Нас познакомила общая приятельница. Мы часто ходили вместе в театры и на выставки, и общались в основном на эти темы. Но при постоянном общении, разумеется, неизбежно мелькают какие-то личные моменты, и я стала замечать, что если Таня упоминает о родителях, то только в прошедшем времени, в основном в виде упоминаний о детстве. «Мама тут недалеко работала, я часто ходила по этому району пешком, все переулки знаю». «Папа любил фотографировать, печатал снимки в ванной». Пару раз Таня вполне чётко упомянула, что мама – покойная. Спрашивать подробно все присутствовавшие то ли постеснялись, то ли решили, что вся компания,кроме них, и так в курсе, а лишний раз бередить рану не стоит. 

В общем, по обрывкам разговоров получается, что её родители погибли вместе (похоже, что в автокатастрофе), когда Тане было лет восемнадцать или девятнадцать. Это – достоверно более или менее. Дальше начинаются расхождения и разночтения. Вроде бы есть муж Саша, но кольца Таня не носит и при нас с ним никогда не созванивалась (а мы несколько раз ездили вместе на несколько дней). А когда выбираемся куда-то компанией, этот Саша никогда не может пойти с нами, всегда у него дела. Вроде бы она собиралась через две недели ехать во Францию, но когда я упомянула, что надо наконец сделать себе загранпаспорт (несерьёзно как-то в двадцать первом веке жить без загранпаспорта!), согласилась со мной – ей тоже надо бы уже оформить. И ещё, и ещё, уйма мелких несостыковок, даже если не придираться. Такое ощущение, что человек придумывает свою жизнь, как роман или сагу, но почему-то не на бумаге, а в жизни... Получается, знаете ли, интересно, значительно талантливее, чем у многих. 

Буквально на этих выходных мы с Таней и ещё одной приятельницей ходила в кино. А Саша снова не смог. Таня – очень хорошая компания для посещения зрелищных мероприятий, с ней интересно поговорить об искусстве и у неё отличное чувство юмора. А уж что из её рассказов о себе правда, а что – нет, и есть ли у неё кто-то, кроме нас и тёти Маруси, которая ей часто звонит, тут совершенно неважно.  

Meмеntо моri, 

Или как быстро остаться без штанов. 

Мои родители, ещё, с детства удивлялись моей расчётливости, когда дело касалось денег, то есть их расходования. Я никогда не был жмотом, никогда не стремился получить что-то за чужой счёт, никогда не жалел денег на благотворительность и любому человеку который протягивал руку за подаянием я никогда не отказывал. И, невзирая на это, у меня как-то получалось скопить какое-то количество денег, если они были нужны для достижения поставленной перед собой цели. 

Если появлялась цель купить автомашину, то я устраивался на дополнительную работу, халтурил вместе с моими друзьями электриками по строительству линий электропередач к дачным посёлкам. Потом мы делали вводы в садовые домики и разводку в домиках с установкой счётчиков, розеток, выключателей. Каждую субботу и воскресение мы зарабатывали на четверых по триста пятьдесят, четыреста рублей, что по тем временам были очень хорошие деньги. 

Проработав, таким образом, всё лето мы, проживая около моря, были, абсолютно, без загара, но зато с деньгами. Короче, купил я себе автомобиль «Жигули» новенький, фисташкового цвета. 

Вскоре, подросла дочь и, на горизонте, забрезжило её замужество со всеми вытекающими из него последствиями. Те из читателей, кто выдавал дочь замуж, поймут, что я имею в виду. 

Всеми правдами, неправдами я пробил себе командировку за границу на три года, и привёз достаточно денег, чтобы и дочь замуж выдать, и квартиру отремонтировать, и хороший запас денег на чёрный день иметь.  

Казалось бы, что ещё нужно человеку. Он работает, квартира хорошая, жена, тоже, пилит без особого азарта, а чтоб не расслаблялся. Возраст – сорок два года, силы и желание жить есть, друзей много, хобби – охота. Живи себе и радуйся. 

Но как говориться человек полагает, а бог располагает. Начало что-то у меня першить и болеть в горле. Я пару таблеток стрептоцида заглотну, и боль проходит. Неделя, другая нормально, потом опять болит. Ну, думаю стрептоцид, уже, архаичное лекарство, купил упаковку «стрепсилса» и ношу её в кармане, только боль проснётся я леденец «стрепсилса» с эвкалиптом в рот и спустя некоторое время боль уходит. Прошло месяца три и я, как-то, задал себе вопрос: «А не удивительно ли это, что около полугода у меня боли в горле, а я сосу леденцы толку от которых, максимум, на три дня». 

Зная квалификацию врачей в участковых поликлиниках, их зарплату и, соответственно зарплате, их желание лечить, я, всё же, уповая на клятву Гиппократа и основной её постулат «Не навреди», пошёл к участковому врачу.  

Просидев в череде бабушек около половины рабочего дня, я зашёл к доктору, специалисту по человеческим ушам, горлам и носам, что было написано на двери её кабинета. В кабинете приняла меня молодая женщина лет двадцати восьми, судя по её движениям, явно, молодой специалист. Я объяснил ей, зачем пришёл, но она, взглянув внутрь ученической тетрадки, которая в поликлинике служила историей моих болезней и посещений поликлиники, послала меня сдать анализ крови, мочи и кала, затем обязательно потребовала справку о прохождении флюорографии. 

На мою попытку протестовать, она ответила: «Скажите спасибо, что вы не женщина, а то бы вы, как миленькая, загремели ещё и к гинекологу». 

Я, только, на секундочку представил свой визит к гинекологу, (знаю со слов жены, сестры и ещё нескольких подруг) то, чуть, в кабинете у этого любознательного врача не рухнул на колени с благодарностью Богу, что он сделал меня мужиком. 

В итоге, пришёл я к ней, спустя неделю со всеми необходимыми ей анализами. Она внимательно изучила все анализы, затем усадила меня напротив себя, надела на голову круглое зеркальце с дырочкой посредине и, начала изучать моё горло. Я раз двадцать открывал и закрывал рот, столько же раз говорил на разные лады: «А-а-а-а», затем она села и задумалась. Узнав, что я, уже, полгода ощущаю боли в горле, она категорически запретила пить всякие лекарства, включая и мой «стрепсилс», и дала мне направление на консультацию в областной онкологический центр. 

