Глава 6. 

В холле гостиницы было малолюдно. Из кресла мне на встречу поднялся среднего роста полуседой мужчина с бородкой и тонким интеллигентным лицом. Одет он был в обыкновенный костюм. Наметанным взглядом я определил еще двух мужчин, сидящих невдалеке – по-видимому, из его охраны. Целовать протянутую мне руку я не стал, а самым мирским образом ее пожал. Плавным жестом он пригласил садиться, и принялся с полуулыбкой меня рассматривать. 

− Много наслышан о вас. Весьма признателен за материальную помощь и за ваше доброе сердце. 

− Я был бы достоин благодарности, если бы делился последним, но это ведь не так! 

− У многих людей даже в моей стране есть деньги, но им почему-то не хочется накормить голодных детей или восстанавливать рушащиеся храмы. Тем более, я слышал, что вы видите себя атеистом! 

− Монсеньор, вы всерьез полагаете, что среди верующих больше порядочных людей, чем среди неверующих? 

− Это зависит от того, кого считать верующим. Нынче весьма распространено обрядоверие. Но среди искренне верующих – безусловно. – Я с сомнением покачал головой. – Думаю, что и вы, сеньор Бенингсен, тоже верующий человек.  

Его прямолинейность и непосредственность не казались мне естественными и почему-то вызывали улыбку. 

− В общем, вы уже зачислили меня по своему ведомству, так сказать, в анонимные христиане. 

− Думаю, что так оно и есть. По делам людей определяется вера их! Даже если дела ошибочны, главное – благородство намерений. Не всем дано прозреть истину, но всем дана свобода в попытках творить добро. Бог в глубине нашего существования, в совести, в любви, в красоте. Кто-то из отцов церкви заметил, что в человеке, по сути, мало человечности. Бог человечен, а человек бесчеловечен. Христианство сверхразумно, и призвано облагородить Homo sapiens, довести его до истинно человеческого состояния. Оно не может быть выражено строго концептуально. Истинная вера выражается в практике жизни.  

Он замолчал. Таких конструкций я еще не встречал, хотя…. 

− Вам трудно что-либо возразить, но получается, что молиться вовсе не обязательно, а уж ходить в церковь и вовсе ни к чему. 

− Для преобладающего большинства – это необходимо. Оно напоминает и дисциплинирует. Но не для всех. Сейте разумное, доброе и этого достаточно. 

− Монсеньор, какое счастье, что вы не родились пару сот лет назад! Не уйти бы вам с такими взглядами от рук святой инквизиции! 

− К сожалению, вы правы. Что ж, церковь ошибалась. Наш Папа, как вам, наверное, известно, покаялся перед миром за неоправданное насилие над людьми. Времена другие и взгляды, суждения должны соответственно меняться.  

Мне очень хотелось ему заметить как это удобно: пролить реки крови человеческой, а потом отделаться всего лишь публичным раскаяньем, но я удержался. 

− Монсеньор, вы священник, несомненно, новой формации. Если бы я собрался уверовать, то ваши взгляды мне наиболее близки, хотя кое-что не мешало бы уточнить. Позвольте пригласить вас в гости. 

Он задумался. 

− Что ж, надеюсь, я вас не стесню. А обменяться суждениями с мыслящим человеком всегда интересно. 

− Машина заедет за вами…. 

− Если удобно, то часов в шесть вечера. 

Я вызвал по мобильнику своего шофера и представил его охранникам. 

______ 

Вечером позвонил Боб. 

− Как прошла встреча? 

− Очень интересно. Достойный кандидат на костер времен разгула святейшей инквизиции. 

− Не очень-то обольщайся его якобы ультра прогрессивностью. Он знает, кому что нужно и можно говорить. 

− Я пригласил его на завтра в гости. 

− И он согласился? Фред, это влетит тебе не в одну тысчонку! Сеньор Аларконе очень рациональный человек. О чем ты собираешься с ним беседовать? 

− Как получится. Хотелось бы о перспективах развития нашего общества и роли бога в этом процессе. 

− Я бы тоже не прочь послушать. 

− Хорошо. Постараюсь записать. Кажется, это не очень этично, а потому пленку ты не получишь, но сможешь прийти и прослушать. 

− Договорились. Видишь ли, роль монсеньора Бернардо на данном этапе во внутренней политике государства весьма значительна. Мы надеемся на его поддержку в грядущих преобразованиях. 

_____ 

Атмосфера общения стала заметно теплей после знакомства Монсеньора с детьми. Он о чем-то поговорил с Че, Мончиттой. Лусия с мужем собирались куда-то в гости, но перед уходом тоже были ему представлены. 

Когда мы остались одни, он настоятельно просил рассказать ему, как кто попал в мою семью. 

− Господь воздаст вам за вашу доброту. 

− Монсеньор, вы серьезно считаете, что господь занимается судьбой каждого человека?  

Мы прохаживались по аллеям нашего парка. Некоторое время он молчал. Наконец произнес: 

− Должен покаяться перед вами за сказанное. Я до сих пор не решил для себя этот вопрос. Вам это кажется странным? 

− Простите, но я недостаточно знаю вас. Вопрос действительно необычайной важности и сложности, как и многие другие вопросы теологии. Вплоть до проблемы существования бога. 

− В существовании бога я уверен абсолютно. Я это чувствую. Но многие заявления церковных авторитетов кажутся мне сегодня сомнительными. 

− В том числе и зафиксированные в священных книгах? 

− Да, поскольку и они были написаны такими же церковными авторитетами. Вы ведь знаете, что положения, канонизированные на соборах, принимались простым голосованием. – То, что он говорил, было удивительно не своим содержанием, но совершенно непонятной откровенностью. Я бы даже сказал – рискованной откровенностью. 

– Мир меняется, − продолжал он, − и наше будущее внушает серьезные опасения, но церковь, вера, продолжают быть востребованными и, смею надеяться, полезными человечеству. – Я, положим, так не думал, но возражать не стал. − Уж вы-то знаете, что за нравы господствовали в империях аборигенов в доколумбовый период! Что по сравнению с ним козни инквизиции! Хотя действия церкви тоже были не всегда достойными. Сегодня это признано самим папой! 

− Монсеньор! Позвольте и мне быть столь же откровенным. Я вижу перед собой человека прагматических взглядов. Ультрасовременного! Неужели такой человек может быть религиозен? Я не говорю верующим в нечто над нами стоящее, мирообразующее. Но, исповедовать какую-то определенную религию из множества существующих! Со всеми ее ритуалами, с необходимостью замалчивать очевидные нелепости! Из той противоречивой мешанины, которую представляют собой идеи священных книг христианства, неужели не ясна истинная сущность религии? При всей ее полезности. Вольтер на этот случай высказался точно. 

− Но, почему вы не хотите идти от факта? Еще блаженный Августин сказал: «Люби бога, и поступай, как хочется»! 

− Простите, но это уж очень двусмысленно. Вы говорите, что будущее внушает вам серьезные опасения. Что вы имели в виду?  

Он долго собирался с мыслями. 

− Мне не часто приходится отвечать на такие вопросы. Это расслабляет! Выражаясь языком комментаторов, можно сказать, что это хороший вопрос! Заставляет задуматься и определиться. Но безумно сложно. Уже прошло немало лет с тех пор, как Фукуяма провозгласил близкий конец истории. Меня, помнится, это заявление поразило. Не мне тягаться в знании предмета с профессионалами такого уровня. Но вот пару лет назад он был вынужден признать, что несколько поспешил с таким утверждением. С другой стороны, заявление Холдингтона о неминуемом столкновением цивилизаций. И довольно убедительно. Одно для меня несомненно: система либеральных ценностей такой, какой она функционирует сегодня, лучше всех других существующих, но весьма далека от совершенства. Более того, в некоторых областях человеческой жизнедеятельности она вредоносна. 

Мы подошли к бассейну и разместились в креслах. Начинало смеркаться. Епископ продолжил. 

− Да, вредоносна. Отставшим нужно подтягиваться, но к чему? К образу жизни «золотого миллиарда»? Но я серьезно опасаюсь, что если нищие массы Юга каким-то способом начнут выбираться из своего гетто отсталости, то это неминуемо и сильно отразится на благополучии пресловутого миллиарда. Ведь чего греха таить, ограбление отставших народов не только в прошлом, но продолжается в несколько более утонченных способах и поныне! К тому же материальных ценностей планеты на всех просто не хватит! Пойдут ли добровольно развитые страны на некие самоограничения в потреблении? Очень сомнительно. До сих пор ничего подобного историей не зафиксировано. Эгоизм, бессердечие, бесчеловечность – этого сколько угодно, но массового альтруизма, истинного братства народов – что-то не припомню. Конечно, мир, люди меняются, но не думаю, что это так уж значительно. Помочь другим не в ущерб себе – это, пожалуй, предел того, что мы достигли.  

Ну и епископы пошли нынче! Впрочем, Боб предупреждал… Показалась Мончитта с подносом и целым выводком нашей малышни. Замыкали шествие два здоровенных сторожевых пса. 

− Прямо таки библейская сцена! – Умилился Монсеньор. 

− Миссис Бетси спрашивает, не нужно ли вам чего-нибудь еще? – Поставила на столик бутылку вина, стаканы и фрукты. – А миссис Лора спрашивает на когда готовить ужин? 

Глядя вслед удаляющейся процессии, он сказал:  

− Вы создали некий оазис человеческой доброты. Это трогает душу. Поверьте. Но мир не таков. В мире переизбыток ненависти, эгоизма, и большой дефицит культуры, да и просто человечности. Думаю, что и ваш жизненный опыт говорит о том же. 

− Как вы полагаете, Монсеньор, чем объяснить тот наблюдаемый нами процесс, когда богатеющие страны, впервые получившие возможность вложить средства в воспитание и культуру, поддерживают по преимуществу поп культуру, в которой превалируют примитив и даже разнузданность? Под лозунги либерализма, свободы личности поощряют, по сути, вседозволенность. 

− Это очень сложный вопрос. – Монсеньор со вкусом выпил. – С одной стороны, человеческая природа требует неких возбудителей, а, с другой, потакать ей в условиях тотальной рыночной экономики весьма выгодно. Борьба с наркотиками имеет твердое физиологическое обоснование. Наркомания убивает. Но «шоу-гашиш» не убивает тело. В своих худших вариантах он тормозит развитие, а то и просто калечит душу. Вся проблема в рынке. В его неоправданной универсальности. Нельзя отдавать искусство рынку. Мне кажется, сегодня это уже начали понимать  

Я смотрел на него с нескрываемым удивлением. Интересно, насколько он позволит себе смещаться влево? 

− Мне кажется, вы затронули главное. Интересы капитала стоят на пути дальнейшего развития человечества. Тут левые, пожалуй, правы. Вы не находите? 

− В какой-то мере да. Видимо, мировой капиталистической системе предстоит совершить очередную трансформацию. Если этого не произойдет, то в руках левых и исламистов будет мощное идейное оружие. Оно поможет им привлечь на свою сторону широкие массы Востока и Азии. Эти люди всегда предпочтут идеалам свободы, демократии, мирное благополучие в условиях даже авторитарных режимов и исламских ограничений. 

− Но возможно ли это, даже такое благополучие в условиях несвободы? Да и молодое поколение не так уж просто удерживать в рамках! Вот вы говорите, что нельзя отдавать искусство на откуп рынку. Другими словами, нужно воспитание, искусство субсидировать и держать под контролем. Это значит, что что-то придется ограничивать, а то и просто запрещать. Но весь опыт человечества говорит, что это очень опасный путь! Сразу встает вопрос, а кто конкретно будет ограничивать и запрещать? Ведь это мощное орудие воздействия на общество, и оно обязательно попадет в чьи-то конкретные руки. Будет обслуживать чьи-то интересы и, вероятнее всего, они частенько будут расходиться с интересами общечеловеческими. 

− Я скажу вам то, что говорить не принято. Особенно в моем положении, хотя это относится к преобладающему числу людей. Наберусь смелости и скажу. Я не знаю ответов на ваши вопросы. Правильней будет сказать: думаю, что знаю, но уверенности в их правильности у меня нет. Вам это кажется странным? В своей профессиональной деятельности я придерживаюсь политики церкви, хотя не всегда и не со всем согласен. С одной стороны, идет естественный ход событий. Порой, страшноватый именно своей естественностью. Неторопливый и кровавый. С другой – историю делают сами люди. И от того, как они ее делают, многое зависит. Главная проблема – вмешиваться, делать историю, не нарушая естественности, законов исторического развития. Но где те меры, где определители границ вмешательства? Как найти оптимальное направление, время и степени этого вмешательства? – Немного погодя добавил. – Трудно смириться с мыслью, что за время одной человеческой жизни даже в условиях удачных воздействий, даже в нынешних условиях резкого ускорения всех процессов развития, ничего значительного в истории сделать нельзя. Разве что еще больше увеличить количество страданий, крови и грязи. Жаль, но таковы реальности исторического процесса.  

Мы снова выпили. Мне показалось, что его мысли в последних фразах утратили четкость. Их можно было оспорить, но делать этого я не стал. Спустя некоторое время он продолжил. 

− Стоит ли поэтому удивляться, что многих благородных молодых людей такой темп хода истории не устраивает! И не только молодых. Господь вдохнул в нас искру совести, и из-за этого мы теряем покой, готовы сражаться, и даже умирать. По большому счету − это прекрасно, но почему так велика цена? Почему все идет так медленно? 

− Если вообще идет. 

− Да, если вообще идет. Иногда думаешь, что пребываешь все в том же варварстве, только высокотехнологичном. Вершина наших достижений в устройстве мира – это либерализм, рынок, демократия. Но какая же всё это мерзость! Часто повторяют слова Черчиля, что демократия – это безобразная форма правления. Об этом же говорил и Аристотель, но, к сожалению, ничего лучшего человечество не придумало. Все другие известные способы социального мироустройства оказываются на практике еще хуже. Внутри нации в чем-то похожая ситуация. Единственный носитель культуры – интеллигенция, и никакой прогресс без нее во всех сферах жизни невозможен. Но взгляните на эту интеллигенцию! Она в большинстве своем продажна и готова обслуживать любые способы правления. Но ничего лучшего нет! – Я разлил остатки вина. Поставив пустой стакан, Монсеньор де Аларкон довольно мрачно заметил: − Все современные реалии демократии замешаны на лжи. 

− Но я бы сказал, что по большому счету это ложь во благо. Или вы полагаете, что прямая демократия, т.е. действительная власть народа, была бы лучше?  

− Конечно, непросвещенным народом нужно управлять. Суть вопроса лишь в степени допуска народа к управлению. Судя по нашей стране в этом вопросе справедливости нет. Нет социальной справедливости и в других странах. 

− Но как же вписывается в эту картину ваш бог? 

− «Платон мне друг, но в боге истина»! Мир формирующегося постмодерна не мыслим без соответствующего пересмотра и религиозных концепций. Но потребность в умиротворении и спасении души остается. Господь при сотворении человека вложил в него, как я уже говорил, крупицы совести и разума. Свой дальнейший путь человек должен пройти сам.  

Это было уже нечто определенное. Значит, возобладала концепция невмешательства. 

− Но как же тогда быть с Христом? 

− Да, да. Это было вмешательство, но оно носило концептуальный характер. Своего рода коррекция веры. Больше ничего подобного не было. Но, разумеется, провиденциальный замысел нам неведом. 

− Если верить в существование бога, то не знаю как у вас, но у меня складывается впечатление о его полной бессердечности. Это какая-то чуждая, нечеловеческая сила. 

− Что ж, вспомните Лао Цзы! «Небо и земля немилосердны. Совершенно мудрый – тоже немилосерден» 

− На стене одного из бараков концентрационного лагеря то ли в Германии, то ли в России кто-то из заключенных оставил надпись: «Если бог есть, то пусть он попросит у меня прощения». 

Прослушивание заняло у Боба почти два часа. Иногда он ухмылялся. Закончив, спросил: 

− И сколько ты пожертвовал на восстановление кафедрального собора?  

Я назвал цифру. 

− Дороговато обошлась тебе эта беседа! 

______ 

На очередном собеседовании с миссис Келли я признался, что мне значительно полегчало. Нависшая надо мной огромная черная волна тоски и одиночества отступила. Мысли о смерти, о бессмысленности нашего существования как бы утратили свою остроту, хотя внешний мир ничуть не изменился, и жизнь по сути своей оставалась трагичной. Кажется, это у Кастанеды: «Искусство жить состоит в том, чтобы уравновесить ужас от того, что ты человек, восторгом от того, что ты человек»! Хорошо сказано! Видимо, я приблизился к этому равновесию. 

Изменив и значительно сократив количество лекарств, миссис Келли, как бы между прочим, спросила, знаю ли я, что Джуди приглашают в оперный театр Глазго. «Не бог весть что, но всё же какая-то стабильность на ближайшие пару лет».  

− Насколько я понимаю, выйти за вас замуж у нее вряд ли получится. – Я подтвердил. – Я не настаиваю на данной кандидатуре, но побег в любовь настоятельно рекомендую. С последующей женитьбой. Разве ваш прошлый опыт не подтверждает мою правоту? 

− В каком смысле? 

− В смысле мощного и благотворного влияния на психику. Нормальному человеку, относящемуся к себе без особых иллюзий, не обремененному решением неких грандиозных задач, трудно жить только для себя. 

− В принципе, вы, безусловно, правы. Хотя я мог бы возразить, что у меня дети, о которых я забочусь. Но разве мыслимо влюбиться по заказу? 

− Нет, разумеется, но повысить вероятность можно. Расширьте круг общения, поезжайте за границу. Желательно не туда, где вас могут убить. При ваших возможностях и жизненном опыте у вас все шансы найти себе достойную подругу. Деньги, конечно, создают в этом вопросе определенные сложности! Джуди, видимо, потому и неприемлема психологически, что вы подозреваете ее, возможно подсознательно, в корыстных интересах. Но ведь и у вас в любви тоже в известном смысле корыстный эгоистический интерес! Вы стремитесь к психокомфорту, наслаждению, счастью. И все это, прежде всего, для себя! 

- Это уж слишком большие натяжки. Мне представляется, что в истинной любви превалируют совсем другие чувства: бескорыстие и даже порой жертвенность. 

− Конечно, конечно. Впрочем, одно не исключает другого. 

Есть еще религия. Весьма мощное терапевтическое средство, но при вашем критическом уме – это не пойдет. В упрощении мира у вас потребности нет. Полюбить ближнего как самого себя – у вас, как показывает опыт, не получается. Получив по правой щеке, вы скорей пристрелите, чем подставите левую. Впрочем, я не в осуждение. Иногда так и надо поступать. Еще Конфуций говорил, что платить добром за зло – глупость. Чем же тогда платить за добро? Нет, религия Вам не подойдет. А почему вы забросили археологию? Из-за смерти профессора Розенцвейга? Но Лопес жив, и с удовольствием составит вам компанию. Да есть и множество других серьезных ученых в этой области. Были бы деньги! Но сначала с Джуди в Европу.  

Она молча выписывала рецепты. Словно что-то дернуло меня за язык, и я спросил. 

− Миссис Келли, А вас порой не охватывает отчаяние при взгляде на мир со всеми его мерзостями и непременным личным финишем? 

– Представьте себе, что нет. 

− И как это вам удается? 

− Примерно так же, как и большинству людей. Автоматика мозгового психокомфорта поддерживает нужный баланс. Учтите, что мое положение отягощено к тому же возрастом и всем ему сопутствующим. Должна вам заметить, мистер Бенингсен, что обычно такие вопросы не задают. Но, преодолев желание указать вам на вашу бестактность, отвечаю. К сказанному хочу добавить, что управляемая область психики тоже должна действовать в нужном направлении. Следует разумно подходить ко всем горестям человечества. Хорошо бы понимать, что можно сделать, а что нам неподвластно. Бессмысленные страдания лишь разрушают психику, не влияя ни на что в этом мире. Так что порой лучше заниматься своим делом и оставить мировые проблемы в покое. Конечно, мир от этого лучше не станет, но личный покой – о нем тоже стоит позаботиться. Особенно на старости лет. Вот вы еще можете вступить в какое-нибудь ультра левое движение и бороться с мировым злом. Даже с оружием в руках. Это вполне способно принести вам удовлетворение и душевный покой. Впрочем, полной гарантии и здесь дать нельзя. Трезво оценивая результаты такой своей деятельности можно впасть в еще большее отчаяние. В моей практике такие случаи наблюдались. Как видите, просчитать конечный эффект довольно трудно.  

Милая светская дама куда-то исчезла. На меня смотрела профессор и доктор наук. Несколько насмешливо. 

− Итак, что вы выбираете? 

______ 

Теперь, много лет спустя, эта поездка представляется мне сплошным потоком музеев, дворцов, пейзажей. С Джуди мы расстались в Лондоне. Она направилась в Глазго, а я в Париж. Больше мы с ней не встречались. 

Из Италии меня вызвала домой Бетси. У нее нашли рак, и дом со всей нашей разновозрастной ребятней перешел под начало Лусии. К тому времени у нее подрастало уже двое своих. 

Грустно было расставаться с Бетси. Конечно, годы весьма преклонные, но я возил ее по всем светилам, и делал все, что к тому времени можно было сделать. Видимо это продлило ей жизнь на пол года. Скорее, впрочем, существование. Но болезнь она обнаружила поздно, время было упущено, и развязка наступила неотвратимо. Боли были ужасные. Никакие наркотики уже не помогали. До сих пор вспоминаю с ужасом. Свое имущество Бетси завещала мне, а составляло оно более десяти миллионов в ценных бумагах. Поскольку прибыль она никуда не вкладывала, то все дивиденды за много лет оседали на ее счете и представляла тоже весьма внушительную сумму. В связи с этим в Сан-Антонио появились стипендиаты, продолжавшие обучение в столице и даже в Штатах. Давно это было.  

Но сколько можно валяться? Надо начинать вставать. Нынче – это целое дело. Начали! Вроде сегодня почти без проблем! Теперь меня еще и ноги подводят. Но сегодня терпимо. Вообще, кажется пора заканчивать. Что заканчивать? Жизненный путь. Кажется, Плиний сказал, что возможность умереть, когда захочется – лучшее, что боги дали человеку. Или не Плиний? В сущности, сейчас почти все силы и время уходят на борьбу за продление жизни. В просветах пишу и вспоминаю. Жизнь, на мой взгляд, прошла вполне успешно. Как говаривал покойный Боб, «Фред – счастливчик». Скучно, в общем-то, не было. Конец, правда, несколько подпортил общую картину, но, в целом, жаловаться грех. 

Перемещаюсь своим ходом. Голова сравнительно ясная, почти ничего не болит. Сил, правда, все меньше, и сердце порой прихватывает, так это же минимальная плата за столько прожитых лет! Конечно, можно измыслить нечто более приятное. Никаких тебе неприятностей и безболезненная смерть во сне. Хорошо бы, но… Пожалуй, это уже слишком. Хотя, даже во сне смерть довольно неприятная штука. Как-то противоестественно: жить, жить и вдруг исчезнуть. Но ведь именно это естественно! Естественно, когда все ресурсы исчерпаны, но пока голова работает, умирать не хочется. Даже самая благополучная жизнь трагична именно этим. 

Хватит философствовать. Займемся-ка делом. У меня такое ощущение, что нужно спешить. Сажусь за компьютер. Клавиши нажимаю пока без проблем. Припоминаю, как встретился в британском музее с бывшим министром профессором Гильямесом. Встреча была и неожиданной, и радостной. «Континентальные соотечественники» − сострил профессор. Я пригласил его на спектакль в оперу, а потом на ужин, который заказал в номер. 

О спектакле говорить не хотелось – ничего выдающегося. Меня в то время больше интересовали политические вопросы. Деятельность Гильямеса чуть ли не радикала в качестве министра культуры в правительстве, во главе с президентом, с которым левые боролись много лет. Называлось оно правительством национального примирения. Но в ответ на мои вопросы он ограничивался общими фразами. За то про свою отставку рассказал подробно и с чувством. Вкратце его конфликт с президентом состоял в том, что любовница главы государства возымела желание петь в опере. Ночной клуб, где она была очень популярна, стал ей тесен, а возможности президента велики. То, что голос ее был отнюдь не оперный, она принимать во внимание не желала. Но оперный театр – это в известном смысле лицо государства, и допустить такой срам было невозможно. Заручившись поддержкой всех членов кабинета, включая военного министра, он побеседовал с президентом. Итог оказался для министра культуры плачевным. Отставка. Все, на чью поддержку он рассчитывал, его не поддержали. Американское посольство тоже промолчало. Впрочем, был и положительный момент: Камилла – Хосефа все же осталась в своем клубе, и честь национальной оперы была спасена. Заодно возрос авторитет Гильямеса в кругах интеллигенции. Смешная история. 

− Какова ваша роль сегодня в руководстве левым движением? 

− Можно сказать, я от него отошел. В связи с тем, что кровавое историческое буйство России завершилось позорным крахом, левые идеи претерпевают сильную деформацию во всем мире. Попытки подстегнуть эволюцию, исторический процесс, найти особый путь, немедленно ведущий ко всеобщему счастью, оказался очередной химерой, и довольно дорого стоил человечеству. Невзирая на темперамент и внешнее благородство левых порывов, приходиться соглашаться с неизбежностью эволюционного пути развития. Есть люди, которых такое положение вещей не устраивает. Они продолжают борьбу. Порой, вооруженную. С одной стороны, успеха в этой борьбе в обозримом будущем конечно не будет. Да и не дай бог им победить в государственном масштабе. Но, с другой, терпеть некоторые режимы просто непереносимо. 

− Вы пришли к отрицанию целесообразности вооруженной борьбы с капитализмом? Революции вам теперь представляются исключительно бессмысленными акциями?  

Он задумался. 

− Во-первых, отсутствие прокламируемых конечных результатов не означает отсутствия смысла самого движения, борьбы. Оно может содействовать прогрессу, если социальным прогрессом считать рост социальной справедливости в мире, наряду с решением его материальных проблем. Во-вторых, разнообразие мышления людей есть объективная реальность. Соответственно объективно неизбежно и отражение этого разнообразия в политическом спектре. Это касается и левых, и правых. Дело не в целесообразности, а в искусственности или естественности этих социально ориентированных движений. К примеру, коммунистические движения были во многом искусственны. Об этом свидетельствует резкий спад числа коммунистов вплоть до исчезновения в отдельных странах коммунистических партий при прекращении их финансирования Россией. Что до революций, то и они бывают разные. Тут надо определиться. Революция 1789 года во Франции была объективно заданной, неизбежной. Революция 1917 года в России – нет, хотя она потрясла мир и оказала на него серьезное воздействие. Попытка Че Гевары – акция значительно меньшего масштаба, красивая, но бессмысленная. 

− А действия ваших партизан? 

− Они полезны в смысле расшатывания нашего коррумпированного режима, но они не должны победить. Да этого и не произойдет. 

− Когда вы были молоды, то думали, по всей вероятности, иначе.  

Он слегка поморщился.  

− Пожалуй. Но я и сегодня пристрелил бы с чистой совестью немало негодяев, в том числе и в правительстве. И это при полном понимании бессмысленности таких акций в историческом аспекте. Хотя, иногда уничтожение отдельных лиц все же существенно влияет на ход истории. Многое изменилось бы, если бы, к примеру, Александр Македонский погиб в самом начале персидских войн. К сожалению, не мало молодых по-прежнему полагают, что, свергнув какую-то премерзостнейшую хунту, они решат социальные проблемы страны. Если условия не созрели, то на смену одной хунты просто придет другая. И порой очень достойные люди зря сложат свои головы. 

− Что ж, наверное, вы правы. Но, надо признать, что это довольно тягостная правда. Сносить правление корыстолюбивых негодяев, уповая на грядущий некогда прогресс – это не все в состоянии. И потом, где четкие критерии, указывающие, что время перемен уже наступило? Чаще действуют методом проб и ошибок. И кто различит где, как вы выразились, историческое буйство в попытке искусственно подхлестнуть прогресс, а где сам прогресс? Вы не думаете, что активные выступления левых есть необходимая и естественная составляющая эволюционного процесса? Что до насилия и кровопролития, то помните, Маркс говорил, что насилие – это повивальная бабка истории! Самые, что ни на есть созревшие революции, самые победоносные освободительные войны разве обходились без крови и насилия? Кстати, я думаю, что победи левые повстанцы сегодня и стань вы президентом, социальный прогресс был бы непременно.  

Он улыбнулся. 

− Спасибо на добром слове, но пока это невозможно. Штаты считают себя оплотом демократии, но почему-то наша грубая имитация демократии со всей ее коррумпированностью и прочей мерзостью вполне их устраивает. Думаю, что дело в презренном металле. Наше правительство придерживается четкого проамериканского курса, и с радостью позволяет транснациональным и чисто американским компаниям грабить свой народ. За что имеет возможность урвать изрядный кусок пирога. В сущности, как я уже писал, мы наблюдаем довольно циничное предательство идеалов демократии со стороны Америки. Я не оскорбляю ваши национальные чувства? 

− Все вот так беспросветно? 

− Нет, конечно. Но пока всяческая мерзость доминирует. 

− Что же может изменить ситуацию? 

− Народ. Все более просвещающийся народ. Под руководством левых. Новых левых. Неосоциалистов. 

− Но у левых нелады с экономикой! 

− Далеко не у всех. Социалисты в Европе вполне рыночники. И даже более того, неорыночники. Не следует думать, что развал СССР означает начало эпохи безграничного торжества западного либерализма. Слишком очевидны его дефекты, невзирая на столь же очевидные экономические достижения. Классический рынок себя во многом изжил. А в мировом аспекте и подавно. Сегодня человеческая мысль социалистической ориентации бьется над решением проблемы создания общественного сектора в экономике не похожего на советскую систему управления предприятиями. Над тем как модернизировать современную демократию, что бы повысить влияние простых граждан на руководство государством. Эти и другие проблемы (например, как спасти культуру от власти бизнеса, рынка) настоятельно требуют решения. Альтернативами выступают различные движения фундаменталистского толка, заранее обреченные на поражение в борьбе за спасение и дальнейшее развитие человеческой цивилизации. Но, может быть, мы оставим политику? 

− Профессор, позвольте еще один последний вопрос, который почему-то не дает мне покоя. Когда еще я встречу на своем пути человека вашего уровня? 

− И что же это не дает вам покоя? 

− Проблемы прошлого. Проблема минувшего социализма в России и других странах их лагеря. Распространенным является мнение, что все происшедшее – это досадная случайность, ныне исправленная временем. Я имею в виду большевистский переворот и все последующее. Не кажется ли вам, профессор, весьма маловероятным, чтобы событие такого масштаба и такой степени воздействия на судьбы мира было следствием простой случайности? Мне представляется, что в силу каких-то причин глубинного характера вектор исторического развития должен был быть скорректирован. И перед нами не случайность, а именно коррекция, которая под воздействием большевиков в мире и произошла. Выполнив свою историческую задачу, система за дальнейшей ненадобностью была убрана с исторической арены.  

Наклонив голову, он молча смотрел мне в лицо. Через некоторое время заметил: 

− Вам не кажется, что вы как бы персонифицируете историю? Думаю, что такая схема пришлась бы по душе теологам. 

В дверь постучали. Официант убрал посуду. Поставив кофейник и бутылку ликера, бесшумно удалился. 

