Последняя комната на сегодня. Стучусь.  

- Кто?  

- Дежурный ангел.  

Дверь приоткрывается на ширину половины лица. Я подношу вплотную к тревожному глазу красные «корочки», отстраняю хозяйку и протискиваюсь в комнату, к столу. Хозяйка комнаты – новенькая, она не знает меня и немного боится.  

- Вечерний обход! – говорю я и раскрываю блокнот, – Жалобы, пожелания!  

Жалоба одна. Она же и пожелание. Лопнула резинка на правом тапке, и он соскакивает с ноги: правый тапок нужно заменить. Почему не оба? Потому что левый – в порядке. Хорошо. Правый – так правый. Дело хозяйское.  

На посту сегодня Шурочка. Ей очень идет белое. Шурочка улыбается. Она всегда улыбается. Наверное, это такая болезнь. Другие проявляют эмоции, а Шурочка только улыбается. Я не могу улыбнуться в ответ: на работе!  

- Дежурный ангел номер 41-14 «бис». Дежурство сдал.  

Я вырываю страницу из блокнота и кладу перед Шурочкой. Всего на листке сегодня пять пунктов. Шурочка улыбается. Неадекват. Несерьезно. Другие обычно хмурят брови и важно кивают. Даже Главный….  

Иду в седьмую и укладываю заемное земное тело. Теперь до утра – свободен. Закрываю телу глаза. Можно и улететь. Куда-нибудь на север, в снега. Я начинаю привыкать к белому. Белое – чистое. Улетаю. До семи тридцати.  

В семь тридцать придет Главный. Ритуал. Спросит:  

- Как себя чувствуете сегодня?  

Нормально чувствую. Всегда нормально.  

- Ангел 41-14 «бис» к дежурству готов!  

Первый обход – в десять утра, второй – вечером, перед отключением света. День за днем. Неделя за неделей. А с двадцати двух до семи тридцати я свободен. Улетаю. 

Моей жене Сохранской Анне посвящается 

Все совпадения событий, имен и фамилий людей, 

а также кличек лошадей с реальными 

событиями, людьми и лошадьми абсолютно 

случайны.  

ВАСЬКА 

Подайте на корм лошадке 

На дворе стоял июнь. Парило так, что хотелось залезть в холодильник и закрыть за собой дверь. Вовка Васильев, парень восемнадцати лет, сидел на скамейке и задумчиво потягивал из банки кока-колу, купленную в ближайшем ларьке. Делать было абсолютно нечего. Друзья разъехались на лето кто куда, а Вовку отец взял к себе в фирму, сказав: «Пора тебе потихоньку к делу приобщаться, кроме тебя мне всё это хозяйство передать будет некому». Мать, Нина Александровна, пыталась возразить, мол, пусть ещё сын погуляет, но отец был непреклонен. Вовка работал с несколькими партнёрами фирмы, набивал руку, так сказать. Работа как работа, и время свободное иногда оставалось.  

До следующего клиента надо было ехать на метро. Вовка неохотно поднялся и двинулся к павильону подземки. Вдруг его окликнули:  

– Эй, парень, дай десятку на морковку лошадке!  

Он повернулся и увидел девчонку лет тринадцати, сидящую на лошади. Вид у лошадки был неприглядный – тусклая длинная шерсть, усталый взгляд и ужасные копыта с заусенцами (потом Вовка узнает, что такие заусенцы называются заломами). 

– У тебя самой денег нет, что ли? 

– Не-а, не заработали ещё, только пришли, – ответила девчонка. 

– А откуда идёте? 

Девчонка назвала район, находящийся от места разговора километрах в семи, не меньше. 

– Ни фига себе, – удивился Вовка. – И это ты на ней столько ехала по такой жаре?! 

– А чего ей будет-то? Она кобыла молодая, пять лет всего. 

Вовка в своей жизни ещё ни разу не сидел на лошади, и, если честно, желания большого не испытывал. Он уже собирался сказать, что денег нет, и двинуться дальше, но лошадь вдруг сделала несколько шагов вперёд и уткнулась лбом Вовке в грудь. От неожиданности он вздрогнул и замер, а потом каким-то неосознанным движением погладил лошадь по голове. Реакция девчонки была непонятна: 

– Ну ты, зараза! Только и умеешь, что жаловаться! 

Девчонка резко дёрнула повод и лошадь, вскинув голову, чуть не ударила Вовку в подбородок. 

– За что ты её так? 

– Нечего халявить, нам деньги зарабатывать надо! 

– Ну так и зарабатывай! 

– А как зарабатывать-то, если эта зараза к тебе прилипла? 

– Так тебе деньги на морковку нужны или ты их себе берёшь? 

– Ну что-то себе, а остальное хозяйке отдаю, это её лошадь. 

Вовка уже устал от этих разговоров, достал десятку и протянул девчонке. 

– На, купи ей хлеба. 

– Ой, не могу, насмешил! Да ты знаешь, что лошадям свежий хлеб нельзя? – засмеялась собеседница. 

– А почему? 

– Долго рассказывать, да ты и не поймёшь. 

– Ну тогда купи ей то, что можно. И вообще, пока, мне по делам надо. 

Вовка повернулся и направился к метро. Он прошёл пару сотен метров и вдруг услышал за спиной истошный крик: 

– Стой, зараза, стой! 

Парень повернулся и увидел: лошадь рысила за ним, а сверху болталась в седле девчонка, безуспешно пытаясь остановить набравшую ход кобылу. Добежав до Вовки, лошадь остановилась, потянулась мордой и коснулась губами Вовкиной руки. Прикосновение было мягким, а губы напоминали бархат.  

– Ничего себе, – сказал Вовка, – чего ей надо-то? 

– А я откуда знаю? – ответила горе-всадница. – Я сама не врубаюсь. Давай я отъеду за угол, а ты потом дальше пойдёшь, – предложила девчонка. 

– Давай, а то я и так из-за вас опоздал. Как её зовут? – спросил Вовка 

– Точно не знаю, мы её Васькой зовём, – ответила девчонка. 

Вторая попытка расстаться оказалась успешной. 

Hard Day’s Night 

Вечером к Вовкиным родителям пришёл Николай Петрович Измайлов, владелец крупного банка, в котором у отца был открыт счёт. Измайлов и Сергей Иванович дружили ещё со школьной скамьи. Несмотря на разницу в социальном положении, они дорожили этой дружбой по сей день. К тому же банкир жил один с дочерью. Жена ушла от него уже давно, оставив ему пятилетнюю Марину. В Вовкиных родителях он нашёл приятных собеседников и любил бывать у них в гостях. Парень рассказал Николаю Петровичу о произошедшем с ним случае. Тот рассмеялся: 

– Да знаю я этих малолеток на лошадях, их моя дочка покатушницами называет. Она у меня конным спортом занимается, это у них терминология такая. 

– А почему покатушницы? 

– Ну, они народ всякий катают на лошадях с утра до вечера. А потом деньги хозяйке конюшни отдают. Та им копейки выделяет, остальное себе в карман. 

– А лошади? – неожиданно для самого себя спросил Вовка. 

– А что лошади? Дочка говорит, они для них как автомобиль для бомбилы – гоняют, пока не развалится. А потом на мясо сдают. 

– Как на мясо? – опешил Вовка. 

– А так. Ты вон колбасу сейчас ешь, а туда обязательно конину добавляют, технология такая. 

Вовка поперхнулся и поспешно выбрался из-за стола. Через десять минут он вернулся и с мрачным видом сел на своё место. Николай Петрович похлопал его по плечу. Обращаясь к Вовкиному отцу, снисходительно произнёс: 

– Впечатлительный у тебя парень, Сергей. 

– Ничего, пусть привыкает к реалиям. Чтобы потом на переговорах с клиентами в обморок не падать. 

Вечер для Вовки был испорчен. Он попрощался с Николаем Петровичем, пожелал спокойной ночи родителям и ушёл к себе в комнату. Спать не хотелось. Он включил компьютер (крутой аппарат, «выделенка» в Интернет и всё такое прочее – подарок родителей на совершеннолетие) и зачем-то набрал в поисковике слова «лошади» и «кони». Получив добрых пять сотен ссылок, Вовка наобум ткнул курсором мыши в первую. Открывшаяся страница называлась «Клуб любителей коней prokoni.ru». Здесь было столько непонятных слов, что Вовка сгоряча хотел закрыть окно с сайтом, как вдруг увидел объявление «Пропала лошадь у метро…». Станция была та самая, у которой Вовка сегодня разговаривал с девчонкой-покатушницей. Почему-то сразу вспомнились лошадиные губы, мягко и аккуратно теребящие ладонь. Вовка посмотрел на часы – 23.30. До станции минут двадцать пешком. Не совсем понимая, зачем он это делает, Вовка встал, накинул куртку и вышел в коридор. 

– Мам, пап, я на полчасика выйду. Колька Ползунов звонил, у него на компе какой-то вирус хитрый появился. Я ему диск антивирусный отдам, а то Колька боится, что у него компьютер до утра не доживёт. 

– Володя, поздно уже,– нахмурился отец. 

– Пап, я ж не маленький. Быстренько сбегаю к метро и домой. 

– Ну ладно, иди. Трубку возьми, мало ли что. 

До метро Вовка дошёл, а точнее, почти добежал, за четверть часа. В это время у торговых палаток, как правило, околачиваются только несколько влюблённых парочек, десяток бомжей да милиция, выискивающая прилично одетых граждан в подпитии. На этот раз было почти как всегда. Только влюблённых не было вообще, бомжей оказалось раза в два меньше обычного, а милиционер присутствовал всего один, лет сорока, в звании старшего лейтенанта.  

Вовка методично обошёл кругом павильон метро, но никакой лошади не обнаружил. Тогда он расширил круг поисков, заглянув даже за ряд ларьков, приютившихся метрах в пятидесяти поодаль, и снова потерпел неудачу. Когда юноша с озабоченным видом вновь вернулся ко входу, его остановил тот самый старший лейтенант. Не вынимая изо рта только что прикуренной сигареты, страж порядка поинтересовался: 

– И что мы тут ищем, молодой человек? Поздновато уже. Или травку решили прикупить? 

У Вовки отнялся язык от такого напора, и он молчал, не зная, что ответить. 

– Значитца, отвечать мы не хотим?– ехидно усмехнулся старший лейтенант. – Ладно, предъяви-ка документы, а заодно и руки покажи. 

Тут Вовка очнулся от оцепенения и тихим голосом произнёс: 

– Вы не имеете права… 

– Чего? – изумился милиционер. – Сейчас вот запру в «обезъянник» на 72 часа для выяснения личности, будут тебе там и права, и обязанности. 

Вовка более твёрдым голосом ответил: 

– Да запирайте, но после того, как я лошадь найду. 

Старший лейтенант поперхнулся сигаретой и изумлённо уставился на Вовку. 

– Ты, парень, чего курил-то? Или клея нанюхался с дружбанами? Какая лошадь? 

– Товарищ милиционер, я тут днём девчонку на лошади видел, а потом объявление прочитал, что лошадь у этого метро пропала. 

– А, ты об этих, – облегчённо вздохнул милиционер. Ему никак не улыбалось после только что окончившегося дежурства разбираться с очередным укуренным наркоманом. – Так девчонку в больницу увезли. Подралась она, ну и упала неудачно, руку сломала. 

– С кем подралась? 

– Не знаю, все удрали быстро. Помню только, что их вроде пятеро было. Они её начали с лошади стаскивать, а эта дура отбиваться начала. Мы с напарником к ним – они врассыпную. Я и сам этих соплюх не жалую, лошади у них совсем замученные. Гоняю потихоньку, чтобы к людям не приставали. А эти прямо сектанты какие-то, взгляд как у сбежавших из психушки. Разбирались бы спокойно, а девчонку-то зачем калечить? 

– А лошадь? 

– А это я не знаю, пока мы с пострадавшей разбирались, лошадка ушла куда-то. 

Станция метро находилась примерно в километре от огромного парка, в котором можно было спрятаться не то что лошади – стаду слонов из национального заповедника какой-нибудь африканской страны. 

– Товарищ старший лейтенант, помогите, пожалуйста. 

– И чем я тебе помогу-то? 

– Пойдёмте, поищем лошадь в парке. Она наверняка туда убежала. 

– Ты, парень, в своём уме? Время смотри сколько. Да и темно уже, что мы там увидим? 

Милиционер хотел было уже повернуться и уйти, но тут память услужливо нарисовала в его голове картину почти тридцатилетней давности… 

Палящее солнце южной страны, где непонятно за какие идеалы погибли тысячи его сослуживцев. И раненого новобранца, чудом выжившего под шквальным перекрёстным огнём засады. Весь отряд погиб. Ему повезло, что наступила темнота, и враги прекратили стрельбу, решив подождать до рассвета. Опасаясь быть замеченным, он полз почти всю ночь, стиснув зубы от боли в раненой ноге, несколько раз ненадолго останавливаясь передохнуть и сделать перевязку.  

Когда взошло солнце, солдат был почти в пяти километрах от места боя. Вокруг простиралась чужая земля, местами высохшая до трещин от безжалостного солнца. Нестерпимо хотелось пить. Раненая нога ныла от боли, от жажды кружилась голова. Впереди, шагах в пятистах, он увидел небольшую гряду скал, возвышавшуюся над равниной на несколько метров. Боец, опираясь на автомат и собрав последние силы, заковылял к спасительной тени. Внезапно раздалось фырканье, и из-за скалы появилась сначала лошадиная морда, а потом и вся лошадь. Она была мохнатой и низкорослой. Умные тёмные глаза настороженно смотрели на человека. Тот остановился. Остановилась и лошадь. 

– Откуда тебя занесло сюда?– прошептал запёкшимися губами солдат. 

Лошадь в ответ мотнула головой. Он осторожно сделал несколько шагов и остановился, увидев, что лошадь начала отворачиваться.  

– Куда же ты, родимая? Видишь, какая тут незадача со мной случилась,– вновь заговорил солдат. 

При звуках голоса лошадь опять мотнула головой и сделала шаг навстречу. Теперь их разделяло два-три шага. 

– Вот, держи. – Боец непослушной рукой нашарил в кармане камуфляжной куртки кусок сухаря, оставшегося от пайка, и протянул лошади. Та, раздув ноздри, вытянула шею, как жираф, и взяла хлеб.  

– Умница,– прошептал раненый.– А теперь отвези меня, пожалуйста, к нашим. Вооон там они. – Он показал рукой туда, где, по его мнению, должен был быть ближайший блокпост. Подойдя вплотную, он начал карабкаться на спину лошади, цепляясь за длинную шерсть и гриву. Лошадь несколько раз недовольно махнула головой, но уходить не собиралась. Наконец он кое-как взгромоздился вместе с автоматом на лошадиную спину и лёг животом вдоль неё, свесив вниз обе ноги 

– Поехали, родная, я ж в этом пекле без тебя долго не продержусь, – сказал человек и легонько хлопнул лошадь по крупу. 

Лошадь, поняв этот жест, как сигнал к действию, побежала мелкой тряской рысью. Солдат из всех сил вцепился в гриву, зажмурив глаза от боли в ноге. Примерно через полчаса жажда и боль стали настолько сильными, что он просто потерял сознание и очнулся от взрыва и выстрелов. Земля, как показалось ему, перевернулась, и он упал, больно ударившись спиной и раненой ногой. Он не стал даже открывать глаз, решив – будь что будет. Через несколько секунд над ухом зазвучала родная речь: 

– Ты, салага, лежи и не дёргайся. Этим гадам мы тёплый приём уже обеспечили. 

Говоривший немного отодвинулся и дал очередь из короткоствольного автомата. Затем быстро перезарядил оружие и сказал в переносную рацию: 

– Воскобойников, что там у тебя? 

– Всё в норме, взводный. Дали этой швали прикурить так, что им теперь своей анашой нескоро придётся дымить. И снайпера сняли. У тебя как? 

– Я в порядке. У меня тут боец раненый. Тот самый, которого мы с тобой полчаса назад засекли. Кавалерист, блин. Давайте все ко мне. Конец связи. 

Человек, которого невидимый собеседник назвал взводным, убрал рацию. Солдат открыл наконец глаза и увидел перед собой ухмыляющееся загорелое лицо с коротко подстриженными усами и трёхдневной щетиной на щеках. 

– Ты откуда прискакал, рядовой необученный? 

– Оттуда. – Раненый неопределённо махнул рукой. 

– Ясно. Ты, блин, прям как Никулин в «Бриллиантовой руке»: «Откуда у тебя это?» – «Оттуда…» 

Совершенно бесшумно рядом с ними возникло десять человек в полной боевой выкладке. Один из них сразу наклонился над раненым, достав шприц, ловко сделал укол и занялся перевязкой раны. Боль постепенно отступила. Пока шла перевязка, солдат спросил командира: 

– Вы кто? 

– Кони в пальто, сынок. Разведгруппа в свободной охоте. Я – старший лейтенант Лермонтов, командир группы. Если спросишь, какое отношение ко мне имеет известный поэт, дам в ухо, не посмотрю, что ты подстреленный. Меня уже и так задолбали этим вопросом. А вот ты кто такой? 

– Рядовой Иванов Иван Иванович. – Он назвал часть, в которой служил. 

Старший лейтенант присвистнул.  

– Однако занесло тебя. Они ж чёрт знает где базируются. 

– У нас два взвода отправили на вертолёте на разведку местности. – Рядовой назвал район выброски. – А потом мы в засаду попали. Всех наших положили, гады. – Иванов стиснул зубы от бессильной ярости. 

– Ладно, это ты в штабе расскажешь. Приготовься к тому, что тебя для начала особисты прессовать будут. На предмет предательства, ну и всё такое. 

К Лермонтову подошёл один из бойцов его отряда, бросил перед ним на землю снайперскую винтовку с замысловатым узором на ложе. Спросил: 

– Знакомый аппарат, командир? 

Взводный снова присвистнул и присел на корточки, чтобы рассмотреть оружие получше. 

– Да это же пушка Селима. По прозвищу «Кинжал Пророка». 

– Так точно. Селиму она теперь без надобности. 

Лермонтов повернулся к Иванову: 

– Повезло тебе, рядовой. Селиму, видать, ты живой нужен был, коль он лошади в глаз стрелял, а не тебе. Он никогда не промахивается. Точнее, не промахивался. Это его бандиты позавчера на дом Ахмада-аки напали. Не понравилось Селиму, что дед отказался лошадь продать. Так всю семью перестреляли, подонки.- Взводный ожесточенно сплюнул.- Половину лошадей зарезали на мясо. Остальные лошади, говорят, разбежались. Видимо, это одна из них. Подельников Селимовских мы нынче быстро в расход пустили, когда они к тебе попытались побежать. Это им не со стариками воевать. Ох, как повезло тебе. И что лошадь была. И что мы тут мимо проходили.  

