На «счётчике» 

Как-то вечером ко мне подошёл Андрюша. Вообще, сыновья особых хлопот не доставляли. Коля раз в неделю ездил в деревню к маме. Старательно учился. Младшие тоже были заняты своими делами. Попеременно увлекались довольно широким кругом вопросов. От авиамоделизма до компьютеров. На них, кажется, и остановились. В отличие от Коли, любили читать. На генеральской, а нынче детской половине, меня ждали все трое. Что-то, видимо, серьёзное. Начал Николай. 

- Папа, у нас тут…- замялся. Рослый парень с крепкими кулаками. Предпоследний класс. Разряд по самбо. Главный защитник младших братьев. – В общем, на счётчик нас поставили. 

Суть я уловил, но не причины. И вообще, мне нужны были подробности. Как уверяли сыновья, никаких особых причин и не было. Их просто обложили данью, и это было серьёзно. Банда состояла частично из ребят выпускного класса. Частично из каких-то приходящих личностей. С каждого моего парня требовали ежемесячно по 1000 рублей. Что, как сегодня говорят, довольно круто. 

- А чего вдруг с вас? 

- С других тоже. Нам сказали, что ваш папаня фирмой «заворачивает», так что деньги есть. Говорят, делиться надо. – О, знакомые слова! Но что делать? 

- Пап, в субботу за деньгами придут. Два дня осталось. Хоть в школу не ходи. 

- А кого ещё? Фамилии знаете? 

- Ещё Петька Крутиков говорил. 

- И ещё Вовку Первакова они побили. Тоже на счётчике стоял. Деньги не принёс. 

- Кто их родители? 

- У Петьки отец военный. У Вовкиного на базаре ларёк. 

- Ладно, ребята. Начнём действовать. 

- Пап, мамка денег на катридж не даёт. Говорит, часто меняете. И сканер хочется. 

- Мать права. Вы кому только не печатаете! А дела наши финансовые – сами знаете. Я до Нового года без работы. С деньгами туго стало. Вот вам на катридж, но печатать для всех прекратить. Уже не можем себе позволить. 

Да, привыкли мои деточки деньги особо не считать. Придётся им поджаться. Младших Коля выставил за дверь и запустил следующую тему. Не могу ли я маме одолжить немного денег? 

- Немного – это сколько? Сто, тысячу? 

- Корову менять надо. Без молока то как? Крышу перекрыть надо. На рубероид денег нету. 

- Коля, ты ей наше положение объяснил? 

- А она как не слышит. Иван опять чего-то пропил. Аське в школу идти – обувку купить не на что. Василий был – пил. Этот тоже пьёт. 

- Коля, не такие у нас нынче дела, чтобы ещё кого-то содержать. Муж дома, а я деньги должен давать. Где ж такое видано? 

- Мамку жалко. 

- Жалко, конечно, но другие то как-то живут? А мне трёх сыновей поднимать. Не могу себе позволить ещё на кого-то деньги тратить. – Вполне по крестьянски почесал затылок. 

- На бензин подкинешь? – Новый мотоцикл ему я всё же купил. 

- Возьми сотню. – На том и разошлись.  

Отказывать людям всегда неприятно. Близким – особенно. А на насущные нужды – вдвойне. Но ведь этот Иван деньги пропивает. Значит, если я дам, то получается, что финансирую его пьянку. Лихо! Таким манером я себя успокаивал. А может всё же надо было дать? Ведь дети страдают! Но его это не очень беспокоит. И почему этот Василий алименты не платит? Видно не с чего платить в деревне нынешней. Плохо быть бедным, но и недостаточно состоятельным тоже. Однако, будет философствовать! Свои проблемы надо решать. Очень неприятные проблемы. Для начала позвонил Петькиному отцу. Договорились с майором так, что он потолкует сначала с сыном, а потом созвонимся. Пока что Петька отцу ничего не сказал. 

Вовкин отец был в курсе. Да, сына малость поколотили. Готов присоединиться и обсудить. После этого я позвонил своему новому родственнику. Не хотелось вешать на него свои проблемы, но ситуация могла стать очень серьёзной. В его фирме была даже своя солидная служба безопасности. Он мог действенно помочь. У нас с ним были все основания быть довольными друг другом, что, видимо, и имело место. Дети наши под его крылом жили хорошо. И в смысле отношений, и материально. Рива Марковна оказалась женщиной тактичной. Люда была довольна, а, значит, и я. Интересно было наблюдать, как изменился его голос, когда я изложил свою проблему. Из мягкого и благодушного кандидата в дедушки он моментально превратился в делового человека. Впрочем, благожелательности не убавилось. Дело может оказаться серьёзным. Всё зависит от того, кто за этой пацанвой стоит. Записал номер школы и обещал немедленно этим вопросом заняться. Думаю, знай он меня по настоящему, степень серьёзности представлялась бы ему ещё большей. Завтра во второй половине дня он со мной свяжется. Кстати, в субботу мы ждали их в гости. 

Потом позвонили отцы жертв. Договорились, что завтра вечером я им позвоню, а они подумают относительно субботы. 

_____ 

Делать мне особенно нечего. По утрам я читаю литературу по предстоящему мне после Нового года курсу. А то просто просматриваю «толстые» журналы. Тираж их снизился катастрофически, но они ещё живы. Вообще, ситуация в стране, если присматриваться и анализировать, представляется тягостной, а перспективы, по крайней мере ближайшие, весьма сумрачными. Конечно, с позиций моего относительного благополучия, всё это интересно, но для меня не опасно. И всё же мы наблюдали нашу жизнь не из-за океана, и взгляд, которым мы наблюдали, отнюдь не абстрактно-остраненный. Кажется, Шестов сказал, что большое несчастье не может быть оправдано тем, что оно исторически интересно, и о нем можно красиво и даже возвышенно рассказывать. Что до интересности нашей ситуации, то у Коли Глазкова я как-то прочитал: 

Я на мир поглядываю из под столика. 

20 век – необычайный. 

Чем он интересней для историка,  

Тем для современника печальней. 

Сильно нагадили Отечеству коммунисты. Вряд ли когда-нибудь выберемся из этого болота отставания. Но зато прямо на глазах происходит мифологизация прошлого и даже эстетизация памятных развалин. Конечно, не все этим занимаются. Порой читаешь прямо таки обжигающие душу строчки. 

Снова НЭП, торгаши-барыши. 

Вот чем ты обернулась – свобода. 

И чего было ждать от народа,  

Для которого все хороши. 

Печально. А как порой самоотверженно боролись и даже умирали за это светлое завтра! Впрочем, мученики догмата были всегда и во всех религиях. Есть люди, предпочитающие погибнуть красиво во имя прекрасной идеи, но не способные эту идею осмыслить. Понять, что кроме неё есть и другие. Может быть не столь красивые, но зато реальные. Ещё Гераклит заметил, что людям вряд ли стало бы лучше, исполнись все их желания. Криминализация всей страны в смысле противозаконной деятельности массы людей – вот что мы сегодня получили. Яд времени отравляет массы. Чичиковы возвращаются, разворовывая и губя страну. А может быть зря я в таком пессимистическом ключе? В других, нынче процветающих странах поначалу было не намного лучше. Сложные проблемы. Но у меня своя, частная проблема. Как вывести детей из под удара? 

Первым позвонил Аркадий Александрович. Его начальник службы безопасности предложил «поговорить» с молодыми рэкетирами. Для чего будут выделены люди. Суть им сказанного сводилась по существу к следующему: « Бороться с этим явлением мы не будем, но защитить своих детей сумеем». Моя задача – выявить негодяев по-фамильно. Тогда можно будет узнать, кто за ними стоит. Если мне это не удастся, то и тут можно будет помочь. 

Вечером позвонил майор – Петькин папа. И тоже Пётр. Сегодня тональность его была совсем другая. Осознал, видимо, опасность в полной мере. В субботу решили пойти встречать сыновей. Вовкин папа предложил для начала пойти к директору. Решили, что не помешает. Следующий день – суббота.  

_____ 

Конечно, определить всех рэкетиров хотя бы школьного происхождения по-фамильно, мы не успели. Но в субботу уже надо было платить. С майором Крутиковым Петром Андреевичем мы встретились недалеко от школы. Произвёл на меня сильное впечатление. Лет сорока. С обветренным мужественным лицом и шрамом через всю левую щёку. Был он в форме и вид имел весьма решительный. Внимательно меня оглядел. Впрочем, понять, что он обо мне думает, было невозможно. За моей спиной метрах в десяти стояло трое парней из команды фирмы. Из его машины вылез внушительных размеров прапорщик. 

- Что делать будем? 

- Перваков не придёт. Просил извинить. Суббота – самый торговый день. Готов поддержать материально, а в другой день – пожалуйста. – Он это оставил без комментариев. 

- Сегодня, как я понимаю, надо проследить, чтобы не побили.  

- Точно. 

- Вы как в рукопашной? – Усмехнулся. 

- Не профессионал, но кое-что могу. 

- Это что за парни? 

- Резерв главного командования. – Покачал головой. 

- Пусть держатся в сторонке, а то целая толпа. Зайдём в школу. 

Директора не было. Хотели подойти к завучу, но тут прозвенел звонок на большую перемену. Мы стояли напротив дверей класса, так что и Андрюшка, и Петька выскочили прямо на нас. Немного погодя перехватили и Мишку. 

- Так, – сказал майор, – вы сейчас в туалет, а мы чуть задержимся. Нас не замечайте. – Они побежали. Уже обращаясь ко мне, заметил. – Обычно такие дела в туалете делаются. – Ничего, однако, на этот раз, в туалете не произошло. Свою группу поддержки я отправил покурить в машину, а мы с майором присели на лавочке в школьном дворе. 

- Ну, и что делать будем?  

- Сейчас попробуем найти их и поговорить. Одного я уже знаю. 

- У меня руки чешутся накостылять им как следует. 

- Это в последнюю очередь. 

- Я понимаю. – Он аккуратно загасил окурок и искал урну, что бы его бросить. – Надо бы выяснить, с кем они связаны вне школы. 

- Уже выясняем. – На лице у него мелькнула тень удивления. Указывая на шрам, я спросил. 

- Чечня? – Утвердительно кивнул. 

- Пойдёмте к завучу. Может уже объявилась? 

Милая слегка полноватая средних лет женщина. Всплеснула руками. Прочла две фамилии старшеклассников, которые мне удалось узнать. 

- Да, эти могут. Из очень неблагополучных семей. Бакуменко уже на учёте в милиции. Ведут себя вызывающе. С ними обычно ещё …- Она назвала третью фамилию.  

- Мы хотим поговорить с ребятами. 

- Конечно, попробуйте. У них ещё и дружки есть вне школы. Поговорите с классным руководителем. Она если ещё не ушла, то в своём кабинете биологии. Я вас провожу. 

Кабинет биологии. Почти старушка. 

- Очень тяжёлые ребята. Подозреваю, что связаны с хулиганами вне школы. А может быть и хуже. На занятиях бывают не часто. Совершенно неуправляемы. Этот Бакуменко может запросто встать посреди урока и никого не спросясь, выйти из класса. Отца нет. Мать ни во что не ставит. К тому же она пьет. 

Всех троих прихватили в скверике. Ваня Бакуменко выше всех на пол головы. Видно, крепкий парень. Майор стал у них на дороге. 

- Стоп, парни! Разговор есть. – Остановились. На лицах удивление. Один спросил: 

- О чём речь? 

- О рэкете. – Выражения лиц сразу изменились. – Проблема у нас. Никак не решим, что с вами делать. Есть разные предложения. 

- К примеру. – Этот Ваня начинал нагличать. Стоял подбоченясь и с усмешечкой глядел на майора с высоты своих не менее, чем метр девяносто. 

- Понимаете, всё зависит от количества извилин. Если хватает, можно убедить. А нет, – майор пожал плечами. Нам в спецназе к рукопашной не привыкать. Где ножом, где кулаком. На пару месяцев вырубим без затруднений. Стрелять тоже умеем. Это ты своим внешкольным друзьям передай. Все у нас на заметке. Но, я думаю, они повзрослей, и правильно вам посоветуют. Подошёл прапорщик. Я пригладил волосы на макушке, и мои трое в униформе службы безопасности, натянув маски, начали подходить к ним сзади. 

- Предупредить хочу. Не дай бог кто что из кармана достанет! – Теперь они были в плотном кольце. Оглянулись, оценивая ситуацию. 

- Бить будете? – Бакуменко затянулся и небрежно отшвырнул сигарету. 

- Я же говорю, проблемы у нас. Бить для профессионалов – дело не хитрое. Хотели бы – давно бы побили. 

- Значит, не хотите. Тогда мы пошли. – И он, было, двинулся с места. 

- Пойдёшь, когда я тебе разрешу. – Майор схватил его за грудь и отодвинул на место. – Кончаем бодягу. Больше никаких предупреждений не будет. Если пацанов тронешь…Ну, сам вообрази, что я с тобой сделаю. До всех дошло?  

- Так точно, товарищ майор. 

- Теперь можно идти. Пошли по пиву, ребята. – Это он уже нам. 

____  

Как и договорились, они приехали к нам вечером. Был произведен смотр квартиры и представление домочадцев. Молодёжь потихоньку разбежалась, и мы остались вчетвером. Чувствовалось, что гости ожидали увидеть не совсем то, что увидели. Доходы наши были, конечно, несоизмеримы, но многокомнатная квартира сияла светом минувшего, да и не нами нажитого благополучия высокого порядка. Поскольку наше прошлое было гостям вряд ли ведомо, то некоторая психологическая нестыковка была естественна. Выслушали не мало комплиментов нашей Людочке – она скоро должна была рожать. Толя тоже нам нравился. В общем, все пришли к выводу, что пара очень удачная. Поскольку молодые не хотели, чтобы Люда бросала учёбу, то все её перемещения по городу обеспечивал специальный шофёр. Он не только возил её, но и не давал носить ничего тяжёлого. Бегал за покупками и всякое такое. Рисковать внуком Альбиндеры не хотели ни в малейшей степени. Уборку в квартире делали только при непосредственном участии Ривы Марковны. Я уже начинал испытывать дискомфорт от дефицита своего участия в этом процессе. Но когда мы попытались поднять такой вопрос, то Рива Марковна замахала руками и весьма энергично заявила, что чтобы они ни делали – это «капля в море» по сравнению с тем, что сделали мы, воспитав такую чудную девочку. К тому же у нас на руках ещё трое! Толя посоветовал с мамой в дебаты по этому вопросу не вступать. «У моей мамы ещё огромные запасы жизненной энергии. Дайте ей их израсходовать в столь благородных мирных целях». Я решил, что сыну видней. 

Покурить мы с Аркадием Александровичем перешли в генеральский (мой) кабинет. 

- Надеюсь, в школе всё в порядке? 

- Да, майор и вся наша операция произвели должное впечатление. 

- К сожалению, дело оказалось не так просто. Один из этих парнишек связан с весьма влиятельным криминальным авторитетом. Но нам удалось всё это нейтрализовать. Во главе службы безопасности у меня бывший полковник КГБ. С большими связями человек! Знаете, работать в наших условиях далеко не просто. С кем только не приходиться иметь дело! Хотелось бы перебраться за рубеж. Обстановка там более спокойная, но нас там не ждут. Таких доходов там добиться очень трудно. Мой брат со своим сыном пытаются кое-что наладить, но пока доходы ничтожны, и вложения требуются большие. Так что нам придётся ещё посидеть здесь пару лет. Как вы смотрите на то, чтобы Люда с Толей перебрались в Израиль? – Я задумался. И было над чем. Хотя у меня не было подробной информации, но чувствовалось, что бизнес моего свата как-то соприкасается с криминалом. Это было неприятно и наряду с высокой прибыльностью, создавало, видимо, дополнительные риски. 

- Вы так легко готовы расстаться с Россией? 

- Нет, мой дорогой, совсем не легко. Мы люди какой-то промежуточной национальности. Если откровенно, то какие мы евреи? Мы русские. Но мы и не совсем русские. Что-то в нас еврейское всё же есть. Я думаю, что если бы нам не тыкали нашим еврейством, то мы бы его быстро забыли. Ассимиляция произошла бы уже во втором поколении. Но забыть не дают. Вам ведь не давали? Вот и получается, что приходиться переезжать, Авось, там возникнет достойная среда обитания. Уж во всяком случае, жидом меня там никто не обзовет. Ни меня, ни, что куда важней, моих внуков. – Это был какой-то для меня новый Аркадий Александрович. Даже речевые обороты изменились. – Меньше всего хочет уезжать мой сын. Но его выдавливает упадок науки. Так что вы на всё это скажете? 

Поскольку я молчал, он продолжил. 

- Я не хотел бы, чтобы у вас создалось впечатление, будто наш бизнес связан с криминалом. – Ага, он понял, что я кое-что понял. – С другой стороны, в этой стране всё так перемешалось, что грани как-то стёрлись. К тому же в некоторых сферах без них просто не обойтись. Разве я могу взыскать долги, не прибегая к….- он слегка замялся, – порой к явно нецивилизованным методам? Есть и ещё ряд ситуаций. Уже не говорю про «откат» чиновникам. Ну, это вы и сами знаете. Не будь у меня серьёзной «крыши» – отобрали бы у меня мой бизнес так же, как у вас. «За бугром» больше порядка, но тоже не надо их идеализировать. Там закон сильней, но даже эти законы многое позволяют. А у нас сейчас как раз такое время, когда идёт сращивание криминала с легальным бизнесом. Порядок в этой стране наступит только тогда, когда он понадобится преобладающему большинству бизнеса. И большого, и среднего, и малого. В том числе и вчерашним криминалам. Но это ещё не скоро будет. – Посидели молча. Меняя тему, он сказал. 

Мальчик, который ещё и не родился, мне очень дорог. – Про мальчика можно было уже говорить уверенно после ультразвукового анализа. – Я и рожать её отправил бы в Израиль или куда ни будь на Запад, но Толя не хочет. Хорошо. Мы и здесь сделаем всё возможное. 

Когда они уехали, на душе у меня было скверно. Нина же напротив. Рива Марковна ей очень понравилась. Она теперь собиралась к ней в гости. Не хотелось портить жене настроение, но хотелось разобраться в бизнесе своих новых родственников. Однако никаких источников информации у меня пока не было. 

______ 

Было ещё не поздно, но мы слегка выпили, а после этого читать я уже не могу. По телеку шла всякая дребедень. Пытался помочь жене мыть посуду – прогнала. Позвонил Петру. Как-то мы с ним сблизились за последнее время. Оказалось, что и у майора настроение поганое. И выпить хочется, но в кармане пусто. И даже бензина – дай бог, что бы до заправки доехать. И вообще, что-то надо бы предпринять с денежным довольствием. Жена грызет. Говорит, что из армии нужно уходить. Не хочется. И куда? Прямо хоть просись обратно в Чечню. Там стреляют, но хоть платят! В общем, договорились, что завтра встречаемся и все эти проблемы решаем. Расклад вырисовывался такой: завожу Нину к Риве Марковне, а сам к Петру. Потом Нина заезжает и забирает меня домой. 

