|
|
Падает чашка с края стола.
Смотрит кот из угла.
Стой. Загадай – пока чашка летит:
Что тебя ждёт в пути?
Ещё ты успеешь сказать: прости.
Мне тебя не спасти.
В окно погляди и раскрой окно:
Небо огнями полно.
А чашка летит, а тебе сто лет.
Хочешь, я дам совет?
Не дожидайся и выйди вон –
Ты не услышишь звон.
2006-12-04 01:291 / Тинус Наталья ( tinus)
И этот Петербург, и тарахтенье ставен
мне снятся, и тревога мне навеки,
и что в сравненье с тем, что ты оставил,
когда здесь замерзают даже реки.
И эта жизнь – лошадка без пробега,
и сколько я таких напроживаю,
и сердце быстро устает от бега,
гудит, как пароходик уплывая.
И этот миг, взамен других не будет,
я под копирку сохраню едва ли,
и только руки нежность не забудут,
хоть их иные быстро забывали.
Так знай, медлительный мессия,
Мертворождённая любовь:
Течёт всё так же к морю Обь,
Всё с той же скоростью и силой,
Не собираясь развернуться
И – вспять! И – с Волгой! И – с Днепром!
И только тучи в клочья рвутся,
Живьём картины Гейнсборо.
На катере – матрос в берете,
Он курит едкую махру,
Флажок – тебе письмо в конверте,
Гудок прощальный на ветру...
Насколько злее стала квинта!
В Оби не водится медуз,
Кисель воды прозрачно-пуст,
Бесстрастно-нежен... Меццо-тинто.
И мимо город – мирно, мерно.
Укрылись маревом дома,
Кому – очаг, кому – тюрьма,
И не уплыть, что характерно,
И не уплыть... На то бесовский
Расклад: морока, маета...
И тут бессилен Айвазовский –
Свинцовость. Ветер и вода.
Нащупав пальцами ключи,
Три шага до обитой двери.
И дверь открой, и свет включи,
И сядь на стул, себе не веря.
Глядишь в оконное стекло
И видишь – снег… В июне, в мае.
Всё тополями замело.
Всё тополями.
От ландышей до хризантем,
от хризантем до ландышей,
мы замки строим, а затем
вздыхаем на пожарищах,-
ты где, любимая? А там,
где под часами следующий,
вздыхая, топчется Адам,
выглядывая Евищу.
Среди предательств и измен
храни нас, бес лукавящий,
- от ландышей до хризантем,
от хризантем до ландышей.
За окном темнота без просвета.
Воет ветер в забытой глуши.
И ему, моя милая, где-то,
отказали в спасеньи души.
На душе маята, до удушья.
Впору мне сумасшедшим прослыть.
Задушу свою вечную душу.
И бездушным попробую жить.
Я к тебе – позабуду дорогу.
Разорву заколдованный круг,
чтоб не видеть тебя недотрогу.
Твой испуг – нецелованных губ.
Будут письма твои – как молитвы.
Все напрасно – меня не вернуть.
Я по жизни пройду, как по бритве.
В никуда – где кончается – путь.
За окном темнота без просвета.
Воет ветер в забытой глуши.
И ему, моя милая, где-то,
отказали в спасеньи души.
Мы пойдем с ним в обнимку по свету.
В неприкаянной, шалой гульбе,
распевая – утробные песни,
на печной, угорелой трубе.
* * *
Богам прислуживают суки,
Таская лучшие куски,
Когда в объятьях томной скуки
Те изнывают от тоски.
Как мы безбожно им приелись,
И наша плоть, и прыть, и стать,
И толковищ азартных ересь…
Но вечность надо коротать.
Впросак тасуются народы,
Ложатся судьбы наугад,
Пород диковинных уроды
В отбой идут, как на парад.
Не в масть – так в пасть слепого рока,
Кудрявясь в петлях кутерьмы,
В тискáх неведомого срока,
В замкáх невидимой тюрьмы.
В сиюминутной карусели,
В пустопорожней чехарде
От сущепьяного веселья
К похмельно злой белиберде.
В дерьме младенческой коляски,
Не прозревая прочих мер,
В бляпохотливой свистопляске,
Где балом правит блудный Herr,
В котле с наваристой похлебкой,
Что густо солят и перчáт,
На раскаленной сковородке
На попечении чертят,
Которым тошно и обрыдло
Из века в век одно и то ж,
Ведь сучий потрох – не повидло,
И под аджику хрен сожрешь.
А нам молиться лишь пристало
И уповать на зодиак.
Богам тоска. А сукам мало,
Для них вселенная – кабак.
Не всё ль равно – когда, при ком и где
плоть Времени себя тобой насытит?
Когтями смерти вырвет из когтей
давно уже заявленных событий?
Заплачет кто-то, кто-то отойдёт
в испуге, выпьют все за упокой, но
котомку дней твоих подымет тот,
которому уже давно не больно
всех провожать, по кругу жизнь меся,
воссоздавая замысел привычно,
не поделив на «можно» и «нельзя»,
толпу на час и раз в столетье личность.
Так что ж, Господь, зовёшь ты за собой?
Какого хера рыщут за тобою
пустыней кто, а кто по столбовой
к бессмертию галдящею толпою?
Под клёкот слов политик и стихов,
уже умерших и ещё живущих,
не обогнать ни наглых, ни тихонь,
не переждать стоящих и бегущих.
Судьба на всех в свой срок опустит ночь,
чтоб нам уже вовеки не увидеть,
последнюю написанную строч...
и цепь потом бессмысленных событий.
На кухне, на табурете,
В прихожей, в пыли, на люстре
У меня поселились эти,
Мне было без них так пусто.
Мне было без них так страшно,
Я был постоянно болен.
Теперь на мне шлем бумажный,
Я весел, безалкоголен.
И, сидя на табурете,
Прислушиваюсь в темноте:
Ведь вы не уйдёте, эти…
Как те.
Рыбка, говорю, оживи.
Я не демон, я не старик ночной.
В нашей с тобою крови
Капли не хватает одной.
Ветер волосы мои теребит.
Что не материк – океан.
Ах, какой с маяка чудный вид:
На пять тысяч километров – обман.
Ты поднимешься со свечою в руке,
Ты загасишь мой фонарь плавником.
Видел я, вглубине, вдалеке
Чешуёй блеснёт потерянный дом.
Поднимается с глубины батискаф,
И восходит с ним немыслимый свет.
То ли это, что я вечно искал,
То ли это, что меня больше нет?
Капля одна,
Океан один.
С каких мы упали с тобой вершин?
Каких мы достигли с тобой глубин?
Океана дна...
Капля – динь...
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...740... ...750... ...760... ...770... 780 781 782 783 784 785 786 787 788 789 790 ...800... ...810... ...820... ...830... ...850...
|