Повстречал как-то один плохой человек другого плохого человека. Второй плохой человек плохо посмотрел на первого. А первый в ответ назвал второго плохим словом. Второй плохой человек тоже знал много плохих слов и за ними в карман не полез. Тогда первый плохой человек просто взял и ударил второго плохого человека по носу. Второй плохой человек тоже в долгу не остался и ударил первого плохого человека по уху. Так два плохих человека колошматили друг друга, пока им обоим не стало совсем плохо. Тогда их забрали в плохую больницу, где их лечили плохие врачи. И кончили они плохо. 

Я открываю глаза и вижу блеклую, явно не квартирную стенку, которая тут же наводит меня на мысль о том, что я не в своей собственной квартире. Еще ночью мое сознание затуманил довольно-таки странный сон, вынести из которого полезную для меня в тот момент времени информацию мне так и не удалось – дома я или не дома (в последнем случае добавлялось – а тогда где же еще я могу быть?). 

Все оказалось довольно-таки прозаично, так как я сам ушел вчерашним вечером к бабушке, которая, увидев меня немного замученным и уставшим – то ли от безделья, то ли от предвкушений будущих утренних вставаний, – сказала лишь одну фразу: «Саша, завтра ты останешься дома один – я ухожу на работу». 

И вот это самое утро наступило. Солнце, не заполняя комнату, тем не менее старалось пробудить меня и попадало своими косыми лучами именно на веки, еще не отошедшие ото сна. Окно, несомненно, с утра открыла бабушка – она же и открыла форточку, благодаря которой мой утренний сон сопровождался весенним тепло-убаюкивающим ветром, гулявшим по комнате. В квартире тихо, соседи не шумят, телефон не трезвонит, но и часы тоже развернуты к стенке таким образом, что их циферблат не увидишь, не развернув их в правильном направлении. Мне ничего не оставалось делать, как развернуть. Но легче или печальнее мне от этого, конечно же, не стало. Только десять утра, а за окном уже такое солнце, пение птиц, и никакого остатка от еще буквально вчера вечером рассыпавшегося комьями в вихре ветра снега. Такая неустойчивая погода чаще всего доставала меня не только своей непредсказуемостью, но и прямой зависимостью от моих собственных дел – будет завтра холодно и слякотно, никуда не выйду, будет тепло – пойду поброжу по окрестным дворам, пускай даже и один. 

Уже в свои семь лет мне казалось, что я осознал свое детство так, как это не смог бы сделать никто другой в такие же лета. Еще буквально неделю назад я отправился только лишь в первый класс, и там, на первом же уроке, не стал сосредотачиваться на учителе, а стал смотреть в окно. «Ну и что там интересного?» – сказал мой первый педагог, приблизившись ко мне, но я ничего так и не ответил. После школы я окинул взглядом унылый и запущенный двор, давно небеленное и обшарпавшееся ее здание, и понял, что многие ученики могут прогуливать не только из-за своих собственных дел или из-за желания погулять в последние теплые деньки, а из-за внутренней обстановки в школе. На которую в прямую проецировался и ее внешний облик. 

В этом здании начальной школы мне предстоит проучиться по крайней мере до пятого класса. Первый день вообще прошел довольно сумбурно, и конкретных уроков я не помнил. Зато я запомнил, что среди нас был один умник. Решивший пропустить первый же урок в первый в своей школьной жизни учебный день. Естественно, что его имя можно было узнать, но учитель не зачитывал списки и не проверял присутствующих и отсутствующих. Я тогда подумал и о том, чем же он все-таки мог заниматься. Бегать по теплым, заметенным желтой и красной листвой улицам, а может быть, уже тогда пытаться постичь смысл жизни или обрести внутреннюю свободу? Умение читать, писать было присуще и мне еще задолго до моего прихода на занятия, но что было в голове того малого, которого звали так же, как и меня – Саша, мне тоже было довольно нелегко представить. Наверняка и его родителей не было дома, а если посмотреть с другой стороны, то он мог уйти как будто бы в школу а потом прохлаждаться на улице без обеда и без глотка воды весь день до окончания уроков соответственно. Я узнал от парней из нашего района, также ошивающихся на улице, где он живет, и решил сходить к нему сам. По пути я продолжал свои раздумья и понял, что обычные листья, раскиданные по городу в одной интерпретации превратятся в целые цивилизации, заполняющие леса и поля в такой нестабильный погодный период, деревья, наполовину оголенные, соотнесясь с нами, или, вернее, с каждым из нас, тут же покажут нашу несовершенность и «колючесть» не только по отношению к другим, но и даже к нашим близким родственникам. 

Понять то, что в таком детстве нельзя отделить волю от безволия, стабильное самочувствие от наполовину стабильного, тоже пришло ко мне довольно рано. Многие слова, наделенные гораздо более глубоким смыслом, а не тем, более поверхностным и с привычным для детского уха, восприятием, образуют смысл мира, мировой смысл целиком, а потом обволакивают его уже по-иному, заставляя каждого конкретного человека плясать именно под свою дудку. Как бы это не было удивительно, но я думал о чем-то подобном и о более философском и широком уже на первых трудных и описываемых здесь порах моей жизни. Болезни, буквально забившиеся в меня еще до периода окончательного взросления, иногда тоже давали о себе знать, и врачи «Скорой», буквально прилетавшие на крыльях благородства к нам в квартиру, лишь подтверждали мою догадку о том, что сразу объяснить то, что у тебя болит, и только ли оно одно, к сожалению или наоборот, к счастью, нельзя было сделать сразу. Мать просто была в неистовстве, а пожилой доктор, уже спешивший от нас восвояси, вдруг заявил: «Пойдем с нами, полежишь в больнице немного, выясним там все!» Естественно, что моя мать отказалась, да и я сам почувствовал себя в тот момент так, как будто у меня и не было никогда никаких проблем со здоровьем. 

Философствовать еще не значит жить… Или наоборот, значит? Будучи незрелыми и несмышлеными детьми своих родителей, мы не отделяем для себя чего-то одухотворенного и малопонятного от житейского, бытийного и повседневного. Это для нас сплошная каша, и еще хорошо, если это первое вообще есть и присутствует в начале каждого из нас и прорывается наружу хотя бы иногда. Крещенные в детстве, мы и потом, уже на стадии дальнейшего взросления и ощущения новых жизненных, плескающих красками в лица явлений не понимаем, а зачем оно нам было, собственно, надо? И нужно ли, хотя это синонимы. И делали это, уж конечно, не спросив нашего на то согласия. А если бы и спросили, мы тоже могли бы отказаться, ведь тут не так все просто… 

Я иду в школу затем, чтобы получать знания. Самое простое и избитое выражение. Я иду в школу затем, чтобы ощутить себя в обществе людей. Более глубокое, но и тоже не совсем верное. Я иду туда, чтобы не разочаровывать своих родителей, чтобы постичь глубины бытия и приблизиться к… – вообще наполовину бредовое и ни несущее в себе ровным счетов ничего, кроме простого выпендрежа, создающегося благодаря использованию заумных слов. 

Для этого прогуливающего парня примерно понятно, что означает данное серое и раздробленное с лицевой стороны здание. Для меня и для всех других первоклассников это абсолютно другое, и мы не пытаемся противоречить или как-то мешать тому, что само по себе должно течь, давая при этом и неоспоримую пользу всем нам. 

Бабушки, дедушки, мамы, папы и многие другие – все спешат на работу, с утра ли, или в те мрачные минуты, когда уже ни зги не будет видно, но они делают общее для всех дело. В том числе и для нас, пока еще простых детей, подростков, на которых они возлагают свои надежды, большие надежды. Но каким путем иду я, возвращаясь к себе «внешнему» или же наоборот, рассекречивая себя и в то же время раскрепощая как изнутри, так и снаружи? 

Взросление есть стадия глубокого миропонимания, воплощения законов мира, а также поиска и открытия кое-каких из его тайных и довольно явных, зачастую лежащих на поверхности механизмов. Связаны ли они как-то с наукой, с философией и с другими нанизанными одна на другую вымыслами, смыслами, корпусами? Кажется, что я запутал даже многих их взрослых, а может быть, и наоборот, дал им информацию к размышлению, которую они потом смогут использовать для своего же блага. Только блага могут быть у каждого разными, но все таки благо жизни как феномена для всех одинаковое – я в этом просто убежден. 

Горячие лучи солнца, отражающиеся на деревьях и под ногами, сухие ветки, разбросанная жвачка, зачастую прилипающая к моим, и ко многим ногам прохожих, – кажется, что все это банальности, которые встречаются нам каждый день на нашем пути. Но если посмотреть с другой стороны – ведь именно они не дают нам замкнуться в себе и именно своими цепкими образами и отражаются сперва в нашем повседневном сознании, а именно в детском, а потом и идут с нами под руку по всей дальнейшей жизни. 

Мне ничего не остается, как уже по полутемной улице поплестись в сторону подъезда, подняться на свой третий этаж и отомкнуть непотерянным ни по дороге в школу, ни на обратном пути пронизанную старостью и повседневными рутинными заботами дверь. Ведь каждый, кто прикасается к ее ручке, оставляет на ней свой след, свой энергетический заряд. 

Я быстро сбрасываю все с себя и даже не направляюсь в сторону ванной, чтобы отмыть руки. Я давно понимаю, почему хлеб может быть и именем существительным, и прилагательным. Но те кто окружают меня,- далеко не все из них это понимают, и когда-либо поймут. 

Я закрываю глаза и как будто растворяюсь в сонной тишине. Никаких уроков сегодня не будет – скоро придет с работы мама, возвратится отец, а я буду лежать и лучи оледенело-красного заката будут попадать на меня из-за незакрытой шторы. Они уж, конечно, не мешают мне спать, да и скоро совсем уже растворятся, а вот на мои раздумья все-таки влияют. 

Я проснусь только на следующее утро и увижу наполовину расстроенную маму, сидящую рядом со мной и приговаривающую полушепотом: «Неужели ты заболел?» Все мы давно больны, но, глядя на часы, до которых еще способно дотянуться мое зрение, я пойму, что сегодня и я пропустил занятия. В первый раз, но далеко не в последний. 