Вот и представьте, с каким настроением я вышел из её кабинета. В голове моей билась, как маленькая птичка одна и та же мысль: «Мне сорок два года и у меня рак горла!!!» 

Я обречённо взглянул на направление и увидел, что консультация будет через десять дней. Я позвонил своему шефу на работе и взял отпуск, за свой счёт, на десять дней. 

Выходя из телефонной будки с настроением, которое можно было выразить словами: «Плевать на весь мир! Я скоро умру! Нужно, хоть, оставшееся время пожить так, чтобы было что вспомнить, когда буду умирать», я, нос к носу, сталкиваюсь со своим другом с которым, будучи холостяками, мы весело проводили время. Потом, каждый из нас женился, и спустя пятнадцать лет почти в одно и то же время развелись со своими жёнами.  

Бобчик! Кешка! Почти одновременно раздались радостные вопли. 

– Ну как ты, Кеш! Что дома, что на работе?- спросил я. 

– А что дома, живу один. Ты же, наверное, слышал, что я разошёлся с Алкой. Мы поделили нашу трёхкомнатную квартиру на две однокомнатных. Мне досталась на Гайдара ей на Адмиральском проспекте. А как ты? 

– А у меня Кеш, совсем, хреново. Мало того, что я тоже разошёлся с женой, так у меня доктора обнаружили рак горла, и жить мне, наверное, осталось всего ничего. 

– Да ты что, Бобчик!!! Это же можно ох….ть! Это, уже, окончательно? 

– Да хрен его знает. Эта докторша, от которой я сейчас вышел, неделю меня разными анализами мучила, в итоге послала в Областную онкологию. Но у меня ощущение, что это окончательно. Горло болит постоянно в течение полугода. 

– Старик, – Кешка старался меня поддержать, – поехали сейчас ко мне. Посмотришь на мою хату. Выпьем по рюмашечке спирта чистого, медицинского. Маманя мне целый казан капустной соляночки с мясом привезла, а для запивания у меня есть полный ящик «Мартовского» пива со знаком качества. Я собрался поклеить свежие обои, вот и поможешь мне. От меня позвоним Рыжему, чтобы и он приехал нам помочь. У тебя как с работой? 

– Позвонил шефу, взял десять суток отпуска за свой счёт – ответил я. 

– Тогда чего мы ждём, – Кешка поднял руку, останавливая такси, – погнали. 

Мы сели в такси и через минут двадцать были у Кешки. У него действительно было пол литра чистого медицинского спирта. Он поставил огромный казан с жирной солянкой на конфорку газовой плиты, а сам сел у телефона звонить Рыжему. В общем, пока я подогревал солянку и расставлял рюмки под спирт и бокалы под пиво, Кешка обзвонил человек десять наших общих друзей. Он каждому, со слезой в голосе, рассказал, что со мной, и каждый захотел приехать, чтобы лично поддержать друга Боба в это тяжёлый для него час. 

Не прошло и получаса, как в квартире Кеши уже было восемь человек, после двух тостов идея которых сводилась к тому, что все под богом ходим, поэтому мне не стоит расстраиваться, я чувствовал себя лучше. Когда разлили в рюмки остатки спирта для третьего тоста оказалось, что нам хронически не хватает выпивки. После этого открытия все с интересом посмотрели в мою сторону, кто-то, даже, в пол голоса поделился с соседом своим наблюдением, в котором он утверждал, что, ещё, ни разу не видел похороны, в которых за гробом с покойником везли бы сундук с деньгами. После выпитого спирта все казались мне милейшими людьми и я, ощутив угрызения совести, выгреб из карманов всю наличность, которая у меня была с собой. Как назло, я не выложил полученную вчера зарплату с квартальной премией, поэтому денег получилось около трёхсот рублей. Кешка, взяв у меня из рук деньги, отдал их нашему товарищу Константину. 

– Кот! – сказал он пафосно, – нельзя мелочиться, когда наш друг в беде, давай, бекицер, дуй в гастроном и возьми всё самое лучшее, денег для друга не жалей. 

Кешка и Кот были напарниками и работали таксистами, поэтому у них были знакомства, используя которые можно было взять хорошую водочку, итальянский ликёр «Амаретто», пару ананасов, апельсины, бананы, пару баночек красной и чёрной икры. 

– Кеш, – задал я вопрос, цепляясь за остатки здравого смысла, – а на какой хрен нам нужен ликёр «Амаретто»? 

– Бобчик, ты же сын интеллигентных родителей, – укоризненно ответил мне Кешка, – сам интеллигент в третьем поколении. И я не верю, что ты заставишь дам пить водку. 

– Каких дам, – спросил я, обводя глазами квартиру Кешки, – откуда они возьмутся? 

– Сейчас Кот их должен привезти. Мы с ним их уже обкатали, – без всякого стеснения ответил Кешка, – девочки хорошие и не, очень, дорогие. 

В этот момент хлопнула дверь, и появился Кот. В руках у него было четыре огромных пакета, лунообразное лицо Кота лоснилось от предстоящего удовольствия, сзади за ним стояли три девицы не совсем тяжёлого поведения. 

– А зойхен вей товрищи боярцы! – приветствовал он гудящий коллектив, – а есть среди здесь коммунист Шуцкий. 

– Не среди здесь, а между тут, – автоматически ответил я. 

– О, вот же Бобчик, – удивился Кот, как будто впервые меня увидел, – девочки, бекицер, поцелуйте виновника торжества и шагом марш на кухню. Нужно то, что в пакетах, разложить по тарелочкам и подать на стол.  

Он отдал девицам пакеты и придал им вектор движения, шлёпнув каждую по заднице. Затем достал из-за спины гитару и дал её мне. 

Бобчик, сбацай нашу любимую. Садись около Кешки, я сейчас сяду рядом с тобой. 

За столом с учётом девиц сидело человек пятнадцать. В ход пошло всё, на чём только можно было сидеть. 

Кешка освободил мне место рядом с собой, с другой стороны рядом с ним сидела блондинка, которая по локоть засунула руку в его ширинку. 

Я взял пару аккордов на пробу и голосом В.Высоцкого с хрипотцой запел: 

«А на дворе стоял Рождественский мороз, 

По деревне проходил большой обоз, 

Кони, фыркая, несли под косогор, 

Оставляя позади сосновый бор. 

А в том бору, уснувшем у реки 

Как рассказывали раньше ямщики, 

Есть селение, в селении корчма, 

Хозяйка сводит там всех жителей с ума….. 

