|
|
Дети пускают кораблики:
Рученьки в ручейке.
Их золотые сабельки
Брошены вдалеке.
Смотрят глаза навыкате –
Пять генералов сопят:
Пушки большие выкатят!
В руки возьмут автомат!
Тянут мохнатые лапищи,
К детям они ползут.
На чужеземное кладбище
Их сейчас увезут...
Но подскочили сабельки!
Пять генералов – вспять.
Всех: и больших, и маленьких
Хранит неземная рать.
Загляделся мышонок малыш,
Как летает летучая мышь.
- Я так тоже хочу.
Мама, я полечу?
Подрасти мне осталось немножко.
Эх, сбылась бы мечта-
Вот была б красота!
( Тут бежала голодная кошка )
Она тоже, представьте, мечтала:
- Мне поесть бы совсем не мешало!
Вдруг, увидела рядом мышонка.
Прыг- и вскоре закончилась гонка…
Размечтавшись, окидывай взглядом
Не мечтает ли кто-нибудь рядом!
Ты обычная Калужская дорога,
Только шибко одичавшая теперь.
Замостил тебя лопух, да подорожник,
Залохматил перелётный хмель.
Ты куда лежишь по двухколейке,
Средь полей нескошенной травы?
За какие берега и реки
Мне с тобою стаптывать ступни?
По пути нам видно оказалось,
Сильно твой изгиб меня пленил
И свернув с объезженного тракта,
Я в твои объятья угодил.
А в объятьях тех, простор и дали,
Тёплый вечер, тёмные леса.
Все людские грусти и печали
Тишиною вяжут небеса.
Здесь не скажет кто-нибудь с упрёком –
Мол зачем ты здесь, и почему?
Не встревожит долгим разговором
Не кручинит про свою беду.
Я такой же право одичавший
И твоё мне одиночество родней.
Я такой же от людей сбежавший
По твоей заросшей колее.
Ты обычная Калужская дорога,
Только шибко одичавшая теперь.
Замостил тебя лопух, да подорожник
Залохматил перелётный хмель....
Исколесив немало мест,
большим мостом
въезжаю в город, всем известный,
где домом храм, а храмом – дом
простой, притиснутый небрежно
стенами двух,
не замечающих, что между
ними – Дух.
Въезжаю в город, мной любимый,
в кольце машин,
катящий мимо дома, мимо
крыльца, где Сын,
катящий мимо поворота
по кольцу,
не замечающий, что от
а не – к Отцу.
Въезжаю в город мой, столицу
до небес,
катящий вспять, теряя спицы,
сон и вес,
теряя барыши и башни,
теряя нас,
не замечая сильный, страшный
Божий глас,
и пролетая в свете фар,
теперь и здесь,
свой отчий дом, священный дар,
благую весть.
Большим мостом въезжаю в шумный
город мой,
я к Троице спешу
домой.
Сосны, сестры, ели, хвоя,
радость крепкого настоя
леса, ветра и покоя
на тоске на городской.
Ветви, травы, братец заяц,
городская моя зависть
обернулась, рассвисталась
птицей золотой.
Воды, рыбы, сом усатый
тише мыши, тихой сапой
отворили небеса
подобранным ключом,
ключевой водой отмыли
городские версты-мили,
залатали-замостили
желтым кирпичом
солнца, сосен, плеса, плеска –
Изумрудный город леса,
Китеж, краешек небесный,
горний вестовой,
воды, рыбы, небо, Сыне,
в городской моей пустыне
благодарно память примет
лес – подарок Твой.
* * *
Жил поэт. Жил у реки
В доме угловом.
Очень грустные стихи
Были у него.
И начальники его
Не любили, нет –
Всё, мол, грустно у него,
Камерный поэт.
И, снимая дам с колен,
Спрашивали: «Что ж
В пору светлых перемен
Грустно так живешь?..»
Но поэт писал не им –
Женщине писал.
А она жила с другим
В северных лесах...
«Как всю ночь болит душа...» –
Написал поэт,
Слабый след карандаша,
Тихий лунный свет...
Варим сталь, сдаем завод,
Тянем магистраль,
Едет радостный народ
К нам на фестиваль,
И простой животновод
Посетил балет...
Непонятно – отчего
Умирал поэт...
1987
2007-03-21 16:30ВКВР / Куняев Вадим Васильевич ( kuniaev)
Зачем вы сюда с рюкзаком?
Вам двадцать восемь уже?
Здесь вас не примут, здесь военком,
Офицеры на втором этаже.
А что, хотите служить?
Дайте военный билет.
Как это «гипертония души»?
Что это еще за «нет»?
Если отвлечься и правильно подышать,
Если забыть о том, что тебя ждут,
Можно привыкнуть к рабочему слову «мать»
И не трясти губой на «здесь вам не тут».