− Профессор, чем вас так заинтересовал древний Вавилон? 

− Скорей Ассирия. Появились переводы новых табличек. Необычайно интересно. Быть может, придется пересмотреть не только кое-что из древней истории, но и саму проблему появления человека. Печально интересными являются отчеты о снабжении продовольствием лагерей перемещенных лиц. Вы же знаете, что ассирийцы переселяли по своему усмотрению целые завоеванные народы. В этих лагерях была жуткая смертность. Ощущения такие, как будто читаешь про какой-нибудь вполне современный Освенцим. Кстати, я прочел вашу последнюю книгу. Не берусь судить о ее научной ценности, но прочел с большим интересом. Поздравляю, сеньор Бенингсен! Ваш анализ классового расслоения тогдашнего общества выдержан вполне в марксистском духе. Кровавое у нас прошлое. 

− Спасибо. А что вы, думаете, нас ждет в будущем? 

− Очень трудный вопрос. Международная комиссия ООН в своей резолюции записала, − он прикрыл глаза и произнес, словно читая невидимый мне текст. – «Бесчеловечность людей по отношению друг к другу не изобретение нашей эпохи, но никогда еще в истории она не проявлялась с такой силой и размахом». Довольно печальные выводы. Но если считать, что мы остались на древнем, скажем, ассирийском уровне, и что каких-то скачков в этом направлении в ближайшее время не предвидится, то чего мы можем ожидать в будущем? 

− Но, согласитесь, что прогресс в морали все же есть, и управляемость миром возросла. 

− Пусть даже так, но при первом же серьезном кризисе звериная суть, уверяю вас, несомненно, выйдет на первый план. А причин для кризисов, в том числе и глобальных, более чем достаточно. Отношения людей друг к другу в духе толерантности остаются сегодня столь же недостижимыми, как и в древности. Ислам, кажется, готов принять всех недовольных под свои знамена. А это очень коварная религия. Упрощенный вариант христианства, ориентированный на безусловное и слепое подчинение личности. Ах, оставим эти мрачные темы. 

− Кстати, вы не знаете, где сейчас профессор Алонсо?  

− Знаю. Он в командировке, в Париже. Кажется, приобретает что-то для своего музея. Спонсоры по моим сведениям снабдили его весьма приличной суммой. 

_____ 

День в Париже был у меня разделен на три части. Утром в Лувр. Каждый день. Как на работу. После обеда – обход города. Точнее, объезд. Вечером театр. Общее впечатление от Лувра – ошеломление. Об остальном не говорю. О каком городе написано больше? И как написано! 

О профессоре Алонсо я вспомнил дня через три. Найти его через посольство не составило труда. Мы встретились у Лувра и провели вместе больше трех часов. Ноги гудели от усталости. Голова была переполнена невероятным обилием впечатлений. Не знаю, как профессора оценить в качестве идеолога правых, но гидом он был превосходным. Вечером договорились встретиться на квартире, предоставленной ему уехавшими в круиз друзьями. 

Мы расположились в очень мило обставленной комнате. Ничего ультрасовременного, но и от Людовиков тоже ничего. Нечто в стиле Арт Нуво. 

Какое-то время ушло на рассматривание нескольких прекрасных полотен, развешанных на стенах. 

− Вы хотели мне что-то показать, профессор? 

− Да, да. И не только показать. – Он достал из шкафа полотно размером полтора на два фута. Прелестная мадонна в стиле Рафаэля. 

− Кто-то из учеников? 

− Нет. Копия. 

− Великолепно. 

− Если хотите, можете купить. Дело в том, что купил ее я, но эта сумма подрывает мои финансовые возможности и ограничивает время пребывания в Европе. Удержаться не мог, но по зрелому размышлению приходиться продавать. – Он назвал сумму. Это было не дешево даже для такой прекрасной копии. 

− Почему так дорого? 

− Вы правы. Для простой копии дороговато, но это копия работы Рубенса. Документы прилагаются. Из времен ученичества, я полагаю. Уверяю вас, что рыночная цена этого полотна значительно больше. Но в моем положении выставлять только что купленную картину на продажу было бы опрометчиво. Конечно, можно это сделать через посредников, но времени потребуется много. 

− Беру. – Я выписал чек. 

− Мартини? 

− С удовольствием. Как говорится, спрыснем сделку. – Он слегка поморщился. 

− Как впечатления от Парижа? 

− Я несколько подавлен обилием прекрасного. Профессор, что есть красота? 

− Мой дорогой друг! Ведь это один из труднейших вопросов, чему свидетельством множество авторитетнейших суждений порой не очень-то совместимых. Вот почему и у меня для вас нет однозначного ответа. Если хотите, могу дать краткий обзор суждений по этому вопросу.  

Говоря откровенно, такой обзор я бы мог сделать и сам, но хотелось послушать его в изложении профессора. 

− Итак, наберитесь терпения. – По всему было видно, что ему самому хотелось высказаться на эту тему. И возможно не столько ради меня, сколько для подведения неких итогов собственных размышлений в этом направлении. − Начать и закончить можно бы Гегелем, который писал: «Рассудку невозможно постигнуть красоту». Право, на этом можно бы и остановиться, но вы ведь вероятней всего материалист, и вам подавай материальную сущность прекрасного! А для чего? Что бы утвердиться в своем материализме? Чтобы создать рецептуру прекрасного? Стоит ли? 

− Но мне, возможно, придется отвечать на подобный вопрос. Студенты – народ пытливый. Точнее сказать, среди них встречаются пытливые умы. 

− Понимаю. Вы хотите выяснить обьективную сущность прекрасного. 

− Да, поскольку если не признать наличия таковой, то остается согласиться, что это нечто вроде иллюзии, дарованной избранным в порядке утешения и компенсации милосердным провидением.  

Он с некоторым любопытством воззрился на меня. 

− Индикатором красоты является несомненно мозг, который воспринимает объективно существующую реальность. Если стоять на материалистических позициях, то вопрос стоит так: что собой представляет то объективное, вещное нечто, существующее вне сознания и вызывающее у нас ощущение прекрасного? Может быть, суть в пропорциях, может быть в отношении к жизни, всему содействующему жизни? Может быть, суть в гармонии? Кто-то сказал, что красота – это сигнал непосредственной познанности. Еще Платон ставил вопрос о соотношении красоты и пользы, но Кант четко различал эти понятия. Однако и разрывать их как-то немыслимо! А кое-кто считает, что красота – это высшая форма целесообразности. Но всегда найдутся примеры, опровергающие или, по крайней мере, ставящие под сомнение данное определение.  

Я понял, что ничего нового не услышу. 

− Профессор! Оставим в покое красоту. Будем наслаждаться, не вникая в ее сущность. Вопрос даже более сложен, чем я когда-то предполагал. Поговорим о политике. Есть проблемы, которые меня очень интересуют, но ясности в них у меня нет. 

− Что ж, в меру своих возможностей…  

Он шутливо развел руками. 

− В вашей, и многих других странах формально существует демократия. Наличествуют демократические институты в виде парламента, избираемого президента и даже конституционного суда. Какова же действительность, мы с вами знаем. Но почему главный оплот демократии в мире спокойно на это взирает, тоталитарную власть поддерживает и выступает, как правило, только в ситуациях, когда проявляется уж просто какое-то людоедство, и скандалы приобретают международное звучание. Почему такая бутафорная демократия в вашей и ряде других стран, подпираемая гориллами-военными устраивает Штаты? 

− Краткого ответа и на этот вопрос быть не может. Но если это вас так интересует, наберитесь терпения. 

− Я весь внимание, профессор. 

− По-видимому, нужно начать с семантики и с древности, со времен греческих полисов. Среди шести способов правления, перечисленных Аристотелем, есть и демократия. Демократия, как известно, переводится как власть народа. По-видимому, ни один из шести перечисленных способов не являлся универсально оптимальным. С изменением условий диктатура сменяла олигархию, демократия монархию и так далее. Но среди всех форм правления Аристотель считал демократию наихудшей. Это не в силу личных пристрастий. Дело в том, что управление государством даже в масштабе полиса требует определенных способностей и знаний. У рядовых граждан, как правило, не было ни того, ни другого. Что же получалось на практике? От имени плебса выступали отдельные его представители, обладавшие не всегда нужными моральными качествами, но всегда способностью убеждать. Демагоги. Вот за ними и следовала чаще всего толпа, от которой требовалась поддержка тем или иным законодательным инициативам. По сути, демократия всегда в той или иной степени была представительной. В наше время такую форму демократии узаконили. Управляют государством профессионалы, тем или иным способом получившие поддержку большинства народа. Разговоры о том, что правит народ, осуществляется власть народа – это, выражаясь деликатно, не совсем соответствует реальности. И, слава богу! Прямая демократия в условиях бедности большинства граждан – штука весьма опасная. Демагоги с помощью внушаемой толпы решают в основном свои личные проблемы, а нищее большинство норовит обогатиться за счет богатых сограждан. Опыт истории показывает, что свобода экономически выгодна далеко не всегда. Нищий народ, получив реальную власть, представляет угрозу стабильности государства, и мешает его обогащению. Тенденция толпы − не создание условий для развития экономики, а стремление отобрать у богатых и разделить. По мере роста производительных сил, богатства и культуры общества, правящие круги вынуждены во все большей степени прислушиваться к мнению широких масс, хотя демократия остается представительной и в значительной степени фиктивной. Но, главное, она становится экономически выгодной. Нынешняя демократия – это не выдумка кабинетных умников, а веление обстоятельств реального бытия. Изменения, происходящие с либеральными ценностями, вызваны необходимостью. Рузвельт никогда не сумел бы провести свои законы, частично регламентирующие свободный рынок, если бы не жесточайшие кризисы, грозившие гибелью системы. Если вы не устали, я продолжу. 

Суть прогресса общества в росте его богатства и, как следствие, росте на этой основе социальной справедливости. Нынешняя демократия – это лишь наилучший на сегодняшний день способ решать проблемы прогресса. Способ далекий от идеального. Более того, недостатки его последнее время нарастают, и в мире назревает серьезный кризис. Демократия сегодня не обеспечивает достаточной защиты от всяческих негодяев, преследующих узко корыстные цели в ущерб общечеловеческим интересам. По-видимому, предстоят существенные изменения в системе либеральных ценностей. Но пока что она привела развитые страны к высокому уровню благосостояния на зависть остальным народам. - 

Стереотип лектора , кажется, полностью овладел им. Откровенно говоря, не так уж много нового я услышал, но все же это помогало «расставить точки над и». К тому же, в отличие от отставного министра, профессор был действующим политиком. Он продолжал.  

– При решении сложных задач почти всегда есть понятные, простые и убедительные решения. Чаще всего ошибочные. Например, идея построения социализма или национал-социалистические идеи. Кстати, и Гитлер, и Сталин были избраны вполне демократическим путем. В результате во второй мировой войне по самым скромным подсчетам погибло свыше 60 миллионов человек. Коммунистические идеи стоили еще дороже. Вот почему в некоторых ситуациях целесообразней поступать в сфере тактики антидемократически, во имя стратегических интересов демократии. Возьмите нашу страну с ее нищим населением. При проведении действительно свободных выборов вероятность победы крайне левых очень велика. И что тогда? Что они начнут строить? Социализм по-советски? Но это, как теперь уже всем ясно, дело абсолютно безнадежное. Этого допустить нельзя! Тем более что почти неизбежно начнется гражданская война. Вот в чем причина поддержки Штатами нашего коррумпированного правительства, которое все же не допускает уж совсем дикарских действий, понимая, что перед лицом мирового общественного мнения, и своего в первую очередь, Штаты вынуждены будут реагировать. Вот когда большинство левых сил достигнет уровня понимания всех этих проблем, тогда другое дело. Тогда нашему правительству наступит конец, и к власти придут люди типа Гильямоса.  

Он разлил вино, и мы выпили. 

− Вот так, мой друг. − И он уселся в кресло. − Вспомните историю Альенде! Посмотрите на сегодняшнее Чили! Посмотрите на Кубу или Северную Корею. Надеюсь, эти примеры подтверждают мою мысль. – Он снова наполнил рюмки и неожиданно сказал.  

– У вас не бывает желания выпить столько, что бы мир открылся, наконец, своей лучшей, светлой стороной? –Это было неожиданно. 

− У меня направление опьянения совсем другое, успокаивающее, но отнюдь не просветляющее. 

− Заканчивая, надеюсь, что моя основная мысль вам понятна: свобода в некоторых обстоятельствах может быть роковой. Она вполне может привести к победе сил тьмы и даже к истреблению бытия. Впрочем, мысль не моя и далеко не новая. 

− В абстрактно-теоретическом плане вы, пожалуй, правы, но я не могу отделаться от мысли, что порой в выборе поддерживаемых режимов доминируют материальные соображения. И зарабатывающие на этом варварском режиме круги «давят» на правительство Штатов, принуждая во вполне корыстных целях поддерживать самые подлые диктатуры. 

− Разумеется, выстроенная мною модель страдает упрощениями. Конечно, бывает и то, о чем вы говорите, Но не оно доминирует. Во времена холодной войны был еще один фактор, вынуждавший поддерживать явно антидемократические режимы, дабы их не перекупили Советы. Теперь такая надобность отпала. Стремление к демократии, к утверждению либеральных ценностей опирается не только и не столько на моральные ценности. Разве вы не видите связи между экономическими успехами отдельных стран и приматом в этих же странах либеральных идей? 

− Да, такая связь прослеживается. 

− Стало быть, демократия, либеральные ценности на данном этапе исторического развития экономически целесообразны. В социальном аспекте нынешняя демократия далека от идеала, но мы имеем то, что реально достижимо. 

− Однако, широкие массы, например, Востока, пронизаны совсем другими убеждениями. И я не стал бы говорить, что они обязательно хуже. Они просто другие. 

− Ну, мы уже переходим к глобальным проблемам. Давайте оставим что-нибудь на другой раз. На Востоке другие условия. С этим нужно считаться. 

− Согласен. Но еще немного о демократии и либеральных ценностях. Они ведь тоже переживают кризис, который неизвестно чем закончится. 

− Вы правы. Лидер болен. Ценности вроде бы неоспоримы, но следствия порой сомнительны, а то и просто негативны. И этот негатив нарастает. Изменились условия и нужны новые идеи. Тут чуть ли не главная опасность нынешнего исторического момента. На изъянах демократии – росте преступности, бездуховности, утрате массой народа самого смысла существования играют самые реакционные силы – фундаменталисты, тоталитаризм., всяческие религиозные фанатики. Помните, республиканский Рим в случае опасности отменял республиканский принцип правления и вводил временную диктатуру. Но давайте об этом в следующий раз. Я, простите, устал. В заключение хочу отметить, что, в сущности, сегодня вырисовываются три пути дальнейшего развития человеческой цивилизации: неолиберализм, предполагающий существенную трансформацию и современного глобализма, восточного фундаментализма (не дай, как говорится, бог) и неосоциализма. с его попыткой модернизировать общественный сектор экономики, избавив от дефектов советского образца. Полагаю, что решение этих проблем если и будет найдено, то в весьма отдаленном будущем. Но жизнь сложна. Глобализм в сочетании с пируэтами антиглобализма таят в своем грядущем взаимодействии еще много непредсказуемого. 

− Жаль, что наше время истекает. А хотелось бы обсудить вопрос о том, что само понятие экономических успехов должно как-то измениться. Ограниченные ресурсы Земли, растущие потребности других народов – все это должно изменить направление производства, научной мысли. Я имею в виду прикладную науку. «Золотому миллиарду» возможно придется чем-то материальным поступиться, какой-то частью своего комфорта. Добром это вряд ли произойдет. А сила не на стороне обездоленных. Значит опять терроризм, разрушительная мощь которого будет все расти! Так можно и до заката цивилизации докатиться. Впасть в некую неоархаику. 

− Что ж, вполне возможна и такая альтернатива. Тут большие надежды на науку. Новые источники энергии, генетически модернизированные производители пищи. 

− Очень интересен мне вопрос о псевдодемократии, которую для широких масс выдавали за демократию истинную. И только благодаря такому систематическому обману сумели в нашей стране построить богатое общество. 

− Это действительно интересный парадокс. Да, я прочел вашу последнюю книгу. Легко читается. Очень интересно. 

Разошлись мы поздно. Высказанное им, казалось мне вполне разумным. Впрочем, еще Монтень шутил, что у него всегда прав тот философ, которого он читал последним. Расстались мы самым дружеским образом.  

___ 

С памятью плохо. Особенно на фоне прошлого. Когда-то я цитировал первоисточники чуть ли не страницами. Помню, Элизабет пару раз меня проверяла. А теперь на моем диктофоне обрывок дискуссии, но вспомнить где и когда это было – я не в состоянии. Не говоря уже о том, чьи это голоса.  

− Так вы противник сексуальной революции, Фред?  

Ох уж эти мне любители простых ответов на сложные вопросы. 

− Какие-то изменения в этой сфере должны были произойти, поскольку в развитых странах существенно изменились условия жизни. Но, по сути, воинствующее бескультурье, животная составляющая человеческого «Я» прорвалась сквозь нашу тонкую пленку культуры, и вылилось в разнузданность и грязь. Да еще и оправдываемую громкими словами с рациональным оттенком. 

− Фред, этой революции содействуют мощные биологические силы. Они уже не дадут людям вернуться в систему прошлых отношений. К идеальной любви, к возвышенным чувствам, к беспредельной верности. Все это ушло в прошлое, в мифы. Я, конечно, не учитываю случаи исключительные. 

− У меня такое ощущение, что многие только и ждали благопристойного повода смешаться с грязью. И лишь немногие отворачиваются от таких устремлений нынешнего века. Порой с отвращением. 

− Главное в этой, с позволения сказать, революции – чуть ли не демонстративная публичность проявлений чувств, деформация господствовавшей в прошлом морали. 

− Когда-то это называлось бесстыдством. 

− Ну, не будьте уж так строги. 

− Пожалуй, возврата к прошлой публичной морали, действительно, в обозримом будущем уже не будет. Но какой-то откат, на мой взгляд, неизбежен. Крайности перестанут быть массовыми, а тяготение к идеалу вернется. Вот вам лично хотелось бы вернуться к господству прошлых отношений? 

− Пожалуй.  

Кто-то еще (другой голос) заметил: 

− А ведь все нынешнее когда-то тоже было. Я имею в виду по существу. Так, может быть, мораль прошлого просто более лицемерна? 

− Но это, как вы выражаетесь, лицемерие все же тормозило разнузданность. По большому счету пресловутая сексуальная революция обошлась людям не так уж дешево! Вместо укрепления в человеке человеческого, она отбросила нас к животности! 

Пленка кончилась. 

______ 

Этот сон приходил не в первый раз и всегда впечатлял. Он был уже вроде некого ритуала. Начиналось обычно с ощущения, что вот сейчас все начнется. Меня охватывал не страх, но скорей тягостная всепроникающая грусть. Грусть неибежности, неотвратимости. Грусть абсолюта. Вот так оно происходит, заведенное некой надмирной силой, и ничего уже изменить нельзя, никого нельзя вернуть. Только воспоминания. 

Я иду по темному коридору и точно знаю, куда приду и кого увижу. Наконец, вхожу в знакомую большую комнату, выдержанную в темно-коричневых тонах. Все разместились в желтых полированных креслах. В центре мать с отцом. Они рядом. Полуулыбки. Своей ладонью отец накрыл руку матери, лежащую на ручке кресла. Они и в жизни всегда были дружны. В остальных креслах, расставленных вне определенного порядка, сидят все остальные. Справа, ближе всего ко мне Нел. В своем неизменном сером свитере. Светловолосая. Молодая. Красивая. Почему-то не главные, и не такие уж существенные мысли появляются у меня.  

− Нел, я знаю, я должен был его сам убить. Убить этого негодяя, и объяснить ему перед смертью, за что он умирает. Не откупаться деньгами, а самому….. Прости, дорогая. Всегда помню и люблю. Джон и Кен – отличные ребята. Ну, да ты и так все это знаешь. 

Взгляд налево. Элизабет. Вся в темном. 

− Дорогая, не повезло нам. Просто не повезло. И Робинс подвел. Я не должен был тогда ехать на раскопки. Я должен был быть с тобой до последнего мига. Прости. Мы могли быть счастливы всю оставшуюся жизнь. Да, не повезло. И винить некого. 

Фил сидел в пол оборота, и задняя часть его черепа являла жуткое зрелище. 

− Случайность, Фил. Просто случайность. Было не мало шансов схлопотать пулю и до того, но когда -нибудь это же должно было случиться! Впутал тебя в свои дела. Я уцелел, а ты вот…. Прости, Фил. Так уж получилось. 

Исабель сидела в кресле, как королева на троне. 

− Дорогая, ну что ты так чопорно! У нас ведь до поры все было прекрасно! А то, что эти убийцы с запорошенными мозгами искалечили тебя, то какой с них спрос! Мы, ведь, даже простили их, помнишь? А за то, что ты сделала, я тебя не осуждаю, но Полу мама была бы нужна даже в инвалидной коляске. Гордость тебе не позволила жить. Я понимаю.  

− Мое почтение, профессор. Я выполнил вашу просьбу. Все опубликовано. Пользовалось успехом в научных кругах. 

− Сеньор Гильямес, сеньор Алонсо! Мир все еще в дерьме. Я как-то перестал на это остро реагировать. Быть может, таково его естественное состояние? А может быть возраст? По-прежнему полно счастливых преступников и угнетенных невинных. 

− Нед, с вашими ребятами все в полном порядке. По- моему, я исполнил все, что вы просили. Вроде бы и деньги употребил с пользой. А с ребятами мне еще и повезло. Иной раз воспитываешь, тратишь время, силы, а ни черта в итоге не получается. А тут получилось. Повезло. Боб всегда говорил, что я счастливчик. Верно, Боб? Инсульт в пятьдесят лет – это несправедливо. Впрочем, о какой справедливости в этой житейской круговерти можно говорить? С парнем твоим тоже все в порядке. Я помог ему кончить университет. Знаешь, я долго не мог привыкнуть, что тебя нет. Я до сих пор не уверен, что это был инсульт. У вас в ЦРУ всякое бывает. А может, правда? Особой разницы, конечно, нет, но все же хотелось бы знать. Зачем? А черт его знает. За столько лет я привык, что ты есть и вдруг…. 

− Профессор, я уже догадался, что свободное кресло – это для меня. Прикажете садиться? Еще нет? Но скоро. Сам знаю, что скоро. А ведь я не успеваю дописать! Понимаю, ущерб для мировой литературы минимальный. Вообще-то я больше для себя писал. Каковы мои выводы? Я так и не понял смысла своего присутствия на этом свете. (Уж, пожалуйста, не подумайте, что я верю в мир иной). Зато я твердо уверен, что жизнь, даже прожитая счастливо, трагична. Все вокруг умирают, и на этом фоне продолжать утверждать, что жизнь прекрасна, как-то не получается. Но ничего другого нет, так что выбирать не приходиться. Действительно, остается только пытаться оптимально прожить отпущенное время, не умножая скорбь этого мира, а если можно – напротив, уменьшая. Уменьшая и меру отчаяния, которая охватывает каждого человека, завершающего свой путь. Пытаться скрывать свою душевную боль. Это и есть последний подвиг домашнего масштаба, который мы можем совершить. 

Почему-то все смотрели мимо меня. Я оглянулся. Огромный черный вал с проседью пены застыл надо мной в жуткой неподвижности. И тут метафоры. Что ж… Я пошел к своему креслу. Последний фрагмент счастливо прожитой жизни: «Жил долго и счастливо и умер во сне». Сейчас обрушится, сметая в небытие и меня, и все мои воспоминания! Уселся на свое место. Ну, давай… 

______ 

Злопыхателям, интриганам, сплетникам и прочим столь же несчастным существам посвящается. 

И вот набрёл в итоге своего странствия Петушок на сад. Большой такой, просторный, а в нём изобилие: вот тебе – фрукты; вот тебе – овощи; вот – цветы; вот – тень; вот – ароматы; вот нежный шелест, колышимых ветром листьев. Ходил-бродил Петушок среди этого роскошества и наслаждался: ел, пил, в теньке отдыхал, благоухание обонял. Хорррошо! Ка-ка-как хорошо! 

Но не долго его наслаждение длилось. Испортилось у Петушка настроение. Стыдно ему стало. От чего же стыдно-то? Да, вот, поддался прелестям сада, дал себя очаровать. Негоже так расслабляться! И вознегодовал тогда Петушок: Да как он смеет, этот сад, так нагло процветать?! И уже другими глазами посмотрел он на его бесстыдные прелести: тени, ароматы, овощи, фрукты, ручейки журчащие, лужайки зелёные, небо синее. Да-а-а, работы край непочатый! Засучив пёрышки, стал Петушок трудиться. Поест побольше, посытнее, да скорей какашки вырабатывает. Да на свой организм злится, что сие благое дело тот столь медленно исполняет. А уж с каким наслаждением раскладывает Петушок свои самодельные продукты на все эти кабачки да одуванчики, на ивы да крапивы!  

Но радость его недолгой оказалась. Решил он обозреть итоги своей творческой деятельности, прогуляться, так сказать, по местам боевой и трудовой славы. Ну, идёт, ну смотрит, а итогов-то не видно. Как так!? Тут же – на этом вот месте, большую кучу плодов своих творческих усилий совсем недавно установил, а теперь нет даже следа! Озабоченный сим неприятным открытием, в пылу ещё более неприятных предчувствий, помчался Петушок дальше. И точно. Съел сад все его украшения и только пуще цветёт. Ах, так – возопил Петушок, – Ну тогда я тебя ещё сильней украшу! Вот тебе, вот, получай, получай! 

Притомился Петушок. Отдохнуть решил. А где отдохнуть? Уж не в этом ли теньке? Опять, что ли, очарованью поддаваться?! И сел он тогда на самом неудобном месте, которое только смог найти, ничего из садовых плодов есть не стал, из журчащих ручейков воду не пьёт – отдыхает. К новому бою готовится. Да что-то как-то в пустом желудке плохо его грозные боеприпасы вырабатываются.  

Затосковал Петушок. Захотелось ему обратно в родной курятник. Но без победы как возвращаться? Куры-то засмеют! Если они ещё там остались… Ко-ко-ко, как-как-как они там без меня? Торопиться обратно надо. Какой бы им гостинец принести, радостью их сердца чтоб наполнить? Нет, не гостинец это будет, а добыча. Боевой, грубо говоря, трофей.  

Прошёлся Петушок по протоптанным им давеча тропкам, по уютным тенистым полянкам и как бы ненароком, чрезвычайно случайно отхлебнул из ручейка вкусной водицы. Совсем случайно. Да много так, да с наслаждением. И понял, что бежать скорей отсюда надо. Мчаться! Стремглав! 

Уж как он, бедняга, помчался! Чуть было про трофей не забыл. Уже на самом краю сада вспомнил, схватил какое-то зёрнышко в клювик, да дальше побежал. Куда побежал? А не важно – куда. С перепугу КУДА – совсем не важно. Намного важней – ОТКУДА. Заблудился Петушок. Угодил ни то в степь, ни то в пустыню. И жажда его мучит, и голод терзает. А пернатый боец зёрнышко не ест. Бережёт.  

Сколько страданий претерпел Петушок, сколько соблазнов отринул, сколько житейских каверз одолел – про то отдельную поэму писать надо. Но достиг, всё же, порога родного курятника. Бросил он зёрнышко у своих ножек и призадумался. А зёрнышко своими озорными чешуйками так соблазнительно сверкает. Всякие гастрономические фантазии в голове возбуждает. Вознегодовал Петушок, и в гневе развернув к нему жерло своего орудия творческого труда, брызнул на зёрнышко капельку. Почему так мало? – Ну не было у него больше боеприпасов! С ужасом подумал Петушок, что и промахнуться ведь мог. Чем бы тогда зёрнышко мазюкал?! Кошмар! 

Отдохнул Петушок после своей, так тяжко давшейся ему, победы над зёрнышком и стал народ созывать: «Доблестные обитатели курятника! Ка-ка-какой трофей я с войны принёс!» Встрепенулся курятник: «Кто-кто-кто? Где-где? Как-как?» Увидали курицы Петушка и шум подняли: одни его бранят за то, что невесть где столько времени шлялся; другие рады-радёшеньки тому, что живой вернулся; третьи трофей ищут; четвёртые угощенье готовят.  

А Петушок, подбоченясь, объявляет: «Поглядите, ненаглядные дамы, какую какшку я в бою добыл!» А сам взглядом на зёрнышко указывает. Закудахтали курицы: "Так это же зёрнышко! Какой ты, Петушок, заботливый, отощал весь, а зёрнышко в курятник принёс! Мог ведь сам съесть, но соблазн преодолел!" 

Ближайшая же курица собралась было уже клюнуть зёрнышко, да только запах учуяла какой-то знакомый. «Эгей, Петушок, а зачем же ты обкакал зёрнышко?», – спросила наивная дама, на зная всей подоплёки. 

- Куры, вы и есть куры, – осерчал Петушок, – говорю же – какашка это. Вон запах какой противный излучает! 

- Ну да, запах и впрямь противный, – подтвердила наивная дама. 

- Хоть противный, зато родной, – заявила курица без гребешка, обнюхав трофей. 

- И всё-таки оно зёрнышко, – упрямо заявила курица без перьев. 

- Вечно ты поперёк норовишь, – принялась стыдить её курица без гребешка и, чтобы пресечь дальнейшие препирательства, шмякнула на зёрнышко увесистую вонючую-превонючую какашку.  

Уловив направление ветров общественного мнения, наивная дама проделала то же самое, а за ней и весь курятник. Теперь уже никто не мог утверждать, что эта вот вонючая гора является зёрнышком. Удовлетворённый таким единодушием, Петушок позволил себя накормить, напоить, спать уложить и т.д., как и полагается во всех порядочных сказках. 

В общем, жизнь пошла своим чередом. Но однажды Курица без перьев спросила: "Что же, эта гора так тут и будет стоять, место занимать? Давайте перенесём её куда подальше!" 

- Неразумное ты существо, – обрушил на неё укоризну Петушок, – мы теперь с этим злом бороться будем! 

- Как это? 

- А вот как! – ответил Петушок, – и принялся уязвлять гору клювиком. 

- Айдате над горой глумиться! – крикнула Курица без гребешка, восприняв такой оборот событий.  

Сбежались куры да разных сортов подростки на зов, поднялись на правое дело. Топчут гору, крыльями по ней бьют, клювики в неё вонзают. Петушок в сторонку отошёл, чтоб чуток отдохнуть, глянул мельком, да и замер в восхищении. Родная стихия! Аж прослезился от умиления! Вот она борьба со злом во всей своей красе! Вот оно величие правого дела! Вот его петушиное предназначение! Смысл жизни.  

Разворошённая куча дерьма наполнила курятник удушающим запахом. В борьбе со злом уже появились первые жертвы: некоторые куры и, особливо, цыплята, не выдерживали такой вони и теряли своё птичье сознание. Их срочно выносили из курятника на свежий воздух. В петушке же сей смрад будоражил воображение. Мысли его причудливо перепутались и продолжали перепутываться. Уже ему казалось, что он спаситель не только всего курячества, но даже всего птичества. Что завален весь мир мусором, а он, Петушок, возглавляет борьбу за чистоту, за свежесть, за красоту – ну, в общем, за всё хорошее, доброе, разумное, светлое. В этой борьбе ему судьбой (или какими-то высшими силами) дарован особый дар вырабатывать дерьмо в неимоверных количествах. И вот он вырабатывает дерьмо, разбрасывает его, раскидывает, распыляет, а мир от этого становится всё чище и чище, светлей и светлей. И т.д. и т.п. 