______ 

Нина сидела у телека. Я сидел на балконе. Непонятно. То ли скверное настроение продуцировало скверные мысли, то ли наоборот? Сколько лет ухлопал на эту дурацкую работу! Но хоть деньги шли!.А что будет теперь? Работа нормальная, но денег не будет. В резерве у меня осталось 10000, а когда они кончаться? Слава Аллаху, хоть на текущие нужды хватает. А как же остальные? Им проценты не «капают». Живут же как-то! Но как-то я не хочу. Это у Цветаевой, кажется: «Торжественно вам заявляю, что я живу в последний раз!» Нет, это Ахматова. Но ведь верно! Может и вправду, махнуть в Израиль? Но там мои деньги совсем ничего. И что я там буду делать? Деньги, деньги. А жизнь проходит. А у Петра вот, совсем паршиво. Жена точит, а что он может? Мировой мужик! Ему бы начальником службы безопасности в какой ни будь крупной фирме. Нет, не сможет. Там «крутиться» надо, об криминал тереться, с ментами продажными дело иметь. А всё же надо спросить у свата. 

На балкон вышел мой старший. Славный парень. Странно. Столько лет в городе, а на лице какой-то неистребимый деревенский отсвет. 

- Пап, разговор есть. – Вот и в речи. 

- Давай! 

- К матери хочу перебраться. 

- С чего это? Обижает тебя кто? 

- Кто меня обижает? Ты что ли? Матери там не сладко приходится. Он её по пьянке поколачивать стал. И денег нет. 

- А ты заработаешь. 

- Ну, летом заработаю. Немного ты подкинешь. – Хорош! Молча смотрю на него. Хорош! – Я знаю, с деньгами стало трудней, но у других и того нет. Тут у нас одна квартира сколько тянет? – Ишь, деловой какой! – Ты мне хоть тыщи две выделишь?  

- А ты на две тысячи проживёшь ли? 

- В деревне проживу. 

- Так ты же там не один будешь! 

- Но ты ж больше не сможешь! 

- Верно, считать умеешь. – Сидим молчим. – Я тебя, сынок, одобряю. Если опять как ни будь устроюсь, тогда может и больше будет. А пока вот так. 

- Людка так деньги не считает! 

- Так это пока она на себя тратит. 

- А они тебя пристроить куда не могут? 

- А что я такого для них полезного умею? Телефонные станции чинить? Я же по специальности преподаватель. В административной работе слаб. 

- Ну, на фирме своей ты же крутился! 

- Это повезло. Фирма то была узкоспециализированная. – Помолчали. 

- Так я на той неделе перееду. 

- Вот так сразу! – Пожал плечами. 

- А чего тянуть! – Встали. 

- Коля, сынок! Ты уж нас не забывай! 

_____ 

На следующий вечер отвёз Нину к Риве, а сам, закупив изрядно продовольствия и прихватив канистру с бензином, направился к Крутиковым. Операция с приношением даров прошла спокойно. По стоимости – это соответствовало примерно трети месячной зарплаты, которую мне обещали в техникуме. А ведь ничего такого? Ни по количеству, ни по качеству. Хорошо посидели. Где-то через часок появился Фёдор. Слава богу, всего на столе хватило. Ещё посидели. И выпили прилично. Потом прикатила моя жена. И, слава богу, потому что в таком качестве за руль не садятся. Пели песни. Оказалось, что любим одни и те же. Потом женщины, которые за это время очень сблизились, ушли на кухню, а мы принялись решать насущные задачи. Финансовые проблемы стояли и передо мной, хотя и в несколько ином качестве. Перед уходом я спросил Петра, не может ли он мне помочь с информацией? Очень хотелось бы выяснить, чем занимается фирма моего новоприобретённого родственника. 

- Понимаю, что за информацию нужно платить. Если в разумных пределах, я готов. – Откровенно сказать, не ожидал положительного ответа, но ошибся. 

- Очень может быть, что смогу тебе помочь. 

___ 

Человек, с которым я встретился, был в штатском. Попросил чётче сформулировать задачу. Это было не так уж просто, поскольку знать хотелось много, а потратить мало. В конце концов, я сформулировал свой вопрос коротко, сведя его к участию в работе фирмы криминального капитала, его роли, связи криминала с генеральным директором. 

Поразмыслив, он направил меня к другому человеку. Тут общение уже шло по телефону. Дело чуть не сорвалось, поскольку от предоплаты я категорически отказался. Однако, пару дней спустя мне позвонили и сказали, что согласны с учётом поручительства «уважаемых лиц». Это, интересно, кто же? Небольшой задаток всё же пришлось дать. «На текущие расходы». Общие затраты оказался меньше, чем я ожидал. 

Дискету обнаружил в своём почтовом ящике. Код мне передали через Петра. Я ему деньги, он мне код. Выглядел Петя несколько растерянным. Пожал плечами. «Меня попросили…» 

Не знаю, кто составлял это сообщение, но оно в точности соответствовало тому, что я хотел узнать. Скверная мыслишка буровила моё сознание. А запроси кто-то информацию на меня! Хорошо, что за последнее время на мне ничего криминального не «висит»! Но чувство было такое, что кто-то обо мне всё знает, и дело только в цене. 

Фирма, руководимая Альбиндером (формально ему и принадлежащая), занималась широким кругом дел. И торговлей, и производством, и экспортом, и импортом. Причём, всё это в весьма приличных объёмах. В фирму периодически вкладывались довольно большие деньги, которые по завершении некоторых операций изымались. Но не всегда. Деньги (предположительно) поступали из двух источников: 1. От некого Воронцова А.В., связанного с криминальными структурами. 

2. От различного рода бюджетных организаций, куда спустя некоторое время почти всегда возвращались. 

Прочитав всё это, мне стало немного страшновато. Значит, несмотря на видимый наш бардак, кто-то где-то за всем следит. Нет, было бы забавно, запросить информацию на себя. Конечно, это убить ещё кучу денег, но было бы полезно. Пока что я получил довольно полное представление именно о том, о чём хотел. И что дальше? Нельзя сказать, что я уж очень удивился. Примерно так я всё себе и представлял. Свояк этой банде необходим, потому что его коммерческими талантами всё и «крутится». Они это понимают и всячески его поддерживают. Такое содружество обладает огромными возможностями. Все друг в друге заинтересованы. И не боятся они по сути ничего. Со временем Альбиндеры попытаются убраться в Израиль. Если компаньоны им позволят. Ведь вот уж действительно, кто слишком много знает! Малоприятное родство, но что тут поделаешь! Впрочем, вряд ли он и его фирма составляют такое уж исключение. В той или иной степени – это удел почти всех остальных. Вряд ли я ошибаюсь. Эти может быть впереди, потому что Альбиндер доказал свои способности в сфере коммерции. Отсюда и рост вложений в него. Рост оборотов. К тому же он некий тормоз на пути чисто криминальных методов. Происходит не только использование коммерческой структурой бюджетных средств, но и отмывание «грязных» денег. Вряд ли в сложившейся в стране ситуации можно зарабатывать по крупному другими способами. Разве что «сидеть на трубе» или заграбастать какой-нибудь «Норильский никель», или алюминиевое производство. Оправдываю свояка? Похоже. Не плохо он устроился. Но чем всё кончится? Мне от всего этого тоже кое-что перепадало. А захоти я, перепало бы и больше. Когда родился Сашка, слава богу, без всяких осложнений, в том же доме, где проживали Альбиндеры, была куплена трёхкомнатная квартира, куда молодые и переехали. Иркину квартиру оставили мне, хотя документы я переделывать не стал, и числилась она по-прежнему Людкиной собственностью. Квартиру сдали, и это увеличило мой ежемесячный доход ещё на 120 долларов. Совсем не лишние. Эти деньги позволили мне поддерживать Николая. 

______ 

Когда Сашке исполнился месяц, был устроен праздничный обед. Присутствовали все представители обоих семейств, включая брата и его сына, специально прибывших по этому случаю из Израиля. Кстати, трудней всего было привести на этот обед моего Николая. Но убедил. А он действительно как-то не вписывался. Во время обеда свояк обронил фразу, глубоко запавшую мне в память. « Дорого бы я дал, если бы мог переправить их в Израиль». Видно, что-то произошло, потому что ещё недавно он собирался отправить Люду в Израиль рожать. Помешали, как мне помнится, не какие-то сторонние силы, а Толик. Его брат и дядя тоже, как я видел, ездили беспрепятственно. И вот такое заявление. Если додумать эту фразу до логического конца, то получается чуть ли не шантаж! Один раз меня уже пытались шантажировать моими детьми. В общем, есть над чем задуматься. С прежними шантажистами получилось удачно. По моему, они получили то, что заслуживали. В своё время генерал взял с меня слово, что впредь я такими методами пользоваться не буду. Но дело не в этом. Тут ситуации была иная. Главным образом в масштабах. Пока свояк успешно делает для всех деньги, всё спокойно. Но в любой момент ситуация может измениться! 

_____- 

Новый год встречали у сватов. Молодёжь вся разбежалась по своим компаниям. Даже Костя с Людой. «Подкинули» предкам сына. Молочка ему Люда нацедила и они «испарились». Из солидарности пришли и мы. Больше не было никого. Пётр встречал с офицерами своей части. Мы их с Лёлей пригласили на следующий вечер, так что остался весьма узкий семейный круг. 

Наша Новогодняя компания была практически непьющая. Посидели у телевизора, мы со сватом поболтали. Нина, не смотря на все старания Ривы Марковны, скучала. Сказывался большой возрастной интервал. Но мужественно терпела. Всё, в общем, было в пределах нормы. На следующий день отсыпались. 

Уже под вечер приехал Коля. Нелады у них дома достигли критического накала. Последний скандал возник сегодня утром, когда отчим потребовал у Кольки денег на опохмел. Николай считал, что своими деньгами он вправе распоряжаться сам. У моего хозяйственного сына собранные деньги предназначались для сестёр, которых, по его разумению, следовало обуть и одеть. Шуму было много и кончилось тем, что отчим выгнал Колю из дома. Маша, поставленная перед выбором – сын или муж, выбрала мужа. Уговаривала сына дать денег на пропой, но он молча собрал вещички и вот прибыл к папе. Предательство матери его потрясло. Но я Машу понимал. О Коле, как она справедливо полагала, всегда я позабочусь, а вот кто позаботится о её девочках? Скверная, в общем, история. Типичная, в определённом смысле. Забегая вперёд, поведаю о продолжении. Протрезвев, отчим понял, что сыграл против себя. И Маша видно «накрутила». В общем, одним прекрасным вечером где-то так через недельку Григорий явился к нам домой. Видимо, «выбил» себе командировку. Его грузовик стоял у нас перед домом. Нина приняла по-родственному. Накормила обедом. Коля был в школе, но он его дождался. Покаялся, повинился и передал мамкин указ, чтобы возвращался домой. Аргумент: «мамка велела» – был главным. Коля парировал его весьма весомым, на мой взгляд, соображением: «Тебе же лучше, если меня не будет. По пьянке мать ударишь, так я же тебя пристрелю». Ружьё у них на этот случай имелось. Знакомые идеи! Я подумал, что, в сущности, борьба шла за мои деньги. За те три тысячи, что я теперь Коле выдавал. Ну, и помощь по дому. Коля – парень работящий. Под конец Григорий даже ко мне обратился за поддержкой. 

- Валентин Николаевич, ну хоть вы ему скажите! 

- А мой интерес какой? Что бы сыну было как лучше. А что ему хорошо, так он лучше моего знает. Неволить его ни в чём не стану. По мне, так лучше пусть при мне и будет. У него выпускной класс. Ему учиться надо. 

Уходя, обронил. 

- Гляди, я тебя предупредил. – Тут мой Колька взорвался. 

- Ты меня что, пугаешь? Это я тебя предупреждаю. На мать руку поднимешь – прибью. – Стояли друг против друга. Оба плечистые, рослые. Сын у меня вымахал – видный парень. Но дело приобретало опасный оборот 

- Ну, что это вы как-то не по-семейному домашние вопросы решаете! Не хорошо это. – Но меня не услышали. 

- Домой теперь не приходи. 

- Да приду, когда захочу. Это ты в моей хате живёшь, а не я в твоей! – В общем, мерзкая вышла сцена.  

Но я отвлёкся. Вечером пришли Петр с Лелей и, что было неожиданно, с Фёдором. Фёдор – это тот самый прапор, который участвовал в школьной антирэкетирной постановке. Откровенно говоря, он был не очень-то мне нужен. Ведь совершенно незнакомый человек! Но раз Петя привёл! Нина срочно вызвала кого-то из своих приятельниц, и мы вполне успешно «замкнули» Фёдора на неё. Петр его очень хвалил. Они вместе воевали, а где как не на войне проявляются люди в истинном своём виде? 

Чёртов алкоголь и на меня подействовал. Языки развязывает. Поделился я с Петром кое-какими своими проблемами. Предложил он нечто для меня совершенно неожиданное: организовать прослушивание телефона моего свояка. Конечно, будет стоить, но…Я сказал, что подумаю. Весьма щекотливая нравственная проблема. Как-то у военных это просто. Кстати, как Пётр – командир батальона спецназа, связан с такими делами, как прослушка? 

_____  

По уже установившемуся за последние месяцы раскладу времени, утром я отправлялся в библиотеку. Считалось, что я готовлюсь к предстоящим лекциям. Действительно, часть времени тратил на это. Остальное уходило на чтение по самому широкому кругу вопросов. Нина отправляла мальчишек в школу и занималась хозяйством. Иногда ездила к Риве Марковне повозиться с внуком. 

В это утро я обнаружил, что еду вовсе не в библиотеку, а на кладбище. Посещение кладбища в моменты, когда надо было принимать какое-то ответственное решение, стало чуть ли не правилом. А что, собственно, произошло? И какие такие решения я мог принимать? Скорее мне просто нужно было переварить ту ситуацию, в которую я попал. Ведь конкретно ничего такого не произошло! Никто и вроде бы ничто мне не угрожало! Я понимал, что со стороны – эти посещения кладбища выглядели аномально, а посему их не афишировал. Где-то рядом с кладбищем находилось стрельбище. Иногда и я, отъехав в сторонку, постреливал из своих стволов. Рисково, но уж очень хотелось. Тем более, что с помощью Петра проблема патронов решалась теперь очень просто. 

Вокруг всё было привычно. И фамилии, и фотографии. Уселся за свой столик и попытался размышлять. К сожалению, с мыслями сложней, чем с аппаратурой. Могут и не включиться. Легко и самопроизвольно переключаются. Вот здоровенная ворона уселась на верхушку памятника Геннадию Шафоростову. Молодой парень. Погиб вместе с отцом в автокатастрофе. Почему-то ворона мне мешала, и я вознамерился её прогнать. Но, словно почувствовав что-то и гнусно каркнув, она взлетела, а мне почему-то было интересно, куда она сядет. 

- Вы бы не отвлекались. – Голос Виктора Павловича звучал даже сурово. 

- Да, я, кажется, опять вляпался. Но вы же знаете – совершенно случайно. Как вы думаете? Что-то нужно предпринимать, или сделать вид, что я ничего не знаю и не вмешиваться? В конце концов, пока никакой реальной угрозы ведь нет! 

- Вляпались вы – это действительно. И это очень неприятно, но вины вашей тут конечно нет. 

- А разве была моя вина, когда меня пытались ограбить? А рэкетиры? Когда угрожали жизни моих детей? Сейчас ситуация другая, но она тоже чревата осложнениями. Когда имеешь дело с бандитами, всего можно ожидать. 

- Не собираетесь же вы в случае чего снова стрелять? 

- Не собираюсь, но меня могут вынудить. 

- Запомните, что в предыдущих случаях вам просто везло. Маловероятно, что повезёт ещё раз. И меня уже тоже нет. Да и чего же вы можете добиться? Их ведь много. Они организованы. 

- Хорошо бы получить более полную информацию. Но с телефоном – это же можно ждать до второго пришествия. Да и вряд ли такие люди говорят по телефону что-то лишнее. 

- А вы спровоцируйте какое-нибудь обострение ситуации. Тогда, возможно, получите результат куда скорей. А что вы, собственно, ожидаете узнать? 

- Это мысль. Надо подумать. Что молчишь, баба Лена? 

- А что тут скажешь, дружок? У нас по этой части Виктор самый умный. Вот он и говорит. Я то, что могу сказать? Ясно дело, что тебе пострелять охота. 

- Валентин, постреляй их всех, сук! Ну, не всех, так главных. Ежели с умом, так никто про тебя и не прознает. 

- Зря вы, Савелий Маркелович, его подталкиваете. Опасное это занятие, а у него ещё младшие школу не закончили. Да и что такого произошло? В кого стрелять? В неких уголовников, так они ещё ничего ему не сделали. К тому же они пока безымянны. Валентин Николаевич, вы помните капитана, который ко мне захаживал? Теперь он уже, поди, в чинах. В случае чего, попробуйте к нему «подъехать». Привет от меня передайте. Конечно, нужно его заинтересовать, но он может быть полезен. Лишнего, понятно, не говорите. 

- Ясно. Спасибо за дельные советы. Баба Лена права. Скучновато мне живётся. А жизнь проходит. Хочется чего-то такого, адреналин генерирующего. 

- Во, во. Верно говоришь. Я дак в последние годы тем и жил только, что молодость вспоминал. Тускло живём. Никакого интересу. С того и пьём. 

- Должен заметить, что есть ещё множество других способов оживления существования. Стрельба по людям – это один из самых примитивных. 

- Вы правы, конечно, но природные данные плюс конкретные обстоятельства изрядно это множество ограничивают. Ну, чем таким я могу заняться? Вот преподавать снова пойду. Может быть, это меня утихомирит. 

Долго молчали. Сыро, холодно. Очень хочется выпить. Где-то тут у меня была заначка зарыта. Кое-как откопал. Ох, хорошо пошла! Благо, мне много не нужно. 

- Почему это у тебя близких друзей нет? 

- Баба Лена, а у тебя они были? Маркелыч не в счёт. Это со старых времён. И почему нет? Есть очень близкие друзья со школы ещё. Только жизнь развела. А новые? Не повезло, наверное. Ведь дело случая. Те, которые по обстоятельствам вблизи меня, так как-то на это звание не проходят. Где-то, наверное, есть люди подходящие, да меня рядом нет. Дружба высокой категории – дело тонкое и редкое. Я как-то потратил пару дней на эту проблему. По теории нынешних социологов у современного человека потребность в глубокой дружбе ослаблена. Вместо искренней и верной дружбы преобладают какие-то функциональные отношения. На становление дружбы нужно время, опыт общения. А вообще-то, близкий друг – это из разряда самых высоких ценностей жизни. Ну, завела ты меня, баба Лена! Не помню, чьи это стихи? 

Пускай клянут уста пророка 

Несовершенство бытия. 

Есть дружба верная без срока 

И в ней светла печаль моя. 

- Это Нерис. 

- Генерал, вы просто ходячая энциклопедия! 

- Уже не ходячая. 

- Теперь только я понял, зачем это вам было нужно. 

- Говорила я ему, зря лезешь в такие дела. 

- Не очень-то лез. Поставили. 

- А ты не брыкался. 

- Ладно, будет вам. 

- Верно. У меня ведь тоже совесть не так, чтобы чиста. Ты у нас главный наследник. 

- И что я могу? Грехи ваши какие скомпенсировать что ли? 

- Хорошо бы. Кстати, вот Петр – чем не кандидат в друзья? 

- Может быть. Но не следует путать дружбу с дружескими отношениями. – Со стороны стрельбища раздались выстрелы. 

О! Пойду и я постреляю. 

- Не забудьте про возможное оцепление. 

- Спасибо. До встречи. Генерал, чьи это строчки? 

«Скажи мне, дружбы где начало? 

Ум, сердце ль жизнь ей даровало? 