Скорую вызывать не надо. Сон излечит ото всего. Выйдя уже здоровым на улицу, я не буду думать о куреве, о наркотиках, и о прочей дряни, так прелестно затуманивающей мозги всем другим. Может быть, на мне будет широкое и длинное пальто, а может, и простая легкая куртчонка. С обратной стороны улицы, возможно, пойдет мне навстречу Лидия Павловна – мой первый учитель и далеко не последний человек в начальной школе. Она уже за один день так глубоко врезалась мне в память, что мне казалось, что ее лицо с летним загаром явилось ко мне и ночью. Это повторится еще не раз, и даже не два и не три, а добрую сотню-другую. Конечно, мне не надоест, и не всегда я буду ходить один. Скоро пойдет в школу Оля из квартиры напротив – она тоже вряд ли извлечет какие-то уроки из всего окружающего ее на улице. Мне будет, о чем поговорить с одноклассниками незатуманеным и легким языком. Кому-то из них я помогу написать сочинение, а другим нет – тут уж читайте сами, ребята. Это ваша жизнь, ваши знания и ваш будущий возможный аттестат. Ведь все учатся в основном только ради него. Не скрою, и я тоже, но в самой меньшей степени. А в большей ради постижения… Хм, впрочем, даже сам не сформулирую сейчас, чего именно. 

Во сне я все время летаю. Как птичка. Однажды папа сказал, что если ты летаешь во сне – значит растешь. Но я как-то не особенно расту. Хотя летаю особенно. А бабушка утверждает, что если не буду кушать кашу – не вырасту. Но я ведь кушаю кашу. Каждое утро. Правда, совсем по чуть-чуть. Как птичка. А вот мой дедушка считает, что я без умолку трещу как воробей. (Такая птичка) Но это не правда. Иногда я молчу. Когда летаю во сне и когда кушаю кашу. Так вот иногда хочется бросить все: и дом, и школу , и кашу, и улететь подальше в теплые страны... А мама говорит, что я чудо в перьях и ласково называет меня «моя птичка».  

Жила-была самая обыкновенная маленькая фея. Не было в ней ничего особенного. Фея как фея. И родители у нее были самые заурядные. Папа простой маг, а мама среднестатистическая волшебница. Жили они в самой обычной волшебной стране. Где, как и положено, каждый день происходили тысячи рядовых чудес и очередных фантастических превращений. Скукотища одним словом. Ну и конечно же как и любой нормальной маленькой фее, нашей фее хотелось чего-нибудь такого-этакого необыкновенного, экстраординарного, из ряда вон выходящего. Но где ж его возьмешь в этой самой банальной волшебной стране? Так и прожила она свою долгую и счастливую серую ничем не примечательную волшебную жизнь, ничего интересного не встретив. Просто не повезло наверно… 

http://arifis.ru/data/works/18585@zemla.jpg Исследование числа 28 привело к пониманию его роли и значения в жизни каждой женщины. Это таинственное число лунного цикла помогло мне осознать суть Вселенского Женского Начала и насущную потребность Времени, в возрождении Женственности на Земле. 

Луна играет огромную роль в зачатии, рождении и росте новых форм жизни, всех четырех царств земной природы. Влияние её фаз на психоэмоциональное состояние людей хорошо известно. Лунные энергии связаны с водной стихией и считаются женскими. Но сакральная роль ночного светила, в акте оплодотворения и создания физического тела человека, широким массам пока неведома. По этому поводу в книге Николая Уранова «Об астрологии» приводится яркий пример. Для эксперимента взяли – сахар и соль, два твердых кристаллообразных вещества. Когда попробовали их механически соединить (смешать), то оба вида кристаллов естественно сохранили целостность своих свойств и формы. Для их подлинного соединения необходимо третье вещество – вода. С её участием кристаллы превратились в жидкость солено-сладкую на вкус. Значит, произошла сублимация трёх веществ. Вот именно такой «водой» для сперматозоида и яйцеклетки является флюид Луны. 

Луна вращается вокруг Земли, в постоянном ритме. За 10 лунных месяцев по 28 дней она описывает вокруг нашей планеты 10 кругов. В течение этого времени Луна постоянно воспринимает энергии планет Солнечной Системы и знаков Зодиака и по своему энергоинформационному каналу передает их женскому организму (околоплодным водам!). Так благодаря Луне многочисленные созвездия и планеты участвуют во внутриутробном построении человека. Беременной женщине очень важно осознавать происходящие в ней процессы для плодотворного сотрудничества с Разумными Силами Космоса (и будущим ребёнком!).  

В современном обществе мы, к сожалению, оторваны от понимания значимости и влияния лунных циклов на женский организм и функцию деторождения. Но многие древние цивилизации, известные своими астрологическими знаниями, определяли свою жизнь по Луне и Солнцу. Например, древние Майя. 

Очень давно появился на Земле Священный Календарь. Он состоял из двадцати символов, которые сменяли друг друга в течение года. Каждый день имел свой символ. В древности, когда рождался ребенок, символ дня становился его тайным именем. Считалось, что он является ключом к пониманию судьбы человека. 

Исчезла Цивилизации Майя. Прошли тысячи лет. Но знания их календаря живы. И, кажется, что они являются посланием из прошлого в будущее. Потому, что если вы сегодня, путем простого арифметического сложения, вычислите символ своего дня рождения и ознакомитесь с его метафорическим смыслом, то поразитесь. Символика майя даст совершенный психологический портрет вашей личности, расскажет о вашем жизненном предназначении и поведает о характере того опыта, который вашей Душе необходимо получить, в данном фрагменте Священного Времени, то есть в нынешнем воплощении. 

Но каким образом, на основании каких научных данных система знаний календаря, способна предоставить столь точную информацию о каждом человеке на Земле? В чём секрет такой математической точности? Видимо эти знания содержат древнюю тайну о характере взаимодействия человека, Космоса и Времени. 

Но что есть Время? И что есть Человек? И что в действительности представляет собой Космос? Может быть, истинное Время – это циклическое движение разумных потоков космической энергии, а человек результат их творческого взаимодействия? 

В конце мая 2002 г. Учитель побудил меня пойти в отдел эзотерической литературы и приобрести книгу, содержание которой мне показалось очень сложным и непонятным. Это была книга Хозе и Ллойдин Аргуэльес «13 Лун в движении». В ней я впервые узнала о древних Майя, как о носителях истинных знаний о Времени и о календаре 13-ти Лун. В книге была помещена система расчета. По ней я определила свой символ. Он называется – «Синий Орел» – сила видения и планетарный разум. 

В главе «Цифры» рассказывалось о встрече с Наташей Т. 28-го числа, и о том, что мы родились с ней в один день – 9 декабря. Добавлю к этой информации, что согласно майянского календаря Наташа Т., как и я родилась в день Синего Орла. И оказывается мы с ней уже давно, (но каждая по своему!) улавливаем, витающую в пространстве, информацию о Новом Времени. 

У меня всё начиналось с психоматриц, изучения влияния цифр на судьбу человека и ежемесячных событий, посредством которых число 28 стучалось в мой ум, с настойчивой интонацией: «Пойми меня!» 

Календарь Майя стал последним звеном в исследовании числа 28. Он открыл связь данного числа не только с Луной, но и с Солнцем. Оказывается, ритм обращения Солнца вокруг своей оси, также равен 28-ми земным дням. Всё стало очевидным! Число 28, одно из моих важнейших, личных чисел, связано с ритмами Солнца и Луны, а также с темами зарождения и развития жизни. Огненное Солнце олицетворяет мужскую энергию – Ян, а водная Луна женскую энергию – Инь. Ни одна форма жизни не способна зародиться в природе, без слияния энергий Солнца и Луны, мужского и женского начала. Это открытие стало определяющим в моем решении приступить к изучению Священного Календаря. 

То, что случилось дальше, образно можно представить, как вспышку зеленого света светофора, открывающего путь вперед. 

С 20 июня по 20 июля 2002 г. в городе Х-не проходила первая выставка моих картин, под названием «Жизнь Любви». На ней я познакомилась с женщиной по имени Таисия. Она не только слышала о календаре Майя, но имела полный набор книг Х.Аргуэльеса, изданных на русском языке. Женщина рассказала, что была слушательницей научной конференции о Законе Времени и Всемирном движении «За перемену календаря». Конференция посвящалась идее планетарного перехода на Солнечно-Лунный Календарь Естественного Времени, возвращающий современное человечество к восприятию природных циклов жизни Земли и Космоса. Но самым поразительным было то, что в зал, где шла подготовка к открытию выставки, Таисия зашла в тот момент, когда я держала в руках картину «Вечный Союз». На этой картине изображены в символической форме Солнце, Луна и Земля.  

Тая вошла, глянула на картину и, не отводя от нее глаз, спросила: «А что здесь будет?» Затем мы проговорили с ней два часа и вскоре после знакомства, Таисия дала мне прочесть новую книгу Х.Аргуэльеса «Зонд с Арктура». Я с восхищением прочла её и решила отксерокопировать. В эти дни ко мне домой зашла Наталья и, увидев книгу, попросила почитать и заодно предложила отксерить. Я согласилась. 

Когда мы встретились через неделю, вот что рассказала Наташа по поводу прочитанной книги: «На остановках, в магазинах, на улице ко мне подходят разные люди и спрашивают время? Иногда это случается по два – три раза на день. А я принципиально не ношу часы! И в последнее время я стала думать: Что мне этим хотят сказать? Может быть, меня торопят?» И дальше. Наташа рассказала, что практически с каждой книгой, которую она начинает читать, связано одно и то же воспоминание. Стоит ей подумать: «А какая, интересно, это страница?». Номер страницы всегда оказывался – 13...  

После прочтения книги Хозе Аргуэльеса она поняла, что таким образом ей шла информация о Новом Времени и о священной роли числа 13. 

Совершенно очевидно, что многие другие люди, благодаря резонансу с Планетарным Разумом (информационным полем!) получают свои откровения о естественных ритмах Времени и священных числах 28 и 13.  

В отличие от двенадцати неравных месяцев действующего Григорианского календаря, Синхронограф или Солнечно – Лунный календарь Нового Времени, состоит из 

13 равных циклов по 28 дней, то есть из 13 лунных месяцев (13-ти Лун!) и одного Дня Вне Времени – 25 июля.(День Вне Времени – священный праздник, день открытых Космических Врат и прямого контакта с мирами Солнечной Системы и всей Галактики.) 

Наша планета, как и всё космическое сообщество, живёт на основе единых ритмов Времени, знание о которых нашло своё отражение в Священном Календаре.Пройдёт совсем немного лет и станет очевидным, что всё это не сказки и не анимированные к новой жизни старые мифы. Это реальность, которая не смотря на свою истинность, выглядит для большинства современных землян пока сверхъестественной. 

Б.Д. Сподынюк. 

Повесть. 

Сходство. 

Обычно люди считают, что сходство или похожесть кого-то на кого-то бывают в случаях родства, то есть ДНК общее или большинство элементов в этой двойной спирали наследственности у похожих людей совпадают. Но я знал случай, когда два человека не то, чтобы были родственниками, там даже седьмой водой на киселе по родству и не пахло. Один был азербайджанец, другой еврей. Родственники и одного и второго не только не были знакомы, они, даже, никогда и не встречались. Но если вы поставите этих двух человек рядом, вы убедитесь, что они, уникально, похожи друг на друга. Рост у них одинаковый, лицо одного – точная копия другого, цвет волос одинаковый, даже растёт волос и укладывается в причёску одинаково. Залысины на голове так же одинаковы, даже брови складываются домиком, когда один поёт, а второй говорит о чувствах. 