И под эту мою песню провозглашались тосты, ребята, наперебой, расхватывали девиц на колени, то и дело, удаляясь с ними в ванную комнату, с которой был совмещён туалет. 

Поэтому тем, кто пытался туда прорваться по естественным надобностям, приходилось ожидать, иногда, минут по двадцать. 

Я допел первую песню, потом на бис исполнил ещё одну песню Высоцкого, затем передал гитару Кешке. Видимо у блондинки, которая сидела рядом с Кешкой, устала рука от попыток разбудить в нем мужика и она переключилась на Рыжего. Того долго уговаривать не пришлось, и он уволок блондинку в ванную комнату.  

А наш междусобойчик набирал оборотов, откуда-то появились люди, которых я видел впервые, я позвал Рыжего и Кота и спросил у них, что это за ребята, но никто не знал чьи это друзья. Поэтому было решено избавиться от них. Мы подходили с Рыжим к незнакомому парню и спрашивали кто из людей в этой комнате его друг. Если гость начинал путаться в показаниях, Рыжий брал его за холку и подводил к Коту, который давал ему лёгкий пендель под зад, с просьбой не возвращаться. Таким образом, мы выкинули человек шесть, которые, неизвестно как, просочились в квартиру Кешки. Из полного ящика водки «Пшеничной» (20 бутылок), осталось только пять, но народ был, уже, несколько уставший и поэтому на утро осталась одна бутылка водки. Под конец мероприятия, когда меня развезло капитально, я всё пытался поплакаться в жилетку то Кешке, то Славке, то Рыжему о своей горькой судьбе, ну вы помните, как она звучит. 

А кто не запомнил, могу напомнить: «Мне сорок два года. У меня рак горла. Я скоро (Через месяц, через неделю, завтра) умру. Единственный, кто, на моё нытьё, среагировал адекватно был Кот. 

– Не с-с-сы Бобчик, – успокоил меня Кот, – умрёшь, мы тебя похороним по высшему разряду. Долго Одесса будет помнить твои похороны. 

Только оставь тут четыре чёрных презерватива, Я, Рыжий, Кешка и Славка выразим твоей жене своё соболезнование. 

– Я с ней развёлся, – автоматически ответил я, – а почему презервативы должны быть черными. 

– Так они же траурные, – удивился Кот моей непонятливости, – чтобы человек, выражающий твоей жене, таким образом, своё соболезнование, делал это медленно и печально. 

– Да не тебя в ж-пу Кот, – взвился я, – несёшь всякую хренотень, а я тебя слушаю, уши развесил. 

– Не обижайся Бобчик, – с улыбкой ответил Кот, – я, например, твёрдо, знаю, что ничего страшного с тобой не произойдёт. Эта старуха в чёрном платке с косой испугается и свалит прочь. Она же видит, как мы реагируем на её намерение что-то с тобой сделать плохое. Мы ей этого не дадим. 

– Ну, слава Богу, – с облегчением сказал я, – хоть один за меня заступился. Идём, пока есть, выпьем водки. 

Мы с Котом выпили ещё по сто грамм и, обнявшись, заснули прямо за столом. Междусобойчик, начавшийся как дружеская попойка, превратившийся, потом, в лесной пожар и затихал, как лесной пожар. Время от времени кто-то, в каком-нибудь конце стола, пытался что-то сказать, поднимал рюмку и выпив её затихал…. 

Утром в квартире Кешки оказались только наши. Все ходили с постными лицами, всех мучил алкогольно-абстинентный синдром в самом подавленном из состояний.  

На столе стояла одна бутылка водки не выпитая вчера. А нас восемь человек, но похмелиться можно. Кешка соскрёб с гитары красную икру, хлеб был и мы разлили эту водку в восемь рюмочек. Похмелились. Но вместо того чтобы утихомирить или вообще снять состояние алкогольно-абстинентного синдрома, получили абсолютно противоположный эффект. Теперь, при всех оставшихся симптомах похмелья, мы приобрели неуёмную энергию в поисках выпивки. Прежде всего, обыскали Кота, но кроме жалких медяков, у него ничего не нашли.  

Кот!!! Где бабки, и не пытайся нам рассказать, что ты всё потратил? – тормошил его Кешка. 

У Кота были испуганно-непомнящие глаза, абсолютно круглые как у его природного сородича, когда тот гадит на огородную грядку. 

Ясность на ситуацию пролил, сам того не желая, Санька Андрюшкин. Он, ещё с вечера, настроился на секс с одной из девиц, но водка не дала ему осуществить это мероприятие, он вырубился на кухне, ожидая более удачливого товарища, занимавшегося сексом в ванной комнате. Вырубиться он вырубился, а настрой на секс остался многократно увеличенный утром, потому, что, дополнительно, хочется в туалет по маленькому, но очень важному делу. Он ринулся в ванную комнату и увидел, спящего в ванной, Портоса. Тогда он вернулся в комнату и задал вопрос, который и прояснил ситуацию с деньгами.  

– Костенька, – ласково обратился он к Коту, – а где же наши девочки? 

В круглых глазах Кота мелькнули искорки памяти, и он забушевал: «Ах суки, б---ди подзаборные, это они вытащили все бабки и свалили, когда мы тут пьяными валялись. 

Я им не завидую, когда поймаю их». 

Эта его фраза послужила катализатором взрыва хохота, который раздался сразу после этого его спича. Все смеялись так, как не смеялись больше никогда и, глядя на недоумённое лицо Кота, аж, заходились в смехе. 

Вылезший из ванной Портос, с отпечатком сливной сетки ванны на щеке, держась за голову, вошёл в комнату и спросил: «А шо это вы так ржёте, славяне?» 

После его слов и его вида ржачка многократно усилилась с истечением слёз из глаз, икоткой и прочими проявлениями весёлости.  

Не получив ответа на свой вопрос Портос, глядя на оскаленные в смехе лица, (я бы сказал рожи) вдруг, засмеялся сам, таким, меленьким и тоненьким смехом. Представьте себе такую картинку. Стоящего огромного, килограмм на сто, мужика с отпечатком сливной сетки ванны на щеке и смеющегося мелким тоненьким смехом. Эта картина вызвала дополнительный взрыв смеха, который закончился стонами, охами, ахами. 

Отсмеявшись, Рыжий вспомнил о деньгах, то есть об их отсутствии. 

