|
|
Городская осень закружила в вальсе
Меж домов-высоток, на площадках детских…
Школьники с восторгом смотрят в окна класса,
Как листок кленовый отлетел от ветки…
Ветром был подхвачен он в паденьи быстром
И вспорхнул, как птица, устремившись к небу,
В солнечных лучах мерцал багровой искрой…
Зашумели ветви, выполняя требу…
Высоко поднявшись, падать долго будет,
Этот лист кленовый – символ нашей жизни –
Ярко отыграет роль всех наших судеб,
Посвятив концерт пылающей отчизне…
Листья хороводят свой последний танец,
Землю покрывая пышными коврами… –
И бегут детишки: собирают в ранец
Счастье по крупицам голыми руками…
Летающая тарелка
В гречишном падает поле.
Там раздаются звуки,
От которых по коже мороз.
Мужики с топорами и вилами
И бабы с хлебом и солью
Собрались у места падения,
На коне – Иисус Христос.
А вернее, Христос на иконе:
Допустил летописец ошибку.
Раздаются странные звуки,
От которых собаки кричат.
Из тарелки выходит пришелец,
Он несёт на лице улыбку.
И улыбка такая, что бабы
Закрывают лица девчат.
С духом собравшись, староста
Выходит навстречу пришельцу.
На нем шёлковая рубаха-
-Лакированные сапоги.
В этой деревне когда-то
Проходили с атакою немцы,
Ни сапоги, ни рубаху,
Однако же, взять не смогли.
Прохор Горбатый с финкой
Недоверчиво, косо смотрит,
Пальцы ласкают наборную
Жёлто-синюю рукоять.
Всё бы ему, Горбатому,
Любую малину испортить.
(Марсиане в семидесятых
Украли у Прохора мать.)
Только пришелец смотрит
Ясным и светлым взглядом
И говорит, и речь его
Понятна всем и близка:
"Мне ничего такого,
Люди, от вас не надо.
Я притомился с дороги –
Дайте мне молока!"
Это, возможно, легенда.
Где ту найти деревню?
Поле уплыло гречишное
В жарком июльском сне.
Ввысь улыбался староста,
Вслед лепетали деревья.
Плыл Христос на иконе,
А может быть, на коне.
С Днём Рождества – тебя,
журнал «Арифис»!
Гостеприимный – и,
«странноприимный дом».
Хозяйкой – славен ты,
всевидящей Арифис,
теккилой прозы, и,
поэзии – вином.
Спасибо за привет!
Спасибо за приют,
где причащаются,
и плачут, и поют.
Осень – время раздумий,
не так ли?
Осень жизни и осень души...
Когда мысли роняя –
как капли
дождь октябрьский –
невольно спешим,
середины отметив итоги,
подвести золотую черту...
Нам ли, грешным,
не думать о Боге
и в себе не искать чистоту,
когда так безмятежно-прозрачен
взгляд небес,
и пронзительна тишь...
Бесконечной тоской, не иначе,
дышит Вечность.
У края стоишь –
когда вдруг,
на тебе замыкая
с нею связи божественной нить,
просветлённость наступит такая,
что поймёшь,
зачем
стоило жить...
Мой гусь-хрусталь отравой полон.
К нему я подношу лицо
И, не простившись жестом, словом,
Веселёнькое пью винцо.
Сады моей Семирамиды
Ещё чуть-чуть – и так близки.
Какие ж я имел там виды!
Но взял – и умер от тоски.
И гуси белые, сквозные,
Куда ни кинь тяжёлый взгляд –
Пронзают берега иные...
О непонятном говорят...
Кос не плету, ветер вьёт их в колечки,
Так жеребёнок не знает уздечки.
Колосом тело моё созревает,
Чище дыхания нет, не бывает.
По-королевски пришёл аппетит:
Кровью играет, румянцем горит.
О, поспеши же, судьба, расскажи,
Чьи же объятья возжгут свет души?
Кроя путы ипостасий,
На покорность объявляюсь,
Чтобы звезды Ваши – в пассии
Всем невестам. Каюсь, каюсь.