Услышав последнюю фразу, вся разведгруппа дружно ухмыльнулась. 

– Как в глаз лошади? Он её что, убил? 

– Убил, сынок, убил. Вон она лежит. – Старший лейтенант показал рукой на неподвижное лошадиное тело метрах в трёх от места разговора. У Иванова на глазах выступили слёзы. Лермонтов сочувственно похлопал его по плечу. Вскочил на ноги, отдавая приказ. 

– Слушай меня, бойцы. Выступаем через пять минут. Воскобойников и Нуртдинов остаются с раненым. Вызовите «вертушку», дождётесь её и погрузите бойца. Затем догоните нас. Место следующего привала вам известно. Не найдёте там, идите к Чёртовой гряде. Мы вас дождёмся. Выполнять. Нет, стоп. Потапов, отрежь-ка пару хороших кусков мяса, пока оно испортиться не успело. От этой тушёнки пайковой меня уже воротит. 

Иванов запротестовал: 

– Не дам лошадь резать! Она мне жизнь спасла, а вы её на куски?! Не дам! 

Взводный отреагировал не менее эмоционально: 

– Молчать, салага! Мы на войне, а не в детском саду. Моим бойцам жрать надо как следует, чтобы силы были вот таких салабонов, как ты, из беды выручать. И таких подонков, как Селим, отправлять в ад. Да почаще. Не даст он резать… Давай, Потапов, действуй, чего стоишь столбом? 

– Дайте нож,– неожиданно сказал Иванов. 

Потапов молча протянул ему клинок. Солдат, не вставая на ноги, подполз к лошади и, примерившись, отрезал небольшую прядь гривы. Достал из-за пазухи солдатский медальон, открыл, и убрал туда прядь. Воткнул нож рядом с лошадью, посмотрел на Лермонтова. Тот кивнул головой, коротко скомандовал, и разведгруппа растворилась в наступивших сумерках. 

Милиционер тряхнул головой, отгоняя воспоминания. Видимо, он долго простоял молча, не шевелясь, потому что Вовка удивлённо глядел на него, не решаясь уйти. Иван Иванович тихо произнёс: 

– Настырный ты, парень. Как зовут-то?  

– Володя. 

– А меня Иван Иванович. И фамилия Иванов. Вот что: напомнил ты своей просьбой один должок мой перед лошадьми. Всё не представлялась возможность отдать. Видимо, сейчас пришло время. Пошли, парень, на поиски. 

Парк встретил их тёмной стеной высоких деревьев, еле видными аллеями и тропинками. Дневные птицы уже давно умолкли. Из темноты доносились самые разные звуки – от тихого шороха и свиста до громких, режущих ухо криков. Буквально через несколько мгновений создалось впечатление, что город исчез, есть только двое людей и почти первобытная природа.  

– Ну и где мы будем искать? – спросил Иван Иванович. 

– Не знаю, – грустно ответил Вовка. – Пойдёмте туда. – И он указал на ближайшую аллею. 

Шли уже около получаса. Луна поднялась выше, и стало достаточно светло. 

– Всё, парень, топаем назад. Ни фига мы тут не найдём, – произнёс лейтенант. 

– Иван Иванович, ещё немного, пожалуйста, – взмолился Вовка. 

Только он закончил фразу, как из-за ближайших кустов взметнулось что-то большое, тёмное и с хрустом ломающихся веток ринулось к ним. Оторопевший милиционер потянул из кобуры пистолет. У Вовки сердце ушло в пятки. Не успели они опомниться, как перед ними появилась сегодняшняя Вовкина знакомая – кобыла по прозвищу Васька. 

– Ну ты везунчик, – переведя дух, сказал Иван Иванович. – Здесь же роту можно на поиски отправить, а потом её саму искать. А тут за полчаса с небольшим… 

Кобыла, энергично размахивая хвостом, чтобы разогнать надоедливых комаров, подошла к Вовке и сходу полезла к нему в карман, смешно шевеля губами. 

– Смотри-ка, в карман лезет, как будто тебя уже давно знает, – удивился лейтенант. 

– Да я её второй раз в жизни вижу, – ответил Вовка. 

– И что теперь делать будем? – резонно спросил Иван Иванович. 

Вовка задумался. Действительно, а что делать-то? Лошадь не собачка, домой не приведёшь. Тут зазвонил сотовый. 

– Алё. 

– Володя, ты где? 

– Я в парке, пап. 

– И чего ты там делаешь в двенадцать ночи? 

– Лошадь искал. 

– Чего искал? 

– Лошадь. 

– Так, Владимир, или ты мне сейчас рассказываешь правду, или я тебе, когда домой придёшь, такое устрою! 

Когда отец начинал называть Вовку Владимиром, это ничего хорошего не сулило. Как минимум – неделя без карманных денег. А может, и больше. Вовка начал психовать. 

– Не надо мне ничего устраивать. Приду домой и всё расскажу. Вы с мамой меня скоро вообще только в магазин напротив дома отпускать будете.  

Иванов понял, что толку от такого разговора мало. 

– Ну-ка, дай телефон. – Иван Иванович протянул руку. – Как отца зовут? 

– Сергей Иванович. 

– Алло, Сергей Иванович? Это старший лейтенант милиции Иванов. Ваш сын действительно искал лошадь, а я ему помог. 

– Знаете что, лейтенант! Кто вас просил этим заниматься? Надо было парня домой отправить, а не потворствовать юношеским заскокам. С сыном я сам разберусь, а вот с вами начальство разберётся, и очень скоро. Я этого так не оставлю. 

Иванов неожиданно вспылил: 

– Да вашему сыну надо благодарность приказом по семье объявить, а вы – разберусь! Не увлекайтесь разборками-то. 

Вовкин отец сбавил тон. 

– Хорошо, где вы находитесь? 

– Нам примерно полчаса надо, чтобы вернуться ко входу в парк. 

– Идите туда, я сейчас подъеду. 

Иван Иванович, поглядев на поникшего Вовку, взял лошадь под уздцы. 

– Пошли, красотка. И ты тоже, Володя. Здесь больше делать нечего. 

Они двинулись по тёмной аллее назад к метро. Лошадь время от времени пыталась ухватить листья с веток деревьев, нависавших над дорогой. Иногда ей это удавалось, и она с довольным видом начинала жевать. Луна скрылась за облаками, и заморосил дождь, кончившийся, когда Иван Иванович и Вовка подходили к месту встречи. Сергей Иванович уже ждал их, нетерпеливо прохаживаясь взад-вперёд возле ворот парка.  

Старший лейтенант с Вовкиным отцом отошли в сторону. После короткой, но бурной беседы Иван Иванович махнул рукой, козырнул и быстрым шагом направился к метро. 

– Владимир, я жду от тебя объяснений, – строго произнёс отец. 

Вовка вздохнул и пустился в повествование. 

– Ну ты и отчебучил, – только и смог произнести отец. – И чего ты собираешься с этой клячей делать? 

– Не знаю, – Вовка пожал плечами. 

– «Не знаю», – передразнил отец. – А кто знает? 

Внезапно Вовку осенило: 

– Пап, давай позвоним Николаю Петровичу. Он же говорил, у него дочка конным спортом занимается. 

– Ага, ты сам-то понял, что сказал? Зачем им эти заморочки? Лично я звонить не собираюсь. 

– Тогда я сам позвоню,– упёрся Вовка, – не бросать же лошадь здесь. 

Сергей Иванович, произнеся вполголоса слова, которые сын редко от него слышал, достал телефон. 

– Николай? Извини ради Бога, что звоню в такое время. Тут вот какое дело. Даю трубку сыну, он сейчас тебе всё расскажет подробно. 

Николай Петрович, не перебивая, выслушал Вовку. Потом попросил несколько минут подождать и через некоторое время сказал: 

–Ладно, мы сейчас приедем. 

Отец и сын ждали молча, а лошадь всё это время стояла с понурым видом, даже не пытаясь вырваться. Иногда она пробовала залезть к Вовке в карман, несильно толкая его при этом лбом в плечо.  

Наконец подъехал «Лексус» Николая Петровича, и из него выскочила его дочь Марина, девятнадцатилетняя девушка. Отец Марины вышел вместе с ней, пожал руку Вовке и его отцу, и сел обратно в машину, пробормотав что-то вроде «Нашла опять приключений на свою … с этими лошадьми». 

– Здрасьте, Сергей Иванович. Вовка, привет! Ой, какая лошадка прикольная! Вы где её взяли? 

Вовка, скрипнув зубами, в третий раз начал историю с начала. 

– Ничего себе! – воскликнула Марина, когда он закончил рассказ. – Я этих покатушниц терпеть не могу. Гробят лошадей на асфальте. А кто девчонке руку сломал, я тоже догадываюсь. Может, и ошибаюсь, конечно, но ты послушай, кого я имею в виду. Полезно будет на будущее. Есть у нас тут коллектив полоумных. Они себя называют «новыми революционерами». Объявили всемирную лошадиную революцию. Самое смешное знаешь, в чём? У добрых двух третей этих горе-революционеров никогда не было своей лошади. Но учить пытаются людей, которые в седле чуть ли не с пелёнок. Крыша у них поехала на том, что все конники, которые на уздечках ездят, садисты законченные. Бред полный, но те, кто в лошадях не понимает ничего, ведутся активно. В семье конной, конечно, не без урода, но зачем всех-то под одну гребёнку? Беда ещё в том, что дурачки отдельные под их влиянием взяли и одним махом всю амуницию с лошади скинули. Дескать, давай будем свободными. А то, что лошадь весит полтонны и такие авантюры плохо кончиться могут, в голову не приходило. В итоге кому-то руку сломали, а кто-то копытом по башке заработал. Я кучу народу знаю, кто лошадей всяким штукам учит – садиться, кланяться, мячики носить, разные элементы выполнять. Это в конном мире альтернативными методами называется. Да, они уздечек не надевают, у них другая экипировка. Так к этому годами идут. Но они нормальные люди, никого огульно в садисты не записывают. Мы общаемся, даже дружим. Я вон, под их влиянием тоже с лошадью играю иногда. Эти же анархисты абсолютно невменяемые. Ездят втихаря по конюшням и на соревнования. К нам-то в клуб не лезут, у нас охрана хорошая, а другим нервы портят регулярно. Конников фоткают, а потом фотографии в Интернете размещают с похабными комментариями. Бывает, и амуницию портят. Типа, нет уздечки – облегчил лошадке жизнь на некоторое время. А то, что амуниция денег стоит и немалых, не задумываются. Но это ещё что! Не так давно умерла Елена Петушкова, легенда и слава нашего конного спорта. Олимпийская чемпионка, чемпионка мира. Так эти уроды на своём сайте праздник объявили по этому поводу. Устроили виртуальные пляски на гробах. Дескать, слава Богу, главная садистка умерла, туда ей и дорога. Ну скажи, нормальные люди так поступают? Словом, эти придурки как раз покатушников и дубасят, если видят, что те за себя постоять не могут. Хотя тут я с ними солидарна. У самой иногда руки чешутся, как увижу в городе девчонок покатушных на таких лошадях как эта, или ещё ужасней. Ой, совсем я заболталась. Доча, иди сюда. 

Марина вынула из кармана кусок сахара и протянула кобыле. Та, деликатно обнюхав ладонь, аккуратно взяла угощение. Марина дала второй кусок Вовке: 

– На, угости её. 

Вовка с опаской протянул сахар. Лошадь взяла кусок, вобрав при этом и Вовкины пальцы. Но он совсем не испугался, потому что это было очень смешно и щекотно. 

– Почему ты её дочей назвала? – полюбопытствовал Вовка 

– А у нас, конников, так принято лошадей ласково звать. Сына или доча. Это – кобыла, потому и доча. Так, её расседлать надо, – сказала Марина.– Я тут взяла из дома недоуздок, сегодня купила для своей лошади.  

Марина достала из машины незнакомую Вовке вещь, немного похожую на уздечку, только с широкими прочными ремнями и крепкими даже на вид пряжками, и без поводьев. 

– И чомбур тоже прихватила, кстати. – В руках у девушки появилась толстая плетёная верёвка с карабином на одном конце и петлёй на другом. 

Марина ловко сняла с кобылы седло и уздечку и бросила в багажник машины. Надев на лошадь недоуздок и пристегнув чомбур, она отдала его Вовке. 

– На, коновод, веди лошадь. Кстати, как её зовут-то? 

– Васька. И куда её вести? – устало спросил Вовка  

– Пошли к скамейке, там посидим. За папой сейчас другая машина придёт. А я в этой буду сидеть, с охраной. Еле уговорила отца, чтобы он разрешил мне здесь остаться.  

Марина и Вовка сидели на скамейке в парке. Вовка держал в одной руке чомбур, а другой скармливал Ваське сахар, которого Марина захватила целую пачку. 

– Марин, ты иди в машину, поспи. Я с Васькой тут посижу, – сказал Вовка.  

Марина согласно кивнула и села в оставленный отцом джип. А Вовка продолжал угощать лошадку сахаром и сам не заметил, как заснул. Ему снилось, что он спит в кровати, а мать сидит рядом и гладит его по голове. Внезапно он проснулся и обнаружил, что Васька стоит рядом и своими губами перебирает ему волосы на макушке. Вовка посмотрел на часы – девять утра. Из стоящей рядом машины выскочила Марина.  

– Проснулся? Я уже договорилась с директором нашего клуба. Сейчас я за коневозкой поеду, заберём Ваську к нам на некоторое время, пока хозяева не найдутся. Ты жди здесь. 

Марина приехала достаточно быстро с двумя помощницами, одетыми в странную на Вовкин взгляд одежду – футболки, облегающие брюки, ботинки на низком каблуке и что-то типа голенищ от сапог на молнии. Девушки умело завели лошадь в машину. Таких машин Вовка тоже никогда не видел – внутри были специальные отделения для лошадей, которые отгораживали их друг от друга съёмными перегородками. Задняя дверь одновременно служила трапом, по которому лошадей заводили внутрь.  

Марина подошла к Вовке.  

– Всё, справились. Иди домой поспи, я за тобой часов в семь вечера заскочу, поедем смотреть, как Ваську пристроят. 

Вовка поплёлся домой, желая только одного – спать. Но вместо этого снова засел за компьютер и набрал адрес того самого сайта, где он вчера обнаружил объявление о пропаже лошади. Там был телефон, но Вовка почему-то не хотел по нему звонить. Успею ещё, решил он. Потом заглянул на несколько других конных форумов, с удивлением открывая для себя мир лошадей, который ещё день назад был для него неведом. Скоро от незнакомых слов вроде «шенкель», «сбор», «пиаффе» и «баскюль» у Вовки заболела голова. Он, не раздеваясь, плюхнулся на диван и мгновенно уснул. 

Разбудил парня звонок мобильного телефона, который мерзким голосом предлагал взять трубку, грозя всяческими карами в случае отказа. 

Новые впечатления 

– Алё. 

– Вов, это Марина. Спускайся вниз, мы приехали. 

Вовка, наскоро умывшись, отправился на улицу. Сев в машину, он спросил у Марины: 

– Ну и что мы будем делать, когда на конюшню приедем? 

– Там дел – море. Во-первых, надо Ваську почистить как следует. Потом позовём ветеринара – я с ней уже договорилась, пусть её посмотрит. А потом, если время останется, попробуем её выпустить погулять, пусть привыкает. Неизвестно, сколько она у нас пробудет, не сидеть же ей взаперти. 

Дальше ехали молча, пока не свернули с дороги к массивным воротам. Они открылись почти сразу после того, как водитель посигналил. Машина въехала внутрь и остановилась на просторной парковке. 

– Ну пошли в конюшню, – сказала Марина. 

Вовка выбрался из салона и осмотрелся по сторонам. Конюшня представляла собой внушительную кирпичную постройку метров сто пятьдесят длиной и около ста шириной. К ней примыкало ещё одно очень высокое здание с огромными стеклянными окнами. 

– Это что? – спросил Вовка, указывая на сверкающие на солнце стёкла. 

– Крытый манеж, – ответила Марина. – Если зима или на улице погода плохая, мы там ездим. Но сейчас у нас на открытом манеже грунт меняют, поэтому мы временно сюда перебрались.  

Вопреки Вовкиным ожиданиям они двинулись совершенно в другом направлении. Метрах в трехстах впереди Вовка увидел ещё одну конюшню, гораздо проще той, основной, хотя тоже сделанную очень добротно. 

– Это у нас гостевая, – сказала Марина. – Мы сюда ставим лошадей, которых на соревнования привозят из других клубов. Сейчас там нет никого, кроме Васьки. Её нельзя сразу на основную конюшню ставить. Вдруг она чем-то болеет, эти покатушные хозяева на всём экономят, порой даже на прививках. Так вот, пока анализы не сделают, она будет здесь стоять, чтобы наши лошади не заразились. 

Марина достала трубку и набрала номер. 

– Ирина Николаевна, здравствуйте. Это Марина. Я уже на конюшне, вы не могли бы в гостевую конюшню подойти? Через десять минут? Отлично, спасибо. 

Марина повернулась к Вовке.  

– Я ветеринару позвонила, Журавлевой Ирине Николаевне. Она одна из лучших у нас в городе. А после того, как она моей Ляле жизнь спасла, когда у той сложные колики были, я ни о каком другом ветеринаре даже слышать не хочу. 

Так за разговорами они вошли в конюшню. Не успел Вовка ступить за порог, как услышал громкое ржание, а затем странные звуки – какое-то «гу-гу-гу». Он удивлённо посмотрел на Марину. 

– Что ты на меня так смотришь? Это Васька здоровается. Судя по твоим рассказам – с тобой. 

– Да ладно, не заливай, они что, так здорово людей отличают? 

Марина как-то очень строго посмотрела на Вовку и сказала: 

– Ты ещё и не такое узнаешь, если поближе с лошадьми познакомишься. 

Молодые люди подошли к деннику, где стояла Васька. Та сразу попыталась просунуть морду между прутьями решётки, но, убедившись в бесполезности попыток, огорчённо отвернулась.  

– Ты смотри-ка, её уже почистили. Судя по всему, мой коновод постаралась. У тебя сахар есть? – спросила Марина. 

– Нет, – Вовка развёл руками. 

– Вовк, запомни – пришёл к лошади – угости сахаром, сухариком или морковкой. Ты ж в гости к друзьям без подарков не ходишь? И ещё запомни – чужих лошадей без согласия их хозяев ничем кормить нельзя. Так принято, и не только на нашей конюшне. 