Очнулся Петушок уже на свежем воздухе, вне курятника. И, увы, вне столь заманчивых, возвышенных фантазий. Приглядевшись к своему жерлу, окончательно понял Петушок, где же он теперь находится. Ах, мечты, мечты!  

Вокруг Петушка корчились его соратники и соратницы в борьбе со злом. Кто-то лежал молча, кто-то стонал и противно кудахтал. Немного оклемавшись, предводитель пополз в сторону курятника. Когда он был почти у двери, навстречу ему вдруг помчался народ с воплями ужаса, растрёпанными перьями и окончательно вздыбленными гребешками. «Вы куда-хта-хта?!» – прошептал Петушок. Ему никто не ответил. Когда он, наконец, оказался внутри курятника, то застал там только Курицу без перьев. Она молча разевала клюв, и медленно водила головой из стороны в сторону, стоя пред средоточием зла. Посреди него торчал росток, увенчанный пёстрым цветком. 

Не успел Петушок осмыслить происшедшее, как снаружи курятника послышалось истерическое кудахтанье, перешедшее довольно быстро в, ни разу не слыханные Петушком, вопли ужаса. Петушковы соратники помчались обратно в курятник. Высунув глаз в окно, поскольку пробиться к двери не было никакой возможности, Петушок принялся обозревать доступную его взору часть внешнего пространства, в надежде обнаружить источник куриного ужаса.  

Что же увидел он? – Деревце. Обыкновенное деревце. Но ещё вчера его на этом месте не было. Откуда оно взялось? Петушок стал расспрашивать прибежавших соратников о причине их столь стремительного возвращения в это средоточие смрада. «О! Там такое, такое, о-го-го! Такое…», – причитали они, размахивая, измазанными во зле, крыльями. 

В отчаянии Петушок стал выкарабкиваться в окно. Измазав окончательно оконный проём всё тем же вездесущим злом, исцарапавшись, лишившись пары десятков перьев, он сумел-таки пробраться наружу.  

«Деревце…. Откуда оно здесь? Что происходит?» Терзаемый этими вопросами, волоча крылья, поковылял он в сторону деревца. Поднявшись на холм с внезапно появившимся на нём деревцем, Петушок обнаружил вдали какие-то заросли. «Когда же они успели вырасти? Неужели…, неужели это сад. Неужели это сад пришёл за мной? Что он от меня хочет?» Петушок оглянулся на курятник. Со стороны двери сад, оказывается, подступил совсем близко. Вот что так напугало и без того одуревших от вони птиц! 

Как мог, он, вяло маша крыльями, побежал к двери. Вошёл в курятник и услышал какие-то гневные выкрики. Прислушался. «Это она во всём виновата, бейте её!» – слышался охрипший голос Курицы без гребешка. Петушок залез на спины и головы стоящих впереди него птиц и увидел окружённую в центре курятника курицу без перьев. Толпа одобрительно ворчала. "Это из-за неё мы дышим этой вонью! Из-за неё на нас напали эти растения. Растерзайте её!" 

«И впрямь», – подумал Петушок, – "мне она тоже казалась всё время подозрительной. Так вот в чём, оказывается, дело. Ну, конечно! Она и виновата во всём! Вишь, перья отрасти не успевают! Неспроста ей перья народ выщипывает. Поделом!" 

Толпа, между тем, приступила к делу. Петушок выполз за дверь и опустился перед курятником. С наслаждением слушал он доносящиеся из его нутра вопли и прочие воинственные звуки. Потом всё это стало затихать и затихло совсем. Тишина. Удивительная сделалась тишина. Повеяло свежестью. В десяти шагах от Петушка излучали аромат всевозможные цветы, осторожно шелестели листья, зрели плоды. «Почему же так тихо?», – встревожился Петушок. 

Он заглянул в курятник. Оказалось, что у курицы без перьев нашлись сторонники и защитники. К тому же немалая часть птиц уже валялась без сознания, поверженная всё тем же растревоженным злом, и участия в прениях не принимала. 

Тут кто-то из толпы опрометчиво крикнул: "Изгнать их надо из курятника! Раз они с нашим обществом не считаются, то пусть сами отдельно поживут!" 

Петушок же, боясь опять одуреть и в столь ответственный для судьбы курятника момент оказаться без сознания, в глубь помещения входить не отваживался. Пока он переминался у входа, общество приняло решение. Пяток изгоев поплёлся страдать прямиком в разросшийся перед курятником сад. Вскоре после ухода, из сада послышались их восторженные восклицания. Одуревший от смрада остальной народ поплёлся проверить в чём там дело. К тому же – не хотелось победителям и дальше пребывать в своей опасной для здоровья цитадели. Потому подались на проверку все, кто ещё пребывал в хоть каком-то сознании. Им было ОТКУДА и КУДА идти.  

Нравственное разложение куриного общества свершилось стремительно. Позабыв свою куриную гордость, птицы принялись вдыхать садовые благоухания и поедать его изощрённые плоды. 

- Опомнитесь! Что вы делаете? – пытался увещевать их Петушок. Но, в очередной раз за этот день одурев (теперь уже от садовых ароматов), птицы вели себя крайне неразумно и Петушковых призывов не слушались. Тогда Петушок вернулся в курятник, нагрёб, сколько смог, зла, и понёс своё сокровище в сад. А там его недальновидные сородичи уже столпились перед огромной тыквой. Раскудахтались в восхищении. Смотреть противно! Петушок и не стал на них смотреть. Он просто вывалил на тыкву то, что принёс, и принялся с наслаждением размазывать вываленное по полированной поверхности тыквы. 

- Ты чего это, Петушок? – удивилась изгнанница – Курица без перьев. 

- И чего вы на это дерьмо уставились? – с издёвкой в голосе спросил собравшихся Петушок, закончив свою работу. 

- Но это же тыква! 

- Какая ещё тыква?! Ты, что ли, спятила, беспёрая? 

Пока они таким вот изящным манером вели полемику, остальные представители куриного племени быстренько разбежались по саду. – А чего такую белиберду слушать, когда вокруг столько интересного и вкусного? Беспёрая тоже замолкла и уходить начала.  

- Ты это куда? А дискутировать? Я ж не все свои доводы ещё изложил! 

- А мне твои доводы не интересны. Иди вон в курятник дискутировать – там ты понимание быстро найдёшь. 

Что ж – побрёл раздосадованный борец со злом в свою цитадель добродетели. И застал-таки там двух куриц: одну наивную, а другую без гребешка. Пожаловался он им на своих невежливых соплеменников и поддержку получил.  

- Да-а-а, погрязло наше общество во зле – самого Петушка уже ни во что не ставят! – возмутилась Курица без гребешка. 

- Ну мы-то здесь – в цитадели добродетели! Уж мы-то не позволим злу так нагло торжествовать! – оптимистически прокудахтала Наивная дама. 

Так и потекли их трудовые будни: ночью, тайком друг от дружки, они пробирались в сад, досыта наедались и напивались, а днём, переработав всё это в надлежащие полемические доводы, выплёскивали их на всевозможные плоды, которые приносили из сада (теперь уже явно) для честного и справедливого обсуждения их достоинств. Ну, например: 

- Какой же это баклажан?! – возмущалась Наивная дама, разглядывая предварительно обработанный только что ею кокосовый орех, – Это же какая-то каракатица! Ишь, баклажаном себя возомнила! 

- Мы тебя научим хорошим манерам, противная каракатица! – подхватывает Курица без гребешка. 

- Посмотрите только на эту грязнулю! Куда ты прёшь, дура, тут же порядочное общество! – раззадоривается Петушок. 

С каждым разом дело получалось всё лучше и лучше: какшки становились всё вонючестей и обильней, а доводы обвинителей всё справедливей и справедливей. 

Однажды, во время очередной победоносной разборки, на крыше послышался какой-то шум. Недоумённый Петушок вышел посмотреть: кто это посмел нарушить ход их священного ритуала? По крыше разгуливали три крупных птицы. С большим трудом Петушок распознал в одной из них бывшую курицу без перьев.  

- Неужто ты, беспёрая? 

- Ну да, я. 

- Что ты там делаешь? 

- Да, вот, показываю детям как мир устроен, какие в нём места есть. 

- А на крышу как забралась? 

- Хм?! Прилетела. Крылья-то у меня теперь – во! 

И расправила она свои крылья. Да такие они оказались красивые, сильные, что Петушок аж прослезился от восхищения. Но быстро опомнился. Негоже так расслабляться борцу со злом.  

- Слышь, Петушок, а вы тут так всё и занимаетесь своей ерундой? – продолжала, межу тем, пернатая красавица. 

- Ты о чём это? 

- Да о ваших идейных полемиках. 

- Ах, вот ты как! – рассердился Петушок. Жерло его рефлекторно чвыркнуло и выдало чрезвычайно вонючую лужицу. 

- Мама, а что это он делает? – спросила молодая курица. 

- Это он со злом борется. 

- А где оно? – спросил молодой петушок. 

- Он думает, что зло – это мы. 

- Какой он забавный, – заметил молодой петушок. 

- Ах, вы так! Ну, я вам сейчас устрою! Уж я вам покажу! Ах вы, грязные выродки! – разразился угрозами бессменный борец со злом. От волнения с ним сделались какие-то судороги и жерло его стало беспорядочно чвыркать, извергая новые порции ядовито воняющего вещества. Поскольку Петушок оказался в эпицентре этого стихийного бедствия, та первым и был им поражён. Голова у него закружилась, горло сдавило удушьем и он, вяло захлопав крыльями, шмякнулся в им же созданную лужу. 

- Мама, ему дурно! Он погибает! Его надо спасать! – запричитала молодая курица. 

- Дочь, невозможно спасти птицу от неё самой. Он же сам эту лужу сотворил. Нас хотел уязвить. Вот и пострадал сам от своих же действий. 

- Он говорил про каких-то грязных выродков. Это кто такие? 

- Мне кажется, что он имел в виду нас. 

- Но мы же не грязные, – недоумённо произнесла дочь оглядев себя и своих спутников, – а, вот, он как раз грязный. 

- Мама, может быть, мы ещё куда-нибудь полетим? Тут мне уже скучно стало, – спросил молодой петушок. 

- Да, и в самом деле, – откликнулась красавица, – полетим на Озеро. Там изумительной красоты вода: прозрачная, искрящаяся, таинственная! 

Они оттолкнулись от крыши курятника и взмыли в небо. Как легко махали они крыльями! Одурманенному Петушку показалось, что это он летит на встречу с высшими силами мирозданья, которые возложили на него тяжкую работу – бороться со злом во всём мире. И вот летит он, преисполненный гордости за честно выполненную работу. И т.д. и т.п. 

Очнулся он у садового родника. Соратницы вымыли его и напоили родниковой водой, что и привело спасителя мироздания в чувство. 

- Ух, ты! Очухался! Что же это с тобой приключилось, опора ты наша! – залопотала Наивная дама. 

- Ах, воздух-то какой! – разомлел Петушок, – …Что вы говорите? 

- Что с тобой приключилось, говорю, – повторила Наивная дама. 

- Приключилось-то? А вот что! Напали на меня злыдни из сада, обрушили на меня с крыши всякую вонючую пакость! Но я их, всё же, прогнал! Прогнал, можно сказать, рискуя жизнью. 

- Какой же ты у нас геройский Петушок! – заворковала Курица без гребешка. 

- Да уж точно! Несомненно! – подхватила Наивная дама, между делом скармливая Петушку садовые плоды: одни – освежающие рассудок, и другие – ободряющие тело. 

- Знаешь, что, Петушок, – заговорила Наивная дама, когда Петушок окончательно протрезвел, – а почему бы нам не усовершенствовать наши способы борьбы со злом? 

- Это как же? – насторожился Петушок. 

- А давай мы будем эти злостные плоды просто поедать, чтоб их меньше в мире становилось. 

- Мы их будем поедать, поедать! – возбуждённо подхватила это предложение Курица без гребешка. 

- Ха! Оно-то, зло, от нас такого хода и не ждёт! Ловко! – восхитился Петушок. 

- Так что, вперёд на борьбу со злом? – изготовившись к рывку, спросила Курица без гребешка. 

- Вперёд! – с пафосом воскликнул Петушок. 

И воспылала беспощадная борьба. Прежде чем съесть какую-нибудь травинку, они высказывали к ней своё отношение, гневно заклеймляли её справедливой критикой, выносили ей суровый приговор и тут же приводили его в исполнение путём поедания провинившегося плода. Но такая длительная процедура им быстро надоела и они разом приговорили весь сад к поеданию и совершенно легально, без всяких дальнейших объяснений, принялись вкушать наслаждения, садом щедро даруемые. Из этих событий Петушок вывел для себя жизненное правило: Не важно что и как есть на самом деле, не важно кто ты сам, а важно, во что бы то ни стало, при любых обстоятельствах, твердить о своей победе над злом, тогда что-нибудь да восторжествует! 

В незапамятные времена жил посреди Китая (который тогда назывался совсем по другому, но не в этом дело) некто Мунь Ди. Жил он так, как считал нужным (во всяком случае, старался так жить), о чём-то своём размышлял и в итоге пришёл к кое-каким выводам, которые изложил в самодельной книжке (которая была совсем не похожа на современные, но не в этом дело). Книжку эту понемногу переписывали, перечитывали и с течением времени она стала известна по всей стране. Когда же сам Мунь Ди, дожив до преклонных лет, всётаки, умер, слава о нём уже прочно утвердилась во всей стране. 

Прошла тысяча лет (может быть чуть больше или меньше, не в этом ведь дело) и в стране имя Мунь Ди стало уже легендарным, и чего только ему ни приписывали, каких только добродетелей ни присовокупляли, уж как только им ни восхищались, как только ни исхитрялись поставить его несмыш-лёной молодёжи в пример. Да и сама молодёжь не прочь была уподобиться Великому Мунь Ди. Они внимательно прочитывали его книжку, старательно вдумывались в её смысл и старались жить как там предписывалось (а, надо сказать, язык имеет свойство изменятся: к старым словам, с течением времени, присоединяются дополнительные значения, возникают новые слова, исчезают старые слова и т.п. и это уже существенно). Правда к тому времени накопилось немало (а, вообще-то, слишком много) всяких пояснений, толкований и прочих комментариев к книге Великого Мунь Ди (а, следует отметить, авторы толкований пишут о том как они сами понимают, то, что прочитали (и это тоже существенно)) которые нередко и читались легче, и понимались скорей, поскольку были написаны недавно (лет 200-300 назад) и язык этих произведений ещё действительно был понятен. 

Но вообще-то речь не о Мунь Ди, а о Лао Цзы, который жил в Китае в описываемое время (че-рез 1000 лет после Мунь Ди). Жил он так, как считал нужным (во всяком случае, старался так жить), о чём-то своём размышлял и в итоге пришёл к кое-каким выводам, которые не преминул изложить в са-модельной книге (говорят, будто его чуть ли не силой вынудили эту книгу написать, но это ведь не проверишь, потому что мы сами живём почти 3000 лет спустя после Лао Цзы (или 2700 лет спустя, или ещё как-то, но это не столь существенно)). Лао Цзы слушал то, что окружающие говорили о Мунь Ди, сопоставлял со своим опытом и удивлялся, потому что опыт говорил ему другое, иногда совсем не по-хожее на то, что говорили вокруг, иногда не совсем непохожее, иногда ему казалось, что они нечто су-щественное уловили, а иногда казалось, что говорящие уделяют внимание совершенно и чрезвычайно несущественному. Книга Лао Цзы постепенно становилась известной всё большему кругу людей и по-началу возмущала их тем, что в ней нигде не упоминается Мунь Ди. Но со временем к этой книге при-выкли, кого-то даже заинтересовал её автор и они пришли на него посмотреть. Поскольку у каждого из пришедших было представление о Великом Мунь Ди (у каждого своё, отличное от других (и это суще-ственно)), а Лао Цзы фактом написания своей книги претендовал на обладание Великим Знанием (ко-торым, как тогда в Китае считалось, обладал только Великий Мунь Ди (и это тоже существенно)), то они стали сравнивать Лао Цзы с Мунь Ди. Что-то им казалось схожим, что-то различным, но, в целом, Мунь Ди казался им значительно превосходящим своей мудростью этого самоуверенного Лао Цзы, но кое-чему они были бы не прочь у него научиться. Лао Цзы тоже был не прочь их чему-нибудь научить и поэтому предложил самое большее, что только мог предложить. Он предложил им жить рядом, чтобы они могли наблюдать за ним, работать вместе с ним и таким путём постичь нечто не вмещающееся в книги. Пришедшие заколебались, но, подумав, ответили, что они бы рады жить с Лао Цзы рядом, но у них дома коты не кормлены остались, поэтому они с болью в сердце вынуждены отказаться от такого предложения. И они разошлись по домам к своим не кормленным котам, а по пути рассуждали: "Какое, однако, у этого Лао Цзы большое самомнение, ведь он считает, что лучше разбирается в жизни, чем сам Великий Мунь Ди. 

Оставшись один, Лао Цзы думал об ушедших: "Какое, однако, у них большое самомнение, ведь они полагают, что умеют отличать существенное от несущественного!" 

А путники размышляли: "Если у кого и стоит учиться, то только у Великого Учителя, зачем тра-тить время попусту с незначительными учителями, что существенного они могут дать!" 

Оставшись один, Лао Цзы думал: "Какое у них, однако, огромное самомнение, ведь они хотят учиться только у Великого Учителя и не заботятся о том, чтобы быть достойными его, ведь чтобы иметь Великого Учителя надо самому быть Великим Учеником." 

А путники шли и размышляли: "Вот был бы здесь Великий Мунь Ди, он бы поставил на место этого выскочку!" 

А Лао Цзы думал об ушедших: "Встреться им сейчас на пути настоящий Мунь Ди, они бы его не узнали, ведь они его никогда не видели, не слышали, не осязали, не обоняли, он целиком ими приду-ман. Они знают, что могут безнаказанно сетовать о том, что Великого Мунь Ди нет рядом, они могут безнаказанно говорить о том, что хотят его встретить, потому что его нет и он им не встретится. А раз так, они могут спокойно кормить своих котов." 

Так Лао Цзы остался один со своим знанием. Но, возможно, это был совсем не Лао Цзы, к тому же, вполне возможно, что описанные события происходили совсем не в Китае, а где-нибудь ещё (для истории это, может быть, и важно, как это может быть важным для людей, кормящих котов, чтобы в спорах об исторической достоверности события похоронить суть самого события). Но в том, что они безусловно происходили, я не сомневаюсь, уж очень это в ладу с человеческой природой. 

1.  

Не можем в панцире сознанья  

Узреть объёмность мирозданья! 

2.  

Прошлое кажется лучше настоящего оттого,  

Что в нём уничтожен страх перед будущим...  

3. 

Если человек говорит правду,  

Когда есть воля промолчать, –  

Это – добродетель.  

Если же говорит правду 

Из-за отсутствия воли промолчать, –  

Порок, граничащий с глупостью. 

4.  

Реальность трудна не оттого, что в ней всё порой противоречит здравому смыслу, но потому, что это всё одновременно 

противоречит не здравому смыслу тоже! 

5. 

Многие принимают за ностальгию не тоску по прошлому, 

Но ощущение неизбежности потери настоящего! 

6. 

Любая глупость, сказанная вовремя, обретает свойства мудрости  

http://arifis.ru/data/works/18113@sensori.jpg 

«…Вокруг розовая, блистающая реальность, распространяющаяся на огромное расстояние. Меня сюда вознесли два энергококона – белый и голубой. (Так здесь выглядят Ангелы!) 

Мое тело в этом измерении имеет совсем иную форму. Это совершенно прозрачный цилиндр с двумя конусами на концах, внутри которого два совмещенных голографических тетраэдра. В их середине огненная сердцевина. Через верхний и нижний конусы проходят энергопотоки. Цилиндр двигается или спиралеобразно вверх или скольжением по прямой в стороны. 

Среди равномерного розового пространства становится заметен источник яркого света. Цилиндр начинает двигаться в сторону источника яркого света, который скоро становится ясноразличимым. 

О! Это… глобальная тонкокристаллическая конструкция – Мозговой Сгусток, в виде двух гигантских, многогранных, конусообразных кристаллов. Они расположены параллельно друг другу, так, что нижняя вершина верхнего кристалла соединяется с верхней вершиной нижнего. В точке их контакта существует постоянный, колоссальный по мощи, накал энергии, который образует вокруг (радиальное!) энергоинформационное поле.  

Когда моё цилиндрическое тело оказалось в зоне радиального излучения, оно было сразу притянуто гигантским кристаллом, словно магнитом. Многочисленные грани кристалла были облеплены подобными, как у меня цилиндрами и другими формами. Вскоре я поняла, что они все проходят здесь процесс энергетической ассимиляции. 

Эта ассимиляция необходима для достижения полной синхронизации с вибрациями Мозгового Сгустка. Для того чтобы настройка на него могла сохраняться в дальнейшем.  

Однако вначале необходимо достичь синхронизации и сонастройки с розовой зоной – Энергией Любви. (Эту работу сонастройки с энергией Любви необходимо произвести на уровне своего планетарного опыта!) Розовая зона находится перед Центральным Солнцем или Центром Галактики Млечный Путь». 

Время от времени подобные путешествия не могли не порождать море вопросов. Разве это возможно? Разве я на самом деле могу оказаться в таких удалённых точках космического пространства? Но в мае 2002 года в книге Хосе Аргуэльеса я впервые прочла о сенсорной телепортации, о путешествиях во времени и пространстве, о том, что для них не существует границ и расстояний. В древности майя называли эти каналы сенсорной телепортации «кушан суум» и считали, что они исходят из солнечного сплетения человека и связывали его с нашим Солнцем – Кинич Ахау.  

Солнце – основа нашего разума и ментальности. Значит, природу путешествий точнее можно определить, как ментально-сенсорно–резонансную. Да, конечно! Ведь вначале Учитель всегда говорит мне о каком-то объекте реальности, затем я, должно быть, настраиваюсь на него мысленно и начинаю с ним резонировать (на одной волне!), а значит воспринимать (чувствознать!) и видеть его внутренним зрением. 

Теперь роль Солнца в моих путешествиях стала ещё более понятной, а также роль большого количества золотых коридоров и проходов.  

19. 08. 2002 г. 

«…Мы оказались в золотой среде, очень похожей на солнечную. Какая красота! Захватывает дух! 

Вдалеке золотые пирамиды. Под ногами золотой песок. В небе золотое светило… Но есть и другое… Фиолетовое! Вокруг него в небе играют розоватые отблески. 

Когда мы близко оказались у пирамиды, стал виден проход в зеркальный коридор. 

Мы продвинулись по коридору на некое расстояние и остановились. Снизу возникло гармоничное изображение правильной формы, состоящее из сферических фигур и чем-то напоминающее цветок. Из него неожиданным образом начали подниматься вверх цветные пульсации. 

В этот момент я увидела, что пространство вокруг нас приняло форму додекаэдра, а затем заметила сотни и тысячи наших отражений. Додекаэдр, будто расширился вверх, вниз, в стороны или это были тысячи других додекаэдров, в которых наши отражения размножились, как в пчелиных сотах. Затем все исчезло, стены разъехались и мы оказались в кубическом пространстве. 

Из углов куба шли лучи, пересекаясь в центре и образовывая световое облако, в котором скоро возникло изображение, которое разъяснило нам, что мы можем отсюда отправиться на планету высокоразвитых животных (отдаленно напоминающих наших слонов!). Для этого нам предоставляются золотые щитообразные приспособления (летающие средства!). Мы согласились. 

Затем некоторое время шёл процесс подготовки. Наши тонкие тела проходили тесты и сканирование под воздействием струящихся сквозь стены, потоков тетраидральных лучей. Потом всё исчезло и я обнаружила, что мы летим к неизвестной планете. 

Почему-то мы искали воду и скоро увидели гигантское озеро, со спокойной и чистой водной гладью. Вокруг него росли необыкновенные цветы и растения. Берег вокруг озера, местами напоминал ледяные или соляные образования и был чисто белым. 

Во время полета мы видели особенные конструкции, похожие на здания. Одна из них возвышалась на правом берегу озера. Это какое-то общественное место, где собираются местные жители. 

Эти существа действительно очень крупные на вид, ведь передвигаются они на двух ногах. Цвет кожи у них розовый, хобот относительно невелик. Есть подобие волос на голове. Глаза большие и умные. 

В центре помещения, где они собираются, находится большая конструкция, состоящая из подвижных золотых дисков, которые динамично функционируют в ходе собрания. 

Здесь они вырабатывают совместные намерения (или молятся?), не совсем ясно. Вскоре, на мои внутренние вопросы пришел ответ, в форме, одного повторяющегося слова. Это было слово – созидание!» 

Космическая тема увлекала меня всегда. Изображения планет и созвездий завораживали с детских лет. Очень нравилось кино, снятое в жанре космической научной фантастики: «Сталкер», «Космическая Одиссея», « Миссия на Марс»… 

Но почему мои путешествия не ограничивались лишь околоземными параллельными мирами? Ведь их, (по Даниилу Андрееву) вокруг нашей планеты – 240. Зачем нужно было видеть и знать о существовании миров за пределами Солнечной Системы, за границами видимого Космоса? 

Ещё одно открытие, сделанное благодаря Синхронографу – современной версии Календаря Майя остановило поток вопросов, (как и почему?). Согласно Солнечно-Лунному Календарю Нового Времени, мой день рождения имел 13-ый Тон Творения, который называется – Космический Тон Присутствия*. Он связан с каждым 13-ым днём календаря и последним 13-ым месяцем года, а также с Четырёхмерным Пульсаром Времени. 13-ый Тон Творения называют Космическими Вратами Времени и Священными Небесами Майя* – ОМНИ Галактическим Источником.  

* ТОН 13 – КОСМИЧЕСКИЙ ТОН ПРИСУТСТВИЯ – ПРОЯВЛЯЕТСЯ ЕЖЕГОДНО С 27 ИЮНЯ ПО 24 ИЮЛЯ. 13 ЛУНА ОСОБОЕ ВРЕМЯ ГОДА, КОГДА БОЖЕСТВЕННЫЙ ШИВА ТАНЦУЕТ СВОЙ ТАНЕЦ РАЗРУШЕНИЯ, ВО ИМЯ ВЕЧНОГО ОБНОВЛЕНИЯ, СОЗДАВАЕМОГО ТВОРЦАМИ БЫТИЯ – БРАХМОЙ И ВИШНУ. 13 ЛУНА ПОСЛЕДНИЙ, ЗАВЕРШАЮЩИЙ ПЕРИОД ГОДА. ОНА ДАРУЕТ ЧЕЛОВЕЧЕСТВУ СИЛУ ЖИЗНЕСТОЙКОСТИ И ОБУЧАЕТ САКРАЛЬНОМУ ОПЫТУ “БЫТЬ ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС, НЕСМОТРЯ НИ НА ЧТО”. МИСТИЧЕСКОЕ ПРОЯВЛЕНИЕ ВЫСШЕЙ СИЛЫ В ПОВСЕДНЕВНОЙ ЖИЗНИ, ПРОБУЖДАЕТ УВЕРЕННОСТЬ И НАДЕЖДУ НА БУДУЩЕЕ. ОНО ВЕДЁТ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ СООБЩЕСТВО ПО СПИРАЛИ ВРЕМЕНИ, К НОВЫМ РУБЕЖАМ И ВЫСОТАМ. ТОТЕМ 13-ОЙ ЛУНЫ – ЧЕРЕПАХА. НА ПАНЦИРЕ ЧЕРЕПАХИ – 13 ПЯТНЫШЕК. У ДРЕВНИХ МАЙЯ ОНА БЫЛА СИМВОЛОМ ПУТЕШЕСТВИЙ И ВРЕМЕНИ. СЕГОДНЯ В ЧЕСТЬ МИСТИЧЕСКОЙ ЧЕРЕПАХИ НАША ПЛАНЕТА ЗЕМЛЯ НАЗЫВАЕТСЯ – ЧЕРЕПАШИЙ ОСТРОВ 2013. В 2012-2013 ГОДУ, ПО ПРОРОЧЕСТВУ МАЙЯ, ЗЕМНОЙ ПЛАНЕТАРНЫЙ ДОМ ДОЛЖЕН ОТПРАВИТЬСЯ В ВОЛШЕБНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ, В НОВОЕ ИЗМЕРЕНИЕ РЕАЛЬНОСТИ. 

**13 Тонов Творения – 13 Небес. Древние майя верили в существование 13-ти Небес, которые они воспринимали, как Большой Звездный Дом, а Землю они любили и почитали, как свой Малый Дом. Звездный Дом в их образном представлении был подобен гигантской 13-ти ступенчатой пирамиде. 

Народ Майя знал о том, что в течение малых и больших циклов Времени Большой Звездный Дом управляет Малым Земным и что в нём обитают Великие Боги Солнца. Они так-же знали, что Душа человека приходит и поселяется в Малом Земном Доме из Большого.  

В современной версии календаря 13 Небес представлены, как 13 Галактических измерений или параллельных уровней реальности. 

*** Четырёхмерный Пульсар Времени связывает 1-ый, 5-ый, 9-ый и 13-ый Тона Творения и соответственно проявляется в 1-5 -9 -13-е дни и месяцы года. Единая творческая цель проявления данных Тонов Творения во Времени – синтез Науки и Искусства 

Глава 5. 

В университете работала женщина, не заметить которую было невозможно. Лет сорока. С крупными чертами лица. Статная блондинка. На своих каблуках она была не ниже меня ростом. Красавица? Лет двадцать назад – безусловно. Но и сейчас весьма близка к такому определению. Занималась проблемами древней истории. Одну из ее книг я даже прочел. Занимательно. Об остальном мне судить трудно. Лично знакомы мы не были.  

Я сидел в университетской библиотеке, просматривая новые журналы, когда увидел ее, направляющуюся явно ко мне. Обсуждать свои проблемы мы вышли в коридор. 

– Мистер Бенингсен, я собираюсь по окончании семестра заняться раскопками на севере Канады. Там есть места огромных скоплений останков древних животных.  

Она замолчала, ожидая, видимо, моей реакции. Ладно, выдам ей реакцию. 

– Миссис Крайски, но кости древних животных не входили до сих пор ни в сферу моих, ни, как мне известно, и в сферу ваших интересов! 

– Верно. Но я ищу подтверждения одной из глобальных катастроф, происшедшей на нашей планете в прошлом. Вас это не заинтересует? Возможны находки костей не только животных.  

Так. Это вроде наживки, которую мне предлагали заглотнуть. Вообще-то говоря, аргументация слабая. Повидимому, ей нужны были деньги. В связи с болезнью Диаса в Южной Америке ничего этим летом не намечалось. Почему бы и не заглотнуть? Почему бы ни заняться мировыми катастрофами? 

– Миссис Крайски, возможно это меня и заинтересует, но хотелось бы по-подробней.  

Она вынула из портфеля пластиковый файл и вручила его мне. 

– Здесь всё на восьми страницах. Реферат моей докторской диссертации. И еще переписка по этому вопросу с другими университетами. 