И чем питаться ей пристало?» 

- Это Шекспир, только вы немного перепутали. Там не про дружбу, а про любовь. 

- Ну-ну! 

Под шумок пальбы на стрельбище, тоже выпустил обойму и поехал домой. Библиотека на сегодня уже отменялась, поскольку если я выпивал даже самую малость, на усвояемости читаемого это сказывалось катастрофически. На одном из перекрёстков ко мне подъехал Генка. Остановились и вылезли поболтать. Генка был тоже, как говорят, слегка «поддатый» и очень хотел добавить. Кабаки в это время пустуют, так что главная проблема – это машины. Договорились оставить их дома и встретиться где-то на пол дороги между нашими домами. Вместо кабака уселись в скверике. Генка открыл кейс, в котором уже привычно поблескивали банки джина с тоником. Крепость небольшая, что позволяло пить долго. К тому же и вкусно. Пить чужое – не очень – то этично, но мы люди свои и как-то я с этим примирился. 

Сколь это ни прискорбно, но работал Гена, как я уже упоминал, в той же, бывшей нашей фирме, но …десятником или бригадиром. Показал мозоли от лопаты. Унизительно. Чувствовалось, что сильно переживает, но деваться ему некуда. Понятно, что на станцию его ребята не возьмут. Он бы им там глаза мозолил. А что он ещё мог? Хотел устроиться куда-нибудь в служебную связь, но пока вакансий выше монтёра не было. В общем, если пользоваться современным сленгом, «опустили» человека. «Семья! Кормить надо. Уже привыкли к благополучию по финансовой линии». В своё время его Лерка по его же настоянию бросила работу в магазине. Теперь пытается устроиться, но не получается. Только продавцом. А после директорства это неприятно. В общем, хреново. Если моя зарплата в техникуме составляла при сравнительно небольшой нагрузке (три выходных в неделю) примерно 2000 с небольшим, то его колебалась от 6 до 10 тысяч. На семью из трёх человек по нынешним временам не так уж плохо, но угнетал характер труда и «давило» прошлое, так что спускали потихоньку накопленные доллары.  

За три часа набрались мы прилично, но никаких конструктивных идей нам в голову не пришло. 

Разгоняя хмель, бродил по окрестным улицам. Мысли как всегда в подпитии, обрывочные. Вот Гена – пример функционально-дружеских отношений. В отличие от просто функциональных и чисто дружеских. С Петром отношения примерно такие же, но со смещением в сторону чисто дружеских. Хороший мужик Пётр, но о проблемах, кажем, прекрасного с ним не потолкуешь, и стихи на память он не читает. Однако, встретившись – не молчим, а очень даже оживлённо беседуем. 

Хотя мне казалось, что я вполне в норме, но дома Нина меня накормила и уложила спать. Впрочем, про Генкины проблемы я рассказать успел. 

______ 

Следующий день у меня был рабочий. Аж три пары! Отвык я от таких нагрузок. А ведь выстаивал и по пять! И с новыми учащимися что-то не то. Конечно, новое поколение в новых условиях и должно было измениться. Но как-то непривычно. Что-то не то с моими студентами. Я, конечно, стал старше и отношение ко мне иное, но не в том суть. Отношение к делу вроде бы даже улучшилось. Все как-то стали понимать, что малознающие производству не нужны, и их запросто с работы выставят. Но появилась заметная прослойка, которую я про себя называл «навсёплюющими». В основном – дети зажиточных родителей. При первой же моей серьёзной попытке заставить их работать, реакция была быстрой. Меня вызвал Николай и в весьма почтительных тонах объяснил, что эти две относятся к «неприкасаемым», поскольку их отцы наши крупные спонсоры. Моё замечание, что не понятно, зачем они вообще учатся, осталось без комментариев. Родители ещё двух девиц предложили мне позаниматься с их чадами приватным образом за весьма приличное вознаграждение. Трое просто вложили в свои курсовые работы по 500 рублей. Как мне объяснили, такая у нас нынче такса. В общем, я попал в довольно щекотливое положение. Спонсоров пропустил, а остальных «зажал». Но до меня их пропускали, так что знаний у них практически никаких, и что-то «выжать» из них просто невозможно. Николай молча разводил руками, дескать, выпутывайтесь, уважаемый В.Н. сами, но шума не поднимайте. Положение довольно непривычное и весьма некомфортное. 

Дома после занятий меня ждали малоприятные гости: дед с бабкой. Что-то они, видимо, поняли, потому что разговоров о деньгах не было. 

Часов в шесть позвонила Лера. Это было как гром с ясного неба. Я даже потерял на время способность логически мыслить и членораздельно свои мысли высказывать. В произведениях искусства, в литературе, если это не какой-нибудь авангард, события должны подчиняться некой внутренней логике, должны работать на общий замысел. В общем, должны быть как-то оправданы. Это жизнь может себе позволить нелогичные поступки! И в доказательствах, в обоснованиях они не нуждаются. Не зря англичане говорят, что факты – вещь упрямая. Факты можно пытаться объяснять, но в доказательствах своего существования они, повторяю, не нуждаются. Причиной моего смятения состояла в том, что Лера сообщила мне о смерти Гены. Поневоле из меня выплеснулось обычное в таких случаях: «Но я же вчера только с ним разговаривал, и был он в полном порядке!» А дело, оказывается, в том, что, расставшись вчера, я пошёл домой, а Гена пошёл добавлять. Домой явился поздно. Не раздеваясь, свалился на диван и умер во сне. Для медиков – ничего нового. Какой-то процент пьющих так и заканчивает. Сердце останавливается. А для меня – потрясение. 

Опять похороны, кладбище, поминки. Сумеречные мысли о неминуемой смене поколений, которое касается уже не почтенных старцев, но и нас, людей среднего возраста. В общем, обычные мысли определённой возрастной категории перед лицом смерти. 

После поминок в изрядном подпитии брёл домой. Народу набилось много. Тут и Генкина бригада, и родственники. Как обычно, набравшись, подзабыли где и зачем находятся. Гена, думаю, был бы доволен, но мне стало неприятно, и я тихонько смылся. 

Район этот застроен одноэтажными домишками – сплошь частный сектор. Домой я шёл весьма кружным путём. Вышел к железной дороге и побрёл вдоль путей. Хорошо бы куда – ни будь забиться и посидеть в одиночестве, но все мои квартиры были сданы и заняты, и податься было совершенно некуда. Брёл и брел. Гнал от себя банальные мысли о смерти, об этом таинственном исчезновении, о полной бессмысленности жизни и, в то же время, необходимости жить. И о перед этой жизнью обязательствах. Но мысли эти всё лезли и лезли. Вечно одно и то же. И не мне одному, разумеется. Да и почему у меня, человеку ума довольно среднего, мысли о смерти должны быть какими-то оригинальными? Смерть – дело, в общем-то, естественное и в этом смысле обычное, всех одинаково касающееся. Наверное, поэтому и осмысление её у нас – людей средних тоже примерно одинаковое. Конечно, верующим, наверное, легче. Надеются на что-то. Впрочем, видимо не очень, поскольку умирать всё же тоже не хотят. Забавно, как менялось представление о «том свете». У Гомера, помнится, Ахилл скулил в туманных полях Аида насчет того, что лучше быть жалким погонщиком на земле, чем царем мертвых в мире загробном. И экклесиаст говорит, что псу живому лучше, чем мёртвому льву. Вообще, этот экклесиаст жутковат. Зря они его канонизировали. Страшноватые строчки. «Живые знают, что умрут, а мёртвые ничего не знают, и память о них предана забвению, и любовь их, и ненависть их уже исчезли, и нет им больше части во веки веков ни в чем, что делается под солнцем.» Малость переврал, наверное. 

« Не храбрым даётся победа, не мудрым хлеб, не у разумных богатство. Время и случай для всех.»  

Да, время и случай. Вот моя жизнь! Набор случаев. Что с нами случится завтра – ни Гена не знал, ни я не знаю. Случай – фактор весомый. А вообще-то, изрядно деморализующие мысли. 

_____ 

Ситуация в техникуме обостряется. Ряд моих учащихся просто не хочет утруждать себя работой, хоть каким-то напряжением ума. Спокойно предлагают деньги. В конце концов, знать или не знать – их дело. Но диплом – это государственный документ, дающий определённые права. Впрочем, нынче весьма незначительные. Так может быть оставить нервотрёпные попытки их чему-то научить? Тем более, вызывающие явно наростающее неудовольствие Николая. Кстати, его жена – Зинка. Та самая. Нынче – Зинаида Григорьевна. Заведует «моей» лабораторией и люто меня ненавидит. Пытаюсь понять почему. Возможно, как свидетеля минувших грехов молодости. Несколько попыток унизить меня непониманием кое-чего из техники не удались. Так что? Мне открывать встречные военные действия? Совершенно мне это ни к чему. Ещё один прощёный враг. Кстати, взятки берёт не морщась. На работе становится некомфортно. А я-то надеялся! Но куда я подамся, если уйду отсюда? Что до попыток изменить ситуацию, то они совершенно безнадёжны. 

_____ 

Нина хочет идти работать. Не денег ради. Дети уже взрослые, и её сидение дома теперь как бы не оправдано. Ей скучно. Брак наш тускнеет. Наверное, это нормально. То, что нас объединяло – влечение, домашние проблемы, дети, остается, но естественнейшим образом слабеет. Интеллектуальный разрыв всё растёт. Разговаривать за пределами проблем домашних почти не о чём. Я заставляю себя выслушивать её разговоры о всяких мелочах быта, о подругах, о политике. Да, Нина стала увлекаться политикой, что даёт нам возможность дополнительно общаться. А вообще-то, увлечение политикой – не очень хороший признак. Смотрим разные фильмы. Мои – не интересны ей, а её – мне. Особенно эти идиотские сериалы, рассчитанные явно на дебилов. Пытался это ей пару раз объяснить. Вроде понимает, но по сути ничего не меняется. К счастью, интеллектуальное несоответствие не мешает нам ощущать друг друга людьми близкими, родными. 

Случайно познакомился с корреспондентом местной газеты. Через него сумел организовать публикацию статьи на культурологические темы. Гонорар ему, а «слава» мне. Эффект на работе был несколько неожиданным. Зинка (Зинаида Григорьевна) в преподавательской во всеуслышание сказала: «Валентин Николаевич, а ведь, пожалуй, это ваше настоящее призвание!» Я им мешаю. Я независим материально, а посему неуправляем. Это неудобно. Были бы очень довольны, если бы я ушёл. Могут в этом даже помочь, организовав какую-нибудь провокацию. Даже со студенческими даяниями. 

______ 

У свата неприятности. Подпольные правители фирмы снизили его долю в прибылях. Сват рассержен, поскольку считает, что без него эффективность работы, а, значит и прибыли, были бы куда меньше. За попытки вести самостоятельные операции ему пригрозили и довольно жестко. Вообще, у меня наростает чувство житейского дискомфорта, чувство беспомощности. Наглый Володька со товарищи остался безнаказанным. Мафиози угрожают семье Аркадия и моему внуку. Сделать ничего не могу. На работе ситуация мерзкая и надо терпеть, потому что опять таки сделать ничего не могу. Что же в таких случаях люди вообще делают? Можно «уйти в себя». Это называется «внутренняя эмиграция». Слава Аллаху, на жизнь хватает. Найти работу попроще, чтобы просто быть занятым? А мафия? А Володька? 

Как-то вечером позвонил Пётр. Фёдора выперли из армии. Случился какой-то скандал с начальством, и Федя двинул капитана по физиономии. Двинул слегка, но при свидетелях. Хотели под суд отдать, но ситуация такова, что шум никому не нужен. Уволили. Теперь без работы. Нельзя ли устроить куда-нибудь? Для начала пригласил их в гости для обсуждения проблемы. По-моему, такой человек может запросто устроиться в охрану какой ни будь фирмы. Или телохранителем. Но пока что ему даже жить негде. Да и денег, наверное, нет. Привык на всём готовом, а наличку наверняка транжирил. Посоветовались с Ниной и решили приютить его временно у нас. Благо, площадей хватало. По сути – аж семь комнат! Включая две переделанные под комнатёнки кладовки и вторую кухню. Но все как-то распределились. В кладовках – младшие сыновья. В бывшей кухне – Коля. Нина обосновалась в спальне. Я в кабинете генерала. Ну, а проходные не в счёт. Это общая территория. Фёдор предложение с благодарностью принял и очень даже хорошо вписался в моё семейство. Впрочем, весь день он где-то пропадал и являлся только ночевать. И то не всегда. Имущество своё он держит в деревянных армейских ящиках. В одной – тряпки, а в другом – оружие и всякое такое. Я увидал – ахнул. Как говорится, чего там только не было? Включая и то, назначения чего я и не знал. Если за пистолет дают пять лет, то здесь содержимое тянуло на десятилетия. Когда он появлялся, Нина всегда пыталась его накормить. Иногда ей это удавалось. Работать он устроился грузчиком. Говорит, временно. Я понял, что надо помочь с работой. Какой из него грузчик? Человек с такими данными и военным опытом в наше время может рассчитывать на нечто куда большее. 

В гости семейство Крутиковых прикатило в полном составе. Парни быстро «испарились», а мужчины собрались в моём кабинете решать текущие и мировые проблемы. Выпили по малости, и тут я неожиданно для себя «раскололся» – поведал история захвата нашего бизнеса. В конце печальной повести Фёдор спросил. 

- Так этот Володька так и зажилил всё ваше барахло? Захапал добра на 150 тысяч? 

- Так и зажилил. А что можно сделать. 

- Ну, хоть морду набить! 

- Это конечно можно. Хочешь, возьми такую благородную миссию на себя. Из 50%. Заодно и справедливость восстановишь. 

- А что? Попробую. На дух таких наглых тварей не переношу. У него мобильник есть? 

- Есть даже номер. 

Я не хотел вникать в детали «работы» с Володькой, но, получив сравнительно быстро деньги, очень удивился. Лерка была очень им рада. Их материальное положение после смерти Гены конечно стало не лёгким. 

Увольнение. 

Быстрая коррекция веса. Комплексные обеды. Дорого, грязно, невкусно. Столовая №3.  

Решилась на пластическую операцию. Господи, благослови! Зинаида.  

Зинка, где моя заначка?! Не вернешь – убью! Твой любящий Аркадий.  

Господа, убедительно просим погасить задолженность по квартплате. ЖКХ.  

Грабежи, травмы любой степени тяжести, лишение девственности. Парк Южное Бутово с 24:00 до 5:00.  

Если Вы потеряли здоровье, жену, работу – приходите по понедельникам и средам с 19:00 до 23:00 по адресу: ул. Космонавтов, д. 17. Будет ржачно.  

Английский, немецкий, французский языки за 3 дня с утюгом и паяльником. ООО «Маргаритка».  

«Сейчас на рынке шкурка свежей зюзюки стоит уже под четыре пимса. Почему так дорого? А потому, что, несмотря на кажущуюся простоту, правильно поймать зюзюку может не каждый мисюнец. Давно прошли те времена, когда для ловли хорошего экземпляра зюзюки достаточно было одного крямба на бурбулинке. В последнее время зюзюки стали значительно осторожнее: стаятся, всегда настороже, а дипляки и орзимуты либо слиментируют, либо вовсе отбринывают.  

Как же поймать хорошую зюзюку?  

Сразу замечу, что нет ни одного универсального метода, приманки или средства охоты на зюзюк, а то, что встречается в печати – откровенная бринчатина и хлявля.  

Конечно, пятикамбровая замура изредка, в брачный сезон, позволяет подобраться к зюзюкам довольно близко, но какой же настоящий мисюнец пользуется замурами против брачующихся зюзюк?!  

В одной статье я встретил:  

«Возьмите сабурдинку и струмируйте ее в два кляка…»  

О, если бы все было так просто! Да и подумайте, зачем ловить зюзюку, если есть сабурдинка?  

Возможно, заслуживают внимания советы пользоваться несвежими устяками или ловить зюзюку на хрятую лястину. Ясно одно: не бойтесь экспериментировать, и удача будет с вами!  

Счастливой охоты!  

С уважением,  

Ваш Прик Стрисяк»  

Мы любим перечитывать эту статью из старой мисюнской газеты. Внуки – те вообще слушают ее, открыв рты, хотя знают наизусть каждое слово. А я всегда говорю:  

- Если постараться прожить достаточно долго: три, пять или даже двенадцать циклов, то жизнь сама все расставит по местам. Где эти мисюнцы? Некому охотиться на зюзюк, и живем мы теперь не только вопреки и невзирая на, но и благодаря тому…!  

Каждый гарканец отличается повышенной гордостью. Честь и достоинство у нас в крови. Но мы, городские, к тому же – народ упертый. Уж если что решили ….  

Все бы ничего, катилась бы жизнь да катилась, но наши самки требуют к себе повышенного внимания и постоянного подтверждения привлекательности. Можете не верить, но на иной надето и нацеплено в денежном эквиваленте – сопоставимо с годовым бюджетом небольшой страны Заморочья. А они – еще и еще! Подарки, сюрпризы всякие, наряды, знаете ли…. И это – каждый день! Моя – такая же. К тому же ее фантазия иногда обостряется, и тогда мне приходится искать совершенно несуразные вещи. Вы никогда не пробовали за день обежать дюжину маркетов из-за каких-то туфелек «с потрясающей подошвой из эрминуперта»? Кто их видит, эти подошвы?!  

Друзья говорят, что у меня слишком широкая душа. Да, я не считаю, во что мне обходится содержание самки. Просто математика – не мой конек. И опять же: богато одетая самка – вопрос престижа, гордости и даже карьеры половины населения Тьерры. Мужской половины, разумеется. Кому, как ни мне, психосоциологу, знать такие вещи?!  

Мы, городские, никогда особо не задумывались даже над тем, где растут ступранки в соусе фир-де-фуфле, чего уж говорить о каких-то экзотических лемондрах на боа, но именно о лемондре моя и попросила. Надо – значит, надо! Это я ей с ходу так ляпнул, а потом уже задумался…. Но слово – как лиашка: вылезло – не вернуть.  

О лемондре она услышала по визору. Было там что-то такое про редких и экзотических животных. Этих лемондр осталось штук пять – семь, не больше. Раньше, вроде, были в большом количестве, а потом пропали. Ушли в глушь. На побережье, в Долине, у нас еще есть глушь, представляете? И тамошний егерь, якобы, всех лемондр пересчитал. Я эту передачку заказал на повтор, про егеря узнал все, что надо, и отправился в эту клятую Долину добывать клятую лемондру для моей клятой самки.  

С егерем мы за три дня выпили целую бочку настоящего иманского шарле, но кроме того, что лемондры чрезвычайно хитры, я не узнал ничего. На четвертый день егерь встал передо мной на колени и сказал, что больше пить не может, что теперь до самой своей смерти на шарле даже смотреть не будет, что не знает, где эти лемондры гнездуют, но мы, городские, на такие выкрутасы не обращаем внимания. Еще через два дня мой соратник по борьбе с шарле проговорился о гнездовье, «в которое иногда кто-то, возможно, и захаживает», а на следующий день, ближе к закату, он самолично, как мог, проводил меня к опушке глуши, на самый край Долины.  

Как оказалось, для охоты на лемондру не нужно какого-то особого оружия. Так, …обыкновенная авоська и сухарик для приманки. Зато за мое обещание идти отсюда подальше, без захода на продолжение попойки, егерь намекнул, что хитрюга лемондра никогда – понимаешь, никогда! – не пойдет с охотником без своей охоты. Про эти охотника и охоту он повторил дважды и сгинул в сумерках, а я остался, потому что охота – дело настоящих мужчин, а не слабаков из провинции.  