Не один я отщепенец,
В лунном зарисованный.
Не ищи. Нет полотенец.
Не связать раскованного.
И прошел бы мимо... так...
Хулиган обещанный.
Только вышел верный знак:
Кости перекрещенные.
Всем пиратам беглым в ум
Мысль одна отмотана
От запальных бледных лун
На постельном: "Вот она!"
Тиму
Как это верно, милый, ждать зимы!
Как это, милый, правильно по сути!
Ты хочешь снега лёгкой кутерьмы
И Новый год… И это будет. Будет!
В оледеневших варежках катать
Снеговика, не чувствуя мороза
И по сугробам весело скакать…
Промок на сквозь? О Боже, что за проза!..
Прижав к стеклу холодному щеку
Искать на небе всполохи салюта.
Зажечь гирлянду, чтоб по потолку
Забегали цветные лилипуты…
Штаны на горках лихо продирать,
А по катку скользить, как по канату…
И каждый день – копать, копать, копать,
Сменив в запале не одну лопату…
Лошадкою, сквозь утра пелену,
Везти тебя на санках… Мне не трудно…
Я буду тихо-тихо ждать весну.
И это, милый, правильно и чудно!
/16.10.06/
Мячик на белой руке.
Невесомая линия.
В чьей же ты белой руке?
Отпусти и забудь.
В белой, неслышной реке,
Господи, утопи меня.
Но перед этим запомни меня наизусть.
Синий платок
Бесконечно и медленно падает.
Этот платок,
Словно небо, накроет меня
Пёрышком, тёплой рукой, разноцветною радугой, словом неслышным, лепестком золотого огня.
Я что-то стал сентиментален!
Что-то задёргалось внутри!
И переход был так брутален!
Как черти нервы унесли!
Ещё недавно так спокоен
Я был. И, честно говоря,
Был кисти вечности достоин
На перекрёстках января!
И вдруг весь мир стал столь прозрачен!
И сталь куда-то увели...
Взгляд стал не так уж однозначен...
И волны скалы разнесли!
Лишь аромат какой-то розы –
И что-то треснуло внутри!
Я вспомнил нежный свет берёзы
И травы, что давно цвели!
И боль – шипами по живому!
В глазнице каменной – слеза...
Расплылись песнями морозы
И улетели в никуда...
Я слишком стал сенттиментален...
И я без панциря... Раздет...
Вдруг звёзд услышал звук... Хрустален!...
О, жизнь прекрасна... Жизни... Нет...
Не выдержал! Раздавлен!... Воин!...
Ты умер в листьях сентября!
И вновь родился... Снова... Болен...
На перекрёстках января...
Пройдя по легким призрачным лугам,
где жесткий свет туманом приглушен,
где каждый след сомненьем орошен,
где эхо – несозвучное шагам,
где безупречность лилии – фантом,
где линия оправдана углом,
где Миг встревожен вечным рандеву
с Тысячелетьем, гладящим траву...
где шорох сумеречных тайн,
и где под львиной гривой – лань,
чей провожает влажный взгляд
идущих в рай, идущих в ад, –
ты, выйдя к отсвету зари,
с волос, с одежды
ворох бледных капель
в ладони собери
и выпей. Или брось
назад,
в туманные поля...
коль пить не хочешь.
Сент.2006
I.
На кровати белая рука.
Под кроватью пыль и темнота.
Одеяло греет человека,
Греет человека в сапогах.
Он под одеялом видит сны:
Эти сны красивы и ясны.
Сапоги неснятые грязны,
Но рука-то, белая рука…
Прокрадётся мышь в его кровать.
Мышка, мышка, ты не хочешь спать.
Розовая лапка у тебя,
Он захочет в жёны взять тебя.
Но пока он спит, и эти сны
Так белы до синей белизны,
В них царевны бегают, босы,
И ребенка тащат за усы.
Не вставай, не протирай глаза,
Только встанешь – выпрыгнет гроза,
Только встанешь – пошатнётся дом,
Красное проступит в голубом.