Всё, всё мой дорогой читатель, больше я тебя интриговать не буду, и представлю тебе этих двух, так удивительно похожих друг на друга, людей. 

Первым в этой паре я назову знаменитого певца, народного любимца Советского союза, особенно его женской части, народного артиста Азербайджана Муслима Магомаева.  

Вторым был мой друг и сотрудник по работе в Одесской межобластной специальной научно-реставрационной производственной мастерской, в которой он работал начальником отдела снабжения. Я там трудился в должности главного механика. 

Рассказывать что-то о Муслиме Магомаеве я не буду, так как никогда не был с ним знаком и видел его однажды на его концерте и неоднократно по телевидению. 

Зато о его двойнике и копии – Ефиме Жарканском я хочу вам рассказать потому, что с ним у меня связаны богатейшие воспоминания о наших совместных похождениях. По возрасту, мы были с Фимой ровесники. Обоим по двадцать семь лет. Я, правда, уже был женат и имел четырёхлетнюю дочку. Фима был холост, но наши интересы полностью совпадали. Видимо не догулял я своей нормы. Сперва, учёба в техникуме, сразу, после защиты диплома три с половиной года службы в армии, на третьем году службы женитьба. Через год, под самый дембель, родилась дочь. Не успел поменять военную форму на гражданскую, как поступил в Одесский политехнический институт на вечернее отделение. И теперь совмещал работу днём с учёбой в институте по вечерам. Вот и сами посудите смог ли я нагуляться, как положено молодым парням. 

Фимка себя науками не заморачивал, институт ему был не нужен, он жил так, как хотел и с кем хотел. Ефим Львович Жарканский был чистокровный еврей, все в его роду были евреями. 

Как любой еврейский ребёнок он в детстве проследил своих родственников до четвёртого колена включительно и не нашёл ни одного человек другой национальности. Все были евреи. И этот факт, кстати, тоже не играл для Фимы никакого значения. Фима не был похож на еврея ни своим поведением, ни отношением к жизни. 

Каждый в Одессе знает, что в еврейских семьях мамаши воспитывают своих детей в лучших традициях иудейской религии. Еврейский мальчик чтит своих родителей, его обязательно учат играть на скрипке, он ходит по субботам в синагогу, где Ребе своими проповедями шлифует его моральный облик. Теоретически еврей не может быть пьяницей и бабником. Но мой друг Фима был и тем и этим. Он любил выпить с друзьями в компании, и ни одну юбку мимо себя не пропускал. Владел Ефим одним неплохим качеством. Он умел подбирать в свой отдел сотрудников, которые полностью, решали все проблемы производства по снабжению, высвобождая, таким образом, для Фимы весь рабочий день. 

Его правой рукой был Яков Михайлович Гланц, пожилой еврей с сильно выраженными занудством и настойчивостью. В эпоху развитого социализма и тотального дефицита на все строительные материалы, когда всё лимитировалось и фондировалось, Яков Михайлович умудрялся достать все, не имея никаких фондов. В каждой Одесской организации, каждом предприятии у него имелась куча знакомых. Но, даже, когда знакомых не имелось и его выгоняли через дверь, он возвращался через окно, если окна не было, он проникал через дымовую трубу, короче, решал вопрос. Я вспоминаю в этой связи старый Одесский анекдот, в котором задали вопрос одной даме: «Скажите пожалуйста, что такое нудный мужчина?» 

На что она чётко ответила: «Это мужчина, которому легче дать, чем объяснить, что он тебе не нравиться и ты его не хочешь». 

Левой рукой Ефима была Фрида Моисеевна, уникальная по своей комплекции женщина. У неё был зад такого размера, что ни в одну дверь она прямо пройти не могла, только боком. Фима, однажды, глядя как она протискивается боком в дверь его кабинета не выдержал и сказал мне показывая глазами на зад Фриды: «Имей в виду Бобчик, каждый квадратный сантиметр Фридочкиного зада обходиться её мужу в бешенные деньги». Не знаю как насчёт мужа и его расходов, но знаю точно, что Фрида Моисеевна могла высидеть в приёмной любого начальника решение любой проблемы, которую ей поставил Фима.  

Обладая такими мощными руками, работа Фимы заключалась в том, чтобы утром озадачить своих помощников, а вечером, перед ежедневной планёркой у шефа, получить их доклад о проделанной работе. 

Моя работа была построена по такой же схеме. Утром я выпускал автомобили на линию, затем давал задания механику и электрику, что и на каком объекте должно быть установлено и подключено, и так же до вечера был свободен. 

Сходная с Ефимом схема работы, плюс взаимная симпатия помогли нам подружиться и проводить свободное рабочее время вместе. Причём ни я, ни Фимка никаких угрызений совести от этого не испытывали. Ходила в те времена такая поговорка: «Советская власть делает вид, что нам платит заработную плату, а мы делаем вид, что мы на неё работаем». 

Каждый рабочий день либо я Фиме, либо он мне, звонили после того, как каждый из нас озадачит своих помощников и, договорившись, совместно покидали офис нашей фирмы. 

Офисное помещение нашей фирмы располагалось во дворе красивейшего здания Одессы расположенного на углу улиц Дерибасовской и Преображенской напротив Соборной площади с памятником графу Воронцову. Первый этаж этого здания занимала знаменитая на весь мир аптека Гаевского. Напротив выхода со двора этого здания находилась остановка троллейбуса первого номера, в который мы с Ефимом садились и ехали до улицы Пушкинской, где рядом с музеем Пушкина находился бар при гостинице «Красная». В прохладной полутьме этого бара, где воздух насыщен стойким запахом хорошего кофе смешанного с ароматом американских сигарет, в уютных креслах собирался весь бомонд тогдашнего общества. Тут, всегда, были художники, реставраторы из находящегося рядом музея Западного и восточного искусства, писатели, журналисты, скульпторы. Было, так же, много хорошеньких девушек и молодых женщин забежавших выпить чашечку, лучшего в городе, кофе. Не упускали они возможности и пофлиртовать с молодыми людьми, которые наперебой приглашали их за свой столик, чтобы угостить рюмочкой коньяку и чашечкой кофе. 

Атмосфера в баре была спокойной, доброжелательной и посетители могли расслабиться. 

Душой и законодателем в баре был бессменный бармен Аркадий, которого знало половина города, а он, иногда создавалось такое впечатление, знал всех. Знаком особого отличия для посетителя бара, было наличие его персональной кофейной чашечки. И десятка два персональных чашечек висели на доске за спиной Аркадия. Как только мы вошли в бар, Аркадий снял с доски мою и Фимину чашечки и, кивнув нам в ответ на наше приветствие, принялся готовить нам кофе. 

– Бобчик, берём сто или пятьдесят? – наклонившись ко мне, спросил Фима. 

– Конечно пятьдесят, – уверенно ответил я 

– Да, начинаешь ли с пятидесяти, или со ста, – обречённо пробубнил Фима, – всё равно закончишь восьмьюстами. 

– Не горячись Фимуля, садись. Я подойду к Аркадию и закажу два по пятьдесят армянского коньяку – подтолкнул я его к столику. 

– Аркаша, будь любезен, налей нам с Фимой два по пятьдесят грамм армянского коньяку, – попросил я бармена. 

– Хорошо, иди садись, сейчас Зоя вам принесёт коньяк вместе с кофе, – посоветовал Аркадий. 

– Спасибо Аркаша,- поблагодарил я, направляясь к Фиме, который не терял времени даром и подбивал клинья к хорошенькой блондиночке за соседним столиком. 

Судя по тому, как у неё блестели глазки, я понял, что Фима представился Муслимом Магомаевым инкогнито, приехавшим в Одессу. Грудь у блондинки вздымалась, как океанские волны, было видно невооружённым глазом, что Ефим (пардон Муслим), уже, подготовил её к употреблению. 

– Позвольте представить вам моего антрепренёра Бориса, – полушёпотом отрекомендовал меня Фимка. 

– Анжела, – томно представилась блондинка, протягивая мне руку для поцелуя. 

Я чмокнул ей руку и бухнулся в кресло, взял принесенную Зоей рюмку и произнёс тост: «Шеф, давай выпьем за успех намеченных мероприятий». 

– Аркадий, – повернувшись, крикнул бармену Фима,- нам, пожалуйста, ещё пятьдесят грамм коньяку для дамы. 

– Спасибо Муслим, – засмущалась Анжела, – не нужно, я не пью. 

– Тс-с-с-с Анжела, я же здесь инкогнито, а вы меня выдаёте, – зашипел на неё Фимка, – пятьдесят грамм это не выпивка, это таблетка для хорошего настроения. 

В этот момент официантка Зоя поставила перед Анжелой хрустальную коньячную рюмку на высокой и тонкой ножке. 

Мы с Фимой опять подняли свои рюмки, чтобы чокнуться с Анжелой. Она подставила свой бокал и мы, позвенев хрусталём, выпили коньяк. Запили глотком кофе и попросили Аркадия повторить. После второй рюмки Анжела утвердительно кивнула на какой-то вопрос Фимы, затем встала и пошла по направлению к выходу из бара. 

– Ты надолго? – зевнув, спросил я. 

– Да нет, случай заурядный, – ответил Ефим, поднимаясь, – думаю, минут через сорок вернусь.  

Проводив глазами Фиму до выхода, я заглянул в свою чашечку и увидал, что она почти пустая. Я заказал Аркадию ещё одну чашечку кофе. Зоя забрала мою чашечку и вскоре принесла мне её со свежим ароматнейшим кофе. Затем, я достал из пачки сигарету, прикурил её и после каждого глотка кофе делал затяжку. 

Мне было так хорошо и уютно, что я, даже, пожалел Фимку. Он сейчас занимается любовью с Анжелой, пыхтит, напрягается, а я, здесь, кайф ловлю. И тут я вспомнил один анекдот: « К доктору пришёл молодой мужчина и жалуется ему. Понимаете доктор, уже неоднократно я возвращаюсь домой, а моя жена в постели с чужим мужчиной. Ну, я начал возмущаться, стыдить её, а она в ответ, мол, не морочь мне голову, иди лучше на кухню и попей кофе. 

Доктор пожал плечами и спросил: « Ну, а я чем вам могу помочь?» 

– Скажите доктор, а мне не вредно столько кофе? 

