валокордин.
На скрюченных пальцах – следы от чернил
Закрасить седую пытаются прядь.
Наверное, я не боюсь умирать…
Милая К.
за всей суетой дня
за мантрами
pronto! pronto!
vite-vite-vite!
работай! работай!
умещаю – в несколько слов – себя
отправляю за сто горизонтов
чтоб столкнуться
с тобой
заключенной в простое «привет»...
может здесь и поселимся?
будем с тобою вместе
слово-к-слову
взгляд-к-взгляду
между городом и городом
между жизнью и жизнью
но наконец – рядом
- вместе...
будем думать, что так и надо
жить между строчек
на нарисованном небе
будем строить из звезд созвездия
будем утром летать за хлебом
а вечером – за кофе
...вместе...
...вместе...
...вместе...
превратимся с тобой
я – и – ты
в новый язык
такой сложный
такой певучий
такой капризный и спорный
так, чтобы каждый миг
нашел по своему слову
звенящему эхом
...вместе...
...вместе...
...вместе...
и составим
из этих слов
ту единственную
нашу
самую главную песню
чтоб прожить её
на два голоса
на два "я"
...вместе...
...вместе...
...вместе...
Плешивый кот учил пушистого котёнка,
Как лучше жить,
Как ненавистных блох
Выкусывать.
Давить
Паршивых гнид.
И как лишай стригучий облизать,
Чтоб хоть клочочки
шерсти
сохранить.
Как вылизать «штаны»,
когда они грязны.
И как давить мышей,
Что ночью не видны.
Как кошечек ловить,
Которые все серы.
Как крыс давить.
И как остатки веры…
Плешивый кот учил домашнего котёнка,
Но в его сторону, конечно не смотрел.
Зачем… презрительно…смотреть туда –
Ведь в шерсти много блох,
И кожа чешется, опять его тревожит.
Никто ведь не погладит… не поможет...
И на ухо давно уже оглох…
По желобу – смердящим откровением – вода…
И тот подвал, где жил, давно уже сгорел…
Вот так плешивый кот, являя наготу,
Задумчиво вещает в пустоту…
Всё проходит.
Лишь сон,
Словно
стон ,
Раз
За
Разом.
Забирая
Остатки
разума,
Оставляя
Кошмары
Ночные,
С головой
Погружает
В пучину:
Недо
прожитого…
Недо
сказанного…
Недо
меренного
беспричинно
В вязком
воздухе
эхо
смеётся:
Всё проходит…
Всё остается….
Брожу по строчкам старого письма,
Закрыв глаза,
На ощупь,
Как слепая.
Затертое
От края и до края.
Не наискось,
По буковкам, читаю
Размытые,
Застывшие слова.
Часы мешают тиканьем,
Ломаю,
Швырнув их в угол,
Резко.
Тишина
Уставшая,
На две ноги хромая,
Покорно возвращается.
Ссыпаю
В ладошку буквы,
Знаки и слова,
В коктейль
С угрюмой тишиной
Взбиваю
И пью,
Захлёбываясь,
Жадно,
Пью до дна.
Брожу по строчкам старого письма…
 * * * Печень не вечна – пора навестить врача И, хоть на время, рассеять запойный угар, Поздно ли, рано, но спросит цирроз, ворча, За перепитое и нанесёт удар. Зря хорохориться – годы берут своё. Вместо вчерашних стихов в горле горький ком. Стильная кукла Пьеро не на шутку пьёт, Триста с утра, натощак, а потом – пивком… Тупо скрипит, пошлой рифмой давясь, перо, Мал гонорар, и редактор, сопя, косит, Да и Мальвина забыла месье Пьеро, Эх, интересно: а с кем она нынче спит? Впрочем, средь дам на тебя завсегда спрос был, С разными жил, вечно путая имена, Бледная томность, и в песнях нездешний пыл. Снится ж Мальвина – уже столько лет! – одна. Труппу, где было светло, разметало в пыль, Кто-то в музей угодил, кто – в утиль иль в печь. Жизнь после смерти, на паперти, вне толпы… Жалкая участь, но разве об этом речь? Ты ведь любимой измену простить не смог, Нужным уменьем тебя обделил Господь, Вот и осталось кропать себе некролог И догрызать забубённой судьбы ломоть. Смерти бояться? Да ладно, а это – жизнь? Если б в запасе иметь хоть ещё одну… …А режиссёр, поддав, в рупор рычит: Держись! Врезать софиты!.. Мотор! И… – хлопушка!.. Ну?..
Моему прошлому...
Не ищи меня в теплой траве-
Свежим ветром к тебе не приду.
И кругами в прозрачной воде
Губы теплые вряд ли найду.
Не свернусь у ног нежным котом,
Жарким сном не согрею в ночи-
Мошкарой разлетелось "Потом"
Не ищи ты меня... не ищи!
Кто-то пьет мягкий свет твоих глаз.
Белой глиной-сплетения тел...
Я желаю, чтоб негой сейчас
Кто-то добрый...другой Вас согрел.
Не ищи меня в мягкой траве...
В тишине что-то плачут ручьи...
Отраженьями в стылой воде
Улетают куда-то грачи...
Скучно нестерпимо
Мне в богатстве жить.
Всё непоправимо.
Некого любить.
Сколько здесь Иванов,
Сколько пустоты.
Злые, деревянные
Птицы и кусты.
Сколько здесь Иванов?
Нет ни одного.
Средь прохожих странных
Не найдёшь его.
Он ушёл куда-то
Молча, навсегда.
Мы теперь богатые.
Нам теперь куда?
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...330... ...340... ...350... ...360... ...370... 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 ...390... ...400... ...410... ...420... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...800... ...850...
|