– Знаете что мужики, – вдруг независимо от себя произнёс я, – давайте оставим здесь Кешку, Саньку и Портоса чтобы они проветрили помещение и убрали хату, а я, Кот, Рыжий, Славка и Попов поедем ко мне. У меня на книжке две с половиной тысячи рублей. 

Тысячу я оставлю дочке в подарок, вторую тысячу дам ей, чтобы достойно меня похоронила, а пятьсот рублей нам, чтобы мы не скучали до момента, когда меня заберут в Онкологию. 

– Мудрое решение Бобчик, – полез ко мне целоваться Кешка, – ты настоящий друг и глава своего семейства. 

– И ещё одно условие Кот, – глядя ему в глаза, произнёс я, – ты мне пообещаешь при всех, что не будешь преследовать тех девиц, которых ты вчера привёз. Они, честно, взяли деньги за работу, которую исполняли, как могли. Им нужно памятник поставить за их терпение. Вы бы посмотрели, со стороны, на свои, что вчерашние, что сегодняшние рожи. 

– Бобчик, будь спок. Я обещаю. 

-Тогда команда, что едет со мной на выход шагом марш. 

Мы сели в троллейбус и доехали до вокзала. Там была моя сберкасса. Предварительно мы зашли ко мне домой, и я взял сберегательную книжку и паспорт. Я снял со своего счета все деньги плюс проценты по вкладу и тут же сделал перевод дочери на две тысячи рублей. Двести рублей дал Коту, чтобы он мог купить водки и закуски. В помощь Коту отправили Славку и Попова, а мы с Рыжим отправились к Кешке домой. 

Мы уже почти расстались, но тут одна мысль остановила меня. 

– Кот, Кот!!! – крикнул я ему через дорогу, – только никаких девиц больше не нужно. 

– Понял, – хохотнул Кот и со своёй командой свернул в ближайший гастроном.  

Зачем я, снова, организовывал пьянку я не знаю, видимо, подспудно моё сознание, чтобы мне не зацикливаться на мысли, о которой я вам уже рассказывал, не буду повторяться, подкинуло мне эту идею. Многие философы утверждают, что мысли человека материальны, и можно, действительно, загнуться, если постоянно об этом думать. Мой ангел-хранитель оказался гораздо умнее меня и придумал эти коллективные пьянки, чтобы оградить моё сознание от плохих мыслей и извлечь из сложившейся паршивой ситуации положительные эмоции, потому, что время, проведённое на охоте либо в компании хороших друзей в общий стаж богом не засчитывается. 

Минут через тридцать мы были у Кешки. Ребята вылизали квартиру, вынесли мусор, вымыли посуду и гитару от красной икры. Взяли подготовленные Кешкой к поклейке два рулона обоев и соорудили из неё скатерть, на которую поставили весь наличный запас тарелок, вилок, ножей, каких-то вазочек и, даже, пустой казан из-под капустной солянки, которую вчера, мгновенно, съели. Не успели мы раздеться, как в квартиру вошли ребята с кульками с закусками и ящиком водки. Ребята, по-быстрому, нарезали хлеб, колбасу, почерёвок, сало, положили в вазочки квашенную капусточку «Провансаль» с изюмчиком, солёные бочковые огурчики с пупырышками, звенящие при укусе и вызывающие слюнепад во рту. Они, просто, руками порвали на куски две копчёные курочки, выросшие в деревне под Одессой. Эти курочки, вскормленные бабушкой, которая знает, что курочка, кроме того, что напорпает себе лапами на дворе, ещё, должна поесть пшеницы и кукурузы и попить ключевой водички да в курятнике посидеть рядом с петухом.  

Затем ребята насыпали в глубокую тарелку больших как сливы с лоснящимися боками маслин. Эта маслинка, после глотка водки, делает праздник во рту, когда её придавишь зубами. 

На стол поставили четыре бутылки водки и Рыжий, не спеша, отвернул крышку у первой. 

– А скажите-ка мне, дорогие друзья, – ожидая, когда Рыжий разольёт водку всем, спросил я, – почему никто из вас не идёт на работу? 

– Понимаешь Бобчик, – решил за всех ответить Кешка, – мы решили, пока тебя не положат в эту грёбанную онкологию, побыть с тобой. 

– Ну, тогда я предлагаю выпить за вас, мои други, оптом, – произнёс я тост от переполнявших меня чувств, – а потом за каждого из вас в розницу. 

Короче все те дни перед визитом в онкологию мы провели вместе. Мы сходили на рыбалку, съездили на Каролино-Бугаз, потратили два дня, но сходили в катакомбы, потом съездили вместе в Яски, на охоту, на уточку. А в последний день перед визитом, даже, сходили на танцы в парк Шевченко, где согласно многолетней традиции подрались, выступив на стороне курсантов мореходных училищ. 

Провожать меня в онкоцентр, который находился на Слободке поехали все. Мы обнялись и без лишних слов, со скупой мужской слезой в сердце, расстались. Друзья поехали по своим делам, а я пошёл на приём к врачу, согласно выписанного направления. 

Врача в кабинете не оказалось и я сел на стульчик под дверью, и принялся наблюдать за дифелирующей по коридору публикой. 

Вроде люди как люди, – думал я, – о чём-то разговаривают, чему-то улыбаются. То есть живут. Весь вопрос – сколько живут? 

В этот момент к двери кабинета подошла маленькая, с пышной причёской чёрных волос, докторша и она, уже, собралась открыть дверь, но в ту же минуту увидела меня. 

– Ви ко мне? – спросила она с армянским акцентом. 

– Наверное, к вам, – сказал я протягивая ей направление. 

– Захады дарагой, – открыв двери она указала на вход. 

Войдя она указала рукой мне на стул. 

– Садысь дарагой. Открой рот. 

Она надела на голову такое же круглое зеркальце с дырочкой посредине как и участковый врач, взяла в руку двустороннюю ложечку, зажгла лампу направив её свет мне в рот и сказала : «Не дыши, дарагой!» 

Минут пять она осматривала моё горло и так и эдак, и при этом ругалась по-армянски. Судя по экспрессии, с которой она ругалась, это была нецензурная брань. Единственное, что я уловил из её эмоциональной речи было слово «идиотка». Видимо, это слово звучит одинаково на всех языках. 

Затем, она повернулась и взяла на столике под марлевой салфеткой, где лежали медицинские инструменты, длинную шпильку, острую на одном конце. И в ту же секунду ткнула ей мне, куда-то, в горло. Затем, потратила несколько ваток выдавливая мне гной из места прокола пинцетом, и намочив ватку йодом смазала мне им место укола шпилькой. 