Ты захочешь в жёны эту мышь,
Променяешь Каму на камыш,
Засмеётся в судороге рот:
Не проплакать слово, не сказать…
Я не сплю уже вторую ночь.
Потерял единственную дочь.
Розовая лапка у неё,
Кто захочет в жены взять её?
Грезится мне белая рука,
За окошком белая пурга
Заметает чёрные следы,
Не заснуть в предчувствии беды…
II.
Закрываю пальцем индийский океан.
Я – Наполеон, да кафтанчик рван.
Братья гуси-лебеди, помогите мне:
Знаю, проживаю я не в своей стране.
Карта лоскуточками – некуда идти.
Белые и жёлтые – не мои пути.
Синие и чёрные – тоже не мои.
Увезите, лебеди! Гуси не смогли.
Только гуси-лебеди говорят: привет.
Надвое не делимся, да и смысла нет.
А ложись, любезный-ка, в индийский океан:
Синий только сверху он, изнутри же – ал.
III.
Мизинец мне не указ.
И безымянный тоже.
Я обойдусь без вас,
Слоновью люблю я кожу.
Средний пошел погулять,
А указательный рядом...
С перстнем, наполненным ядом,
Держит зловещую стать.
Ты выручай, большой.
Я никому не нужен.
Будет отравлен ужин,
Ужин последний мой.
Выйдем на поворот,
Ты голоснешь...Прощайте!
К звёздной, зияющей Ялте
Медленный слон везёт...
IV.
На полке тикают часы.
Секунды падают и бьются.
Мой маленький, безусый сын
Глазами синими прольётся
И скажет мне: "Я очень стар.
Во мне механика угасла.
Но погляди: душа чиста.
Я еду в правильное царство."
А я, неправильный, стою
И косточку в руке сжимаю
Вишнёвую. Ведь в том краю
Вишнёвого не слышно рая.
Возьми её, мой крошка сын,
Постой, пока часы не вышли.
И пусть глядят мои часы
В большое небо цвета вишни.
V.
Подойди ко мне и всмотрись, дорогая, в меня:
Тот ли я? Я не помню.
За хрустальной горой переливы большого огня.
Пеший странник идёт заоконный.
У него в рюкзаке любимая чашка моя,
На привале достанет её, голубого цвета.
(Потемнеют тут же голубые моря,
Потемнеет в глазах.) Вспомни это.
Как тебе говорил я: «у слёз безымянный цвет,
Назови предмет – и ты получишь значенье...»
Странник выпил море и достал предмет –
И любуется им в увлеченьи.
Это дым, это облако, и страннику нужно гореть,
Но какой в этом смысл, если внутри – море?
Это память моя, испарившаяся на треть,
А на две трети вместившая голубое.
Посмотри внимательно, руки ли – руки мои?
И глаза ли – глаза? Я себя по частям забываю.
........................................................
Утонувшие реки неназванно потекли,
И наполнилась чашка, любимая, голубая…
VI.
Между цветком и небом
Шмель стоит и не дышит.
Ноги шмеля – в нектаре,
В облаке голова.
Дай золотую руку:
Шёлком цветок твой вышит.
Спой про чудесные дали,
Мысли мои – трава.
Я в золотую руку
Не насмотрюсь, пусти же,
Я подхожу к трамваю,
Вскакиваю в вагон.
Там, в том конце вагона…
Пробраться бы мне поближе –
Птиц говорливых стая,
Галок или ворон.
Кто–то толкает сумкой,
Кто–то сует билетик,
Кто–то кого–то – «сукой»…
Шмель у окна дрожит.
В давке трамвайной нету
Ни тех, ни, конечно, этих,
Что просто протянут руку,
Спасут от вороньей лжи.
У неё на коленях сумка:
Шёлком цветок там вышит.
Она смотрит в окно куда–то,
Подперев щёку рукой.
Моя остановка. Что ж ты
Стоишь и совсем не дышишь?
Шмель гудит полосатый.
Успокой меня, успокой.