Мы договорились встретиться через день. Прочел я все это тут же в библиотеке. Что ж, очень возможно, что так оно в действительности и было, то есть произошла некая гигантская катастрофа. Возможно, даже глобальная, и обнаружить подтверждение этого было бы действительно интересно. Но мало ли на свете интересного? К тому же, этим вроде бы уже занимались. Я бы предпочел пустыню Наска, в которой предполагалось искать остатки неких сооружений, с высоты которых можно было наблюдать все рисунки этого гигантского календаря. Работы собирался вести один итальянский профессор. Меня, правда, смущала сама идея такого способа прочтения информации. Да и сам способ записи тоже был несколько сложноват. Но разбирался я в этом поверхностно, а посему препятствием для участия в экспедиции миссис Крайски мои сомнения быть не могли. Большое впечатление на меня произвели письма ряда ученых, затрагивающих эту проблему. Поэтому, когда на следующий день мы встретились, я уже был, что называется, готов. Выделенных ей средств было как всегда мало, и я обещал финансовую поддержку. Просмотрели и утвердили примерный план работ. 

Знакомство с Элеонорой, она же миссис Крайски, было значительным событием в моей довольно монотонной жизни. Мне нравилась моя работа, но следовало делать перерывы. Дома резвилось множество детишек. Подрастали дети Лусии, Мончитты, внуки Нэда. К счастью, места хватало на всех. Иногда появлялась Ненси. Она сильно повзрослела, и все больше времени проводила у Рольфа, с дочкой которого у нее было много общих интересов. Иногда я не выдерживал и вырывался на океанский простор. Погоды были неспокойными. Катер швыряло и кренило до опасных пределов, что, собственно, и требовалось. По субботам карты и умные разговоры с Джеком и его компанией. Узнав, про мои планы с Канадой, он заметил, что это будет мне прилично стоить. 

– Хотите войти в долю? 

– Нет, но помочь могу. Завтра акции (и он назвал известную компанию) начнут, по всей видимости, падать и их будут сбрасывать. Но потом всё должно стать на место. Информация конечно строго конфедициальная, но, припоминая ваши спекулятивные акции с серебряными рудниками, на которых вы лично ничегошеньки не заработали, полагаю, что так оно будет и на этот раз. − Черт возьми, значит, они все знали! Мне стало неловко. – Но сейчас риск куда более велик. Отважитесь? Можете заработать столько, что хватит весь север Канады перепахать. 

– Сколько? 

– Ну, бросьте миллионов двадцать. Рискну и я. Потери, даже если они и будут, не превысят пару миллионов. Но думаю, что я не ошибусь. Рискнем? 

Через неделю он позвонил. 

– Можете продать все и заработать миллиона два. А можете оставить. Думаю, они дадут не меньше 8% годовых. Вполне удачное помещение капитала. 

Я не очень рисковал. Участие Джека – это надежная гарантия. Боб когда-то сказал, что я счастливчик. Очень похоже на правду. Кстати о Бобе. Что-то давно никаких сигналов. 

______  

Неприятности начались в понедельник. Было новое платье у Элизабет, и Исабель активно консультировала. На следующий день после окончания первого семинара меня вызвали в деканат, и милейшая секретарша декана сказала, что нужно срочно ехать домой. Какие-то неприятности с женой. Действительно неприятности. Уложив детей, Исабель с помощью горничной легла сама, заглотнув при этом такую дозу какой-то дряни, что очнуться после этого можно было только что в раю. Но мало этого. Для страховки она себе еще что-то вколола. В общем, желаемый эффект был достигнут. Что тут скажешь? Конечно, жизнь у нее, не взирая на все мои старания, была не сахар. Виновным, кроме нее самой, был разве что случай. К возмездию она не стремилась. Такое стремление – естественно для людей. Я, собственно, этому чувству полностью сочувствую. Хотя, дал себя уговорить и за Фила сполна не рассчитался. Прости, Фил. Может еще случай представится. В этом как раз слабость «права гнева». Он перехлестывает вначале и у большинсва людей неправомерно затухает со временем. Впрочем, неправомерно ли? 

Через неделю после похорон, Ан привезла Диаса. К сожалению, привезла поздно. Операцию на сердце он не перенес. А еще через пару дней появился Боб. Его за какую-то самодеятельность перевели в центральный аппарат и посадили за такую работу, что через неделю он уволился. 

Боб безработный – это как-то не звучало, но куда денешься? Джек во время наших обычных субботних посиделок обещал мне его куда-нибудь пристроить. Элеонора, с которой мы за последнее время очень сблизились, предложила ему возглавить организационную часть нашей экспедиции. (Похоже, что раньше эта роль предназначалась мне). Он обещал подумать. Я заметил, что интерес Элеоноры носит не чисто производственный характер, но у меня никаких даже намеков на чувство ревности. А вообще-то я не очень понимал, как государство может разбрасываться столь ценными кадрами, как Боб! Но Джек сказал, что мне просто не все известно. Конечно. С этим спорить не приходилось. Меня Боб устраивал. И даже более того. Я вообще считал себя перед ним в долгу. 

При таких событиях жаловаться на монотонность жизни уже не приходилось. 

После кремации Диаса мы долго беседовали с Ан. Она очень изменилась за последние годы, много пила, и я не совсем понимал, на что она собирается существовать. Диас завещал мне весь свой архив и одну незаконченную книгу, которую просил довести до опубликования. Воспользовавшись случаем, я заплатил Ан за все бумаги, а она сделала вид, будто не понимает, что бумаги согласно завещанию и так принадлежат мне. Теперь у меня появилась конкретная цель и работа. Материала для завершения книги было более чем достаточно. Вообще, проблема времени, занятости, у меня была весьма существенна. В условиях, когда исчезает необходимость борьбы за хлеб насущный (что мне представляется противоестественным), тем более в условиях богатства, для человека, воспитанного отнюдь не в роскоши, проблема занятости, ощущение заполненности жизни чем-то осмысленным становится весьма существенной. Конечно, время можно было просто «убивать», то есть путешествовать, скупать произведения искусства, волочиться за женщинами и всякое такое. Большинству людей кажется, что были бы деньги, а что с ними делать – проблемы бы не составило. Что ж, для кого-то и впрямь не составило бы, но для меня составляло. Вот почему я так цеплялся за возможность преподавать, раскапывать древности и еще бог знает за какую работу. Кроме того, как я выяснил в последние годы, натура моя периодически требовала пребывания в ситуациях рисковых. Вот почему преподавание, сидение в библиотеках начинало мне о временем надоедать. Правда, события последних месяцев меня несколько взбодрили, если так можно сказать. Но серия потрясений разного калибра вроде бы закончилась, и снова началась рутина. 

С Элеонорой у меня установились ровные дружеские отношения. Мы вместе ходили в театры, на выставки, в музеи. Она была интересным собеседником. Всегда ровная, спокойная и как бы чуточку печальная. Полная противоположность ее дочери, которая в свои девятнадцать лет буквально излучала энергию как, впрочем, и положено в девятнадцать лет. 

Мы сидели в креслах на борту моей яхты и что-то читали. Команда носилась под присмотром Лусии по песчаному пляжу и, судя по доносившемуся визгу, отлично проводила время. Джессика только что прыгнула в воду прямо с борта и теперь выгребала к берегу. 

– Красивая у тебя дочка! 

– Влюблена в тебя по уши. 

– Ничего, это пройдет. 

– Она тебе нравится? 

– Очаровательная девушка. 

– Вот и женился бы на ней. 

– Мадам, вы странно шутите. Это в мои-то лета? 

– Но ты еще совершенно молодой человек! 

– Все относительно. 

– Намек поняла. Да я и не претендую. 

– Оставь, Элен. Что это тебя потянуло в матримональные сферы. К тому же спать с матерью и дочерью безнравственно.  

Она засмеялась. 

– Ты, Элен, загадка для стороннего наблюдателя. Где очередь жаждущих, где муж, любовники и просто толпы воздыхателей? У женщины такого калибра все это предполагается по умолчанию. 

– Конечно, некоторое нарушение стереотипа имеется, но мужья были. Опыт печален. Ребенок есть и любовник, какой ни какой – налицо. Что до отклонений, то они действительно наличествуют. Я, правда, надеялась, что они незаметны. Видимо нечто физиологическое. 

– Это на тебя повлияли занятия древней историей. 

– Скорей они легли на определенное состояние психики. 

– Хронический пессимизм? 

– Что-то вроде этого. А что, так заметно? Тебе неприятно? 

– Да нет. Порой, даже как-то созвучно. Помнишь, «Во многом знании много печали» 

– Да нет. Какое уж тут обилие знаний? Просто общая направленность психики. 

– В духе: «Все суета сует и всяческая суета»? Но периодами это бывает, чуть ли не со всеми. 

– Вот именно. Разница только в продолжительности периодов. Диапазон широк. От нуля до ста процентов. 

– А сколько у тебя? 

– Затрудняюсь в цифрах, но практически без значительных интервалов. Весьма распространенная нынче депрессия. Пессимизм всего лишь следствие. В таком состоянии мир – довольно таки малоприятная сфера обитания, а его обитатели – дрянь разных степеней. 

– Делается страшновато за себя. Вряд ли я удостоюсь исключения. 

– Нет, ты ничего, что наглядно подтверждается моим здесь присутствием. 

– Тебе бы не стоило заниматься именно этими раскопками. Они только еще больше укрепят твой пессимизм. Могут сделать его космическим что ли. 

– Но разве у тебя, человека во всех отношениях здорового и благополучного нет ощущения, что жизнь трагична, история, по преимуществу, собрание весьма печальных фактов, а то и просто ужасов. Да и на будущее уж очень маловероятно, что есть хоть какие-то гарантии торжества добра, справедливости и просто порядка. 

Я смотрел на красивую женщину, удобно расположившуюся в кресле, успешную в своей работе. Да, собственно, во всем, кроме разве что личной жизни, и подумал: а не разыгрывает она меня? Что-то такое, видимо, отразилось на моем лице, и она усмехнулась. 

– Зря я, наверное, вываливаю на тебя свои комплексы. Это означает, что я к тебе привыкла, и ты мне близок. 

– Спасибо. Но жизнь должна как-то защищаться от такого ее восприятия. 

– Набором частных проблем, которые приходиться решать, что бы существовать. Но главное – интересная работа, процесс познания.  

Я хотел добавить, что на первом месте все же здоровая психика, но воздержался. 

– Ну, добавь сюда общение с прекрасным, любовь. Очень помогает борьба за социальную справедливость. Тут дел хватит на много поколений. И, как ты правильно заметила, поиск истины – процесс познания. Все это, да и многое другое в той или иной степени блокирует пессимизм и позволяет избегнуть этой самой тотальности в восприятии негативного. 

– И для чего? 

– Негативное восприятие жизни, как правило, не продуктивно, не способствует позитивному развитию. 

– Так ты оптимистически смотришь в будущее? Веришь в позитивное развитие?  

Тон ее был по-прежнему насмешлив. 

– Я бы так не сказал. К тому мало оснований, но бороться за него стоит. Хотя бы в связи с отсутствием весомых альтернатив.  

На этом месте наша высоконаучная дискуссия была прервана самым неожиданным образом. Из воды появились две мужские ладони. 

– Мистер Беренс просит разрешения войти. 

− Пусть войдет, – нежно проворковала Элен. 

− Над палубой взметнулся мокрый торс Боба Беренса. 

− Где тут принимают на работу? И кто тут у вас главный? 

____  

Мы с Бобом жили в трейлере. Точнее, в кузове слегка переоборудованного грузовика. Элеонора жила в палатке. Так она распорядилась. Экспедиция оказалась удачной. Под слоем песка и гравия в два-три метра лежали груды костей самых разных животных весьма древнего происхождения. Сначала радовались самой находке. Костей было неисчислимое множество. Потом прибывшие палеонтологи определили, что все кости невероятно перемешаны и переломаны. Даже самые крупные. Причем, переломаны при жизни. Мысль о некой гигантской катастрофе находила свое убедительное подтверждение. Дела наши, в общем-то, шли к концу. Элеонора работала, что-то писала в своей палатке. Мы с Бобом, покуривая, просто созерцали закат, сидя в раскладных креслах и попивая из банок пиво. Боб показал себя отличным организатором. Экспедиция не знала никаких сбоев или задержек. И люди, а все проходили у Боба проверку, работали на совесть. Впрочем, платили мы тоже не плохо.  

− Фред, − поставив банку на песок, сказал Боб, − я вот что хочу тебе сказать. Тебя убить хотят. Причем в самое ближайшее время. 

За годы общения к словам Боба я привык относиться серьезно. Даже если они произносились с некоторой ленцой и в самой мирной обстановке. Да и тема для шуток подходила мало. 

− Кто и за что?  

Я старался не нарушить вечернюю идиллию, и потому спросил в той же небрежной тональности. 

− Ты его знаешь. Сегодня я получил от друзей факс. Пожалуй, можно уже не сомневаться. Придется тебе, как обычно, оплатить почтовые и прочие расходы. Хуже то, что сегодня он достал свой пистолет. Я и мой парень с ног сбились, его разыскивая, но не нашли. Понятно было, что где-то в лесу, но лес большой! А сегодня он отлучился и пришел уже с оружием. Что делать будем? 

− Пойдем и отберем. 

− Можно и так. А потом? Полиции тут нет. 

− Это все за Ральфа? 

− По-видимому. А может быть, за содействие в ограблении национального достояния. Впрочем, в данный момент – это не так уж важно. 

− Кто его послал? 

− Если очень нужно, то и это можно узнать. Но в принципе, ведь, и так понятно! 

− Понимаешь, такой поступок представляется уж очень нерациональным. 

− По меркам рядовых американских граждан. Но тут действуют совсем другие люди и в совсем других обстоятельствах. Неотвратимость мести повышает боевой дух клана террористов. А может быть это родственник? 

− Я хотел бы с ним поговорить. Как его зовут? 

− Пако. Толку от разговора не будет, но если хочешь – попробуй. И хотя пистолет я на всякий случай обезвредил, но не расслабляйся. 

− Как это тебе удалось? 

− Вот-вот! Тебе расскажи! – Он ухмыльнулся. 

______ 

Вечером мы сидели в палатке Элеоноры и обсуждали текущие дела. Собственно, нужно было сворачиваться. Когда порядок отъезда был обговорен, Боб налил всем виски, и мы выпили за успешное окончание работ. Немного посидели молча. Глядя в пустоту, Элен задумчиво сказала. 

− Вы можете себе представить, что тут происходило? Слава богу, что людей тогда еще не было! Но ведь все может повториться. И никакая техника нас не спасет. И ведь когда-нибудь случиться. Брр. 

− Вполне может. По-видимому, такие катастрофы неизбежны, и продолжительность существования цивилизаций этим и ограничивается. Если они не успевают достигнуть какого-то порога, за которым им уже ничего не страшно. 

− В мое представление о Вселенной эта идея как-то не вписывается. 

− Ладно, − сказал Боб. – Спустимся на землю. Есть соображения, по которым Фреду нужно уехать завтра же. Да его присутствие на данном этапе и необязательно. – Элеонора посмотрела на нас с нескрываемым удивлением. 

− С чем это связано? – Боб ответил резковато. 

− К экспедиции, и к тебе лично это не имеет ни малейшего отношения. Речь идет о безопасности Фреда.  

Она потрясла головой. 

− В чем дело? 

− Элен, − голос Боба звучал непривычно просительно. – Обещаю несколько позже все объяснить, а сегодня уж поверь мне на слово. 

Она пожала плечами, разглядывая нас с нескрываемым удивлением.  

Утром ко мне подошел Пако. Черноволосый и невысокий крепыш с приятным лицом. 

− Мистер Беренс сказал, что вы хотели со мной поговорить. 

− Да, Пако. Давай пройдем, – я махнул рукой в сторону леса, − посидим. Разговор может оказаться длинным. 

− Тогда я, с вашего разрешения, сбегаю за сигаретами. 

Понятно, за какими сигаретами ты идешь! 

− Конечно! Я подожду. 

Он развернулся и направился к палаткам рабочих. Одновременно еще какой-то парень двинулся в том же направлении. Очень скоро Пако появился и направился ко мне. Ни слова не говоря, мы двинулись в лес. Я уселся на поваленное дерево. Он устроился в развилке напротив. Между нами было не больше пяти футов. 

− Закурим? – Я сунул руку в карман и увидел, что он весь напрягся. Потом тоже полез в карман и достал сигареты. 

− Так что вы мне хотели сказать, мистер Бенингсен?  

В лице и голосе легкая насмешка. 

− Пако, я затеял этот разговор в надежде спасти тебе жизнь. − Лицо его, не утратив насмешливости, изобразило крайнее удивление. − Ты ушел из университета с четвертого курса? 

− Вы хотите сказать, что меня выгнали с четвертого курса? 

− Да, да, разумеется. Это я к тому, что ты образованный человек и должен кое-что понимать. Ральф меня понимал. – При имени Ральфа он вскочил и выхватил пистолет. 

− Оставь, это успеется. А знаешь, ты не уложился в норматив. Мой сержант тебе бы это не спустил. 

− Какой сержант? – Лицо его стало злым, и черты заострились. 

− Видишь ли, в отличие от тебя мне пришлось самому уйти из университета после второго курса. Денег на учебу не было. Отец заболел, и все накопления ушли на лечение. Вот я в армию и подался. Спецвойска. Два года отпахал. Потом меня выперли. Я подзаработал немного и снова пошел доучиваться.  

Он молчал, и выражение лица его не предвещало ничего хорошего. 

− Сядь, Пако, и убери стрелялку. Рука устанет. Кстати, как тебя по настоящему зовут?  

Он не ответил, не сводя с меня глаз. Видимо, решал задачу: стрелять или дать мне еще поговорить 

− Если бы я хотел тебя убрать, то давно бы это сделал. Но посуди сам, за что мне тебя убивать? Ты мужественный и честный парень, бросивший вызов вашей и мировой эксплуататорской сволочи. Я сочувствую тебе и твоим товарищам. При полном понимании безнадежности ваших усилий вот так взять и все изменить, сама попытка внушает уважение. В историческом процессе – это не случайное явление. Альф говорил, что у Спартака тоже не было шансов против Рима, но совокупность таких восстаний, в конце концов, доканали империю. Хотя главная причина не в них. 

− Ты приговорен за то, что выдал Ральфа.  

Голос его стал хриплым. 

− Поверь, ни я, ни Исабель Ральфа не выдавали. Клерикалы и военные просто использовали Исабель без ее ведома. Но вы ведь рассчитались с ними! И, поверь, мне не жалко того епископа, хотя его смерть ведь ничего не изменила по существу! А вот Исабель пострадала ни за что! 

− Это ты мне голову морочишь с перепугу. 

− Пако, спрячь свою пушку и давай спокойно разберемся. Кстати, она у тебя не стреляет. – Он мгновенно прицелился и спустил курок. Раздался щелчок, но выстрела не последовало. Лицо его исказилось. Он еще дважды попытался выстрелить, но, видимо, Боб сточил ему боек. Я выхватил пистолет и прикрикнул на него. 

− Всё. Хватит дурака валять! Чертов убийца! Глупый сопляк.  

Он сунул пистолет за пояс и вновь уселся на место. Говорить с человеком, который только что пытался тебя убить, было не легко. Да и нервы были напряжены. Сто процентной гарантии, что он не выстрелит, у меня ведь всё же не было. 

− Я смотрю, ты не поддерживаешь моих усилий сохранить тебе жизнь.  

Он пожал плечами. 

− Стреляй! Твоя взяла! 

− Пако, убивать людей – последнее дело. Это, когда уже нет другого выхода. Нельзя это делать с такой легкостью! Ты же не автомат, не кибер, не зомби! Ты же мыслящая личность! 

− Вот вы мне объясните, почему у нас дети мрут от голода и болезней, народ грабят ваши ставленники, нас расстреливают порой без суда и следствия, а нам убивать этих мерзавцев нельзя? Ну-ка, янки! Давай. Я тебя послушаю. 

Что я мог ему ответить? Он ведь был прав! Мир устроен несправедливо, и борьба за его устройство даже вот такими методами – справедлива. 

− Пако, разве я возражаю против вашей вооруженной борьбы? Она закономерна, хотя ваши идеалы химеричны. Неужели опыт России вас ничему не научил? Но, повторяю, борьба за социальную справедливость закономерна, хотя она лишь малая составляющая той совокупности сил, которые определяют ход исторического процесса. Но подумай сам. Вы хотите убить человека, который хоть как-то пытался помочь вам. 

− Знаю. Ты накормил несколько детей и способствовал ограблению наших национальных богатств. 

− А, по-твоему – пусть лучше дети голодают, и взрослые сидят без работы? Ведь городок ожил! А, главное, нет других реальных способов поднять хоть как-то экономику, приобщить людей к современной цивилизации. 

− Их заработки в десять раз ниже, чем в Штатах. Это просто грабеж. 

− Но если капиталисту не дать заработать, он же не инвестирует ни цента! Вам самим это дело не поднять. Куда уходят займы? Их разворовывает ваша правящая элита. Если уж так чешутся руки, стреляй в них! Конечно, это не выход, но эмоционально я бы тебя понял. А для развития экономики нет другого выхода. Сегодня нет. 

− Есть. Надо уничтожить капитализм. 

− Хорошо бы! Это примерно то же самое, что во времена рабства сказать: хорошо бы уничтожить рабство. Ну, а что взамен? Не было альтернативы рабству в первом веке. Нет альтернативы капитализму сегодня. Ты же знаешь, попытки были. А чем все кончалось? 

− Значит, пусть так все и будет. Воры пусть воруют. Американские компании пусть грабят мир. А мы будем сидеть, и ждать у моря погоды! Или молить бога о ниспослании чуда. 

− Нет, бороться необходимо, но цели должны быть иными. Попытки построить социализм сегодня – это утопия. Причем, совсем не безобидная. Люди, на мой взгляд, еще не доросли до светлых идеалов подлинного социализма. Решить задачу социальной справедливости одним революционным ударом невозможно. 

− Послушай, твоя болтовня мне надоела. Стреляй или я пошел. 

− Хорошо. Оставим мировые проблемы. Брось оружие и можешь уходить. 

Он встал и бросил мне под ноги свой пистолет. Правильный был расчет! Этим он на какое-то мгновение отвлек мое внимание, выхватил нож и метнул в меня. Почти одновременно я приподнял плечо и выстрелил. Нож вошел в руку. Острая боль. Он опрокинулся назад. Ноги его зацепились за развилку и еще некоторое время подергивались. Из-за деревьев с пистолетами в руках выбежали запыхавшиеся Боб со своим парнем. 

− Я же тебе говорил, что бесполезно. Куда он тебя? Джек, бегом за аптечкой. 

Последствий вся эта история не имела. Рана довольно быстро зажила. Боб в очередной раз назвал меня счастливчиком, присовокупив, правда, еще некоторые не слишком благозвучные эпитеты. Элеонора съязвила, что моя рана – это материализовавшийся гнев униженных и обездоленных. Труп Пако закопали в том же лесу. Боб передал мне несколько писем от его родителей, из которых я узнал, что Пако за время пребывания в Штатах дважды высылал им деньги. Один раз сто долларов, а уже устроившись к нам на работу, триста. Боб организовал пересылку еще нескольких денежных переводов из разных концов Соединенных Штатов, продемонстрировав мне попутно искусство подделки почерков. Это должно было запутать следствие, если бы таковое началось. Но зря мы беспокоились. Никто не заинтересовался судьбой исчезнувшего террориста. А примерно через месяц Элеонора вышла замуж за Боба. Я в порядке свадебного подарка купил им приличную квартиру в Нью-Йорке, и перевел изрядную сумму на имя Боба. 

Следующие пару месяцев я чувствовал себя довольно скверно. Со мной случилось то, чего я меньше всего ожидал – депрессия. Попытки ее игнорировать или подавить волевыми импульсами успеха не имели. Собственно, ничего такого особенного со мной не происходило. Я возился с детьми, по обыкновению много читал, встречался с разными людьми, женщинами, но в интервалах между какой-либо деятельностью, а иногда и в процессе, на меня накатывало ощущение подавленности, тоски и какой-то безотчетной тревоги. Иногда, глядя в книгу, ловил себя на том, что давно уже ничего не читаю, а просто сижу в некой прострации, в каком-то оцепенении. Мне становилось страшновато. Особенно от ощущения бессмысленности жизни и ненужности всего, что я делаю. Понял, что надо сдаваться и занялся поисками врача. Оказалось, что врачей таких – легион, но с помощью Джека вроде бы нашел того, кого мне было нужно, и пошел. 

Я, собственно, не воображал свое состояние каким-то исключительным, но все же был удивлен, обнаружив в приемной множество пациентов. Наверное, и говорят все примерно одно и то же. И доктор все это выслушивает в тысячный раз. И сам говорит всем примерно одно и то же. И те же лекарства… Но это же нормально, одернул я себя. Примерно так и должно быть. 

Сестра проверила мою запись в журнале, извинилась, что придется немного подождать, но уже через несколько минут ввела меня в кабинет помощника профессора. Совсем еще молодой человек задавал вопросы, порой весьма неприятные и заносил их в компьютер. Когда он закончил, сестра повела меня к профессору. К моему удивлению в приемной осталось всего два человека. 

Внешность профессора была внушительной. Вполне подстать его высокой репутации. Когда я зашел, он, видимо, читал с экрана мое собеседование с ассистентом. Поздоровался и жестом пригласил сесть. Закончив чтение, не без любопытства, как мне показалось, принялся меня разглядывать. Что во мне такого было необычного? Обыкновенный рослый мужчина средних лет с несколько насмешливым выражением лица. По крайней мере, так мне казалось. 

− Как вы сами считаете, причиной вашего состояния послужил конфликт в экспедиции? 

− По-видимому. 

− Тогда вы что-то недоговариваете.  

Естественно, я недоговаривал. Ассистенту я сказал, что один из рабочих набросился на меня с ножом, и мне пришлось применить оружие. 

− Для лечения так уж важны подробности? 

− Не только подробности, но мотивы и результат. А так же ваша оценка происшедшего. Вам приходилось раньше убивать людей? Не беспокойтесь. Достоянием полиции ваша информация не станет. 

− Да, приходилось. 

− И вы испытывали в связи с этим аналогичные состояния? 

− Нет, никогда. 

− В чем же, по-вашему, разница? 

− Разница в том, что, защищаясь, я убил хорошего молодого человека.  

У меня возникло ощущение, что меня допрашивает следователь полиции. Но я преодолел свои ощущения и пытался отвечать предельно откровенно. 

− Почему же хороший молодой человек хотел вас убить? 

− Мы по разному понимали пути и способы дальнейшего развития человечества. Но главное, конечно, не в этом. Он получил приказ от руководства своей организации ликвидировать меня. Они считали, что я и моя покойная жена повинны в смерти одного их товарища. Но нас просто использовали! Мы совершенно не подозревали ничего и, в сущности, ни в чем не виноваты. 

− Вам не удалось его переубедить? 

− К сожалению, не удалось. Когда я выстрелил, и он упал, ноги его зацепились за дерево и продолжали еще какое-то время дергаться. Эта картина все время всплывает у меня в голове. Особенно перед сном. 

− А другие ваши жертвы?  

Эти слова мне совсем не понравились. 

− Это были негодяи разного калибра, либо незнакомые мне люди, пытавшиеся меня убить. Воспоминания об этом не доставляют мне никакого удовольствия, но как-то не затрагивают совесть. Видите ли, я мог его не убивать, а только ранить. Или вообще не стрелять, а попытаться передать его полиции. В той глухомани, конечно, не было никакой полиции, но попытаться можно было. Я выстрелил рефлекторно. Он был честный и самоотверженный человек. Вот в чем проблема. Я замолчал. 

− Вам его жаль? 

− Конечно. 

− Несмотря на то, что он пытался вас убить? У него, как я понимаю, это случайно не получилось. 

− В общем-то, да. 

−Вы, надо отметить, представляете несколько необычное сочетание человеческих качеств. − Я промолчал. − Вы необычайно удачливы в жизни. 

− Пожалуй. Мой приятель называет меня счастливчиком. У большинства людей счастье ассоциирует по преимуществу с деньгами. Но когда у тебя уже есть деньги, другие проблемы как бы меняют свой масштаб.  

Он молча продолжал меня разглядывать. Словно какой-то экспонат. Потом произнес: 

− Знаете, не все проблемы со здоровьем, к сожалению, разрешимы, но, я полагаю, ваша проблема решится благополучно. Со временем все сгладится. Выпишу вам кое-какие лекарства. Новые впечатления и лекарства ускорят выздоровление. Возможно, нам придется еще пару раз встретиться. – Он выписывал мне рецепты. – А не съездить ли вам в Европу? Хорошо бы с приятной спутницей. И вообще, − он улыбался, − очень советую влюбиться и жениться. Поверьте, всё еще есть очень достойные внимания женщины. 

− Я знаю. Такими были мои жены. 

Весной я твердо решил съездить в Европу. Но до этого хотел показаться еще одному врачу. Просто для страховки. Его мне рекомендовал опять-таки Джек. По каким-то неведомым для меня причинам мир психиатров был ему хорошо знаком.  

____ 

Миссис Келли в прошлом заведовала клиникой и преподавала на курсах повышения квалификации. У профессора Келли было много печатных трудов и обширная клиентура в самых элитарных слоях общества. В прошлом. Но для своих друзей она делала исключения, консультируя их и сегодня на дому в почти семейной обстановке. 

Меня встретила приятная дама лет шестидесяти (на самом деле, как я узнал позже, миссис Келли было к тому времени 72 года) и сразу расположила к себе милой светской болтовней, которую она, впрочем, очень скоро перевела на проблемы моего здоровья. «Выпотрошила» она меня основательно. Одобрила назначения своего предшественника и пригласила в гости на музыкальный вечер. «Надеюсь, вам будет интересно. Если вы любите музыку». Музыку я любил, и вечерами был не очень-то занят. К тому же я понял, что этот вечер (или вечера) как-то соотносятся с лечением. Схожу разок, а там видно будет. На прощанье миссис Келли сказала:  

− Я угощаю чаем с печеньем.  

Я заказал пару тортов и мороженое. 

Гостей насчитал всего восемь. Одна молоденькая девица пытающаяся, как мне шепнула хозяйка, пробиться в кордебалет театра. Молодая красавица лет под тридцать. Певица, которая тоже куда-то пробивается. Остальные – старики и старушки артистического, как я понял, происхождения.  

