|
|
Поющая дева.
Доступность припева.
Запретный сладок вокал.
И пьёшь – не напьёшься.
Уснёшь, но проснёшься,
и пуст твой похмельный бокал.
Не хОлмы, а скалы,
и воют шакалы
пронзительный вокализ,
и мёртвая влага
течёт по оврагам,
и души, летящие вниз.
12 марта 2007 года
.
* * *
...Понимаешь – душа по ночам на луну воет...
Я пришел к тебе сам из глухой из лесной чащи,
Я устал от холодной своей сволочной воли,
Только здесь ей завылось тоскливей, протяжней и чаще…
Отпусти, не томи, ты прости, ты пойми – страшно,
Ведь собаке любой – ей ведь легче, она – с детства...
Я же – пришлый, чужой, хоть сижу на цепи стражем,
Так куда ж, наконец, мне податься, куда деться?..
Я пытался – учился, себя я ломал долго,
Видел слезы твои – а что твоих слез стоит?..
Но – коль волком родился, судьба – помирать волком.
…Понимаешь, – душа по ночам…
.
Люблю бродить по переулкам,
Когда размоет землю март,
Когда последние сосульки
Уже беспомощно дрожат.
Когда ещё холодный ветер
Заставит кутаться в кашне,
И мысли, мысли, мысли эти
И о зиме и о весне...
Но шёпот слышится мне тайный –
То вздох проснувшихся ветвей,
Уже стыдящихся хрустальной,
Раздетой хрупкости своей.
Она ушла, исчезло вдохновенье,
И три рубля, должно быть, на такси…
В. Высоцкий
Санкт-Петербургский порселен
Мои ладони греет
И под защитой старых стен
Мне в эту ночь теплее.
Пока ещё горит свеча
На призрачной голгофе
Кровь, словно кофе, горяча,
Хоть ночь темна, как кофе.
Пусть на дисплей, то вкривь, то вкось
Стихов ложатся строчки,
Но я надеюсь на авось
И не дойду до точки.
На звон Кастальского ключа
Припрётся Мефистофель,
Кровь, словно кофе, горяча,
А ночь темна, как кофе.
Тихонько щелкнул ключ в замке,
Она вошла устало,
Её рука – в моей руке,
А времени так мало.
Мантилья падает с плеча,
Я вижу нежный профиль,
Ведь кровь, как кофе, горяча,
А ночь темна, как кофе.
Что хочешь, у меня проси,
Небесное созданье…
Взяла лишь денег на такси,
И всё, и до свиданья.
Мне было б лучше умолчать
Об этой катастрофе
Да кровь, как кофе, горяча,
И ночь темна, как кофе.
Ну где ж мне взять такую прыть,
Чтоб ей не стать обузой,
И как прикажете мне жить
С моей капризной Музой?
Так не ругайте сгоряча,
Ведь я пока не профи,
Пора переходить на чай,
И бросить чёрный кофе.
вот кто-то с горочки...
вот кто-то вышел прямо в космос
(как тот же космонавт игнатьев)
вот из клозета вышел кто-то
а кто-то и в газете вышел
вот финишною лентой порван
закрывший все мишени фишер
он свен стрелять его работа
и над лыжней летать морозной
(как прежде космонавт гагарин)
вот олимпийским чемпионом
стал написавший илиаду
другой четырехстопным ямбом
устал и начал пятистопным
язык остругивать сначала
в конце предполагая память
той самой правильной нулевкой
для шомпола и для гранита
(свинцом отлитый в бакенбарды
и бронзой в полудетский профиль)
вот кто-то с горочки спустился
шаги считает до упаду
и кто-то говорит сходитесь
а кто-то потирает руки
уставившись в иллюминатор
(где комаров-пацаев-волков
и добровольский машут мимо
ядру похожему на землю
что так напоминает пулю
заряженную в пистолете
который холодит перчатку)
вот кто-то снова вышел в космос
пересчитать на шышел-мышел
всех кто там вышел и не вышел
…а ты за мною не соскучилась.
Ну, что же, что ж…
Любовь ведь тоже дело случая,
как в драке нож.
На лад дела пошли неважные,
из отпусков
и то, довольна сумка каждая
пузатостью своих боков.
Повеселела ты, так что же я,
пойду на милое войной?
Тоска моя неосторожная
расплещет зыбкий твой покой.