Ветосмотр с приключениями 

– Так, и чего стоим, кого ждём? 

Вовка обернулся и увидел у входа в конюшню молодцевато выглядевшую небольшого роста миловидную женщину средних лет. 

– Вас, конечно, Ирина Николаевна, – обрадовано сказала Марина.– Здравствуйте! 

– Привет-привет! А это что за молодой человек? На экскурсию? 

– Нет, это и есть тот самый Володя, про которого я вам рассказывала, когда договаривалась Ваську посмотреть. 

– Ага, ясно. Нежданный спаситель. Ну что ж, давай знакомиться. Меня зовут Ирина Николаевна. Фамилия Журавлёва.  

Врач протянула Вовке руку. Тот аккуратно пожал её. Ответное рукопожатие ветеринара оказалось по-мужски резким и сильным. Журавлёва прочитала в глазах Вовки удивление и с улыбкой сказала: 

– А ты попробуй лет двадцать лошадям ноги на весу по полчаса подержать да сотен пять колик снять – не так накачаешься. Ну ладно, выводите свою находку. 

Марина открыла денник. 

– А ты чего стоишь? Давай, заходи.  

Вовка с лёгкой опаской начал пробираться в денник, стараясь не задеть Марину.  

– Да не бойся, заходи смелей! Лошади очень хорошо чувствуют, когда ты их опасаешься, – подбодрила Журавлёва Вовку. 

– Эту штуку под названием недоуздок ты уже видел. Он необходим, когда лошадь нужно вывести на осмотр, погулять выпустить, просто пошагать с ней в манеже или на улице. Давай, сначала я его надену на Ваську, а потом ты попробуешь сам, – сказала Марина. 

Васька в это время усиленно занималась исследованием содержимого Вовкиных карманов. Никакого желания снова надевать недоуздок лошадка не выказывала. 

– Марин, а как надевать-то, если она не хочет? 

– А ты ласково её по шее похлопай, поговори с ней спокойно. Потом аккуратно ладонями в бок подтолкни и скажи «прими». Она должна это понимать. 

Вовке с третьей попытки удалось отодвинуть от себя кобылу. Правда, делал он это молча. Все успокаивающие слова, что крутились в голове, никак не подходили для того, чтобы их говорить лошади. Вспомнив, как это делала Марина, Володя поднёс к Ваське недоуздок. К его удивлению, она сама наклонила голову и стала помогать его надеть. У парня получилось с первой попытки. 

– О, молодец, быстро схватываешь, – похвалила Журавлёва. 

Вовка заметил, что в присутствии Ирины Николаевны Марина вела себя очень тихо, практически ничего не говорила. Он удивился авторитету Журавлёвой, который, судя по всему, в глазах Марины находился на недосягаемой высоте. 

– Ну а теперь выводи лошадь в проход. Бери за недоуздок и энергично, но без суеты выходи. 

Вовка постарался сделать так, как сказали, и у него снова получилось. В проходе Марина забрала у него Ваську и, поставив лошадь посередине прохода, пристегнула к недоуздку две прочных цепочки в пластиковой оплётке. 

– Продолжим ликбез, – улыбнулась Марина. – Эти цепочки называются развязками. На них ставят лошадь, чтобы осмотреть, почистить, поседлать или расседлать. Ирина Николаевна, мы готовы. 

Ветеринар подошла к лошади. 

– Так, с чего начать-то? Тут же куда ни посмотри, сплошные проблемы. Ноги отёкшие, холка сбита. А со спиной у нас что? 

Одновременно с этими словами Журавлёва каким-то особенным движением провела рукой вдоль спины лошади. Кобыла отреагировала на это, как кошка, которую погладили – прогнула спину и вытянулась. 

– Э, и здесь беда. Неудивительно, сёдла-то ведь у них бог знает какие. Этими бы седлами их самих поседлать с месячишко. Ну ничего, не так уж тут всё и запущено. Сделаю я флюидик фирменный, поправим спинку. А вот с копытами, ребята, хуже всего. Не знаю, что за чудо-мастер её копытами занимался, но руки ему оторвать за это маловато будет. Да и голову тоже. Ладно, попробуем сейчас решить проблему. 

Журавлёва достала телефон, который, пока она осматривала Ваську, звонил по меньшей мере раза четыре. Набрав номер, Ирина Николаевна как-то хитро посмотрела на Вовку с Мариной и успокаивающе им подмигнула. 

– Алё, Алекс? Привет, это Журавлёва. Узнал? Плохо. Значит, разбогатею не скоро. Тут дело для тебя есть. Надо одну кобылку покатушную расчистить. С каких пор я занимаюсь расчисткой покатушных лошадей? Считай, что с сегодняшнего дня. Так, когда приехать сможешь? Когда? Да ты чего, Алекс, издеваешься? Подождут твои москвичи. Не бухти. Я тебя что, часто прошу о чём-то? Вот и договорились. Сейчас я ребятам всё объясню. Пока, и не вздумай сачкануть. Усыплю при первой встрече, у меня всё нужное всегда с собой. 

Ирина Николаевна перевела дух, и, повернувшись к Вовке, пояснила: 

– Приедет к вам коваль. Алекс Жигунов. Разгильдяй, каких поискать, но коваль от Бога. Он и не такие копыта к жизни возвращал. Вот только ждать его придётся аж до одиннадцати вечера. Решайте сами, что вам делать, пока Алекс не приедет. Я пока анализы возьму у этой потеряшки. 

Марина продолжала разъяснять Вовке нюансы: 

– Вовка, коваль у нас, конников, человек нужный и уважаемый. И куёт и расковывает и просто копыта в порядок приводит. Они же отрастают, как у человека ногти. Поэтому лошадям тоже маникюр и педикюр требуется. 

– Марин, какой маникюр? У них же только ноги, – возразил Вовка. 

Марина рассмеялась. 

– Все так думают, кто с лошадью не знаком. А на самом деле передние ноги когда-то давно, у её древних предков, были руками. Поэтому на передних ногах у лошади нет коленей. Зато и плечо, и запястье присутствуют. Вот так. Давай посмотрим, как там дела у Ирины Николаевны. 

А тем временем Васька приготовила всем неприятный сюрприз. Она никак не хотела давать кровь из вены, бегала по деннику, едва завидев в руках Журавлёвой шприц, пару раз прикусила Марину за плечо и чуть не вынесла одну из стенок, со всего маху отбив по ней задними копытами. Вовка, глядя на эту катавасию, тихо стоял снаружи. Потом вдруг шагнул вперёд и, открыв дверь, сказал: 

– А можно, я попробую подержать? Только сахару дайте побольше. 

– Ну попробуй, – неровным голосом сказала запыхавшаяся Журавлёва. 

Вовка зажал в руке сахар и шагнул в денник. Кобыла посмотрела на него усталым взглядом, запихнула голову Вовке подмышку и замерла.  

– Или я чего-то не понимаю, дура старая, или мне ещё лет сто жить надо, чтобы окончательно удивляться перестать, – произнесла Ирина Николаевна. – Такого на своей памяти, хоть убей, не припомню. Как только здесь всё закончим, пойду думать о том, правильно ли я живу.  

– Сахар ей дай, – почему-то шёпотом подсказала Марина. 

Но Вовка и без того уже доставал кусок за куском со скоростью подачи пулемётной ленты. Журавлёва тихо подошла к лошади, на этот раз Васька не мешала ей провести процедуру. Через пару минут все вышли из денника, облегчённо вздыхая. 

Ветврач достала из сумочки блокнот и ручку, написала на чистом листке несколько строк и отдала его Марине.  

– Вот тут список лекарств, которые надо купить, и рекомендации как их выдавать кобыле. Только не тяните, чем быстрее начнём её лечить, тем лучше будет конечный результат. Мариночка, предупреди, пожалуйста, конюхов, чтобы кобыле спортивные корма не давали. Пусть кормят овсом, но тоже не увлекаются. Отруби пока исключите. Подозреваю, что она их за всю свою нелёгкую жизнь вообще в глаза не видела. Засим позвольте откланяться, молодые люди. Телефон мой у вас есть, звоните, не стесняйтесь. 

Попрощавшись с ветеринаром, Марина и Вовка вышли из конюшни.  

– Пошли, перекусим, – предложила Марина. – У нас кафе есть неплохое, и цены не кусаются. 

– Марин, а почему Ирина Николаевна так к тебе относится – приехала сразу, ну и вообще? 

– Володя, я не буду тебе секреты выдавать. Скажу одно – было у неё очень трудное время, а мой папа ей помог, причём совершенно бескорыстно. Он тогда половину своей службы безопасности отправил к ней обстановку выяснять и разбираться. Ну и разобрались по справедливости, – при этих словах Марина злорадно ухмыльнулась. – Но это уже после того было, как она моей лошади жизнь спасла. Представляешь, почти одиннадцать часов из конюшни не уходила. Я несколько часов в пробке стояла, машина-то не вертолёт, не перелетишь. А Ирина Николаевна с лошадью каждые полчаса после процедур минут по пятнадцать шагала в манеже быстрым шагом. Я потом посчитала – она добрый десяток километров намотала в общей сложности. И своего добилась – Лялю спасла. 

Пока Марина рассказывала Вовке историю своих отношений с Журавлёвой, парень и девушка добрались до кафе. Еда Вовке понравилась. Всё было вкусно и действительно недорого. Ужин завершился традиционно – чашкой кофе. 

– А теперь пойдём, я тебе клуб покажу, – сказала Марина. 

Вовка изрядно устал. События прошлой ночи не добавили ему бодрости. Да и возня с Васькой здесь, в клубе, отняла у парня довольно много сил. Однако, неожиданно для самого себя, Вовка понял, что ему ужасно нравится предложение Марины. И он с радостью согласился. 

Экскурсия 

Вовка с Мариной спустились на первый этаж и зашли внутрь конюшни, вдоль всей стены которой тянулся длинный широкий коридор; с одной его стороны располагались денники, другая одновременно являлась стеной крытого манежа.  

– Давай я тебе сначала свою лошадь покажу. – Марина остановилась около денника, на двери которого висела табличка: 

ФРОЙЛЯЙН–01 

Пол: Кобыла 

Порода: Голштинская 

Масть: тёмно-гнедая 

Мать: Афродита ди Санта 

Отец: Фертиг цум Зиг 

Место рождения: Ааренцхоф, Германия. 

Владелец: Измайлова М.Н. 

Из денника на них смотрела высокая, тонконогая лошадь с очень красивым изгибом шеи. 

Марина открыла дверь и вошла внутрь. Лошадь сразу потянулась к ней, шевеля губами в поисках угощения. Марина на ладони подала ей сахар. В движениях лошади было столько элегантности и грациозности, что даже ничего не понимающий в лошадях Вовка залюбовался. 

– Какая у тебя Ляля красивая, – сделал он комплимент. 

– Спасибо, Володя. Лялечка действительно просто супер. Мне её папа в Германии купил, подарок на день рождения. Он сам, конечно, не ездил. Михалыча с Ириной Николаевной туда командировал на два месяца. Немцы, говорят, в конце их пребывания на конеферме просто рыдали. У них тоже с продажей лошадей далеко не всё в порядке. Норовят русским впарить всякую выбраковку. Типа, и это сойдёт. Так Ирина Николаевна с Михалычем показали, как в России лошадей покупают, когда за дело берутся профессионалы. 

– А почему Фройляйн-01? 

– Потому что она родилась в 2001 году. Кстати, у лошадей возраст считают по-другому. Например, лошадка родилась 15 июля 2000 года. Так ей год в возрасте добавят не как у людей 15 июля 2001 года, а 1 января 2001 года. А клички им часто присваивают так, чтобы первая буква была из клички матери, и хотя бы одна буква из клички отца. Но это принято не для всех пород. И не во всех странах. Ляля из Германии, поэтому первая буква клички – из имени её отца. 

Вовка покачал головой. Мудрёно как всё, однако. 

Марина погладила лошадь по шее, чмокнула в нос и закрыла денник. 

– Пошли дальше. 

Вовку заинтересовала открытая с одной стороны просторная ниша, под потолком которой висела конструкция, напоминающая очень большую сдвоенную лампу дневного света. 

– Марин, а это что такое? 

– Это? Солярий. 

От неожиданности Вовка остановился. 

– Вам что, в городе соляриев мало, даже здесь загораете? 

Марина звонко рассмеялась. 

– Да это для лошадей солярий. 

Тут Вовку переклинило окончательно. Вспомнился старый анекдот про коврик для мыши и тапочки для тараканов. Но солярий для лошадей! 

– А вот и мойка для наших красавиц и красавцев. 

Молодые люди остановились около похожего по размерам на солярий помещения, где пожилой мужчина мыл из шланга тёплой водой красивую гнедую лошадь. Судя по поведению лошади, ей это очень нравилось. 

– Здравствуй, Мариночка, – поздоровался мужчина. 

– Здравствуйте, Геннадий Михайлович! 

– Это кто с тобой, жених? 

Марина неожиданно покраснела. 

– Нет, это тот парень, который лошадь покатушную нашёл. 

– Понятно. 

Мужчина вышел из мойки, вытер правую руку и протянул её Вовке. 

– Гривцов Геннадий Михайлович, можно просто Михалыч. 

– А я Володя.  

– Наслышан о твоих подвигах. Молодец, что не бросил лошадь. 

Вовка смутился и ничего не ответил. 

– Геннадий Михайлович, мы дальше пойдём, – сказала Марина. 

– Конечно, Мариночка. 

Не пройдя и пяти шагов, Вовка задал очередной вопрос 

– Марина, а откуда Михалыч узнал обо мне и Ваське? 

Марина в очередной раз рассмеялась, и Вовка поймал себя на мысли, что ему очень нравится её смех. 

– Вовка, конный мир – это большая деревня. На одном конце щи варят, а на другом уже слюнки текут. Не сомневайся, дня через два на всех конюшнях про тебя с Васькой известно будет. А в конце концов станут говорить, что ты четырёх громил отдубасил, когда Ваську спасал. 

Вовке тоже стало смешно. Чем больше он узнавал об этом мире, тем больше ему хотелось узнать ещё. 

– А кто этот Михалыч? 

– О, это легенда. Он был лучшим спортсменом в городе, чемпионат страны пять раз выигрывал. И лошадь у него была экстра-класса, не хуже хвалёных немецких. Быть бы ему олимпийским чемпионом, но тут всё наперекосяк пошло. Сначала захромала лошадь. Думали, ничего страшного, перетренировалась чуток, расхромается. А там всё хуже и хуже. Когда спохватились – нашли в копыте иголку. Причём явно не сама лошадь её где-то подхватила. Тут кто-то из заклятых «друзей» постарался. Лечили, конечно, но когда вылечили, выяснилось, что по прежним высотам лошадь уже не прыгает. Михалыч подозревал кое-кого. Мужик он горячий, поговорил по душам. Челюсть гаду сломал, бока намял как следует. Тот оказался со связями. Михалыча под суд, дали два года условно. Могли и больше дать, но конники вступились и Федерация ходатайство написала. Михалыч от всего этого потреблять начал, ну и понеслось. И спился бы, если бы не жена. Никто до сих пор не знает, что она там с ним сделала, но в один прекрасный день он пришёл на конюшню трезвый как стеклышко и с тех пор вообще спиртного в рот не берёт, даже пива. Только вот жена у него умерла в прошлом году. Михалыч после этого квартиру на дочку переоформил, а сам в клуб перебрался. 

Теперь Михалыч здесь начальник конюшни, начкон по-нашему, и конкуристов тренирует по совместительству. 

– Кого тренирует? 

– Конкуристов. Это спортсмены, которые через препятствия прыгают, увидишь ещё. А вот тут у нас амуничник. Здесь хранится амуниция для лошадей, поэтому так и называется.  

Марина открыла дверь в комнату, и Вовка увидел ровные ряды кронштейнов, на которых висели сёдла. Разные по форме и даже по цвету. На другой стенке висели уздечки. Тут вообще от разнообразия рябило в глазах. На некоторых Вовка обнаружил даже блестящие стразы. 

– Камешки-то небось от Сваровски? – ехидно спросил он. 

– И от Сваровски тоже, – невозмутимо ответила Марина. 

– Ничего себе! Сколько ж такое стоит? 

– Хорошая уздечка стоит не меньше ста евро, а оголовье для выездки вообще не меньше двухсот. 

– А седло? 

– Ну, например, – Марина подошла к седлу, на задней луке которого блестела жёлтая овальная табличка с выбитой надписью KIEFFER, – вот это седло стоит почти две тысячи евро. 

Тут Вовка припомнил вычитанную где-то фразу про то, что конный спорт не для бедных. Теперь он воочию в этом убедился. 

Марина заметила перемену в Вовкином настроении. 

– Володь, ты не страдай, такие сёдла покупают либо профессионалы, – им без высококачественной амуниции нельзя – либо люди с достатком. Для других есть вполне приличные модели, в которых можно очень успешно учиться ездить и выступать. Так что амуниция – как машины. Есть «Мерседесы», а есть «Жигули». И в тех и других ездят. Хочу сказать, что я видела море случаев, когда всадник со скромным доходом объезжал на соревнованиях расфуфыренных богатеев с амуницией общей стоимостью как неплохая иномарка. Главное – желание и талант. Теперь пошли, покажу остальную часть конюшни.  

Они вышли из амуничника, где пахло лошадьми и кожей. Запах был сильный, но Вовке почему-то нравился.  

Примерно через полчаса экскурсия завершилась. Придя в манеж, Вовка с Мариной застали там трёх всадников. Двое из них прыгали под руководством вездесущего Михалыча, один ездил самостоятельно в сторонке, чтобы не мешать. На манеже стояло несколько невысоких ярко раскрашенных препятствий, через которые всадники прыгали по очереди. Когда первый заканчивал прыжки, тут же начинал прыгать второй. Михалыч комментировал их старания. 

– Иван, ты долго ещё будешь ехать на одной правой верёвке? Твоей лошади давно пора памятник ставить, что она с таким постановлением ещё и прыгать не отказывается. 

Иван, здоровенный мужик лет тридцати, смущённо опустил голову. Спортивный авторитет Михалыча был, похоже, не менее высок, чем ветеринарный авторитет Журавлёвой. 

Михалыч переключился на второго всадника: 

– Коля, если ты думаешь, что, закинув ноги на плечи лошади, можно ей управлять, я тебя разочарую. Повтори проездик и обязательно веди шенкелем до конца. Не лезь прыгать раньше лошади, сиди спокойно, жди прыжка. Вот так, отлично. Сам же должен чувствовать, что по-другому получается, когда до конца «под ногой» едешь и вперёд не суешься. Всё, закончили на сегодня. 

