|
|
Снова пишу стихострочие.
Вспомнилась правдоистория...
Как-то в одно поздноночие
Шла я домой темнодворием.
Вдруг позади – шагозвучие!
Ой! Сексуальноманьячие!
Бью по его сильноручию
Яростным сжатокулачием...
Не помогло самбознание
И не спасло быстробежие – В старом заброшенноздании
Сорвано нижнеодежие...
...Горькое горлокомочие…
Дать бы ему в промежглазие!
Он убежал в черноночие,
Не повторив ещёразия...
* * *
Осенний шумный карнавал –
Души спасение,
Дождем косым заштриховал
Мои сомнения.
Развеял летнюю печаль
Пейзажем сказочным.
Сентябрь приготовил чай
С вареньем яблочным.
Помог простить ненужность дней –
Июля промахи.
Горячих подарил коней –
Багрянца сполохи.
Забыта горечь летних слов.
Мирясь с потерями,
Прожить смогу судьбе назло
В осеннем тереме.
В сонном шелесте старого вяза
И ажурных ветвях толстых лип
Оживают далёкие фразы,
Проступает из прошлого лик.
Вечереет. Закатные краски
Обагрили заброшенный сад.
Просят ветви, как нищие ласки,
Но лелеет их только закат
Да беспечно летающий ветер
Гладит кудри высоких вершин,
Словно добрый отец их приветит
И как детям шуметь разрешит.
И весною, забывшись в трезвоне,
Заглянув в голубой водоем,
Старый дуб в обновлённой короне
Себя видит красавцем-царём.
… бесплотное обнять и лаской
неосязаемой ласкать,
на зуб ловить в сердечной тряске
слова, но только лишь ТОСКА
словарь отчаянья... Умыться,
её лицо разбив в воде,
дав отраженью раздробиться
на тысячи НЕЛЬЗЯ, НИГДЕ,
жить целый день в надежде выжить,
миг встречи в пустоте ловя,
и, наконец, губами выжечь,
ей на груди ЛЮБЛЮ ТЕБЯ
и, вновь вернуться к дням без цели,
воспоминанья обнимать,
жизнь отдавая за бесценок
калейдоскопу доминант,
где каждый нерв натянут, взвинчен,
где горечь – нежности цена.
Вот жизнь моя, та, что я нынче
веду,
или она меня...
Мне нынче снова снился снег,
Слетались льдинки на ладони,
И лунный парус в тишине
Плыл в небе — белый и студёный,
К далеким звездным берегам
С одним ему знакомым ветром
Навстречу людям и Богам...
Растаял сон, как снег, с рассветом.
Я- колдун. Я умею читать в твоем сердце на огромном расстоянии. Твое сердце – это книга с неразрезанными еще листами, в переплете, тонком, как зеленая кожица яблока. Я – колдун. Я знаю, что древняя безымянная печаль сверкающим инеем окутала твою душу. Когда ты бродишь по пустынным улицам полуночного города, мои посланники – северные эльфы зажигают на деревьях свои ледяные фонарики, а когда ты подолгу сидишь в маленьком синем кафе, мой друг – черный кот играет для тебя на саксофоне, а хитрый лисенок Ли незаметно набивает карманы твоего плаща шоколадными конфетами. Иногда, когда тебе особенно тревожно, я проплываю за твоим окном на огромном воздушном шаре и ты чувствуешь, как внезапно открывается твое сердце и горячие слезы бегут по щекам. Плачь, милая моя незнакомка, плачь! У тебя все впереди, любимая моя, все будет хорошо, ведь я – колдун, могущественный, как и все колдуны-одиночки. Мой черный волшебный плащ прострочен серебряными нитями дождя, я стою под твоим окном, мокрый и несчастный, а имя мое Вельзевул Водохлеб. Каждое утро, сидя в кафе, я смотрю, как ты выходишь из дома, легкая и стройная, ты улыбаешься мне, смущенно и растерянно, словно что-то припоминая, а мой друг лисенок Ли вертится под ногами, стараясь, чтобы ты не увидела мои рваные ботинки. Глупый, в ботинках ли дело, если сердце разорвано в клочья?