А она, так светло и прямо:
«Не дышите вы слишком громко»,
Улыбается: "тише, тише,
Вы мешаете спать малышу",
И протягивает с золотою,
С золотою рукой ребёнка…
Плачет шмель и стоит, не дышит.
И я плачу, и не дышу.
VII.
Верю я, что этот человечек
Спасет меня когда-нибудь, ура.
И вот смотри: я зажигаю свечку,
Я достаю билетик из трюмо,
Смотри, он твой, ты сделай натюрморт
На краешке обширного стола.
Нагромозди каких попало штук,
Дурацких и нелепых и цветных,
Достань янтарный дедушкин мундштук
И нацепи его себе на нос,
И вот смотри: мундштук уже прирос,
А ты смеёшься в волосах моих.
И жизнь как будто прожита не зря,
В дурацком сочетании всего
Есть строгий смысл. Ни один изъян
Не кажется бессмысленным. Скворец
Долбит в окно. У сказки есть конец,
Но мы с тобой не взглянем на него.
И вот – держи билетик. Заслужил.
Давай немного посидим вдвоём.
Ты на столе моем изобразил
Что надо. Кнопка, яблоко, крючок,
Игрушечная курица без ног,
Луна в стакане. Это все моё.
VIII.
С одной стороны листа –
Пустота.
С другой стороны
Цветут луга, текут реки.
Такая, понимаешь ли, красота:
Смеются русские, довольны узбеки.
Сложи лист напополам:
Пустотой наружу, красотою внутрь.
Те, кто внутри, приятно ли вам
Вечно вдыхать перламутр?
Сложи лист наоборот,
Запри пустоту в бумажных ладонях:
Горы достигнут редких высот,
Цветут луга, хоровод водят кони.
Все смеются, от счастья нет сил,
И только мне странно немножко:
Пляшут узбеки, танцует кошка,
А я в пустоте той что-то забыл.
IX.
Пора взойти из угольного дома
И на себя взглянуть со стороны:
Твои черты так трепетно знакомы
И оттиску мгновенному равны.
Себя я опознаю по узору,
По сочетанью кукольных примет.
Мне два крыла – и буду чёрный ворон,
Но чёрный глаз – и буду пистолет.
Не выходи из дому без перчаток,
Твоё окно в себя обращено.
Храни свой безымянный отпечаток
И пей глазами чёрное вино.
X.
Каждый раз, слыша эти шаги,
Я просыпаюсь и жду.
Шарик волшебный ты на руке береги,
Не пропади.
И если в истерзанной снами и вымыслами груди
Ты услышишь звезду –
То встань и иди.
Эти шаги как маятники на часах –
Так тяжелы.
И если ребёнок с улыбкою на устах
Шарик возьмёт,
То в нём ты увидишь себя, прикоснёшься – и вот,
Из медленной мглы
Кто-то звезду зажжёт.
Это традиция верить в последний мир,
Даже сейчас,
Когда, просыпаясь, чувствуешь: нету сил
Снова уснуть.
Ты скажешь ребёнку: уйди, и прости, забудь:
Из тающих глаз
Кто-то продолжит путь.
XI.
Когда я старым стану мальчиком,
Я подойду к усталой девочке,
Скажу: ты помнишь, мы по-прежнему
Друг друга любим, что желать ещё?
Уходят по делам товарищи,
И свет горит все тише, ласковей.
Ты хочешь отдохнуть? Пожалуйста.
Я научился светлой нежности.
Когда заснёшь ты, будет многое,
И самым важным станет малое.
Я это малое к груди прижму,
Как лист осенний, как спасение.
Всё то, что было, окружало нас,
Заключено в прозрачной капельке
И исчезать не собирается,
Хотя – вот-вот сорвётся вниз...
XII.
Ты, ты, ты, ты,
Ты ушла далеко
Ты любишь цветы, собираешь цветы,
А я люблю молоко.
Я, я, я, я,
Я жду и я буду ждать,
Пока от цветов не исчезнет земля,
Не встанет молочная мать.
Тогда ты уронишь, уронишь букет,
Я на пол смахну стакан.
Цветочный цвет и молочный свет
Прольются на облака.