Квартира миссис Келли состояла, видимо, из нескольких помещений, но гостей принимали в большой комнате с колонной, отстоявшей от стенки футов на десять. Между колонной и стеной – стол. Вдоль стен – диванчики и небольшие мягкие кресла. Рояль стоял в углу. Таким образом, большая часть пола, покрытого лакированным паркетом, была свободна. Один, внушительного вида седовласый старик, уселся за рояль. Второй – невысокий, сухонький старичок достал из футляра скрипку. У старушек на вооружении были виолончель и альт. Шестеро слушателей расположились в креслах и на диванчиках. Гайдн. Сонаты. Я далеко не специалист, но когда играют плохо – переношу с трудом. Они, на мой взгляд, а, точнее, слух, играли очень хорошо. Общая обстановка взаимной доброжелательности, искренняя любовь к музыке, какое-то особое выражение их лиц – я словно в другой мир перенесся. Мир гармонии и красоты. Даже трагические моменты как бы сглаживались, умерялись очарованием звуков. В каком-то месте я даже почувствовал слезы на глазах, но отнес это на счет своего нервно-психического расстройства. Потом несколько арий спела темноволосая Джуди. Прозвучало чудесное сопрано. Наверняка было что-то, из-за чего в театр ее не вносили на руках, а нужно было пробиваться, но мне такие тонкости недоступны. Зависело бы от меня – внес бы несомненно. И не только в театр. За столом почувствовал, что все здесь давно свои. По крайней мере, старики. Правда, их разговоры и шутки были мне не всегда понятны. Это был свой мирок пожилых людей от искусства. И как в нем оказалась профессор-психиатр, было не совсем понятно, но и не столь уж существенно. В прихожей, где мы с миссис Келли встречали мороженое, она при мне положила сто долларов в какую-то сумочку. Положила так, что бы я видел. 

− Это певице? 

− Да. У Джуди сейчас с деньгами проблемы. Я все понял и доложил еще сотню. 

Танцевали только две пары. Я с балетной девушкой и седовласый пианист с Джуди. Прямо таки увел ее у меня. С Молли мы немного повыкрутасничали. Точнее сказать, выкрутасничала она, а я с трудом соответствовал в основном в режиме поддержки. Заслужили аплодисменты. Потом мы танцевали с Джуди, и это было даже больше, чем просто приятно. 

В заключение вечера, как я потом узнал, всегда показывали какие-нибудь записи. На этот раз я принес по просьбе миссис Келли свой фильм, который из многочисленных отрывков сварганил профессионал высокого класса. Мы тогда возились с развалинами древнего храма в горах. Я там висел между небом и землей на фоне снежных вершин, что, видимо, должно было продемонстрировать мою отчаянность и чуть ли не героизм. В сущности же − ничего такого выдающегося. Но места красивые. Особенно, когда смотришь все это в уютной гостиной, где нет удушающей жары и всяких жалящих тварей. В общем, всем понравилось, а мне понравился вечер. Я даже затеял с седовласым пианистом интересный разговор об искусстве, но было уже поздно, и мы решили продолжить в следующий раз. 

Все кроме Джуди и Молли жили рядом, поэтому развозить по домам пришлось только их. Расставаясь с Джуди, я выразил надежду, что увижу ее в следующий раз. Главное, она дала мне свой телефон. 

Все статьи были написаны и подготовлены к печати. Книгу Диаса я тоже закончил и издал. Работы не было. Делать мне, кроме продолжения самообразования, тоже было нечего. Каждый день я уезжал утром «на работу», а в действительности перемещался в свою городскую квартиру и читал, читал… Иногда ехал в пригород, в родительский дом. Если погода позволяла, сидел на палубе яхты. Правда, зимой – это долго продолжаться не могло, и я переходил в каюту. Конкретных целей у меня не было, и ответить на вопрос, зачем я штудирую философию или историю искусств мне было бы сложно. Конечно, расширение кругозора для преподавателя гуманитарных дисциплин вещь полезная, хотя и подавляющая своей беспредельностью. Вечерами я иногда ходил к Джуди в театр. Она изредка выступала на вторых ролях. Контракта с ней не заключали и платили мало. Как-то ночью она мне сказала:  

− Не знаю, что бы я делала в этом городе без твоей поддержки?  

Должен признать, что выступавшие в этом же театре на первых ролях действительно были лучше, хотя в Гранд Опера их не приглашали. Мы туда иногда с Джуди ходили, после чего у нее, как правило, на долго портилось настроение. Но тут я не в силах был ей помочь. Мне кажется, она начинала склоняться к мысли, что следует выйти за меня замуж, заняться детьми, домашним хозяйством. Но это ей «не светило». Никаких особо нежных чувств Джуди у меня не вызывала, как, очевидно, и я у нее. Нас сблизили обстоятельства, и их неизменность поддерживала нашу близость. Но статная красавица с хорошей фигурой могла решить свои проблемы и помимо меня. Моим главным козырем были не высокий рост и несколько выдающийся подбородок, а деньги. Малоприятное для меня заключение, но что поделаешь? 

В театре я частенько встречал, особенно на репетициях, пожилого актера с повадками героя-любовника. От былой импозантности мало что осталось, но, видимо, у него вообще мало, что в жизни осталось кроме воспоминаний и любви к театру, к его атмосфере, интригам. Как я узнал, он и в лучшие годы своей карьеры не особо блистал. Несколько попыток переместиться в Голливуд тоже оказались безуспешными. Что ж, винить его в этом было нельзя. Чем располагаем, тем и пользуемся. 

Однажды, после спектакля мы собирались с Джуди поужинать.  

− Давай пригласим Тома. Он, как всегда, на мели.  

Я подумал, что один ужин вряд ли Тому поможет! Да и сам он мне ни к чему, но…Пригласили. 

За столом они с Джуди оживленно обменивались мнениями о перипетиях личной жизни режиссера, примадонны, балетмейстера и т.д. Мне это надоело, и я попытался перевести разговор в более интересную для меня плоскость. 

− Мистер Бредли, как вы оцениваете сегодняшний спектакль? 

− Просто Том. По-моему, все было хорошо. Конечно, мы не дотягиваем до великих образцов, но тут проблема отчасти и финансовая. 

− Вы имеете в виду количество участников, костюмы, декорации. 

− Да. 

− Но ведь у спектакля есть и чисто профессиональная составляющая! Разве не это главное?  

Он вдруг посерьезнел и задумался. 

− Фред, в наш театр люди приходят отдохнуть, переменить обстановку, покрасоваться, прикоснуться к прекрасному. Проблем у них хватает дома и на работе. Времена, когда театр проповедовал, прошли. Сегодня он развлекает. Это – главное направление, хотя есть и другие, не столь массовые.  

Если бы он не говорил так серьезно, я оставил бы его в покое. 

− То есть раньше в жизни возникали проблемы, и театр помогал их решать. А нынче проблемы то ли мелкие, то ли не решаемые, и театр ими и не пытается заниматься. Или, может быть зрителю итак все понятно? 

Том сосредоточенно жевал, и чувствовалось, что он собирается с мыслями. Оставь старика в покое! – сказал я себе. Он не теоретик театрального искусства. Что за скверная манера ставить людей в неловкое положение! Не слишком ли большая цена за ужин? 

− Фред, это вина не театра, а времени, в котором мы живем, специфических условий именно этой страны. Время сытое и одновременно кризисное. Что бы создать другой театр, нужны другие условия, другие пьесы, другая публика. И все это есть, только преобладает иное. Да и кто нынче будет вкладывать деньги в это дело? Имею в виду высокое искусство.  

Передо мной сидел совсем другой человек. И то, что он говорил, было достаточно серьезно. 

− В чем-то вы правы. Но ведь это не очень-то хорошо! 

− Конечно. Так в нашей жизни вообще много такого, что лучше бы ему не быть. Но жизнь такая, и не нам ее переделывать. Сколько пробовали – добром не кончалось. – О, это было уже совсем серьезно. – А вы, Фред, думаете иначе? 

− Я представляю себе, что массы людей в этой стране достигли относительного благополучия и получили возможность тратить время и деньги на развлечения. Но эти массы интеллектуально очень не развиты. Почти всё, что за пределами развлекаловки, им просто «не по зубам». В абсолютном исчислении количество серьезных потребителей искусства, пожалуй, не уменьшилось, но относительно их очень не много. А время действительно кризисное, но это глобальный кризис цивилизации. Не думаю, что это существенно сказывается именно на театре. 

− Сказывается, Фред. Сказывается. Пошлость захлестывает сытые страны. Это глобальный процесс. Конечно, есть другие театры, которые по-прежнему занимаются исследованием человеческой души, не суетятся перед зрителем, но их все меньше. Преобладают спектакли, в которых, чтобы получить удовольствие, не нужен культурный багаж. В них велика, если можно так выразиться, шоу-составляющая. 

Помолчали. 

−Том, за что вы любите театр? Ведь вы, как я обнаружил, серьезно мыслящий человек! Вся эта мишура не должна бы играть для вас такой уж существенной роли. Тем более, вопрос, с кем спит главный режиссер. 

− Не в ней суть, Фред, не в ней. Хотя и она приятна. Человеческие отношения – разве это не интересно? Красочные зрелища – разве это плохо? Скверность только в пропорциях. Если такое шоу хорошо поставлено и нормально профинансировано – оно вполне способно доставить эстетическое наслаждение даже взыскательному зрителю. Но все же суть не в том. Я говорю о сути, причинах любви к театру. – Немного помолчав, продолжил: − Внутренняя жизнь театра со стороны людей не театральных – малоприятное зрелище. Это среда себялюбцев, интриганов, невротиков. Не случайно, Фред, совсем не случайно, потому что актеры – особые люди. Даже если актеры они не очень хорошие. В наш меркантильный век, пожалуй, только они сохранили высокий уровень бескорыстия. Там играют с высочайшей самоотдачей, там происходят сказочные превращения, там творят иную жизнь, иной мир. Пусть не всегда удачно, но все же! И если вы видите во внутренней жизни театра только интриги, но не ощущаете главного, то вы просто обыватель, случайно затесавшийся в театральный мир. Надеюсь, я никого не обидел? 

− Что ж, я мысленно аплодирую вам, Том! Вы философ, видите суть вещей! Не часто слышишь такое. Как насчет шампанского? 

− Спасибо, Фред. Не стоит. Мне и так этот ужин может боком выйти. Годы, Фред, годы…Я не философ, но кое-какие мысли порой в голову приходят. Правильней будет сказать, приходили. 

Сидя за рулем по дороге домой, я припоминал нашу неожиданно серьезную беседу с Томом. Вот тебе и герой-любовник! Конечно, оба мы те еще специалисты-театроведы! Какого-нибудь серьезного профессионала наши умозаключения, возможно, своей тривиальностью и позабавили бы. Но так уж мозг человеческий устроен. Даже осознавая свою некомпетентность, понимая дефицит исходной информации и достаточного количества извилин, мы почти по любому вопросу имеем свое мнение. Или это только в тех кругах, где я вращаюсь?  

___ 

Прослушивая вечером по обыкновению автоответчик, услышал среди прочего следующее. 

« Монсеньор Бернардо де Аларкон хотел бы встретиться с мистером Фредом Бенинсгеном в удобное для него время. Просьба позвонить по любому из двух телефонов…» 

Ясно. Новый епископ прибыл в с визитом в Нью-Йорк и хотел бы встретиться. Не очень понятно, зачем я ему нужен? И зачем он мне нужен? Но отказать неудобно. И кто его знает, может быть, интересный человек? Уже по привычке звоню Бобу. Трубку взяла Элеонора. 

− Привет! Это я. Еще узнаешь? Как жизнь? 

− Еще узнаю. Жизнь на удивление хороша. 

− Приятно слышать. 

− Ты не поддержишь меня в следующей экспедиции? 

− Не понял. Ты ведь получила то, что хотела! Что еще надеешься раскопать? Впрочем, что бы ты не решила, моя поддержка тебе всегда обеспечена. 

− Спасибо, Фред. Тебе нужен Боб? 

− И Боб тоже. 

− Фред, привет! Спасибо за содействие. Я снова при деле. – Сие следовало понимать так, что усилия Джека, предпринятые по моей просьбе, увенчались успехом и Боб снова в ЦРУ. И даже вышел в начальники. 

− Боб, меня приглашает на рандеву новый епископ. В двух словах, что за человек? 

− Как ты относишься к нынешнему папе? 

− Весьма положительно. Очень образованный человек и симпатичная личность. Говорю это при всем моем неизменном атеизме. 

− Так вот, монсеньор Бернардо де Аларкон из того же теста. Очень образованный и свободомыслящий человек и, в то же время, верный слуга святого престола. Насколько я тебя знаю, получишь удовольствие от общения с ним. Если, разумеется, он будет к тебе расположен. 

− Спасибо, Боб. Как дела на службе? 

− Все о’кей. Приходите в воскресенье с Элизабет в гости. 

− Ладно. Уточню у Эли и перезвоню. 

– Нэд, неужели вы думаете иначе? Все идет самым естественным путем. 

– Куда идет? Естественная всесильность авторегуляции рынка – это опасное заблуждение. В масштабах страны мы это уже давно поняли и приняли соответствующие меры. Теперь очередь за глобальной организацией. Маркс, знаете ли, был прав. Наступают времена интенсивного вмешательства разума в ход истории, в развитие экономики. Оно в сущности уже идет, но не достаточно интенсивно. Можем не успеть. 

– Я чувствую, что выигрыш настроил вас на философский лад.  

Джек насмешливо улыбался. 

– Ты возражаешь против обсуждения философских проблем развития нашей цивилизации? Ведь мы с тобой, Джек, из тех, которые могут кое-что и предпринять! А не только добыть еще сотню другую миллионов. У меня в аналитическом отделе специальная группа получила задание проанализировать ситуацию с тенденциями дальнейшего развития экономики и цивилизации вообще. На днях они представили реферат, и я его уже два раза прочел. По их мнению, надвигается очень сложная ситуация. Ты в курсе, Джек? 

– Очень приблизительно. 

– А вы, Фред? 

– Прочел несколько статей. Возможно, ситуация складывается и драматическая. По мнению довольно серьезных людей примерно через пол столетия могут начаться большие неприятности глобального масштаба. 

– Вы имеете в виду конфликт Север-Юг? 

– И это тоже. 

– А, может быть, вы не учитываете один из самых удивительных феноменов бытия – феномен самоорганизации?  

Этого я не ожидал, но прежде, чем мне удалось собраться с мыслями, заговорил Нэд. 

– Другими словами, пустить все на самотек? Нет ощущения, что идея несколько устаревшая? Но, может быть, у нас семантические различия в понимании самоорганизации? Ответьте мне, когда Рузвельт вводил в 33 году законодательные ограничения свободного предпринимательства, – это тоже была самоорганизация? 

– Разумеется. 

– Ах, вот как! Это меняет дело. Хочу, однако, напомнить, что человечество заплатило за некоторую запоздалость этого процесса очень дорогую цену. 

– Думаю, что никакой запоздалости не было. Ограничения только потому и были приняты, что мир через большие неприятности сумел осознать их необходимость. Маркс действительно был прав, когда говорил о необходимости переделать мир. Кстати, до него это говорило множество людей. Впрочем, необходимость переделать неотделима от необходимости понять. Так вот, никакое понимание не сумеет до определенного момента реализоваться в требуемую переделку. Тут мало кабинетного анализа. С глобализацией то же самое. Пока человечество не набьет себе внушительных шишек, ничего существенного для перевода глобализации в цивилизованные рамки сделано не будет. 

– Но в наше время эти шишки могут загнать человечество чуть ли не в своеобразный неолит. Можно попросту не успеть с преобразованиями. 

– Надо пытаться этого избежать, но вероятность такого финала отнюдь не исключается. 

– Значит и вы, Джек, задумывались над этими вопросами!  

Нэд достал сигару. 

– Если все пустить на самотек, то добро, порядок, красота – это не самые вероятные состояния, к которым может прийти наш мир! 

– Фред, он не предполагает самоорганизацию как самотек. Но даже при напряженной работе самых продуктивных умов планеты, действительно, нет никаких гарантий победы этих самых желанных элементов достойной цивилизации. То, что им противостоит – достаточно могущественно. 

– Это что вы имеете в виду? 

– Эгоизм, жадность, национальную ограниченность и тот не совсем понятный деструктивный, разрушительный элемент, который, увы, присущ человеческой породе. Как сострил один раввин, бог слишком рано вдохнул жизнь в это явно недоработанное существо. Мир в целом – изрядное дерьмо. 

– И это говорят столпы бизнеса? 

– Только столпы бизнеса, как вы выражаетесь, и могут себе это позволить. Уж они-то знают мир! Возьмите Сороса! Он на финансовых спекуляциях заработал миллиарды! Уж ему ли не знать суть проблем в сфере мировых финансов! Он очень трезво критикует нынешний порядок вещей в мировой экономике. 

Раздался телефонный звонок. Джек взял трубку. Спустя некоторое время, сказал:  

− Он действительно здесь. Если вы подъедете, то тоже будете иметь шанс принять участие в диспуте о судьбах нашей цивилизации. 

– Сейчас подъедет ваша жена. Приготовьте письменный отчет и оставьте место для наших с Нэдом подписей. 

− Очаровательная женщина. Кажется, из испанской аристократии? 

– Тринадцатая герцогиня. 

– И как она вписывается в наш двадцатый век? 

– С такой внешностью и при таком муже она и в двадцать первый отлично впишется. А что-то у нее есть высокомерное в лице, манерах. Фред, ваш демократически-плебейский менталитет это не раздражает? 

– Нет, хотя что-то такое у нее, действительно, есть. Странно то, что она около двух лет жила в очень материально и морально стесненных условиях, но это не оставило практически никаких следов в ее нынешнем поведении. 

Нэд положил в рот какие-то пилюли и запил их содовой. Джек прохаживался по комнате. 

– Нэд, это правда, что вы подаете в отставку? 

– Быстро слухи расходятся. Да, ухожу. Мне не 58 как вам, Джек. 

– Кто унаследовал престол? 

– Майкл. 

– Что ж, кандидатура вполне достойная. 

По домофону доложили о прибытии миссис Бенингсен. 

Я откланялся. В машине обнял ее и спросил, как прошел прием у Дженкинсов? 

– Как обычно, скучновато. А вы и впрямь обсуждали высокие материи 

– И впрямь. 

– И к чему же вы пришли? 

– Что, либо человечеству предстоит создать новую, не деструктивную цивилизацию. Либо претерпеть тяжелейшие неприятности вплоть до гибели. 

– И это серьезно? 

– К сожалению, очень. 

– Но, ведь, эти разговоры ничего не меняют! 

– Чаще всего, действительно ничего, хотя это не лишает такие разговоры интереса. Но, не забывай, что Джек и Нэд – это люди, ворочающие сотнями миллиардов и обладающие большим влиянием и в бизнесе, и в политике. Кстати, Нэд уходит со всех постов. Приглашал и очень настойчиво нас с тобой в гости, в воскресенье. Чуть ли не в обязательном порядке. 

– Ты зависишь от него? 

– Ни в малейшей степени. Видимо, хочет со мной обсудить нечто важное и представляющее, как говорят дипломаты, взаимный интерес.  

– А что я там буду делать? Он, кажется, живет один? 

– Да, большое поместье. Парк и всякое такое. 

– Странная вы компания! Они – короли бизнеса! А кто для них ты? 

– Я много читал, кое в чем разбираюсь и о многом задумываюсь. К тому же хорошо играю в карты. 

– Вот-вот! 

Дома нас ждала телеграмма. Умерла мать Исабель. 

___ 

На похоронах была вся многочисленная родня. Все по высшему разряду. Как будто не было разорения, нищеты, безразличия той же родни, поместившей урожденную графиню в заштатную богадельню. Родовой склеп был срочно отремонтирован и, как я заметил, готов был принять еще пол дюжины покойников. Суета с похоронами закончилась, но возвращаться домой Исабель не торопилась. Боба перевели в другое место. Диас и Лопес весь день были заняты по работе, так что я был предоставлен сам себе. Диас вывалил мне целую гору рукописей и просил содействия в их публикации. Пока моя жена разъезжала с визитами, я добросовестно читал его труды. Позвонил Боб и предложил повидаться. Пообедать с ним я согласился с удовольствием. С неудовольствием обещал прибыть в бронежилете. Это уже наводило на неприятные мысли, но в этом отношении я привык Боба слушаться. 

В невзрачном ресторанчике, в котором было почти пусто, мы вкусно пообедали. Боб развлекал меня рассказами о жизни в сопредельном государстве, а я все ждал, когда же он дойдет до главного. Когда мы перешли к десерту, он выложил на стол билеты на вечерний рейс до Нью-Йорка. 

– Немедленно уезжайте. – Я молчал, понимая, что уж если Боб столь категоричен, то у него на то есть основания. 

– Даже если Исабель не захочет, уезжай сам. Вообще, не хотелось бы тебя огорчать, но твоя жена в данный момент встречается с тем же объектом. Он, правда, получил небольшое наследство, прифрантился и стал абсолютно неотразим. Домой поедем вместе, а до отлета пересидишь в посольстве.  

Я продолжал молчать. Новости были весьма малоприятные. Бросив рассеянный взгляд на застекленную наружную стену, засек молодого парня, внимательно разглядывающего меня. На руку у него был наброшен пиджак. Эта композиция мне очень не понравилась. Без лишних слов с криком «Боб»! нырнул на пол. Выстрелы раздались почти одновременно со всех сторон. Звон разбитых стекол, крики женщин! Я выхватил пистолет, но куда стрелять еще не сориентировался. Из-за стойки бара какой-то тип вырвал чеку и замахнулся гранатой. Я выстрелил несколько раз, и он вместе с гранатой свалился за стойку. Оглушительный как всегда в закрытом помещении взрыв разворотил стойку и как бы поставил точку в этой ожесточенной перестрелке. Боб, кряхтя и чертыхаясь, начал подниматься с пола. Двое парней держали под прицелом витрину и вздыбленную стойку бара. Я тоже поднялся. Стрелявший в меня парень лежал навзничь снаружи. Еще один лежал у входа. В открытую дверь с улицы вбежал кто-то с автоматом. Видимо, человек Боба. Боб каким-то натуженным голосом сказал, чтобы подогнал машину. Я бросился к столику Фила. Пуля попала в лицо и вышла через затылок. Состояние черепа было такое, что проверять пульс не имело смысла. Я забрал документы и деньги – все равно украдут. Опираясь на меня, Боб пошел к выходу. Двое с автоматами сопровождали нас, оглядываясь во все стороны. Из машины Боб вызвал полицию. В посольстве на его бронежилете мы обнаружили следы двух пуль, и врачу посольства пришлось оказывать ему помощь. Остальные были невредимы. Я написал записку, и парни Боба поехали за Исабель. 

Через часик, лежа на диване, Боб обрел свою прежнюю улыбчивость. 

– Черт возьми, летел выручать тебя, а чуть не влип сам. Фред, если бы ты не снял вовремя того парня с гранатой, то было бы скверно. Но что я в отчете напишу?  

Я достал чековую книжку и выписал на имя Боба довольно приличную сумму. 

– Возьми и спасибо, дружище. Ты на меня малость поиздержался. Если у тебя будут неприятности, ты знаешь, к кому обращаться. Мне бы с ними за Фила рассчитаться! 

– Выбрось из головы. Те, кто стрелял, мертвы. А до тех, кто их послал тебе так просто не добраться. Главная твоя задача, это вытащить Исабель и смыться. Но она может не захотеть. − Я уставился на него. – Ты видно уже забыл, что я тебе сказал про неотразимого идальго? 

– Это настолько серьезно? 

– Это уж ты разбирайся сам. 

Парень, посланный за Исабель, вернулся один. Подал мне записку. «Лети один. Я должна задержаться. Позвоню». Боб ухмыльнулся. Примерно через час позвонил домой. «Сеньора уехала утром и еще не приезжала». Позвонил домой в Нью-Йорк. Трубку взяла Мончитта. Дома все в порядке. Потом говорил с Люсией. Обе были замужем за моими охранниками, и их дети вместе с Полом составляли следующее поколение в нашем поместье.  

Я улетел один.  

______ 

Дома меня ждало письмо от настоятельницы и просьба Нэда по прибытии позвонить. На время отсутствия Фила его брат Сэм возглавлял мою домашнюю службу безопасности. Не знаю, что он переживал, но внешне держался хорошо. А я потерял верного друга и помощника. Мысли в связи с гибелью Фила текли у нас с ним примерно в одном направлении. Договорились со временем попытаться найти того, кто отдал приказ. 

Настоятельница писала о переменах в Сан- Антонио. Работу получили пока что человек двести, но для такого городка это было не мало. Скоро пустят обогатительную фабрику, и тогда занятость станет почти полной. Приезжих, в соответствии с имеющейся договоренностью, берут во вторую очередь и из-за этого бывают конфликты. О партизанах ни слуху, ни духу. Говорят, что Вилья получил приказ о переносе операций в другой район. Дела в школе идут успешно, хотя принять всех желающих все равно нет возможности. Такого роста благосостояния, который позволил бы отменить кормежку детей, бесплатные учебники и форму, к сожалению, не наступил. Приезжал новый епископ. Молодой и энергичный. Просил передать мне благодарность и очень хотел бы со мной встретиться. Силы постепенно оставляют ее, а потому она позволила себе взять в помощники Браульо, если я помню такого. Не забыть бы при следующем транше добавить на зарплату Браульо. 

Позвонил Нэду. О покушении он уже знал. Выразил соболезнование в связи с гибелью Фила. Хоть он был уже не у дел, но соответствующие службы компании, видимо, продолжали снабжать его информацией. Настоятельно приглашал меня в гости. Договорились на пятницу вечером.  

− Впрочем, − заметил Нэд, − я теперь свободен весь день. 

Представить его ничем не занятым было трудно, но, видимо, старость – это серьезно. Вспомнил своего отца. 

Весь следующий день читал бумаги Диаса. Что ж, как говорится, вполне на уровне. Можно и издать. Вечером позвонила Исабель. Поскольку я снял деньги со всех ее счетов, то догадаться, о чем в первую очередь пойдет разговор, было не трудно. На душе у меня тяжело. Огорошил ее первой же фразой. 

– Твой друг рядом, или ты одна?  

Некоторое время ушло на замешательство. 

– Прости, Фред. Ты столько сделал для меня, а я отплатила тебе…. 

– Надеюсь, что это любовь!  

Она промолчала. По моим расчетам у нее было что-то около десяти тысяч песо и собственность в виде дома, который я записал при покупке на ее имя. Жду продолжения. Наконец услышал. 

– Он оказался мелкой сволочью и вымогателем. Когда узнал, что у меня нет денег, закатил жуткий скандал. Я хочу вернуться в Нью-Йорк, что бы быть рядом со своим мальчиком.  

Гляди-ка! Вспомнила о мальчике! Но вслух злорадствовать не стал. В конце концов, не виновата же женщина, что полюбила другого! 

– Поступай, как сочтешь для себя удобным. Можешь подать на развод. Если хочешь, подам я. Будешь свободной женщиной, выйдешь замуж по любви и будешь, наконец, счастлива. 

– Я и за тебя вышла по любви, Фред. 

– Что ж, значит, ты любвеобильна. Такое бывает. В общем, мы, кажется, все обсудили. Тут как раз Пол прибежал. Надо его поцеловать на ночь. Он еще, к счастью, не понимает, что у него слегка блудливая мамаша. Откровенно говоря – это и для меня было неожиданностью.  

Повесил трубку. Разозлился, конечно. Через несколько минут телефон зазвонил снова. Телефонистка спрашивала, согласен ли я оплатить разговор. Согласился, конечно. Ну и ободрал он ее! Уже и позвонить не на что! Лихо! 

– Фред, это опять я. У меня нет денег на билет. Мне нечем расплатиться с прислугой. 

– Ты хочешь сказать, что он выкачал из тебя все до последнего песо? Ты не хочешь вернуться в монастырь? Я попрошу матушку Хуаниту принять тебя. 

− А как быть с нашим мальчиком?  

− Немного поздновато ты о нем вспомнила. Ладно, я, конечно, оплачу твой билет и прочие расходы. Зайдешь завтра в банк – там будут деньги для прислуги. В банке же они смогут получить, что им причитается. Я встречу тебя и отвезу на нашу городскую квартиру. Там и обговорим подробности развода. 

– Спасибо. Но почему так сложно с деньгами? 

– Боюсь давать тебе деньги на руки. Опять тебя охмурит какой-нибудь жиголо. 

– Хорошо, Фред. Я на все согласна. 

Весь следующий день я возился с бумагами Диаса, договаривался с издателем. Гулял с сыновьями. Под вечер поехал к Нэду. В этот же день на Исабель было совершено покушение. Левые не простили ей гибели Альфа. Она получила три пули и в тяжелом состоянии была доставлена в американский госпиталь. Но узнал я об этом несколько позже. 

___ 

Дом в глубине парка выглядел внушительно. Три этажа, выложенные из какого-то бурого камня. Много ухоженной зелени. Большой бассейн. Ворота вдруг открылись, и я подъехал к входной двери, которая тут же отворилась, и некто в ливрее не без торжественности произнес:  

− Мистер Палмер ждет вас в библиотеке, сэр. 

С чего бы такая торжественность?  

Библиотека находилась на втором этаже. Нэд сидел в глубоком кресле, слегка приподнялся и приветственно помахал мне рукой, приглашая садиться. Что-то в нем переменилось. Черт возьми, да он болен! Это открытие, видимо, отразилось как-то на моем лице. 

– Возраст, дорогой мой Фред. И хоть старость естественна, но приятней она от этого не становится. 

Он болен и болен серьезно. При таком состоянии собеседника, о чем можно говорить? Почему он так настойчиво приглашал меня в гости?  

– Как ваши дети? Расскажите про ваши дела в Сан -Антонио? 

– Дети в порядке, растут. Про Сан-Антонио особенно рассказывать нечего. Для начала − 200 рабочих мест. Для городка с населением чуть больше 2000 человек – это не мало. Обещают довести занятость до 100%. 

– Они знают, кому обязаны своим благосостоянием? 

– А кому это нужно. Тем более что зарплата очень низкая, и это несправедливо. 

– Вы меня удивляете, Фред. Низкая зарплата − это одна из главных причин появления там столь значительных инвестиций. В конце концов, не альтруизм же движет компанией? 

– Разумеется, но это в принципе. А в частности, даже с учетом разницы в ценах там зарплата в 10 раз ниже, чем в Штатах! Не слишком ли? Это лучше, чем ничего, но уж очень несправедливо. 

– Что ж, – он усмехнулся, – займитесь организацией профсоюзов. Как ваша школа, продолжаете кормить? 

– Продолжаю. И не только кормить, но и учебники, вычислительная техника. Оплачиваю двух педагогов и врача с сестрой. 

– И каковы ваши планы на будущее? 

– Хорошо бы удержаться на прежнем уровне. Вы плохо выглядите. Что с вами? 

– Старость, болезни. Обычное дело в этом возрасте.  

Он говорил с некоторым раздражением. Вошла пожилая негритянка. Судя по переднику – горничная. 

– Выпьете чего-нибудь? 

– Немного виски с содовой.  

Она подошла к бару и принесла на подносе бутылку виски, содовую и пару рюмок. Рослая и все еще красивая женщина. 

– Что ни будь еще?  

– Нет, спасибо. 

– Ужин через час, если не возражаете.  

Она безмолвно смотрела на Нэда. 

– Где Элизабет? 

– У себя с детьми.  

Он кивнул, и она бесшумно вышла. 

– Сама по себе идея эволюции через смену поколений может быть и не плоха, но уж крайне неприятна на практике. – Немного помолчав, продолжил, слегка запинаясь. – Фред, я позвал вас, чтобы посоветоваться и сделать вам кое-какие предложения. Среди моих многочисленных знакомых подходите для моих целей только вы. Понимаю, что вопросы весьма деликатные, но, может быть, вы откликнитесь на них положительно? Я, во всяком случае, очень на это надеюсь. Уж извините мне некоторую патетику и многословие. Она объясняется необычностью ситуации. Но сначала позвольте познакомить вас с моей дочерью и внуками. – Первый раз слышу про дочку и внуков. − Вы ведь любите детей, Фред? 