Мы, городские, умеем, когда нужно, взять себя в руки! Я спел для бодрости пару маршей, потом вздремнул полчасика …или немного больше, потом начал думать о смысле жизни моей самки, о своей жизни, о бессмысленном существовании слабаков – егерей, а лемондры все не было.  

Мы, городские, народ терпеливый, но шарле…! В общем, оно так просилось наружу, что я нарушил маскировку и пристроился за стволом обрабры… или сакволля, не очень уж по деревьям-то знаток, знаете ли. Так вот, пристроился я, а с ветки хик раздался, тихохонький такой хик. Потом и хи-хик полный. Я глаза вверх – комок пуха надо мной, серый с голубизной и перламутринкой, а из него – новый хи-хик! А после хихиков не ушами, а прямо из середины своей головы вдруг услышал:  

- Забавно! С утра наблюдаю! Очень забавно! Просто чрезвычайно! Зачем в наших краях, позвольте узнать? Ах, да: сухарик! На лемондру охотитесь? Чепуха это, мы, лемондры, не едим пищи, как таковой. У нас и организма, как такового, нет, только расцветка, да и то – как результат преломления света.  

- Как же вы, лемондры, живете без еды? – это уже я, обыкновенным голосом.  

Со стороны, наверное, довольно глупо я выглядел: стою под деревом со спущенными штанами и разговариваю сам с собой. Но мы, городские, привыкли не обращать внимания на мелочи. Мало ли, в какие ситуации гарканец попасть может – честь и достоинство всегда при нем – будь он одет хоть согласно протоколу, хоть согласно базовым потребностям. Так мы с лемондрой и говорили.  

- То есть, совсем без еды?  

- Как бы вам сказать…? Наша еда – эмоции, настроение, ощущение праздника….  

- Праздника? Вот уж праздников у нас, у городских…! Дней в календурах мало даже, на некоторые дни по два – три праздника приходится, есть даже праздник сорока святых: им по отдельному дню не хватило, так решили сразу всех заодно и почтить! Прямо, хоть календуры новые специально для праздников выпускай!  

- Единая Матерь! Вы мне определенно нравитесь, мужчина! Согласна быть Вашей!  

- Дорогулечка, я – гарканец! Настоящий гарканец, а не какой-то там моисианский подделыш! Единственное украшение настоящего гарканца – усы! Моя самка – да, она может быть и захочет иметь с Вами дело, но это уже только от Вас будет зависеть (это я, как специалист по душам, пытаюсь свою охоту – в ее охоту воплотить!), она у меня любит легкое, теплое и мягкое, и чтобы переливалось и отсвечивало.  

- А Ваша самка тоже на праздниках бывает?  

- Всегда! Мы – правильная пара. Куда я – туда и она. А когда я на работе, у самок праздники общения: к подругам ходят, нарядами хвастаются, все такое…!  

… В общем, господа, моя самка осталась довольна. Ее лемондра-боа на плечах старалась вовсю: от таких переливов другие самки только ахали и губы поджимали на своих мужей. Правда, и я старался: мы праздновали всё! Абсолютно всё! И даже дома всегда горело не меньше четырнадцати свечей. И еще музыка днем и фейерверки вечерами!  

А однажды, через месяц примерно, когда у нас гостила родня, и моя самка хвасталась своим боа моей матушке (тоже в боа, разумеется), я слышал (клянусь!!!), как наша лемондра говорила матушкиной:  

- Я к этому дому давно подбиралась. Ты бы знала, какую комбинацию пришлось мне провести, чтобы вот то, у чего я на плечах живу, своего «городского» на охоту послала. Если бы не егерь знакомый, не знаю, удалось бы или нет….  

Да уж, действительно, хитры лемондры необычайно! Но я не в претензии, ведь довольны-то в итоге все!  

Генеральский телевизор имел из всех трёх домашних наибольший экран. Это давало повод приводить на наши с генералом посиделки жену. Нелитературное «затаскивать» в большей мере соответствовало бы действительности. Правда, иногда наши взгляды расходились настолько, что, переглянувшис, мы ТV либо выключали, либо переключали и, бывало, жена перемещалась к другому экрану. Вообще, надо признать, что с годами интеллектуальный паритет с женой нарушался всё больше и всё в большей степени подменялся единством на семейной основе. Это было хоть и естественно, но и для прочности семейной конструкции опасно. Однако сейчас речь не об этом. С Генералом мы обсуждали некую психологическую ситуацию. Я пытался понять, почему признаваемая мной справедливой позиция Гены в вопросе распределения доходов, всё же мне неприятна. Первая версия – въевшийся в сознание номенклатурный паразитизм. Раз я по штатному расписанию числюсь главным инженером, то моя ставка должна быть значительной и неизменной. Действительно, в наш переходной период психологически всё немного перемешалось. Наше предприятие было основано не на использовании первоначально вложенного капитала, когда доходы распределяются пропорционально исходным вложениям. Мы зарабатывали за счёт своей трудовой деятельности. Так что распределение доходов и должно было происходить пропорционально трудовому вкладу. Надо признать, что мой вклад в виде руководящей инженерной мысли действительно был сравнительно незначителен. Так уж сложились наши обстоятельства. Они просто не требовали каких-то сложных инженерных решений или расчётов. А держалось всё вообще на сложном переплетении личных и материальных отношений с руководством. Большей частью работ руководил непосредственно Гена. Большинство заказов тоже доставал он. Что же делал я? Работал над выполнением конкретных заказов, как и он, Подключался в сравнительно редких критических ситуациях и к его работам. «Бумажные» проблемы тоже решал Гена. Это, по существу было самое важное. Не подпиши нам начальство приёмочный акт, и заказчик работу не оплатит. Так что же мне не нравилось? Моё участие в экстремальных ситуациях типа истории с рэкетирами или возникающих изредка конфликтных ситуаций с клиентами конкретно материально не оценивались. Всё вроде было справедливо! Так что же мне не нравилось? Генерал заметил, что предпочтительно, когда личные отношения в бизнесе не присутствуют. На это я возразил, что в классическом бизнесе – это, возможно, и так, но у нас в огромном дефиците элемент личного доверия. По нынешним временам – очень ценная составляющая. 

- Но не может же это оплачиваться? 

- Строго говоря, я и получаемое не окупаю, если эту составляющую совсем не учитывать. 

- Что ж, таков сегодня наш бизнес. Всё в нём перемешано. У вас ещё далеко не худший вариант. 

- А вообще-то жизнь уходит на примитивное деньгодобывательство. Даже обидно. 

- Это может быть обидно только в том случае, если человек, способный на большее, вынужден заниматься в силу обстоятельств всякой ерундой. Вы чувствуете себя способным на большее? 

- Я бы не отважился сказать «на большее», но с удовольствием занимался бы другим. Предпочёл бы преподавать. Это мне по сердцу. А должен благодарить судьбу в лице Гены, что могу хоть таким способом зарабатывать на жизнь. – Он долго рассматривал меня, а потом спросил. 

- Имея деньги, вы снова пошли бы в учителя? 

- Пожалуй. Беда в том, что моих денег хватит от силы на пару лет нормальной жизни. А потом будет как проклятие из популярного фильма: «Что б тебе жить на одну зарплату!» Собственно, и жить – то на неё невозможно. – Помолчали. 

- Как вы смотрите, если мы выберем время и подъедем на кладбище к Елене Николаевне и Маркелу Савельевичу? 

______ 

Прихватив генерала, я поехал по объектам. Но там всё шло своим чередом и начальственного ока не требовалось. Часам к четырём добрались до кладбища. Мы договорились, что на обратном пути за рулём будет генерал (Виктор Павлович даже свою форменную шинель надел), а поэтому я рассчитывал немного выпить. На кладбище – это мне просто необходимо.  

За эти годы всё вокруг изрядно заросло, так что захоронение нашли с трудом. Усадил Виктора Павловича на скамью за столик внутри ограды и принял первую дозу. Всё было на месте. С фотографии нам улыбалась моложавая Елена Николаевна и бравый будённовец в усах и с шашкой между колен. Тоже молодой и какой-то даже задорный. Довольно долго сидим молча, окружённые целым сонмом разномастных памятников. И лица, лица с фотографий! Имена и лица… 

Генерал первым нарушил молчание. 

- Вот чем всё и кончается. – Мысль далеко не оригинальная, но здесь приобретающая какую-то особую убедительность. – Он снова замолчал. Я принял ещё, и мне, что называется, захорошело. Почему-то подумал, что кладбище – это вовсе не обитель упокоения душ умерших, а что-то вроде коллективного памятника минувшим жизням. Грозное нам ещё живущим напоминание. Вдруг я услышал голос генерала. 

- Завещаю, прошу урну с моим прахом захоронить здесь же, и пару слов добавить. – Снова молчим. 

- Хорошие были люди? – Он как-то неопределённо качнул головой. 

- Те, кого Маркелыч срубал или там, в расход пустил – вряд ли такую мысль поддержат. А для своих! Для своих был бесстрашен и справедлив. Я ведь тоже его не знаю. Это по рассказам отца. Хорошо отец о нём говорил. Он у Маркелыча в эскадроне службу начинал. Ну и Елена Николаевна! Ей я всем обязан. Тоже кротостью нрава по молодости лет не отличалась. Кровавые были времена.– Мы снова замолчали. 

- Чего никак не пойму, так это зачем оно всё? – Раз меня потянуло на смысл жизни, значит пить хватит. Но так просто остановиться я уже не мог. – По сравнению с осмысленностью наших каждодневных действий, бессмысленность самой жизни и угнетает, и потрясает. Не меня первого, понятно. А как вы на это смотрите? 

- Как смотрю? Как на естественный процесс. Закон всего живущего в данной области Вселенной. Необычность, некая исключительность только в осознании людьми этого прискорбного для них обстоятельства. Тут конечно конфликт. Но, полагаю, со временем его разрешат. 

- Как? Бессмертие изобретут? 

- Ну, не совсем. Нечто вроде реинкарнации. В конце концов, вы же не цепляетесь именно за эту печень или именно эти руки? Речь идёт о сохранении вашего «Я», то есть памяти. Для ощущения бессмертия, а, правильней, неумирания, достаточно сохранения даже не всей памяти, а какого-то ядра что ли. Эту задачу решат. – Всё это показалось мне сначала несколько странным. Впрочем, а почему бы и нет? 

- Боюсь, что ни их, – я махнул рукой в сторону памятника, – ни нас это не коснётся. Мы умрём обычным манером.. 

- Конечно. Но впереди ещё столько поколений! 

- Честно говоря, не утешает. 

- Что поделаешь? Обидно другое. Когда мы с вами уйдём из жизни, сюда уже никто не придёт. Никто и никогда. И вот это будет окончательная смерть. – Холодало. Я допил свой коньяк 

- Вы не замёрзнете? 

- Да, вы правы. Нужно идти. – При этом он оставался сидеть. 

- Я пойду к машине, а вы подходите. 

Голова чуточку кружилась, мелькали обрывки картин-воспоминаний, слегка слезились глаза. Встал и подошёл к памятнику. 

- Баба Лена, я всё сделал, как ты велела. 

- Знаю, знаю. Спасибо тебе. Я и не сомневалась. Маркелыч вот тоже говорил: «Валентин не подведёт». Уж мы с ним на своём веку людей повидали разных. Много людей. Все, поди, уже умерли. И Виктор что просит, ты тоже исполни. 

- Конечно, исполню. – Кажется, я начал говорить вслух. Ещё Виктор Павлович подумает, что спьяну. Вдруг заговорил Маркелыч. 

- А лихо ты их прищучил! Вот это по-нашему! Всех бы их так, бандюг. 

- Нет, Маркелыч. Всех нельзя. Сколько мы их в гражданскую положили? И что, лучше стало? Заместо их другие поприходили. Кажись, их ещё поболе стало. Нет, это не метод. Это так, для души. 

- А для души что же, не надо? Для души и для острастки. 

- Ладно, – сказал я, – вы тут договаривайтесь, а я пойду. Не то Виктор Павлович простынет, на ветру сидя. Всего вам…- я запнулся. – Ещё приду сам. 

В машине просидел с пол часа. Когда выбрались на асфальт, он спросил. 

- И они отвечают? – Ага, значит, говорил вслух. 

- Конечно. – Глянул на меня с интересом. Гаишник на углу показал остановиться, но быстро соорентировался и, вытянувшись, отдал честь. 

___ 

Юбилейный год сочетал в себе приятное с неприятным. Ничего мистического я в этом не видел. Просто пришло время для определённых событий, и они совершались. Я далёк от мысли, что всё предопределено и чуть ли не сама история строго детерминирована. Это совсем не так. Кабы так, так чего трепыхаться? Уж коли победа коммунизма нам гарантирована, так стоит ли балансировать на грани атомной войны? Думаю, прав Пригожин. Ничего не гарантировано. Может и впрямь коммунизм, а может быть совсем даже наоборот. Судя по текущим событиям, так последнее куда вероятней. 

Неприятности состояли в дальнейшем снижении моих доходов на фирме. Впервые мне пришлось на Новый год добавлять из резервов. Это давало обильную пищу для размышлений. Новый бизнес организовать нам так и не удалось. Гена к этой идее относился прохладно. Его доходы росли, но затевать склоку мне ужасно не хотелось. Глядел только, что деньги делают с человеком! Пил он всё больше. Поил кого ни попадя. Покупал уже третью машину. Мне дотации шли с процентов на мои банковские вклады, но жить на них было всё же ещё нельзя. Хотя с помощью генерала я задействовал старинный вклад в английский банк. Там в доброй старой Англии ничего в этом смысле не изменилось. Начислили мне проценты – весьма внушительную сумму и перевели вклад персонально на меня. Это было очень внушительное подспорье. Большинство людей в стране получало зарплату меньшую, чем я проценты по вкладу. Но…на, примерно, 5000 рублей, на семью из шести человек, это маловато. При наших нынешних ценах – можно только что не голодать. 

Целая серия смертей тоже хорошему настроению не способствовала. Тихо скончалась Мария Николаевна. Скромные похороны. Какие-то неведомые мне старушки. Ушёл из жизни простой, хороший человек. Кажется, я всё сделал, что бы облегчить ей последние годы – годы немощи и болезней. Люда теперь всё больше времени проводила уже в своей квартире. Мамину красоту она не унаследовала, но была мила. Впрочем, я, конечно, не беспристрастен. Выросла скромная трудяжка. Для неё даже отдельная квартира не представляла такой уж опасности. Тем более, что я там бывал почти ежедневно, а ночевать она приходила домой. 

Умер Василий Павлович. Видно, плохо ему приходилось в последнее время. Попытки помочь со стороны друзей были им деликатно отвергнуты. Жил он с сыном и невесткой, и просил к нему не приходить. Мои попытки как-то помочь тоже отверг. Похороны были многолюдны, но близких себе людей я среди них не обнаружил. Да были ли они вообще – близкие мне люди? Посидел из приличия на поминках и при первой же возможности «слинял». Опять это тягостное чувство исчезновения человека, личности. Да что уж тут поделаешь! 

Генерал тоже сильно сдал. Невнимание дочерей как-то разъяснилось. Родной, оказывается, была только московская, Ася. Звонила раз в месяц или даже реже. А ведь фотографии фиксировали когда-то дружную семью! И это тоже, оказывается, смертно. Но почему? 

Мои подросшие мальцы оккупировали вторую комнату на генеральской половине, но он, как я уже говорил, не возражал. Сказал даже как-то, что их голоса не дают забыть, про жизнь, которая, несмотря ни на что, продолжается. Маша приезжала через день, и переоборудованная кладовка на генеральской половине, была за ней. Иногда привозила дочку. 

Однажды вечером Виктор Павлович передал мне ключи от некой квартиры. А заодно и документы на право собственности на моё имя оформленные. Из них я узнал, что мне подарена трёхкомнатная квартира площадью в 75 квадратных метров и почти в самом центре города. Как я понял, бывшее место встреч с агентурой или нечто подобное. Как генералу удалось её приватизировать, я выяснять не стал. До последнего времени он сдавал её своим сослуживцам. Теперь этим предстояло заниматься мне. Я опять спросил его про дочку. Ответил, что если вдруг обнаружится, что она нуждается, то чтобы помог по своему усмотрению. О внуках ни слова. Очень странно. Он не видел их уже много лет. Мне понять такое трудно, но и выспрашивать неловко. Пошёл принимать имущество. Или, по-другому, вступать во владение. 

_____ 

Прекрасная, хорошо обставленная квартира. Если её сдавать, то мой бюджет заметно пополнится. Сдавать не хотелось. Хотелось иметь некое убежище, где можно было бы уединяться. А зачем? Трудно объяснить. При всей моей любви к своему семейству, потребность такая во мне жила. Не вижу в этом ничего зазорного. Раньше использовал Иркину квартиру, но теперь она постепенно переходила к Люде. Да, хотелось бы, но позволить себе это я уже не мог. На руках у меня было трое мальчишек и дочка на выданьи, которой нужно ещё и университет закончить. 

_____ 

Когда я вернулся домой, генерала уже забрали в больницу. Поехал выяснять и утрясать проблемы, если таковые возникнут. В госпитале сказали, что он в реанимации, что инсульт и что положение тяжёлое. Моё вмешательство пока не понадобилось. 

Первое, что я обнаружил, усевшись за генеральским письменным столом, это обращённое ко мне послание. Как чувствовал человек. 

Дорогой друг! 

Состояние здоровья прескверно, но лечиться надоело. Будь что будет. В конце концов, с этим нужно примириться. Я даже подумывал о суициде. Хотел т. ск. дезертировать, но хлопотно. Да и вам неприятности. 

Деловая часть. 

1. Ключи от железного ящика (сейфа) в нижнем отделении стола. 

2. С памятником мы, вроде бы, всё обговорили. 

3. Всё моё имущество завещаю вам. Копию завещания прилагаю. К сожалению, маловато. 

4. Если дочка приедет на похороны, постарайтесь выяснить её материальное положение. По моим сведениям оно вполне благополучное. Её муж – литератор, но довольно успешно занимается издательским делом. В крайнем случае, передайте ей из тех 20000 долларов, что лежат на ваше имя в банке. 

5. Поостерегитесь применять методы, о которых мы уже с вами говорили. Это очень небезопасно. А на вас семья – большая ответственность. Меня уже не будет вам помочь. 

Думаю, что под влиянием новой информации ваше отношение ко мне может измениться. Не хочется оправдываться. Во многом виноват. Многое от заблуждений идеологического порядка. Пришлось на старости лет некоторые свои убеждения пересматривать. Жизнь – это конечно здорово, но как-то уравновешивается финалом. Про себя скажу, что можно было прожить более достойно, чем это у меня получилось. Но что было, то было. То, что не я один в таком положении, меня не оправдывает.» 

Он умер на третьи сутки. Не приходя в сознание. Чтобы исполнить завещанный им ритуал, пришлось пойти к начальнику управления. Правда, приняли меня уважительно, и стоять в приёмной не пришлось. Прочитав ту часть завещания, которая касалась похорон, генерал тут же распорядился, и всё было исполнено.  