Там, где кактусы и рыбы,
где песок и синий лед,
где волнующим изгибом
в звездном небе дремлет кот,
где в серебряном тумане
золотые корабли
заслоняют парусами
разноцветный диск Земли,
где танцуют саламандры
у погасшего пруда,
где беседки и веранды
множит глупая вода,
где веселые кобольды
в глубине сибирских руд
извлекают из породы
Сириуса изумруд,
где часы и пирамиды,
где огонь и белый снег,
где в руинах Атлантиды
заплутал нечеловек,
где в своем подземном царстве
гномы строят звездолет –
в тридесятом государстве
моя музыка живет…
Лес манит осенней сказкой,
колдовской, одев убор.
В Берендеевом пространстве,
слышу листьев разговор.
Растворюсь в щемящей грусти.
Упаду – крестом – в листву.
Осень мне грехи отпустит,
за пропащую весну.
Надо мной шатёр раскинут,
из мозаики ветвей,
сини неба, бронзы, меди,
струнных, солнечных лучей.
Прикоснусь к волшебным струнам,
в позолоченной тиши.
И печаль прольётся песней,
в этой храмовой глуши.
И сольются в грустной песне,
осень – небо и душа.
О тебе мне листья шепчут,
растревожено шурша.
Лепите снег, кидайте в небо-
снежки вернутся звёздной пылью,
Грустите по вчерашней дружбе
и радуйтесь врагов бессилью,
постройте дом, разрушьте стену,
зажгите день и сдуйте пену,
тоните вверх, волну гоните,
не поддавайтесь жизни плену,
узор запутанной интриги
узлом лукавства закрепите
и отпечатайтесь на стену
хоть фас, хоть профиль, но-
в зените!
МОИ ПЕРВЫЕ В ЖИЗНИ СТИХИ,
НАПИСАННЫЕ И ПРЕПОДНЕСЁННЫЕ КАТЬКЕ
(ПЕРВОЕ ПОДРАЖАНИЕ РОНСАРУ)
Я – не Ронсар и не Шекспир,
И не Кеведо, и не Данте...
Не мне к бессмертным лезть на пир:
Бог обделил меня талантом.
Но, если сердцу твоему
Сие послание наскучит,
Пусть самолюбью моему
Щитом ирония послужит.
А коль иссякнет – не взыщи:
То прямота моя пробила
В щите том брешь... И не сочти
Её за дерзость.
Вот что было:
Я ждал тебя. И ты пришла,
Сказала: «Ох, как я устала!
Поздравь: «Гражданский иск» сдала!
Лезть будешь после! Для начала
Дай пожевать, не то свалюсь.
А там посмотрим». Я поставил
Картошку на огонь. «Боюсь,
Сегодня отступлю от правил...», –
Рекла ты. Я застыл: «Не по...» –
«Да понимать пока не надо.
Налей, чтобы обмыть, а то
Вновь испугаюсь, как когда-то».
Поели. Чокнулись: «За нас!»
Одной, конечно, было мало,
Разлили тут же ещё раз,
Потом по третьей... «Я устала, –
Ты повторила, глядя вдаль
Чуть затуманившимся взором, –
Но, знаешь, было бы мне жаль
Заночевать сегодня дома.
Короче, дай-ка телефон:
Скажу, что ты – моя подруга.
Ты оскорблён или польщён?
Нельзя соображать так туго!»
Я впрямь соображал с трудом,
Боясь поверить в то, что слышу:
«И пили вроде ничего, –
Что ж наяву съезжает крыша?..»
Но так был сладостен сей бред,
Что не нашлось сил с ним сразиться, –
Мне ль, после всех сердечных бед,
Прекрасных миражей страшиться?
...Вот положила трубку ты,
Сказав: «Всего, пока, целую!»
Я вспомнил: «Надо бы цветы...» –
«Их и до завтра подожду я,
А ждать тебя я не хочу!
Бывают, знаешь, в жизни вещи...
Ты что вспотел? Мужайся, друг,
И обними меня покрепче!
Души и тела твоего
Хочу сегодня быть царицей,
А там... да кто предскажет то,
Что не успело пока сбыться?
Впустую нам перегореть
Невелика была бы радость:
Я не хочу всю жизнь жалеть,
Что искушенью не поддАлась».
У изголовья тахты
Свечу на блюдце я поставил
И к выключателю стопы
Свои неверные направил.
И, надавив его рукой
Слегка дрожащей (что понятно),
Я – небом взысканный герой! –
Поворотил свой путь обратно –
Туда, где ты меня ждала,
Туда, где райский ключ струился,
Из коего судьба дала
Мне, недостойному, напиться.