Все время этих манипуляций она не переставала ругаться по-армянски. 

Затем, ещё раз смазала йодом место прокола и сказала: «Свободен, дарагой. Иды и скажи своему лэкарю, чтобы нэ присылала ко мнэ здоровых людей. То, что я тэбэ сдэлала, могла бы сдэлать и она. Кунэм ворум берана, идиотка». 

Я встал, на моём лице было какое-то непонятно-растерянное выражение. 

– Иды, иды дарагой, нэ пэрэживай. Цаве танем дарагой. 

– Большое спасибо доктор, – бормотал я, выходя из её кабинета. 

– Иды, иды и нэ прыходы сюда болше, тут тэбэ делать нэчего. 

Я закрывал дверь кабинета и смотрел доктору в глаза. Глаза её лучились мягким внутренним светом и добротой. 

С тех пор прошло больше двадцати лет. Горло у меня не болело никогда. 

Храни вас Бог, настоящие врачи. 

Конец. 

Первый блин ломом. 

При спешке только клух ловят. 

Бог даст день, бог даст и пиццу. 

Бодливой корове бог стог не даёт. 

Кто рано встаёт, тому бык поддаёт. 

Чем чёрт не шумит. 

Что ни дёргается, всё к лучшему. 

Чем рогаты тем и рады. 

Бог то бог, да и сам не будь глух. 

На тебе рожа, что нам негоже. 

11.09.10 

http://arifis.ru/data/works/18864@vetka.jpg 

Какая погода!Все деревья покрылись пушистым снегом. 

Сколько раз в жизни мы видим эту чёрно-белую графическую картинку и не можем ею насладится… 

Величаво кружатся снежинки и танцуют в потоках ветра. Белый, белый, белый снег… Нетронутый и чистый… Красота! Она продлится какое-то мгновение и затем по снежному ковру пробегут птичьи лапки, оставив первые следы. Минут через 10-15 выбежит поиграть в снегу детвора, станет бросать снежки и лепить снеговую бабу. 

Почему так привлекательна белизна? Почему к ней хочется прикоснуться ? Чтобы вкусить прелесть её первозданной девственности? 

Интересно сколько кадров осталось в фотоаппарате? 200 кадров. Отлично! Тогда – в лес!  

Одеваюсь потеплей, беру фотоаппарат и через пять минут уже вдыхаю свежий морозный воздух, смешанный с запахом сосновой хвои. 

В двух кварталах от нашего дома живой кусочек старого леса, с белками, дятлами, снегирями и зарослями рябины, которая дерзко алеет своими гроздьями на фоне порхающих белых хлопьев снега.  

Кто из них сегодня нам будет первым позировать? 

Ух, какая ветка! Интересное дерево! Просто чудо! А раньше я её не замечала... Да, снег всегда создаёт контрасты, подчёркивая своим белым покровом рисунок окружающей местности. Природная графика! 

Спустя час я открываю замёршими руками дверь квартиры и сразу иду на кухню. Надо выпить горячего чаю! Но пока вода будет греться, можно посмотреть свежие кадры… 

Ура! Есть... Есть хорошие фотокадры! 

Я так давно мечтала пофотографировать во время снегопада…  

Погода менялась и это позволило запечатлеть разные картины во время снегопада и после. 

Интересно получилось! Кажется, что снимки сделаны в разные дни… 

Чайник подал сигнал и это значит, что я наконец-то согреюсь. Чёрный чай, щепотка мяты, лимон и мёд... Очень вкусно! 

Дверь комнаты тихонько скрипнула. Заглянул Максим: Мам, у нас есть что перекусить? 

- Нет, но что-то придумаем. Хочешь омлет? Могу приготовить... с сыром тоффу.  

- Ладно. Знаешь, я нашёл в Интернете интересный фильм. Называется «Алтай – врата в Шамбалу». Там и о пророчестве Майя говорится. Записать тебе на флешку?  

- Конечно! 

Алтай… Страна моих грёз… Сколько раз я мысленно переносилась туда и гуляла белкой по вершинам величественных кедров. Это было в детстве, когда отец рассказывал мне о великом Духе Белой горы*, реке Катунь, которая катит камни, о суровой и красивой тайге. 

Когда мамы не было дома папа брал меня с собой в мастерскую, усаживал на маленькой скамеечке, прямо на верстаке и рассказывал интересные истории. В это время он подгонял разрезанные доски до нужного размера, строгал их рубанком и пахучие свежие стружки, скручивались у моих ног, как новогодний серпантин. Папа вытирал пот со лба рукавом рубахи и загадочно улыбался. Он вспоминал своего закадычного друга детства Родьку с которым они вместе убегали в тайгу, в поисках приключений. Удили тальменя, ходили с ружьём охотиться на медведя (в 10 лет!), собирали кедровые шишки. А однажды искали в гнёздах птичьи яйца и наткнулись на дупло с маленькими бельчатами... 

Вот и омлет готов. 

- Максим, забирай еду! 

- А как на соль получилось? 

- Попробуй! Нормально? Слушай... я сейчас поняла, что всё не случайно, даже наши алтайские корни. Хозе Аргуэльес** дважды был на Алтае! Это не просто так. Алтай как-то связан с Мезоамерикой. Смотри в слове Алтай первые три буквы – АЛТ, а древнее название Америки – Алтея. Сходство потрясающее! Даже в греческом варианте названия древней Америки – Атлантида, есть эти же три буквы, только они стоят в другом порядке, но это не меняет их общей вибрации. Это всегда будут одни и те же звуки АЛТ, АТЛ или ТАЛ. Кстати, один из первых исследователей Цивилизации Майя – Альфред Натали. В его, довольно странной фамилии, тоже есть эти три буквы. Интересно каково их нумерологическое выражение? 

Я включила компьютер, нашла нумерологическую программу и ввела – АЛТ... 

- Ага, получилась в итоге цифра 7, то есть энергия планеты Нептун – мистическая и таинственная… 

Нептун и Венера это две балансирущие между собой энергии. Нептун проводит на Землю высшие духовные идеалы Любви и Красоты, а Венера утверждает в физической плоскости красоту материальных форм. Венера транслирует свои энергии на биорегион Центральной Америки, а Нептун на полуостров Индостан, Китай и похоже… да, да и на Алтай! 

