|
|
Навеяли снежинки
серебряную грусть.
Знать, что-то не сложилось...
Я мысленно вернусь
туда, где свет от снега
милей, чем от огня,
где по ночному небу
звезда ведет меня.
Там просто и знакомо,
понятно все без слов.
Ведут тропинки к дому,
где ждет меня любовь.
А за родным порогом
встречают образа.
И с теплой поволокой
у бабушки глаза.
Там радостью богата
искрилась жизнь моя.
Теперь богаче хата,
но не богаче я.
Снега сереют в лужах,
простора нет совсем,
мой мир безумно сужен
до суетных проблем.
Бреду... Ищу снежинки,
живые, на пути.
Возможно ли тропинку
К себе былой найти?!
В квартире 44
Дебош, алкоголь, туман.
В плывущем навстречу мире
Полынь, пустота, дурман.
В квартире не надо плакать:
Забиться в туман – и ждать.
А в мире бушует слякоть,
Ожидается благодать.
А в синем далёком море
Корабль застыл на волне.
И множество всяких историй
Захлёбывается во мне.
.
...И спать очень рано – как в детстве – ложусь я,
И слышу ночами я, как в тишине
Шагают солдатики Урфина Джюса,
И кажется, будто стучатся ко мне...
Плач Элли, лай пса, голоса до рассвета...
И слышу – пробившийся сквозь голоса,
В лесу раздается топор Дровосека
Железного, но – невернувшегося...
.
.
…А что во мне от Колымы? –
Привычка потеплей одеться…
Да лица горьких горемык
В протяжных снах о белом детстве…
Еще во мне от Колымы
Любовь к незамкнутым пространствам,
Шрам на брови. Непостоянство.
Тоска в предчувствии зимы.
.
Я мысли прочь греховные гоню, –
перетопчусь, переживу, промедлю…
Пусть не узнает, как её люблю,
и не одержит надо мной победу.
Безумью путь мне надо преградить,
не то я тронусь муторным бессоньем,
и выжечь жажду счастья из груди,
к ней рвущуюся волею бесовой.
Забыть глаза, лица её овал,
полоску губ, спокойную такую,
что – никогда её не целовал,
и никогда уже не поцелую.
Изъять из снов и вырвать из стихов,
расплакаться, и всё-таки, расстаться.
Любовь – игра, игра для простаков,
а мне пора и к мудрым собираться.
Я прочь любовь – гоню,гоню,гоню, –
лети к другим, проклятая Жар-птица!
Но… если поклоняюсь я огню,
то как же с темнотою мне смириться?!
Утро первое прорвалось,
Счастье зябко укрывалось.
Как же трудно нам давалась
Новая попытка быть.
Мы сидим уже в одежде,
Все смешалось – «после», «прежде»,
И прожорливой надежде
Молча бросили кусок.
Расскажи мне об измене –
Той, что бритвою по вене,
Когда мысль, не зная лени,
Точит ночи напролет.
Расскажи о нервах сбитых,
О сердцах, людьми забитых,
Об обидах не испитых –
Словом, все о нас с тобой.
Расскажи мне о разлуке,
Только легкой, чтоб без мУки,
Чтобы не держались руки.
Вновь за воздух, как всегда…
Шаг к тебе, длиной в недели,
Мы друг к другу так хотели.
Просто быстро поседели
Ненадежные «прости».
Расскажи мне на пороге
О не пройденной дороге,
О своем распятом боге –
Видишь, мы уже в пути.
Отдаю, почти без боя,
С верой странного покроя
Мыслей друга, чувств – изгоя,
Я тебя на суд любви.
Суд предвзятый, все известно,
Приговор неинтересный:
Снова под анестезией местной
Отторгну кусок души.
1
Вот и все. И вещи собраны.
Осень выследила нас.
Голоса молчаньем сорваны –
Помолчим в последний раз.
Комаров из дома выгонит
Дым «Герцеговины Флор»,
А когда до пальцев выгорит –
Время. Кончен разговор…
2
...Прости за этот холод, этот город,
За то, что так дремучи здесь леса,
Прости за то, что долго детский голос
Мне будет слышен в птичьих голосах...
За то, что ты домой идешь устало,
За то, что в доме лестница крута,
За то, что ночь – беззвездная, пустая
И тишина – молчаньем залита...
.
Как много скучных небезумств
мы в нашей жизни совершаем!
Как много мы хороним чувств,
желаний столько не желаем!
Мы говорим, – ПРОЩАЙ – тому,
что нам дороже всех на свете,
и сердце заливает муть,
а тожествует кто-то третий.
Мы, сдержанности обучась,
благовоспитанно стареем,
но не мудреем мы подчас,
а лишь душой своей мелеем.
А где мальчишеские сны?
Где наши девичьи надежды?
Всё на балу у сатаны,
где королевой – Неизбежность.
Но жизнь, однажды накренясь,
над плоскостью привычных сует,
мигнёт огнями новых трасс,
былой отчаянно буксуя,
но брызнут нежностью слова,
забытых тем, былых мелодий,
и жизнь спохватится – жива!
и – выдохнет, – давай, Володя...
И, все ломая и круша,
сорвясь с цепи, срезаясь с петель,
рванёт потерянно душа,
ото всего и всех на свете,
окрасив кровью синеву
с любовью новой нараспашку,
и жизнь простит себя саму,
себе доверившись бесстрашно!
За мной, любимая, за мной!
Зачем, скажи, тебе за теми,
кто век свой краткий, золотой,
живёт привычками растений?
Кто слова звон на звон монет
душой мелкою меняет,
кто видит только солнца свет,
а света изнутри не знает?!
Лети! Любовь ли не метла,
надежда ль компас неудачный?
Ужели вычерпан до дна
котёл влюблённых тел горячий?
А нет, то... бог тебе судья,
тот самый, что хрипит под кожей
и просит, – выпусти меня,
к тебе же обращаясь, – Боже!..
Может, мы не такие уж и разные
Отражаемся в фонарной безмятежности?..
Мельтешат огни, зелёные и красные,
Переглядываясь искорками нежности.
Перемигивают фары безрассудные,
Как глазища, пробегают и таращатся;
Склонено над головами небо чудное,
И мерцающие звёзды слились в кашицу.
Затуманены глаза от слёз нечаянных,
Пальцев кончики мороз кусает бешено...
Но ты видишь всё иначе и неправильно,
Как на нити без опоры мы подвешены.
В партере цирка обезьяна
В лимонно-желтом сюртуке
Сидела, хмурясь постоянно,
С программкой в сморщенной руке.
Напрасно клоуны кривлялись
И, на партер бросая взгляд,
Натужно морщились, смеялись,
Отплясывая невпопад.
Напрасно силачи бросали
Под купол гири в пять пудов
И прут чугунный завязали
На целых двадцать шесть узлов.
Напрасно крошка балерина
Как грациозно! Боже мой!
Плясала в платье арлекина
На проволоке стальной.
И я дарил тебе напрасно
Свою любовь, свою печаль.
Я кубарем летел в пространство.
Мне клоунов совсем не жаль.
В оркестре скрипка заиграла.
Был барабан безумно рад...
В зеркальном шаре ты поймала
Мой обезьяний дикий взгляд.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...690... ...700... ...710... ...720... ...730... 734 735 736 737 738 739 740 741 742 743 744 ...750... ...760... ...770... ...780... ...800... ...850...
|