И мы...
и я глаза открыл:
Я – на тахте, один в квартире.
«Так это сон всего лишь был?
Да есть ли Бог в сём подлом мире?!»
И с той поры мечтаю я
Уснуть, увидеть продолженье
И не проснуться никогда,
Дабы пресечь свои мученья.
Но слаб я: страшно умирать,
Боюсь погибели зловещей...
Позволь надеяться и ждать,
И верить в то, что сон мой – вещий!
(Декабрь 1999)
Каждый день хочу прожить влюбленной
В синеву родных и теплых глаз,
Подлетать к ним зовом окрыленной,
Заглянуть, как в самый первый раз.
И увидеть ласковое небо,
Черной точкой – птица в вышине,
И лучей ласкающую негу
Божьим даром посланную мне.
Всё знает ночь, как старая копирка...
 Сентябрь вспыхнул, но не красочные клёныЗажгли его продрогший дилижанс.Сложился в каверзную неопределённость Из листьев опадающих пасьянс.Спроси, увидишь ли, осеннюю Аврору – Доколе сердца ссадины скрывать?По первым трещинам хрустального узораПоймёшь, что я устала тосковать.Вчера багряным стал терзающий шиповник…В невыносимой тягости разлукНе обрести мне, не утратить и не вспомнитьГорячих ласк твоих дрожащих рук.
Тебе грустно? Иди ко мне.
Погрустим мы вдвоём с тобою.
В этом зимнем холодном сне
Тёплой шалью тебя укрою.
Ни о чём не спрошу любя,
Только рук моих слушай нежность,
И ни в чём не вини себя,
И в ошибках есть неизбежность.
Видно так суждено уж нам –
Длинный путь измерять шагами,
Не доверив крыла ветрам,
Землю тёплую мять ногами.
Тихий шёпот мой по слогам
Ночью тронет тебя, стихая...
Трудно верить простым словам,
Значит, буду писать стихами.
* * *
Я не любитель воевать:
в гробу видал я долг солдата,
мне на награды наплевать,
и не по нраву звон булата
и канонада аркебуз,
и звуки труб и барабанов...
Пусть говорят мне, что я трус, –
и возражать на то не стану:
трус? – что же, пусть... Но не баран,
бегущий за козлом на бойню!
Хоть я сейчас слегка и пьян,
но помню, что такое войны:
кровь, смрад, убогая жратва
(зато – пир блохам, вшам, воронам!)...
А жалованье? Чёрта с два:
ах, как забывчива корона!
Зверьё двуногое вокруг,
дерьмо всего людского рода!
Коль сыщется единый друг –
скорей, и он будет уродом:
в бою он, может, и спасёт, –
а ночью пустит кровь по пьяни!
А уж святой здесь – это тот,
кто тебя в кости не обманет...
Зной, холод, мокрые штаны,
понос, тоска, французский насморк...
В бесправии тут все равны
(конечно, коль ты не принц Габсбург!).
Но вот – всё это позади:
осада, штурм, бой... победа!
У ног град вражеский лежит –
награда воину за беды.
Но мне и даром не нужна
такая подлая награда, –
видать, брезглив не в меру я:
все признаки земного ада
в награде этой налицо
я вижу... Буйство пьяной банды,
потеха гнусных подлецов,
пир всех их низменных талантов, –
вот что такое «город – наш!»:
кровь, слёзы, стон, грабёж, насилье,
над беззащитными кураж...
Кошмар, земною ставший былью!
Мне одного такого дня
хватило постареть на годы...
Всё это – грязная война.
Но есть война иного рода.
Хочу с тобой я воевать
(но биться только в рукопашной!),
чтоб нам на пару обладать
твоей волшебной жаркой пашней.
Подобно рыцарям, что шли
в Святую Землю беззаветно,
взыскую я твоей земли,
чтоб воцариться в ней победно.
Войну ту буду я вести
по древним правилам искусства
(уж крошку похвальбы прости:
тебе со мной не станет грустно!):
я лаской буду воевать,
ещё – учтивым обхожденьем;
такой войне и лесть под стать,
коль честным вызвана влеченьем.
Хотя я страстью обуян
к сей вожделеннейшей победе,
не бойся! Избежишь ты ран,
а несколько почётных метин –
то не урон твоей красе,
но знак Венерина призванья!