Лошадиный маникюр 

У Марины зазвонил телефон. 

– Привет, Алекс, мы идём. 

Оказывается, три часа пролетели незаметно. Марина с Вовкой направились в гостевую конюшню. Жигунов был уже там. Васька была выведена на развязки, и Алекс колдовал над её передней правой ногой. Он поднял голову и кивком головы поздоровался. 

– Привет. Руку подать не могу, сами видите. Однако тут работки месяцев на пять. Предыдущий-то коваль всё сделал, чтобы кобыла инвалидом стала в итоге. Ничего, поправим. 

Вовка с интересом наблюдал, как Алекс специальными клещами откусывал края копыта и вырезал острым ножом середину. Прямо на глазах копыта Васьки из уродливых и бесформенных превращались в красивые и аккуратные. Жигунов действительно был высококлассным профессионалом, и даже Вовка, ничего не смыслящий в ковальском деле, сразу это почувствовал. Время шло, и в конце концов Алекс последний раз прошёлся рашпилем по копыту и удовлетворённо вздохнул.  

– Вот вам и маникюр, и педикюр в одном флаконе. 

– Спасибо большое, – в один голос сказали Марина и Вовка. 

– Да не за что, Ирину Николаевну благодарите. Ей я отказать не могу. 

– Алекс, сколько денег-то? – спросила Марина. 

Жигунов назвал сумму, которая Вовке показалась совсем небольшой после того, как он узнал, сколько стоит хорошее седло. 

– Алекс, мы люди честные, у тебя же обычно где-то на четверть дороже. 

Жигунов хохотнул: 

– Если вы впервые обратились за расчисткой трёх копыт вашей лошади в фирму «Жигунов энд компани», четвёртое копыто мы расчистим абсолютно бесплатно. Рекламная акция. Халява, плиз. 

Получив деньги, коваль сноровисто собрал инструменты. Потрепал Ваську по шее, пожал Вовке руку (тому показалось, что пальцы на несколько секунд зажали в тиски), подмигнул Марине и вышел из конюшни. 

– Ну что, пора домой, – сказала Марина. – Кобылу покормили уже. Скажи Ваське «до свидания», и поедем. Родители твои волнуются, наверно. Папа-то мой давно привык, я почти каждый день в это время с конюшни уезжаю. 

Вскоре машина остановилась у Вовкиного дома. Марина вместе с ним вышла, и они дошли до подъезда. 

– Марина, огромное спасибо. Даже не знаю, чем отблагодарить смогу, – сказал Вовка. – Я тебе такую заморочку придумал, а ты даже не рассердилась. 

– Володь, ничего сверхъестественного я не сделала. Любой нормальный человек, а конник и подавно поступил бы, мне кажется, точно также. А вот ты действительно молодец, и лошадка это сразу поняла. Ирину Николаевну вы с Васькой удивили изрядно, поверь мне. 

– Всё равно спасибо, Марин. 

Он неловко поцеловал девушку в щёку. Марина дала ему шутливый подзатыльник и побежала к машине. Вовка стоял, пока габаритные огни джипа не скрылись за поворотом, потом повернулся и, не торопясь, пошёл домой. После всех событий двух прошедших дней ему показалось, что жизнь началась с нуля. 

Hard Day’s Night – 2 

Родители, как и ожидалось, не спали. После Вовкиного появления в гостиной мать и отец сделали вид, что их очень занимает очередной слезливый сериал, каких по телевизору крутят нынче десятками. Вовка прошёл на кухню и налил себе чаю. Заглянула мать: 

– Володенька, я там тебе рыбы нажарила, в кляре, как ты любишь. 

– Спасибо, ма, я с Мариной в клубе поужинал. 

Мать наклонилась к сыну и тихо сказала: 

– Отец хочет с тобой поговорить. 

– О чём? 

– О лошади этой, которую ты у метро нашёл. 

– Не у метро, а в парке. 

– Сынок, какая разница? 

Вошёл отец.  

– Нина, у меня на завтра встреча важная запланирована, а рубашки ни одной глаженой нет. 

Мать, ободряюще кивнув Вовке, молча вышла из кухни. 

– Владимир, скажи мне, что ты собираешься завтра делать? – спросил Сергей Иванович. 

– На работу пойду. 

– А потом? 

– Потом с Мариной созвонимся и на конюшню поедем. 

– Честно говоря, не ожидал, что мой сын решил стать конюхом. 

– Пап, почему конюхом-то? Ты знаешь, что конюх делает? 

– Знаю. Дерьмо за лошадьми подбирает. Вот и ты завтра поедешь за этой клячей навоз подбирать. 

– Она не кляча, – психанул Вовка. – Ты вообще ничего в этом не понимаешь! 

– Зато ты у нас теперь великий знаток. 

– Пап, а что в этом плохого – съездить Ваську проведать? Тем более, что дерьмо за лошадьми настоящие конюхи подбирают, мне Марина рассказывала. 

– И что дальше? Заберут твою Ваську хозяева, и закончится вся ваша любовь. 

Тут Вовка обозлился по-настоящему. 

– Хрен им, а не Васька! Эти гады знаешь, что с ней сделали?! У неё же и ноги больные, и спина! А ей всего пять лет! 

– Сын, это всё эмоции. Тебе уже пора начать сначала думать, а потом говорить, а уж тем более – делать. Допустим, что Ваську твою не заберут. Ты думаешь, её на конюшне бесплатно кормить будут? 

– Пап, а если я тебя попрошу мне помочь с деньгами на содержание Васьки? 

– Володя, я не знаю, сколько это стоит. Но подумаю, если речь идёт о разумных суммах… – неожиданно смягчился Сергей Иванович. 

Вовка решил ковать железо пока горячо и набрал телефон Марины. 

– Марин, привет, это я. Извини, что поздно. Сколько стоит содержать у вас в клубе лошадь? 

Ответ Марины заставил Вовку окаменеть. 

– Спасибо, Марина. Спокойной ночи. 

Отец, не заметив изменений в настроении сына, спросил: 

– Узнал? 

– Узнал. 

– Ну и сколько? 

– Восемьсот долларов. 

– В год? 

– В месяц. 

Теперь вытянулась лицо у Сергея Ивановича. 

– И ты думаешь, что я буду давать тебе восемьсот баксов в месяц на эту доходягу? Да по ней мясокомбинат плачет! 

Вовка вскочил, грохнул со всего размаха чашку с недопитым чаем об пол и вылетел из кухни. Он вбежал в свою комнату, и запер за собой дверь. Потом с порога бросился на кровать и стал кусать губы, чтобы сдержать слёзы злости. Отец так и не появился, что было на него не похоже. Раньше и за менее значительные Вовкины закидоны Сергей Иванович устраивал ему разбор полётов по полной программе. Вовка повалялся ещё немного, потом разделся, забрался под одеяло и уснул. 

Всё только начинается 

Володю разбудила мать. 

– Сынок, вставай, к тебе пришли. 

– Который час, ма? 

– Восемь утра. 

– И кому я нужен в такую рань? 

– Марина пришла, дочка Николая Петровича. 

Сон как рукой сняло. Вовка соскочил с кровати, пулей пролетел в ванную, а потом с такой же скоростью обратно в комнату. Одевшись, он вышел в коридор. 

– Привет, – поздоровалась Марина.– Я тебе на трубу звонила три раза. 

– Привет,– ответил Вовка. – Спал как убитый, поэтому и не слышал. 

– Вовка, у нас проблемы. 

– С чем? 

– Не с чем, а с кем. С Васькой. Мне позвонил охранник из клуба, говорит, заявились какие-то сомнительные личности, требуют вернуть украденную лошадь. Он их, конечно, никуда не пустил, но надо ехать решать вопрос. 

Марина и Вовка вышли из дома и сели в машину. На этот раз за рулём была Марина. 

– Какого им надо? – спросил Вовка. 

– Ваську хотят забрать обратно в покатушки. Судя по всему, приехала хозяйка. Или хозяин. По сути, они правы. Но у меня есть огромное желание не отдавать им лошадь. 

– А у меня есть огромное желание дать им в морду, – угрожающе изрёк Вовка. 

– Вовка, не вздумай. Только драки нам в клубе не хватало. Приедем, поговорим, а там решим, что дальше делать. Кстати, Ирина Николаевна тоже там. Она туда по вызову к другой лошади приехала. 

Добрались на удивление быстро. Пробок практически не было. У ворот клуба стоял джип с тонированными стёклами и одноместным коневозом-прицепом. Возле него нервно курила дама средних лет. Про внешность таких людей говорят «никакая». То есть увидишь – и тут же забудешь. Ничего запоминающегося. 

Вовка и Марина вышли из машины. Дама оказалась проницательной – сразу направилась к ним, сходу определив, что приехали те, кого она ожидала. Разговор начался на повышенных тонах. 

– Ну наконец-то. Я вас уже час дожидаюсь. Собственно, разговаривать нам не о чем. Выводите лошадь, грузите в коневоз. Расстанемся по-хорошему. 

Марина перед таким напором не спасовала: 

– А вы, простите, кто? 

– Я-то? Девочка моя, да меня полгорода знает. 

– Значит, мы относимся к другой половине, – холодно ответила Марина. 

– Мне не до шуток, девушка. Шутите со своим ухажёром. 

– А можно без хамства? – встрял Вовка. 

– Однако вы наглец, молодой человек. Вместе со своей подружкой украли у меня лошадь, а я ещё и хамка, значит? 

– Вам не то что лошадь, хомячка доверять нельзя, – раздался голос от ворот клуба. Все повернулись к новому участнику беседы, которым оказалась Журавлёва. 

– Ирина Николаевна, доброе утро, – сквозь зубы поздоровалась дама. 

– Кому доброе, а кому и нет, – в тон ей ответила ветврач. 

– Надеюсь, вы не станете потакать прихотям этих недорослей? 

– Потакать не стану, но и лошадь не дам увезти. 

– Это, простите, на каком основании? 

– Начнём с того, что у вас, Людмила Георгиевна, нет с собой никаких документов на эту лошадь, и вы это прекрасно знаете. Далее, лошадь поступила в этот клуб вчера, без ветсвидетельства, а посему отправлена в карантин, да ещё с подозрением на грипп. В соответствии с ветеринарными правилами она останется здесь на три недели. А может и дольше, в зависимости от диагноза. Не забудьте также, что заместитель главврача районной ветстанции – моя очень хорошая знакомая. Даже если бы лошадь была здорова, чтобы её увезти, вам понадобится её подпись на справке. 

– И что? 

– А то, что она эту подпись не поставит, будьте уверены. 

– Не слишком ли много вы на себя берёте, Ирина Николаевна? 

– Ровно столько, сколько могу унести. Извините, разговор окончен. Всего хорошего. 

Журавлёва повернулась и пошла к конюшне. 

Дама покрылась красными пятнами и, подойдя к Марине с Вовкой, прошипела Марине в лицо: 

– Ну ладно, я найду на тебя управу. У тебя ведь здесь лошадка стоит, не так ли? 

Повернувшись к Вовке, она добавила: 

– А с тобой у меня будут особые счёты. И не надейся, что папочка твоей соплюшки поможет. Именно ты эту кашу заварил, я уже в курсе. Советую подумать хорошенько. Надумаешь – звони. Только запомни – времени у тебя мало.  

И она протянула ему визитную карточку. 

На карточке было написано:  

Конный клуб «Веселая лошадка» 

Пилипчук Людмила Георгиевна  

Генеральный директор 

Конный прокат, катание на лошадях 

и верховые прогулки. 

Там же был указан телефон. Именно тот, который висел в Интернете под объявлением о пропаже Васьки. 

У Вовки после того, как он услышал оскорбления в адрес Марины, непроизвольно дёрнулась рука залепить этой нахальной особе пощёчину. Та, похоже, именно этого и ждала: 

– Ну давай, герой, защищай свою мамзель! Посидишь в ментовке, сразу поумнеешь. 

– Вовка, не надо, я тебя прошу. – Марина схватила его за руки. – Пожалуйста, Володечка. 

Вовку Володечкой не называли ни разу в жизни. Это его и остановило. Он посмотрел на хозяйку покатушек так, как будто хотел запомнить её лицо на всю жизнь. Потом взял Марину за руку и повёл к автомобилю. Уже садясь в машину, парень всё-таки не удержался и показал Пилипчук популярный интернациональный жест. Та от злости снова покрылась красными пятнами, но с места не сдвинулась. 

В машине Марина спросила: 

– У тебя права есть? 

– Есть, – ответил Вовка, – а на машину я коплю. Отец свою тачку не даёт, говорит, что на покупку автомобиля я должен сам заработать. 

– Володь, сядь за руль, пожалуйста. Я не могу. И вообще я боюсь. Ты слышал, как она про Лялю говорила? 

– Слышал. Да пошла она, эта Пилипчук. Я много таких видел, пока по клиентам мотался в отцовской фирме. Поорут и успокоятся. 

– Нет, Володечка, мне кажется, она не успокоится. И тебе надо поосторожней быть, вспомни, что она сказала. 

– Марин, наладится всё, не переживай. И Ваську мы ей не отдадим. 

– Ой, Вовка, кажется мне, что до спокойной жизни ещё очень далеко. 

И снова Иван Иванович 

Пока Марина и Вовка вслух переживали утренние перипетии, доехали до метро. Того самого, откуда всё началось. Вовка припарковал машину, решив купить себе и Марине мороженое. У магазина его окликнули: 

– Эй, спасатель, как поживает наша крестница? 

Вовка обернулся и увидел старшего лейтенанта милиции. Тот был в гражданской одежде. 

– Здравствуйте, Иван Иванович! Да нормально поживает. Мы её в хороший клуб пристроили. Только вот…  

Вовка вспомнил недавние события и помрачнел. 

– Так, – сказал старший лейтенант. – Давай, выкладывай. И не говори мне, что всё у тебя просто класс. Я в милиции двадцать пять лет, меня не проведёшь. 

– Тогда пойдёмте в машину, там моя знакомая, мы вместе Ваську выручали. Это она помогла Ваську на нормальную конюшню поставить. 

Вовка открыл дверь автомобиля и сказал: 

– Марина, это Иван Иванович. Он в милиции работает. Помог мне Ваську в парке найти. 

– Здравствуйте, Марина, – поздоровался старший лейтенант. 

– Здравствуйте. 

Иван Иванович выдержал деликатную паузу и произнёс: 

– Так, мои юные друзья, теперь выкладывайте всё начистоту. 

Марина и Вовка, иногда перебивая, иногда подсказывая друг другу, рассказали Иванову все произошедшие события. Старший лейтенант наморщил лоб. 

– Невесёлая, однако, ситуация складывается. Могут и гадостей наделать. Вот что, Володя. Дай-ка мне на минутку визитку этой, гм, хозяюшки «Весёлых лошадок». 

Вовка протянул карточку. Иван Иванович тщательно переписал все данные себе в записную книжку и вернул визитку парню. 

– А ты знаешь, Володя, что девчонка та, ну которая с лошадью была, до сих пор в больнице? 

– Нет, не знал. Она же вроде руку сломала, с такой травмой в больнице не держат. Наложили гипс – и домой. 

– Да там какой-то перелом непростой оказался. 

– А вы откуда знаете? 

– Так я ж дежурил тогда. Вот и пришлось рапорт писать что да как. Пока я этот рапорт в кабинете у следователя писал, мать этой девочки пришла. Мы потом с ней долго на улице разговаривали. Она, оказывается, и не знала, как девчонка деньги зарабатывает. Та ей врала, что рекламные листовки да газеты по подъездам разносит. Отца нет, утонул на рыбалке семь лет назад. Мать на двух работах вкалывает, да только всё равно денег не хватает. Вот дочка и решила матери помочь. Девочке-то, оказывается, уже скоро шестнадцать. Просто выглядит она совсем ребёнком. Между прочим, больница тут недалеко. Не хочешь зайти? 

– А запросто, – с какой-то решимостью в голосе сказал Вовка. Но тут же спохватился: 

– Марина, а ты пойдёшь? Или давай мы с Иваном Ивановичем тебя домой проводим. 

– Нет уж, Вовка, я с тобой. Вместе кашу заварили, вместе и расхлёбывать будем. 

Марина взяла из багажника спортивную сумку и закрыла машину. 

– Я смотрю, коллективчик-то у вас спевшийся, – усмехнулся старший лейтенант. – Ладно, пошли. 

Девчушка-покатушка 

Больница оказалась на краю того самого парка. Судя по состоянию фасада, её не ремонтировали ни разу после постройки. Иван Иванович, Вовка и Марина, заплатив по пять рублей, получили полиэтиленовые бахилы сомнительной чистоты и поднялись на третий этаж. В коридоре было тихо и пустынно. У стены стояла коляска, по конструкции весьма напоминающая ту, на которой Ильич доживал свои последние дни в Горках. Из дальнего конца коридора доносился запах столовой времён СССР. 

Иван Иванович открыл дверь палаты, вошёл сам и жестом пригласил молодых людей последовать его примеру. В палате стояло восемь коек. Все они были заняты. На одной из них Вовка увидел свою недавнюю знакомую. Девочка, подложив под спину подушку, увлечённо читала Донцову. Правая рука в гипсе покоилась на специальной неподвижной конструкции. Девчонка подняла голову. 

– Здрасьте, – тихо сказала она. 

– Здравствуй-здравствуй, друг прекрасный, – дружелюбно прогудел Иван Иванович. 

Володя и Марина улыбнулись в ответ. 

– Вот, привёл спасителя твоей лошади, – сказал Иван Иванович. – Володя его зовут. Это он меня уговорил её в парке поискать. С ним подруга его, Марина, она кобылку в конноспортивный клуб пристроила. А это – Лена Трофимова. Ты не волнуйся, Леночка, всё будет в порядке. Главное – поправляйся скорей. Ну что, пойду я. Скоро на дежурство заступать, а мне ещё переодеться надо. Давайте, ребята, счастливо вам. 

Молодёжь покивала головами, и Иван Иванович ушёл. 

Некоторое время все сидели молча. Пауза затягивалась. 

– Ты есть хочешь? – спросила Лену Марина. 

Девочка кивнула. Марина достала из сумки термос с чаем и пакет с бутербродами. Взяв у соседней койки табуретку, она налила в крышку термоса чай. Потом достала из сумки журнал, положила его на табуретку, а на журнал выложила бутерброды.  

– Ешь, и чтобы всё съела. Знаешь, как мне неохота всё это домой тащить. 

Последние наставления были лишними. Очень быстро три бутерброда с копчёной колбасой исчезли с импровизированного стола.  

Марина убрала термос и журнал обратно в сумку, вернула на место табуретку и села на кровать Лены. 

