|
|
Как в кино поставить точку,
Свет зажечь, покинуть зал,
Заглушить тоски источник –
Искры вызова в глазах.
Отмолчаться до покуда
Не нагнали, дышат в след.
От возможных пересудов
Ограждает старый плед.
Согреваться крепким чаем:
Очень кстати приболел...
В глубине души скучая
По блокноту на столе,
Где достойного – страничка,
Остальное – сжечь? порвать?
Сумеречно: в пограничье
Не находятся слова...
08.12.2006
Скажи мне искренне, его ли ты забыла,
Моя неверная подруга Тишина?
Не знаю я всего, что в сердце было,
И ты на что, на боль ли мне дана?
Где покосилась крыша поднебесья,
Где тихий дол утонет в свете дня,
Ты грозовыми отблесками лейся,
Кипящим громом в прошлое маня.
Где заросли кресты церковной выси
Вельвет травы лаская сквозь века,
К гремящим тучам двое вознеслись, и
Свою любовь пролили в облака.
Пересади мне голову огня,
Глаза воды и тело ветра.
Я шляпу загоревшуюся снял
И медленно вошел в густые ветви.
И всё, на что я пристально смотрел –
Цвело и расцветало буйным цветом.
А в небе шар оранжевый горел,
И время разговаривало с ветром.
И только руки над землей плыли,
И ноги шли, едва земли касаясь...
И все, что отрывалось от земли –
В холодном сердце оставалось.
Закусив губу, преподай урок.
Бей и стреляй насквозь.
Помнишь, как месяц назад утек
Белый, как сахар, лось?
Белые были его глаза,
Крупен и влажен след.
В ту ночь бушевала в лесу гроза,
Синий плескался свет.
И я сидел в ту ночь у костра,
Медленный плыл огонь,
И начинала считать до ста
Веточка, только тронь.
И в этом счете, пустом, как стук,
Страшном, как истукан,
Жал, оставляя на небе круг,
Желтой луны стакан.
И в тот момент, когда ничего,
Когда задремать пришлось,
Взял и укрыл меня от всего
Белый, как сахар, лось.
Господи, в мире затей и тем,
В мире «стреляй и круши»
Я не видал небесных тел,
Равных свету души.
И этот лось, этот страх и смех,
Белая благодать,
Мех? Ну, какой же там, братцы, мех?
Разве что шкуру взять.
Я не хочу ни всласть, ни впрок,
Просто припасть хочу…
Гладок приклад и вертляв курок,
Мне это по плечу…
И отступило… И ночь, как сон,
Черного сна длинней.
Веточка тихо сказала: «…сто»
И замолчал я с ней.
Все показалось. И мрак и свет.
Бледный огонь погас.
Тронь меня… Я прошепчу в ответ:
Раз-два-три, раз-два-три, раз…
Я был нетерпелив до сорока,
а в сорок стал еще нетерпеливей,
и жизнь моя, сладка или горька,
летела, так же комкая срока,
где первые менялись на вторые,
а те на третьи.. В срок или не в срок,
мне всё давалось, да учитель строг, –
всё реже – будет, чаще – уже было.
Я торопил любую из дорог,
чтобы скорей другая приходила.
Я был богат на резвые года,
но их кошель изрядно прохудился,
не помню – как, не ведаю – когда:
я времени всё просто так отдал,
я как-то так вот, весь проторопился...
Я разменял Любовь на сто сестёр,
я дружбу разменял на сотни братьев.
Ты, Время, видно, самый ловкий вор,
а я хотел украсть своё обратно.
Я торопил себя, – давай, давай!
всё завтрашнее смелому награда...
Чего достиг, с трезва не вспоминай,
но нить упрёка в ухо не вдевай,
ещё чуть-чуть, я всё отдам, до грамма.
Растёт мой сын, насмешлив и смышлён,
он, как и я, торопится к успеху,
я думаю, когда-нибудь и он,
нетерпелив, восторжен и влюблен,
примерит мои битые доспехи.
Дойдёт туда, куда мне не дойти,
полюбит и, конечно, не разлюбит,
не пропадёт, смеясь средь витий,
и новой жизнью путь за мной углубит.