Мы немного посидели молча. Открылась дверь и молодая светлокожая мулатка зашла в комнату, держа за руки двух ребятишек: девочку лет четырех, и мальчика лет пяти. Действительно, люблю детей! 

– Эли, присядь на минутку. Дети, идите сюда.  

Малышка полезла к Нэду на колени, а мальчонку он обнял и прижал к себе. Картинка получилась трогательная. Мне почему-то захотелось для симметрии обнять их маму. Разного рода неуместные желания посещают меня не редко, но ноги у нее действительно были красивые. Когда они ушли, Нэд плеснул себе виски. 

– Как вам понравилась моя дочь?  

Ну что отвечают в подобных случаях? 

– Приятная женщина. Муж у нее, по-видимому, белый? 

– Да, был. Еле она от него избавилась. Не очень приятная история, хотя и тривиальная. Намучилась изрядно. Вы, наверное, заметили, что у нее слуховой аппарат? Это от рождения. Даже с аппаратом она неважно слышит, зато хорошо понимает по губам. Испытываю перед ней чувство вины. Внуки, слава богу, здоровы.  

Так. И что же дальше? Кстати, когда видишь перед собой красивую женщину, то не мудрено слуховой аппарат и не заметить. 

– Вы уж извините меня, но последнее время я внимательно слежу за вашей жизнью. Не спешите сердиться. Вреда я этим вам не нанесу. Уж поверьте. Дело в том, что у меня рак и очень скоро я, наконец, смогу решить проблему, связанную с богом. Склоняюсь к вашей точке зрения, что никакого бога нет, и весь «тот свет» выдуман людьми с перепугу. С вашей женой дела обстоят неважно. Я как раз жду звонка с последними новостями о ее состоянии. Дело в том, что левые экстремисты не простили ее невольного участия в гибели их командира. Вчера в нее стреляли. Сейчас она в американском госпитале. Состояние тяжелое. Утром мне сообщили, что операция прошла успешно, но поврежден позвоночник, и нижняя часть тела останется парализованной. Как только она станет транспортабельной, нужно будет перебросить ее в Нью-Йорк.  

Он замолчал, давая, видимо, мне возможность переварить сказанное. Было что переваривать! Вот сволочи! Так и не успокоились! Мало им епископа! Глядишь, и мать Хуану прикончат! 

– Мне нужно проделать кое-какие процедуры. Сделаем, если позволите, небольшой перерыв. Я хочу, что бы Элизабет показала вам дом. Не возражаете? Впрочем, если вы захотите просто погулять по парку, я вас пойму. – Я продолжал молчать. Он нажал кнопку, и зашла все та же пожилая негритянка. 

– Лора, если мистер Фред не возражает, пусть Эли покажет мистеру Бенингсену дом. – Я молча вышел. Элизабет подошла буквально через несколько секунд. Теперь и я заметил миниатюрный слуховой аппарат. И не только. Она действительно смотрела на мои губы. В лице что-то неуловимое от Нэда. Не было только присущей Нэду уверенности в себе. Скорей наоборот. 

Большой красиво обставленный дом, но без излишеств. Пустынно. Видно дети гуляли. Лишь в одной комнате мы встретили горничную, накрывавшую на стол. Элизабет предложила выйти в сад, но нас перехватила ее мать и проводила меня снова к Нэду. 

Нэд пребывал на прежнем месте. Как будто постарел за эти четверть часа. Видно, чувствовал себя неважно. Я подумал, что все мы, конечно, смертны, но когда примерно знаешь срок, и срок этот невелик, да к тому же нечто малоприятное тебе об этом все время напоминает – это совсем другое дело. Надо бы отчаливать, но он еще не сказал мне чего-то важного. Словно почувствовав мои мысли, он сказал каким-то потухшим голосом. 

– Французы говорят: «Уж лучше ужасный конец, чем ужас без конца».  

Что было ответить? 

– Фред, в ваше отсутствие мне звонили из американского госпиталя. Особых перемен нет, но опасность для жизни миновала. Через несколько дней ее можно будет перевезти. – После небольшого интервала добавил. – Зная вас, полагаю, что теперь вы с ней не разведетесь. – Черт возьми! Откуда он все знает? Закурил сигару и пододвинул мне коробку. – Перехожу к главному и черезвычайно важному для меня вопросу. Судьба моей дочери и внуков волнует меня сейчас больше всего. У меня есть…− Он немного замялся, что было для него совершенно необычно. – Скорее это просьба, чем предложени Я хочу назначить Вас…Извините, хочу просить вас быть опекуном моих внуков. У меня сын и еще двое внуков, но о них я не беспокоюсь. Сын самостоятельный и успешный бизнесмен. О будущем своих детей он позаботится сам. Мы с ним не очень ладим, но в данном случае – это малосущественно. Вам все равно придется взять кого-то в дом – Бетси стареет и ей все тяжелей, несмотря на помощниц. Кстати, с Бетси мы старые приятели. Я обсуждал с ней этот вопрос, и она отнюдь не против. 

– Не против чего? 

– Не против того, что бы мои внуки воспитывались вместе с вашими младшими детьми. А в качестве помощницы Бетси по дому возьмите мою дочь. На мой взгляд, детям было бы лучше всего жить здесь. При наличии вашего согласия, я оставлю дом и все поместье вам. Я завещаю внукам по десять миллионов, которые они получат к своему совершеннолетию. Двадцать миллионов в ценных бумагах я завещаю своей дочери Элизабет, пожизненную пенсию всем старым слугам, но под вашим контролем. Это для того, чтобы с Элизабет не случилось того, что с вашей женой. − Я вздрогнул. − И если вы принимаете мои условия, то завещаю лично вам сто миллионов плюс право пользоваться доходами в пределах необходимости с сумм, оставляемых внукам. 

Молчу. Все это меня слегка ошеломило. Наконец я сказал: 

– Почему бы не поручить это дело вашей родне? 

– Они мне не нравятся. И в какой-то степени я им не доверяю. Ясно, что все предвидеть невозможно, но то, что я предлагаю, кажется мне наилучшим вариантом. 

– Если не секрет, что вы оставляете сыну? 

– Значительно больше. Да, он может затеять судебный процесс, но я приму все мыслимые меры, чтобы он его не выиграл. Собственно, уже принял. Если уж говорить, что меня беспокоит больше всего, так это ваша личная безопасность. С одной стороны, мне кажется, что бурный период вашей жизни со стрельбой и прочими эксцессами заканчивается. С другой, я все же опасаюсь, что вы захотите разделаться с парнями, убившими Фила и стрелявшими в Исабель. Говорить, что в этом нет смысла – бессмысленно. Тут действуют эмоции. Надеюсь, вы это сами понимаете. Чувства! С ними тоже надо считаться! Тем более что они представляются мне в данной ситуации вполне естественными. Опасность в том, что цепочка может не оборваться, но напротив. И тогда последует череда взаимного уничтожения. Предлагаю компромиссный вариант. Их уничтожат местные военные или парни Боба Беренса. Тут дело в деньгах, уж извините за цинизм. Наверное, это грустно, что вы единственный человек, которому я могу доверить свое самое дорогое. Возможно, это меня не украшает, но это так. 

– Я должен подумать над вашим предложением. Дети – это, знаете ли, большая ответственность. Хотелось бы поближе познакомиться и с детьми, и с вашей дочерью. 

– Хорошо. Только не долго. Мое время, к  

сожалению, истекает. Да, должен предупредить, что у дочки бывают нервные срывы. Впрочем, в доброжелательной обстановке, как я надеюсь, их не будет. 

______ 

Яхта, которую наш сторож упорно называл катером, слегка покачивалась в укромной бухточке вблизи пляжа. Сегодня годовщина смерти Нэда, и сидя в кресле на палубе, я пытался подвести итоги прошедшего года. Элизабет поставила портрет отца в гостиной и зажгла свечи. Ее мать пошла в церковь. С утра ребятня пускала в бассейне радиоуправляемые кораблики. Только Пола Исабель не пустила, потому что он покашливал. Она разъезжала по коридорам второго этажа на своей электрической коляске, а Пол и Нэд младший, катались, цепляясь за коляску сзади. Во второй половине дня мы с Элизабет (я иногда называл ее про себя Элизабет вторая) поехали со всей малышней в наш дом к морю. Но океан штормил и на яхте выехал только я, да и то тут же укрылся в соседней бухточке. Со своего места я мог за всеми наблюдать. Наши детишки носилась по почти пустынному пляжу. Элизабет загорала, лежа на коврике. 

Нэд все рассчитал правильно. Его сын пригрозил мне после опубликования завещания судебным процессом, но, видимо, его адвокаты ему отсоветовали. Элизабет с Бетси и Люсия с Мончиттой занимались детьми и домом. И делали это до удивления бесконфликтно. Тут, конечно, заслуга Бетси. Авторитет ее был непререкаем. Только подросшая Ненси все чаще ночевала у Рольфа. Он теперь конгрессмен, и его рассуждения о глобализации стали куда содержательней. 

Хуже обстояло дело с Исабель. Наши отношения с Элизабет ее раздражали, и мне пришлось даже как-то ей напомнить, что это она ушла от меня, а отнюдь не наоборот. Одно время она хотела со мной развестись и вернуться домой, но потом передумала. Расставаться с сыном мы не хотели оба. Так и жили все вместе в большом доме Нэда. В университете я вел семинар по искусству доколумбовой Америки. Времени это занимало не много, что позволяло мне много читать по широкому кругу гуманитарных и социальных проблем. Я понимал, что такая разбросанность мало эффективна. Но предпочитал плыть по течению своей любознательности. Летом мы собирались с Диасом и еще одним доктором – миссис Джин Роулинс, на Аляску. Там вроде бы обнаружили следы древних поселений и массу останков доисторических животных. 

Вчерашний звонок Анны-Марии возможно существенно откорректирует мои планы на лето. У Диаса сердечный приступ, и он в госпитале. Я просил держать меня в курсе и если потребуется, обещал перебросить его в Штаты. 

Не менее интересный звонок был от Боба. Его снова перевели, но нужной мне информацией он владел по-прежнему. Еще Нэд успел выяснить фамилии двух боевиков, стрелявших в Исабель. А так же и отдавшего приказ члена руководства этой организации. Потом Боб сообщил, что один из боевиков – известный молодой поет. Второй – простой парень, которого в настоящее время перебросили в партизанский район в джунглях. 

Боб прислал мне стихи этого парня. Его звали Франсиско. Со смертью Нэда дело кровной мести заглохло. Тем более что парень в джунглях погиб. По одним слухам от раны. По другим – от какой-то кишечной инфекции. Впрочем, какая разница! 

Франсиско от движения отошел и сейчас весь в поэзии. Ликвидировать его ничего не стоит. Но у меня пропало всякое желание кого-либо убивать. Тем более поэта, о чем я Бобу и поведал. Ответил он бесстрастно: «Как скажете, босс!» Выдал мне номер телефона подруги Франсиско, с которой он сейчас живет. Несмотря на некоторую разницу во времени, тут же ему позвонил. К моему искреннему удивлению он оказался дома, на что я особенно не надеялся. 

– Франсиско, это звонят из Штатов. Я прочел ваши стихи. Совсем не плохо, старина. А цикл, посвященный Аните – просто прелесть. Хочется помочь вам напечататься, хотя тут не без проблем. Что вам нужно в данный момент?  

Он довольно долго молчал, что можно было понять. Потом спросил: 

– Кто вы и как к вам попали мои стихи? 

– Мне прислал их мой друг. Я могу помочь вам их издать. Хотите? 

– Вы это серьезно? 

– Абсолютно. Выберите себе издательство. Думаю, что для начала триста экземпляров будет достаточно. Страниц порядка пятидесяти. Можно немного больше. Найдите хорошего художника. Деньги по счетам издательства будут оплачены Национальным банком. Там же будет и ваш гонорар. 

– Меня не напечатают. Я левый. 

– Знаю. Об этом я тоже позабочусь. Ведь сеньор Гильямес теперь в правительстве? Думаю, он поможет.  

Некоторое время он молчал. 

– Чудно как-то. Что я за это должен сделать? 

− Писать еще лучшие стихи. А когда вам в следующий раз прикажут убить женщину, задумайтесь, достойно ли это?  

Он что-то начал понимать. 

– А достойно ли грабить мою страну? Задумайтесь также над вопросом, как снизить детскую смертность? 

– Франсиско, я не стал бы протестовать, если бы вы стреляли в какого ни будь коррумпированного негодяя, но в женщину? 

– Я, кажется, понял кто вы! Она предала Альфа и заслужила пулю. 

– Поверь, это ложь. Я был последним, кто пожал руку Альфреду в тот злополучный вечер. Она не предавала его! Тебя ввели в заблуждение. Если бы ты не был поэтом, то уже давно был бы покойником, как твой напарник по тому покушению. Та, которую ты искалечил, сидит сейчас рядом со мной в инвалидной коляске. Подумай обо всем этом. Может быть, у тебя получатся хорошие стихи. А утром, часам к десяти подойди в национальный банк. Там для тебя будут деньги. Ты ведь попал под амнистию! Привет Розите. И мой совет: займись литературой. Тут от тебя будет больше пользы твоему народу. Талант – это редкость, и его нужно беречь. Прощай.  

У Исабель по щекам текли слезы. 

Утром мне сообщили, что Франсиско заходил в банк и сейчас занялся публикацией своих стихов. Вот как бывает закручено в жизни. 

На берегу было весело. Мальчишки мои что-то орали, носились по пляжу и вообще выражали всяческий восторг. Эли одной рукой держала дочку за руку, а другой махала мне, что бы я взял их на борт. Но при таком волнении – это было сложно. Пришлось возвращаться на стоянку. Не успел пришвартоваться, как вся ватага ворвалась на яхту и начала носиться по палубе. Мы с Эли спустились в каюту. В коридоре она обняла меня, и мы поцеловались. 

______ 

Сон, который мне снился, был интересен, но память настолько ослабела, что утром я уже почти ничего не помнил. Что-то мы с Филом делали в джунглях. Кажется, строили какую-то изгородь! Фил смеялся, а вот почему – это я вспомнить не мог никак. Проснулся, и по привычке измерил давление. В пределах допустимого. Если принять во внимание, что и сколько я выпил на ночь, то особо удивляться не приходилось. В отличие от времен молодости «выпить» означает отнюдь не то, что большинство под этим подразумевает. На ночь я теперь пью разного калибра таблетки в надежде избежать ночных неприятностей и проснуться утром. Пока не встаю, чувствую себя почти нормально. Сглотнул, что полагалось, и пятнадцать минут лежал спокойно, прикидывая, что мне сегодня предстоит совершить. Потом, чертыхаясь, кое-как оделся – зимой, это целая проблема. Сердце затрепыхалось, и я начал куда-то проваливаться. Но вот снова включилось. Так. Значит надо добавить еще и этого. А теперь променад и в обязательном порядке. 

К морю не хотелось. Там сейчас ветер и вообще противно. Уселся за руль. Не торопясь, медленно в сторону кладбища. Торопиться уже некуда. В склепе у меня электричество. Включаю обогреватели и усаживаюсь в кресло. Вместо гробов небольшие урны с прахом. А Фил молодец. Умер достойно. Черт возьми, иногда мне кажется, что уже все умерли. В сущности, так оно почти и есть. Кто еще достойно умер? Нэд. Просто вколол себе больше, чем полагалось. Устроил все свои дела и ушел. Исабель тоже молодцом. За все годы своего колясочного положения никаких претензий, или жалоб. А в чем, собственно, я был виноват? Но для женщин это не важно. Нашла бы за что. И способ тот же. Как только она могла не оставить вразумительной записки? А бабушке Ло просто повезло. Это же надо! Не проснулась утром и все тут. 

И чего это я все о покойниках? Или моя очередь приближается? Разумеется. И уже давно. Тоже мне открытие! А ведь тогда в ресторанчике жизнь мне спас Фил! Успел таки всадить молодому человеку за витриной пулю в грудь. За что это они хотели тогда меня прикончить? Ах, да, за Ральфа. Но я же ни в чем не виноват! А им плевать. Принцип у них простой: лучше убить парочку невиновных, чем упустить хоть одного виноватого. Легко это у них…. Но и я тогда не сплоховал. Молод был. Реакция – что надо. Тот парень с гранатой свое получил. И кто там следующий? Нажал кнопку и на экране появился Хуан. Нет, Хуана сегодня не надо. А это Диас. Ну, вот прошло столько лет, и что изменилось в моем Сан-Антонио? Нет, кое-что конечно изменилось. Доход на душу населения возрос существенно. Но шахты снова собираются закрывать в связи с ростом себестоимости добычи и одновременным падением цен на металлы. Снова все останутся без работы. Других предприятий в городе по-прежнему нет. Заработанные деньги компания инвестировала где-то в другом месте. Что им люди? Да и виноваты ли они, хозяева? Им решения диктует рынок, система. Как сказала когда-то покойная Исабель: «Значить систему нужно сменить»! Простая логика. А на что? Вот ведь главный вопрос! Был и остался! На что сменить? Или снова нужна радикальная коррекция? Но на горизонте ее что-то не видно. Вспомнился спор Диаса с Джеком. 

– Мы конечно должны вам помочь. Караван человечества уж очень сильно растянулся, − говорил Джек. Но уж очень бесцеремонно вы требуете! Почему мы вам, собственно, должны? Наше благосостояние – это мудрость наших законодателей, мужество наших солдат, гений наших ученых, талант и многовековое упорство простых тружеников. 

– Даже если принять все это, если считать, что вам повезло с раскладом истории, не следует забывать грабеж слабых народов, жадность ваших дельцов, беспощадную эксплуатацию коренного населения. 

– Но таковы были нравы тех времен! И можно подумать, что когда открыли Америку, которую до того никто извне не грабил и не угнетал, что мы тут застали? Кровавую цивилизацию, полудикие нравы. 

– А вы пришли с развернутыми знаменами гуманизма. Кто уничтожил коренное население нынешних Соединенных Штатов? 

– Но, повторяю, таковы были нравы тех времен. 

– А сейчас? Разве вы вернули награбленное? Разве вы перестали грабить? Ваша экономическая система уже давно не соответствует глобальным потребностям человечества, условиям его выживания, но вы продолжаете грабить и плевать вам на все. Добром это, разумеется, не кончится. 

– В какой-то мере вы правы, но наша система соответствует уровню понимания большинства наших избирателей, а это инерционная штука. 

– Верно, но ею же можно как-то и управлять. А вы − власть и деньги! Разве вы хоть пытаетесь изменить психологию толпы? Черта с два. В вас вся причина. Вы – главный камень преткновения. Вы до сих пор не можете осознать, что ведете мир к катастрофе. 

– С этим можно согласиться, но что вы предлагаете, революцию и гильотину? Так уже сколько раз было! 

– Но никогда еще не было такой опасности для цивилизации в целом. 

– Вот когда это поймут, тогда… 

– Как же, поймут они, когда это не хотите понять вы, капитаны бизнеса. Понять, что нужно делиться! У меня такое ощущение, что скорей мир провалится в тартарары, чем вы пойдете на это. 

– К сожалению, это не исключено. 

Незадолго до своей смерти Диас сильно «полевел». 

_____ 

К Исабель я старался заходить каждый день. Утром я передал ей только что присланный мне сборник стихов Франсиско Гомеса, а на вечер мы договорились обменяться впечатлениями. Когда я зашел к ней, она меня уже ждала. 

– Не знаю, как тебе, А мне понравилось. Кое-что немного подражательно, но талантливо. Ты хочешь его и дальше поддерживать? 

– Сначала я хотел его убить. Не забывай, что это он стрелял в тебя! Вместе с еще одним парнем. Того уже нет в живых – погиб где-то в джунглях. Кстати сказать, друзья говорят, что светлой души был парень.  

В лице у нее было недоумение. 

– Не убивай его. Это ровным счетом ничего не изменит. − Она закрыла лицо руками. − Передай, что я простила его. Он ведь, в сущности, и не очень-то виноват! Ему приказали! Сказали, что я предала Альфа. Жаль, что не убил! Теперь вот буду мучаться всю оставшуюся жизнь. Ты вряд ли представляешь, каково мне! Ведь кроме себя и винить-то некого! – Помолчав, добавила. – Как глупо все получилось. Меня просто использовали.  

Я молчал. 

– Могу что-нибудь для тебя сделать? 

− Что тут можно сделать? Ты и так сделал все, что можно. А у тебя ведь были все основания ненавидеть меня! Уйди, пожалуйста. Боже, как я хочу умереть! Давай разведемся. Только я не хочу, чтобы ты женился на Элизабет. Она мне не нравится. Уйди, пожалуйста. 

Рольф периодически навещал нас. Я понимал, что это он производил своеобразную инспекцию жизни Ненси. А Ненси уже стала почти взрослой девушкой. О чем-то шушукалась с Элизабет. С Исабель была вежливо холодна. Пока все у нас с ней было благополучно. Пару раз в году я посещал ее директрису, беседовал с учителями. Узнал, что и Рольф звонил. Тоже справлялся о Ненси и ее успехах. Она хорошо занималась. В кого-то влюблялась. С кем-то сорилась, но все в пределах естественного. Никаких наркотиков, ничего тревожного. 

К приезду Рольфа я обычно готовился. Читал его статьи по проблемам глобализации, его выступления в конгрессе и тому подобное. Это была сфера деятельности Рольфа. И при встречах ни о чем другом он говорить не мог. Кроме обычных помощников, положенных конгрессмену, он содержал еще пару научных консультантов, которые не без успеха натаскивали его по всем актуальным вопросам. На мне он, как я понимал, отрабатывал свои грядущие выступления, «проверял свой уровень», как он однажды выразился. Что и говорить! Тема была актуальна и неисчерпаема. Мир менялся прямо-таки на глазах. Впрочем, будущее, как меня убеждало большинство авторитетных авторов, не сулило ничего хорошего. 

Выглядел Рольф еще более значительно, чем раньше. Приходя, обязательно навещал Исабель. Болтал с ней на всевозможные светские темы, после чего начиналось главное. Мы уединялись в моем (бывшем Нэда) кабинете и начиналось собеседование на заданную тему. Впрочем, иногда жизнь вносила коррективы. 

– Фред, как вы полагаете, мы одолеем терроризм? 

– Разумеется, нет. 

– Вы серьезно? Вы полагаете, что мы влезли в очередную авантюру? Но, нельзя же не отвечать на их вылазки? 

– Отвечать, конечно, нужно, но вы же не об этом говорите! Задача поставлена не столько одолеть, сколько искоренить. А вот это, при нынешних обстоятельствах, совершенно невыполнимая задача. Мы столкнулись с проявлением глобального кризиса, а бороться собираемся с его следствиями. 

Рольф внимательно смотрел на меня. Потом спросил: 

– Значит, по-вашему, все ошибаются? И президент, и все его советники, и весь конгресс Соединенных Штатов?  

На лице его начала проступать чуть заметная усмешка. 

– Вероятней всего, они всё прекрасно понимают, но надо сделать что-то, доступное пониманию широких масс. Нужно конкретизировать и упростить проблему, которая, по сути, является, как я уже сказал, глобальной и неизвестно, решаемой ли вообще. 

Рольф встал и заходил по кабинету. Видимо проблема его серьезно занимала. 

– Про кризис нашей цивилизации мои эксперты уже все уши прожужжали. А вот по части практических мер у них явный дефицит идей. Насколько я понимаю, они ратуют за глобализацию, за преобразование всего мира на западный манер, за примат либерализма, рынка. С определенными ограничениями, разумеется. Но это все больше общие слова! 

– Рольф! Мне, дилетанту, не с руки спорить с вашими матерыми профессионалами. Но, по-моему, они ошибаются. Они думают, что иранца с китайцем можно сблизить до такой же степени, как немца с бельгийцем, или голландца с французом. Ошибка в том, что иранец с китайцем принадлежат разным цивилизациям, тогда как немцы и голландцы – к одной. И еще. Ведь, при нынешнем распределении ресурсов все остальные страны, которые мы стараемся вовлечь в режим глобализации, заранее обречены на более низкий жизненный уровень. Да и экология планеты не выдержит дальнейшего роста промышленного производства третьего мира на манер современного Запада. Разве что новые технологии обеспечат нечто радикально новое в области производства продовольствия или в сфере энергетики. 

– Но какие можно себе представить иные модели глобализации? 

– Я не могу себе их представить, поскольку не занимался всерьез этим вопросом. Кроме того, проблема необычайно сложная. Над ее решением работают лучшие умы планеты, как я понимаю. 

– Но разве мы не доказали на практике, что наш вариант наилучший?  

Что меня удивляло в Рольфе, так это сочетание успешности в бизнесе с неспособностью понять сравнительно элементарные проблемы в других областях. Я ему толкую такие понятные, на мой взгляд, вещи, что наш путь, при ограниченности земных ресурсов, принципиально невозможен для других. Что экология Земли не выдержит при современной технологии еще даже одних Соединенных Штатов, а он мне о преимуществе нашего пути развития в том смысле, что им должны следовать все остальные страны. Что тут скажешь? 

– Вы говорите, «мы доказали». Кому и что? Убедительное для вас, вовсе не убедительно для людей другого образа мышления. А материальных ценностей в том количестве, в котором их потребляет западный благополучный мир, на все остальное человечество просто не хватит. Ресурсы планеты ограничены. И, кроме того, у нашей цивилизации со всеми ее либеральными ценностями, множество недостатков. Их значимость велика для нас, а для народов иных менталитетов – просто неприемлема. Поток свободы, образно выражаясь, несет с собой и массу мусора. К тому же он, этот мусор, на поверхности, и легко обозрим со стороны. Западную культуру они называют материалистической, безнравственной и упаднической. Да разве вы сами не знаете, как мало совместим современный бизнес даже с официально господствующей протестантской моралью? Может быть, ученые и впрямь изобретут нечто, позволяющее резко изменить жизнь в лучшую сторону, но пока дело идет к тому, что кое-чем придется поделиться. И не излишками! А для этого нужна революционная перестройка сознания. И не только правящей элиты, но и рядовых обывателей. Очень не простая проблема! Не уверен, что она вообще разрешима мирным путем. Из истории мы знаем, что осознание даже руководящими слоями глобальных проблем и связанных с этим изменений всегда запаздывает. Другими словами, элите нужны факты и время для их осознания, для понимания абсолютной необходимости каких-то жертв. В наше время стремительного развития событий такое запаздывание может стать роковым. 

– Фред, все, что вы говорите, как-то жутковато. Получается, что вся человеческая цивилизация в опасности. Впрочем, мои ребята говорят тоже самое. Но, не взирая ни на что, с терроризмом бороться надо. 

– Разумеется! Тем более что опасность терроризма будет возрастать не только по мере обострения социальных и прочих проблем, но и по мере роста разрушительной силы применяемых террористами средств. Тут прогресс науки в некоторых сферах может оказаться смертельно опасным для цивилизации. Западной, в первую очередь. 

И примерно в таком духе еще часа полтора. 

Глава 5. 

http://arifis.ru/data/works/18077@aam.jpg 

Процесс знакомства с новыми знаниями всегда имеет свою историю, хронологию и точку отсчета, послужившую стимулом...  

6-го июня 2001г. Учитель* впервые обратил мое внимание на цифры!  

Вечером я приготовилась записать в тетрадь события прошедшего дня и как обычно вначале поставила число, И вдруг Учитель сказал, чтобы я сложила сумму цифр сегодняшней даты. Я прилежно исполнила задание, хотя сразу не поняла его цели. Но Он повторял это задание, снова и снова, пока мои занятия с цифрами не стали ежедневным ритуалом. Сначала пробудился исследовательский интерес, а однажды пришло понимание, что цифры и их нумерологическое значение очень важны для каждого человека! Они убеждали в этом каждый день.  

Размышляя над природой цифр, я постепенно открыла совершенно удивительный, таинственный мир, который был, безусловно, известен человечеству с древности. Но видно настал час приблизиться к этим тайнам и мне. 

Однажды, я оказалась в эзотерическом магазине и купила указанную (Им!) книгу. Это была нумерология для начинающих Д. Бауэра. Через несколько дней, к ней добавилась «Нумерология» А. Александрова. А потом: «Эзотерическая астрология» В. Полякова и «Нумерология» Х. Декоц и Т. Монте.  

У Александрова была дана технология составления психоматрицы человека на основе даты рождения, а также объяснялось значение горизонтальных и вертикальных линий цифрового квадрата, давались основные характеристики цифр. Этот автор использовал наработки пифагорейской школы*. 

В книге Бауэра очень ценной оказалась схема для приведения имени, отчества и фамилии человека к цифровому эквиваленту. Также можно было определить нумерологическое значение любых слов. Пришла идея по буквам найти числовое выражение названий дней недели. Оказалось: понедельник -1, вторник – 4, среда -4, четверг – 1, пятница -3, суббота – 9, воскресение – 6. 

Если соотнести цифровые выражения дней недели с основными цифрами даты рождения человека, его имени и фамилии, то очевидно, что вибрации дней могут являться либо усиливающим, либо ослабляющим фактором. Цифры постоянно вступают в резонанс! Отсюда мы ощущаем или более гармоничную для нас вибрацию дня или, наоборот, более напряжённую. 

Оказывается, цифры это не только дни календаря, таблица умножения, цены на этикетках или номера домов, телефонов, машин. Цифры – это магический код Мироздания. И каждая цифра – 0, 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9 есть энергия, индивидуальная частота, вибрация пространства, архетип Божественного. 

Возьмем для примера цифру 9, а также 18 и 27. Число 18 – это двойная 9-ка, а 27 – тройная 9-ка, то есть 18 и 27 содержат в себе качества девятки, но являются ее увели-ченным выражением. В нумерологии есть свои правила. Здесь число 18 может быть представлено, как сумма цифр (1+8), а число 27, как сумма – (2+7), то есть двузначные числа имеют слагаемые цифры, несущие свои собственные вибрации и качества. 

Подробнее. 9-ка – это ментальная цифра. Она является символом духовности, просвещенности, гуманизма и служения человечеству, а также символизирует универсальный динамизм, успех и завершенность. 

Слагаемые числа 18 – это цифры (1 + 8), где вибрации 1-цы – это энергия активного начала, инициативы, а вибрация 8-ки – порядок и ответственность.  

Арифметическая сумма слагаемых цифр 1 + 8 = 9 равняется девятке, то есть мы вновь возвращаемся к ментальной вибрации цифры 9, о которой сказано выше. 

Но совокупная вибрация числа 18 сильнее вибрации 9-ки, богаче и разнообразнее. Сама ментальная 9-ка пребывает в 18-ти в скрытой, но удвоенной форме: (9 + 9 = 18; 9 х 2 = 18). 

Арифметические слагаемые числа 27 (2 + 7), где 2-ка – настроение нашего ума и общий уровень энергетики организма человека, а 7-ка – интуиция, тайна, высшие идеалы красоты и добра. 

Общая вибрация числа 27 это настроение… + интуиция…, но потенциально в числе 27 скрыты три ментальные девятки (9 + 9 + 9 = 27; 9 х 3 = 27). 

Таким образом, люди, рожденные соответственно 9-го, 18-го и 27-го числа могут обнаружить в процессе общения много общего в своих профессиях, интересах, мировоззрении и характере. 