Душа изранилась, измучилась,
сама с собою же в борьбе…
Я многое
хотел
сказать
тебе,
но ты за мною не соскучилась…
Голос сел, как гитарные струны
С хрипотцой пережитой простуды,
Стёртых звуков несметные груды
Обтрепались, как древние руны.
Пыльных песен простые куплеты,
Изведённые молью рулады
Всё звучат, ностальгично и ладно,
Разлетаясь частицами света...
Длинные-длинные волосы
В клюве сорока несёт.
Убить, задушить эти волосы.
(Думай, сорока, думай.)
Как обмануть охотников,
Как завершить полёт,
До дерева, старого дерева
Как долететь, подумай.
Любишь ли ты эти волосы?
Любишь ли? Дай ответ.
Девушка, что их носила...
(Думай, сорока, думай.)
Вдаль да по синей речке
Алого платья цвет
Вдруг поплывёт неистово.
Ты не спеши, подумай.
Волосы, эти волосы
Гребнем кленовым тронь.
Ты для кого была создана?
(Думай, сорока, думай.)
Так невесомо падает
Срубленный старый клен,
Ты наклонила голову.
Что ж, дорогая, думай.
У меня пролился кофе,
А я об этом написал.
У меня пролился кофе,
А я об этом написал.
***
Невозможность ног.
Невозможность рук.
Этот поросёнок –
Мой старый друг.
Он существует
Вопреки голоду,
Я не вонжу вилку
В его голову.
***
Иду, столетний,
Походкой летней:
Мечтаю попасть
На киноэкран.
Господи боже мой,
Как я стар.
Я совсем не стар.
Я совсем не стар.
***
Небо свернулось колечком.
Мир, улыбнувшись, притих.
Новые человечки
Чествуют новый стих.
Слабые и больные
Знамя моё несут:
Сколько вас, золотые?
Сколько серебряных тут?
***
Жить во слове –
Словно и не жить.
Умереть во слове –
Словно жить вечно.
Из краёв далёких
В мой предел бежит
Голубая речка.
***
У меня пролился кофе.
А меня нет.
У меня пролился кофе.
А меня и нет.
Однажды мы с одним поэтом в Грузии всю ночь читали публике стихи. Это была «неспланированная» –
полностью импровизированная – ночь: он читал одно стихотворение, и – рифма ли, слово, образ, интонация –
вызывали откуда-то из памяти какие-то твои строчки, иногда – совершеннно тобой уже забытые – и, м.б., далеко не лучшие,
но тут они были «на месте»... Мои строчки подхватывались им, откуда-то вдруг, так же, на рифму, вплелся
саксофон, и этот бессюжетный разговор «на троих» продолжался до позднего утра... Потом я вошел
во вкус и участвовал в таких ночных джем-сэйшн’ах в Москве, в Мюнхене, в Амстердаме, в Париже в подвале на
rue de Paradis, с Лешей Хвостенко (Хвостом)...
Вдруг, совершенно неожиданно для меня, на Арифисе повеяло чем-то подобным, таким джем-сэйшн’ом. Чьи-то рифмы,
образы стали вызывать свои совсем забытые или не очень рифмы и строчки...
И это мне показалось, вдруг, интересней,
чем просто вынимать из загашника очередное, миллион раз опробованное стихотворение, а – пусть рискуя
и «подставляясь» («меня не впечатлило!») – но вслушаться в музыку другого стихотворения и вплести свою –
несовершенную, но – нотку...
И я благодарен Colt’у за то, что его «сосны» вызвали к жизни мою, мной
давно забытую сосенку... http://www.arifis.ru/owork.php?offtopic=1&action=view&id=4202
(на мотив Михаила Квливидзе)
1
Что это? – вспыхнет и – скроется... Что там?...
Сад восхитительный за поворотом...
Кажется, будто и горы, и сад,
Дерево дальнее с птицею сонною,
И облака, что над садом висят –
Детскою щедрой рукой нарисованы...
Здесь до сих пор есть во всем что-то детское...
Вот на дорогу бросается стройное
Деревце юное – девочкой дерзкою -
И оглушает зеленой листвой меня...
И уплывают деревья назад,
И провожают меня удивленно...
В небе зеленые кроны висят -
Знаю, о чем шелестите вы, кроны...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
2
Постой... Смотри, сосна какая -
Ты видишь эту красоту? -
Летит и рвется в высоту
И в сизом небе пропадает.