Он страсти смыслом дня соединит,
и сам себя в себе самом отыщет,
и слова его звонкий динамит
от суетности вечное очистит.
Но я и сам – бегу, спешу, лечу,
А я ещё – живу, люблю, играю.
Я лишь опередить его хочу,
не пропустить к немыслимому краю…
В мире шахмат пешка может выйти
Если тренируется, в ферзи.
В. Высоцкий
Пешкам, не ставшим ферзями, посвящается.
Интродукция
Опять судьба, шутя, играет с нами:
То под одно, то под другое ставит знамя
И, слабые, не смея спорить с ней,
Мы кровь врагов мешаем со своей.
Дебют. Пешки умирают стоя
Примкнув багинеты, при свете луны
Стоим у врага на виду:
Ферзи, короли, боевые слоны,
И пешки – в переднем ряду.
Век пешки недолог, дружище, и ты
Костями врастёшь в чернозём,
Но кто-то дойдёт до последней черты,
Блистательным станет ферзём.
И вновь запоёт боевая труба,
Не помнить об этом нельзя,
Простая, дружище, у пешек судьба –
Погибнуть во имя ферзя.
Раскисшая глина военных дорог,
Окопная кислая вонь,
Да топот разбитых кирзовых сапог,
Да вражеский беглый огонь –
Всё это, дружище, достанется нам,
Я к этому, впрочем, готов,
И пусть ордена остаются ферзям,
Не хватит на всех орденов...
Миттельшпиль. Размен фигур
Растратив жизнь свою по пустякам
Ты стал на редкость груб и неуклюж,
И, часто получая по мозгам,
Ушёл на дно гнилых болотных луж.
Но в той стране, в которой мы живём,
Болото – это тоже водоём.
Кому облом, ну а кому престиж –
Красиво, типа, жить не запретишь.
Да, ты искал далёкие миры,
Надёжным парнем был и храбрецом,
Но, отупев от здешней мишуры,
Картонный ящик путаешь с дворцом.
Но в той стране, в которой мы живём,
Себе мы из картона строим дом,
Кому – откат, а кто-то – мордой в грязь,
Сегодня ты бандит, а завтра – князь.
И ты бежишь вперёд, задравши хвост,
А за тобою – подлость и обман,
И ты забыл, что значит – в полный рост,
Вкусив судьбы отравленный дурман.
Но в той стране, в которой мы живём,
Мы без дурмана просто пропадём,
Кому сухарь, кому-то в банке счёт,
Ну, как бы сделать всё наоборот?
Ну что же, сделай всё наоборот,
Промчись по жизни бешеной осой,
Но шайбу всё равно тебе забьёт
Судьба-старуха острою косой.
Ведь в той стране, в которой мы живём,
Кому-то кайф, но большинству – облом,
И даже если будет в банке счёт,
Ты от ворот получишь поворот…
Миттельшпиль. Бочка без дна
Уютное свито гнездо из опилок,
В сенях – золотое руно,
Но кто-то холодный стреляет в затылок
Как в старом военном кино.
Забыты ошибки, забыты утраты,
Но сводит нам челюсти боль,
Годами живём в ожиданье расплаты,
Играя привычную роль.
Булавками нас прикололи к стене,
Сбывается всё, что случилось во сне.
И вместе со всеми бездумно шагая
По дымным спиралям огня
Достигнем ворот обветшалого рая
К исходу вчерашнего дня.
Узнаем без прайса цену конформизма,
Услышим овчарочный лай,
И, в прошлое глядя сквозь толстую призму,
Поверим, что арбайт махт фрай.
Смелее, камрады, ведь бочка без дна
Ещё далеко, далеко не полна.
Со временем сказку мы сделаем былью,
Освоим просторы морей,
А может быть, станем мы лагерной пылью
Иль сытью для диких зверей.
Когда же наш фюрер пылающим взором
Окинет могучую рать,
То снова юнцы передёрнут затворы
И молча уйдут умирать.
Найдётся у времени высшая мера
Для нас, генералов песчаных карьеров.
Пусть ненависть вязкой стекает смолою
Из тёмных провалов глазниц,
Средь лжи и предательства, боли и гноя
Мы молимся, падая ниц.