Мысленно усмехнувшись пришедшему мне на ум анекдоту, я посмотрел на часы. Если Анжела действительно окажется заурядной и не вызовет у этого супербабника особого интереса, то Фимка должен появиться через десять минут. Тем более ходить ему далеко не надо было. У нас был накатанный канал, и мы, всегда, за двадцать пять рублей могли получить приличный полу-люкс через старшую горничную в гостинице «Красная». Конечно, это было дорого, но вы знаете все, что когда у мужика член твёрдый, то сердце у него мягкое. Чтобы добиться цели он не жалеет ни средств ни времени.  

Мы с Ефимом, очень, дорожили хорошими отношениями со старшей горничной, делали ей маленькие подарочки, просто так. Зато, по первому требованию мы имели приличный номер в котором имелось чистое бельё, махровые полотенца и горячая вода. И ты два часа можешь кувыркаться со своей пассией, и никто тебе не помешает. Мы знали, что старшая горничная стучит в Контору Глубинного Бурения, но нам было всё равно. Наши кувыркания с хорошенькими женщинами, никак, не влияли на состояние государственной безопасности. И тут мне, опять, на ум пришел анекдот в тему. 

Один мужичок прибыл в командировку в столицу. И ему, дико, повезло, ему дали внезапно освободившийся номер «Люкс». Причём, на всё время его командировки. Он, на радостях, пригласил всех своих друзей вечером посидеть в его номере и выпить по рюмочке коньячку. Каково же было его удивление, когда его приятели явились со своими любовницами. Вместо приятной беседы в мужской компании с приятелями, он получил маленький бардак. Время от времени одна из пар выгоняла всех на балкон, затем её сменяла другая. Причём, его приглашение уже не требовалось. Его приятели приходили ежедневно. Мужичок не знал ни сна, ни отдыха. Он не знал, как ему прекратить этот бардак, но подумав, решил напугать их. Вечером, как только гоп-компания собралась, мужичок вышел в коридор, дал два червонца дежурной по этажу и попросил её, ровно, в девятнадцать часов занести в его номер четыре стакана чая.  

Вернувшись в номер, он предложил гостям, пока суд да дело, выпить по стаканчику чая. Они согласились. Тогда он наклонился к электрической розетке и громко сказал в неё: « Товарищ майор, пришлите в восемьсот шестой номер к девятнадцати часам четыре стакана чая». 

Его гости рассмеялись, обменялись мнением, что их друг неплохой хохмач, в этот момент часы пробили семь ударов, дверь распахнулась и горничная внесла поднос с четырьмя стаканами чая. 

Как по волшебству смех и шутки исчезли, гости, по очереди, заторопились домой, у каждого оказалось какое-то срочное дело. 

Короче, через несколько минут все ушли и мужичок смог наконец-то отдохнуть и отоспаться. Через день его командировка закончилась и он, освободив номер с вещами, подошёл к выходу из гостиницы. В этот момент к нему подошёл швейцар и, наклонившись, сказал ему на ухо: «Вы знаете, ваша шутка очень понравилась нашему майору». 

После таких мыслей мне что-то очень захотелось коньяку. Я уже собирался подойти к стойке бара и заказать, но дверь в бар распахнулась, и вошёл Фима. Почувствовав моё намерение, он заказал две рюмки коньяку. 

– Ну как прошли скачки? – поинтересовался я. 

– Ничего интересного, – буркнул Фима, – как я и думал, от неё лесом пахнет, бревно бревном. 

– Я так понял, что она не местная, – продолжил беседу я, – иначе ты бы не представился Муслимом. 

– Активисты комсомольского съезда из какого-то Мухосранска, недалеко от Рязани. И никакая она не Анжела. Анькой её зовут. Сильно переживала, что её подруги не видели, как она Муслима Магомаева в постель затащила. Остановились они в гостинице Октябрьской. Это обкомовская гостиница. Я её проводил до угла Троицкой и там оставил. Сказал, что мне светиться нельзя. 

Допивай свой кофе, пойдём в Восточную кухню, съедим по цыплёнку «табака». А то эта Анька возьмёт своих подружек и накроет нас здесь. И все они захотят повторить Анькин подвиг, а я уже не могу. У меня нет ни сил, ни желания. 

Ну ладно, товарищ Муслимчик, половой ты наш гигант – иронизировал я, – пойдём кушать цыплят «табака», восстанавливать утраченные силы. 

На удивление цыплята оказались довольно приличные, а не те птичьи эмбрионы, которые изредка выбрасывали в единственном мясном магазине на всю миллионную Одессу. Это же надо было додуматься руководящей и направляющей, чтобы оставить один мясной и один магазин сыра в городе, где одесситов миллион, а летом ещё полтора приезжают покупаться в море и понежиться под жарким одесским солнышком. Большего маразма и дебилизма и придумать трудно.  

Так вот о цыплятах. Ну как можно довести курицу до такого состояния, чтобы она состояла из одних костей и синей кожи с плохо ощипанными перьями. Моему другу Славику, в шутку, кто-то из его друзей подарил десяток цыплят, из которых у него на даче, на десятой станции Большого фонтана, выросли восемь курочек и два петуха. Ну, это, в общем-то, нормально, фишка в другом. Он их не кормил, никогда. Они шлялись по его участку (на котором, кстати, ничего кроме бурьяна не росло) рылись своими лапами в земле и находили какую-то еду, Славка склонялся к мысли, что они ещё и христарадничали. Но когда Славкина мама сварила из одной курочки бульон, то он был такой жирный, будто эту курицу кормили, как на убой. И меня до сих пор мучает вопрос, что же делали с курами на колхозной ферме, чтобы довести их до такого состояния. 

Я поделился с Фимкой своими мыслями по поводу цыплят, но он испортил мне начинающую зарождаться веру в колхозное движение. 

– Ты Бобчик напрасно раскатал свои губёнки, – не переставая жевать, сказал Ефим, – тут вчера гуляли свадьбу, вот нам и подали вчерашних цыплят, которых не смогли съесть гости. Не пропадать же им на помойке. 

– Ну, ты и циник Фимка, – возмутился я, – нет для тебя ничего святого. Ты совсем не патриот. Представляешь, как руководящая и направляющая корячится и потеет, чтобы снабдить общество строителей коммунизма синюшными курочками, а ты этого не ценишь. 

– Наоборот, очень ценю, – парировал Фима, – поэтому и попросил официанта принести что-то поприличнее. И мы с тобой, практически, уже съели нормальных цыплят, а не два набора субпродуктов. Правда, они нам обошлись на пятёрку дороже, чем приготовленные из синюшных куриных эмбрионов. Так что твоя доля увеличилась на два пятьдесят, по сравнению с указанной в счёте. И сейчас самое время запить всё, что мы с тобой съели, хорошим кофе. Время половина четвёртого. Возвращаемся к Аркадию, выпьем кофе, закусим его сигаретками и подойдет время планёрки на работе. Отчитаемся перед шефом и по домам. Или у тебя другие планы? 

– Нет, других планов нет, ты прав, – согласился я с ним. 

Ефим подозвал официанта и рассчитался с ним. Я отслюнявил ему половину уплаченной им официанту суммы. Мы поднялись и вышли из Восточной кухни. 

В баре был час-пик. Очередь к Аркадию была почти до входных дверей. Народ из окружающих контор, музеев, типографий, областного книготорга возжелали кофе. Тут было даже два полковника из расположенного напротив бара штаба гражданской обороны. Аркадий работал на пределе. Зоя бегала, как будто ей одно место натёрли скипидаром. Все собравшиеся считали, что сегодня они достаточно наработались и теперь хотели кофе, коньяку и прочих удовольствий. Дым в баре стоял хоть топор вешай. Счастливцы, которым достались места за столиками, не спешили их покидать. Но, стоящие в очереди бдительно наблюдали за сидящими. Стоило кому-то встать, на его место, сразу же, находился хозяин. Гул голосов, как морской прибой был мощным, но не раздражал.  

Только мы вошли в двери, как из гула выделился голос нашего приятеля и заодно Главного бухгалтера областного управления по делам печати и торговли книгами Ильи Берлина.  

– Боб, Фима, падайте за наш столик, мы с сотрудником уже уходим. 

– Спасибо Илья, а то нам бы пришлось пить наш кофе стоя. 

Мы пожали друг другу руки , Илья с коллегой поднялись, мы сели на их места. Подошла Зоя и принесла нам кофе, Аркадий заметил, как мы вошли, снял наши чашечки с доски за спиной и приготовил нам кофе. 

Фимка закурил сигарету и пригубил кофе, а я повернул голову к стойке и заметил как молодая девушка, лет двадцати, двадцати двух, взяла чашечку кофе, отстояв очередь и, теперь, держа чашечку кофе в руке, беспомощно озирается в надежде найти местечко за столиком. В течение секунды я раздел её глазами и понял, что у неё великолепная фигура, длинные стройные ноги от коренных зубов, грудь прекрасной формы третьего размера, осиная талия и огромные синие глаза в пол лица. 

Я встал и, подойдя к ней, забрал у неё из руки чашечку с кофе. В первый момент она вроде бы хотела сопротивляться, но потом, безропотно, отдала мне чашечку. Тогда, левой рукой я взял её под локоток и, проводив к нашему столику, усадил её на своё место. 

Она хотела что-то сказать но, увидев Ефима, остолбенела. Затем беспомощно посмотрела на меня. В глазах у неё был робкий вопрос, который она стеснялась задать. Я наклонился к ней и сказал: «Милая девушка, это не то, что вы подумали. Это просто мой друг. Познакомьтесь, это Фима. Меня друзья зовут Боб, вообще я Борис. 

Вы не возразите, если я присяду на поручень кресла, в котором вы сидите, тогда нам обоим будет удобно пить наш кофе и курить наши сигареты. 

– Пожалуйста, – произнесла тихим мелодичным голосом она, – мне, право, очень неудобно, что я лишила вас вашего места. Меня зовут Милена и я вам очень благодарна. 

Не испытывайте неудобства, – заурчал я, – ведь это была моя инициатива. Кстати, я тоже не испытываю неудобств, а скажем прямо, даже, наоборот. 

Действительно, сидя на поручне и чуть наклонившись к ней, я имел возможность созерцать в вырезе её кофточки совершеннейшей формы её грудь. Лифчика на ней не было, и я чётко видел нежно-розовый сосок её левой груди, который напоминал бутон вот-вот собравшегося распуститься цветка чайной розы. Кожа на её округлой груди была белой и напоминала атлас. Она была так нежна и тонка, что сквозь неё просвечивались еле видимые ниточки вен.  

Во мне мощно начало возрастать желание, я судорожно попытался переключить внимание на что-то другое, иначе, я не смог бы встать на ноги, пришлось бы стоять, согнувшись чтобы спрятать распрямившегося в полный рост, в свободных брюках выразителя этого желания. 