По иглам дрожь пройдет – обрушится,
И – стихнет в шорохе шагов...
Ты прислонись к стволу, прислушайся –
Услышишь шепот облаков...
(...Ты – когда-нибудь – сможешь так встать,
Ничего не просить, не желать
Не лукавить, не гнуться, не кланяться?..
Всё отброшено – напрочь – до дна,
Лишь высокая дума одна,
И душа – одинокая странница...)
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
3
Над нами кроны закачаются,
Укроет нас листва немая...
Но что ж глаза твои печалятся,
Когда тебя я обнимаю?..
И полоса заката рыжего
Дрожит... Но ты – так далека,
Как будто ты и впрямь услышала
О чем шептались облака...
И почему, скажи, ты прячешься
От поцелуя моего,
И отчего идешь и плачешь ты,
Меня оставив одного?...
.
Мужчинам говорила: – Се ля ви!
Поцеловать? Придумали такое!
Не дам я поцелуя без любви!
Иное дело- что нибудь другое...
На этом месте мог
быть новый стих мой.
Но прозвенел звонок,
толпа притихла,
а я, огнями рампы пригвождён,
молчу, и в голове мне шепчет голос:
Уйди, смешить людей душою голой
почетно, но сей факт не подтверждён.
Зачем тебя несёт
на баррикады?
Решиться не на всё,
а лишь бы как бы –
жена и та однажды не простит,
что без тебя, блаженного, старела,
что слышен был лишь перезвон тарелок,
и не хватило пары слов простых.
Ну, что ты доказал,
сжимая скулы?
С упрямого козла
cдерут три шкуры
и слижут воду горькую с лица.
Достаточность словарного запаса
не значит, что хотя б одно запало
в судьбою опрокинутых сердцах…
И всёже я стою,
не зная, стою ль
того, на что свою
струну настроил.
В конце концов, зачем-то он настиг
тот, что за мною гнался, задыхаясь.
Толпа свистит, а голос затихает,
и я ему молчу свой новый стих.
.  * * *Ну, хорошо – моложе были мы...Но что же мы искали в дальних странствиях?Зеленым светом чуть озарены, Там – шелестели ткани дагестанские...А там – в дали другой – был Уэлен...Ах, как легко менялось место действия! -Весеннею тайгой бежал олень,И – разгоралась осень адыгейская...И дочерей и жен пересчитав, Черкесы спать ложились настороженно... И кто-то пел в ночи: «Феличита!..»И в дверь рука стучалась осторожная,И целовал я мокрые глаза, -Шептала что-то милое, бессвязное...Но те слова, что мог я ей сказать -Уже другой однажды были сказаны....
Илья ЧАВЧАВДЗЕ
«Нана» . . . . (1859)
Нана, швило, нанина,
Нэта рам шегашина?..
...............................
.
. . . . . . . . . . . . . . (перевод Юрия ЮРЧЕНКО)
.
Баю-баюшки, сынок,
Спи, свернулся день у ног...
Отчего в твоих глазах
Слезы горькие дрожат?
Или ты увидел страх
За тебя – в моих глазах?...
Или в черной мгле с дождем
Ты прочел з а ч е м рожден?..
. . . . Отчего же ты дрожишь? -
. . . . Баю-баюшки, малыш...
Спи... Спокоен будь и смел.
Спи – чтоб выспаться успел,
Спи, окрепла чтоб рука -
Конь стоит без седока...
Ты услышишь плач полей
И орла тяжелый лёт -
Это Грузия зовет
Своих лучших сыновей;
. . . . Ждет тебя нелегкий бой,
. . . . Высыпайся, мой герой...
Ты увидишь всюду гнет,
Братьев рабство, смерть друзей...
Землю враг на части рвет,
Дым над родиной твоей,
Над могилою отца...
Конь и сабля – до конца
Будут пусть тебе верны...
Славу Грузии верни!
. . . . И не дрогни, сын, в бою!
. . . . Баю-баюшки, баю...
Я сама открою клеть
И скажу тебе: «Лети!..» -
Научу тебя я петь
Песню Трудного Пути.
Будь отважным, сильным будь!
Если ж ты растешь другим -
Горьким ядом станет пусть
Молоко в моей груди, -
. . . . Даже в мыслях – не предай!