И в липких объятьях тотального страха
Утративши разума дар
Свои черепа мы положим на плаху
Как выкуп за этот кошмар.
В отчаянье голос сорвётся на крик
Но вынесут судьи лукавый вердикт.
Эндшпиль. Цугцванг
Не стихи я пишу. Со скрипом
Из себя выжимаю боль.
В голове барабан, не скрипка,
И не сахар в крови. Соль.
На бревенчатой шахматной сцене
Задыхаясь в густой пыли
Пред судьбой не склоняя колени,
Погибают мои короли.
Кровь впитает труха опилок,
Это нужно лишь мне. Одному.
Прохожу сквозь свои Фермопилы,
Проживаю свою Колыму.
Допишусь я, увы. Похоже
Он настигнет меня в срок,
Наждаком по больной коже
Потечёт ледяной песок.
Под напором слепой стали
Рухнет пешек неровный строй,
На последней горизонтали
Безнадёжный веду бой.
Прост мой выбор – успеть сдаться,
Или смело пойти ва-банк,
Но в живых всё равно не остаться.
Продолженья не будет. Цугцванг.
Эндшпиль. Ковыль
Бледный оскал смерти,
Ржавая сталь обмана,
Руки тупого смерда
Шарят в моих карманах.
Битва ушла на запад,
Мёртвых ещё мало,
Славных побед запах
Манит ко мне шакалов.
Дым от сгоревших стойбищ
Выел мои глазницы,
Сколько ж теперь стоит –
Не умерев – родиться?
Талеры иль кроны
Днесь не нужны миру,
Древней ценой крови
Я заплатил виру.
Но, потеряв стремя,
Стал я лучом света,
И надо мной стрелы
Режут сапфир лета.
Уфа, 2006 год.
Искал твой след, где облака молчали;
Хотел постичь холодный дым зари,
И там, где места не было печали,
Он хоронил видения в крови.
Где дуба ствол под мхами спит покойно,
За горизонтом, на границе снов,
Являлась ты, как странница спокойна,
Огнём облив ему привычный кров.
И там, где степь кончается утратой,
Бродил он волком средь чужих могил,
И сердце доброе рядил в стальные латы,
И призрак твой он словно воду пил.
Искал твой взор в владениях Химеры,
И падал вниз до самой грани зла,
Но каждый раз он оживал без веры,
Проклятья ветру сыпля, как слова.
Не приедешь… Я не верю…
Слишком часто говоришь,
Что тебе открыты двери
В Рио, Дели и Париж,
В мир таинственный и древний –
Фараонов, королей,
Ну а мне в родной деревне
Жить намного веселей.
Так вот, весна.
Закончить ли на этом?
Нет, погодите, что-то помню я.
Скамейка, голубь,
Люсенька с приветом,
Прочерченная палкой линия...
“А если переступишь – смерть.”
И точка.
Прозрачный взгляд надменен и красив.
Я целовал
учительскую дочку,
Ни разу за черту не заступив.
И билось сердце.
Сердцу не прикажешь.
Когда полнеба рухнуло к чертям,
Когда ушла,
Не обернувшись даже,
Моя любовь, а я остался там.
Ведь если переступишь – смерть.
(И только.)
А большего я даже не прошу.
Я жду весну.
Пусть бесконечно долго.
И над собой полнеба проношу.
«В кромешной тьме Вам светит ли
огонь на дальнем берегу?»
Ольга Юровская
Вы не огонь на дальнем берегу.
Звезда в ночи, пространством негасимая.
Я никогда Вам не скажу – «любимая»,
но осень Вашу в тайне сберегу.
Чтобы никто, нигде и никогда,
не произнёс бы – Ваше имя всуе.
Вы зимняя сирень,что по весне тоскуя,
цветёт в пургу и греет в холода.
И пусть октябрь в лицо туманом дышит.
И до зимы – десяток лет ходьбы,
от Вашей светлости я чище стал и выше
обыкновения, обыкновения судьбы.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...740... ...750... ...760... ...770... 777 778 779 780 781 782 783 784 785 786 787 ...790... ...800... ...810... ...820... ...830... ...850...
|