Так и стою: с большою звездой в голове.
В небо воткнув по портупею глаза,
Думаю о естестве и о тождестве,
Сравниваю четырнадцать против и четыре за.
В глубине глубин, за разваливающимся столом
Слушаю, как кричит оскорбившееся пятно.
Вам не сюда, здесь творит чудеса военком,
Здесь исцеляют больных
И превращают воду в вино.
Сквозь щель в заборе вылез хвост,
Завитый как пружинка.
Но кто же это, вот вопрос:
Собачка или свинка?
Я говорю: "Послушай, хвост,
Ответь-ка на такой вопрос:
Кому ты, хвост, принадлежишь
И почему ты здесь торчишь"?
Но тут исчез хвоста крючок
И появился пятачок.
Пошевелился мокрый круг
И произнёс негромко: «Хрюк».
2007-03-21 13:37Шанс. / Скворцова Марина Владимировна ( TIHONYA)
Был шанс или не был,
но падало небо,
а я не поймала.
Знать сил было мало
для счастья. И мне бы
За ветер схватиться
и – в небо, как птица.
Опять не успела.
Была ли несмелой,
боялась разбиться.
Мечту сделать былью,
взрастила я крылья.
Но там, в поднебесье,
найду ль равновесье?
До чего же небеса
нынче добрые.
Льются птичьи голоса
в песню собраны.
И в душе моей покой...
Солнце золотом,
словно маминой рукой,
гладит голову.
До чего же облака
нынче белые.
Кликнут птицы с высока –
стану смелою.
Мысли в небо отпущу –
станут вешними.
Если снова загрущу,
то – с надеждою.
До чего же небеса
нынче синие.
Загляну весне в глаза –
стану сольною.
Пропою зиме в ответ
рифму вешнюю,
и, вдохнув весенний свет,
стану нежною.
Лодка, а под ней вода.
Мама, мама, я моряк.
Не ходите вы сюда
Просто так.
Не ходите вы ко дну
В чёрных выпуклых глазах.
Я вас лучше окуну –
И назад!
Здесь большая рыба-кит
По весне-зиме
Ходит, что-то говорит.
Но не мне.
Мне не надобно её
Пузырей-речей.
Дует ветер, дождик льёт.
Я – ничей.
Не ходите вы к реке,
Лучше не ходите.
Что нашли вы в моряке?
Уходите.
* * *
Есть что-то такое, что выше всего –
Кто знает, что это такое?..
И надо, пожалуй, уехать в село
И жить в тишине и покое.
Ходить на охоту, стрелять глухаря,
Как в детстве стрелял куропаток...
И свет в своем доме гасить, уходя.
Пора привести все в порядок.
Жениться. И школьным учителем стать.
Столичных гостей сторониться.
И Пушкина, будто впервые, читать,
И плакать над каждой страницей...
* * *
Пройдя круги крушений и разлук,
Мечтаний дерзких и надежд беспечных,
Я к побережью королевских скук
Причалил подлатать корабль увечный.
Здесь сердце не срывается в галоп,
Нет слёз и войн за право обладанья,
Коварных миражей, обманных троп,
Победного восторга и страданья.
Рассвет тишайший тонкого стекла
Сменяет день, скользя, как черепаха,
По плоскостям проверенных лекал
Без огорчений, радости и страха.
Есть выбор, но обычно всё равно,
Цель назначается подолгу, под зевоту,
И достигается бестрепетно, умнО,
Не устремлённая ни к Богу и ни к чёрту.
Пора часов вечерних, холодна,
Имеет привкус, с ностальгией схожий,
И истинность отменного вина,
А ночь не завершает, не итожит,
Название лишь носит, но в ней нет
Отдохновения – ленивая истома,
Пунктирная черта. . . И лунный свет
Вдруг выхватит из тьмы сюжет знакомый.
Есть что угодно, только пожелай,
Но не желается – вот фокус дивно мерзкий!
. . .
Адам не сгоряча покинул рай –
Не вынес пытки скукой королевской.
Когда усталая Деметра,
отправив доченьку в Аид,
дыханье северного ветра
в разлуках наших обвинит,
тогда в соку "Пепин шафранный"
(у этих яблок запах пряный
и распрекрасный внешний вид
на зависть «Боровинке» пёстрой)...
Осенней грусти приступ острый –
вот так «Антоновка» кислит.
Так ностальгически прозрачны
словесных образов ряды,
что на тропе наш троп утрачен,
и дождь смывает все следы...
Вестимо, струи плагиата
и нынче льются, как когда-то,
хотя презрели пышность форм,
хоть содержанье изменили:
в старинном мехе – тонна гнили,
а в новом мехе – шторм реформ.
Для многоопытного глаза –
и листопад, и лес зардел,
и стих – зараза (вот эмфаза,
и ряд заданий поредел).