Дочка из Москвы приехала на следующий после день после моего звонка. Никаких имущественных претензий не предъявляла. Модно одетая, подтянутая дама с интеллигентным лицом. Съездили на могилу и при ней произвели захоронение урны с прахом. Дома ознакомилась с завещанием. Поджала губы и заметила: «Операция была проведена блестяще». Я ответил, что её отец не тот человек, с которым можно проводить какие-то операции. «Ну, возраст…» Она сидела в кресле, курила и смотрела почему-то в окно. 

- Кем вы работаете? – Перевела взгляд на меня и после некоторой паузы ответила. 

- Корректором. 

- В фирме мужа? – На лице удивление. 

- Да. В фирме мужа. 

- Я знаю об осложнениях у Виктора Павловича на службе (ни черта я не знал), но почему это так отразилось на его отношении к вам, к внукам? 

- Кем вы приходитесь Елене Николаевне? 

- Дело не в степени родства, а, скорей, в духовной близости. 

- Это у вас с Еленой Николаевной? – На лице крайнее удивление. 

- Для образованного человека вы проявляете удивляющую категоричность. Не имея о человеке в сущности даже мало-мальски достоверной информации, вердикт выносите безапелляционный. Как-то уж, знаете, через чур… 

- Но и вы же делаете то же самое. Откуда вы знаете о степени моей информированности?  

- Из весьма осведомлённого источника. Можно догадаться. 

- Это источник очень предвзятый. Сомневаюсь, что о себе он рассказывал правду. Не очень-то она его украшает. Что до денег, то почему я должна оставлять деньги отца чужому человеку? Вы вот даже чужие деньги отдавать не хотите! 

- Такова его воля. 

- Ну, а по совести? 

- Если бы я знал, что вы нуждаетесь, живёте в бедности! Но в этом смысле всё у вас даже более, чем просто благополучно. Один сын. У меня вот на руках четверо! Так что не будем взывать к совести, а удовлетворимся правом. 

- Вот как? Но я всё же опротестую его завещание. 

- Это ваше право. Вас не смущает, что на свет могут вылезть подробности, для репутации вашего отца мало приятные? (сплошной экспромт). 

- Он это заслужил. 

- А деньги всё же вам, хоть они и не очень благородного происхождения. 

- Вы и это знаете? – (Да ничего я не знаю. Но подозреваю.) – По-видимому, он все же не рассказал вам, что в пору его службы в КГБ одним из его подопечных диссидентов был мой нынешний муж. Так что уровень порядочности, который демонстрировал он и его люди известен мне не понаслышке. Естественно, это вызвало в нашей семье серьёзное отчуждение. У него был выбор: дочка или эта подлая власть. Он сделал свой выбор. Деньги, конечно, грязные, но не властям же их отдавать? И не зарубежным фондам, которые такие операции финансировали. Пусть уж послужат чему-то достойному. 

- Должен вам сообщить, что ваш отец всё понял и глубоко сожалел. – Она усмехнулась. 

- Ах, оставьте. Всё он понимал и тогда. При его-то информированности и аналитических способностях, что он не понимал происходящего? В этом его, если хотите, главная вина. Почему-то я разговариваю с вами в уверенности, что вы не из той же команды. – Намного погодя добавила. – Елена Николаевна – сама не святая, с ним старалась не общаться. Понимаю, нехорошо так о покойном и отце, но что поделаешь? Впрочем, вы и так примерно в курсе. 

- Я несколько ошеломлён. 

- Вот как? 

- Я понятия не имел о характере его работы в КГБ. Для меня и моей семьи он был опорой и поддержкой. Возможно, благодаря Елене Николаевне. Мы её называли бабой Леной. 

- Она тоже не плохо приспособилась к режиму, но в другом роде. Я её ни в чём не виню. Никаких подлостей она никому не делала, ничьи судьбы не ломала. 

______ 

Единственный человек, которому я всё (почти) рассказывал, была моя жена. Но про Виктора Павловича я ничего ей не сказал. Выбрав день, устроил себе выходной. 

Памятник уже переделали, и фотографий на нём было три. Вот только придумать новый текст я ещё не успел. Вокруг знакомые лица кладбищенских соседей. Сидел, пил, пытался связать воедино судьбы этих людей, как-то всё осмыслить, обобщить… Ничего не получалось. В голове мелькали отдельные картинки из прошлого, обрывки мыслей. И всё это на фоне обычой кладбищенской невесёлости. Мешала и погода: порывистый ветер, холодно. И все молчали. Отправился на свою новую квартиру. Тут было и тепло, и мило, и одиноко. Уселся в кресло, отпил очередной глоток, и наступило какое-то просветление. Что меня удивляет и даже поражает? Приспособляемость? Так это естественная черта людей. Какие у них были альтернативы? Умереть? Противоестественно. Бороться за свои идеалы? Противостоять могучей системе? Притом без абсолютной убеждённости в своей правоте. В среде оболваненной и запуганной массы людей! Не та ситуация. Не очень красиво поступали? Применительно к не очень красивым обстоятельствам. По Щедрину. В подлых обстоятельствах – применительно к подлости. А куда денешься? А что именно так поступали, именно в такой степени, так это по причине конкретных обстоятельств, конкретных черт личности. Порой неважный получался комплекс? Что ж…Генерал, вот у вас, кажется, и впрямь перебор. Эти деньги… 

- Мне бы не хотелось, что бы вы развивали эту тему. Ну конечно все это достаточно мерзко. Сегодня. Можно сказать, плыл по течению. Не украшает? Разумеется. Не в порядке самооправдания, но всё же хочу заметить, что это не случай, так сказать, абсолютной беспринципности, полного морального распада. Всё же я думал, что объективная необходимость в социализме пробьёт себе дорогу сквозь всю эту повседневную мерзопакость. Вспомните историю. Путь, скажем, Франции к сегодняшней демократии. Это афёры, коррупция, скандалы в высших эшелонах власти. И всё же в итоге мы видим явный прогресс. 

- Вы серьёзно полагаете, что в морали заметен прогресс? Всё, что вы перечислили, мы имеем и сегодня. Возросла, пожалуй, сила права, но индивидуальная мораль? Не думаю. 

- Возможно, но тем более естественны мои поступки. Не моя правота. Этого я не говорю. Безусловно, хотелось бы личного благополучия другим путем и другой ценой, но разве был выбор? А то, что мы облегчали участь некоторых, как правило, достойных людей, облегчая попутно и кошельки (не их, но их богатых западных покровителей), такое ли уж это преступление? К сожалению, весьма значительную часть приходилось отдавать «наверх» для гарантии своей безопасности. Я относился к вам с глубокой симпатией и уважением. Верю в ваши моральные качества, но я совсем не уверен, что окажись вы в моей ситуации, поступали бы иначе. Кстати, все мои прегрешения пошли вам на пользу. Вырастите своих мальчишек, Люду. Славные у вас детишки. Вполне может оказаться, что общий баланс будет положительным. 

- Баба Лена, он прав? 

- В общем-то, да. 

- Но ты общаться с ним избегала. 

- Конечно, мне его работа не нравилась. Все понимают, что говночисты при всяком строе нужны, но от этого уважения к ним не прибавляется. К тому же в его случае не очень-то веришь в полезность таких чисток. Скорей уж наоборот. Вот тогда совсем хреново. Одно дело запереть в лагерь врага нового, прогрессивного строя, а, с другой – сделать то же самое, что бы продлить агонию строя обречённого. Зачем на службу такую пошёл? 

- Тогда получается, что ворью этому зелёный свет надо было дать? Так ты же сама меня в милицию определила! 

- Куда могла, туда и определила. А в милиции тоже разные службы есть. 

- Участковым что ли? Или в уголовку? Там бы я так не продвинулся. А, между прочим, что бы с тобой было, кабы я не сумел то дело прикрыть? 

- Тоже верно. Ладно. Наши дела позади. Они их теперь расхлёбывают. Мы революцию учинили, поганый строй поддерживали, страну в дерьмо загнали. Сами поумирали, а им теперь хлебать. Так, Валентин? 

- Всё так. Ничего уже не воротишь. 

- Тебе-то, Валя, грех жаловаться. Всё имеешь! 

- Кстати, Валентин Николаевич, осуществилась ваша подсознательная мечта. Вполне теперь можете жить на проценты с капитала. Скромно, но с достатком. Если, конечно, что ни будь опять с любезным Отечеством не приключится. 

- Жить на проценты мне бы не хотелось, но иметь такой страховой фонд – это действительно хорошо. Василий Павлович, ну а вы то, что молчите? 

- Я, Валентин Николаевич, тоже не безгрешен. Хоть борзыми щенками, но и я брал. 

- Не могу поверить. Вы не могли. 

- Ну, не так, что бы деньгами, но иначе поступать было невозможно. Звонят, к примеру, «сверху», – «Надо принять!» Принимаешь. Куда же денешься! Летом обратишься насчёт путёвки. Могут дать куда надо, а могут и не дать. Так вот!. 

- Люди, которые в состоянии противостоять напору среды обитания, да ещё такой свирепой – редкость. Порой, дело в сумме. 

- А не цинизм ли это, генерал? 

- Скорее опыт. 

- Но вот, извините, я. Сколько раз предлагали! Василий Павлович знает. Но ведь не брал никогда, хотя в деньгах нуждался. И не такой уж я исключительный. 

- Но вы и не обычный. И, к тому же, мелочовку вам, извините, предлагали. И правильно, что не брали. Только пачкаться. Вот если бы предложили сумму размером с ваш годовой заработок или ещё больше, и вы бы отказались, тогда это было бы достойно упоминания. Не хотелось бы, что бы меня превратно поняли. Я не за то, что бы брать взятки. Но в некоторых случаях, например, из опыта уважаемого Василия Павловича, вполне допускаю. 

- Но ведь вне зависимости от суммы – это же безнравственно! 

- Конечно. Кто спорит? Но что есть нравственность? И имеет ли она право на всегдашнее существование, да ещё и в неизменном виде? И что доминирует в мире? Только что мы были свидетелями, как из-за массовой безнравственности рухнула великая империя. Её разворовали и пропили. Вы полагаете, что все, это делавшие, люди безнравственные? Но тогда получается, что нравственность вообще удел избранных. 

- По большому счёту так, наверное, и есть. Диогену приписывают многократно повторенные потом слова: «Народу много, а людей очень мало». 

Проснулся я от телефонного звонка. Спрашивали прежних жильцов. 

____  

Крах. 

Аня положила мне на стол текущие бумаги. Начал разбираться. Странная картина! За последний месяц сдали только один объект. Один их пяти! Остальные завершены, но станцией не приняты. Благодушие моё испарилось мгновенно. Вот оно! Именно этого я боялся все время нашего существования. Но почему так внезапно? Ещё спроси, почему предварительно не провозгласили: «Иду на Вы!» А вот, что же Гена молчит? Положим, сейчас он в командировке, но это же длится не один день! Людям скоро нужно зарплату платить, а на счёте гроши. Аварийный резерв без Гены я расходовать не рискну. И что же делать? Взять ссуду, так проценты же дикие! Что ж, самое простое, это позвонить Анатолию и выяснить в чём дело. Пол часа потратил на звонки, но на месте никого нет. Звонить начальнику? Но с ним в тесном контакте Гена. Да и что он скажет? Отошлёт разбираться к тем же ребятам. К тому же Толику. Через час – новая печаль. Звонит Генкин зам. и сообщает, что со склада не выдают наши материалы. А дело вот в чём. На общем складе ребята со станции выделили место для хранения наших материалов. Это экономит нам расходы на аренду помещения, а им дает дополнительный доход. Всё, конечно, без всяких бумаг. Свои же люди! У нас ключи от внутреннего помещения. У зав складом – от наружных дверей. Придётся ехать разбираться. Снова звоню Анатолию. Слышу, как секретарша Ниночка говорит с ним по селектору. Взял трубку. 

- Анатолий, это Валентин. Чувствую, что нам нужно потолковать во внеслужебной обстановке. Некоторое время молчит. Потом промямлил. 

- Да тут такая возникла ситуация… 

- Где встретимся? – Молчит. – К вам заезжать не хотелось бы. Давай на перерыве у входа в парк. В 12,10. 

- Ладно. – Трубку положил не прощаясь. 

До встречи больше часа. Кто же это на нас «наехал»? Тот, кто может нашим ребятам на станции приказывать. Это или сам начальник, или начальник управления. Думаем дальше. Начальник телефонной сети из наших. Назначен совсем недавно. В подобных акциях не замечен. Попросту говоря, мало вероятно, что внезапно учинит такую пакость, не поставив в известность, если не нас, так своих замов. Весьма маловероятно. Возможно лишь в том случае, если ему самому приказали, и вопрос всё равно уже решён. Возможно, помимо него самого. И то могли бы предупредить. Конечно, своя рубашка ближе к телу…. Предали. Но что они могли сделать? Они же подчинённые. Значит, всё упирается в начальника управления. Но зачем? Вероятней всего кто-то хочет с его благословения перехватить наш бизнес. На него надавили, что мало вероятно, а, скорей всего, заинтересовали. Впрочем, не так уж это существенно. 

Встретились вовремя. Вид у Анатолия слегка смущённый. Не обсуждая, направились в кафе. В кафе пустынно. Я заказал коньяк и шоколад. Выпили. 

- Ребята, есть приказ вас ликвидировать. Распорядился лично, так что сами понимаете…. 

- Чего ж не предупредили? 

- А что это меняет? Валентин Николаевич, вы же понимаете, что мы только теряем. Очень крупная фирма берет всё это под себя. Про нас и не вспомнят. 

- Что же они ему такого предложили? 

- Они внедряются в связь. Начальника взяли в долю. Кроме того, они приняли на работу его племянника и очень не плохо ему платят. 

- Ясно. – Чувствую, что это ещё не всё, но чего уж больше! Мне очень хочется ему рассказать про Ашота, т.е. про то, что кое-что иной раз можно сделать. Глупо. Удержался. Ситуация ведь совсем другая. Да была бы такая же, всё равно болтать нечего. Но больше всего меня поразила ситуация со складом. 

- Анатолий, но ведь на складе наше имущество! Что это за номера? – Он молча разлил остатки коньяка. Интересно, как я буду домой ехать? Выпили. 

- Понимаешь, как только узнали, зав. складом сработал. Вовка – мужик жадный. Понимает, что доказать ничего нельзя. 

- А стоило ли пачкаться? Там кабеля осталось тысяч на сто, да всякой мелочи тысяч на пятьдесят. 

- У него другой масштаб. Ему и 150000 очень даже пригодиться. Что он получает, подумай! 

- А если к начальству зайти? 

- Ничего не выйдет. Только нас подставишь. Раз вас «кинули» на таком уровне, никто не заступится. На верху есть крепкие связи? – Я пожал плечами. Теперь уже не было. И тут я болтанул лишнее. 

- Представляешь, что будет, когда наши работяги узнают, что он их обчистил? Могут ведь и накостылять. 

- Ты мне этого не говорил, а я не слышал. 

- Ладно. Подпишите приёмку, чтобы хоть с бригадами рассчитаться. Отвалим мирно. Иначе нам – куда деваться? В суд подавать? Шум устраивать? Жили как люди – давайте и разойдёмся по людски. 

- Валентин Николаевич, да если бы от меня зависело! 

- Толик, прошу только довести моё предложение до начальства. Не надо провоцировать рабочий класс. – Пожал плечами.  

- До начальства обещаю довести. Извини, пора на службу. 

Повезло мне в этот день только с Геной. Сумел дозвониться и доложить обстановку. Иначе наши неприятности возросли бы ещё на стоимость очередной партии кабеля. 

_____ 

Нельзя сказать, что я очень переживал. Конечно, методы применили к нам подловатые, но бизнес вообще, а наш Российский в особенности на данном этапе, таков. Вот с имуществом нашим поступили уж совсем некрасиво. Тут нужно подумать. Конечно, за это не убивают, но и спускать такое нельзя. Но что я или мы могли сделать? Юридически мы бессильны. Поддержки «сверху» у нас нет. Всё остальное незаконно и, стало быть, рискованно. Но нельзя же убивать человека за украденные материалы или за подлость! Хотя руки чешутся. А что можно? Избить негодяя? Нанести в отместку ущерб его собственности? Довольно сложное положение. 

Гена приехал на следующий день. Совещание было кратким. С ребятами на станции он уже пообщался. Фирма прекращала своё существование. Мой уход был оформлен на следующий день. Расчёт с работягами Гена взял на себя, равно как и разбирательства с телефонной станцией.  

Часть третья. 

Большая фирма 

Дела семейные. 

Уже на следующий день после обеда я сидел за генеральским, а нынче моим столом и подводил финансовые итоги. Накопления от деятельности на фирме составили за все годы всего-то 24000 долларов. Ещё 55000 составляли вклады генерала в трёх разных банках. Проценты из английского банка составляли около 200 долларов ежемесячно. Ещё 150 ежемесячно за сдачу квартиры. С учётом моих прежних денег, унаследованных в той или иной форме от бабы Лены и Маркелыча, выходило почти 850 долларов в месяц. Жить, несколько поджав расходы, можно. Главная проблема – это устоявшийся уровень потребления, который придётся менять. Четверо детей – большие расходы. Тем более, что одно дитя – невеста на выданьи. Маша, правда, исчезла с нашего горизонта. Снова вышла замуж. Теперь у неё уже две дочки. Это несколько сокращало расходы. Придётся сократить дотации и старикам. Проживём. На работу нужно устраиваться. В деньгах – это даст не много, но не дома же сидеть! 

Вечером собираю семейный совет. Выслушали, но, по моему, не очень поняли. Что значит многолетняя привычка к достатку! Коле был обещан новый мотоцикл. Люда с Ниной привыкли одеваться в дорогих магазинах. Придётся отвыкать. У меня, правда, есть резервный фонд. Тысяч в12, долларов, понятно. Из наследия бабы Лены. Но это на аварийные ситуации. 

После совещания Люда выпроводила всех – нужно с папой поговорить. Она за последний год очень изменилась. Симпатичная девочка. Папа к ней неравнодушен. Когда всех выставила, а Андрюшка очень хотел послушать, уселась напротив меня. Чувствую – волнуется. Догадываюсь. Ох, уж эта отдельная квартира! 

- Папа, я собираюсь выходить замуж. – Так. Вопрос и впрямь серьёзный. По нынешним временам, так хоть предупреждает! А почему, собственно нет? Единственное препятствие (возможное) – материальная сторона вопроса. 

- За Анатолия? 

- Да. 

- Тебя не смущает, что ты только на первом курсе, что тебе ещё нет 18 лет? 

- Папа, это не так уж важно. Мы любим друг друга. Он очень хороший и серьёзный парень. – Молча ожидает моей реакции. А что скажешь? Парень действительно мне очень нравится. Он на четвёртом курсе физмата. Очень серьёзный парнишка. Как-то у них сложится? Скверная статистика у нынешних браков. Очень хотелось бы, что бы у моей доченьки всё было хорошо. Она у меня скромная трудяжка. По нынешним временам, так даже начитанная. Лицом не в маму, но смотрится очень даже не плохо. Всё. Продолжать молчать уже неприлично. 

- Понял. Возражений не имею. Что от меня требуется? – Заулыбалась. Обняла и поцеловала. Тронут. 

- Папа, ты всё, что у меня есть на свете. Я так тебя люблю! Сегодня позвонит Толин отец. Он хочет с тобой поговорить. Они с Толей совершенно разные люди, но Толя его очень уважает. 

Действительно. Через пол часа мне позвонили. Низкий мужской голос. Представился Аркадием Александровичем. Почтительно поздоровался. 