И где-то, за тысячу вёрст и лет,
Ребёнок увидит сон,
Где нет меня и тебя где нет,
Где в ясном свете цветов букет
И молока бидон.
XIII.
Ты ставишь старую пластинку:
«Шумят и шумят в саду…»
Ты лёгкая, как паутинка,
Я рядом с тобой иду.
И чья-то старинная пара
Идёт, как всегда, впереди
По золоту тихого парка –
И время стоит в груди.
А потом ты зачем-то спросила:
Куда подевались они.
Словно книгу, ладони закрыла,
И посыпались жёлтые дни.
Смотрю я на старое фото...
Где с тобою идём вдвоём.
«Мы с тобой не умрём?» – Ну что ты…
Мы с тобой никогда не умрём.
Знай, Я плачу за всё (и дорогую цену):
И за стихи Басё, и за немую сцену,
И за слова любви, и за корабль на рифах,
За то, что, се ля ви, живем мы словно в мифах.
За праздничные дни, за цвет осенней краски,
За города огни, за сказочные маски,
За то, что влюблены, за то, что ненавидим
Тумана пелены и ложь, что в голом виде,
Как призрак, бродит здесь, спокойствию мешая,
За то, что где-то есть деревня небольшая…
Я, знай, за всё плачу: и за слова печали,
За прибыль палачу, за то, что не молчали,
За глупости небес, за наши прегрешенья,
За глаз циничный блеск, нетвёрдые решенья,
За призрачную даль, грядущего пределы,
За то, что было жаль, за то, что были смелы,
За скорбь плачу сполна, за горе, плач и стоны…
Здесь за любовь цена – дорожные притоны –
И в этом мире Я плачу за то, чтоб жили
Родные и друзья, и те, кого любили…
Бывает. Об пол фаянсы.
И в загоне, представьте, живут.
А вне – обретаются шансы
На постиженье зануд.
Отдались загульным куранты
Для истязания временем.
Сакрально... Играем в банты.
Согласная? Беременеем...
За кругом забытая кем-то
То ли честь, то ли скука.
А в сердце на прошлое – вето.
А сердце опять без стука.
И будто вверяем игуменье
Ключи от бездарного лета
Для неба, прошитого пулями
По дырочкам звездного света.
Созвучно попарное – к уху.
Когда отвратит перечить,
Зайду к подруге по духу,
Зажгу на вулканах свечи.
И с нею закатим обрядное,
По белому сложим приблудным.
Своими телами нарядными
Запрудим прокаженно-ссудное.
Расстроим дикарское дробное
В закатном и мутном оконце.
Добудем в награду любовное
За веру в рассветное солнце.
Нам было очень хорошо вдвоём,
Деревья лишь хихикали, шептались.
И рядом ночь с разбитым фонарём,
Забыв про стыд, открыто целовались.
Мы не смотрели праздничный закат,
И ты не обнимал мои колени –
Ты просто встрече был безумно рад,
Был ослеплён мерцанием мгновений!
И в недрах улицы, забитой суетой,
И в тьме ночной, скрывающей творенье
Искал мой взгляд, наполненный водой…
И утонуть боялся в нём без сожалений!
…Ну вот и всё, последнее «Пока…».
Бродяга – поезд уж стоит на стрёме.
И лишь в конце, предательски, рука
Нелепо вырвалась, запутавшись в истоме!...
Я дома, жду, не замечая лиц,
Считаю морды заблудившихся мгновений.
Когда ж зима в объятиях седьмиц
Сотрёт тепло твоих прикосновений?…
Год позади.
Чем стал?
Площадкой ... споров?
Советов? Обсуждения? Друзей...
Чарующая подкупает скорость
Доставки отклика: прочти, просей
Крупицы смысла, что отыщешь...
После
Поможет лучше выразить строкой
Неповторимых дней лихую поступь,
Когда пленён отчаяньем, тоской,
Или готов открытьем поделиться...
Услышанное возвратят.
Тебе ж
В награду – недописанность страницы,
Где год существования – рубеж
И обещанье ярче стать, созвучней
С приходом новых, с неуходом тех,
Кто завтра отразит гораздо лучше,
Отметит чётче грани новых вех.