Ефим понял моё состояние и решил напомнить мне, что нам через двадцать минут необходимо быть у шефа. При мысли о планёрке у шефа мой пыл начал угасать. Но Милена, с чисто женской интуицией, почувствовала моё состояние, и в её глазах мелькнуло сожаление, когда мы начали собираться уходить. Я дал ей свой телефон (рабочий соответственно), и взял её. Судя по набору цифр номера её телефона, она жила в районе одесских Черёмушек. Прощаясь, я поцеловал её руку и почувствовал, как напряглось её тело во время моего поцелуя.  

Когда мы ехали с Фимой в троллейбусе я рассказал ему о её реакции на мой поцелуй. Фима, подумав минуту, изрёк: 

«Вполне возможно Бобчик, что ты попал на целку, что конечно, очень, невероятно при сегодняшнем развитии печатного дела на Западе, либо у этой очаровательно дамочки давно не было мужика, что так же маловероятно. Следовательно, наиболее вероятный вариант в том, что она очень любит это блюдо и во время его приёма не сдерживает своих эмоций и страсти. Я тебе искренне завидую, и если ты ней не займёшься, это сделаю я. Поэтому мой тебе совет, не тяни с этим делом». 

– Я обязательно попробую завтра решить этот вопрос, – с вызовом ответил я, – а тебя прошу не вмешиваться. 

– Хорошо, хорошо! – ответил Фима, – я так, специально, тебе сказал, чтобы тебя раззадорить. 

– Меня раззадоривать не надо, – буркнул я, – я и так собственным членом чуть наш столик не перевернул когда заглянул ей за пазуху. 

– Я это заметил , – облизнулся Фимка, – девушка, явно, не любит и не носит лифчика – этого изделия деревенского кузнеца. Да, грудь у неё классная, это видно и без подглядывания за пазуху. 

– Хватит трепаться Фимоцалы, – заметил я, пробиваясь сквозь толпу к выходу, – мы приехали. 

Оперативка у шефа началась вовремя. Обычно он выслушивал доклады начальников участков, записывал, что им нужно из материально технического снабжения, какие и на каком объекте необходимы механизмы. После их докладов выслушивал наши с Ефимом доклады и ставил задачи на следующий день. Сегодня всё было по-другому. Он сообщил, что ему позвонили из республиканского управления и просили привезти к завтрашнему утру заявку на необходимые нам фонды на материалы на следующий год, и в связи с тем, что республиканское управление получило новый микроавтобус рижского производства, свой старый они отдают нам. Поэтому начальник отдела материально-технического снабжения и главный механик, то есть я с Фимкой должны сегодняшней ночной лошадью выехать в Киев. Секретарь шефа заказала нам два купейных билета.  

– Так что, – продолжил шеф, – шагом марш, оба, в бухгалтерию и получите командировочные документы и деньги. Жду ваших докладов из Киева. Свободны. 

Выйдя из кабинета директора, мы с Ефимом договорились встретиться в поезде и разошлись по отделам. Я подготовил путёвки на автотранспорт на завтра, проинструктировал свою правую руку, механика Жору о его задачах во время моего отсутствия, пошёл домой готовиться к отъезду. 

Ефим же усадил своих помощников за составление заявки на фонды на следующий год, сказал, чтобы готовую заявку привезли к отходу поезда. Сам же отправился домой готовиться к командировке. 

Поезд на Киев, так называемая «Вечерняя лошадь», отправлялся из Одессы в десять часов вечера и прибывал в Киев к восьми часам утра. Это было очень удобно. Республиканское управление находилось под Андреевским собором на одноименном спуске, и начинало работать в девять часов утра. Поэтому мы, с Ефимом, успели после прибытия в Киев позавтракать в ближайшем кафе и быть первыми во всех службах управления. В итоге этой беготни по разным кабинетам Фимка защитил и сдал заявку на фонды своему республиканскому патрону, а я смотался на их базу, ознакомился с техническим состоянием РАФика передаваемого нам, получил у Главного механика республиканского управления все необходимые документы на автомобиль и талоны на бензин для перегона в Одессу, позвонил шефу и попросил чтобы к завтрашнему утру прислали водителя для перегона машины и к четырём часам дня был свободен от дел. Встретившись с Ефимом мы решили поехать и устроиться в гостиницу, а потом в гостиничном ресторане пообедать. Там же, в гостинице можно было приобрести билеты на «ночную лошадь», которая отправлялась из Киева в девять тридцать вечера и прибывала в Одессу около девяти часов утра. Во всём этом стройном плане был один пробой, который мы знали, но почему-то не взяли в расчет. 

Дело в том, что во времена развитого социализма и тотального дефицита на все товары и услуги, устроиться командировочному человеку в гостиницу, если он за полгода не сделал заявку, было практически невозможно. Во всех гостиницах у администратора на столе стояла капитально сделанная из бронзы табличка со словами «Мест нет». Эта табличка стояла на столе все двадцать четыре часа. Командировочный люд, который должен был срочно выехать в командировку, ночевал на стульях в холле гостиниц, ожидая случайно освободившийся номер. Это была большая редкость, если какому-нибудь счастливчику повезло, и он получил место на койке в номере. 

Прибыв в гостиницу «Лыбидь», – огромный шестнадцати этажный гостиничный комплекс, мы с Ефимом, точнее я, потому, что Фимка задержался у газетного киоска, поцеловал эту постоянную табличку «Мест нет». Мои робкие переговоры с администраторшей, подкреплённые четвертаком, вложенным в мой паспорт, окончились ничем. Во мне начало расти раздражение на эту систему, и я хотел, уже, чего-то резкого наговорить администраторше, как вдруг я увидал её глаза. Она не сводила взгляд с Ефима, который вальяжной походкой приближался ко мне. 

В глазах этой женщины бальзаковского возраста светились восторг и обожание. Я понял, что она клюнула на сходство Фимки с Магомаевым и принимает его за Муслима. 

– Как наши дела, – спросил Фимка, – ты уже заполнил наши анкетки. 

– К сожалению, босс, – обречённо, но громко ответил я наклонив голову чтобы не расхохотаться, – для нас в этой гостинице не нашлось даже самого простого номера. 

– Это что правда? – повернувшись к администраторше и ослепительно ей улыбаясь, спросил Фима, – мой антрепренёр не вводит меня в заблуждение? 

– Ой, ну что вы товарищ М,м,м….., – попыталась что-то сказать она. 

– Тс-с-с-с, прошу вас тихо, не нужно рекламы, – в пол голоса сказал Ефим, – мы тут «инкогнито» и я прошу вас никому не говорить, что мы у вас в гостях. 

– Бобчик, будешь заполнять анкетку, запиши меня как э-э-э 

Ефим Жарканский, а паспорт дашь свой, – продолжал Фимка, – я надеюсь, вы позволите мне эту маленькую вольность? – повернувшись к администраторше и продолжая ослепительно улыбаться ей, полу-утвердительно, спросил Фима.  

– Конечно же, не волнуйтесь, – зачастила дама, – я вам дам двухкомнатный полу-люкс, надеюсь, вам понравится.  

Потом, томно закатив глаза, жарким шепотом, она попросила автограф. 

– Но только для вас, – сказал ей Фима, расписываясь непонятной закорючкой, – я очень надеюсь, что нас никто до утра не побеспокоит. 

– Да, конечно, – умилилась дама, – ваш номер находится на шестом этаже, там маленький коридорчик, в который выходят двери ещё трёх номеров, но их заселят, только, послезавтра. Поэтому в этом секторе вы будете одни. 

-Благодарю вас, – Ефим склонил голову и, взяв её руку, приложился к ней. У дамы, от такого счастья, трусы, явно, повлажнели. 

Я, к этому времени, заполнил все необходимые бумажки, рассчитался за номер до времени отъезда и мы поднялись на шестой этаж и вошли в номер. По тогдашним совковым меркам номер был, просто, шикарный. Огромная двуспальная кровать, во второй комнате диван. В комнате телевизор, холодильник, телефон. 

Был так же буфет с посудой и бокалами. В ванной комнате были установлены ванная, биде, умывальник. Унитаз стоял в отдельной комнате рядом с ванной комнатой. На полочке, под большим зеркалом над умывальником, выстроился набор всяких флакончиков с шампунями и баночек с кремами. 

– Так Бобчик, – потирая руки, сказал Ефим, – я предлагаю принять душ, чтобы смыть запах рабочего пота. Потом, бегом в ресторан выпить и закусить. 

– Тогда я первый, – и пошёл воплощать предложение Ефима. 

Короче, через полчаса мы с Ефимом уже сидели за столиком в ресторане на втором этаже отеля. Заказали бутылку водки, чтобы официанту не нужно было часто бегать с графинчиком. Не мудрствуя лукаво, взяли мясное ассорти и маринованные грибочки на закуску вместе с салатиками из свежих овощей, и котлеты « по киевски». На финиш, заказали по чашечке кофе.  

Зал ресторана был пуст, за исключением какой-то делегации состоящей из пожилого мужика и десятка молоденьких женщин. В перерыве между первой и второй рюмками с водкой мы, невзирая на зверский аппетит, поняли по их разговору, что эта компания из Германии. 

Мы с Ефимом так набегались за день, с утра ничего не ели поэтому, сейчас, так работали челюстями, как будто мы не ели, минимум, неделю. Молодые немки, видя такие образцы обжорства, и поняв, что мы выпили целую бутылку водки начали поглядывать на нас с уважением. Наконец, мы выпили и сожрали всё, что нам принесли. А когда официант подал нам кофе, мы развалились в креслах в сыто-пьяной истоме и закурили сигареты. Запивая каждую затяжку маленьким глоточком ароматного кофе, мы, с интересом, начали поглядывать на молоденьких немочек. Жизнь была прекрасна, мы были сыты и пьяны, у нас был прекрасный номер и, соответственно, нас потянуло к женщинам. В это время заиграл оркестр и я, присмотрев молоденькую и стройненькую немочку, пошёл пригласить её на танец. Ефим, так же, выбрал полноватую с изумительными формами как спереди, так и сзади, брюнетку. Ни Фима, ни я не знали немецкого языка, но мы выпили бутылку водки на двоих, а девицы выпили много шампанского, судя по количеству бутылок стоящих у них на столе. В этой связи общий язык нашли, довольно, быстро. Через некоторое время они двое, к зависти остальных за их столом, перебрались за наш столик, где мы их угощали конфетами и шампанским. Потом вместе пили кофе. Затем мы предложили девочкам прогуляться по вечернему Киеву и потащили их на Днепровские склоны. Блондинку, кавалером которой был я, звали Илона. Брюнетку кавалером которой был Ефим звали Гретта. Однако фамилия у неё была Геринг. И оказалась, что она была какой-то дальней родственницей командующего немецким «Люфтваффе» второго человека в Третьем рейхе Германа Геринга. Правда это или нет, сейчас, трудно установить, может она, по пьянке, решила повысить таким родством свою значимость, но она не знала, что Фима был еврей, у которого родственников расстреляли немцы в Бабьем Яру. У Ефима тут же возник план маленькой мести, своего рода план самоутверждения. В парке на Днепровских склонах я уединился с Илоной на одной скамеечке, где, потихоньку, склонил её к сексу на природе, а Фимка, в исполнении своего плана, поставил Гретту в позу Г и занялся сексом с ней в этой позе. При этом он орал мне, что он, таки, трахнул великую Германию в лице родственницы Германа Геринга и теперь все фашисты у него на члене. Его партнёрша, по-видимому, не понимала что Фимка орёт, но для того, чтобы поддержать его пыл, после каждой его фразы говорила : « Я, я, натюрлихь!» 