Дороги изучу я все
к предмету моего желанья, –
без жертв ненужных обойтись
и вовсе воевать бескровно...
О предвкушенья миг, продлись!
Все чудеса, что так укромно
ты берегла в своей стране –
равнины, горы и ущелья, –
подвластны сделаются мне
(нет, то отныне – совладенье)!
Что, нет в твоей стране дорог?
Всласть поплутаю без дороги!
Как щедро сотворил всё Бог –
глаза, живот, грудь, губы, ноги,
ложбинка посреди спины,
густых кудрей лихая грива,
что с непокорностью волны
щекочет щёки мне игриво!..
И нежной шеи белизна,
и сладкое твоё дыханье,
и, как чуть слышная струна,
стук сердца под моею дланью...
Последний переход... Кусты,
подстриженные жестковато:
в саду блюдёшь порядок ты!..
Не ожидала супостата?
Или, напротив, так ждала,
что приготовила сад к встрече?..
Воспрянь, мой милый враг, пора,
уж бранный пир наш недалече –
отрада всех земных отрад:
ведь в мире нет желанней дива,
чем ты, награда из наград! –
И вот заветная та нива!
И, стоя на краю её,
о том лишь я прошу в молитве,
чтоб преломить на ней копьё
в решающей победной битве!
Копьё иль плуг?.. Не всё ль равно!
Копьём пахать – что ралом биться:
влюблённому всё в прок дано,
в страде Амура всё сгодится!
И мы сразимся раз, и два,
и три, и... сколько не устанем!
И, подкрепившись сном едва,
возобновим бой утром ранним.
И ночь за днём, за ночью день
желал бы я с тобой так биться:
ни слабость, ни разврат, ни лень
ко мне не смогут подступиться!
И, совершая наравне
с тобой в Любви земной открытья,
на благородной сей войне
не прочь и голову сложить я.
Смерть всё равно не обмануть:
придёт и в дверь не постучится,
произнесёт: «Пора, друг, в путь!», –
и мне придётся покориться.
Но я мечтаю, чтоб она
пришла забрать меня в час краткий,
когда, провоевав без сна
всю ночь (иль день) с тобою, сладкой,
я вновь победу одержу
и разделю её с тобою,
и веки тяжкие смежу –
сил накопить пред новым боем
в твоих объятиях...
И вот
в тот миг, как буду не при деле,
тогда – пусть Смерть меня берёт!
Но только прямо из постели!
(10.06.2006)
Куда стремишься ты, душа,
в какие светлые пределы ?
Не поспевает , чуть дыша,
навек сроднившееся тело.
Прожить в ладу с самим собой –
такое тонкое искусство...
Не быть обиженным судьбой
отсутствием шестого чувства.
Однажды вспомнишь, как звала
небес распахнутая млечность...
Жизнь – только краешком крыла
задетая в полёте вечность...
* * *
Я не любитель воевать:
в гробу видал я долг солдата,
мне на награды наплевать,
и не по нраву звон булата
и канонада аркебуз,
и звуки труб и барабанов…
Пусть говорят мне, что я трус, –
и возражать на то не стану:
трус? – что же, пусть... Но не баран,
бегущий за козлом на бойню!
Хоть я сейчас слегка и пьян,
но помню, что такое войны:
кровь, смрад, убогая жратва
(зато – пир блохам, вшам, воронам!)...
А жалованье? Чёрта с два:
ах, как забывчива корона!
Зверьё двуногое вокруг,
дерьмо всего людского рода!
Коль сыщется единый друг –
скорей, и он будет уродом:
в бою он, может, и спасёт, –
а ночью пустит кровь по пьяни!
А уж святой здесь – это тот,
кто тебя в кости не обманет...
Зной, холод, мокрые штаны,
понос, тоска, французский насморк...
В бесправии тут все равны
(конечно, коль ты не принц Габсбург!).
Но вот – всё это позади:
осада, штурм, бой... победа!
У ног град вражеский лежит –
награда воину за беды.
Но мне и даром не нужна
такая подлая награда, –
видать, брезглив не в меру я:
все признаки земного ада
в награде этой налицо
я вижу... Буйство пьяной банды,
потеха гнусных подлецов,
пир всех их низменных талантов, –
вот что такое «город – наш!»:
кровь, слёзы, стон, грабёж, насилье,
над беззащитными кураж...
Кошмар, земною ставший былью!
Мне одного такого дня
хватило постареть на годы...