Так может быть именно здесь таится ответ на вопрос, почему древние знания Китая и Центральной Америки имеют много общего и почему Хозе Аргуэльес соеденил воедино Иц-Зин и Календарь Майя, ведь в его Оракуле Судьбы Венера и Нептун играют главную роль. Он должен был добится уравновешенности проявления энергий этих двух планет в своей жизни и масштабной деятельности, накануне Перехода 2012 -2013 года… 

- Вот тебе фильм, наслаждайся, сказал, входя в мою комнату Максим и протянул мне флешку. Через пару минут я окунулась в созерцание величественной природы родины моих предков... 

Белая Гора* – гора Белуха. 

Хозе Аргуэльес** – автор книги «Фактор Майя» и современной версии Календаря Майя. 

Жили-были две москвички: мама пенсионерка и дочка, тоже пенсионерка, но по совместительству учительница в школе. Жили они в спальном районе на двадцатом этаже. Все в их жизни было размеренно и понятно: ни мужа, ни детей учительница так и не заслужила, поэтому тихо доживала с мамочкой свой век в однокомнатной квартире. 

В одно не прекрасное утро жизнь москвичек поделилась на прошлую – цветную и настоящую грязно-черную. Они проснулись от диких криков и громкой музыки «Черные глаза». Выглянули в коридор и тут же получили дельный совет: 

- Давай дверь закрой, танцевать мешаешь. Не видишь, у людей праздник...? 

Оказалось – это очень большая группа азербайджанцев, прямо в коридоре устроила гулянье по поводу покупки двухкомнатной квартиры на их этаже. Но то был еще не ад, то была только тревожная музычка у дверей ада... 

Через месяц такой жизни, дрогнули вторые соседи. Задешево продали свою трешку этим же славным ребятам и, не оглядываясь, съехали, куда глаза глядят. В двух квартирах стали жить около сорока человек. В тесноте, да в обиде. Каждый день у нашей учительницы по расписанию была запланирована пытка выхода из квартиры и вечернего возвращения домой. Круглосуточно в коридоре на корточках курили азербайджанцы, дергали женщину за юбку и вкрадчиво говорили: «Тетка, давай продавай чвартиру, пока даем деньги, потом сам отдашь, за чиляграмм картошки». 

Весь коридор до потолка был заставлен ящиками с помидорами и черт знает еще с чем. Когда женщины вызывали милицию, приходил «подмазанный» участковый и говорил: 

- Гражданки, не будьте такими склочницами, с соседями нужно дружить. Они имеют такое же право тут жить, как и вы. Вы же не националистки какие-нибудь? А ящики они уберут из коридора. Да, ребята? 

- Чанешна Чамандир, все уберем. 

Всякий раз после ухода участкового, дверь мамы с дочкой наглухо баррикадировали ящиками. А уж без света сидели сутками. 

Наконец, под напором саранчи, дрогнули и третьи соседи: с боями отступили. Женщины остались совсем одни среди сотни славных «черных глаз». Нашим героиням за квартиру предложили ровно половину от ее реальной стоимости: 

- Тетки, для чего вам столько денег? Берите сколько даем, купите чвартиру в области, там свежий воздух. Зачем вам Москва? Пожили, дайте другим. 

Женщины погоревали, да и задумали продать свою квартирку, но не горячим азербайджанским парням за бесценок, а через агентство. Кончилось это тем, что никто из потенциальных покупателей так и не смог даже шагу ступить из лифта. Им тут же объясняли, что это их этаж, и вы лезете себе на горе в чужой дом... Так продолжалось из месяца в месяц, аж пока наши героини не наткнулись на мою сестру, которая работает в огромной риэлторской компании крупным специалистом (не хочу делать рекламу – дело не в компании, а в людях). 

Сестрица моя очень близко к сердцу принимает такие жизненные драмы, ночи не спит, старается чтобы какого-нибудь старичка не облапошили дети и не оставили без жилья. Она добрая девочка, тут уж просто поверьте мне на слово. Вот перед ней сидят две плачущие, сгорбленные старушки, по которым уже и не скажешь кто мама, а кто дочь... Сестра моя грузилась этим делом месяц. Ситуация, согласитесь, патовая. Как можно продать квартиру по рыночной цене, если ее нельзя даже показать? 

Но она у меня умничка, нашла подходящую интеллигентную семью потенциальных покупателей однокомнатной квартиры и давай нахваливать: 

- Вариант просто шикарный: и то, и се, и паркет, и вид из окна, и этаж, и парк внизу, и метро рядышком. Золото, а не квартира. Только боюсь, что вам она не по зубам... 

- В каком смысле не по зубам? Цена нам подходит. 

- Дело не в цене. Там просто такие соседи на этаже, вы их только увидите, сразу убежите. Просто звери. 

- Не бойтесь за нас, сударыня, мы хоть и интеллигентные люди, но зверей не боимся. 

Они поехали смотреть квартиру, и она им очень понравилась. Купили. Старушки были на седьмом небе от счастья. На вырученные деньги смогли себе прикупить квартирку в соседнем доме на первом этаже. Учительница позвонила моей сестре через месяц еще раз поблагодарить и рассказать, что ходили с мамой к подруге в старый дом и заглянули на свой этаж... Ни одного ящика и даже окурка. Мимо пробежал вежливый азербайджанец, поздоровался и скрылся за дверью. Благодать. 

А секрет фокуса в том, что сестра целый месяц искала именно такую семью, которую и взяла на «слабо». 

Это была обычная интеллигентная семья чеченцев. 

(c) storyofgrubas 

Одним хорошим утром одного хорошего дня проснулась одна хорошая девушка и давай прихорашиваться. Дело в том, что у нее было хорошее предчувствие, что вот-вот должно случиться с ней что-то очень хорошее. И оно конечно же не замедлило случиться. Как только вышла она на улицу такая вся хорошенькая – прехорошенькая, так сразу и повстречался ей один очень хороший и добропорядочный принц. И сразу же в нее хорошенько влюбился. И давай ей сразу же предложение делать. Предложил ей и руку, и сердце и много еще всего хорошего. А она засмущалась и говорит ему: 

-Хорошо, я подумаю. 