В общем, часам к трём ночи мы проводили девочек в их номер и сами, придя к себе, рухнули с Фимкой в одну широкую кровать. Причём оба уснули мгновенно. 

Проснулся я от ощущения, будто кто-то пристально на меня смотрит. Не шевелясь, я открыл глаза и увидел сидевшего на стуле мужика в костюме и галстуке, который рассматривал нас с Фимой. 

Первой моей мыслью был вопрос «Как попал в номер этот мужик?» 

Я хорошо помнил, что закрыл номер на ключ, который оставил в скважине замка. Затем я сообразил, что этим людям не нужны ключи. У них есть специальный вездеход – такой ключик, который открывает все двери. 

Всё это промелькнуло в моей голове мгновенно и я не нашёл ничего лучшего как сказать: «Здравствуйте! Чем могу Вам помочь?» 

Мужик улыбнулся и сказал: «Это я вам могу помочь избежать неприятных встреч в нашей конторе. И только потому, что мне понравился акт патриотизма, который вчера совершил ваш коллега в парке на Днепровских склонах. Особенно мне понравился стишок, который он орал, совершая этот акт. Я попытаюсь его вспомнить, если ошибусь, вы меня поправите. Этот стишок звучал так –  

Вот какой я парень бравый 

Я смеюсь, и я пою, 

Третий рейх через Гретту 

Разместил я на х-ю. 

Ну что, я правильно запомнил поэтический эпос вашего коллеги?» 

– У вас прекрасная память, – проблеял я. 

– На этом и стоим, – буркнул он, – и ещё, я солидарен с вашим коллегой. Я – Белорус и деревню, где жили мои родственники, фашисты сожгли дотла. Всех мужчин, женщин и детей. Даже собак загнали в этот сарай. Исходя из этого и по согласованию с моими коллегами, которые так же были зрителями вашего шоу, мы решили оставить эту вашу шалость без неприятных для вас последствий, но с одним условием. Вы должны покинуть гостиницу не позже десяти часов, и будет очень хорошо, если вы уедете в свою Одессу «вечерней лошадью». И боже вас упаси встречаться с вашими вчерашними девицами, – затем он добавил, – прекрасный всё-таки город Одесса. У одесситов все с юмором, выйду на пенсию, поеду жить в Одессу. 

Ну что вам всё ясно? 

– Предельно ясно, – с готовностью отрапортовал я. 

– Тогда, оставайтесь здоровы, половые гангстеры! 

Мужик встал с кресла и вышел из номера. О его пребывании в номере напоминал только качающийся ключ с деревянной булавой в скважине замка двери. Я, как сомнамбула, подошёл к двери и подёргал за ручку. Дверь была закрыта. Я невольно почесал затылок и тут мой взгляд упал на часы, которые показывали четверть десятого. Можете себе представить, сколько сил и энергии у меня ушло, чтобы поднять а потом и разбудить Ефима. Но без пяти десять мы сдали номер и вышли из гостиницы. Мы зашли в какой-то скверик, где устроились на скамеечке и я, после того как обследовал весь скверик на предмет возможности прослушивания, рассказал Ефиму о нашем госте из Конторы Глубинного Бурения. Выслушав меня, Фимка, довольно, улыбнулся и сказал: «А я и не знал, что с Греттой у меня был не половой акт, а патриотический. Ну что ж, каждый выражает патриотизм по-своему». 

Вечером мы сели в поезд и, даже, не дождавшись его отправления, рухнули в койки и уснули. Прохрапели почти до самой Одессы, приведя, сперва, в восторг двух молоденьких женщин, которые так же ехали в нашем купе. Но потом привели их, своим храпом, в ужас, когда ночью они не смогли заснуть и бегали к проводнику, чтобы он переселил их в другое купе. И он их переселил, а жаль, поскольку они были молоды и, довольно, хороши собой. Но я не очень огорчился потому, что меня, впереди, ждала встреча с Миленой и прекрасная жизнь в самом лучшем городе на земле – в Одессе. 

Конец. 

Скворцы 

или некоторые размышления по поводу. 

История о скворцах началась ранней весной. В апреле я переехал на дачу. За прошедший сезон мы с супругой изыскали резервы и наняли бригаду молодых парней, которые взяли обязательство за определённое количество денег обшить стены дома пятидесятимиллиметровым пенопластом, зашпатлевать их и покрасить. Колер краски для стен дома выбирала жена. Она превратила это в процесс, долго мучила парней, истомив их своими раздумьями, но всё-таки выбрала. Парни вздохнули с облегчением и ударными темпами закончили работу. У них появилось много заказчиков на их работу. Дом получился светло-серого цвета с голубизной, стал красив и наряден, как домики у немцев. Не хватало, только, герани на окнах. Но моя супруга высадила прекрасный розарий на фасадной стороне дома, разбила клумбу напротив западной стенки и посадила на ней разнообразные цветы. Так что герань, с успехом, заменили красные, бордовые, розовые и жёлтые розы. У неё, даже, росло два куста сине-фиолетовых роз, которые своей синевой соревновались с «граммофонами» растущего рядом «Гибискуса». 

Пока мы занимались любимыми делами, жена цветами и растениями, я модернизацией дома, изготовлением лавочек и прочими инженерными делами, четыре пары скворцов, прилетевших откуда-то с юга, где зима мягче и теплее чем у нас, без согласования с нами, поделили крышу нашего дома на четыре части. Там под каждым углом кровли между шифером и балками обрешётки, к которой крепиться шифер, было расстояние достаточное для строительства гнезда. Так казалось скворцам, и они приступили к делу. Они развили такую бурную деятельность, что работа по строительству гнёзд продвигалась с необыкновенной скоростью. Но без скандала, всё-таки, не обошлось. Одна пара скворцов подготовила кучку строительного материала, положив его не в гнездо, а около его, а вторая пара, быстренько, этот пучок соломы и травы утащила для себя. 

Разборка была быстрой и жёсткой, перья летели в разные стороны, причём сражались наравне с самцами и их самки. 

В итоге, нахалов наказали, материал строительный забрали, справедливость восторжествовала, и воцарился мир. 

Вот тут у меня и мелькнула мысль о том, что справедливости без боя не бывает. 

За неё нужно сражаться. 

Через несколько дней гнёзда были готовы, яйца снесены, и скворчихи уселись на них высиживать птенцов. Чтобы не скучать, они беззлобно переругивались друг с другом, причем самки сидевшие на яйцах на южной стороне дома дружили против самок сидевших на яйцах на северной стороне. Мы с женой даже шутили по этому поводу, что у них как в США идет война между Севером и Югом. 

Но, даже, эта превентивная словесная война не могла нарушить идиллию, царящую на нашем участке. Скворчихи высиживали птенцов, скворцы мотались по окружающим просторам и таскали скворчихам еду, жена возилась с цветами и растениями, я мастерил что-нибудь по хозяйству. Погода была прекрасная, сад зеленел, настроение и у меня, и у жены чудесное. Сидя на лавочке, я вспоминал пионерское детство. Тогдашняя пропаганда учителей, пионервожатых была направлена на то, чтобы нам, детям привить любовь к скворцам. Они де, самые полезные птички и являются авангардом на фронте борьбы с вредителями садов и виноградников. Мимо их клюва ни одна гусеница, безнаказанно, не проползёт. Я вспоминал, как мы, мальчишки, делали для них скворечники и укрепляли их на деревьях в городе. И я тешил себя мыслью, что эти четыре скворцовых семейства не дадут проползти по листу ни одной гусенице, все вредные жучки, червячки будут уничтожены. Я, даже, прикинул, приблизительно, количество бойцов с вредителями моего сада. Если в каждом гнезде по четыре яйца, а это минимум, у них бывает и побольше, то совместно с их родителями должно быть двадцать четыре клюва способных уничтожать вредителей. Это же целый боеспособный взвод. 

Мы с женой как верные апологеты той пропаганды, тут же, зачислили скворцов в друзья, а хорька, который, время от времени, шлялся по нашему чердаку, во враги.  

По требованию моей любимой жены, и в соответствии со своим желанием, я заложил хранящимися там досками все возможные пути проникновения хорька на чердак. Если он попадет туда, то, тут же, пообедает и скворцами и их птенцами, когда они вылупятся из яиц. 

У нас на даче появились и живут последние лет пять, шесть хорёк Кеша и полоз Гоша. Мы к ним и они к нам привыкли, и мы сосуществуем в мире и согласии. Мы их не притесняем и они нам не мешают. Зато в доме нет ни мышей, ни крыс. Это заслуга Гоши, хранящиеся на чердаке фанера, доски и прочие стройматериалы не загаживают залетающие туда птицы. Это, полностью, заслуга Кеши. Ко всем их достоинствам следует добавить их скромность. Они стараются не встречаться с хозяевами. И если, случайно, такая встреча и состоялась, то Гоша, с чувством собственного достоинства, уступит вам дорогу и отползёт в сторонку, а Кеша рванёт так, что и сообразить не успеешь, куда он делся. 

Кстати, в связи с последующими событиями со скворцами я, уже, не так конкретен в вопросе кто друг, а кто враг. Мне вспоминается одна притча связанная с этими понятиями. 

В один морозный, зимний день, летевший по своим делам воробей замерз и упал как льдинка на дорогу, по которой гнали стадо коров. Воробей, уже, был готов отдать богу свою воробьиную душу, но в это время проходившая над замёрзшей птичкой корова 

ляпнула на него тёплую лепёшку навоза. Воробей отогрелся в тёплом навозе, жизнь показалась ему опять прекрасной, он высунул голову из навоза и зачирикал от радости. В этот момент рядом проходил голодный кот. Он услышал чириканье воробья и, вытащив его из навоза, тут же его съел. Мораль этой притчи в том, что не всякий тот враг, кто на тебя нагадил, и не всякий тот друг, кто тебя из дерьма вытащил. Но уж если попал в дерьмо, то сиди тихо и не чирикай. 