– Лен, а ты давно у метро на лошадях катаешь? 

– Нет, полгода всего. Мне маму очень жалко. Она устает сильно. Иногда придёт домой и прямо за столом засыпает. Как папы не стало, она полгода нигде не работала. У нас были деньги, папа хорошо зарабатывал. Вы не думайте, он не алкаш был какой-то. Папа вообще спиртное не любил. Его друзья позвали весной на рыбалку, уговорили выпить за удачу. Потом поехали сети ставить, а лодка перевернулась. Двое выплыли, папа в сетях запутался и утонул. 

Лена опустила голову и заплакала. Вовка почувствовал комок в горле и отвернулся. У Марины глаза тоже были на мокром месте. Она ласково погладила Лену по голове. 

– Лена, не плачь, пожалуйста. Я тоже сейчас заплачу. 

Девочка шмыгнула носом и вытерла слёзы. 

– Лен, а кто такая Людмила Георгиевна? 

– Это хозяйка конюшни. У неё там пятнадцать лошадей стоит. Кормит она их дрянью всякой. Добавит полковшика овса туда, и всё. Сено только вечером понемногу. Денники полтора на полтора, некоторые лошади только по диагонали туда нормально помещаются. Она и на опилках экономит, иногда по пять дней не меняет. 

– И что, все лошади в городе катают? 

– Нет, только десять. Тех лошадей, которые помоложе, она богатым придуркам даёт на природе кататься. Типа, услуга такая. 

– Васька тоже молодая. 

– Она не подошла. Говорят, носится в полях слишком быстро, с неё уже двое упало. А в городе она спокойная. 

– А как ты там оказалась? 

– Да я у метро разговорилась с девчонкой, которая уже работала у Людки. Она и привела меня туда. Мне лошади всегда очень нравились. Людка такая добрая была, чаем с конфетами меня угощала. Говорила, если хорошо работать буду, смогу себе всяких вещей накупить. Вот так и началось. Только потом эта мымра не то что конфет не давала, у неё стакан минералки фиг выпросишь. Если денег привозишь меньше, чем положено, орёт как полоумная. А один раз даже хлыстом меня ударила, больно очень. 

Вовка сжал кулаки. Лена продолжала: 

–Я сама попросила мне Ваську отдать. Она самая спокойная, с ней редко проблемы бывают. 

– Ты не знаешь, откуда вообще Васька у Пилипчук взялась? 

– Знаю. Ваську ей привезли те, ну которые не хотят, чтобы на уздечках ездили. Сказали, что не подходит она. Они с мымрой нашей сидели, виски пили. Вот я и подслушала. Они ещё страшнее, чем Людка. Как начинают о лошадях говорить, так мне кажется, что у них глаза закатятся и пена изо рта пойдёт. А сами папиков богатых ей иногда подгоняют на лошадках рассекать. А Ваське сейчас хорошо? 

– Очень хорошо, – сказала Марина. – Её уже врач посмотрел, лечение назначил. И копыта расчистили. Лучший коваль в городе приезжал. 

Лена наморщила нос.  

– Марина, Володя, не отдавайте Ваську этой гадине. Она её убьёт. 

– Почему ты так решила? 

– Так Васька её ненавидит. В денник к себе её ни за что не пустит, обязательно или укусит, или ударит. Людка за это Ваську каждый день бичом дубасит на корде по полчаса. Ой, а что один раз было! Мымра наша стояла около Васькиного денника, а дверь не закрыта была. Так Васька дотянулась и за задницу её укусила. Оторвала подол у платья вместе с нижним бельём. В это время очередной папик приехал лошадку выбирать, чтобы в полях носиться. Так в его присутствии всё и случилось. Да ещё охранники его были. Мы с девчонками потом три дня смеялись, остановиться не могли. 

– Твоя мымра уже приезжала сегодня утром в клуб. Требовала Ваську отдать. 

– А вы? 

– А мы не отдали. 

– Ой, только будьте осторожней. У Людки есть два отмороженных, которые днём и вечером у девчонок деньги собирают заработанные. Им вообще всё по фиг, что Людка сказала, то и сделают.  

Марина с Вовкой переглянулись. Ситуация действительно оказалась серьёзней, чем казалось на первый взгляд. Девочка продолжала: 

– Я пока в больнице лежала, поняла, что сама недалеко ушла от Васькиной хозяйки. Маме очень хотелось помочь, вот и катала всех подряд, а о Ваське совсем не думала. И о других таких же, как она, тоже. Теперь ни за что туда не вернусь. 

Лена устало вздохнула и откинулась на подушку. Марина засуетилась: 

– Ты поспи, видим, что устала. А завтра мы снова к тебе придём, хочешь? 

Лена радостно закивала головой. 

Вовка с Мариной тепло попрощались с девочкой и вышли из больницы.  

– Теперь куда? – спросил Вовка.  

– Поехали на конюшню, – ответила Марина. – Мне Лялю поработать надо, да и Васька по тебе наверняка соскучилась. 

– Ты не поверишь, я тебе то же самое хотел предложить, – улыбнулся Вовка. 

– Иван Иванович же сказал, что мы с тобой спелись, – улыбнулась в ответ Марина и взяла Вовку под руку. Он был на седьмом небе от счастья. 

Лошадь – не игрушка 

Дорога до конюшни заняла несколько больше времени, чем ожидалось. Часов в пять Вовка и Марина припарковались возле клуба. 

– Володя, давай так. Я пойду к Ляле, посмотрю, вывел её коновод уже или нет. А ты навести Ваську, сухари у меня в машине на заднем сиденье. И жди меня там, я скоро приду. 

– Ага, я побежал, – ответил Вовка. Прихватив из машины мешок с ржаными сухарями, он помчался в гостевую конюшню. Влетев внутрь, Вовка услышал знакомое «гу-гу-гу». Васька уже стояла у двери денника. Безо всякой опаски молодой человек открыл дверь и зашёл внутрь. Васька отработанным движением запихнула голову Вовке подмышку. 

– Хорошая ты моя. – Вовке эти слова дались легко. Кобыла вздохнула и потёрлась щекой о Вовкин бок. Сухари закончились практически мгновенно.  

Зазвонил мобильный телефон. 

– Да, пап, привет. …Я на конюшне. Да, опять. …И завтра тоже поеду. Пап, а можно мне отпуск взять? У тебя же сотрудникам отпуск положен? А я тоже сотрудник. …Спасибо, папа, мне, правда, очень нужно. Я потом отработаю, честное слово. …Домой мы с Мариной вместе поедем. …Не волнуйся, всё будет нормально. Мамулю поцелуй. Пока. 

Разговор с отцом обрадовал Вовку. Отец был спокоен, и ничего в его словах не напоминало о вчерашней ссоре. 

– А вот и я.  

В дверях стояла Марина. Вовка первый раз увидел её в конноспортивной одежде. Надо сказать, что вид Марины ему очень понравился. Стройные ноги облегали красивые серые бриджи и высокие сапоги. Лёгкая футболка подчёркивала высокую грудь девушки. 

– Ты…. очень красивая, – выдавил из внезапно пересохшего горла Вовка. 

Марина слегка смутилась. 

– Вовка, ты не забыл, зачем сюда пришёл? 

– С Васькой повидаться. 

– Тогда надевай на кобылу недоуздок и ставь её на развязки. Будешь учиться её чистить. Я принесла основное, что должно быть у лошади. Поклянчила у народа, он проникся и Ваську проспонсировал. 

Вовка, как заправский коновод, вывел лошадь. 

– Значит, смотри. Вот эта щётка очень мягкая. Ей чистят голову. Эта – пожёстче, ей можно чистить ноги, спину, живот и круп. Это – пластиковая скребница. Об неё вычищают щётки при чистке лошади. Вот этой резиновой скребницей можно чистить грязь и слипшуюся шерсть, если лошадь после прогулки грязная пришла или после работы подпотела. Расчёской будешь расчёсывать хвост и гриву. Увижу, что чешешь хвост скребницей – побью. А вот тебе смётка. У неё длинная щетина и ей очень удобно смахивать с лошади опилки, если она в деннике валялась. Губка и тряпочка нужны, чтобы протирать мордаху, ноздри, уши и глаза. Теперь давай чистить, правая сторона моя, левая – твоя. 

Марина ловко и быстро начала чистить Ваську. Блаженству кобылы не было предела. Она разве что не замурлыкала. Вовка внимательно наблюдал, а когда пришла его очередь, поначалу не мог приноровиться работать щёткой и скребницей, но потом дело пошло. За полчаса Ваську вычистили до блеска. Вовка завёл кобылу в денник и принёс ей сена, как сказала Марина. 

– А может, её погулять выпустить? 

– Нет, Володь, не надо пока. Ирина Николаевна не велела. Днём её мой коновод шагает в руках, этого пока достаточно. Пошли, меня уже Михалыч заждался. Впрочем, сходи-ка ты в кафе, поешь. А я пока лошадь разомну. Придёшь как раз к самому интересному. 

Вовка и Марина вышли из гостевой конюшни. После легкого ужина (Вовке очень хотелось есть, но ещё больше хотелось посмотреть на тренировку Марины), юноша спустился из кафе в крытый манеж. Марина уже ездила галопом, а Михалыч сосредоточенно устанавливал препятствия, не забывая поглядывать на неё и подсказывать. 

– Мариночка, а здесь надо было внешним-то шенкельком активней поддержать. Растянулась кобыла в повороте. Я тебе много раз говорил, что хороший проход поворота – залог успешного прыжка. 

Марина повторила заход на препятствие. Михалыч продолжал комментировать.  

– Одержи аккуратненько, одержи. Не давай ей лететь, как на пожар. Прибавлять она должна только по твоей команде. Вот так, отлично. Ишь, как задок-то подвела, красота! Переводи в шаг, прошагните немного. 

Михалыч расставил препятствия и направился к Вовке. 

– Здравствуй, Володя. Рад тебя видеть. 

– Добрый вечер, Геннадий Михайлович. 

– Значит, пришёл свою кобылу спасённую навестить? 

– Ага. Мы её почистили уже. 

– Это хорошо. Лошадку надо каждый день чистить, не важно, работает она или нет. Лошадь – это не игрушка. Теперь смотри на свою невесту. Сейчас ей не до тебя будет.  

И Михалыч начал тренировку. Вовка и сам не чурался спорта. Три года он занимался у-шу и кое-что понимал в нагрузках. Но такой интенсивной работы он не видел давно. Рысь сменял галоп, галоп – прыжки. Но самое интересное было в том, что ни лошадь, ни всадник не выказывали усталости. Михалыч виртуозно менял темп работы, а тех пауз, которые возникали, когда он объяснял Марине её ошибки, вполне хватало, чтобы восстановить силы тренирующейся пары. 

– А теперь, Марина, поехали весь маршрут. Не забывай – маршрут едешь ты, а лошадь тебе помогает. Поэтому не мешай ей. Колокол. 

Марина подняла лошадь в галоп и поехала по маршруту. Шесть препятствий она отпрыгала красиво и легко. Но на седьмом всадница растерялась, и лошадь резко приняла в сторону, проехав мимо барьера. Марина, не удержавшись в седле, упала на манеж. Вовка рванулся вперёд, ничего не видя перед собой. 

– Стоять! 

Резкий окрик остановил Вовку. 

– Кто тебе разрешил выйти на манеж? – строго спросил его Михалыч. 

– Там же Марина упала. 

– И что дальше? Вон она, твоя ненаглядная, уже в седло садится. 

И действительно, Марина уже ставила ногу в стремя. Михалыч продолжал наставления: 

– Володя, запомни. На манеже командует тренер. Все остальные должны его слушать. Если нужна будет помощь, я тебя позову. Представь, что в манеже было бы ещё несколько лошадей, а ты летишь, сломя голову. Легко мог бы оказаться под копытами. Или других лошадей напугать, и тогда такое бы началось. Лошадь – не игрушка. Мариночка, ты поняла, в чём ошибка? 

– Да, поняла. Не вела до конца шенкелем. 

– Правильно. Давай-ка всё сначала повторим. 

Вторая попытка оказалась очень удачной. Михалыч не поскупился на похвалу, и тренировка была закончена. Подбежавший коновод забрал у Марины лошадь, а Вовка отправился на улицу ждать Марину. К нему подошёл Михалыч.  

– Володя, а что ты думаешь с Васькой делать? 

– Как что, будет здесь стоять, я буду деньги платить за содержание. 

– Ты понимаешь, что это не твоя лошадь? 

– Она ничья. Я её в парке нашёл, значит, теперь моя. 

– Нет, дружок. На любую лошадь есть документы. Это на бродячих собак и кошек их не существует. А беспризорных лошадей нет. Хозяин, так или иначе, найдётся. Ты сам в этом уже убедился. Ирина сегодня тебе помогла, потому что сейчас на её стороне закон. Пройдёт три недели, и она тебе уже ничем помочь не сможет. Приедет снова мадам покатушная, предъявит документы на кобылу, и ты как миленький загрузишь Ваську в коневоз. Потому что закон будет на стороне мадам. У тебя всего три недели, чтобы решить, что делать с лошадью. Пока ты действуешь так, как будто у тебя пытаются отнять любимую игрушку. Но лошадь – не игрушка. Запомни это. Иди, сейчас Марина придёт. Будь здоров.  

Михалыч пожал парню руку и пошёл обратно в конюшню. Фраза «лошадь не игрушка», услышанная три раза за один день от разных людей, заставила Вовку серьёзно задуматься. 

Место прощания изменить нельзя 

Через полчаса появилась Марина. От вымытых и ещё не высохших до конца волос девушки исходил едва уловимый приятный аромат, и у Вовки закружилась голова. Они сели в машину. 

– Я отпуск взял, – сказал Вовка. 

– Ой, как здорово! – обрадовалась Марина. – Значит, будем вместе сюда ездить. Только завтра надо будет заехать лекарства купить для Васьки. Я бы ей и щёток всяких разных накупила.  

– Так давай купим. А эти обратно отдадим. Пусть будет коллективная заначка на всякий случай. 

– Вовка, ты умница. Значит, завтра едем покупать Ваське обновки. 

Дорога была Вовке уже хорошо знакома, поэтому время пролетело быстро. 

– Ты не находишь, что у нас входит в привычку прощаться около твоего дома? – спросила Марина. 

– Я тебе обещаю, что когда куплю машину, мы с тобой будем всегда прощаться около твоего дома, – ответил Вовка. – И вообще, мне с тобой сегодня прощаться не хочется. 

– Молодой человек, без штампов, – погрозила пальчиком Марина. 

Какие уж тут штампы, про себя подумал Вовка, а вслух сказал: 

– Во сколько завтра встречаемся? 

– Давай в двенадцать, здесь. 

– Давай. Спокойной ночи, Марина 

– Спокойной ночи, Володя. 

И молодые люди, вместо того, чтобы разойтись в разные стороны, сделали шаг навстречу друг другу. Поцелуй был коротким, но и Вовка, и Марина поняли – если он сейчас же не зайдёт в свой подъезд, а она – не сядет в машину, то они ещё долго не попадут домой. Не сговариваясь, Вовка с Мариной отпрянули друг от друга. 

– По-моему, мы что-то не то делаем, – тяжело дыша, сказал Вовка. 

– Володь, иди, пожалуйста. Я ничего сейчас тебе не скажу. Иди, Володенька. До завтра. 

Марина опрометью бросилась к машине, прижав ладони к пылающим щекам. На её лице сияла счастливая улыбка. 

Шоппинг по-конному 

Вовка долго ворочался в постели, вспоминая прошедший день. В итоге все воспоминания были исчерпаны, и он заснул. Вопреки ожиданиям, ему ничего не приснилось. 

Утром парень завтракал в полном одиночестве. Мать с отцом уже ушли на работу. Вовка этому факту даже обрадовался, потому что у него не было абсолютно никакого желания начинать день с разговоров о последних событиях. Позавтракав, Вовка полез в ящик своего стола и извлёк оттуда пластмассовую коробку, в которой хранились деньги, которые он откладывал на машину. Припомнив, что Марина говорила ему про цены на амуницию «для среднего класса», он решительно отсчитал триста долларов и убрал коробку обратно. Ближайший пункт обмена валюты находился через два дома. Вовка быстро обменял деньги и в половине двенадцатого уже стоял на улице, ожидая Марину. Она приехала с несвойственной молодым девушкам точностью – ровно в полдень. 

– Здравствуй, Мариночка! 

– Привет! 

Марина выглядела сногсшибательно. Модное короткое летнее платье и лёгкие босоножки на каблуке ей очень шли.  

– Начинаем конный шоппинг! – весело провозгласила Марина, когда машина тронулась с места. – Здесь недалеко есть один конный магазин, называется «Алькор». Скидку они дают не всем, а если и дают, то небольшую. Но дело не в размере скидки, а в итоговой цене. А с этим у них всё в порядке. Поэтому я всегда сначала туда заезжаю, а потом, если не найду в «Алькоре» то, что нужно, еду в другие магазины. 

Марина с Вовкой потратили около получаса на то, чтобы выбрать всё необходимое для Васьки. Им повезло: пару дней назад пришла большая партия амуниции из Германии. Поэтому поездка в другие магазины не потребовалась. Были куплены не только щётки–смётки–скребницы, но и ящик для них. Молодые люди выбрали также красивый недоуздок с чомбуром, корду, копытную мазь, бинты и ватники для компрессов, и два килограммовых пакета лошадиного лакомства с яблочным вкусом. Вовку порадовало, что денег осталось ещё прилично. У выхода из магазина он приметил в стеклянном шкафчике красивую цепочку с лошадью в виде кулона. 

– Марина, подожди меня на улице, пожалуйста. 

Вовка быстро заплатил деньги, забрал коробку с украшением и сел в машину. 

– Закрой глаза, – сказал он Марине. 

Марина послушно выполнила Вовкину просьбу. Он достал цепочку и аккуратно надел её Марине на шею. 

– А теперь открывай. 

Марина открыла глаза и посмотрела в зеркало заднего обзора. 

– Какая красивая! Спасибо тебе, Володенька. 

Девушка поцеловала Вовку в щёку. Тот зарделся как кумач на флагах сторонников Зюганова. 

– Лекарства Ирина Николаевна сама привезла прямо в клуб. Заберём у Михалыча. Вывод – едем сразу в конюшню. Только давай куда-нибудь заглянем перекусить. У меня после покупок всегда аппетит просыпается, до клубного кафе я не дотяну. 

«Макдоналдс» отмели сразу. Вовка – потому, что ему никогда не нравилось, как там готовят. Марина отшутилась, что бережёт фигуру, и стряпня «Макдоналдса» ей категорически противопоказана. В итоге остановились у какого-то летнего кафе. Марина взяла фруктовый салат и кофе, Вовка заказал и с удовольствием съел здоровенный стейк. 