- Хотелось бы с вами поговорить. Речь пойдёт о наших детях. 

- Я в курсе. 

- Вы не могли бы подъехать прямо сейчас? (адрес) Это мой офис. Если что, можно и в любом другом месте. 

- Могу подъехать. 

- Спасибо. Жду с нетерпением. 

Конец рабочего дня. Шикарный офис на четвёртом этаже большого административного здания. Меня встречают у проходной и проводят к лифту. У выхода из лифта рослый весьма представительного вида мужчина в строгом костюме. Красивая седая шевелюра. Узнаю Толины черты. Приветливо улыбается и протягивает руку. Шикарный офис! Паркет, черная кожа, хром. Всё сверкает. Всё очень солидно. Проходим в просторный кабинет и усаживаемся в кресла у журнального столика. Итак, Толин отец коммерсант или бизнесмен и, видимо, крупного масштаба. Именно это мне и хотели продемонстрировать. Секретарша вносит кофе. Откуда-то появляется бутылка ликёра. 

- Валентин Николаевич, так вы в курсе дела? Наши дети собираются пожениться! 

- Да. Уже час как я в курсе. Несколько ошеломлён, но постепенно привыкаю к этой мысли. 

- Мой спросил моего согласия. Я сильно подозреваю, что если его и не будет, то он без него вполне обойдётся. А как ваша? 

- Точно так же. Но я знаю вашего Толю, и он мне очень нравится. По нынешним временам – хорошо, что хоть формально спрашивают. – Засмеялся. 

- Вот именно. Мы с женой тоже не возражаем. У вас очень славная девочка. По нынешним опять таки временам скромная и воспитанная девушка – это редкость. Мой в ней души не чает. – Хорошие слова, но в поведении какая-то напряжённость. Интересно, что же их не устраивает? 

- Люда говорила, что вы возражаете. 

- Исключительно в связи с возрастом. Куда они спешат? Вы не знаете? Ей ведь ещё нет восемнадцати! Но мы с женой подумали и решили, что это не существенно. Девочка нам, повторяю, очень нравится. 

- Она действительно у меня славная, скромная и трудолюбивая, хотя и выросла без мамы. – И зачем эта реклама? Что-то он всё же не договаривает. Что-то ему не так. Может быть имущественное неравенство? Вряд ли, но кто знает? 

- Что ж, можем переходить к практическим вопросам. 

- Можно. Простите, но у меня такое ощущение, что вас что-то беспокоит или не устраивает. Давайте уж выясним всё до конца. Вопрос же очень серьёзный! – Он достал пачку дорогих сигарет и протянул мне. Потом налил в рюмки из бутылки и закурил. Кажется, я догадываюсь, в чём проблема. Забавно. 

- Настолько серьёзный, что я даже закурил. Понимаете, мы – евреи. Вас это не смущает? – Угадал! Сейчас я его развеселю. Мне самому стало смешно, и он это заметил. Насторожился. 

- Дорогой Аркадий Александрович! Мою покойную маму звали Рива Мойсеевна. Есть ещё на эту тему вопросы? – Надо было видеть его лицо! Господи, ну почему это так важно? Чертова жизнь. А, в общем то, ситуация в мире вообще, а в Отечестве нашем в частности, такова, что может быть – это действительно важно? Просто я со своим русским отцом, со своим окружением и убеждениями вне этого. Я, но не весь остальной мир. И ведь в школьные годы мне, бывало, доставалось из-за этого. Я тогда и числился евреем. И вся моя родня – евреи. С отцовской я не контачу. Они с матерью разошлись, когда мне и двух лет не было, и никакого участия ко мне не проявляли. Он был очень взволнован. Радостно взволнован. 

- Я должен позвонить моей жене. Вы себе не представляете, как мы переживали! Впрочем, что я такое говорю? Вы-то как раз и можете себе представить. Пока он набирал номер, улыбка не сходила с его лица. 

- Ривочка, это я. Да, он сидит рядом. Рива, всё хорошо. Он таки еврей. – Дальше он произносил, чуть ли не по слогам. – Отец Люды, Валентин Николаевич – еврей. Его маму тоже звали Рива. Рива Мойсеевна. – Немного погодя подал мне трубку. – Не откажите в любезности. Она хочет сказать вам пару слов. 

- Валентин Николаевич, здравствуйте. Вы не представляете, какой камень с души вы сняли. Не подумайте, что мы верующие или какие-то националисты! Наш Толик над нами посмеивается, но, думаю, он тоже всё понимает. Такое, к сожалению, время. Раньше никто на это внимания не обращал, а сейчас всё по-другому. Ну, я не буду вас отвлекать. Мы теперь, надеюсь, будем часто встречаться. Скажу только, что у вас хорошая дочка. Такая скромная и воспитанная девочка. Сегодня ещё поискать таких. Пусть они будут счастливы и больше нам ничего не надо. Самое главное – это что бы им было хорошо. 

- Рива Марковна, совершенно с вами согласен. – Пока я говорил, Аркадий Александрович куда-то вышел. Когда я положил трубку, передо мной стояли отец с сыном. Я встал и подал ему руку. «Мы с твоим отцом желаем вам счастья. Как я понял, ни для твоих родителей, ни для меня нет ничего важней на этом свете». 

Толик убежал в университет, а мы продолжили общение уже как бы в новом качестве. 

- В нашем городе у вас есть кто-нибудь из родных? 

- К сожалению, никого. Большинство моих родных в Израиле или в Штатах. 

- Где ваши живут в Израиле? 

- Родная тётка в Хайфе. 

- Что вы говорите? У меня брат в Хайфе. Надо их познакомить. – Я почувствовал, что идёт проверка. Ох, уж эти мне коммерсанты! Но это его право. Я не возражаю. Дал тётин адрес и телефон. 

- Где молодые будут жить? 

- Люде в приданное идёт квартира. 

- Это там, где они сейчас живут? 

- Да. 

- Я надеюсь, вы меня правильно поймёте. Когда я понял, что всё это серьёзно, то навел о вашей семье справки. И в этой квартире я тоже был. Единственный сын! Моя жена пока я во всём не разобрался, ночи не спала. Знаете, как сейчас девчонки ловят богатых женихов! Слава богу, я ни пол слова плохого о вас не услышал. А про Людочку уже и не говорю. Для нас – это большое счастье. За такую дочку вам орден нужно дать. Вы понимаете на идешь? 

- Немного. – Опять проверка? 

- Ваша дочка – это «а идешес кинд». А ваша жена – настоящая русская красавица. – Так, жену, значит, уже тоже изучили. Ну-ну. – И если бы все жили так, как вы с вашей Ниной, то горя бы люди не знали.  

Он явно расчувствовался. Что ж, его можно понять, хотя копанием в моей жизни я был несколько уязвлён. Такое происходило во мне смешение чувств. Он, конечно, имел право интересоваться роднёй его будущей невестки, но копание в твоей жизни посторонних столь же естественно удовольствия не доставляет. Мне, к примеру, было безразлично, какой Толик национальности. Вижу и рад, что парень хороший. Остальное – не так уж важно. Но мой будущий сват поступил правильно. Мне тоже следовало поинтересоваться, кто есть кто. А Аркадий Александрович между тем продолжал. 

- Вот теперь я с чистой совестью могу вам кое-что сказать, не боясь вас расстроить. – Я насторожился. Что ещё? – Дело в том, что Людочка беременна, и у нас с вами скоро будут внуки.  

Господи, ну как же я не догадался? Теперь понятно, отчего такая спешка. Что ж, вроде и впрямь всё в порядке. Но почему он употребил множественное число? Ерунда. Всё так благополучно, как только можно было мечтать. И всё же… На моем лице видимо что-то такое отразилось. Он налил мне и себе. Поднял рюмку и не без торжественности провозгласил: «За наших внуков! Мы с женой ждём с нетерпением. Они почему-то боялись, что мы будем против и, видимо решили поставить нас перед фактом. Как вы к этому…? 

- Да я… Да я уже его люблю. Фу, многовато для одного дня. Неужели она могла думать, что я буду хоть как-то против? 

- Это не она. Это мой Толик. Она как раз от своего папы в восторге. Но всё уже позади. Знаете, жизнь приобретает новый смысл, когда появляются внуки. Для кого же я работаю? Кому я должен всё это передать? Толика интересует наука. И слава богу. Мальчик способный. Мы мечтали женить его на хорошей девочке. Теперь будем мечтать вырастить хорошего внука. 

Всё, что он говорил, было немного несвязно, но очень искренне и серьёзно. 

- Поговорим о материальном. Если с вашей стороны квартира, то с нашей свадьба. – Он легко перешёл в совершенно другую сферу, но я не мог так быстро выйти из предыдущей. Что ж, надо отдать должное их деликатности. О людкиной беременности было преподнесено достаточно тактично. Значит о материальном. Не самое сейчас лучшее у меня время для решения материальных вопросов, но что поделаешь! – Вы не возражаете? Ко дню рождения внука мы что-нибудь придумаем и с квартирой. Для троих там будет тесновато. Заявление они уже подали. – Так, ещё один щелчок. Мне осталось только головой покачать. – Регистрация через неделю. Как вы мыслите себе масштаб свадьбы? 

- Лично я этого шума не люблю, но не я ведь женюсь! Надо спросить у молодых. 

- Молодые вообще свадьбы не хотят. Шумной, во всяком случае. Это всё мой сын. 

- Тогда ближайший круг в приличном ресторане. 

- Почти дословно слова моей Ривы. О материальной стороне их жизни не беспокойтесь. Я знаю, что сейчас у вас некоторые затруднения, а для нас с Ривой – это только удовольствие. Рива вообще мечтает, что бы они жили где-то рядом. Вы поймите! У вас ещё трое, а у нас больше никого. Про внуков я уже не говорю. Вообще, мы должны встретиться и отметить это событие. 

Между моментом, когда я дал адрес своей тёти Бети и моим прибытием домой не, прошло и двух часов. Я только успел доложить обо всём своей жене, как раздался звонок из Израиля. Брат Аркадия Александровича уже сидел у тёти и, и они упивались новыми обстоятельствами. Что могла сказать про нашу семью тетя Бетя? Если и было бы что плохое, она бы промолчала. Но право же, ничего плохого не было. Обычная интеллигентная еврейская семья. Так, видимо, и было доложено. Мне кажется, я это почувствовал при следующем же телефонном разговоре. Вечером позвонила Рива Марковна и беседовала с моей женой. Потом я с Аркадием Александровичем. Видимо, оба мы приходили в себя и осваивались в новом качестве. Нина пригласила их в гости. 

_____ 

Свадьба прошла спокойно. Я бы сказал, чинно. Главным тормозом на пути всяческих торжеств и шумовых эффектов был мой зять Толик. Анатолию Константиновичу вообще были свойственны сдержанность. Что-то было в нём интеллигентное как в облике, так и в поведении. Мне всё это очень нравилось. Повезло Людке! Хотелось надеяться, что и в будущем всё будет хорошо. Ох, как хотелось бы! И мне было очень приятно, что и его родители испытывают схожие чувства. Я ощутил, что приобрёл действительно новых родственников. Во время одной из встреч, мой сват, выражаясь несколько извилисто, дал понять, что если у меня возникнут какие-нибудь проблемы, так чтобы я не забывал: у него не малые возможности в самых разных областях. Через третьих лиц я выяснил, что он действительно управляет одной из крупнейших в городе фирм. Кроме того, пользуется поддержкой властей и весьма эффективной. На чём такая взаимность основана, я тогда ещё не знал. Полагал, что, как обычно, происходит то, что называется нынче странным словом «откат». Несколько отличается от взятки, но, на мой взгляд, не принципиально. 

Сам я пребывал в неком непривычно «подвешенном» состоянии. Нигде не работал, ходил по привычке в библиотеку. А то и просто болтался без дела, присматривая, чем бы заняться. 

Даже будучи в возрасте вполне зрелом, можно узнать о себе кое-что новенькое. Не думал, к примеру, что я такой злопамятный. Простить зав. складом Володьке циничный грабёж было выше моих сил. Но и сделать я ничего не мог. Решил с ним поговорить. Надежд чего-то добиться я, конечно, не питал, но мне хотелось послушать, что он скажет. Лицо его при этом рассмотреть. Такой откровенной наглости я ещё в жизни не встречал. И вовсе не потому, что людей таких мало. Просто не доводилось сталкиваться. Подловил стервеца недалеко от его дома. Худощавый, примерно моих лет. Лицо маленькое, волосы прилизаны с залысинами. Блекло-голубые глазки. 

- Здравствуй, Володя! – Глянул, отвернулся и попытался меня обойти. Я схватил его за плечи. 

- Володя, как же это ты нас так обчистил? Ведь воровать не хорошо! 

- Иди, куда шёл. – Он пытается высвободиться, а я – поймать его взгляд. Но смотрит он упорно в сторону. 

- А ты не подумал, что мы можем кое-что предпринять, и всё это может стать тебе очень дорого! 

- Угрожаешь? 

- А что с вором церемониться! Время сейчас – сам знаешь какое. Только заплатить и что с тобой может случиться? 

- Значит угрожаешь. Всё, что на нашем складе – всё наше. Ничего вы не докажете. 

- Уже оприходовали что ли? 

- Не твоё дело. Иди своей дорогой. – Я засмеялся ему в лицо. 

- Ну, ты и тип! – Вырвался, наконец, из моих рук и не оборачиваясь пошёл прочь. 

Хотел поговорить, увидеть – получил всего сполна. Смысла никакого. И что дальше делать, как не знал, так и не знаю. 

_____ 

Гена жил в частном доме. Машина у ворот – значит хозяин на месте. Во дворе под деревом белый пластиковый стол и к нему четыре таких же пластиковых стула. Вокруг бухты кабеля, чугунные крышки люков от наших колодцев и прочие материалы. В этом смысле ничего не изменилось, хотя Гена уже не директор, а бригадир. Большой скачок! Четыре небольшие комнаты. Гена на диване. Видно, что в уже ставшем привычном подпитии. Выключил видик. Откуда-то достал бутылку и налил мне в стакан. Видно, Лерки нет дома. Выпили. Бутылку спрятал на полку за книги. 

- Встретил Володьку. Руки чешутся…- Закурили. 

- Не заводись. Ничего не сделаешь. Всего лишь деньги. 

- Нет, Гена. Не только деньги, но ещё наглость и унижение. Не пойму, почему это тебя вроде как мало трогает. 

- Ну что мы можем сделать! Ты ещё когда предупреждал! – Немного погодя неожиданно выдал. – Если ты опять стрелять собираешься, так я против. – Вспомнил, значит. Ну, такое не забывается. 

- Нет, Гена. Это совсем другая ситуация. Жизни наших детей никто, вроде, не угрожает. Ни о какой стрельбе не может быть и речи. Но как-то наказать хотелось бы. 

- Брось. Только неприятности наживёшь. Назад ничего не вернут. Я у хозяев был. Разговаривал и об этом. Вот должность дали, а больше ничего нам не светит. 

- И ты не хочешь их наказать? – Он пожал плечами. – Смысла нет. 

- Да причём тут смысл? Разве тебе не обидно? Что мы, быдло какое, что бы позволить так себя унижать? – Он снова полез на полку за книги. 

- Меня и с этой работы попрут. Что я тогда буду делать? Знакомых генералов у меня нету. Пойдём, провожу. Ты знаешь, какая фирма? Им тебя в порошок стереть, что чихнуть. – В общем, выпроводил меня. О каких-то моих интересах он даже и не подумал. Что ж, понять его можно, хотя это почти моё восьмимесячное нынешнее содержание. Да и генералов знакомых никаких уже у меня нет. Кто-то из известных заметил, что одна из сложнейших проблем жизни в том, что по-своему чуть ли не все правы! Впрочем, я уже об этом говорил. А, в общем, закон джунглей в действии. 

_____ 

Продолжаю болтаться без работы. Надоело. Жизнь, на мой взгляд, штука вообще малоосмысленная, но когда занят всякими текущими проблемами и проблемками, попросту не думаешь об этом. И с этой точки зрения режим рантье тоже вреден. И даже как-то аморален. Жена возится с хозяйственными вопросами, трудится, а я книжечки почитываю. Короче. Нужно устраиваться на работу. Возвращаться в техникум мне не очень хотелось, но он был рядом, и работа привычная. Была. Итак, собравшись с духом, отправился. Директора не было, зашёл к заму по учебной работе. Чуть не обомлел. За столом сидел мой Николай. Это впечатляло. С Нового года освобождалась вакансия, и если директор не будет возражать… Я сказал, что готов хоть на пол ставки. Во всяком случае, перегружаться не намерен. Вечерние занятия исключаются. Коля обещал похлопотать. 

Разговор с директором был малоприятен. Жесткий, вполне современный мененджер. Поинтересовался судьбой нашей фирмы. Я преподнёс дело так, что мне это просто надоело. Кое-что заработал, так что могу себе позволить на будущее не перегружаться. Сделал вид, что поверил. Я понимал, что начальству нужны люди зависимые, а потому управляемые. С другой стороны, ему нужны были специалисты высокой квалификации. Тут уж, видно, Николай поработал. В общем, жду до Нового года. Вполне себе представляю, что, придя, могу услышать нечто вроде: «Извините, ситуация изменилась…» или что либо в этом роде. Хорошо, когда это не так уж и важно. Что такое зарплата в четыре тысячи по сравнению с двадцатью пятью! Просто человек моего типа должен работать. Это его естественное состояние. Я стремился бы на работу, имея ежемесячно даже сто тысяч.  

______ 

Вот тут кто-то решил, что ему все можно, что есть у него право зайти на чужой сайт и поругать ругательными словами уважаемого человека. А этот человек, между прочим, имеет девять грамот за хорошую работу и звание почетного дояра России. Ну и что, что стихи у него корявоваты слегка? Может, ему некогда всякие ямбы – херамбы изучать, ему хозяйством руководить нужно. У него мехколонна с четырмями механиками на горбу и бензозаправка в частном бизнесе. И бензин не разбавляет нагло, а только стабилизирует октановое число, что не дает права некоторым хамским личностям выражаться по поводу его якобы «не поэзии»! Да его, Семенова Алексея нашего, сам Георгий Порфирьевич на районной выставке всенародно с чем-то, не помню, поздравлял и в ресторан приглашал. А некоторые тут, не разобравшись, устраивают вакханалии, фигачат свои рецы, профессионалы долбанные, а сами сто шестнадцатую статью от сто шестнадцатой-бис отличить не могут. Вообще эту вседозволенность прекращать пора! Хостинги оплачиваются не для того, как говорится, чтобы каждый урод мог зайти на сайт и отметиться!  

О чем соответствующие Интернетовские органы думают? Выявили бы всех этих ников и логанов и поотрубали бы им Интернеты к чертовой матери!  

И вообще, чем это не нормальные рифмы: «Милицейский жезл мы ему засунем в ж…» и «Вот засада, ПДД, все водители – в п…де!»? А кому они не нормальные – то пусть себе молчит потихоньку в тряпочку или сочинит свою, более лучшую, и мы еще посмотрим, кто тут каких школов накончал и кому от этого хуже будет!  

Свобода слова – это еще не вседозволенность в объективных оценках! И прежде, чем решать кому это подходит, а кому не подходит – подумай, под какую статью можешь подойти сам! А то умных стало много, а в милиции служить некому: у всех поголовно язвы с плоскостопием и дома не живут!  

Короче: этот сайт теперь находится под протекцией 2-го отделения милиции города Бочайска, о чем и заявляю вполне авторитетно.  