Далее можно легко выяснить, что номера телефонов, квартир, машин этих людей обяза-тельно содержат цифру 9, в том или ином виде. Например, 9, 18, 27 или 72, 81, 90 или 108, 207, 99 и т.д. Все перечисленные числа содержат цифру 9, в открытой или скрытой форме. 

Вся наша жизнь складывается из определенных цифр в математический рисунок судьбы или …программы? Да, Вселенная – это единый организм. В нем царствует математическая гармония и Единый Порядок, как для огромной Галактики, так и для малого атома. Великий Пифагор говорил, что Мироздание состоит из звука, цвета, цифр и геометрических фигур. Каждая буква алфавита звучит и имеет цветовой и цифровой эквиваленты. 

Астрономия нам сообщает, что звуковые вибрации имеют планеты Солнечной системы, значит, у них есть и цифровое выражение. Синтез астрологии и нумерологии называется астронумерологией. Ниже следует современная таблица соответствий девяти математических цифр, букв русского алфавита и вибраций планет Солнечной системы. (В астронумерологии число 10 соответствует 10-й планете Солнечной системы – Плутону.) 

1 2 3 4 5 6 7 8 9 

А К У Ь Б Л Ф Э В М Х Ю Г Н Ц Я Д О Ч Е П Ш Ж Р Щ З С Ъ И Т Ы 

Солнце Луна Юпитер Уран Меркурий Венера Нептун Сатурн Марс 

Тайна цифр раскрывается перед человеком постепенно, как тайна Бога. И многого из того, что сказано выше, до 2001 года я не знала. Я вообще мало обращала внимания на цифры, просто не замечала их важной роли и не осознавала скрытого влияния. Знаю только, что всегда была по душе цифра 9 – день моего рождения. И ещё мне нравился, несмотря на странность, адрес дома, где жила с рождения – 5-й Круговой переулок, дом 12. 

Арифметическое сложение цифр даты моего рождения дает в сумме число – 28. 

Продолжим сложение: 28 = 2 + 8 = 10. И дальше: 10 = 1 + 0 = 1. Цифра 1, полученная в результате, называется ферральным числом или числом судьбы человека или числом жизненного пути. 

Число 28 в первую очередь может называться числом судьбы, т.к. оно является первой суммой чисел даты рождения. Это важнейшее число в жизни человека. В нем вся квинт-эссенция опыта и цели жизни. Но число 28 – это и 10-ка и 1-ца. И все-таки, становясь вибрацией 10-ки или 1-цы, число 28 сохраняет свое особое влияние. 

Подробнее. Число 28 – это цифра 2, несущая информацию о силе энергопотенциала человека, настроении его ума и желаний (Луна) и цифра 8, символизирующая закон, порядок, долг, ответственность (Сатурн). В сумме 2 + 8 = 10, где 10-ка – число славы, испытания властью и влияния на большие массы (Плутон). Сумма арифметического сложения 10-ки даёт 1-цу – инициативу, волю, лидерство, амбиции (Солнце). 

В самом человеке все эти свойства будут проявляться в синтезе. То есть, инициатива, лидерство + испытание властью и влияние на большие массы + энергопотенциал и настроение ума + порядок, долг, ответственность. 

В итоге перед нами качества человека, которому, так или иначе придется пройти путь руководителя и ярко проявить себя в социальной сфере. Что и произошло со мной(работа на телевидении, руководство различными творческими ТВ-проектами, режиссёрская практика). 

На пути дальнейших нумерологических исследований безусловным водителем был Учитель. Вначале Он побуждал меня делать новые шаги, а затем их анализировать. 

Например, когда я пo Его подсказке сделала психоматрицу сына, то увидела, что его дата рождения в сумме также равна 28 или 10-ке или 1-це, как и моя, то есть наши жизненные задачи одинаковы. 

Пожалуй, именно с этого момента и началась в моей жизни мистерия числа 28. Я стала обращать на него внимание, вернее это оно обращало моё внимание на себя. Как? Каждого 28-го числа, каждого месяца, со мной происходили некие сверхъестественные события. 

Может число 28 подавало свои особые сигналы и раньше, но я этого не замечала, хотя день рождение моего горячо любимого брата был 28-го мая. Случайно ли? 

Но в 2001 году число 28, казалось, постучало прямо в мое сердце. 

Я стала искать информацию о нём в литературе и обнаружила, что это число лунного цикла. За 28 дней Луна совершает полный круг вокруг Земли. Связь с Луной, связь со временем… Мне показалось это важным. Может это и есть краешек волшебной нити Ариадны, за который следует ухватиться? 

Нумерологические практики продолжались и становились всё более углублёнными. Я завела специальную тетрадь, где в течение года дисциплинированно составляла психоматрицу каждого дня и анализировала происходящие события. Вскоре обладателями персональных психоматриц стали многие мои друзья и знакомые. Они были чрезвычайно удивлены тем, что цифры даты рождения могут рассказать о человеке практически всё. Стало очевидным, что если бы люди знали секреты цифр и их соответствий, понимали, каким потенциалом они обладают, к примеру, насколько сильно или слабо их здоровье (это цифра 4), если у них терпение и ответственность (цифра 8), склонность к монотонному труду или усидчивость (цифра 6), развита ли интуиция (цифра 7), есть ли математические способности (цифры 5 и 9), проявлено ли творческое воображение (цифра 3), то в период выбора профессии они бы чувствовали себя гораздо увереннее и шли по жизни успешнее. 

К концу 2001 года цифры стали моей философией! 

Учитель*- здесь имеется в виду Внутренний Учитель или Душа, или Высшее Я, или Сверхсознание. 

Пифогорейская школа* – была основана Великим Посвящённым Пифагором, в городе Кротоне, в Греции. Там родилась нумерология, как наука. 

Глава 3. 

Уж не помню, кто это сострил, что если бы узы брака не отравляли любовь, земля бы стала раем. Опыт миллионов действительно по преимуществу таков, но бывают и исключения. Очень хотелось попасть именно в эти исключения. 

Женившись на Исабель, я много думал о всевозможных подводных камнях, на которые могла бы налететь и разладиться наша семейная жизнь. Впрочем, иезуиты не плохо потрудились. Моя жена была сравнительно образованной, хорошо воспитанной женщиной, предназначенной «вести дом» изрядного достатка и воспитывать своих детей. Была, правда, неизбежная при таком воспитании и религиозная компонента, но она, так сказать, не выпирала. Ее вера была какой-то не броской и ритуально недемонстративной. Ее можно было и не заметить. По моим представлениям нормальный человек должен быть чем-то занят. Желательно, чем-то полезным. С рождением ребенка эта проблема частично решалась как бы сама собой. Особенно для людей не высокого достатка. Но это не про нас. Нянек у Пола вполне хватало. 

В доме Элизабет моя жена жить не захотела из-за Бетси, которая, естественно, стремилась взять молоденькую женщину под свое доброжелательное крыло. Но не тут то было! Очень тактично моя жена ее покровительство отвергла и показала, что всякие там бытовые премудрости ей достаточно известны. Сначала мы переехали в мой дом на побережье, где я пристроил третий этаж и пару обширных веранд. Купив соседний домишко, снес его, расширил участок, соорудил бассейн и домик для прислуги, в одной из комнат которого обитал Фил. Ненси осталась с теткой, а трое парней плюс четвертый новорожденный, были с нами. Даже при наличии служанки, няни, старенькой бабушки Ло и Фила, исполнявшего роль шофера и вообще – мужчины в доме в мое отсутствие, дел у Исабель хватало. 

Из-за меня пришлось на зиму перебраться в центр, поскольку я снова поступил на работу в университет, и ездить пять раз в неделю было довольно неудобно. Сняли квартиру в весьма престижном районе. У Фила была отдельная комната, но вечерами, когда я был дома, он обычно перемещался в свой спортзал. 

Жена моя занялась благотворительностью. Вовлекла ее в это дело (по моему наущению) жена Джека Коллинза, с которым мы продолжали встречаться раз в неделю за карточным столом. Впрочем, сфера общения наших семейств значительно расширилась. Мы несколько раз были приглашены на прогулки по морю. У них была роскошная яхта. Иногда ходили вместе в театр. Джек и старина Нэд заставили меня поведать всю археологическую эпопею во всех подробностях. Мои попытки утаить свою благотворительную деятельность не удались, поскольку у них была откуда-то информация и об этом. Подозреваю, что от Боба. Их интерес был далеко не абстрактным. Как я уже упоминал, у Джека существовали весьма значительные деловые интересы в этом регионе. Почему-то ситуация с партизанами занимала его чрезвычайно. Кстати, я регулярно получал письма-отчеты от матушки Хуаниты и продолжал финансировать не только кормежку детишек, но выписал им двух новых учителей и доктора с медицинской сестрой. Стоило мне все это кучу денег, но заметного влияния на мое финансовое положение все же не оказывало. И Джек, и Нэд попросили разрешения подключиться к моей благотворительной акции. А какие у меня могли быть возражения? В результате начались переговоры о закупке компьютерного класса и найме еще одного преподавателя. 

Жизнь, которую мы вели, мою жену не вполне устраивала. В отличие от меня, ей нужен был светский антураж и общение. Дело было не только в возрасте. С детских лет она привыкла быть в обществе. Высшем обществе! Она была аристократка, а я плебей. Не обычный плебей, но все-таки! Понимая это, я принимал всякие приглашения на коктейли, вечеринки и т.д. Вот там изыскано одетая Исабель чувствовала себя отлично. Завязывала новые знакомства и купалась в атмосфере … А, бог его знает, как эту атмосферу определить. Ей нравилось – ну и слава Аллаху. Пришлось и нам устраивать приемы. Малоприятно, но переносимо. В этом плане приглашение Клиффорда на вечерний коктейль было обычным и принято нами без всяких обсуждений. 

Этим вечером наши жены были заняты в очередной благотворительной акции, и следовало по договоренности, заехать за ними. Фил остался в машине, а я отправился к месту действия пешком. Выглядело это так. Рядом с раскладным столом помещался специальный бачок с супом. На столе стопка одноразовых тарелок, корзина с нарезанным хлебом и миска с одноразовыми же ложками. Моя жена, миссис Клиффорд и еще две женщины наливали половниками тарелки. К каждому такому столу стояла небольшая очередь мужчин и женщин, порой довольно живописного облика. Получив суп и хлеб, человек садился за отдельный столик и принимался за еду. Никто не препятствовал получить вторую порцию. Молодые люди подносили очередные бачки, хлеб, посуду, убирали опорожненные бачки в рядом стоящий грузовичок. Невдалеке стояла полицейская машина, но никакого беспорядка не наблюдалось. Моя Исабель была тут самой молодой. В скромном темном костюме, серая шелковая рубашка, аккуратно собранная корона волос. Очень серьезное выражение лица. Мне понравилось. Практически все люди в очереди были пожилого возраста. Некоторые очень стары. Много женщин. Много цветных. Много человеческих трагедий. Я тоже стал в очередь, и очень скоро моя милая налила мне супу. Узнала меня лишь в последнюю минуту. Рука у нее дрогнула, и брови взметнулись вверх Кто-то, видимо, сменил Исабель, потому что когда я поднял голову от своей тарелки, она стояла рядом. 

– Ну, как наш суп? 

– Очень не плох.  

Мы молча шли к машине, молча уселись на заднее сиденье. 

– Что-нибудь случилось? – спросил Фил? 

– Печальное зрелище. 

– Это еще не самое печальное.  

Но определять степени печалей человеческих мне как-то не хотелось. 

– А ты уже привыкла? 

– К этому трудно привыкнуть, но разве голодные дети в моей школе – это лучше? Ты же сам говорил, что по статистике ООН голодает и недоедает до миллиарда людей, а миллионы детей умирают от голода. 

Дома мы переоделись и отправились к Клиффордам.  

Народу у Клиффордов было не много. Известная оперная певица спела несколько популярных арий. Потом кто-то, опять-таки известный, играл Шопена. По-моему, мы с Исабель были здесь самыми молодыми. Джеку было уже хорошо за сорок, а его жене, как мне сообщила Исабель, тридцать восемь. «Очень дружная пара». После концерта и ужина многие отбыли. Меня Джек увел в свой кабинет, где уже сидело два, как говориться, почтенных джентльмена. Лицо одного из них мне показалось знакомым – кажется из газет. 

Джек представил меня. Все расселись, и Джек заговорил. 

– Американский капитал, − начал он, − ищет новые сферы приложения. В данном случае речь идет о заброшенных рудниках Сан-Антонио. Согласно докладу наших специалистов, запасы полиметаллов с учетом новейших технологий по их добыче и переработке, достаточно велики, и добыча их с учетом новых технологий и мировых цен вполне рентабельна. Главным в этом вопросе является наличие весьма недорогой рабочей силы, и минимальные расходы на социальное обустройство. Расчеты экономистов показывают, что даже с учетом выплат чиновникам и местных налогов, при разведанных запасах полиметаллов вполне рентабельной работы хватит лет на пятнадцать − двадцать. В сущности, есть только одно весомое препятствие, от возможности преодоления которого будет зависеть наша инвестиционная политика. Это препятствие – местные партизаны. 

Почтенный седовласый господин, которого Джек представил мне как мистера Мередита, начальника инвестиционного отдела компании и вице-директора, обращаясь ко мне, заметил. 

– Вы кормите в Сан- Антонио пол сотни детей раз в день, а мы можем накормить всех детей и еще их родителей в придачу, и, в сущности, наладить жизнь всего города. 

Я насторожился. Уж не принимают ли они меня за болвана, которому можно вешать лапшу на уши о милосердном капитализме? И, словно для того, чтобы рассеять эти мысли, мистер Меридит продолжил. 

– Разумеется, мы должны на этом заработать. Главная проблема, как правильно заметил Джек, это повстанцы. Мы обсуждали этот вопрос, а теперь хотели бы послушать Ваши соображения. Привлекая вас, мы учитывали то участие, которое вы проявляете в судьбе этого города. Мы думаем, вы солидарны с нами: все дети Сан-Антонио должны быть накормлены. Кроме того, став членом команды и владельцем пакета привилегированных акций, вы имеете шанс прилично заработать. Не 3,5% годовых как сейчас, а, по крайней мере, раза в два больше. 

Целая речь. Немного демагогии, но, в общем, все четко. Но он еще не кончил. 

– Вы особо ценны вашими связями, авторитетом среди населения Сан-Антонио и поддержкой церкви, а так же кое-какими связями с повстанцами. Мы, в случае вашего согласия, сможем подключить к делу и вашего приятеля Боба Беренса. Дело может получиться. Прежде, чем выйти на вас, мы, разумеется, все тщательно обсудили и взвесили. Мы даже допускаем, что, наладив дело с помощью наших специалистов, вы захотите уйти, поскольку у вас есть и другие интересы. С пониманием отнесемся к этому. Но на начальном этапе вы − самый нужный человек. Попробуйте! Вы ведь ни чем не рискуете? Нейтрализуйте повстанцев, а все остальное мы сделаем. Заверяю вас, Сан-Антонио преобразится! 

По дороге домой я узнал, что Исабель тоже подверглась определенной обработке. Ее они сумели уговорить. Даже Фил, узнав в чем дело, высказался положительно. 

На совещании у Джека были высказаны следующие идеи: 

1. Вытеснение повстанцев военной силой. Правительство Соединенных Штатов готово оказать помощь оружием в рамках уже подписанного соглашения. 

2. Поручить определенной группе повстанцев акцию охраны и безопасности столь социально ценного мероприятия. Для чего организовать подставную компанию с использованием национальных кадров. 

3. Попытаться договориться с высшим руководством повстанцев, выбрав из них наиболее деловых и образованных. 

4. Организовать контр повстанческие силы на основе социалистических лозунгов. Своего рода охранные отряды, с включением в них представителей местного населения. 

Начать решили с пункта 3. Тем более что все остальные показались мне не реальными. 

Итак, меня пытаются вовлечь в транснациональный бизнес, пытаясь использовать мои благотворительные акции. Обслуживающие меня адвокаты заверили, что никакого подвоха тут нет. Просто большая транснациональная компания с преобладающим американским капиталом выпускает еще один щупалец. Я засел за литературу по данному вопросу, но ничего нового не узнал. Одно несомненно: процесс этот неотвратим, но в принципе корректируем в направлении снижения негативных последствий. А они, конечно же, были. Но других способов оживить этот край сегодня, да и в обозримом будущем, пожалуй, не представлялось. В бизнесе я, конечно, слабак и вообще человек, случайно занесенный обстоятельствами в столь высокие финансовые сферы. Даже если думать обо мне хорошо, то я всего лишь рядовой преподаватель университета с весьма солидным счетом в банке. Что ж попробуем сделать нечто более социально значимое для людей, чем кормежка нескольких десятков индейских детей и раскопки неведомого храма древнего мира. А почему бы и нет? 

______ 

Прилетели мы с Исабель на самолете компании. Встречал нас Боб со своими людьми. Взирал на меня с некоторым любопытством. По дороге домой сообщил, что придется пару деньков подождать, пока он договорится о деталях предстоящей встречи с лидерами умеренных левых, чьи отряды размещались в окрестностях Сан-Антонио. Главная проблема – это обеспечение их безопасности. Тут же представил мне моего секретаря и советника по финансовым вопросам Тэда Самосу. Несколько странное сочетание имен, но подозреваю, что Тэд он только в общении с американцами. По-видимому – доверенное лицо компании. 

– Миссис Исабель! – обратился Боб к моей жене. Миссис – это, видимо, для демонстрации моего нового статуса в присутствии Тэда и внесение корректив в наши новые служебные отношения, хотя формально Боб оставался советником посольства и представителем ЦРУ в этой стране. Интересно, на какой основе осуществлялось его сотрудничество с компанией? Личная заинтересованность? Получил соответствующие инструкции от начальства? Скорей всего комбинация того и другого. 

− Миссис Исабель! В прошлый раз вы просили присмотреть за ремонтом дома. Все исполнено в соответствии с вашими указаниями. − При этом он взглянул на меня, и я не удержался, чтобы ему не подмигнуть. Затем, обращаясь уже ко мне:  

– Вы, наверное, захотите посетить профессора Розенцвейга. Ваши машины в исправности. Мой шофер и двое сопровождающих в вашем распоряжении. Обстановка в столице хуже не стала, но, учитывая новые обстоятельства, меры безопасности повышены.  

Машины въехали сквозь новые автоматические ворота. Боб откланялся. Трое его людей остались. Мы с Исабель отправились осматривать дом, который и впрямь был, что называется, вылизан. Во второй половине дня появились присланные Бобом слуги. Некоторые из них еще помнили Исабель, и она им очень обрадовалась. Вечером Фил отправился по кабакам, а мы с женой – в гости к профессору. 

_____ 

Человек, который пришел на встречу в ресторан, выглядел не броско. Как я потом узнал, это был один из идеологов левого движения в стране, отнюдь не находившийся в подполье. Мне это казалось странным, но размышлять на эту тему я не стал. Отрекомендовался он профессором права Гильямесом. Довольно долго разглядывали друг друга. 

– Вы не спешите?  

Он неопределенно пожал плечами. 

− Мне кажется, мы где-то встречались.  

Потеребив седую бородку и чуть усмехнувшись, ответил. 

− На концерте нашего симфонического оркестра. Если помните, играли Шнитке. 

– Да, да. Вы были еще с такой интересной дамой. 

– Моя жена. И как вам Шнитке?  

Он слегка прищурился. 

– Его первые произведения, которые я услышал – Кончерто гроссо №1 и №2 мне очень понравились. Прекрасен реквием. Но дальше пошло хуже. У меня нет цельности в восприятии многих его вещей. Конечно, новое время – новая музыка, но для меня это больше интересно, чем приятно. 

– А где сказано, что музыка должна быть обязательно приятной?  

В это время кто-то подошел к нашему столику и поздоровался с ним. 

– Конечно, вы правы, музыкальные формы являются в той или иной степени  

проекциейсоциальной, исторической и духовной ситуаций своего времени. Точно так же, безусловно, и то, что мы консервативны в связи с характером нашего воспитания. Мы всегда воспитываемся на прошлом, и понять новое дано далеко не всем.  

- Вы хотели сделать нам некое предложение?  

Профессору принесли кофе и пирожное. Мне – бутылку превосходного местного вина. 

– Вам, наверное, известно, что, попав волею археологических обстоятельств в Сан-Антонио, я в какой-то мере проникся проблемами этого города. 

–О да! С детьми – это, несомненно, благородная акция. Кто это на вас так повлиял? Уж не очаровательная ли Исабель? 

– Позвольте вас заверить, что моя жена лишь впоследствии подключилась к этой деятельности. Впрочем, не так уж это существенно.  

Внезапно он спросил. 

– Кто виноват в смерти Альфреда?  

После милой болтовни вопрос прозвучал довольно резко. 

– Пресвятая церковь местного разлива. В лице ее епископа.  

Он с удивлением взглянул на меня. 

– Вы верующий?  

Я знал, что левые не ладят с местной церковью, так что лгать мне не было никакой нужды. 

– В отличие от моей жены – нет. Исабель встречалась с Альфом. Любви там, пожалуй, еще не было, но человек он интересный, благородный и в положении Исабель их взаимное тяготение вполне объяснимо. У нас возникли проблемы с их отрядом, и я попросил Исабель организовать нам встречу. Записку ее ко мне перехватила настоятельница и сообщила обо всем местному коменданту. Но женщина не виновата. Она лишь выполняла распоряжение своего начальника. Епископа. Вот ксерокс его письма к ней.  

Он внимательно прочел письмо. 

– Вы разрешите его позаимствовать? 

– Конечно. Мы очень заинтересованы, чтобы в гибели Альфа не было никаких неясностей. Заверяю вас, что если бы это сделала не мать-настоятельница, то за смерть Альфреда, за предательство я сумел бы достойно отплатить.  

Он молчал, попивая свой кофе. Я следовал его примеру и прихлебывал вино. 

– Так что Вы хотели нам предложить? 

– Я договорился с одной компанией. Они готовы заняться разработкой ископаемых на заброшенных рудниках. Благо, новые технологии делают это рентабельным. Работу получат сотни и даже, возможно, тысячи людей. Я хочу накормить всех! 

– И дать заработать компании. 

– Это неизбежно. Иначе в этом мире не бывает. Но в данном случае интересы сторон, как я понимаю, совпадают. Мы обеспечим людей работой и заработком. Других путей, похоже, не существует. Во всяком случае, в обозримом будущем. 

– Ну почему же? Правительство могло бы сделать то же самое. 

– Ваше правительство – может быть. Но не это. Но даже ваше правительство, где возьмет деньги? Ведь нужны многомиллионные инвестиции! И вы пойдете на поклон к тем же компаниям. Тогда зачем же откладывать? 

– Сначала они нас ограбили, а теперь мы должны просить у них деньги. 

– Верно. Если есть другие способы накормить людей, развивать экономику – давайте. У меня других идей нет. А цифры детской смертности вам известны не хуже меня. Что же до предшествующего грабежа, то ведь вы испанец! Не хотите ли предъявить счет, скажем, Кортесу или его наследникам? Или своим предкам? Вообще, у вас не возникает желания покаяться перед аборигенами?  

Лицо его посуровело. Кажется, я хватил лишку. 

– И что же вы хотите от нас? 

– Вы, а не пришлый янки представляете здесь интересы социально обездоленных, Я хочу вашего согласия. Охраны со стороны ваших людей от других малоуправляемых группировок. Без вашего одобрения я за это дело не возьмусь. 

– Забавно. Вы предлагаете нам взять под охрану буржуазную собственность. Содействовать процветанию очередной американской компании. 

– Я предлагаю дать людям работу, квалификацию. Создать нечто весомое в экономике, что бы в будущем было что экспроприировать, если конечно вы придерживаетесь той точки зрения, что для построения социализма нужно отменять рынок и переходить к общественной собственности. Наконец, появится рабочий класс, на который только и может согласно вашим теориям опираться левое движение. Особенно в грядущих социальных катаклизмах. Но эти сложные вопросы социального развития вне моих интересов, да и вне моего понимания, если уж быть откровенным.  

Он усмехнулся. 

– И что нам за это?  

Тут я довольно естественно изобразил легкое возмущение. 

– Вы социалист или даже коммунист, борец за социальную справедливость и интересы трудящихся хотите вполне в буржуазном духе что-то поиметь с акции, обеспечивающей народу работу, заработки и в итоге резкое повышение благосостояния? Я ожидал понимания и поддержки. Вы же не правительство? Вам же не наплевать на людей?  

Он засмеялся. 

– Мы живем в сугубо материальном мире, и деньги нам для нашей деятельности ох как нужны! Вы это понимаете? 

– Понимаю. Этот вопрос будет вынесен на обсуждение и, несомненно, решен, если только ваши требования будут лежать в разумных пределах. Можно ли считать, что протокол о намерениях подписан? 

– Все это подлежит обсуждению, но, думаю, в принципе мы согласимся. 

– Позвольте угостить вас этим чудесным вином. 

– Вино действительно чудесное, но цена! 

− Позвольте, самообразования ради, попытаться выяснить у вас, высоко эрудированного человека левых взглядов, несколько интересующих меня вопросов. Если вы располагаете временам, разумеется.  

– Кое-кто из сидящих в этом зале напишет в своих отчетах, что переговоры были, по всей видимости, длительными и трудными. 

– Вас это смущает?  

Он пренебрежительно пожал плечами.  

– Итак, если позволите. Иезуиты, как известно, утверждали, что цель оправдывает средства. Правда, они нигде этого не писали. Цивилизованные гуманитарии энергично протестуют. Маркс, как я знаю, тоже заявил что цель, для которой требуются неправые средства, не есть правая цель. Судя по действиям Ваших партизан, тут они, марксисты, с Марксом расходятся. 

– И Ленин тоже. Маркс был все же кабинетным ученым. При том он имел в виду стратегический масштаб. А практика повседневной борьбы с жестоким и абсолютно аморальным противником вынуждает отвечать адекватно. К тому же наши бойцы, в отличие от вас, Маркса столь детально не изучали. 

– С учетом распада СССР и наличия США, на что вы в стратегическом плане можете рассчитывать? 

− Это сложный вопрос. Социализм в СССР носил несколько специфический, вне-марксистский характер. Возможно, это его и погубило. В сущности, система, господствовавшая в России, была побеждена научно-технической революцией, которая выявила большую подвижность, а отсюда и жизнеспособность капитализма и, в частности, несколько неожиданную способность этого строя осуществлять прогрессивные социальные программы. Надеюсь, вы понимаете, о чем я? В нашем движении есть разные течения, − продолжал он. − То, которое возглавляю я, считает, что следует идти социал-демократическим путем. Но у нас на пути всяких реформ и преобразований стоит полудикая военщина, индейские племена. В общем, специфики хватает. До социализма, знаете ли, еще дорасти нужно. И это вполне по Марксу. 

– Другие течения полагают иначе? 

– О, да. Есть не мало таких, которые хотят все и сразу. Ссылаются на пример Кубы. Но Куба выжила только благодаря СССР, которого сейчас нет. Другие левые движения, особенно радикальные, сильно засорены маргиналами, и даже явно криминальными элементами. Они не только не проявляют терпимости к родственным течениям, но порой вообще демонстрируют, я бы сказал, неморальное отношение к жизни. На месте США я поддерживал бы именно нас. Правда, для этого мы должны кое с кем расстаться и изменить некоторые лозунги.  

Допив вино, он встал.  

– Я полагаю, что наше время истекло. Думаю, мы еще встретимся с вами. 

– Вы на машине? 

– Нет. Мне тут не далеко. 

– Разрешите подвезти вас? 

– Спасибо. Это могло бы быть неправильно истолковано. 

– Благодарю за содержательную беседу. Мы могли бы встретиться и просто потолковать о литературе, музыке. 

– Я с удовольствием, однако, поймите: статус кое к чему обязывает. 

Вместе с профессором поднялось и ушло еще четыре человека. Фил вопросительно глянул на меня. Я допил вино и направился к выходу. Заметил, что двое вскочили и вышли, опережая меня. Потом вышел Фил.  

В машине Фил заметил. 

– Я бы чувствовал себя куда спокойней, если бы мог выписать сюда пару своих парней. Как ты? 

– Сделай это.  

– И еще. Если можешь, подкинь деньжат. Я имею в виду чисто личные нужды. 

– О чем речь? Тысчонки хватит? Пока есть у меня – есть и у тебя. 

– Спасибо, Фред. Ты настоящий друг. Кстати, тысяча баксов здесь – это куча денег. Да, Боб просил передать, что вечером придет в гости. Часов в шесть. 

______ 

Ребятня, приехавшая из Штатов на каникулы, носилась по саду, когда ровно в шесть приехал Боб. По дороге к веранде, где Исабель с няней учили Пола ходить, Боб потолковал о чем-то с Филом. Широко улыбаясь, преподнес Исабель какие-то необыкновенные цветы. Поболтав минут десять на вполне нейтральные светские темы, увлек меня в кабинет. 

– Фред, двое моих парней будут у тебя дежурить. Ты уж позаботься о них. Через двенадцать часов их сменят. Для тебя и Фила я принес бронежилеты. 

– Что случилось? 

– Ты, Фред, погнал высокую волну. Кое-кто из леваков, которые никому не подчиняются, но ненавидят Штаты, могут доставить неприятности. Если Исабель сама или с детьми захочет куда-то поехать, то Фил сообщит мне, и я пришлю машину сопровождения. Ты побывал у предков своего Че и Мончиты? Это хороший ход, но для них, я имею в виду радикалов, мало что значит. В общем, заканчивай свои дела и уматывай домой. Дети, надеюсь, уедут на днях. 

Я молча переваривал сказанное. 

– Да, – добавил Боб, – просили передать, что ты теперь заместитель начальника латиноамериканского отдела компании. Тебе и зарплата идет и довольно приличные представительские. Не возражаешь? Это мне передали только что. Еще передали, что результаты переговоров с профессором одобрены. Тебе, возможно, придется еще разок с ним встретиться. 

– Мое назначение в данной обстановке не слишком разумный шаг. Не приведи бог, просочится в прессу. Ты скажи лучше, что делать с экстремистами? Может быть, тоже можно с кем-нибудь поговорить? 

– Можно, но толку не будет. Там все сами по себе и совершенно не управляемы. В очередном интервью прессе не забудь, что ты независимый филантроп. Не плохо бы при случае ругнуть иностранные компании, которые угнетают трудовой народ, и чьи грехи ты хоть как-то стараешься загладить. Кстати, ответственность за твою безопасность на меня возложила и компания, и Ленгли. Но это, конечно, между нами. 

– Послушай, мне не очень приятно слушать то, что ты говоришь. Я ведь действительно хочу сделать нечто полезное для людей! Я вовсе не хочу на этом заработать! Боб, пойми! Мне не нужно зарабатывать деньги! Может быть, Исабель отправить в Штаты вместе с детьми? 

– Думаю, что пока не нужно. Это может произвести нехорошее впечатление. А вот посетить эти два адреса было бы хорошо. 

– Кто это? 

– Престарелые родители двух погибших леваков. Тебе это не впервой. Им, действительно, помочь не мешало бы. Кроме Фила не бери с собой никого. 

– И все-таки, почему столько шума? 