До клуба доехали без приключений.  

Стихи и проза 

– Володя, пора тебе как потенциальному коневладельцу привыкать к самостоятельному уходу за своей лошадкой. Так что дерзай. У Ляли сегодня кордовая работа, её мой коновод делает. А я пойду к Михалычу, надо с ним план подготовки к соревнованиям обсудить. Они уже меньше, чем через месяц. 

Первый Вовкин самостоятельный визит к Ваське прошёл на ура. Кобыла слопала полпакета угощения, тёрлась лбом и щеками и постоянно вертелась на развязках, чтобы залезть к нему в карман. Удобства для чистки это не прибавляло, но Вовке страшно нравилось ухаживать за своей находкой, и он мужественно терпел, несмотря на Васькино хулиганское поведение. Пришла Марина. 

– Я конюхам всё рассказала, как кобыле лекарства давать. Марина прикрепила на денник Васьки листок с расписанием выдачи лекарств и положила их в ящик для амуниции. 

– Пойдём, погуляем пока у них обед. 

Часов до четырёх они ходили по территории клуба. Марина показывала Вовке различные постройки, либо предназначенные для тренировки лошадей, либо хозяйственные. Потом Марина сказала Вовке: 

– Возвращайся к Ваське, надевай недоуздок и прицепляй корду, пойдём с лошадками погуляем. 

Парень с некоторой опаской вывел Ваську на улицу. Васька, увидев гуляющих в леваде лошадей, вытянула шею и звонко заржала прямо Вовке в ухо. Тот в ответ тихо дунул кобыле в нос. Васька сначала обиженно отвернулась, а потом опять потёрлась головой о Вовкино плечо. Их нагнала Марина с Лялей. Ляля так же, как и Васька, была в недоуздке и на корде. 

– Пошли в ту сторону. Там поля недалеко, пусть попасутся.  

Они вышли через запасные ворота конюшни и зашагали по грунтовой дороге. Молодые люди дошли до ближайшего поля и, немного размотав корды, отпустили Ваську и Лялю пастись. Лошади вели себя абсолютно спокойно. 

– Надо же, я думала, они отношения выяснять начнут, кто тут у них старший. Видимо, сразу договорились, что обе будут равными, – сказала Марина. 

– А как они договорились-то? – спросил Вовка. 

– Ты думаешь, я знаю? Точно никто не знает. Но нераскрытых секретов в поведении лошадей много. И тот, кто откроет эти секреты, будет самым великим лошадником на Земле. Хочешь, расскажу один случай? 

– Конечно, рассказывай, – ответил Вовка. 

– Был у нас один коник, его хозяин у реконструкторов купил. Реконструкторы эти разные бывают. Одни надевают на себя железки, берут мечи в руки, садятся на лошадей и изображают рыцаря Айвенго или Александра Невского. Другие Бородинское сражение организуют. Там, понятное дело, не рыцари, а гусары или драгуны. Не подошёл этот конь для них, не нравилось ему центнер консервных банок на себе возить. Попал он к другому владельцу. Конь, кстати, неплохой. По метру реальный самовоз. То есть всаднику при прыжках через препятствия высотой до метра просто надо было показывать куда ехать и через что прыгать. Остальное конь делал сам. Примерно через год предложили хозяину продать коника. Деньги предлагали хорошие. Человек задумался, и при очередном визите на конюшню решил посоветоваться с опытными людьми. Разговаривал он на открытом манеже, а манеж, ты сам видел, от денников метров пятьсот, не меньше. Ну ему и сказали, что надо продавать, на полученные деньги он себе молодую лошадь купит, более перспективную, и даже немного денег ещё останется. Вот тут и начинается необъяснимое. Заходит он на конюшню, седлает коня и идёт его работать. Выясняется, что конь «тянет» заднюю ногу. Несильно так, но лучше при таком раскладе даже галопом не ездить. Ставит всадник коня в денник, угощает морковкой, натирает конику ногу мазью и идёт домой. Приходит на следующий день. Выводит коня из денника и тут же заводит обратно. Конь хромает не только на заднюю ногу, но ещё и на переднюю. Да так, что еле ступает на неё. Ветеринар на конюшне был, назначил лечение. А покупатели потенциальные пропали. Да и толку-то с них, кому нужен конь, хромающий на две ноги? Прошло дней пять, наверное. Конь хромает. Звонят покупатели. Не будем, говорят, покупать, передумали. Причём звонили они, когда владелец потихоньку водил хромающего коня по манежу. Вовка, не поверишь, когда на следующий день хозяин лошадку погулять вывел – она вообще не хромала! Ты можешь это как-нибудь объяснить? Лично я – нет. 

– Ничего себе история, – удивлённо проговорил Вовка. – Если бы кто другой рассказал, ни за что бы не поверил. 

– Вот так, я же тебе говорила, что лошади – это что-то особенное. 

– Марин, а ты кем хочешь стать, когда университет закончишь? 

– Володь, мне прямая дорога в банковское дело, продолжать семейную традицию. А у тебя какие планы? 

– Я вообще-то на экономическом учусь. Менеджмент в сфере торговли и услуг. Пойду управлять папиной фирмой. Он спит и видит, как мне руководство передать, а самому на заслуженный отдых отправиться. Вот станешь банкиршей, обязательно в твоём банке счёт открою. 

Марина расхохоталась и откинулась назад. Футболка на груди девушки натянулась. Вовка поспешно отвёл взгляд, сделав вид, что наблюдает за Васькой. Молодые люди перешли на разговоры о современной музыке и кино. Выяснилось, что Вовка иногда пишет стихи. 

– Почитай мне что-нибудь, – попросила Марина. 

– Марин, неудобно. Всякая ерунда, ничего серьёзного. 

– Пожалуйста, хоть пару строчек. 

Вовка вздохнул и произнёс.  

– Я вот теперь тоже лошадьми «заболел». И стихи в последнее время пишутся с «лошадиным» уклоном. Вот, вчера написал. «Ностальгия» называется.  

Выдержав небольшую паузу, парень начал читать: 

Я города житель. Мне хвастаться нечем. 

Мне видеть уже не дано. 

Как россы, вернувшись с победой под вечер, 

В шатрах распивали вино. 

Как гордые кони несли их по свету,  

Как были просторны поля.  

Никто не старался разрушить планету,  

Что нами зовётся Земля.  

Домашнего хлеба в котомки закинув,  

Бежали детишки к реке.  

А я по утрам залезаю в машину. 

И лошадь держу в деннике.  

Но видится мне сквозь туман и морозы  

Так ясно картина одна:  

Сверкает роса, как прощальные слёзы,  

На золоте грив табуна.  

Девушка внимательно посмотрела на Вовку: 

– И ты называешь это ерундой?  

– Замнём для ясности, – улыбнулся парень. 

– Ты меня удивил, Володенька. И очень приятно удивил, – призналась Марина. 

– Я в последние три дня только и делаю, что удивляюсь, – в ответ признался Вовка, – и удивления, как ни крути, тоже очень приятные. 

В течение следующего часа Марина рассказывала о лошадях, конном спорте, разъясняла Вовке различные конные термины. Вовка узнал, что кроме орловских рысаков на свете существует огромное количество других пород. 

– А Васька, она какой породы? 

– Бепешка твоя Васька. 

– Это что за порода такая? 

– А это не порода. Когда у лошадки в предках много всякого намешано, то в документах в графе «Порода» пишут б/п, то есть беспородная. 

Вовка загрустил. 

– Володя, не печалься. Ну и что, что Васька такая. Тебе ж она нравится? 

– Да, причём очень.  

– Вот и забудь о её дворовом происхождении. Бепешки тоже бывают о-го-го какие. Васька, похоже, именно из них. 

Последний набранный номер 

Стало смеркаться. 

– Пора домой. – Вовка с Мариной, не сговариваясь, произнесли эти слова одновременно. Посмотрели друг на друга и весело рассмеялись. 

– У кого там мысли одинаковые? – хитро прищурившись, спросила Марина. 

– Но-но, без намёков, – в тон ей ответил Вовка. 

Не торопясь, они вернулись в конюшню. Ещё полчаса ушло на то, чтобы почистить лошадей и поставить их в денники. Когда молодые люди садились в машину, было уже совсем темно.  

Не успела Марина выехать на трассу, как их на огромной скорости обогнала и подрезала «девятка» без габаритных огней. Марина едва успела нажать на педаль тормоза.  

– Вот уроды! Если бы я в них въехала на джипе, от их «девятки» одни колеса остались бы, – возмущённо выпалила девушка. 

– Да у них даже подфарники не горят. С такой ездой долго не протянут, – отозвался Вовка. – Я номер толком не рассмотрел, темно. Запомнил только две последних цифры 66 и первую букву К. Ну и ладно, Бог с ними. Не будем портить себе настроение. 

– Ага, правильно, – согласилась Марина. 

Дальше ехать ребятам никто не мешал, и вскоре Марина и Вовка безо всяких предисловий целовались в маленьком скверике недалеко от Вовкиного дома. 

– Володенька, хороший мой, хватит, прошу тебя. 

Володя с трудом подчинился этой просьбе. 

– Мариночка, мы завтра увидимся? 

– Обязательно. А теперь мне пора. Пока, спокойной ночи. 

Марина села в машину, джип тронулся с места. И тут Вовка вспомнил, что они не договорились, когда и где завтра встречаются. Он достал телефон и набрал номер. 

– Мариночка, а когда мы завтра встретимся? 

– Володенька, я тебе утром сама позвоню, хорошо? Целую, пока. 

– Я тебя тоже целую. Спокойной ночи. 

Вовка убрал телефон в карман и направился к подъезду. Внезапно налетел порыв холодного ветра. Вовка поёжился. В это время дверь припаркованной около сквера «девятки» открылась, из неё выбрался молодой крепкого телосложения парень и не спеша направился к Вовке. Не выходя на свет, парень угрожающе произнёс: 

– Ну привет, конокрад. 

– Не понял, это ты мне? 

– А что, рядом ещё кто-то есть? 

– И при чём тут конокрадство? 

– Ты же лошадку от метро умыкнул, а возвращать не торопишься. 

– А она твоя, что ли? 

– Нет, не моя. Но моих хороших знакомых. А я не люблю, когда у моих хороших знакомых что-то крадут. 

– Знал бы ты, кто на самом деле твои хорошие знакомые.  

Парень начал терять терпение. 

– В общем, так. Завтра говоришь всем своим, что лошадка тебе надоела и её надо вернуть хозяевам. Договариваешься, когда можно за ней заехать, звонишь по известному тебе телефону, мы её забираем и расстаёмся друзьями. Готовы даже компенсировать тебе все понесённые расходы. 

– А если нет? 

– А если нет, то разговор у нас получится серьёзный. 

– Тогда я говорю «нет». 

Вовка понял, что драки вряд ли удастся избежать. Он хотел достать из кармана сотовый. Сильный удар сзади по голове сбил его с ног. В глазах заплясали зелёные искры. Угрожавший ему парень ударил его ногой в живот. Вовка изловчился, поймал ногу в захват и резко крутанул. Парень взвыл и рухнул на землю. 

– Сволочь, он мне ногу сломал, – завопил он. 

Тот, кто нападал сзади, ударил Вовку по рёбрам. От дикой боли он стиснул зубы и попытался встать. Ещё один удар в лицо опрокинул его на землю. Всё вокруг закружилось. Сквозь красноватую пелену Вовка увидел, как упавший после его приёма парень, сильно хромая, походит к нему. Дальше удары посыпались градом. Вовка старался сгруппироваться, чтобы удары приходились на менее болезненные места. Но удавалось это далеко не всегда. Нападавшие явно умели бить. Именно бить, а не драться. Ещё один удар тяжёлого ботинка пришёлся прямо в лоб, и из раны на лицо хлынула кровь. Вовка потерял сознание. Очнулся он примерно через минуту. Парни стояли рядом. Вовка попытался перевернуться на живот и застонал от боли. Казалось, что болело всё тело. 

– Ну что, герой, очухался? Осознал свою ошибку или ещё объяснения требуются? – Один из парней присел на корточки перед Вовкой. Вовка непослушными губами хотел послать его по хорошо известному адресу, но не смог. Тогда он просто плюнул, стремясь попасть подонку в лицо, но попал на джинсы. Тот с размаху ударил Вовку кулаком в лицо. Стараясь не потерять сознание, Вовка с ненавистью смотрел на избивших его негодяев.  

– Завтра ждём твоего звонка, дорогой, – насмешливо произнёс один из них. 

– Ах, извини, ты же у нас болен. Так и быть, позвони послезавтра. А если не позвонишь, то в следующий раз заболеешь гораздо серьёзней, – добавил второй. 

У Вовки перед глазами всё плыло, но он держался из последних сил. Парни развернулись и пошли к машине. Один из них продолжал сильно хромать. Взревел двигатель, и автомобиль рванулся вперёд. Краем глаза Вовка успел разглядеть только часть номера: букву К и две цифры – 66.  

Во дворе было пусто. Вовка попытался подняться, но земля завертелась, и он снова упал, больно ударившись подбородком. Две следующих попытки окончились так же неудачно. Ему становилось всё хуже. Он как будто то проваливался куда-то, то снова возвращался в сквер. Парень непроизвольно зашарил по карманам. Непослушные пальцы нащупали сотовый. Ценой страшных усилий Вовка попытался разглядеть цифры, но это ему не удалось.  

«Если вы дважды нажмёте клавишу вызова, то сможете позвонить по последнему набранному номеру». – Вдруг вспомнилась фраза из инструкции. Последний набранный номер… Марина… Клавишу вызова Вовка нащупать сумел. Два нажатия на неё были последним из того, что он запомнил. Дальше наступила тьма. 

Очнулся он оттого, что на лицо капало что-то тёплое. С трудом разлепив глаза, Вовка увидел склонившуюся над ним Марину. Девушка плакала, её слёзы падали Вовке на лицо. 

– Ну что, место встречи тоже изменить нельзя? – прошептал он разбитыми губами. 

Марина обняла Вовку и прижалась к нему. Подошли другие люди. Вовка увидел мать и отца, Николая Петровича, трёх милиционеров и санитаров с носилками. 

– Марина, отойди, ты мешаешь, – произнёс Николай Петрович. – Сейчас ему помощь врачей важнее твоего сочувствия. 

Марина нежно поцеловала Вовку в щёку и отошла в сторону. 

– Давай, парень, перебирайся. – Санитары поставили рядом с Вовкой носилки. Он, стиснув зубы, перекатился на них. Подошёл врач. 

– Родные и близкие могут поехать с нами. Остальные смогут навестить больного завтра, на общих основаниях, – произнёс он дежурную фразу. 

– Сергей, ты сейчас в таком состоянии, что за руль лучше не садиться. Поэтому бери мою машину, – сказал банкир. 

– Спасибо, Коля. Нина, поехали. 

– Я с вами, – рванулась вперёд Марина. 

– Ты – со мной, – жёстко отрезал Николай Петрович. – Пошли, дочка. 

Марина сникла и направилась вместе с отцом ко второй машине.  

Автомобиль скорой помощи, взвыв сиреной, помчался по ночному городу. Следом за ним, не отставая ни на метр, летела машина с Вовкиными родителями, сзади пристроился милицейский «уазик». Вскоре все три машины въехали на территорию больницы. 

Гусь свинье не товарищ 

Первые два дня Вовка провёл в полузабытьи. Ему снились, сменяя друг друга, два кошмара: он бежит по тоннелю метро за огромным чёрным коневозом, номер которого состоит почему-то всего из трёх знаков К66. Из фургона торчит голова Васьки, а из кабины выглядывает Марина, что-то кричит ему, но он ничего не слышит. И Вовка никак не может догнать машину. В другом сне над ним грозно нависала Журавлёва, размахивая непонятным и страшным медицинским инструментом. 

– Вставай, молодость проспишь! – кричала она.  

– На том свете отсыпаться будешь! Ты сколько у Васьки не был уже? Где справка из больницы? – строго спрашивал возникающий из ниоткуда Михалыч. 

– Пожалеешь! Пожалеешь! – Журавлёву и Михалыча оттеснял огромный крокодил, постепенно превращаясь в Пилипчук. 

Парень просыпался в холодном поту и снова проваливался в забытьё, успокаивая себя, что это только сон.  

Потом стало немного легче. Кошмары перестали преследовать Вовку. Но пришла боль, потому что снотворное врачи давать перестали, а обезболивающее действовало не круглые сутки. На пятый день Вовка сам попытался встать с постели. В итоге ему это удалось. Сделав десяток шагов, юноша еле успел вернуться обратно на койку, чтобы не упасть прямо на пол.  

Пришли отец с матерью. У Нины Александровны глаза были красными, веки опухли. Отец был суров и невозмутим. Родители сели по обе стороны Вовкиной кровати.  

– Володенька, если бы ты знал, как ты нас напугал. Мы на часы смотрим – поздно уже, а тебя всё нет. Тут Марина позвонила, плачет. Мы поняли только, что случилась беда, а девушка с тобой в сквере около дома. Пока одевались, уже и милиция, и скорая приехала. – Вовкина мама заплакала. 

– Нина, прекрати, – строго сказал отец. – Володя, неужели стоило ввязываться до такой степени в эту историю? Ведь и убить могли.  

– Стоило, папа. – Вовка улыбнулся. – Ты сам меня учил, что если не ты, то кто, кроме тебя? 

– Выучил на свою голову, – нахмурился отец. – В общем, дело такое. Врач сказал, что ты легко отделался. Из серьёзных повреждений – два сломанных ребра и сотрясение мозга средней тяжести. Через два дня, если всё нормально будет, тебя выпишут домой. Там мы поговорим, как быть дальше.  

– Папа, я всё равно буду спасать Ваську. 

– Владимир, опять двадцать пять. Ты хочешь, чтобы мы поседели раньше времени? Пока милиция не найдёт этих негодяев, я тебе запрещаю лезть в это дело. В зеркало-то не смотрелся ещё? 

– Нет. 

– Так посмотри. 

Мать протянула сыну свою пудреницу. Он взглянул в зеркальце и ужаснулся. На него смотрела чужая, худая и бледная физиономия с огромным жёлто-лиловым синяком под правым глазом, разбитыми губами и повязкой на лбу. 

– Да, хорош, – резюмировал Вовка. 

– И ты по-прежнему настаиваешь на своём? 

– Пап, я тебе обещаю, мы с тобой об этом поговорим. Но не сейчас, хорошо? 

