На Ваганьковом кладбище,
ветер воет – вьюга свищет.
Клён бредёт заледенелый.
Он в ночи – могилу ищет.
Просыпайтесь все рассветы,
что – Есениным – воспеты,
осияйте – тихим светом,
память руского поэта.
Сколько руских и неруских,
здесь прошли, тропою узкой.
Чтобы — к камню – ледяному,
прикоснуться тёплым чувством.
Но мне кажется порою,
не искал он, здесь покоя.
Носит- конь его – по свету,
переплывший, Стикс и Лету.
Ходит конь его крестьянский,
в табунах – зари рязанской.
Скачут – розовые – кони,
и никто их не догонит.
Состариться без видимых причин,
Напившись как вином вселенским прошлым.
В растворе этом сердце намочив,
Становишься седеющим гаврошем.
И жизнь не принимаешь на ура,
И в карнавале – привкус увяданья.
Уходят дни сквозь утра в вечера,
Как сквозь гортань всемирного дыханья.
Кусочками оставшихся щедрот,
Цветами на нескошенном газоне
Поделится последний поворот.
И вот вокзал с единственным перроном.
Отсюда не уходят поезда,
Закрыт буфет и камеры храненья,
Расписано прибытие – ВСЕГДА,
Но нет здесь расписанья отправленья.
Закрыты кассы, мрачны витражи,
Молчанье из динамиков вокзальных,
Лишь запахов цветочных купажи...
Послушай Бог, зачем так... театрально?
Утром я кинулся, словно на выстрел.
Ушла...
Исчезло лето, надежды, листья,
душа.
Казалось бы, всё-таки надо привыкнуть
к тому,
что счастью не стоит ни «тыкать», ни «выкать».
Ему
надо молиться, надо дивиться.
Терпеть.
Оно – на две трети зверушка и птица
на треть.
Оно убежит, улетит, отхлопочет
с тобой.
В клетке твоей оставаться не хочет
любовь.
Вырвется, выпорхнет, отряхнется
и в путь.
«Помни, что будет. Что было – смеётся, -
забудь...»
И ни привычка, ни опыт, ни возраст
ему не указ.
«Поздно», – оно улыбнётся, и слёзы
из глаз.
У каждого времени
Свой голос,
У меня же -
На все времена один.
За всю вечность не упадет волос
С Джульет и с тех,
Кто ними любим.
Здесь у каждой свечи
будет свой танец!
Слишком коротко только
Свечи горят.
И молись, не молись Господу,
Тут,похоже ,всем
суждено лежать...
И у каждого сердца -
Своя мука,
И не только страх
Ежит сердца.
Есть еще тоска – та еще сука,
По всем вЕснам, что будут
После конца.
Что ж,
У каждого дня свое солнце,
У кого за душой
не осталось ни дня,белый свет у кого на донце.
- Собирайся!
Пойдем Красного
В небесах искупаем коня.
Клёны в оправе рассвета,
стаи печальные птичьи,
сказочность бабьего лета,
скал вековое величье,
трепет предзимнего сада,
шалого ветра ладони,
вдруг посетившая радость,
свет в колокольном звоне,
моря отлив и прибой,
с криками чаек в придачу -
только в контексте с тобой
всё что-то значит.
Бог евангельским дышит зноем
На икону в узорной раме,
Воск стекает по аналою,
Замешав на церковной гамме
Запах пота и сладкий ладан.
Поменять бы его на пиво...
Скуку рая – на пламень ада.
Прочь на воздух!
Иду к заливу...
А по улицам ходят девы,
А по берегу ходят павы
И от взглядов потомков Евы
Рассыпаются в пепел нравы.
Под напором из женских штучек
Тает верность сынов Адама.
Сколько волка едой не мучай,
Всё побъёт козырная дама,
Трефы, пики и феромоны.
Что ни запах – мороз по коже.
Я держусь, но мои гормоны...
Помоги мне, всесильный Боже!
Возвращаюсь и ставлю свечку.
Мать Мария, ты тоже баба!
Образумь же свою овечку,
Расскажи анекдот хотя бы
Про зачатье и беспорочность,
Ты ж навеки осталась в девах...
Как же ты умудрилась? Ночью?
А Иосиф, он не был евнух?