Повстречал как-то один плохой человек другого плохого человека. Второй плохой человек плохо посмотрел на первого. А первый в ответ назвал второго плохим словом. Второй плохой человек тоже знал много плохих слов и за ними в карман не полез. Тогда первый плохой человек просто взял и ударил второго плохого человека по носу. Второй плохой человек тоже в долгу не остался и ударил первого плохого человека по уху. Так два плохих человека колошматили друг друга, пока им обоим не стало совсем плохо. Тогда их забрали в плохую больницу, где их лечили плохие врачи. И кончили они плохо. 

Я открываю глаза и вижу блеклую, явно не квартирную стенку, которая тут же наводит меня на мысль о том, что я не в своей собственной квартире. Еще ночью мое сознание затуманил довольно-таки странный сон, вынести из которого полезную для меня в тот момент времени информацию мне так и не удалось – дома я или не дома (в последнем случае добавлялось – а тогда где же еще я могу быть?). 

Все оказалось довольно-таки прозаично, так как я сам ушел вчерашним вечером к бабушке, которая, увидев меня немного замученным и уставшим – то ли от безделья, то ли от предвкушений будущих утренних вставаний, – сказала лишь одну фразу: «Саша, завтра ты останешься дома один – я ухожу на работу». 

И вот это самое утро наступило. Солнце, не заполняя комнату, тем не менее старалось пробудить меня и попадало своими косыми лучами именно на веки, еще не отошедшие ото сна. Окно, несомненно, с утра открыла бабушка – она же и открыла форточку, благодаря которой мой утренний сон сопровождался весенним тепло-убаюкивающим ветром, гулявшим по комнате. В квартире тихо, соседи не шумят, телефон не трезвонит, но и часы тоже развернуты к стенке таким образом, что их циферблат не увидишь, не развернув их в правильном направлении. Мне ничего не оставалось делать, как развернуть. Но легче или печальнее мне от этого, конечно же, не стало. Только десять утра, а за окном уже такое солнце, пение птиц, и никакого остатка от еще буквально вчера вечером рассыпавшегося комьями в вихре ветра снега. Такая неустойчивая погода чаще всего доставала меня не только своей непредсказуемостью, но и прямой зависимостью от моих собственных дел – будет завтра холодно и слякотно, никуда не выйду, будет тепло – пойду поброжу по окрестным дворам, пускай даже и один. 

Уже в свои семь лет мне казалось, что я осознал свое детство так, как это не смог бы сделать никто другой в такие же лета. Еще буквально неделю назад я отправился только лишь в первый класс, и там, на первом же уроке, не стал сосредотачиваться на учителе, а стал смотреть в окно. «Ну и что там интересного?» – сказал мой первый педагог, приблизившись ко мне, но я ничего так и не ответил. После школы я окинул взглядом унылый и запущенный двор, давно небеленное и обшарпавшееся ее здание, и понял, что многие ученики могут прогуливать не только из-за своих собственных дел или из-за желания погулять в последние теплые деньки, а из-за внутренней обстановки в школе. На которую в прямую проецировался и ее внешний облик. 

В этом здании начальной школы мне предстоит проучиться по крайней мере до пятого класса. Первый день вообще прошел довольно сумбурно, и конкретных уроков я не помнил. Зато я запомнил, что среди нас был один умник. Решивший пропустить первый же урок в первый в своей школьной жизни учебный день. Естественно, что его имя можно было узнать, но учитель не зачитывал списки и не проверял присутствующих и отсутствующих. Я тогда подумал и о том, чем же он все-таки мог заниматься. Бегать по теплым, заметенным желтой и красной листвой улицам, а может быть, уже тогда пытаться постичь смысл жизни или обрести внутреннюю свободу? Умение читать, писать было присуще и мне еще задолго до моего прихода на занятия, но что было в голове того малого, которого звали так же, как и меня – Саша, мне тоже было довольно нелегко представить. Наверняка и его родителей не было дома, а если посмотреть с другой стороны, то он мог уйти как будто бы в школу а потом прохлаждаться на улице без обеда и без глотка воды весь день до окончания уроков соответственно. Я узнал от парней из нашего района, также ошивающихся на улице, где он живет, и решил сходить к нему сам. По пути я продолжал свои раздумья и понял, что обычные листья, раскиданные по городу в одной интерпретации превратятся в целые цивилизации, заполняющие леса и поля в такой нестабильный погодный период, деревья, наполовину оголенные, соотнесясь с нами, или, вернее, с каждым из нас, тут же покажут нашу несовершенность и «колючесть» не только по отношению к другим, но и даже к нашим близким родственникам. 

Понять то, что в таком детстве нельзя отделить волю от безволия, стабильное самочувствие от наполовину стабильного, тоже пришло ко мне довольно рано. Многие слова, наделенные гораздо более глубоким смыслом, а не тем, более поверхностным и с привычным для детского уха, восприятием, образуют смысл мира, мировой смысл целиком, а потом обволакивают его уже по-иному, заставляя каждого конкретного человека плясать именно под свою дудку. Как бы это не было удивительно, но я думал о чем-то подобном и о более философском и широком уже на первых трудных и описываемых здесь порах моей жизни. Болезни, буквально забившиеся в меня еще до периода окончательного взросления, иногда тоже давали о себе знать, и врачи «Скорой», буквально прилетавшие на крыльях благородства к нам в квартиру, лишь подтверждали мою догадку о том, что сразу объяснить то, что у тебя болит, и только ли оно одно, к сожалению или наоборот, к счастью, нельзя было сделать сразу. Мать просто была в неистовстве, а пожилой доктор, уже спешивший от нас восвояси, вдруг заявил: «Пойдем с нами, полежишь в больнице немного, выясним там все!» Естественно, что моя мать отказалась, да и я сам почувствовал себя в тот момент так, как будто у меня и не было никогда никаких проблем со здоровьем. 

Философствовать еще не значит жить… Или наоборот, значит? Будучи незрелыми и несмышлеными детьми своих родителей, мы не отделяем для себя чего-то одухотворенного и малопонятного от житейского, бытийного и повседневного. Это для нас сплошная каша, и еще хорошо, если это первое вообще есть и присутствует в начале каждого из нас и прорывается наружу хотя бы иногда. Крещенные в детстве, мы и потом, уже на стадии дальнейшего взросления и ощущения новых жизненных, плескающих красками в лица явлений не понимаем, а зачем оно нам было, собственно, надо? И нужно ли, хотя это синонимы. И делали это, уж конечно, не спросив нашего на то согласия. А если бы и спросили, мы тоже могли бы отказаться, ведь тут не так все просто… 

Я иду в школу затем, чтобы получать знания. Самое простое и избитое выражение. Я иду в школу затем, чтобы ощутить себя в обществе людей. Более глубокое, но и тоже не совсем верное. Я иду туда, чтобы не разочаровывать своих родителей, чтобы постичь глубины бытия и приблизиться к… – вообще наполовину бредовое и ни несущее в себе ровным счетов ничего, кроме простого выпендрежа, создающегося благодаря использованию заумных слов. 