Но грусть убийственная всё же
(гипербола – индейской рожей,
ведь живы будем, не помрём,
другие сочиним новеллы,
утопим в Лете наши перлы,
а нет бы – плавать кораблём)!
Но Персефону – отпускаем,
там муж соскучился, небось.
Зима давно царит над краем,
где души греются поврозь,
и тяжесть жизненного груза
дороже яблочного вкуса,
когда заждался жанр «живой»,
трепещущий опять чернухой...
Всё общежитие под мухой,
и свежий ветер снеговой.
30.09.1999
Ты мать моя, чудовище.
А я случайно мал.
Куда же я попал?
Сокровище несметное
И колыбель во тьме.
Ты раньше снилась мне.
Каретами, машинами
Чужие господа,
Пожалуйте сюда.
Всё золото, всё золото,
Все фунты и рубли –
Грузите в корабли.
Возьмите всё и радуйтесь.
В блаженный тихий час
Вы оставляйте нас.
И парусник и сабельку
Я даже брошу вслед.
И вас на свете нет.
И мать моя, объятая
Последней красотой.
И голос тихий твой.
* * *
«…И, томимый неясной тоской…»
И.М.
…Ночью разбудит его немота,
Будет, томимый неясной причиною,
Глухо мычать, головою мотать,
Музыку слышать, едва различимую...
Выйдет на улицу, капли дождя
Будет глотать, запрокинувши голову,
Сядет к окну – в доме дождь переждать –
Там и уснет он, не чувствуя холода...
Утром уснет, а очнется лишь затемно –
Женщина будет по имени звать его
(Соображать будет сбивчиво, путано),
Тонкие пальцы по свежеоструганной
Дóске дверной будут тихо отстукивать
Только двоим им известный сигнал,
То есть строфу со строкою в начале:
«...Помните — двое, на старом причале?..»
……………………………………………………………………
...Голос умолкнет, и стук прекратится,
Будет слеза к подбородку катиться,
Ночь будет виснуть бездонной воронкою,
И тишина будет рвать перепонки, и...
Бросится плащ и ботинки искать,
Дверь распахнет в город с темными окнами...
Но – на пороге про всё он забудет,
Сядет, одетый, к столу, что-то будет
Долго писать на обрывке листка,
Утром уснет у окна одинокого
С треснувшей дужкой очков у виска…
Сажусь в электричку, в которой двадцать вагонов,
Тюки с пассажирами, тёмные лица,
Вязанье без края и быстрые спицы,
И стон уходящего влево перрона.
Ворчат контролеры. Капризны как дети.
И тени скользят по рукам моим тонким.
Я знаю, я видел: садилась японка
На той остановке. Мы с нею – соседи.
В цветном кимоно она была... Безупречен
Был шёлковый зонтик в фарфоровых пальцах.
Ах, как бы мне с нею хотелось остаться.
В поклоне застыть и остаться навечно.
Все люди уснули. Невинно и робко.
В их лицах восторг и восток. Боже правый.
Их всех на руках выносила японка
Из горящего поезда в синие травы.
Колёс перестук. Не бояться мне ль смерти?
Я клетку грудную раскрою, как зонтик.
Я в свой чемодан вцепляюсь, как в плотик,
А навстречу – японка на велосипеде.
И в поезде реки текут. И бывает,
Что большой океан разливается в сердце.
И надо так мало, чтоб до стона согреться.
А мимо Япония проплывает.
Если слился ты с машиной
И не глядя мчишь вперёд,
Знай, что можешь стать причиной
Новых земляных работ.
Всё как всегда – девчонкам молодым
Не их ровесники ночами снятся,
А те, кто за спиной своей следы
Оставил... Глупые бегут влюбляться
Девчонки в поседевшего бойца,
Или в поэта, или в музыканта...
И чтобы юность вмиг смахнуть с лица
Читают по дороге мудрость Канта...
Ах, милые девчонки, что за блажь,
Вы на мальчишек юных посмотрите –
Иль вы хотите слушать жизни стаж
И песню о Его радикулите?
2007-03-19 21:39Август / Олег Александрович ( Oleg)
Да, пока что слезинки не те еще
На ладонях измученных фраз.
Снова властвует золотеющий
Седовласый Ореховый Спас.
Листья в желтую краску все просятся,
Их качает ветрище – баюн.
Сыпля стылостью, ходит по просекам
Обезумевший месяц ревун.
Расплескавшись вчерне родниковостью
Прижимаются вниз небеса
Будто кем-то навечно прикованы
Измерять нашу жизнь на весах.
А сегодня все чувства под иглами.
Почему – невозможно узнать.
…Та, девчонка – грустинка дарила мне
Можжевельника влажную прядь.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...320... ...330... ...340... ...350... 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 ...370... ...380... ...390... ...400... ...410...
|