Как поверил тебе, Маруся,
Не скандалил ли, старый олух?
На кого был похож Исусе?
Как решал он вопросы пола?
Не молчи, подскажи, святая,
Говори, видишь – тает, тает...
Не поверю, что ты не знаешь
Где свернуть по дороге к раю...
Что?
Серьёзно?
На самом деле?
Повтори, не расслышал фразу...
Говоришь, и тебя хотели?
Но – ни разу?
ВСЮ ЖИЗНЬ НИ РАЗУ!!!
Весь в поту, выхожу на волю...
Крики чаек, простор и волны...
Ну скажи мне, господь, доколе
Будешь мучить нас женским полом?
Спроси меня в горячечном бреду,
спросонья, с бодуна, перед рассветом,
в блевотине, чужой, в чужом саду,
а может в поле?.. В мае, этим летом,
которое прошло, не торопясь,
само собою одухотворяя
и солнца свет, и грозовую грязь
от края горизонта и до края...
Спроси меня со страстью знать ответ,
как спрашивают тех, которым верят,
лелея каждый вздох, и каждый след
которых сохранен и не утерян...
Спроси о том, о чем уже давно
хотела, не решалась, пасовала,
срывалась на родных, лишилась снов,
и в ванной иногда тайком рыдала.
О том, о чем мечтается спросить
с тех пор, как мы тогда, сбежав с уроков,
впервые попытались говорить
наедине без хитростей, намеков,
без недоговоренностей и лжи,
без пафоса, излишних отступлений...
И, руки мне на плечи положив,
ты подарила несколько мгновений...
Одно прикосновение щеки.
Одна на нас обоих сигарета.
Как безнадежно были далеки
одиннадцатый «Б», страна, планета!..
В объятиях твоих обет, уют,
нирвана, нега, чувственная сила...
«Таких как я мужчины предают...»,
сказала ты, а может быть спросила...
Спроси меня не в шутку, а всерьез.
Настойчиво спроси, как ты умеешь.
Спроси меня, задай простой вопрос.
И выслушай ответ.
Не пожалеешь!
Прозвучали слова, будто выстрелы через глушитель,
Не услышал никто и ранения нам нипочём.
Мы сказали о главном, внимательный ангел-хранитель,
Оглушённый, стоит за твоим окрылённым плечом.
Он не может поверить, что искренность – наше увечье,
Мы сердцами срослись, мы притянутые полюса.
Что речёт нам река на разлившемся трудном наречье,
Не решаясь уйти в обезвоженные небеса?
У тебя за плечом колыхается ночь парусиной,
И удилищем выгнулся месяц под тяжестью звёзд.
Всё по Божьему замыслу – женщина рядом с мужчиной,
Параллели пустых берегов и судьбы перекрёст.
У тебя за плечом не твоя совершенная сила,
Разлучающий свет на четвёртом горит этаже.
Может, время – палач, но оно никого не убило,
За плечом – настоящее прошлое настороже.
Ты прислушайся – аэропорты, вокзалы, причалы
Громыхают, гудят и трубят путеводную речь.
Но не слово, любимый, безмолвие было началом,
Только даже оно не сумело нас предостеречь.
18.10.08
Строчки, что отпущены в пространство,
улетели, жизнь у них своя -
медленно влиять на постоянство,
где застыла жизни колея.
Время неподвластно над стихами,
Память в них в забвенье не уйдет...
То, что не случилось между нами
это называлось бы полет.
Это было бы произведеньем
совершенным, словно от Творца,
в вечности растянутым мгновеньем,
счастьем без притворного лица...
Строчки, что отпущены в пространство
улетайте, Вас не удержать,
медленно влиять на постоянство,
вам – судьба, мне – данная печать.
так с утра, увидев свет с Востока,
на секунду я вздохну глубоко.
Как лист, увядший на ветру,
Блажен с ним я, но не умру
С ним вместе на осенней глади...
Ковер из листьев – это кладезь
Застывших снов, печальных красок...
Чредою карнавальных масок
Осин багряный перелив,
А дуб шафраново – кичлив.
Зеленой полосою память
Зарылась в тополь, так стихами
Пытаемся в душе взлететь,
Презрев пространство, время, смерть.
26.08.08
Люблю я острый запах листьев,
Когда сентябрьскою порой
Смывает пыль, как будто кистью
Весёлый дождик грозовой.