. . . . Спи, мой милый, баю-бай...
Спи... Младенческие сны
Безмятежны и ясны...
Что ж глаза твои влажны? -
Отдыхай – тебе нужны
Силы, чтоб лихие дни
Ты достойно встретить смог...
Умирая – улыбнись
Небу Родины, сынок:
. . . . Жизнь – земле возвращена...
. . . . Нана, швило, нанина... *
Над кроваткою твоей
День и ночь склоняюсь я...
Святы слезы матерей
И бессмертны сыновья,
Что за честь своей земли
Умереть в бою смогли.
Вспоминай, сынок, в бою
«Колыбельную» мою...
. . . . Мать тебя оплачет, сын...
. . . . Спи, мой маленький грузин!..
.
_____
* Баю-баюшки, сынок
.
По васильковому я полю
иду и радуюсь раздолью.
Блестят цветы,как капли неба,
и, запорошенная снегом,
волнует синь над головою.
А я иду густой травою...
Уже виднеется ограда
и деревца родного сада.
Снимаю обувь – шаг быстрее,
земля родная душу греет.
Вхожу я в сад многоголосый,
и солнце вяжется мне в косы,
и ветерок ласкает плечи,
кивают яблони навстречу.
А милый дом одноэтажный,
знакомый мне дощечкой каждой,
блестит окошками с резьбою.
Он стал давно моей судьбою.
В груди какая-то истома.
Ну,наконец, я снова дома!
Здесь все мое: и быль, и небыль.
Могу по радуге – и в небо.
Могу я небо вылить в реку,
потом лететь в него с разбега.
Могу пройтись и по волне я
(в себе бы не было сомненья).
Не подведет река-подруга.
Здесь каждый день звенит по кругу!
А от заката до рассвета
ночь откровеньями согрета,
и в полутьме душа искрится,
когда вокруг родные лица.
И сердце бьется звонче, чаще.
А вдруг, в него стучится счастье?!
Тянет город крыш ладони
к облакам, глотая дым,
и под ветром то ли стонет,
то ли молится святым.
Солнцу к людям не пробиться,
не разбившись о дома.
Всюду пасмурные лица,
и в глазах, скорей, зима.
Рев машин и стон бетона
птицам не перекричать.
Стук сердечный в шуме тонет.
Как здесь друга повстречать?!
Ни покоя нет, ни воли.
Пылью воздух весь прошит.
Кто-то ропщет, кто-то молит
о спасении души.
Жизнью правит культ бумажный,
и досуг съедают СМИ.
Ввысь летят многоэтажки,
а сограждане мои
проникают вглубь планеты.
Рельсы, станций суета.
В блеске мраморного света
все тревожней нищета.
Нас несет людским потоком
В переходах каждый день,
но бреду я одиноко,
словно я не я, а тень.
Город ввысь высотки тянет.
В тучах неба образа.
Изредка лишь синь проглянет
или Господа глаза.
Засни, малыш,
До самых крыш,
До тоненькой звезды.
Ступай, малыш.
Пройдешь и ты
От счастья до беды.
Но та беда сладка, как мёд:
Никто не разберёт.
Позволь сказать,
Я буду ждать.
Ты только возвратись.
Я буду ждать.
Перекрестись.
Назад оборотись.
Там счастье – горькая полынь
Попробуй, сын.
- Ну почему, скажи на милость,
Машин, что кошек, расплодилось?
Пройти нельзя – задавят разом.
Из выхлопных нас травят газом.
А кошки, если молвить строго,
Экологичнее намного.
Дневною и ночной порой
Нас достаёт машинный вой.
Мы иногда себя не слышим,
И из-за них неровно дышим.
- Неразрешимая проблема:
«Они иль мы» стоит дилемма.
- Скажу, друзья, я больше вам:
Всегда нам кошки по зубам.
А вот машина, так бывает,
Собаке зубы выбивает.
...Давным давно уж так ведётся:
Всё лишь в сравненьи познаётся!
Убегая от прозы,
уходя от ненастья,
подарю свои слезы
мимолетному счастью
от летящего неба,
в кружевах листопада,
от поющего снега
за родимой оградой.
Я восторгом нарушу
безмятежные дали,
не отдам свою душу
бесконечной печали.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...320... ...330... ...340... ...350... ...360... 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 ...380... ...390... ...400... ...410...
|