Майор Батов.  

Ночью на Птичий Двор опять пробралась Рыжая Смерть и утащила двух самых уважаемых несушек. Хотя все понимали, что Смерть всегда забирает лучших, решено было созвать Большой Утком.  

Председатель Жирный Кряк открыл заседание словами:  

- Надо что-то делать, потому что что-то делать уже надо. Не время сидеть по гнездам и насестам! Сидеть по гнездам и насестам – значит, не жить активной жизненной позицией и вообще, может быть, не жить. Поэтому пора делать уже что-нибудь конкретное, что уже надо было делать давно, а мы не делали, потому что сидели по гнездам и насестам без активной жизненной позиции. Кто хочет высказаться? Может быть Вы, матушка Га?  

Матушка Га начала, как всегда, привычно просто:  

- Вот стою я перед вами, простая гусыня…  

Старая индюшка Кво зарыдала в голос, но на этот раз никто не кинулся с утешениями: то ли боялись пропустить важное, то ли просто привыкли к ее постоянным истерикам.  

Забияка Корявый, хоть и был еще совсем молоденьким петушком, против всяких приличий протолкался поближе к матушке Га и, перебивая ее, заорал:  

- Это же офигеть можно, граждане! Простого капкана поставить не могут! И после этого они еще хотят от нас какой-то продуктивности! В знак протеста отказываюсь топтать кур!  

Пеструха всполошилась:  

- И меня?  

- Всех! Даже Пеструху!  

- Ну и кому от этого хуже будет? – обиделась Пеструха.  

А Корявый орал дальше:  

- Предлагаю перегородить нашими телами центральные ворота! Наша судьба – в наших лапах!  

- Корявый, у тебя и лапы тоже корявые, – выкрикнул кто-то, и вся толпа рассмеялась. Тут должна была начаться драка, потому что Корявый шуток не понимал, но вмешалась обиженная Корявым Пеструха:  

- Это Шарик виноват! Совсем сторожить нас перестал! Он мне всю жизнь поломал, паскуда!  

Толпа дружно поддержала:  

- Зажрался на наших хлебах! Ему же пофиг всё!  

- Пусть он скажет! Пусть ответ держит: доколе?!  

В птичий круг вперевалку вышел колченогий Шарик, почесал тощее брюхо, поймал зубами воображаемую блоху, демонстрируя удаль, и проворчал:  

- Мне, конечно, не всё пофиг…, но она же конвенцию не соблюдает….  

- Какую такую конвенцию? – завопил Корявый, – Да они же в сговоре, граждане!  

Шарик понял, что сказал что-то не совсем то, и начал усердно чесаться и клацать по шерсти зубами, но ему уже никто не верил.  

Единогласно постановили возложить вину и грех двух последних смертей на Шарика и предложить ему «уволиться по собственному».  

Ночью Рыжая Смерть унесла Жирного Кряка.  

Снятый с должности Шарик на этот раз не проспал, но вмешиваться не стал: не имел полномочий.  

Все дети у Костика были абсолютно разные, поэтому ему было очень неловко перед соседями.  

Пятеро детей – пять пар разного цвета глаз, пять разных оттенков кожи, пять разных типов внешности, от монголоидной до …. Да-да, даже черненькая была.  

В кого уродились? А в него, Костика!  

Просто Костик в театре играл. Перевоплощался полностью. Вот дочка и получилась черненькой: он тогда Мавра «готовил», учил абиссинский, целыми днями ходил в гуталине, время от времени нападал на свою женушку, Катеньку, с попытками удушения…. В одну из таких попыток и получилось….  

Умел Костик вживаться. Хотя последнее время театр не баловал его ролями. Так, статист на голый оклад. Даже детишек порадовать не на что. А уж детишек своих Костик не то, что любил – обожал просто. Раньше всей цветной компанией ездили на природу, на праздники ходили, в выходные на аттракционах бывали, а теперь…!  

…Дама была приятна во всех отношениях, сразу располагала к себе, а ее предложение Костику сняться в эпизодической роли в «новом замечательном отечественном боевике» сразу сделало ее роднее родного. Тем более что сам Костик считал себя очень неплохим, но сильно недооцененным актером. Вот и в новой постановке в театре роль никчемного Бушкина вместе со всем спектаклем «Свисток в…» «просвистели» мимо, «как фанера над Парижем». А уж он-то сыграл бы! Но опять Иннокентий Семенович Пуговкин (нет, не подумайте, просто однофамилец!) крутил его пуговицы и проникновенно басил:  

- Из-за фактурности, Константин! Исключительно из-за фактурности. Но ты же знаешь, как тебя зритель ценит? Не унывай: все будет, но позже. Может, в следующий раз….  

Конечно, Иннокентий Семенович был прав. В очередной раз прав. Да он всегда прав! Кто же будет спорить с режиссером при таком дефиците работы? Потерпит Юлька без новых сапог, без кофточки с люрексом. Старшей дочке мобильник на «День варенья» обещал. Уже у всего класса есть, одна она без телефона, «как бомжиха какая-то». У Виталия Константиныча, средненького, «золотой серединочки» – ботинки на ладан дышат. Еще бы: в них и в школу, и в футбол! И на аттракционы бы всей семьей….  

Дама представилась Аллой Порфирьевной (Господи, у этой киношной богемы даже имя-отчество, как псевдоним!). Назавтра Костик пришел по указанному адресу. Парадный костюм в легкую серую полоску видимо произвел необходимое впечатление, а может о его талантах уже знали: даже кинопробы не понадобилось. Крупный мужик (мужчиной его назвать язык не поворачивался) протянул пару листов с куском сценария и сказал:  

- Слов немного, но самое главное – действия. Фильм – экшэн. Все должно быть динамично и максимально правдоподобно. Что как делать – можете решить сами. Посмотрите пару гангстерских «голливудин». Начало съемок на следующей неделе, во вторник.  

Дома Костик сел изучать свою роль. Собственно, даже и не роль – клише голливудское. Но он не был бы Костиком, если бы не сказал себе:  

- Ладно: грабитель! Ладно: в маске! Зато есть несколько слов! Если «Кушать подано» можно было произнести гениально, то почему бы не сделать гениально «Это ограбление! Всем сидеть тихо! Деньги на стол!»?!  

И Костик в тайне от семьи стал готовиться. Почему в тайне? Подарки должны быть неожиданными! Тут за эпизод столько же отвалят, сколько в театре за месяц. Плюс известность на всю страну. А вдруг на международный фестиваль фильм попадет? Дают же призы и за лучшую эпизодическую роль.  

Костик перерыл кладовку, нашел старые Юлькины чулки (для лука были оставлены, но в этом году даже лука не сажали: сначала ребята загрипповали, потом Юля работу поденежнее искала, а потом уже поздно было), сделал из того, что поцелее, грабительскую маску, пересмотрел все шедшие на неделе по телеку фильмы про ограбления и долго тренировался с желтым пластмассовым пистолетиком перед зеркалом. Получалось неплохо, хотя оружие вызывало улыбку. Рычать и кричать – это Костик сразу отмел: уж если лица не видно, то пусть хоть голос останется узнаваемым, хоть какое-то доказательство. А чтобы пострашнее вышло – Костик отработал «леденящие душу шипяще-стальные интонации».  

В день съемок «мужик» подвел к Костику еще одного «грабителя».  

- Нашли вот напарника тебе. Больно уж рожа бандитская. Для натуральности. Будет сумку за тобой таскать. На подхвате, так сказать. Снимать эпизод в банке будем, я на полчаса договорился. Времени на съемки в обрез, так что сейчас прогоните сцену раз несколько: я посмотрю, если что – поправлю.  

Поправлять не пришлось, все оказалось как надо. Напарник (вот уж рожа, действительно!) не мешал, сумку подставить под деньги, да под прикрытием гангстера Костика в дверь с деньгами шмыгнуть – много ли артистичности надо? А Костика «мужик» похвалил даже, сказал, что «Аллочка угадала, как всегда», сказал, где взять пистолет с холостыми патронами, показал, на какой машине поедут и дал пять минут «на бытовые нужды, чтобы на месте от нервов не обделаться».  

Да какой тут страх? Костик и перед зрителями не тушевался, а уж перед своим братом – актером какой трепет? И на камеру спектакли снимали не однажды. А если уж «как можно натуральнее, методом скрытой съемки, чтобы камеры как бы и нет» – вообще замечательно. Не подвел бы партнер! Ну, ведь кино, переснимут, если что….  

Дверь в местное отделение сбербанка распахнулась от удара ноги, и два ворвавшиеся человека в чулочных масках, выстрелив по разу в потолок, потребовали тишины, спокойствия и денег. Пока окаменевший от неожиданности народ ложился на пол и забивался под столы, а кассирша Люсенька дрожащими руками укладывала пачки денег в подставленную сумку, отчаянно давя ногой «тревожную кнопку», пока напарник с сумкой бежал к двери, прошло всего несколько минут. Дальше по сценарию Костик должен был случайно выстрелить в кассира и тоже убежать к машине. Костик сымитировал спотыкание, пистолет выстрелил, и Люсенька с красным пятном на груди стала сползать на пол. В этот момент лежавший вместе с присутствующими охранник наконец вспомнил о своих обязанностях и выстрелил Костику в спину. Костика бросило на окошко кассира – оператора.  

Под визг покрышек за дверью запоздало мелькнуло и растаяло в небытие:  

- Какое же это кино? Это же все по-настоящему!  

Грабителей догнать не удалось, поэтому все было списано на Костика, который «организовал ограбление из отчаяния, пытаясь, воспользовавшись своим актерским профессионализмом, поправить свое материальное положение». Сообщники? Сообщников тоже нашел как-то. Может, профессионалов нанял, может, с бандитами сошелся.  

За гробом шли только жена и дети. Юленька так и не поверила, что ее безобидный Костик оказался способен на такое. Даже ради детей! А Иннокентий Семенович на очередной репетиции вдруг сказал не к месту:  

- Всегда чувствовал, что ему доверять нельзя!  

Horatio, I am dead; Thou livest; report me and my cause aright to the unsatisfied. 

(Горацио, я гибну; Ты жив; поведай правду обо мне неутоленным.) 

Уильям Шекспир «Гамлет» Акт V, Сцена 2 

Телохранитель, крепко сбитый седой мужчина со стильной стрижкой «бокс», придающей ему еще более грозное выражение, подозрительным взглядом смерил Джона с ног до головы и, разводя плечами, пронзительно уставившись, подконец хриплым голосом обратился к посетителю: 

– Это вы к вице-президенту? 

Джон закивал головой, отчего его «да» превратилось в мягкотелое «да-да-да». Сердце екнуло от предвкушения удачи – вот оно последнее, шестое препятствие на пути к долгожданной встрече с Бенджаменом Ричардсоном. 

Личный охранник вице-президента поджал губы, еще раз протаранил Джона взглядом насквозь, что-то буркнул в ответ и жестом дал знак следовать за ним. 

В приемной, перед входом в кабинет с надписью «Вице-президент», у инкрустированного письменного стола в вышколенной позе сидела привлекательная секретарша. Внедалеке от нее находился одетый в штатский костюм молодой человек лет двадцати шести, который сначала, казалось, поспешно собирался уходить, но, рассмотрев Джона пристально, насторожился и предпочел остаться в помещении. Для того, чтобы преодолеть определенную неловкость и сгладить бестактность языка тела, он включил широкоформатный телевизор, установленый на стене слева от входа. Секретарша, отреагировав формальной улыбкой на банальные замечания этого странного молодого человека, с подчеркнутной вежливостью пригласила Джона на кожанный диван и все скопом стали смотреть полуденный выпуск новостей по CNN. 

Джон решил было прислушаться к комментариям этих людей, но не смог уловить ничего стоящее. Он переживал перед встречей с вице-президентом и хотел прогнать дурные мысли, а непринужденная болтовня сотрудников офиса вовсе не настраивала его на лад спокойствия. И хотя ровным счетом никаких оснований для волнения быть не должно было, Джон чувствовал себя не в своей тарелке. 

Он давно не встречался с этим влиятельным человеком, всего месяц назад вступившим в должность вице-президента страны. Его превосходительство Бенджамен Ричардсон, ровесник Джона, успешный юрист и политик, был старше нашего героя всего на две недели. И помнил Джон мистера Ричардсона с того самого времени, когда о существовании этого человека знали всего лишь родственники и близкие; когда Бен был всего лишь милым четырехлетним русоволосым малышом и бегал по улице с пластмасовой винтовкой через плечо, наполняя округу звонким детским криком. 

Счастью Бенджамена не была предела, когда его привозили к бабушке в пригород Нью-Йорка, местечко райское, с обилием артезианских колодцев и родников. По соседству на той же улице жило семейство Джона и, даже толком не освоившись с новой обстановкой, Бен стремглав несся к приятелю. Без сентиментальных приветствий мальчики, как заведенные, начинали играть. Они соперничали, соревновались и это постоянное выяснение кто лучше доставляло им массу несравнимого удовольствия. Они мерились силами, ловкостью, умением и быстротой во всем, чем могли – играли в прятки, лазали по дворам соседей в поиске залетевшего мяча, увлеченно забывались настольными играми, строили из камней нагромождения, называемые башнями, искали поводы для ссор с мальчишками из соседней округи. 

Это была редкая дружба детей разных социальных классов, национальностей, из семей, исповедующих разные системы взглядов и ценностей. Хотя для малышей все эти дикие условности, присущие взрослой жизни, далеко чужды и им всегда проще общаться. 

Джону навсегда запомнились ароматные груши из волшебного сада бабушки Бена и черная смородина, которую они собирали, еще совсем недозревшую, но столь живительную после беспощадного футбольного матча, густой запах овощного супа из кухни, розы во дворе и пространная веранда. 

Запомнилась и пара забавных случаев, связанных с Беном. Скажем, однажды, гуляя под присмотром мам в городском парке, а дальше, играя в догонялки около памятника Франклина, Джон, овладевший и на всех испытывавший запрещенные приемы, дал Бену подножку. Вследствие этого опрометчивого и по-детски жестокого поступка, щека и губы юного Ричардсона распухли вдвое. Самому же Джону собственная мать устроила жуткий нагоняй. 

В другой раз, когда мать Бена хотела снять мальчиков, непринужденно ездивших на трехколесных велосипедах, Джон, поразительно недолюбливавший эту сильную женщину, запротестовал и учинил такую истерику, что из соседних домов валом повалил народ разбираться кто это там нарушает права ребенка. Обошлось мини-скандалом... 

И вот прошло почти три десятка лет. Втихаря наблюдая за секретаршей Бенджамена Ричардсона, бросая взгляды на ее длинную похотливую ляжку, Джона осенило, что вот к этому – к таким выхоленным секретаршам, к роскошно обставленным офисам, к громогласному успеху, к вспышкам фотокамер, к вице-президенству, Бена морально готовили именно с того возраста, когда эти мальчишки были самыми искренними и беззаботными созданиями в мире. Юному Бенджамену внушали превосходство над остальными людьми, исключительность, его учили манерам, тону голоса, заставляли читать художественную литературу, декламировать стихи. Джон вздрогнул, вспомнив, как именно Бен рассказал ему, что в знаменитой серии романов Дюма, бравый Д’Артаньян в конце концов все же умирает. Как же ему хотелось, чтобы Бен все-таки ошибался! А как ревел Джон, когда вместе с мамой досмотрел до конца балет «Гамлет» и ему стало ясно, что великий дух датского принца почил! Старший кузен полчаса издевался над рыдающим Джоном, но это не могло остановить мальчика... 

В то время, когда Джон Ридли познавал и мысленно учился мириться с тем, что благородные люди уходят из жизни от рук злодеев или очень несчастными, Бена водили на всевозможные светские рауты и вечеринки, ездили в круизы, много путешествовали с ним по стране и зарубежом и всячески расширяли кругозор талантливого ребенка. Юного Ричардсона настоятельно принуждали учить классический английский от Мильтона и Чосера до Лонгфелло и Эмерсона. Соперничество мальчишек вместе с взрослением все больше перемещалось в сферу интеллектуальности. Два раза в неделю ребята ходили на уроке к старой мисс Нельсон, родственнице Бена, известной преподавательнице английского языка. Бен силился перегнать Джона в письме, но все было понапрасну – педантичной мисс Нельсон трудно было угодить, она очень строго взыскивала с него каждую неточность. 

– Джон не британского происхождения и он пишет гораздо лучше тебя. Ты можешь 

то себе представить, Бенджамен?! Разве может так писать американец, который практически потомственный англичанин, столько ошибок! Ох, Бен... 

В отличие от юного Ричардсона, такой выверенной определенности, планирования в жизни Джона никогда не было. Никто не подумывал о будущем мальчика со скурпулезностью стратега. Заглядывать далеко вперед ни смелости, ни умения, ни желания ни у кого из его родни не было. Просто у самого Джона была неиссякаемая фантазия, свободное сердце, своеволие, детство, мяч и семья, все более беспокоящаяся от резкого импульсивно-взрывного характера малыша, и от случая к случаю норовившая загнать его в клетку под названием «хороший человек». Естественно, эти две противоположные формы воспитания не могли не отразиться на судьбах уже взрослых личностей; если Бенджамен Ричардсон на протяжении своей жизни ровно и плавно продвигался к своей звездности, то Джон ударялся в противоположности, подрабатывал в неподобающим его способностям офисах, без компаса, без направления в жизни, без должного самоуважения и внутренней силы. Вся его жизнь была посвящена именно нахождению первичного импульса души, пусть даже самого непристойного и первобытного. Пусть даже душераздирающего плача над смертью Гамлета. Но только его собственного! 

Дверь кабинета вице-президента стремительно приоткрылась и в проеме появилась крупная фигура симпатичного Бенджамена. Он посмотрел на Джона и глаза его радостно заискрились, после чего он заключил гостя в объятия. 

– Как дела, парень?! – сказал он покровительственно-заботливым полушутливым тоном. – Минутку! Значит так, если у тебя есть время, мы поедем сейчас на одну из встреч в ассоциацию предпринимателей, а дальше обговорим наши дела. Тебя это устраивает? 

– Да, как ты скажешь! – согласился Джон, втайне гордясь, что он на равной ноге с таким высокопоставленным сановником. 

Бен, не выслушивая ответ, словно уверенный, что его предложения, это условие, не подлежащее обсуждению, начал быстро отдавать короткие и ясные распоряжения секретарше, которая склонившись в подобострастной позе, наспех стала записывать все в блокнот с золотистым переплетом. 

– Ладно, пошли... Джерри, давай машину к четвертому выходу! – сказал он молодому человеку, оказавшемуся шофером. – У нас очень мало времени, мне надо пройтись еще по пресс-релизу. Все-все-все, пошли. Если что скиньте сообщение Джерри. Позвоните испанке, пусть подъезжает как можно быстрее... И без каких-либо оправданий... Еще! Позвоните в девятый отдел и после встречи я хочу видеть Грега Бимона. Скажите, что это срочно... 

По дороге Бенджмен непрерывно звонил разным людям, отдавал устные приказы и старался подобрать факт или предпосылку, которые могли быть ключевыми в принятии скорых решений. 

– Извини, пожалуйста, извини, Джон. Я видел все твои письма, но не мог ответить. Все читал...Сплю всего 3-4 часа в сутки. Так-то! – сказал он, и тот мальчишка, который улыбался с искорками в глазах снова исчез во всевластной личности вице-президента. 