В спирали завивая лужи,
И умывая морды псам,
Его дождинки с ветром кружат
По старым паркам и лесам.
Талант, взлетАй вверх!
Оттель – парИ вниз!
Три года таймер
нащёлкал Arifis
Три года! Ножки
затопали, зубы
прорезались, с обложки
улыбается, любый.
Не боится пускать уж
мысли на рифы (с
чувством к тому ж),
маленький Arifis.
А ещё и рисует
картины и фото
делает... Психует
на Вовку с флота,
когда тот – графьям
и ихним графиням
легонько пьян
грозится графином.
Но NinaArt,
(души совершенство!)
ему и подряд
прощает грехи.
Блаженство!
Кристина, мама
нашего карапуза,
- королева! – сама
насмешлива и союзна
терпит нас всяких,
гениев и оракулов...
(На этаких взятках
и mif стал бы Дракулой)
Antik превратился б в овал,
nefed в свою пародию,
Youri по-киргизски б вещал,
про Фауста и его благородие.
Лошадкою б ускакала Lenn ,
Listikov писал бы лесенкой,
Colt сдался б Ющенке в плен,
всё завещая NESINу ,
kuniaev бы рисовал с Evitой
виды с подводной лодки,
krylo бы к сливе себя привил
или к бутылке водки.
Uchilka сбежала бы в первый класс,
SHAHBOZ обратно в Московию.
Vino в акварельный бы впал экстаз,
писал бы экспромты за Вовою.
А она... ничего...
терпит и терпит.
Иногда ...кого-никого,
но выставляя за двери.
Кота Алису
и лису Базилио...
хамов... не вижу,
слава богу, ближе Бразилии.
Кристина! Сияй
От Байкала до Танарифе c
Питером! Сочиняй!
Пиши и печатайся на Арифис!
Держи над страной
виртуальное знамя!
Всегда будь сама собой
наедине и с нами.
Не всё ведь нам фиолетово.
Прими ж это слово Вовье
за чудо твое трехлетнее
от всех и меня, с любовью...
* * *
…ну, осень – мало ли причин?
во-первых, во-вторых и в-третьих
не пересчитывать морщин
игрою слов и междометий,
пытаясь вычислить следы
борьбы со временем; извивы
напрасно льющейся воды;
и воздух утра уязвимый;
сорвавшихся чужих плодов,
пожухлый лист и лучик редкий;
и щели высохших полов
на дне заброшенной беседки...
Арифис! О, родимые пенаты!
Твой блудный сын забрел на огонек.
Ни я, ни ты ни в чем не виноваты,
и это не намек, и не упрек.
Я стал писать теперь довольно редко,
лишь только чтобы голос не терять,
к тому же не дает писать соседка:
приходит и дает – ну как не взять?!
Пропал запал, заплыл прицел, а может
банальный быт собою заслонил
все то, что мне действительно дороже
потраченных на жизнь душевных сил,
и времени, чеканящего поступь
за мною, как за всяким, по пятам…
Никто не обещал, что будет просто,
но, так или иначе, будем там…
Послушай, мой журнал, я не скрываю:
печататься в тебе – большая честь!
Ты – факт того, что я порой бываю.
Того, что я и правда где-то есть.
Я долго собирал слова
По нитке с миру,
Ходил и в лес и по дрова,
И на Стихиру.
Казалось мне: ещё чуть-чуть,
И всё готово!
Но успевало ускользнуть
Куда-то слово.
А без него – ну, как без рук –
Не то, другое!
Но тут окно открылось вдруг
И с летним зноем
В окно влетели мотыльки
Такой раскраски,
Как по велению руки
В волшебной сказке.
Они взлетали на карниз,
Кружа в канкане.
Так пляшут ноты вверх и вниз
На нотном стане.
Кружили, словно карнавал
Средневековый,
И тут явилось то, что ждал,
Явилось Слово!
И понял я: не надо слов
Разнообразных.
Была бы стая мотыльков
И – жизнь прекрасна!
Слова придут, не торопи
Магнитной бури.
Пусть ветер бродит по степи –
По партитуре!
И станут лёгкими шаги
В тиши туманной,
И с неба снизойдут стихи
Дождём желанным.