Всё это – грязная война.
Но есть война иного рода.
Хочу с тобой я воевать
(но биться только в рукопашной!),
чтоб нам на пару обладать
твоей волшебной жаркой пашней.
Подобно рыцарям, что шли
в Святую Землю беззаветно,
взыскую я твоей земли,
чтоб воцариться в ней победно.
Войну ту буду я вести
по древним правилам искусства
(уж крошку похвальбы прости:
тебе со мной не станет грустно!):
я лаской буду воевать,
ещё – учтивым обхожденьем;
такой войне и лесть под стать,
коль честным вызвана влеченьем.
Хотя я страстью обуян
к сей вожделеннейшей победе,
не бойся! Избежишь ты ран,
а несколько почётных метин –
то не урон твоей красе,
но знак Венерина призванья!
Дороги изучу я все
к предмету моего желанья, –
без жертв ненужных обойтись
и вовсе воевать бескровно...
О предвкушенья миг, продлись!
Все чудеса, что так укромно
ты берегла в своей стране –
равнины, горы и ущелья, –
подвластны сделаются мне
(нет, то отныне – совладенье)!
Что, нет в твоей стране дорог?
Всласть поплутаю без дороги!
Как щедро сотворил всё Бог –
глаза, живот, грудь, губы, ноги,
ложбинка посреди спины,
густых кудрей лихая грива,
что с непокорностью волны
щекочет щёки мне игриво!..
И нежной шеи белизна,
и сладкое твоё дыханье,
и, как чуть слышная струна,
стук сердца под моею дланью...
Последний переход... Кусты,
подстриженные жестковато:
в саду блюдёшь порядок ты!..
Не ожидала супостата?
Или, напротив, так ждала,
что приготовила сад к встрече?..
Воспрянь, мой милый враг, пора,
уж бранный пир наш недалече –
отрада всех земных отрад:
ведь в мире нет желанней дива,
чем ты, награда из наград! –
И вот заветная та нива!
И, стоя на краю её,
о том лишь я прошу в молитве,
чтоб преломить на ней копьё
в решающей победной битве!
Копьё иль плуг?.. Не всё ль равно!
Копьём пахать – что ралом биться:
влюблённому всё в прок дано,
в страде Амура всё сгодится!
И мы сразимся раз, и два,
и три, и... сколько не устанем!
И, подкрепившись сном едва,
возобновим бой утром ранним.
И ночь за днём, за ночью день
желал бы я с тобой так биться:
ни слабость, ни разврат, ни лень
ко мне не смогут подступиться!
И, совершая наравне
с тобой в Любви земной открытья,
на благородной сей войне
не прочь и голову сложить я.
Смерть всё равно не обмануть:
придёт и в дверь не постучится,
произнесёт: «Пора, друг, в путь!», –
и мне придётся покориться.
Но я мечтаю, чтоб она
пришла забрать меня в час краткий,
когда, провоевав без сна
всю ночь (иль день) с тобою, сладкой,
я вновь победу одержу
и разделю её с тобою,
и веки тяжкие смежу –
сил накопить пред новым боем
в твоих объятиях...
И вот
в тот миг, как буду не при деле,
тогда – пусть Смерть меня берёт!
Но только прямо из постели!
10.06.2006
Век мой, зверь мой, кто сумеет
Заглянуть в твои зрачки
И своею кровью склеит
Двух столетий позвонки…
О.Мандельштам
------------------------------
…Где без тепла и хлеба,
Забытые в веках,
Атланты держат небо
На каменных руках…
А.Городницкий
* * *
Я жилы рвал, себя во всём виня,
Хребет подставив в стык стальным эпохам,
Казалось мне: зависит от меня
Хотя бы что-нибудь – и то неплохо.
Я алкоголем кровь отогревал
И никотином жёг сомнений порчу,
Наотмашь сёк лицо Девятый вал,
Десятый до удушья мял и корчил.
А я терпел, теряя позвонки,
Искал удел в труде невыносимом,
Но стало слыть атлантом не с руки –
Иссякла вера, оскудели силы.
Чудак-романтик в прошлом. Инвалид,
Прожжённый циник поневоле ныне,
Где ныло раньше сердце – не болит,
А только по ночам в кошмарах стынет.
. . .
Стопой нещадной время передряг
Прошло по мне, ломая и увеча,
Сменив девизы, лозунги и флаг,
И видно, что пока ещё не вечер.