– Да-да... – произнес Джон, заметив, что заступив за порог учреждения Бена, все его слова ограничились многозначительными «да-да» или, может быть, «да-да-да». 

– Как твои дела? – спросил Бен так резко, что выдал одну из своих профессиональных привычек. – Семья есть? Дети? 

– Нет, развелся... – ответил Джон и запнулся, понимая, что эту тему нечего развивать, так как тут в администрации президента ревностно исповедуют культ счастливой семьи. 

– О, правда? Чего так? Минутку, отвечу.. Это молодцы из госдепа... 

– Да, не дождетесь. Еду! И обзвоните все медиа-службы. Встреча явно не проходная...Я сейчас почти подъехал. 

У входа в здание вице-президента встретили другие чиновники его ведомства – все такие, можно сказать, слегка ощетинившиеся. 

«Вот, что такое готовность!» – пробормотал про себя Джон. 

Молча и неосознанно построившись в живой клин, команда Бена прошагала по корридорам здания, после чего оказалась в большом зале, где их шквалом аплодисментов встретили крупные предприниматели, банкиры, топы, пиарщики – в общей сложности человек двести. 

Бен как бы моментально подстроился под настроение публики, поклонился собравшимся и стал пожимать руки тем, что сидели в передних рядах или махать пресс-релизом зрителям, находившимся поодаль. 

И пока мистер Бенджамен открыто наслаждался своей властью, Джон предпочел затеряться позади и сесть так, чтобы одновременно видеть и выступление Бена и ответную реакцию элитной аудитории. 

– Итак, леди и джентльмены! – начал Бенджамен с напористой интонацией. – Кризис экономики и политика предотвращения разворачивания рецессии, вынуждает наше правительство, принимать те резкие и, отчасти, непополярные меры, которые становятся порой единственной возможностью избежать социальной и политической катастроф. Смысл и задача моего сегодняшнего визита это обсудить с вами некоторые вехи той антикризисной программы, которую мы на днях выложим на стол решений Конгресса. Без вас и вашего профессионального, гражданского мнения, естественно, все это будет равно неполным, недостаточным и недемократичным... Однако нам нужны не только ваши мнение и поддержка, нам нужна ваша вера. И дабы укрепить вас в этой вере – в том, что мы делаем все возможное, все от нас зависящее, для избежания усугубления кризиса – сегодня я тут, с вами, готовый ответить на любой ваш вопрос. После общего ознакомления с программой, я постараюсь уделить вашим вопросам ровно столько времени, сколько потребуется... 

Через пять минут Джон уже почти не слышал голоса Бена. Он продолжал изучать внешность вице-президента – занятие, которое начал по пути сюда. 

«Тот ли это мальчик, который стоял в воротах гаража дома своей бабушки и вопил, выворачивая себе гортань наизнанку; – "Я Дино Дзофф, я Дино Дзофф, непробиваемый Дзофф?». 

"А я бил одинадцатиметровые, и однажды мяч полетел куда-то мимо и разбил оконное стекло мисс Нельсон?" 

"Вроде тот... Но я его ведь почти и не помню... Нет, просто помню смутно. Однако же, учитывая политический кризис, он отлично держится. Молодец, Бен! Вот тебе и муштра политической школы... А тот ли это человек, которого бабушка почти насильно загоняла домой и который всегда смеялся своеобразным неподдельным заливным смехом и которого так обожали девчонки? Тот! Ни дать ни взять!" 

А как он приходил к нашему дому и звал меня? С каким-то ударением на первую букву! Ха-ха! Ах да! Вспомнил! Его еще постоянно недолюбливала моя бабушка, потому что до него недолюбливала бабушку Бена, с которой регулярно ссорилась в молодости"... 

Джон вздохнул, в то время, как Бен куражясь и явно горячась, громко излагал свои взгляды на положение дел в экономике. 

«Он несколько скован и сутулится!»...- продолжал свои размышления Джон. 

«А, как он плакал в тот раз, когда бабушка должна была искупать его и отвести к родственникам, а ему вовсе не хотелось это делать?». 

И Джон чуть не прыснул со смеху, прикрыв лицо руками. Он очень ярко восстановил в памяти всю сцену – Бенджамена, который иступленно топал ногами и противился просьбе бабушки. И саму эту славную женщину, которая щадя самолюбие внука и не решаясь причинить ему психологический дискомфорт, всего лишь тоном голоса старалась подействовать на упрямый нрав будущего лидера. Джон представил себе, как тот самый плачущий мальчишка теперь управляет судьбой нации. 

После этого образа, широкая и светлая улыбка больше уже не сходила с лица Джона. Он все пытался вспомнить некую самодостаточную мину, которую будучи совсем еще несмышленышем, умел состраивать Бен и становиться удивительно представительным с чужими... 

Тем временем встреча с предпринимателями перешла на деловую ноту и Бенджамен с поразительной четкостью стал отвечать на вопросы собравшихся. По прошествии десяти минут его сменил другой чиновник из администрации президента. 

Бен отпил воду и стал пролистивать записную книжку, делая заметки на полях. Он продолжал сосредоточенно писать, когда микрофон взял высокий, интеллигентный старик весьма любопытной внешности. И до того, как старик выразил свои мысли, Джон, бывший репортер, набросал в уме словесное описание этого человека 

«Это был человек из той части старшего поколения, которая любит ездить на скоростных «БМВ», но обожает перемалывать косточки молодым за их горячность. Которая рассказывает с восторгом о временах Лири, о ЛСД, но любит одновременно насладиться добиванием хип-хопа Которой хочется быть и поучать морали молодых на университетской кафедре и взывать ко всему свету, что нынче рок-н-ролл помер, а нынешние политики всего лишь жалкие комедианты и пародии на Кеннеди!»... 

Старик кашлянул, поправил осанку и сказал: 

– Добрый день, господин вице-президент, дамы и господа. Я, как представитель национальной профсоюзной Лиги, хочу выступить с двумя замечаниями по всему вышесказанному. 

Бен, при обращении к нему, поднял голову и вперил взор в этого, неброско одетого пожилого человека, как будто тоже попытался припомнить нечто особенное о выступавшем. 

– Я думаю вас, господин вице-президент, несколько неправильно информировали. Реальное схлопывание «нефтяного пузыря» может повлечь тяжелые результаты, но это вряд ли целесообразно назвать серьезной или фундаментальной причиной кризиса. Если мы станем опираться на утверждение ряда достойных аналитиков, что нефтяной пузырь должен был сдуться к лету 2008 года и цены на сырье должны были опуститься до 40 долларов за баррель, то сегодня мы уже можем проигнорировать эти предсказания. Теперь нам известно, что ниже этой отметки нефть не пошла и стала постепенно снова дорожать... Это, в свою очередь, значит, что те ресурсы, которые были выделены на ликвидацию и стабилизацию последствий схлопывания, остались невостребованными. Где они, гоподин вице-президент? И еще один вопрос – где те сто миллионов долларов, которые были выделены, как начальная стадия институциональной реформы казначейства и системы NASDAQ? 

"Вот она, бомба замедленного действия, которую ему намеренно подложили! – сказал в сердцах Джон. 

Однако Бен ничем не выдал своего негодования и, словно решив какую-то загадку относительно оппонента, высокомерно склонил голову вправо и прервал выступающего. 

– Ка-ки-е... сто мил-ли-он-ов? 

– Сто миллионов, выделенные на реформу, сэр? 

– Где? Где вы слышали о ста миллионах? Какие сто миллионов? – и Бен, произнося акцентом первые два слога этой фразы, залился своим искренним, убедительным смехом. – Сто миллионов! Ха-ха-ха! 

Джон не мог отвести взгляд от друга детства. 

Вот оно преображение! Перед ним стоял тот самый Бен, которого он мечтал видеть. Вылитый озорник, что подшучивал над всеми, рассказывал анекдоты о Рейгане, выдавал остроты пачками и предлагал Жака Бреля, когда все тащились от модного в то время шумного диско. 

Этот самый Бен стоял тут в зале, выпрямившись во весь рост. Где-то в воспоминаниях Джона, на холмике за домами, он также щеголял в футболке «Реала», пританцовывая и ловко сталкивая в ручей могучие глыбы... 

– Что будем играть? Я устал в жмурки и в футбол. Да и никто не выходит. Мы с тобой... 

Джон посмотрел на свои ноги в ссадинах и потер коленную чашечку. 

– Я хочу по нужде. Пойду домой. И очень скоро приду. Не уходи, хорошо? 

– Тогда и я пойду... – сказал Бен. 

– О, останься. Я просто пойду. И мигом... 

Бен недовольно поморщился. 

– Мне скучно здесь... 

Лицо Джона озарила мысль. 

– А зачем мне идти? Я прямо сюда в ручей и помочусь... 

– Сюда? – обомлел Бен. – Соседи увидят... Да ты что? Нет, не надо. А вот и не сможешь... не сделаешь...Не сможешь! 

– Не смогу? – слова друга раззадорили Джона. 

– Нет. 

– Это я не смогу? – вскочил Джон с места. 

– Нет! Не сможешь! 

– А вот смотри-смотри... – начал Джон и стал расстегивать ширинку. 

Бен захихикал, но когда Джон в действительности извлек из своих брюк свое маленькое добро, то разразился хохотом в точности также, как делал это через тридцать лет над стариком из профсоюза. 

Джон гордо помочился в ручей, но ему так понравилась своя безумная затея, что затак возвращать на место предмет своего мужского достоинства он уже и не собирался. 

Обернувшись мальчик увидел, что рядом с Беном стоят двое ребят, с ужасом, неконтролируемым любопытством и застывающей на лице полуулыбкой наблюдающих за тем, как он бесстыдно манипулирует своим половым органом. 

– Что? – поприветствовал их Джон возгласом победителя. – Вы тоже хотите поссать? А не можете? Вы же не можете? Признайтесь, что не можете?! Давайте сюда, вместе со мной, трусишки... Не можете! А я могу! 

И Джон снова пустил струю в ручей. 

Затем мальчику взбрело в голову не растрачивать запас мочи просто так, а по воздуху описывать струей восьмерки, разнообразные фигурки, трясти своим оружием вправо-влево, по диагонали, на всей скорости и давая всю свободу полетному своему воображению. 

– Вот, смотрите, какой узор я делаю в воздухе. Эй, ребят, смотрите!!! Настоящее шоу! Хей-хоуууууууу! Хах-ха! Овации! Какой узор! Пляска шамана! Смотрите всссеееее! 

Мальчишеский хохот еще больше распалял Джона, который сходил с ума от пребывания в центре внимания. 

– Посмотрите на воду...Ребят! Какие там волны получились!!! 

Вскоре запас мочи в пузыре Джона, конечно же, закончился. Тогда он перевел иссякающую струю на ребят, слегка обрызгав их. Мальчики отпрыгнули в сторону и стали возмущенно орать. 

Это несколько охладило пыл Джона и он, отвернувшись, начал застегиваться и приводить себя в порядок. 

– Я не хотел, не обижайтесь! – говорил он через плечо, но безумно радуясь своей взбалмошности. 

И вот спустя минуту, когда Джон, как ни в чем не бывало, в очередной раз повернулся, его взору предстало необычное зрелище. Перед ним навытяжку стояла целая орава соседских мальчишек его возраста или чуть постарше, а по флангам этой юной армии располагались соседские девчата. Джона пробрала дрожь, но больше всего он почувствовал в глазах детей трепетное желание увидеть нечто экстаординарное. Сбившись в кучу, малыши как бы требовали развлечь их, сделать за них то, что им запрещали родители, ограничивали и загоняли в мерзкие рамки взрослых правил. 

– Ах и вы пришли? Вас нам только не хватало?! Вы хотите увидеть? Вы хотите увидеть это?!! 

Отчего-то Джону очень захотелось показать девочкам «Это»! То, что у него есть. Его обуяло поглощающее желание показать это и заставить их любоваться. Ему захотелось показать, показаться и представить себя в особом свете. 

"Вот какой он уникальный, недосягаемый! Он может сделать то, что недовластно другим мальчикам!" 

Крупный веснушчатый мальчик лет семи, остервенело зафыркал в глубине толпы. Лишь одна из девчонок пролепетала: 

– Джон, это нельзя делать! Джон...Это неприлично! 

– Кто сказал? – взорвался Джон. – Я просто хочу вам показать. Вот!!! 

И он снова опустил свою маленькую руку вглубь ширинки, словно стараясь как бы там лучше ухватиться. 

Вместе с этими усилиями Джона пространство сотряс детский хохот. Мальчик понимал, как поддел на крючок всю детвору, как безумно нравилось ей это безобразное занятие. 

Проходившая мимо старушка заголосила над головой Джона. 

– Что ты делаешь, мальчик?! Боже славный! Ой, Джон, неужели это ты? Как тебе не стыдно? 

– А вот и не стыдно?! Мне стыдно?! Чего бы это!!! 

Дети вторили ему раскатистым гоготом. 

– Он показывает нам узоры...На воде... – вмешался Бен, который не мог успокоиться от заражающего всех смеха. 

– А если твоя мама узнает? – удрученно спросила женщина и поспешно направилась к дому. 

– Не узнает!!! Не говорите ей! 

Женщина лишь на минуту отвлекла детей, но это вряд ли могло омрачить триумф Джона Ридли или затмить азарт юных зрителей. Джон понял, что его звездный час пробил. Ведь в их сторону со всех ног бежала еще одна группа детей, живших на соседних улицах. Казалось, по какому-то незримому таинственному эфиру объявили событие века. 

– Вот! Наконец-то! Эй, вы все! Смотрите! – закричал он, когда женщина скрылась из виду, а новые зрители, переводя дух, примкнули к полукругу избранных. 

Джон напрягся, собрал в комок весь свой мочевой пузырь. Извлек член из брюк и стал мочиться... 

Гул одобрения прошелся по толпе ребятишек. Они вопили вовсю, словно их команда забила команде взрослых такой вот долгожданный гол. Кто гикал, кто падал со смеху, кто-то решился повторить Джона. 

Это была столь ранняя полноценная жизненная победа мальчика. 

"Вот он – Спартак, раб, одержавший победу над римскими патрициями, разверзший эту пропасть возрастного неравенства. 

Вот он Вашингтон, отец Независимости, вот он Свободный Человек!" 

Но не успел мальчик упиться моментом своего прорыва, вкусить сладость поздравлений, детских признаний, завистливых и покорных взглядов сверстников, как чья-то суровая рука нанесла ему удар справа и он плашмя приземлился в густых зарослях крапивы. Боль от режущих ожогов смешалась с хохотом Бена, с воплями удирающих детей, со злобными криками мамы, яростно и терпеливо колотящей его в кустарнике, по пути домой и в ванной... 

Джон очнулся от тягостных ощущений и оглушительного хохота – весь зал рукоплескал какой-то остроумной выходке Бенджамена Ричардсона. 

Один из них был типичным лохом, а второй….  

О! …Второй был одет в длинное, не застёгнутое по случаю жары, пальто – «мешок», бесформенное и даже страшненькое, но так любимое крутыми пацанами, брюки – «мешки», остроносые туфли пятьдесят последнего размера, судя по длине носов. На шее отсвечивала «голда», толщиной в палец (уж не из-за неё ли и было расстёгнуто пальто?). На квадратной маленькой голове торчали ушки – топорики. Голова, конечно, была обыкновенная, только небольшая, коротко стриженная с боков и с «площадкой» на макушке. Но сидела она на толстой шее в крупную складку, поэтому казалась маленькой глыбой, посаженной на глыбу большую.  

Наконец, из-за двери с надписью:  

«Старший менеджер по персоналу  

Неклясов Геннадий Юрьевич»  

раздалось властное: «Следующий!»  

Лох дёрнулся, было, но второй просто опёрся на его плечо, встал и шагнул за дверь.  

- Садитесь!  

- Братан, не гони! Сяду, когда посадят! Покалякать надо!  

Лощеный мОлодец за столом вдруг неуловимо изменился. Указательным пальцем правой руки он подцепил узел дорогого шелкового галстука, потом на спинку стула, будто сам собой, лег стильный велюровый пиджак. Только что прямая спина, как размягченный пластилин, оползла вглубь кресла, пальцы на руках несколько растопырились в виде «козы», которой пугают малышей. Верхняя пуговица на рубашке расстегнулась и на шее блеснула золотом цепь потолще «пацанской» раза в три.  

Маленькие глазки посетителя уставились на эту метаморфозу, нижняя толстая губа уважительно выпятилась из-под тоненькой верхней.  

- Посадим, когда надо! О чем базар будет? – спросил, сплюнув на пол, хозяин кабинета.  

- Тут… типа, непонятки полные выходят. Короче, проспорил пацанам месяц работы, типа, в фирме. Ну, типа, три дня гоняли: то паспорт не такой, то справку принеси. Сегодня вышел, типа, фирма, типа, а какой-то дядя Ваня мне, крутому пацану, будет указывать, чего ему подать, чтобы запаять. Я ведь, типа, сам любому запаяю. Братан, чо делать? Это же позор крутому пацану, типа!  

- Не догоняю, брателла, ты чо, в натуре собрался месяц «дядяванить»? Ты чо, не догоняешь, что крутые пацаны всегда сверху? Посмотри на меня: пришел сантехником, теперь все сантехники у меня вот где! Короче, могу помочь сделать тебе полную отмазку. К концу месяца будешь бригадиром (тут посетитель довольно улыбнулся). Правда, это от тебя зависит – народ должен знать, что бригадир тоже, типа, работать умеет, а не только «голдой» звенеть. Ты понял, братан? Две нормы, три нормы – все пофиг должно быть. Чтобы «скока надо – стока будет». Тогда народ за тобой пойдет. А я подскажу, кому надо про бригадирство. Начальника цеха только слушать бесповоротно. Он у нас, типа, смотрящий. Ну чо, по рукам? И не боись: видал на табличке? Я тут старший.  

На выходе из кабинета «крутой пацан» снисходительно посмотрел на готовившегося войти «лоха» и широко покачивая плечами прошествовал мимо.  

Из кабинета послышалось: «Следующий!».  

- Здравствуйте. Я к вам по поводу работы.  

- Присаживайтесь.  

Хорошо одетый молодой человек за столом был вежлив, обходителен. Чувствовалось, что он умен, образован, умеет и выслушать, и сказать. Все общение заняло буквально десять минут и новый конструктор пошел оформлять документы. А молодой человек поднял телефонную трубку и сказал:  

- Николай Сергеевич, Неклясов беспокоит. Там у вас в цехе, в бригаде у Ивана Константиновича некий Брылов работает. Нет, недавно. Ага. Вы бы ему не могли работки физически потяжелее подбросить? Амбициозный товарищ и очень ему уважение у коллег заработать хочется. Я с ним переговорил и объяснил, что у нас в бригадиры попадают только через ударный труд. Это Ваш клиент, Николай Сергеевич. Ну, еще бы! Вы же столько лет тяжелейшим цехом руководите!  

Следующий звонок был в КБ:  

- Антон Владимирович, конструктора Вам принимаем. Хороший специалист, только «зажат» сильно. Вы уж встретьте его потеплее, пожалуйста.  

Вечером зашли в кафушку, посидели с пивком, я у приятеля спрашиваю:  

- Слышь, а чего это Генаху нашего Генрихом Первым кличут? Благородных кровей, что ли?  

- Да каких благородных! Просто он в своем деле – король. Умеет, поганец этакий, в любой ситуации «выглядеть», но и дела решает. Ты сам попробуй у него в кабинете в свои игры поиграть!