14.10.2006
Закрываю пальцем индийский океан.
Я – Наполеон, да кафтанчик рван.
Братья гуси-лебеди, помогите мне:
Знаю, проживаю я не в своей стране.
Карта лоскуточками – некуда идти.
Белые и жёлтые – не мои пути.
Синие и чёрные – тоже не мои.
Увезите, лебеди! Гуси не смогли.
Только гуси-лебеди говорят: привет.
Надвое не делимся, да и смысла нет.
А ложись, любезный-ка, в индийский океан:
Синий только сверху он, изнутри же – ал.
Приложение к путеводителю автотуриста.
(перевод с итальянского)
В Европе автотрасса,
асфальтовая – гладь.
Но, русская дорога,
крута, ядрёна мать.
И дело не,
в ландшафте.
О ямах речи нет.
Любезные сеньоры,
позвольте – дать совет.
Живым добраться чтобы,
из точки А – в пункт Н,
поставьте свечку Богу,
сеньора – или – мэн.
Не то, дорога эта,
своё – всегда возьмёт.
Живым добраться чтобы,
купите – купите – пулемёт.
Бандито – при – дороге,
в сыром, глухом бору.
Ребята из бригады,
колымского гуру.
Для очень, невезучих:
Мадонна – сохрани!
Бандито есть покруче.
Сотрудники – ГАИ.
Век не видать свободы!
Если – солгу – помру.
Ребята, из бригады,
московского гуру.
Поломка?
В автосервис,
по-ихнему ремонт.
Но там народ лукавый.
Коммерческий – бомонд.
До сервиса на «ФОрде».
С ремонта на «ФордЕ».
Бывает бьют по морде.
Но, впрочем, не везде.
Век не видать свободы!
Если – солгу – помру.
Ребята из бомонда,
кавказского гуру.
Усвоив эти правила,
сеньора – или мэн,
живым добраться,
можно из точки,
А – в пункт Н.
О, русская дорога,
не бархат и не шёлк.
Рискните и пройдёте,
где Гитлер не прошёл.
Потрясная — дорога!
Потрясней не найти.
Любезные сеньоры,
Счастливого пути!
Примечания:
* ядрёна мать – крепкая мама.
* * бор – русские джунгли.
* * * гуру (сикхский) – гувернёр, авторитет, крёстный отец.
* * * * ГАИ – переодетые или одетые в полицейскую форму бандито.
* * * * * бомонд (французский) – высший свет.
* * * * * * морда – лицо, по которому бьют.
* * * * * * * ребята – бамбино.
* * * * * * * * “век не видать свободы” – самая страшная русская клятва.
1995г.
Тётя мне сказала: бога нет.
И ушла варить себе обед.
Нет, так нет – зачем-то встал на стул
И на стуле стоя так уснул.
Птицы щебетали за окном,
Щебетал и содрогался дом.
Дядя разобрал велосипед:
Дядя есть, велосипеда – нет.
Кошка притаилась и глядит:
Стул горит и патефон горит,
Дом горит и за окном горит –
Тётя дяде что-то говорит…
Мне уютно в своем одиночестве старом,
Как в пижаме фланелевой в синий горошек.
И никто мне не нужен, никто мне не пара,
А мой путь к алтарю навсегда запорошен.
Мне не нужно бежать по ночам к телефону,
И ломать каблуки, торопясь на свиданье.
А нетленной любви расписные фантомы
Не проникнут в стальное мое мирозданье.
Я не плачу от скуки, не верю в природу
Этих чувств. Говорят, это амфетамины.
Не воротит меня от прыщавых уродов,
И не алчу любви голливудских блондинов.
Я свободна и счастлива в этой свободе,
Не боясь наказанья и мерзкого ада,
Я сегодня как есть заявляю природе –
Мне уютно в своем одиночестве, правда.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...360... ...370... ...380... ...390... 399 400 401 402 403 404 405 406 407 408 409 ...410... ...420... ...430... ...440...
|