Прошло ещё немного времени и, судя по непрекращающемуся гомону и скоростными полётами обоих родителей с утра до ночи за кузнечиками, червячками, гусеницами, жучками и прочей живностью из меню птенцов, они вылупились. Аппетит у них оказался отменный, причём во всех четырёх семьях. Соответственно количество поглощаемой ими пищи давало определённое количество отходов от неё из них. Если взрослые птицы это делали в поле или в лесу куда они летали за добычей то желторотые птенцы, жившие инстинктами, которые диктовали им, что гадить в гнезде нельзя. Поэтому они, просто, выставляли заднюю часть за гнездо и стреляли помётом на светло-серые, с голубизной, стены нашего, бывшего красивым, дома. 

Через две недели стены нашего дома выглядели как стены курятника, в котором у курей понос. В глазах любимой жены появилась и не исчезала тоска. Причём, птичий помет обладал одной особенностью. Его консистенция была такова, что под ним выгорала краска. Наши попытки помыть стены шваброй, ясно, показали нам это. Помет смывался, но под ним были пятна грязно-ржавого цвета. День за днём взрослые птицы, родители этой, вечно, голодной малышни, мотались как челнок ткацкого станка, таская орущим птенцам всё, что только могли добыть. Каждый раз подлетали к гнезду с какой-нибудь козявкой. И очень было обидно, что они, совсем, не обращали внимания на наши деревья на которых гусеницы гуляли по листьям, как по бульвару, одновременно, пожирая их, листовёртки так закручивали листву, что она опадала Пришлось разводить специальное средство и брызгать деревья всякой химией, что мне очень не нравилось. То есть, мои надежды на боевой взвод в двадцать четыре клюва чистящий мой сад от вредителей оказались эфемерными. Зато, количество помёта на стенах увеличивалось в геометрической прогрессии. Кроме стен, четыре кучки помёта к концу дня вырастали на отмостке под каждым гнездом. 

Короче, наступил момент, когда мы превратились в обслуживающий персонал четырёх многодетных скворцовых семей. Теперь ни я, ни моя жена не могли поспать утром. Мы не могли отдохнуть и днём после обеда. Мы не могли заниматься своими любимыми делами. Птенцы орали голодными, дурными голосами целый день начиная с момента появления солнца над горизонтом и заканчивая моментом захода солнца.  

Интенсивность этого ора увеличивалась, как только кто-то из родителей подлетал к гнезду с какой-нибудь козявкой в клюве. 

На военном совете с женой мы констатировали, что скворцы – хозяева положения. 

Убрать их невозможно пока птенцы не встанут на крыло и не улетят сами. Либо нам нужно собираться и переехать на городскую квартиру, оставив дачу на милость скворцов. Но тогда, точно, нужно будет перешпатлёвывать и перекрашивать стены. Сейчас жена ежедневно моет стены и краска не успевает сгорать под помётом, но это не может продолжаться бесконечно. 

Последним ударом нанесшим поражение моей вере о полезности скворцов послужил тот факт, что проснувшись от ора птенцов, спустя несколько дней после нашего военного совета, и выйдя на крыльцо, я обнаружил, что, очень, редкая черешня элитного сорта, которую я посадил четыре года назад и давшая в этом году первый урожай ярко-красных, мясистых, ароматных ягод, вдруг преобразилась. В первый момент я не сообразил, что же с ней произошло. Но когда я увидел, всего, одну ягоду, сиротливо висевшую среди веток и листьев, у меня появилось желание заорать: «Караул! Ограбили!!!» Я собирался, на днях, собрать ягоды и меня кто-то опередил. Я, машинально, сорвал последнюю ягоду и сунул её в рот.  

– «Да, действительно, – подумал я, – меня не обманули. Черешня просто шикарная. Кто же такой хитрый, что забрался в сад и обобрал черешню, когда мы спали. Неужели деревенские мальчишки ? Но, когда в суточном кургане из помёта на отмостке я увидел косточки черешни, я понял все. Восемь клювов, так называемых, защитников от вредителей, в течение двух утренних часов, обобрали черешню и скормили ягоды своим, вечно голодным, птенцам. 

Я, конечно, приветствую их поступок, как родителей, но когда тебя грабят, даже, во имя самых светлых побуждений, это всегда вызывает нехороший осадок. 

Короче говоря, эти «полезные птички» довели меня до нервного срыва, жена ходила бледная с тоской в глазах и вздрагивала от звука орущих, дурными голосами, птенцов. Момент, когда эти птички встанут на крыло и улетят, казался несбыточным и недостижимым. Каждый день начинался с того, что мы убирали помётные курганы и длинной шваброй пытались отмыть стены. Больше делать мы ничего не могли. 

Как-то сидя на лавочке, которая была сбита мной на скорую руку во время строительства дома, я решил сделать новую лавочку и установить её капитально в тени ореха. Я забрался на чердак и отобрал две подходящие доски и несколько брусьев и принялся за работу. Провозился с изготовлением лавочки почти весь день, затем покрасил ее и, оставив сушиться под солнышком. После ужина я прилёг перед телевизором, ожидая обещанный бокс с Виталием Кличко. Началась трансляция поздно, визави Виталия продержался до седьмого раунда, затем рефери прекратил бой в виду явного преимущества Виталия. В итоге, уснули мы около двух часов ночи. Засыпая, я с ужасом подумал, что из-за утреннего ора птенцов выспаться не удастся. 

К большому моему удивлению проснулся я раньше жены, около девяти часов утра.  

Птенцов не было слышно, царила благодатная тишина. Солнце было высоко и, наступившая тишина настораживала. Я, с удовольствием подумал, что птенцы встали на крыло и улетели. Вернувшись в дом, я поделился своей радостью с женой. Не веря мне, она выбежала во двор и обошла по периметру весь дом. Было невероятно тихо, хотя четыре небольшие кучки помёта под гнёздами были. Мы, как обычно, убрали эти кучки, помыли шваброй стены. 

Время шло, день клонился к вечеру, но было удивительно тихо. Жена от радости ходила в припрыжку и начала что-то напевать. В её глазах исчезла тоска.  

Я, в свою очередь, решил поставить металлические пластинки на ножки новой лавочки. Кусочек оцинкованного листового железа хранился на чердаке, и я отправился за этим кусочком. Когда я вошёл на чердак, то кучи перьев в четырёх углах чердака прояснили для меня причину наступившей тишины. Хорёк Кеша разделался этой ночью и с взрослыми скворцами и с их птенцами. Я, когда выбирал доски для лавочки, случайно передвинул доску, которая перекрывала доступ Кеше на чердак. 

Вы себе, даже, не представляете, какую благодарность, в этот момент, я почувствовал к Кеше. Мне, тут же, на ум пришёл один анекдот, в котором человек, которого спросили, как он относиться к ГАИшникам ответил, что после того как его жизнь свела с таможенниками, он просто обожает ГАИшников. Я, опять, перевёл хорька в разряд хоть и не друзей, так приятелей. 

Единственное, что меня мучило – был вопрос: « Как объяснить жене проникновение Кеши на чердак?» После мучительных раздумий я принял решение не говорить жене о случившемся, чтобы не расстраивать её чувствительную натуру. На чердак она ходит редко. 

Я взял веник и тщательно убрал следы Кешкиного ночного разбоя, и при разговоре с кем ни будь, всегда, поддакивал жене, когда она говорила, что у нас под крышей выросли птенцы скворцов и улетели самостоятельно. У природы свои законы и они нерушимы, изменить ничего уже нельзя. Что случилось, то случилось. А невинная ложь во благо любимого человека никогда и никем не преследуется. 

Мы же, наученные горьким опытом общения со скворцами, приняли решение не давать возможности скворцам строить гнёзда под крышей своего дома. Лучше строить им скворечники и развешивать их в садах, парках и других местах, где естественный ход их жизнедеятельности никому из людей не будет мешать. 

Конец. 

– Сок? – спрашивает меня официантка, расплываясь в чарующей улыбке. 

– Ананасовый... – отвечаю я, и в голову приходит мысль, что тем самым укореняю привычку, навеянную стихотворными экспериментами юности: «...со мною сигарета, дождь и ананасовый сок». 

Занимаю столик перед входом; отсюда глазам открывается уютная панорама старой крепости XVI века и вид на переливающийся оттенками парк. Мне срочно надо проанализировать ряд событий, происходящих в моей жизни, для чего я подобрал эту безмятежную обстановку. 

С веранды по округе разносится голос нестареющего Челентано: 

E intanto il tempo se ne va  

e non ti senti piu' bambina  

si cresce in fretta alla tua eta'  

non me ne sono accorto prima.  

E intanto il tempo se ne va  

tra i sogni e le preoccupazioni  

le colze a rete han preso gia'  

il posto dei calzettoni. 

( А время-времечко бежит,  

Назад, увы, не возвратится!  

Напрасно ты торопишь жизнь,  

Она и так летит, как птица.  

А время-времечко несет:  

Кому мечты, кому – тревоги.  

И между тем не устает  

За нас подводить итоги.) 

Осень дышит теплым ароматом и с каждым выдохом легионы опавших листьев взмывают ввысь, словно хотят вернуть себе былое могущество и очарование. Все это столь прелестно, столь гармонично, что я почти парю от наслаждения мгновением. Несколько листьев скользят по моему лицу, а один и вовсе застревает в нагрудном кармане рубашки. 

Кафе почти пустует; поодаль от входа, за оранжевым столиком, сидит пара подростков, поглощенных таинством общения. В парке на скамейках расположилось несколько человек, которые ничем не привлекают мое любопытство. 

Присаживаясь, достаю блокнот и начинаю набрасывать альтернативы развития положения дел – худшие, средние и лучшие. 

Почти разом осушаю сок. Чтобы прийти к глубоко осмысленной картине мира, к эффективному плану действий, силюсь найти зацепку во всей этой куче неурядиц. Несколько раз беру в руки сотовый, затем нервно разбираю его, снова кладу на столик и направляю взгляд в сторону крепости. 

Посередине парка, под сенью крепостных стен, стоит молодая брюнетка, среднего роста, одетая в пестрое платье. Ненадолго мое внимание сосредотачивается на этой особе, однако вскоре я опять возвращаюсь к своим думам. 

«Надо бы еще взять сок!» 

Но что-то удерживает меня в статичном размышлении. Позарез нужна сильнодействующая мысль, эвристическая находка, хоть что-нибудь, а я, тем временем, не продвинулся еще ни на йоту в этом направлении. 