Для этого прогуливающего парня примерно понятно, что означает данное серое и раздробленное с лицевой стороны здание. Для меня и для всех других первоклассников это абсолютно другое, и мы не пытаемся противоречить или как-то мешать тому, что само по себе должно течь, давая при этом и неоспоримую пользу всем нам. 

Бабушки, дедушки, мамы, папы и многие другие – все спешат на работу, с утра ли, или в те мрачные минуты, когда уже ни зги не будет видно, но они делают общее для всех дело. В том числе и для нас, пока еще простых детей, подростков, на которых они возлагают свои надежды, большие надежды. Но каким путем иду я, возвращаясь к себе «внешнему» или же наоборот, рассекречивая себя и в то же время раскрепощая как изнутри, так и снаружи? 

Взросление есть стадия глубокого миропонимания, воплощения законов мира, а также поиска и открытия кое-каких из его тайных и довольно явных, зачастую лежащих на поверхности механизмов. Связаны ли они как-то с наукой, с философией и с другими нанизанными одна на другую вымыслами, смыслами, корпусами? Кажется, что я запутал даже многих их взрослых, а может быть, и наоборот, дал им информацию к размышлению, которую они потом смогут использовать для своего же блага. Только блага могут быть у каждого разными, но все таки благо жизни как феномена для всех одинаковое – я в этом просто убежден. 

Горячие лучи солнца, отражающиеся на деревьях и под ногами, сухие ветки, разбросанная жвачка, зачастую прилипающая к моим, и ко многим ногам прохожих, – кажется, что все это банальности, которые встречаются нам каждый день на нашем пути. Но если посмотреть с другой стороны – ведь именно они не дают нам замкнуться в себе и именно своими цепкими образами и отражаются сперва в нашем повседневном сознании, а именно в детском, а потом и идут с нами под руку по всей дальнейшей жизни. 

Мне ничего не остается, как уже по полутемной улице поплестись в сторону подъезда, подняться на свой третий этаж и отомкнуть непотерянным ни по дороге в школу, ни на обратном пути пронизанную старостью и повседневными рутинными заботами дверь. Ведь каждый, кто прикасается к ее ручке, оставляет на ней свой след, свой энергетический заряд. 

Я быстро сбрасываю все с себя и даже не направляюсь в сторону ванной, чтобы отмыть руки. Я давно понимаю, почему хлеб может быть и именем существительным, и прилагательным. Но те кто окружают меня,- далеко не все из них это понимают, и когда-либо поймут. 

Я закрываю глаза и как будто растворяюсь в сонной тишине. Никаких уроков сегодня не будет – скоро придет с работы мама, возвратится отец, а я буду лежать и лучи оледенело-красного заката будут попадать на меня из-за незакрытой шторы. Они уж, конечно, не мешают мне спать, да и скоро совсем уже растворятся, а вот на мои раздумья все-таки влияют. 

Я проснусь только на следующее утро и увижу наполовину расстроенную маму, сидящую рядом со мной и приговаривающую полушепотом: «Неужели ты заболел?» Все мы давно больны, но, глядя на часы, до которых еще способно дотянуться мое зрение, я пойму, что сегодня и я пропустил занятия. В первый раз, но далеко не в последний. 

Скорую вызывать не надо. Сон излечит ото всего. Выйдя уже здоровым на улицу, я не буду думать о куреве, о наркотиках, и о прочей дряни, так прелестно затуманивающей мозги всем другим. Может быть, на мне будет широкое и длинное пальто, а может, и простая легкая куртчонка. С обратной стороны улицы, возможно, пойдет мне навстречу Лидия Павловна – мой первый учитель и далеко не последний человек в начальной школе. Она уже за один день так глубоко врезалась мне в память, что мне казалось, что ее лицо с летним загаром явилось ко мне и ночью. Это повторится еще не раз, и даже не два и не три, а добрую сотню-другую. Конечно, мне не надоест, и не всегда я буду ходить один. Скоро пойдет в школу Оля из квартиры напротив – она тоже вряд ли извлечет какие-то уроки из всего окружающего ее на улице. Мне будет, о чем поговорить с одноклассниками незатуманеным и легким языком. Кому-то из них я помогу написать сочинение, а другим нет – тут уж читайте сами, ребята. Это ваша жизнь, ваши знания и ваш будущий возможный аттестат. Ведь все учатся в основном только ради него. Не скрою, и я тоже, но в самой меньшей степени. А в большей ради постижения… Хм, впрочем, даже сам не сформулирую сейчас, чего именно. 

Во сне я все время летаю. Как птичка. Однажды папа сказал, что если ты летаешь во сне – значит растешь. Но я как-то не особенно расту. Хотя летаю особенно. А бабушка утверждает, что если не буду кушать кашу – не вырасту. Но я ведь кушаю кашу. Каждое утро. Правда, совсем по чуть-чуть. Как птичка. А вот мой дедушка считает, что я без умолку трещу как воробей. (Такая птичка) Но это не правда. Иногда я молчу. Когда летаю во сне и когда кушаю кашу. Так вот иногда хочется бросить все: и дом, и школу , и кашу, и улететь подальше в теплые страны... А мама говорит, что я чудо в перьях и ласково называет меня «моя птичка».  

Жила-была самая обыкновенная маленькая фея. Не было в ней ничего особенного. Фея как фея. И родители у нее были самые заурядные. Папа простой маг, а мама среднестатистическая волшебница. Жили они в самой обычной волшебной стране. Где, как и положено, каждый день происходили тысячи рядовых чудес и очередных фантастических превращений. Скукотища одним словом. Ну и конечно же как и любой нормальной маленькой фее, нашей фее хотелось чего-нибудь такого-этакого необыкновенного, экстраординарного, из ряда вон выходящего. Но где ж его возьмешь в этой самой банальной волшебной стране? Так и прожила она свою долгую и счастливую серую ничем не примечательную волшебную жизнь, ничего интересного не встретив. Просто не повезло наверно…