* * *
Когда б уверовать я смог,
То выбрал бы такую веру,
В которой боги – или бог –
Не требуют от нас сверх меры,
Поскольку любят нас таких,
Какими сами сотворили...
Тогда я попросил бы их,
Чтоб они мне тебя вручили.
И я в язычество бы впал,
Тебя в объятья заключивши.
Не ел бы я, не пил, не спал, –
Иную я вкушал бы пищу:
В постели храм бы я воздвиг
И в нём служил, как жрец ретивый,
Не отвлекаясь ни на миг
От приношенья жертв Единой.
Не надобны кумиры мне
И золочёные иконы,
Коль в воплощённом естестве, –
Со мной, сейчас! – твои ладони,
Твой аромат, пьяней вина,
Что отшибает напрочь разум
(Я не Сократ, но я б до дна,
Узнав, что смертию наказан,
Свой кубок с ядом осушил,
Коль пахнуть будет он тобою:
Представлю, что тебе я мил, –
И встречу смертный миг хвалою!),
И водопад твоих волос,
В котором впору захлебнуться,
И твой смешной задорный нос,
И ниточка биенья пульса!..
(Но не рискну перечислять
Всё, чему стал бы поклоняться,
А то мне мнится: аки тать,
Я должен поскорей убраться,
Коль не хочу попасть под кнут
И под клеймо подставить щёки, –
Боюсь тебя я оттолкнуть,
Сии читающую строки).
...А как почувствую, что стар
Уж для такого я служенья, –
Тогда б я кришнаитом стал
И так обрёл бы возрожденье.
На карму я бы не роптал:
Чем стать назначит – тем и стал бы.
Я воплотиться б мог в коралл,
Добытый из морского сада,
Чтоб на цепочке грудь ласкать, –
Ту, что не смею прикоснуться;
Я стал бы всем, я мог бы стать
Обутою туристской бутсой
На ножке, коя в путь идёт
По узенькой тропинке горной:
Я был бы рад впитать твой пот,
Чтоб не мешал шагать упорно
К вершине, что тебя влечёт,
Как мне увлечь не доводилось...
Удачам не ведя учёт,
Я принимал бы всё как милость.
Взобравшись на вершину ту,
Узрела б ты внизу долину
С потоком голубым по дну...
И тут бы я тебя покинул,
Но ненадолго – лишь успеть
В ту воду перевоплотиться
И раскидать соблазна сеть:
Ведь ты захочешь мной умыться
И ноги освежить во мне,
И, сбросив все свои одежды,
Как в сказочном волшебном сне,
Осуществить мои надежды.
Вбежишь со смехом ты в поток
(То есть в меня, хотел сказать я),
Который, начиная с ног,
Тебя обнимет без изъятья, –
Как я пока что не посмел
По робости своей природной,
Страшась остаться не у дел
И получить отказ холодный.
Но жалок трус, что лишь в мечте
Готов отдаться воле Рока!
PS. Се – моя исповедь тебе:
Не осуди её жестоко!
(Начало 2002)
Послушайте! Я поднимаю пласт.
Тяжелый пласт заветных наших страхов.
Слепые маски окружают нас,
И злые боги восстают из праха.
В цветных морях, наполненных вином,
Таится ужас, дикий, бесконечный.
В вельботе утлом, с жалким гарпуном
Я выхожу чудовищу навстречу.
Я выбираю самый трудный путь,
Я одержим проигранной войною.
И кто меня посмеет упрекнуть
В предательстве и лжи перед собою?
И в богохульстве? Тварь без языка
Меня зовет с непостижимой злобой.
Мой гнев, моя печаль, моя тоска –
Всего лишь этот призрак белолобый.
Я знаю, на другом конце линя
Не просто кит – мое отмщенье бьется.
И если солнце оскорбит меня,
Я буду ненавидеть даже солнце!
Лишь мутный след, куда бы я ни плыл,
Лишь белый след струится за кормою.
Мой ангел равнодушен и бескрыл,
Мой дьявол лишь смеется надо мною.
Но я не отступлюсь, пусть эта плоть
Сгниет в утробе твари бессловесной!
Храни меня…
Храни нас всех, Господь!
Храни безумцев, замерших над бездной.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...360... ...370... ...380... ...390... ...400... 402 403 404 405 406 407 408 409 410 411 412 ...420... ...430... ...440...
|