|
|
Я обожал ее безумно,
и поступал не так разумно,
как должен поступать мужик,
но я втянулся и привык:
ходил вокруг, вертелся близко,
таскал цветы, водил на диско,
и из последних самых сил
я на руках ее носил.
Произведения искусства
ей посвящал в порыве чувства –
и ведь писал такие песни,
которых не было чудесней,
и под окном их пел публично,
а также просто неприлично
настолько часто ей звонил,
что этим папу разозлил.
Он вышел вниз, забрал гитару –
сказав, что любит лишь Ротару –
и поломал о корни пня.
Спасибо, что не об меня.
Знакомые удивлены:
готовлю борщи, блины,
несу на одежде чад
туда, где скрипки звучат,
где рифмой блажит стило
возвышенно и светло...
Да разве меня найдёшь
патлатой и в джинсах-клёш,
чтоб все заготовки впрок
уже растоптал хард-рок,
чтоб мой вышивал "Харлей"
цветочки вокруг «Жигулей»...
На твёрдом небесном дне,
в таком неприступном сне
достанешь меня, вернёшь...
Но это не я, а ложь.
Ночь близка,
на ветвях сгустилась тень.
Стал лиловым
летний тающий день.
Стал он призраком,
вечерним ветром стал,
проплыл вглубь аллеи
и там пропал.
С листьев лип
на траву стекает лень,
и к ладоням
льнет стволов их шагрень.
Растворяется
в небе день как каприз,
плывет легкой дрожью
вечерний бриз.
Будет дождь,
теплым медом пахнет пыль,
на аллеях
нежных сумерек штиль.
В старом парке сон,
исчезает время здесь,
вернется ли снова
оно?.. Бог весть.
не издаются этих лет святые ниши
а где твой чёрный пистолет а где мой рыжий
крапивой поймана в трусы вся наша зелень
потом лишь капельки росы за взгляд олений
и если нас переиздать в переиздате
другою жизнью жить опять их виноватя
то где твой чёрный пистолет и где мой красный
перестрелялось столько лет и всё напрасно
август 2006
Я на минуту вышел –
А вы оставайтесь, спорьте,
Наполняйте стаканы чаем,
Сравнивайте подачи.
Слышите: что-то дышит
Там, на теннисном корте,
Забросанное мячами,
Забытое всеми, плачет.
Когда я был непослушным,
Маленьким, мягкотелым,
Я обожал предметы
Мелкие тайно прятать.
Мыл я глаза и уши,
Чтобы вокруг звенело,
Чтоб различать приметы,
Что мне заменяли память.
Это же ты на корте,
Ангел мой бесполезный,
Из уголька да воска
Слепленный неумело.
Мы же расстались, вроде:
Я повзрослел нечестно.
Ты же пропал, неброский,
Между тоской и телом.
Птичии пересуды,
Жёлтые занавески,
Подача мяча навылет –
Маленькая победа.
Я позабыл, откуда –
И поискать мне не с кем –
Иду я по звёздной пыли...
Где ты, моя примета?
Что же молчишь ты, ангел,
Теннисный мяч сжимая?
Он тебе не по росту,
Он большой и тяжелый.
Помнишь, как мы на санках
В снежной стране пропали,
Лежали под снегом толстым,
Тонкие, как иголки?
Это тебе не шутки.
Это большие игры
Над нами круги нарезают,
Мяч уходит в пространство.
Мир огромный и жуткий.
Но что за границей мира?
Когда-то мы это знали…
Ты все еще помнишь? Здравствуй.
Здравствуй – и до свиданья.
Я мяч удержать не в силах.
Планета во тьму несётся:
Подача прошла навылет…
Будь осторожен, ангел:
Плавится воск на крыльях,
Но должен, ты должен – к солнцу,
Пока мы не всё забыли.
Разве это возможно –
чтобы из пЫли в звезду?
Это должно быть так сложно –
верить в любовь и в аду?
Гремят кастаньеты из лести:
мол тут карнавал навсегда.
Не много ли бестии чести
славить одно только: "Да!"?
Кружат игорные кости
судьбами вверенных слуг.
За что твои, бестия, гости
законопачены в круг,
из которого выход лишь в бездну?
Что ты смеешься? Гляди:
ржавятся прутья железные,
что заплетают в груди.
И ты лишь одна неподсудна
за красоту и печаль.
Тебе улыбается Будда.
Тебя одиозному жаль...
Плывёт фонарик золотой.
Остановись на миг,
Дотронься до него рукой –
И ты уже старик.
И вот уже, в сияньи глаз,
В дыхании твоём
Фонарик вспыхнул и погас,
Но ты горишь огнём.
И вспоминаешь те глаза,
Что плакали, смеясь,
А ты любил их и сказал:
«Что вечно – то сейчас».
И вот прошло сто тысяч лет,
Но так же ярок свет,
И ничего на свете нет,
Чего в глазах тех нет.
Фонарик тает в рукаве,
И птичка: "кукаре.."
Кузнечик чиркает в траве,
И свет на всей земле.
I.
Ленивая вода на водопое
В конце дороги грузно разлеглась.
И то ли жёлтое, а то ли – голубое
Придонных не распахивает глаз.
Какое жалкое в тебе очарованье!
И роскошь вся – напиться и уйти.
Ветров подводных сонное дыханье
Ни есть начало, ни конец пути.
А между тем, стоишь ты, как прикован,
И продолжать все это нету сил.
И слово есть вода, и это слово
Есть то, что ты всю жизнь свою просил.
II.
Это что? Это колодец.
Отвори деревянную дверь.
Край обжигающего ведра.
Шелестящая цепь.
Какое странное слово – колодец.
Знаешь ты, где теперь
Остановилась твоя судьба,
Твоя неразумная цель?
Что будет в глазах твоей жизни, когда
Ведро – у самой воды?
Когда ты поедешь под скрип колеса
Всё выше и выше… Туда,
Где на тебя посмотрят глаза,
А в них – облака и сады.
И это будут твои глаза.
А всё остальное – вода.
 И спорить, и шутить с тобой зарёкся я, Спокойствие твоё милей мне и ценней, Эмоций чахлых вялая эрекция Чревата зарифмованной поллюцией.
Как ухабиста дорога!
Не гони ты так, ямщик!
Дай пешком пройдусь немного,
К русским тропам я привык.
Осень девкою нам служит,
Чаркой – лужи на пути,
Эх, дождаться б зимней стужи.
Ни проехать, ни пройти!
Растрясло по кочкам душу,
Скоро ль жаркий самовар?
Добрались давно бы в стужу,
Дома банька – лёгкий пар,
Разговоры да застолье,
Отдых в комнате простой…
Ты не слышишь меня, что ли?
Не спеши ты так, постой.
Вон уж близится селенье,
Речка, жёлтые холмы,
Церковь – вечное моленье,
Печек серые дымы.
Ты езжай, а я полями
К дому выйду напрямик,
Вот уж он, не за горами.
К русским тропам я привык.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...740... ...750... ...760... ...770... ...780... 782 783 784 785 786 787 788 789 790 791 792 ...800... ...810... ...820... ...830... ...850...
|