Я опять обращаю свой взгляд к строению древних; к волнообразным перекатам крепостных стен, к автомобилям, припаркованным под архитектурным ансамблем, к деревьям, к разноцветному прикосновению осени, к мамам, сгрудившимся у здания Дома Культуры – скоро с уроков танцев должны выйти их чада. Женщины, Не теряя времени, занимаются тем, что я называю перекрестным опылением информацией! 

После всего этого я рассматриваю незнакомку, которая приподнявшись на носки, расправив плечи, нервно расхаживает взад и вперед. В застывшем положении эта дама не представляет собой особо впечатляющего зрелища. Но в движении она словно накачана магической энергией и преобразуется в живой символ той особой прослойки современной женщины, которая, скажем так, сочувствует сентиментальному феминизму. Пара минут пристального наблюдения дает мне возможность обнаружить много любопытного (вот почему дамы называют мужчин бессердечными и равнодушными!). 

Женщина одета явно не со вкусом. Коричневого цвета туфли на высоких каблуках никак не подходят к короткому белому платью с черными крапинками. На носу дамы сидят (а может, лучше сказать, лежат!) очки, которые дико контрастируют с ее прической, очертаниями и формами лица. Не то «Ленноны», не то «Рейбаны»; даже с расстояния в пятьдесят метров эти очки сигнализируют о недосягаемой толщине оправ. 

...С каждым днем планета Земля наполняется женщинами, которые все жалуются, что перевелись настоящие мужчины, как доисторические археоптериксы, что утеряно джентльменство и благородный порыв. И такие женщины страстно переживают, что мужчины хотят все одно и то же (между прочим, что это за «одно и то же» женщины в точности не знают и с оным понятием им периодически приходится импровизировать). В общей же сложности, вследствие обилия таких неадекватных установок, эти женщины обречены сначала на озлобление, а дальше на одиночество... 

Именно благодаря одиозному характеру, который еще издали прорывается в телодвижения нашей героини, я решаю, что эта женщина принадлежит к описываемой мною категории, которая, увы, все рыщет в поисках принца и повторюсь, увы, даже не удостаивается незначительного внимания от ничтожества. 

Дама ступает, теряя ритм, засунув руки в карманы, проваливаясь в какую-то согбенную позу. Вскоре выясняется причина ее напряженного поведения. Она устремляет взгляд вперед, лицо проясняется, и дама начинает передвигаться в этом направлении. 

К ней, семеня, направляется крупный мужчина средних лет. В этом субъекте с самого начала пробиваются на свет возрастающие с геометрической прогрессией рассеянность и неуверенность в себе. И хотя оба персонажа этой захватывающей драмы заражены неврастеническими симптомами, женщина все-таки действует смелее. Она активно перемещает голову и плечи, словно старается сбросить с гнезда, затаившееся там ядовитое напряжение. Мужчина шагает вкось и зигзагами, чтобы как-нибудь отсрочить момент приветствия. Даже без фотографических изысков, этот человек оставляет впечатление серого и непримечательного обывателя. Его неподстриженная седая шевелюра вместе с лоснящимися черными штанами свидетельствуют об общей, внешней и внутренней, посредственности. Белая рубашка в полоску, возможно, лучшая в его гардеробе, не говорит ничего хорошего о владельце. Образ его летней обуви сшибается с его жалким видом. Мужчина двигает головой вверх и вниз одновременно и как-то самоуничижительно улыбается. При всем этом его лицо передает избыток «доброты». На это непревзойденный Лоуэнн мог бы заявить, что у данного индивида блокирована энергетика спинного меридиана... 

Тут мне приходит в голову интригующая мысль, что эта должно быть пара, познакомившаяся на «одноклассниках», «Facebook»-е, на каком-нибудь сайте знакомств или очередная чета телефонного общения. Предприветственные манеры этих людей убеждают меня в том, что до нынешней минуты, в реальности друг друга они не встречали. Именно на моих глазах, после определенных текстовых или аудио диалогов, они встречаются впервые. 

Женщина проявляет завидную инициативу, что, кажется, дело для неё житейское. И когда расстояние между ними составляет не более трех метров, она в императивном стиле протягивает мужчине руку. Мужчина что-то лепечет в ответ; видно, что он несет величайшую за свою жизнь банальность. Кажется, он говорит что-то наподобие «я тот и тот...». Ему самому неудобно от своих слов. Женщина иронично улыбается и кивает головой. Она раздосадована, и весь ее облик выражает чисто женский возглас к небесам: «За что, Господи!» 

Дальше опять же дама строгим жестом указывает, что им следует пройтись по парку и присесть где-нибудь. И если до сих пор вся сцена разворачивается прямо передо мной, после знакомства эта странная пара перемещается на девяносто градусов левее. Мужчина никак не проявляет уместную смелость, а женщина, ощущая его робость, все время умело контролирует расстояние. Дистанция между ними такая большая, словно это не романтическое свидание, а некое уголовное разбирательство. 

И все же невзначай атмосфера беседы вроде бы слегка смягчается, мужчина свыкается с обстановкой и вроде бы удерживает внимание женщины. 

Но, это всего лишь минутная слабость дамы. Неожиданно она вскакивает с места и для начала истерично жестикулирует, да так, что несколько зевак подозрительно озираются. Она играет на грани фола и скандала. В мгновение ока сознание этой пары полностью затуманивается процессом коммуникации. Эти мужчина и женщина, становятся похожи на жучка, попавшегося в сеть крупного паука и отчаянными взмахами крыла, норовящего выбраться из смертельной западни. Все его способности и единицы сознания, сконцентрированы на выживании, он забывает о том, что существует, ради чего борется; для него просто остается одна единственная цель – вырваться. 

Осознав, что являюсь свидетелем весьма редкого драматургического действа, я схватываю сотовый и в разделе «сообщения» набираю описание происходящих событий. Я уверен, что талантливый режиссер смог бы скомпоновать эти сцены в гениальный шедевр-короткометражку. 

Женщина продолжает что-то буйно утверждать. Она настолько взволнована и возбуждена, что окружающее пространство с трудом отражает натиск ее чувств. Как мне известно, такое происходит, когда человек самозабвенно что-то отрицает. Казалось бы, для того, чтобы подтвердить мое предположение, к ее речи добавляется покачивание головы. Ее правая рука упирается в бедро и действует, как рычаг равновесия. Становится ясно, что женщина от глухой обороны переходит в ярое наступление. Она злорадствует от того, что сломила мужчину, нашла в нем брешь, откуда вскоре можно будет проникнуть в хоромы его третьесортной психологии и испепелить там все дотла. 

Мужчина опускает голову. Коротко и резко вздрагивая, он склоняется к женщине, и снова отстраняется от нее. Женщина ставит ногу на бордюр и манерно продолжает жестикулировать. Кульминация ее речи наступает тогда, когда она выпрямляет руки во всех суставах и хлещет ими по воздуху вдоль и поперек. Одновременно наша дама успевает выплеснуть ураган эмоций, пожеманиться, обрисовать плечами с полдесятка восьмерок и снова отправляет руки в космос и вечность. Вот это уже знак полной и безоговорочной власти! 

Наконец, она отправляется к выходу из парка. Подавленный и сплющенный от пресса непомерной силы, мужчина взывает к ней, движением кисти. Женщина останавливается, делает глубокий вздох и, вся, зажатая от высокомерия и опустошенности, с неподдельным негативным чувством покачивает головой. 

Мужчина приближается к ней, еле волоча ноги. Он словно заново желает поднять вопрос, на который получил жесткий отпор еще там, у скамейки. Женщина простирает руки к небу. Ее самовыражение ярко образно и пластично, кажется, что с ее ладоней через миг взлетят голуби, а тело станет одним большим «НЕТ!». 

Мужчина ощущает прилив сил, но это всего лишь энергия реванша отвергнутого человека. По лицам этих людей бродит жгучее разочарование. Женщина стоит, вся разбитая и видна не впервой, осознанием отсутствия на земле родной ей души: «Настоящие мужчины и, вправду, повымерли. И с кем это я связалась, о, Боже мой!». Мужчину же беспокоит то, что он умудрился все провалить и как всегда, нарваться на замаскированную женщину-вамп. 

Дама еще раз сурово отказывает, перебрасывает сумочку за плечо и быстрыми шагами идет прочь. Под первым же деревом резким движением он срывает листочек и пожевывает по пути. Ступая бодро, к моему удивлению, где-то в пятидесяти метрах она присаживается к каким-то странным людям. Одна из них, облаченная полностью в черное, женщина то ли мужчина (действительно пара минут уходит на то, чтобы определиться с полом), то ли в шляпе, то ли в котелке, а другой – молодой человек со старомодной бородкой, очень напыщенный и глубокомысленный. Это эзотерическое трио затевает, несомненно, высокопарный диалог. Наша дама нежится, расслабляется. Ее взор упирается в одну точку, а остальные двое поглощены беседой; легкой, мягкой и добродетельной... 

Мужчина некоторое время стоит, не удаляясь от места разлуки. Наверное, ему не хочется сдаваться, он обдумывает мысль о том, как кинуться вослед и привести в свое оправдание недосказанные аргументы. И тут же он осознает, что все пути к примирению отрезаны. За пару минут неподвижности его лицо предлагает миру бесплатный курс по мимике уныния. Мужчина не знает, куда деть руки, тело и самого себя. Он посматривает то на женщину, то стучит по земле носком и пяткой, то опять вглядывается украдкой в другой конец парка. 

Затем с тяжелым сердцем он подходит к ближайшей скамейке. Он достает из кармана особый предмет развлечения человека XXI века – сотовый телефон. Через несколько секунд он кому-то звонит и нарочито развязно болтает. 

Для него жизненно необходимо выговориться и разрядить буйство и рев эмоций. 

Через пару минут из парка уходит женщина. 

У меня возникает желание догнать ее и восстановить картину событий от начала до конца. Но меня сдерживает мысль о том, что, как правило, реальность во многом непригляднее наших фантазий. 

Писк – благодарное дело. 

Не всё то болото, что блестит. 

Свои рубанки ближе к делу. 

Близок лапоть да не укусишь. 

Было бы золото, а черти найдутся. 

Всяк кулак своё золото хвалит. 

Чем дальше в лес, тем больше даров. 

Большому кораблю большие плавни. 

Не погладев в святцы, да и бух в большой колодец. 

Старый конь бороды не испортит. 

09.09.10 

Добрый Слава лежит, а худой бежит. 

На пловца и зверь бежит. 

На безглыбье и глыба рак. 

Бережёный и бок бережёт. 

Корейко рубль бережёт. 

Не кричите с глиссера свиньям. 

Аппетит приходит во время беды. 

Чужую в бреду руками разведу. 

За одного бритого двух небритых дают. 

Не за то с волком пьют, что сер, а за то, что отца съел. 

09.09.10