− Политика, большие деньги. Ведь если это тебе удастся, то инвестиции только в первый период составят десятки миллионов. Кроме того, у других компаний появится интерес. Правительство тебя поддержит. С умеренными левыми ты уже почти договорился. Остались эти отморозки. Их не много, но они опасны. Вот статья. Она должна появиться завтра в центральной проправительственной газете. А вот эта – в левой газете твоего друга Гильямеса. Чтобы они вышли, нужна твоя виза. Прочти сейчас, а я посижу с Исабель.  

Статья в проправительственной газете была обширной и основательно аргументированной. Ничего возразить я не мог. «Левая» статья упирала в основном на меня лично. Прозрачно намекала на мои, якобы, дружеские связи с Аьфом. Врала насчет размеров моей благотворительности в Сан-Антонио. Впечатление было странное. Как будто газеты поменялись ролями в смысле партийной принадлежности. Кстати, пора перевести матушке Хуане очередной транш. Теперь, когда денег стало побольше, можно подумать о ремонте фасада и покупке кое-чего из утвари. Не следует забывать, что большая часть населения − глубоко верующие люди. Зашел Боб. 

. 

– Ну, как? 

– В общем, приемлемо, хотя трудно отличить, где здесь левые, а где правые. 

– Статью в католическом вестнике я не принес. Там − сплошные дифирамбы. 

– В общем, трогательное единодушие нации. 

– Н да. Стоило не дешево. И еще один вопрос. Ты «зацепил» епископа. У него старые нелады и с левыми, и с правыми, которые считают его недостаточно гибким. Общее мнение, что старику пора на покой. Но тебе он не простит. С газетой он просто еще не успел сработать, но впредь от него можно ждать всяких неприятностей. 

Мне вдруг пришла в голову мысль, что о своей беседе с Гильямесом я еще никому ничего не говорил, но она уже одобрена, и даже епископ откуда-то знает о переданной мной копии его письма. Н-да. Не зря Боб усадил меня именно за тот столик. Спрашивать бессмысленно. Таковы тут правила игры. Но мог бы хоть предупредить! 

– Надеюсь, ты понимаешь, что я спасал себя и Исабель от очень серьезных обвинений. При случае так и доложи.  

Он не ответил. 

Я долго думал, что говорить Исабель. С одной стороны, не хотелось ее волновать. С другой – надо, все же, кое-что ей сказать, чтобы была осторожней. 

Утром поехал по соответствующим адресам. В обоих случаях нищета вопиющая. Где же друзья, товарищи по борьбе? Дал денег. Устроил в больницу. В каждом доме заставал «племянника». Изругал их за отсутствие поддержки пожилых людей. Произносил какие-то фразы о героях, отдавших жизнь за счастье своего народа и т.д. У «племянников», очевидно, были диктофоны. Мои слова в левой прессе были переданы почти без искажений. Интересно отметить, что правая печать политический аспект моих высказываний просто «не заметила». 

Боб, который, кажется, знал все, что я скажу еще до того, как я рот открывал, все одобрил. Сообщил о поддержке проекта армией. Это было важно, потому что без участия армии в этой стране ничего не делалось. Но удивляться их поддержке не стоило, поскольку почти все вооружение армия продолжала получать из Штатов. 

Вечером мы пошли с Исабель на концерт. Появилась куча родственников и знакомых, которые в ней, ну просто души не чаяли. Сволочи. Где они были, когда девочке, действительно, нужно было помочь. А теперь сплошь улыбки и приглашения. Видимо Боб посчитал наш выход в свет целесообразным. Его люди прикрывали нас весьма плотно. На улице к ним присоединился Фил со своими парнями. Впрочем, Исабель этого всего не замечала. Она просто купалась в слащавом море фальшивых улыбок и своей внезапной значимости. Да сколько ей было лет?! 

Дома нас ждало телевидение. Приехала Люсия. Меня снимали с моими цветными приемышами, к которыми я искренне был привязан. Че в обнимку с Исабель, на руках которой Пол. Старшие сзади, а у ног − Лусия . Это должно было, по мнению режиссера, «разить наповал». 

Поговорить с женой у меня не получалось, но она меня опередила. Первое, что я услышал, когда мы остались одни, было: 

– Фред, я бы хотела жить здесь, а не в Нью Йорке. 

Удивило не только то, что она сказала, но и эмоциональный накал. Чувствовалась какая-то заинтересованность. Отчасти это можно было понять. Кто она в Нью-Йорке? Здесь же совсем другое дело. Но неужели она не понимает, насколько все это малозначимо по большому счету. Мелко. Другие причины что-то не просматривались. 

– Исабель, дорогая, я как раз хотел с тобой поговорить на эту тему. Мои интересы лишь временно здесь. С точки зрения научной – это захолустье. Тут мне просто нечем заняться. Бизнес меня не привлекает. Но главное не в этом. Тут опасно. Опасно в самом серьезном смысле этого слова. Ты ведь знаешь, что некоторые группы обвиняют нас в гибели Альфа. И не просто обвиняют, но собираются отомстить. Мы с тобой, наши дети под ударом. Ведь, сама того не ведая, ты действительно причастна к его гибели. Нам не только не стоит здесь поселиться, но следует поскорей уехать отсюда. 

Она недоверчиво смотрела на меня. 

– По-моему, ты сильно преувеличиваешь. 

– Было бы очень жаль, если бы моя правота стала тебе очевидна ценой какого-нибудь несчастья.  

В это время один из парней Боба доложил, что мне звонил некий сеньор Алонсо и настоятельно просил с ним связаться. Тут же звоню Бобу. 

– Фред, это второе лицо в руководстве правых. Они связаны с местным крупным капиталом и военными. Симпатии этих кругов естественны. Надеюсь, ты сумеешь объяснить, что их поддержка на этот раз не должна быть уж столь явной. Впрочем, мистер Алонсо очень серьезный и мыслящий политик и, несомненно, понимает все это и без подсказки. Он, пожалуй, главный идеолог правых. Весьма образованный человек. 

– И мне обязательно нужно с ним встретиться? 

– Желательно, но без огласки. Просто посети музей живописи и скульптуры, которым он заведует.  

Встреча произошла в одной из задних комнат музея. Элегантный, с седой бородкой и платиновой шевелюрой. В прекрасно сидящем костюме. Начал без околичностей. 

– Наверное, излишне убеждать вас, что мы ваши естественные союзники. − В ответ оставалось только мило улыбаться. – Надеюсь, своеобразие ситуации вам понятно? 

– Разумеется. Речь идет о том, как вам помочь. Гласно в данном случае выступать вряд ли целесообразно, но уверяю вас, что мы употребим все свое влияние в правительстве и среди предпринимателей. Я полагаю, что мир вступает, или уже вступил в новый этап своего развития. Развитие нашей страны полностью зависит от инвестиций. Мощь национального капитала недостаточна, чтобы обеспечить нужные темпы и выдержать конкуренцию. Мы остро нуждаемся в инвестициях развитых стран, в новейшей технологии, в обучении кадров. Главная опасность, по крайней мере, у нас, это люмпенизированные слои населения, маргиналы разных оттенков – главная опора левых экстремистов. С профессором Гильямесом в принципе мы могли бы договориться. За ним значительная часть интеллигенции и квалифицированных рабочих. Их интересы необходимо учитывать в большей мере, но с неуправляемыми экстремистами, живущими идеями начала века, договориться невозможно. В данной ситуации было бы не плохо, если бы они совершили какой-нибудь очередной идиотский террористический акт. Это они умеют, и это могло бы привести их к еще большей изоляции. Мы не должны позволить этим чертовым антиглобалистам помешать развитию нашей страны.  

Помолчали. У меня в голове начали копошиться разные мысли по поводу сказанного. Я кое-что мог бы возразить относительно его проглобализма. Но это было бы неуместно. Однако, гораздо больше меня заинтересовало и насторожило упоминание о желательности очередного теракта. Это уже не риторика. Наверное, нечто подобное планировалось. Но профессор перешел на другую тему, и требовалось внимания. 

– Видел вас на концерте с очаровательной Исабель. Когда улягутся страсти, буду рад принять вас у себя дома. Ведь вашу жену я знаю с детства! Какое счастье, что вы нашли друг друга! А как вам понравился концерт? У нас не плохие музыканты. Соната в классическом стиле Шнитке прозвучала великолепно. 

– Я, знаете, консервативен в своих музыкальных пристрастиях. Современную музыку воспринимаю как нечто неизбежное и даже иногда интересное, но эстетического наслаждения не испытываю. Готов отдать все изыски авангарда за сороковую симфонию Моцарта или Мендельсоновский скрипичный концерт. А как вы? 

– Более полного совпадения взглядов трудно себе и представить. Видимо, мы с вами консервативны, но уж что есть! − Профессор засмеялся. – А как вы относитесь к нашим левым? 

– Думаю, что это отнюдь не привнесенные искусственные образования, как порой выражается ваша печать. С ними порой приходиться бороться, но следует и понимать неизбежность, объективную неотвратимость такого явления. Конечно, в этом движении много психически неуравновешенных людей и просто криминальных элементов, но суть не в них. Там достаточно людей вполне нормальных, отражающих чаяния и устремления бедных слоев населения, обездоленных. Мне кажется, что наступает время, когда богатым странам следует во всемирном масштабе проделать то, что большинство из них уже сделало внутри своих стран. Надо обеспечить все народы мира тем минимумом материальных благ, которые заблокируют революционные выступления. Вчера еще это было невозможно, но сегодня к решению этой задачи следует приступать. 

– В принципе вы, вероятно, правы, но практически такое решение во многих странах – вряд ли возможно. Мы не только ужасающе бедны, но и полудики. Как справа, так и слева. Вместо того чтобы откупаться, у нас порой предпочитают отстреливаться. Идеалистически настроенная молодежь, подстрекаемая своими руководителями, пытается решить сложнейшие проблемы развития с помощью оружия. И порой, при всем уважении к либеральным ценностям, их приходится уничтожать, опираясь для этого на весьма далекую от идеалов либерализма военщину. Как видите, я достаточно откровенен с вами. 

– Что ж, может быть и вы правы. Конструктивно рациональных идей у нынешних левых, по-моему, нет. Это верно. Остается содействовать экономическому развитию в струе глобализации, и удерживать военных от особо людоедских действий. 

Он встал и пожал мне руку. 

– Если бы все представители правящей элиты разделяли наши с вами убеждения! Но я верю, что со временем это произойдет. Если считаться с современными реалиями, то другого пути развития страны просто нет. 

Дома я застал бригаду рабочих, возившихся под наблюдением Фила с входными воротами. Не задавая лишних вопросов, прошел к себе в кабинет и засел за отчет дирекции компании. 

Исабель приехала уже под вечер. Визиты, визиты. Она просто купалась в своем благополучии. В своей вдруг возросшей значимости. Она по-прежнему была очаровательна, но в этой увлеченности мишурой и пустословием было для меня что-то неприятное. Союз американского обывателя и латиноамериканской аристократки начал давать сбои. 

Зайдя через некоторое время ко мне в кабинет, она с некоторым смущением сказала. 

– Фред, я сегодня растратила на благотворительность целых три тысячи долларов. Ничего? 

– Если, действительно, на благотворительность, то ничего. Даже хорошо. Беда в том, что под видом благотворительности тут просто обирают людей, а потом выставляют их же в смешном свете. Мы сегодня этого себе позволить не можем. Пожалуйста, впредь, прежде чем дать деньги, советуйся с Бобом или со мной. 

– Кажется, мне следует несколько ограничить свою светскую жизнь. 

– Пожалуй. Мне трудно понять, что ты в этом находишь? Хотя именно сегодня – это полезно для дела. Впрочем, надеюсь, мы скоро покончим со всеми делами и уедем в Штаты. Здесь становится опасно.  

На ее лице я прочел явное неудовольствие. 

– Почему левые против наших инвестиций? 

– Они ненавидят Штаты, и у них, на мой взгляд, на то есть серьезные основания. Но конкретно в нашем вопросе они не правы. Другого пути развития страны на сегодняшний день не существует. Профессор Гильямос это понимает, а вот крайне левые думают иначе. И поступают соответственно. 

– Но почему? Мы-то, что сделали плохого? 

– Я уже объяснял тебе. Мы в их глазах как бы олицетворяем транснациональные корпорации, этот пресловутый глобализм, против которого они борются. И еще эта история с Альфом. Хочешь, поговори с Бобом. Он тебе объяснит в деталях.  

Она нервно заходила по комнате. Видимо, отъезд в ближайшее время совершенно не входил в ее планы. Зашел Фил. 

– Может быть, Исабель с детьми переночует сегодня в посольстве? 

– А что говорит Боб? 

– Именно это он и предлагает. 

– Ты слышала? 

– Да. 

– Возможно, сегодня ночью они предпримут покушение.  

Фил уселся в кресло перед моим столом. 

– Милая, иди, собери детей, прихвати няню, и уезжайте. 

– Неужели это серьезно? 

– В этих вопросах Боб шутить не станет. 

Минут через тридцать подъехала машина, развозящая пиццу. Ворота были «случайно» открыты. Четверо парней с большими сумками проскользнули в дом. Спустя несколько минут машина уехала, увозя Исабель с детьми. Через некоторое время нам позвонили из посольства, что доехали они благополучно. 

Один из парней Фила долбил асфальт футах в десяти от ворот. Когда совсем стемнело, в большинстве комнат включили свет, а в столовой даже музыку. 

До полуночи ничего не произошло. Один из парней Боба роздал всем тонизирующий шоколад. Мы с Филом одели бронежилеты. Все это изрядно будоражило, но до двух часов – ничего. Я уже начал думать, что на этот раз пронесло. Свет почти везде выключили. Фил разбирался с гранатометом. Я бездумно глядел в ночную темень. 

Рев мощного двигателя раздался где-то часа в три. Фил схватил пульт дистанционного управления и бросился к окну. Я с винтовкой стал у другого окна. Рев стремительно нарастал. Через несколько секунд раздался сильный удар, и ворота распахнулись. Но грузовик успел проехать совсем немного, как слева из под колес взметнулось пламя, и раздался сильный взрыв. Какие-то куски и обломки взметнулись вверх. Со звоном посыпались стекла. Вспыхнуло сразу два прожектора, и при их свете я увидел, как несколько человек побежали к горящим обломкам. Фил схватил автомат, и мы кинулись к окнам противоположной стороны дома. В ночной прицел было видно, как из-за забора перебросили довольно увесистую сумку. Потом с автоматом в руке спрыгнул человек. Я прицелился и выстрелил. Его отбросило к забору. Фил что-то сказал по рации, и я увидел человека, бегущего к забору от дома. Добежав, он наклонился над сумкой и начал что-то с ней проделывать. Потом с трудом перебросил ее обратно. Дальше понять что-либо было уже трудно. Человек полез на забор, перегнувшись, что-то, видимо, сказал, но раздался выстрел, и он спрыгнул обратно. Постояв несколько секунд, спокойно зашагал к дому. Послышались сирены полицейских машин. Почти одновременно с полицией прибыло телевидение. Торопливо устанавливали юпитеры. Чувствовалось, что все было заранее продумано. Я подошел к брезенту, на котором лежало несколько тел. Из сада принесли еще одного нападавшего. По-видимому, того, которого я подстрелил. Некоторые тела были обезображены взрывом. Большинство лиц не повреждено. Передо мной лежали тела молодых людей. Никакой радости победы я не испытывал. Подняв голову, увидел рядом Боба и Фила. Они тоже рассматривали убитых.  

– Молодежь. Наивные идеалисты. Пожалуй, лучшие люди в этой стране. Отдали жизни за счастье своего народа. – 

Такого я от Боба никак не ожидал. 

– Но что бы они сделали с нами, попадись мы им в руки. И тоже за счастье своего народа.  

Фил отвернулся. 

– Фил, а что бы ты делал на их месте? 

– Я очень не хотел бы быть на их месте. 

Подогнали машину и начали грузить на нее тела нападавших. 

– Как-то скверно это получается. 

– А история с точки зрения идеалов добра и справедливости, штука прескверная. Даже не понятно, есть ли в ней прогресс. Я имею в виду не прогресс техники, разумеется, а нравственности, человечности.  

Чувствовалось, что и у Боба на душе безрадостно. 

– Да, прогресс, несомненно, измеряется еще и уровнем социальной справедливости 

– Вот за него, по их убеждению, они и отдали свои жизни, хотя следовало бы еще разобраться, что это такое. 

– А за что они погибли в действительности? 

– Не моего это ума дело. Конкретно они погибли из-за предательства. Их предали. За деньги. Но ты ведь не об этом спрашиваешь? 

– Ты испытываешь какие-то угрызения совести? 

− Я чувствовал бы себя неизмеримо хуже, если бы допустил, что бы они убили тебя, Исабель, детей. А ведь именно это они хотели сделать! Не из людоедских побуждений. А во имя справедливости, разумеется. Так что деваться мне, как видишь, было некуда. Что же до проблемы в широком аспекте, то прогрессу частенько служат далеко не светлые личности, исповедующие светлые идеалы. Из университетского курса философии я запомнил высказывание Гегеля о том, что история движется чаще всего своей темной стороной. Порой, просто негодяями. Вне их воли и сознания, разумеется. Соответственно и светлые личности, порой, прогрессу противостоят. Вот такая, наполненная идеалами молодежь – весьма взрывоопасный материал, легко управляемая негодяями или, якобы, светлыми идеями, например, по радикальному переустройству мира. Она есть всегда. Ведь известно, что всякая сложная проблема имеет, как правило, простое, понятное и неправильное решение. Вот они – жертвы такого решения. Но не все так просто. Бывает, что ошибки просто неизбежны. Более того, необходимы. Но тогда они уже и не ошибки! Вспомни Советскую Россию! Какой был по началу энтузиазм! Ведь к ним устремилось все светлое, прогрессивное. А что оказалось в конечном счете? Ох, сложно все это. Каждый раз, когда я задумываюсь над проблемами такого уровня, прихожу к одному и тому же выводу: лучше об этом не думать. Слишком сложно для моих мозгов. Фред, займись-ка лучше телевидением.  

Боб, цитирующий Гегеля! С ума можно сойти. Занялся телевидением. 

На следующий день газеты всех направлений вышли с кричащими заголовками. По телевизору крутили сюжет с жуткими кадрами. Интервью со мной занимало изрядно времени. Тон у газет и комментариев был возмущенный. 

В четыре часа пополудни меня, не успевшего отоспаться, разбудила Исабель. В телефонной трубке голос Боба. 

– Час назад в церкви Санта Мигелито очередью из автомата смертельно ранен архиепископ, Его преосвященство монсеньор Куарте. Несколько минут назад он скончался в центральном военном госпитале. Ответственность взяли на себя боевики из «Народного фронта сопротивления». От имени социалистической партии с заявлением выступил профессор Гильямес, который самым решительным образом отмежевался от действий «безответственных элементов» и призывал правоохранительные органы обеспечить в стране правопорядок. 

Сильный взрыв раздался ночью. Утром по телевидению передали, что во время чрезвычайного заседания руководящего комитета левых радикалов взорвалась бомба. Все члены комитета погибли. По данным министерства внутренних дел, взрыв произошел в подвале дома, где экстремисты изготовляли свои адские машины. Когда я спросил у Боба, не моя ли сумка рванула, он слегка замешкался, но потом громко засмеялся.  

− Что ж, как говорится, не рой другому яму. − И, переводя разговор в другую плоскость, добавил:  

− Чем скорее ты отправишь свою жену в Штаты, тем будет лучше.  

Тогда я над его словами особо не задумался. 

Вечером с визитом пожаловали Лопес и профессор. Выражали поддержку и сочувствие моим начинаниям и в связи с покушением. 

На следующий день прибыл заведующий отделом компании, и еще через пару дней я имел честь присутствовать при подписании с правительством договора о намерениях. Мое дальнейшее участие в операции можно было сворачивать. У правления компании, правда, появилась небольшая проблема. Старые шахты оказались купленными неким местным дельцом. Эту акцию я предпринял в самом начале. До того шахты принадлежали муниципалитету Сан-Антонио. Конечно, я рисковал, но, в конечном счете, выиграл. Откровенно говоря, операция была незаконной, но особо заламывать цену при продаже шахт компании я не стал, а моя школа получила новое помещение и увеличила количество учащихся вдвое. Может быть, именно поэтому никаких мер против меня не предприняли. Исполнительный директор имел со мной беседу, в которой этот вопрос даже не затрагивался. В результате я подал в отставку, а в знак признательности, вместо оговоренных десяти, мне было разрешено инвестировать пятнадцать миллионов, и я стал владельцем пакета привилегированных акций на эту сумму. Таким образом, мне удалось удачно поместить свободные деньги. И хотя прибыль не ожидалась ранее года-полутора, но, разумеется, не банковские 3,5%. 

Все эти дни у меня не выходили из головы слова Боба насчет Исабель и моей семейной жизни. Страсти вокруг нас несколько улеглись, но даже то, что у них тут считалось нормальной жизнью, держало меня в состоянии непрерывного напряжения. Мои старшие уже давно уехали в Штаты. Пора было убираться и нам с Полом и Исабель. Когда я сказал об этом, Исабель не могла скрыть неудовольствия. И это после всех событий! Что ж, значит, серьезного разговора не избежать. Бррр. 

Я попросил Боба выдать мне более полную информацию, что должно было укрепить мои позиции в домашней разборке. Информация с точки зрения обличающих фактов оказалась, однако, весьма куцой, но в то же время и убедительно тревожной. 

Вечером мы должны были поехать в гости к кому-то из ее родни. Мне ужасно не хотелось, но Боб намекнул, что там я имею шанс познакомиться с предметом увлечения моей жены. Обычно она ездила одна, а я под различными предлогами увиливал. Мое согласие на этот раз сопровождать жену вызвало у нее даже некоторую растерянность. Определить соперника Боб, смеясь, предоставил мне самому. И действительно – задача оказалась не такой уж сложной. Копаться во всем этом, устраивать слежку и прочее, мне очень не хотелось, и я, что называется, взял быка за рога 

Пригласил его покурить на балкон и после второй затяжки в упор спросил. 

– После нашего с Исабель развода вы собираетесь на ней жениться? 

Должен признать, что парень был и впрямь красавчик. В испанском стиле. Знатен, но беден. Служил в какой-то конторе, но элегантен и строен, как с рекламной картинки. Краткость знакомства не давала мне возможности делать серьезные умозаключения о его внутреннем мире. Мне он представлялся весьма убогим. Впрочем, нужно сделать скидку на мою не беспристрастность. Почти одного со мной роста. Черные усики. Великолепная прическа. Прекрасно держится в обществе. Мой, как бы вскользь заданный вопрос, и моя насмешливость, видимо, несколько ошарашили его. По-видимому, он лихорадочно перелистывал страницы своей памяти, решая, что же мне известно. Добивая его, я сказал. 

– В таком городе как наш и при моих связях,  

разумеется, каждый ваш шаг становится мне известен, даже если я этого не очень-то и хочу. Конечно, учитывая обстоятельства, я не мог позволить всплыть хоть какой-линегативной информации на альковные темы. 

Теперь совсем другое дело! Поверьте, у меня нет никакого желания последовать советам некоторых моих друзей и как-то наказать вас в духе местных обычаев. Это специфически ваши методы решения подобных проблем. Мы в Штатах более терпимы и, смею надеяться, более цивилизованны. − Он побелел. – Если ваши намерения серьезны, то я могу подарить вам Исабель. Если же она вам не очень-то нужна, то лучше бы вам исчезнуть на некоторое время. Скажем, до нашего скорого отъезда. А дома мы с ней разрешим эту проблему. Подумайте и позвоните мне. Даю вам сутки на размышление. 

Видимо, побоище, учиненное нами при неудачном штурме дома леваками, создали мне определенную репутацию. Он исчез прямо с вечера и не появлялся до нашего отъезда. Несмотря на некоторую нервозность, Исабель со мной на эту тему не разговаривала. Но что-то разрушилось между нами. 

Похоже, что ничего серьезного между моей женой и этим красавчиком и не было, но я испытал нечто вроде потрясения. Мне казалось, что мы с Исабель предельно близки, и что никакой адюльтер с чьей либо стороны просто невозможен. В общем, то, что кажется миллионам обманутым мужьям. С другой стороны, у меня ничего не было, кроме утверждений Боба, да и то брошенных вскользь. Но к словам Боба в любой тональности я привык относиться очень серьезно, то есть с полным доверием. Оставалось либо предпринять основательное расследование и, как говориться, испить чашу до дна. Либо пассивно ожидать дальнейшего хода событий. Я выбрал последнее. Из трусости, наверное. В конце концов, ничего такого не произошло. Естественное чувство любви столь же естественно притупляется со временем. На языке науки любовь – это ослепляющая доминанта субъективного восприятия. В своем апогее она очень редко пребывает долго. Не даром все сказки и предания о великой любви останавливаются на стадии брака, потому что дальше идет спад ослепления, прозрение. И это неизбежно и по психическим, и по физиологическим причинам. Тривиальные истины. Людей держат вместе уже не только затухающие, но все же чувства, но и то общее, что порождает семья, дети, общие проблемы. У богатых трудностей может быть меньше, поэтому силы центростремительные, сближающие, как правило, слабее. Но даже если все в семье хорошо, то и в наилучшем варианте и для мужчин, и для женщин естественно стремление к новизне впечатлений. В области сексуальных отношений особенно. Эмоциональная тонкость восприятия душевной организации этому только способствует. Обыденная мораль противится, но она противится естественному. Меня, как я понимаю, трудно обвинить в упрощенности душевного мира, бытовом однообразии, сексуальном примитивизме, наконец, но все равно, все приедается. Не обязательно люди расстаются, но сторонние увлечения за долгую жизнь практически неизбежны. Куда тут денешься? Старайся оставаться интересным. Старайся…. В своих основных пунктах мораль против измен, но в многочисленных комментариях вполне это допускает. 

Вот так я «умничал», подводя оправдывающую Исабель базу. Кстати, а как быть со счастливыми исключениями? Они, ведь, тоже, хоть и редкая, но реальность! Но рассуждать мне поднадоело. Тем более что зашли попрощаться Диас с Анитой. С годами внешняя противоестественность этого брака все усиливалась. Было очень похоже на то, что почтенный дедушка привел в гости свою внучку. Но копаться еще и в чужих семейных отношениях у меня уже не было никакого желания. 

В какой-то момент мы остались с Анитой наедине. Насколько мне было известно (понятно от кого), она была связана как-то с левыми радикалами. Не идейно, разумеется, но через постель. Поэтому я не очень удивился, когда она шепотом сказала мне.  

− Есть мнение, что в гибели Альфа виновата и Исабель. Уезжайте, бога ради, поскорей. 

– Хорошо бы ты рассказала это моей жене. У меня ощущение, что мои объяснения на этот счет она воспринимает недостаточно серьезно. Хотя, казалось бы, подтверждений, и довольно весомых, более чем достаточно. 

С профессором мы обсуждали планы на будущее. Я понимал, что отныне пребывание в этой стране, а тем более работа, будет сопряжена для меня с немалым риском. Обсудили и другие проекты. Под конец он сказал: 

– В этой борьбе, которую вы вели, я был целиком на вашей стороне. В моем представлении вы действовали вполне в конфуцианском духе. Помните? «Если хочешь накормить человека, дай ему рыбу. Но если хочешь, что бы он всегда был сыт, дай ему удочку». Я бы посмел дополнить: «И научи его пользоваться ею». Именно это вы делали. 

Не попытка дополнить Конфуция ввергла меня в смущение. Я испытывал чувство неловкости в связи с тем, что кроме этих целей я еще и заработал на всей этой операции. Содействовал укоренению в стране отнюдь не благотворительной транснациональной компании. Содействовал выкачиванию из страны ресурсов. Мне казалось, что в данной ситуации иначе поступить было нельзя, но существовали и другие точки зрения. Прямо противоположные. Я был убежден, что не заработай я на этом деле ничего, все равно добивался бы того же. Надеюсь, что так. А, в общем, сложно все это. 

Глава 4. 

– Фред, гони сорок два доллара. Как видишь, мы позорно проиграли.  

Джек бросил карты и потянулся на стуле. 

– Хе, хе! – сказал Нэд. – Они, кажется, не умеют проигрывать. Фред, вы вроде провернули на юге весьма успешную операцию! Сколько детишек вы теперь кормите? 

– Если все пойдет, как задумано, будем кормить целый городок. 

– Компания, которой заправляет Джек, не очень склонна к благотворительности. 

– Нэд, я не заправляю компанией. 

– Хе, хе! Кому ты это говоришь? 

– Все происшедшее вполне в русле естественного хода вещей. 

– Ты думаешь, что вся эта глобализация естественна? 

– Нэд, неужели вы думаете иначе? Все идет самым естественным путем. 

– Куда идет? Естественная в 

Ее обступили со всех сторон. Она же, не обращая на это никакого внимания, продолжала лежать на гранитном полу торгового центра, как раз напротив парафинового катка; на груди, с вывернутыми руками, и повернутой вправо головой. При падении короткое синее платье задралось, и находились такие, которые украдкой пялились на ее оголенные бедра, не смущаясь факта смерти.  

Она упала с третьего этажа. Кто-то видел, как девушка в синем платье долго стояла и смотрела вниз, а потом, спустя время, — крики, и вот она уже внизу. 

Толпа перешептывалась, обсуждая, что могло послужить причиной этого поступка. 

И, будто среагировав на этот вопрос, и желая на него ответить, немыслимая сила охватила мертвое тело и задвигала им: захрустели шейные позвонки, голова стала еще больше выворачиваться, обводя немым взглядом окружающих. С левой щеки вязкими каплями тянулась кровь. Наконец, голова остановилась, но пришла в движение нижняя челюсть. Она щелкнула став на место, затем зашевелилась, раскрывая губы. Послышался голос, поначалу хриплый, слабый, но набирающий силу. И вот были уже различимы слова: 

— Неужели для смерти нужны причины? 

Передние ряды зашумели, и кто-то даже попытался бежать, но не смог из-за плотно стоящих позади людей. 

Рот девушки, с остатками нежно-розовой губной помады продолжал двигаться: 

— Поймите, никаких причин. Вернее, одна единственная: усталость. Сегодня день так сложился. Все печали, невзгоды, затаенные в глубинах души, невообразимым образом закопошились, и все разом слились в одно большое черное пятно. От мучительного дискомфорта, не зная, куда себя деть, я перелезла за перила и невольно отпустила руки. Утром даже и не думала об этом! Гуляли с подругами. Кафе, шопинг. Я прикупила маечку, шла подыскать себе еще и сандалии. И тут нахлынуло… 

Она хотела сказать еще что-то, но голос пропал, хотя губы еще продолжали шевелиться. Затем, нижняя челюсть перекосилась и все лицо замерло. 

Спустя минут десять, за толпой послышалось «Расступитесь», и в образовавшейся бреши появился, сопровождаемый двумя санитарами, врач. При виде мертвой девушки она дрогнула, но тут же, натянув напряженную гримасу, быстро прошла, наклонилась, пощупав пульс на рельефной, похожей на перекрученное полотенце шее, и махнув рукой санитарам вышла. Два худощавых молодца в пожелтевших медицинских халатах тоже скрылись, но почти тут же вернулись с носилками. Брезгливо кривясь, натужно переложили девушку, и, переступая полиэтиленовый пакет, лежащий тут же, побрели к выходу. 

Все стихло. Но когда толпа разрядилась до отдельно бредущих людей, откуда-то послышался глухой крик.