– Вот это другое дело. А Марина – молодец. Она сразу поняла, когда ты ей позвонил и не отвечал, что с тобой что-то случилось. Ниночка, давай, выкладывай этому борцу за справедливость свою кулинарию. А мы пойдём, сынок. Тебе отдыхать надо. 

Отец пожал сыну руку, мать расцеловала Вовку в обе щёки, и родители ушли. 

Но это был, как оказалось, не последний визит. Через час в палату зашёл невысокий мужчина в строгом сером костюме и направился к койке, на которой лежал Вовка. 

– Васильев Владимир Сергеевич? – спросил мужчина. 

– Да, это я. А вы кто? 

– Следователь прокуратуры Волков Михаил Михайлович. – Мужчина достал из кармана удостоверение, раскрыл его и показал Вовке. – У меня к вам несколько вопросов. Первый: вы запомнили лица напавших на вас людей? 

– Нет, было темно, и они, как мне показалось, специально старались стоять в тени.  

– А номер машины вы помните? 

– Не весь. Только первую букву К и две последние цифры номера – 66. Тёмно-зелёная «девятка». 

– Совпадает, – отметил следователь. – Эта машина была угнана в тот вечер со стоянки у пляжа и брошена в ту же ночь на просёлочной дороге. Продолжим разговор. Владимир, вы кого-нибудь подозреваете? Кто мог вас так жестоко избить? 

Вовка машинально раскрыл рот, чтобы рассказать следователю про угрозы Пилипчук, про предупреждение Лены, но вдруг передумал. 

«А как же Васька? Ведь если я сейчас всё это расскажу, её наверняка заберут из клуба, как вещественное доказательство. Если милиция не сможет ничего предъявить этой Пилипчук и её громилам, то лошадь вообще вернут хозяйке». – Эти мысли вихрем пронеслись у Вовки в голове. 

– Нет, я никого не подозреваю. 

– У меня другая информация, Владимир Сергеевич. Ваша знакомая, Марина Измайлова, рассказала, что присутствовала при разговоре с некой Пилипчук Людмилой Георгиевной, и что Пилипчук вам угрожала. Измайлова даже пояснила причину этих угроз. 

«Ну спасибо тебе, Марина», – подумал Вовка. Вслух же сказал: 

– Я не считаю, что это исполнение угроз Пилипчук. Парни были пьяные и просили у меня денег на водку. Надо было дать и спокойно пройти мимо. А я ответил им, что пить вредно, тем более за рулём. Их машину мы с Мариной ещё раньше видели, когда уезжали из конноспортивного клуба. Они уже тогда выписывали кренделя на дороге и ехали без габаритов и ближнего света. 

– Владимир Сергеевич, вы понимаете, что этим заявлением серьёзно осложняете задачу следствию? 

– Да, понимаю. Но это правда. 

– Хорошо, больше у меня вопросов к вам нет. Если вспомните что-нибудь, вот моя визитка. 

Следователь заполнил протокол допроса потерпевшего, дал Вовке подписать его и попрощался. 

Весь остаток дня Вовка чувствовал себя гораздо лучше. Он разгадал пять кроссвордов, посадил аккумулятор у мобильника, слушая радио и играя в тетрис, а также поведал свою историю попадания на больничную койку всем соседям по палате, выслушав в ответ пять чужих рассказов. Под вечер он сильно устал и быстро уснул. 

Следующее утро началось с врачебного обхода. Главврач отделения, осмотрев Вовку, сказал: 

– Ну-с, молодой человек, через пару дней на выход с вещами. На процедуры пожалуйте в свою поликлинику. Но перед выпиской прошу зайти ко мне. 

Вовке настолько надоело валяться на койке, что он был готов отправиться домой сию секунду, поэтому очень обрадовался сообщению врача. Но настроение быстро испортилось. «Почему не пришла Марина?» – думал он. 

В палату заглянула дежурная медсестра. 

– Заходите, он не спит. – Пригласила она кого-то из коридора.  

Вошёл отец Марины. 

– Здравствуй, Володя. 

– Добрый день, Николай Петрович. А где Марина? 

– У неё очень срочное дело, она передавала тебе огромный привет. 

– Спасибо, передайте ей тоже большой-большой привет. 

– Обязательно передам. 

Николай Петрович поёрзал на неудобном жёстком стуле и продолжил беседу. 

– Володя, ты должен понимать, что вы с Мариной попали в очень неприятную историю из-за какой-то лошади. Я изначально согласился помочь, но даже не подозревал, насколько далеко это может зайти. Я Марину теперь никуда не отпускаю без охранника. Потому что не хочу услышать от милиционера или врача, что мою дочь изнасиловали какие-то мерзавцы. Ты и моя дочь заигрались, пора заканчивать эту игру. Надеюсь, что у тебя хватит для этого здравого смысла. Марине я уже всё объяснил. 

Но это ещё не всё. Я в курсе ваших личных отношений. Ты хороший парень, Володя и наверняка будешь хорошим другом, а возможно, и мужем, но у Марины другая жизнь и другая судьба. Увы, таковы правила для всех детей из её круга. Это предопределено укладом жизни. Иначе не получается. По иному бывает только в кино. Моя дочь в этом не виновата, как не виноват и ты. Я не возражаю, чтобы вы виделись в конноспортивном клубе как любители лошадей, но не более того. Надеюсь, ты поймёшь меня правильно. 

Вовка побледнел. 

– Я понял вас, Николай Петрович. Вы правы: гусь свинье не товарищ. Передайте мои наилучшие пожелания Марине. 

Николай Петрович встал со стула.  

– Жаль, Володя, что ты так воспринял мои слова. Со временем поймёшь, кто из нас прав. До свидания, поправляйся. – С этими словами банкир вышел из палаты.  

Вовка был в полной растерянности. Почему пришёл только Николай Петрович? И где Марина? Похоже, она приняла правила игры, которые он только что услышал от Измайлова, иначе бы пришла сюда сама. Ну что ж, «лет ит би», как пели «Битлз». 

Зазвонил сотовый. Марина! 

– Алло! 

– Здравствуй, Володенька! Как ты там, поправляешься? Почему не звонишь, что случилось? 

– О том, что случилось, можешь спросить у своего папы. И не прикидывайся, что ничего не знаешь.  

– Вовка, что за тон? О чём я должна знать? 

– О том, что гусь свинье не товарищ. 

– Володя, или ты извинишься, или наш разговор на сегодня окончен. 

– Больно надо, – ответил Вовка и дал отбой. 

«Ну вот и конец фильма, – подумалось Вовке. – Всё закончилось, едва успев начаться». 

Сколько стоит лошадь 

Следующие два дня тянулись, как показалось Вовке, бесконечно. Синяк под глазом начал проходить, повязку со лба сняли, поменяв на пластырь. Губы тоже перестали напоминать два вареника. Наступил день выписки. Вспомнив о просьбе главврача, он зашёл к нему в кабинет. 

Главврач сходу огорчил Вовку. 

– У вас, молодой человек, было сотрясение мозга средней тяжести. Такие вещи, как правило, не проходят без последствий. Насколько мне известно, ваше пребывание в больнице как-то связано с лошадьми. Вы занимаетесь верховой ездой? 

– Пока нет, но собираюсь. 

– Об этом придётся забыть. Как минимум на год, а может статься, и на всю жизнь. Через год пройдёте обследование, тогда и поговорим снова. 

– Но… – заикнулся, было, Вовка. 

– Никаких «но», если не хотите угодить к нам снова, в отделение нейрохирургии. 

Вовка вышел из больницы далеко не в радужном настроении.  

«Во дела, теперь я владелец лошади, который не может ездить верхом», – подумал он. 

И куда идти? Домой? Родители наверняка на работе. А Васька? Что с ней произошло за то время, пока он валялся в больнице? Всё, еду к Ваське, принял решение Васькин спаситель. 

Вскоре Вовка стоял у проходной клуба, ставшей уже такой близкой и знакомой. Охранник, увидев его, дружелюбно улыбнулся и кивнул головой. Вовка поздоровался в ответ. Хорошо известной уже дорогой он отправился в гостевую. Сгоряча он, было, побежал, но через десяток метров понял, что бегать ему ещё рано. 

Громкое «гу-гу-гу» парень услышал метров за десять до входа в конюшню. Васька стояла на развязках, а вокруг кобылы ходила Журавлёва. Увидев Вовку, ветврач улыбнулась и тепло поздоровалась с юношей. 

– Здравствуй, Володя. Очень рада тебя видеть. Вот, приехала по вызову, решила и твою подопечную посмотреть. Пока ты был в больнице, с ней Марина возилась. Ну и персонал конюшни её балует, чем-то эта лошадка к себе людей располагает. Так что не переживай, без внимания твоя Васька не оставалась. Хочу сказать, что по здоровью у неё изрядные улучшения. Это значит, что не успели кобылу в покатушках загубить. 

Вовка и сам заметил перемены, произошедшие с лошадью. Васька потолстела, глаза у неё были весёлые. Шерсть на лошади уже не свисала тусклыми клочьями, а стала гладкой и блестящей. Грива и хвост были аккуратно и тщательно расчёсаны, а чёлка заплетена в косичку. 

– Из неё может получиться очень даже неплохой хоббик, – добавила Журавлёва. 

Вовка вспомнил пояснения Марины. В конном мире «хоббиками» называются лошади хобби-класса. Их владельцы не стремятся к спортивным достижениям, предпочитая спорту ежедневное общение с лошадью и обычные верховые прогулки. 

Васька рвалась с развязок. Володя подошёл, обнял кобылу и прижался щекой к тёплой шее. Лошадь замерла мгновенно, положив голову Вовке на плечо. Постояв так минут пять, Вовка открыл стоящий у денника ящик и достал оттуда лошадиное лакомство. Угостив кобылу, Вовка опять обнял её. Васька перед этим успела облизать ему лицо и руки… 

Журавлёва наблюдала за парочкой с нескрываемым удовольствием. 

– Володя, я до сих пор удивляюсь, почему к тебе так лошади тянутся? Про Ваську я вообще молчу, но ведь и лошадь Марины очень хорошо на тебя реагирует. А Ляля – кобыла строгая, каждому встречному поперечному с собой общаться не позволит. 

– Не знаю, Ирина Николаевна. Может, это у меня от бабушки, Валентины Сергеевны. Когда я совсем маленьким был, она рассказывала мне одну историю. Во время войны в Белоруссии бабушка переходила из деревни в деревню, чтобы не попасть к наступающим немцам. Однажды она увидела в лесу привязанную к дереву лошадь, которая объела вокруг всю траву до самой земли и уже начала грызть кору. Бабушка её отвязала и отпустила. Но лошадь не убежала, а шла за ней очень долго, несколько дней. Валентина Сергеевна даже несколько раз садилась на неё, когда уставала идти пешком. А потом лошадь осталась в деревне, где жила бабушкина тётя. 

– Да, занятная история, – задумчиво протянула Журавлёва. 

– Ирина Николаевна, сколько стоит лошадь? – неожиданно спросил Вовка 

– Володя, вопрос поставлен неправильно. Я точно также могу спросить тебя, сколько стоит машина?  

– Ну, хорошая машина меньше пятнадцати тысяч долларов стоить не может, – ответил Вовка. 

– Вот также и лошади. Лошадь Марины стоит, по моему мнению, около пятидесяти тысяч евро. 

– А Васька? 

– Ваське твоей красная цена тысячи полторы, причём долларов, а не евро. В нынешнем состоянии. В том виде, в котором она здесь появилась, я бы за неё больше пятисот не дала. А почему ты об этом спрашиваешь? 

– Так ведь три недели скоро заканчиваются. Если ничего не сделать, Ваську заберут. 

Журавлёва внимательно посмотрела на Вовку. 

– Ты понимаешь, что берёшь на себя огромную ответственность? Чтобы достойно содержать лошадь, нужны не только деньги. Нужна ещё любовь, взаимное уважение, огромное терпение. А иногда и готовность пожертвовать чем-то, порой очень важным. Не обижайся, это я больше для профилактики тебе говорю. Ты уже и так многое доказал.  

– Вот поэтому я и хочу выкупить Ваську у этой Пилипчук. 

– Володя, я тебя сейчас сильно огорчу. Учитывая твои с Пилипчук отношения, цена будет назначена абсолютно несуразная. Опираясь на мой опыт, предполагаю, что не меньше шести тысяч. Разумеется, долларов.  

– У меня столько нет, – расстроился Вовка. 

– А сколько есть? 

– Две тысячи. 

– Негусто. Ладно, будем думать. Если будут новости – позвони. 

– А можно с Васькой погулять пойти? 

– Не можно, а нужно. Идите, удачи вам. 

– Спасибо, Ирина Николаевна, я вам обязательно позвоню. 

Вовка пристегнул корду и вывел Ваську на улицу. Он пошёл той же дорогой, которой ходил и раньше, с Мариной. И выражение его лица менялось от радостно-счастливого, когда он наблюдал за Васькой, до грустного, когда он вспоминал, что Марины с ним рядом нет. И, похоже, никогда не будет. 

Прогулка заняла два часа. Поставив Ваську обратно в денник и скормив ей на прощание вторую половину пакета с лакомством, Вовка сел на маршрутку и поехал домой. 

Маршрутка остановилась у станции метро, ставшей для Вовки знакомой до боли. У входа стоял Иван Иванович. Завидев его, Вовка подошёл и поздоровался. 

– Здорово, герой! – приветствовал парня старший лейтенант. – Наслышан о твоих подвигах. Молодец, уважаю. Откуда едешь? 

– Ваську навещал. 

– Ясно. Я тут справки навёл по этой самой Пилипчук. Скользкая особа, скажу тебе. Но умна, спору нет. Обзавелась связями в районе, подозреваю, что не бесплатно. Вот её и терпят. 

– Иван Иванович, а вы не могли бы мне помочь? 

– Ещё одну лошадь найти надо? – пошутил милиционер. 

– Нет, Ваську купить хочу. 

Заявление Вовки повергло старшего лейтенанта в шок. 

– Ну ты даёшь! Во как у вас далеко зашло! А от меня-то что требуется? 

– Вы не могли бы со мной к Пилипчук съездить? В качестве, так сказать, гаранта безопасности? 

– Интересное кино. Опять ты меня на авантюру толкаешь. И почему-то мне кажется, что я опять соглашусь, – усмехнулся Иван Иванович. – Сделаем так. Жди меня завтра здесь в полдень, лады? 

– Иван Иванович, спасибо. Спасибо большое, – Вовка расцвел. 

– Ладно, ладно, не благодари раньше времени. Иди-ка ты лучше домой, чтобы от радости глупостей не натворил. 

Вовка крепко пожал руку старшему лейтенанту и пошёл к дому. Проходя мимо сквера, он вспомнил поцелуи Марины, и в груди стало тепло. И тут же обдало холодом, когда в памяти всплыли события той страшной ночи. 

Родители радостно встретили Вовку. Отец крепко обнял (Вовка слегка поморщился – рёбра ещё болели), мать расцеловала и побежала на кухню накрывать на стол. 

– Сын, давай сразу расставим все точки над «и», пока мать там хлопочет, – настойчиво сказал Сергей Иванович. 

– Хорошо, папа, давай. 

– Когда должны забрать твою лошадь? 

– Скоро, примерно через недели полторы. 

– Давай договоримся так: навещай свою Ваську всё это время, раз уж ты так к ней прикипел. Но после того, как её увезут, не вздумай её искать. А тем более ввязываться в истории, подобные этой. 

– Папа, я постараюсь, – ответил Вовка. 

– Ты не старайся, ты обещай. 

– Хорошо, я обещаю, что после того, как Ваську увезут, я её разыскивать не буду. 

– Молодец, сынок, рад, что мы всё решили. 

Отец встал и пошёл на кухню. Вовка хитро улыбнулся. Он не соврал, давая обещание, потому что Ваську никуда не увезут. 

Ужин прошёл, как пишут в газетах, в тёплой дружественной обстановке. Родители ушли в свою комнату, Вовка – в свою. Закрыв поплотнее дверь, он позвонил Журавлёвой. 

– Ирина Николаевна, добрый вечер, это Володя. 

– Здравствуй, Володя! Какие новости? 

– Вы не могли бы завтра в двенадцать съездить со мной, помочь купить Ваську? 

– Ты твёрдо решил? 

– Да, твёрже не бывает. 

– Куда мне нужно приехать? 

– К метро. – Вовка назвал станцию. 

– Хорошо, я приеду. Володя, извини, я сейчас на вызове. До завтра.  

– До завтра, Ирина Николаевна, спасибо. 

Вовка выбросил вверх руку с жестом «Victory» и негромко выкрикнул «Йес!». Заснул он сном счастливого человека. 

Моя милиция меня бережёт 

Вовка проснулся рано. Спать не хотелось. Какой там сон, когда впереди такое событие? Чтобы убить время, он навёл порядок на своём письменном столе и книжной полке. В половине двенадцатого Вовка достал из стола заветную коробку, вытащил оттуда всю наличность, пересчитал. Ровно две тысячи. Ну что ж, с Богом. 

Подойдя к метро, юноша сразу увидел Журавлёву. Они поздоровались. 

– Мы ещё кого-то ждём? – спросила Ирина Николаевна. 

– Да, должен ещё один человек подойти. 

– Не подойти, а подъехать, – услышали они рядом с собой. 

Иван Иванович в отутюженной форме стоял позади Вовки и улыбался. 

– Иван Иванович, познакомьтесь. Это Ирина Николаевна, лучший в городе ветврач. Она тоже согласилась мне помочь. Ирина Николаевна, это Иван Иванович, лучший в городе милиционер. Он со мной Ваську искал в парке. 

Мужчина и женщина обменялись рукопожатием. 

– Володя, поехали. Дорога неблизкая, а времени у меня, к сожалению, мало, – поторопила юношу Журавлёва. 

– А вы можете не волноваться, домчу с ветерком, – заявил Иван Иванович. – Дамы и господа, карета подана. 

Все направились за Иваном Ивановичем к стоящему у тротуара потрёпанному милицейскому «уазику». 

– Это мне ребята из райотдела дали попользоваться. Поехали. Ирина Николаевна, показывайте дорогу. 

Конюшня Пилипчук располагалась на задворках фабрики, выпускавшей во времена Страны Советов обувь под торговой маркой «Скороход», о которой один известный юморист сочинил меткую остроту – «Напомнил вид его лица ботинок «Скороход» с торца». 

Вовка, Журавлёва и Иван Иванович пробрались к зданию конюшни, стараясь не провалиться по колено в кучи мокрых гниющих опилок, перемешанных с навозом. Зайдя внутрь, Вовка не сразу разглядел крохотные грязные денники, поскольку света в конюшне не было, а солнце еле пробивалось через небольшие окна, засиженные мухами. Буквально на пороге они столкнулись с хозяйкой. 

– Вы посмотрите, какие люди! – начала разговор Пилипчук. – Ну что, молодой человек, я вижу, вы приняли решение. Похвально. Вот только милицию-то зачем привели? Я не кусаюсь. 

– Людмила Георгиевна, я покупаю у вас Ваську, – сказал в ответ Вовка. 

Изумлению хозяйки не было предела. 

– По-ку-па-ете? – по слогам переспросила она. – А денег-то хватит?  

– Не надо считать мои деньги, – отрезал Вовка, – свои считайте.  

– Хорошо, буду считать свои. Мне кажется, сегодня их изрядно прибавится, – ехидно произнесла Пилипчук. – Я женщина деловая, долгих разговоров не люблю. Выкладывайте семь тысяч долларов, и лошадь ваша. 

В разговор вступила Журавлёва. 

– Я знала, что с совестью у вас проблемы, Людмила Георгиевна. Но не думала, что она вообще отсутствует. 

– Ирина Николаевна, давайте не будем про совесть. Мой товар – ваш купец. Ладно, с учётом понесенных вами затрат, продам за шесть, и ни копейкой меньше.  

Вовка уже понял бессмысленность дальнейшего торга. «Вот дурак, – подумал он, – притащил сюда Ирину Николаевну с Иваном Ивановичем и опозорился перед ними по полной программе». 

Иван Иванович взглянул на поникшего парня, кашлянул, чтобы обратить на себя внимание и заговорил, глядя на Пилипчук. 

– Гражданка, я бы посоветовал внимательней выслушать этого молодого человека и пойти ему навстречу. Очень рекомендую. 

– Товарищ старший лейтенант, я так понимаю, вы, как представитель власти, хотите меня принудить. Предупреждаю, я буду жаловаться на милицейский произвол вашему начальству. 

Реакция старшего лейтенанта оказалось неожиданной для всех. 

– У вас есть фонарик, гражданка Пилипчук? 

– Есть, – недоумённо ответила хозяйка конюшни. 

Людмила Георгиевна ушла и очень скоро принесла карманный фонарик. 

– Посветите, пожалуйста, а то я цифры не могу разглядеть. 

Иван Иванович достал из кармана тужурки визитку синего цвета. Первое, что бросилось всем в глаза, были слова «генерал-майор» и «начальник ГУВД». Далее шли фамилия, имя, отчество и другая информация. Телефонов было указано четыре, в том числе и сотовый. Старший лейтенант перевернул визитку. На обратной стороне крупным твёрдым почерком был написан ещё один номер. Иван Иванович вынул свой мобильник. Рот Пилипчук стал медленно открываться. Когда милиционер набрал предпоследнюю цифру, он поднял голову и сказал: 

– Вот уж не думал, что воспользуюсь этой визиткой для такого дела. Я вообще не хотел куда-то или кому-то звонить. Скажут потом, что мы всё это за деньги делаем. Что ни один мент бесплатно пальцем не пошевелит. Да ещё и кляузу напишут начальству. Так вот, гражданка Пилипчук. Ради этого парня я уже сделал одно исключение – приехал с ним сюда. А сейчас решил сделать второе исключение. Вы уже заметили, кому я собираюсь звонить. Генерал мне не откажет, поверьте. Если я попрошу его помочь, то уже завтра эту конюшню начнут посещать самые разнообразные комиссии. Причём комиссии городские, а не районные. От санэпидстанции до налоговой инспекции и пожарников. После их проверок вам небо с овчинку покажется. И никто из ваших покровителей не спасёт, можете не сомневаться.  

Пилипчук внезапно выключила фонарь.  

– В чём дело? – суровым тоном спросил милиционер. 

– Товарищ старший лейтенант, я совсем забыла, что эта лошадь недавно получила травму и вряд ли сможет у меня работать. Поэтому я готова продать её за две тысячи двести долларов. 

– Ну и крохоборка же вы, Людмила Георгиевна! – в сердцах воскликнула Журавлёва. 

– Ирина Николаевна, можно вас на минутку, – попросил Вовка. 

Они вышли на улицу. 

– Я уже знаю, что ты мне хочешь сказать, – улыбнулась Журавлёва. – Во-первых, спросить, о какой травме идёт речь. Можешь не сомневаться, никакой травмы нет. Просто дамочка пытается сохранить лицо, вот и придумала сходу байку. Во-вторых, знаю, что у тебя только две тысячи долларов. Это поправимо.  

Журавлёва открыла сумку и достала из неё двести долларов. 

– Держи, отдашь, когда заработаешь. 

Вовка онемел. Он понимал, что надо поблагодарить, но мысль о том, что Васька никогда больше не увидит этой ужасной конюшни, заслонила остальное. Ирина Николаевна всё прочитала у парня в глазах.  

– Иди, отдай этой, гм, Людмиле деньги. Паспорт у тебя с собой? 

– Да. А зачем? 

– Как это зачем? Сейчас напишем договор купли-продажи. Акт ветосмотра я подпишу. А то с Пилипчук станется: деньги возьмёт, а потом начнёт орать на всех углах, что лошадь не купили, а украли. 

Они вернулись в конюшню. Иван Иванович сидел на откуда-то взявшейся табуретке, а слегка побледневшая хозяйка смотрела на него как кролик на удава. 

Документы оформили быстро. Пилипчук металась по конюшне со скоростью ракеты. У неё оказались с собой чистые бланки договоров, и через пятнадцать минут трое триумфаторов садились в «уазик». 

Машина тронулась с места. Ехали молча. Когда конюшня скрылась из виду, у Вовки по щеке скатилась слеза. Всего одна, больше он себе не позволил. Журавлёва и Иван Иванович переглянулись. Им было всё понятно без слов. 

У метро все вышли размять ноги. 

– Однако, старший лейтенант, у вас и связи, – уважительно произнесла Журавлёва. 

– Вы не поверите, Ирина Николаевна, первый раз воспользовался. Точнее, хотел воспользоваться. Очень рад, что не пришлось звонить. 

– И откуда у вас эта визитка? – поинтересовалась Ирина Николаевна. 

– Это мой старый боевой друг, ещё по Афгану, – ответил лейтенант. – Мы с ним бок о бок три года отслужили. Из одной фляги пили, из одного котелка ели. Жизнь он мне спас, когда меня ранили. Я ещё рядовым необученным был, а он уже разведвзводом командовал. После того, как из госпиталя вышел, к нему во взвод попросился. Потом и сверхсрочную служил под его началом. Он к тому времени уже командиром батальона был. Генерал каким-то образом узнал, что мы с ним в одном городе оказались. Позвонил, потом в гости приехал. Посидели, вспомнили былое. Тогда он и визитку вручил. Звони, говорит, хоть ночью. 

Вовка наконец подал голос. 

– Иван Иванович, Ирина Николаевна, если бы вы знали, как я вам благодарен. Если бы не вы… Спасибо… 

Голос у парня предательски задрожал. 

Старший лейтенант похлопал его по плечу.  

– Володя, всё закончилось. Теперь не плакать, радоваться надо. 

Журавлёва взлохматила Вовке волосы. 

– Поздравляю! Добро пожаловать в мир людей и лошадей! Кстати, отдай мне до вечера договор. 

– Зачем? 

– Секрет. Ты сегодня к Ваське поедешь? 

– Конечно. Только домой забегу, пообедаю. 

– Очень хорошо, там и увидимся. И договор у меня заберёшь. Не забудь, с тебя банкет в клубе. 

– Что вы, Ирина Николаевна, как же я забуду? Только вы приходите обязательно. Иван Иванович, и вы тоже, обещаете? 

Добившись от Журавлёвой и Иванова обещания прибыть на торжественное мероприятие, Вовка вновь от всей души поблагодарил их. Он попрощался со ставшими ему очень дорогими за последние две недели людьми. Иван Иванович галантно предложил довезти Журавлёву, как он выразился, «хоть на край света». Приглашение было благосклонно принято. Едва «уазик» тронулся с места, Вовка со всех ног припустил домой.  

А был ли Мальчик? 

С родителями Вовка столкнулся у подъезда. Сергей Иванович решил закончить свой рабочий день пораньше. Так что в дополнение к традиционному семейному ужину получился ещё и семейный обед. 

– К лошадке своей поедешь? – спросил Сергей Иванович. 

– Угу, – с набитым ртом промычал Вовка. 

– А ты не забыл, что у тебя завтра день рождения? 

Вовка уставился на отца. «Однако, – подумал он, – я совсем закрутился. Придётся сегодня после визита к Ваське народ приглашать. А то получится день рождения типа «ты да я, да мы с тобой».  

– Спасибо, что напомнил, папа. 

– Не за что, – усмехнулся отец. 

Парень уже доел второе. 

– Пап, мам, спасибо, я побежал. 

Вовка надел куртку и выскочил на улицу, по дороге к остановке маршрутки купил три килограмма моркови.  

«Надо с Васькой отметить событие», – улыбнулся он. 

Добравшись до конюшни, он подошёл к Васькиному деннику, и сначала не понял, что произошли некоторые изменения. А когда заметил, то гордо расправил плечи. На двери денника висела табличка: 

ВЕСНА–02 

Пол: Кобыла 

Порода: Б/П 

Масть: гнедая 

Мать: Варна 

Отец: Мальчик 

Место рождения: Клуб «Веселая лошадка» 

Владелец: Васильев В.С. 

Вовка понял, зачем Журавлёва просила у него договор. 

В конюшню заглянул Михалыч, а вслед за ним и Ирина Николаевна.  

– Поздравляю, Володя! – Михалыч крепко пожал юноше руку. – Побольше бы нам таких ребят, глядишь, и поднимем конный спорт в стране. 

– Ладно, Михалыч, не перехвали, – отозвалась Журавлёва. – Ты мне вот что скажи: Мальчик – это не тот ли самый, который лет пять назад сделал всех немцев по ста шестидесяти на этапе Кубка Мира в Минске? 

– Откуда ж мне знать, Николаевна, – ответил Михалыч. – Возьми-ка ты лучше кровь на анализ да отправь во ВНИИК. Если это тот Мальчик, то кобылку не в хоббики определять надо, а чтобы она молодёжь в призы вывозила. Вот оклемается лошадка окончательно, тогда прыжковые тесты и проведём. А ты параллельно с её родителем реши вопрос. 

– Михалыч, ты как всегда. Сразу всё по полочкам разложил, кто куда бежит, кто что несёт. 

– А то! Я ж начкон, мне по-другому нельзя. 

Журавлёва повернулась к Вовке: 

– Если анализы подтвердятся, то будем документы на Ваську переделывать. В этом случае она из бепешки автоматически превращается в ганновера. 

Вовка смотрел в оба глаза и слушал в оба уха. Вот какая, оказывается, его Васька! Он даже не сомневался, что неизвестный ему знаменитый Мальчик и есть отец кобылы. 

– Ирина Николаевна, Михалыч, я вас приглашаю завтра к себе на день рождения, – торжественно объявил Вовка. 

Врач и начальник конюшни поблагодарили за приглашение, но твёрдого обещания не дали. Ирина Николаевна сказала, что если у неё будет вызов, то она приехать не сможет. Михалыч отшутился: 

– Володя, я уже забыл, когда в город выбирался. С утра до вечера в клубе. Но за приглашение, спасибо. С меня подарок. 

– С меня, кстати, тоже, – добавила Журавлёва. 

– Это с меня подарки, – возмутился Вовка. – Вы для меня столько сделали. 

– С тебя банкет, – напомнила ветврач. Она попрощалась и вышла из конюшни. Михалыч уходить не торопился. Было видно, что он что-то ещё хочет сказать Вовке. 

– Пошли на свежий воздух, – предложил Михалыч. – Разговор к тебе есть. 

Тренер и юноша вышли и сели на скамейку рядом с конюшней. 

– Скажи-ка мне, Володя, что у тебя с Мариной произошло? – задал вопрос в лоб Михалыч. 

– Ничего особенного. 

– Это ты родителям будешь сказки рассказывать. Но не мне. Марина четвёртый день ходит сама не своя. Позавчера на тренировке ни за что ни про что накричала на лошадь. Я её сразу с кобылы ссадил и отправил на недельку из клуба. Лошадь не виновата в том, что у тебя на душе кошки скребут. Если очень хочется попсиховать, побейся головой об пустой денник, но лошадь не тронь. Это и тебя на будущее касается, кстати. А вчера, после того, как ты ушёл, я её около Васькиного денника увидел. Как ты думаешь, что она там делала? 

– Не знаю, Ваську угощала. 

– Ага, пальцем в небо. Плакала она. 

– Плакала? – Вовка не поверил собственным ушам. 

– Ну да, плакала. Не знаешь, как девчонка плачет, когда её обидит тот, в ком она души не чает? 

– Михалыч, мне её отец весь расклад Марининой жизни чуть ли не до пенсии расписал, когда в больницу приходил. А Марина даже не удосужилась навестить. Значит, её этот расклад вполне устраивает. 

– А ты пробовал выяснить, почему она в больницу не пришла? 

– А чего там выяснять-то, всё и так ясно. 

Михалыч поднялся со скамейки. 

– Балбес ты, Вольдемар, как есть балбес. Мне, например, ничего не ясно, а я на этом свете почти втрое против тебя прожил. Если прав окажешься, сильно удивлюсь. Но прав окажусь я, можешь не сомневаться. Ты подумай над тем, что сейчас услышал. Крепко подумай. Всё, бывай, мне пора тренировку начинать. Можешь завтра к кобыле не приезжать, день рождения всё-таки. Я попрошу кого-нибудь из конюхов её в леваду выпустить на часок. 

Михалыч пожал Вовке руку и пошёл в крытый манеж. Вовка ещё долго сидел на скамейке и думал о разговоре с Михалычем. Ничего так и не решив, он поднялся и направился к остановке маршрутки. Приехав домой, Вовка неторопливо и как-то неохотно принялся обзванивать друзей, машинально повторяя слова приглашения. Марине он так и не позвонил. 

Happy B-day 

Утро следующего дня выдалось солнечным и тёплым. Вовка, потягиваясь, вышел в коридор. Тут его перехватили отец с матерью и стали тянуть за уши, приговаривая «расти большой». Вовка смиренно терпел процедуру поздравления, принятую в их семье, злорадно думая о том, что у отца скоро сорокапятилетний юбилей. 

– Поздравляем тебя, сынок. – Мать расцеловала Вовку. – Большой ты стал совсем. Гостей-то много наприглашал?  

– Нет, ма, многих в городе нет, отдыхают. 

– Ну ничего, кто-то ведь придёт. А Марину пригласил? 

Этого вопроса Вовка не ожидал. Он думал, что его отношения с Мариной не сильно интересуют родителей. Выходит, ошибался. 

– А она на дачу уехала, – брякнул он первое, что пришло в голову. – Там у них тоже какой-то праздник. 

– Жаль, – огорчилась мать, – хорошая она девушка. 

– Дорогой наш сын, мы дарим тебе первый подарок: по случаю твоего дня рождения ты сегодня освобождаешься от любой домашней работы, – торжественно объявил Сергей Иванович и, не выдержав, рассмеялся. Парню тоже стало смешно. Они хохотали вместе, и вдруг на душе у Вовки стало так легко, как будто оттуда свалился огромный булыжник.  

Целый день Вовка занимался ничегонеделанием. Разнёс в пух и прах всех монстров в новой компьютерной игре, зарегистрировался на двух конных сайтах под ником «Васька», и принял двадцать телефонных звонков и СМСок с поздравлениями. Одно из сообщений было от Марины. Почему-то на английском языке было написано «Happy B-day». Стирать его Вовка не стал, но и благодарить тоже. 

Наступил вечер. Пришли Вовкины друзья. После не очень длительного застолья танцы было предложено перенести на улицу. Молодёжь побежала вниз организовывать танцпол. Вовка пошёл вместе с ними, но в дверях столкнулся с Журавлёвой.  

– Здравствуй, именинник! – ветврач крепко расцеловала Володю. – Вот 

тебе мой подарок.  

Она достала из сумки большую красивую книгу «Спортивные лошади. Породы, разведение и уход». Сверху лежал небольшой блокнот с надписью «Записная книжка частного владельца». 

– Спасибо, Ирина Николаевна, вы в самую точку угодили. Не могу же я по каждому пустяку к вам или Михалычу обращаться, – поблагодарил Вовка и быстро отнёс подарок к себе в комнату. Не хватало ещё, чтобы эти подарки увидели родители. Вовка собирался рассказать им про Ваську, но собственный день рождения явно не подходил для этого разговора. В коридор вышли отец и мать. 

– Мам, пап, познакомьтесь. Это Ирина Николаевна, наш клубный ветврач, самый лучший. Она Ваську лечит. А это мои родители, Сергей Иванович и Нина Петровна. 

Родители поздоровались с Журавлёвой. Отец достал из кармана конверт и протянул его Вовке. 

– Володя, мы с мамой поздравляем тебя с днём рождения. Хотим, чтобы все твои мечты сбывались. А поскольку твоя ближайшая мечта – это машина, мы решили тебе помочь в её осуществлении. Завтра поедем с тобой выбирать твою мечту. 

Вовка заглянул в конверт и похолодел. Там было ровно две тысячи долларов. Он вспомнил, что не так давно похвастался матери с отцом, что накопил уже две тысячи и когда накопит четыре, то пойдёт покупать машину. Собственный день рождения грозил вылиться в грандиозный скандал. Но отступать было некуда, и именинник ринулся головой в омут. 

– Папа, мама, спасибо вам большое. Это действительно была моя самая большая мечта.  

– Почему была? – спросил отец. 

– Потому что на две тысячи нормальную машину не купишь. 

– Почему на две? У тебя же теперь четыре. 

Журавлёва начала понимать, что назревает буря, но с места не двигалась. 

– А где ещё две, которые ты накопил? 

– У меня их уже нет. 

– А можно поинтересоваться, Владимир, – тон отца не предвещал ничего хорошего, – куда ты их потратил? 

Вовка посмотрел отцу прямо в глаза и громко сказал: 

– Ваську выкупил. 

В театральных сценариях в таких случаях пишут слово «Занавес». Замерли все, но занавес не отпустился по причине его отсутствия. Первым пришёл в себя Сергей Иванович. 

– Вот так сюрприз! Ну, сынок, порадовал, ничего не скажешь. Ладно, не буду портить тебе праздник, но завтра… 

Отец не договорил, потому что Журавлёва неожиданно шагнула вперёд. 

– Сергей Иванович, Нина Петровна, можно вас буквально на пять минут. 

– Хорошо, Ирина Николаевна, пойдёмте в нашу комнату. Может быть, вы нам объясните, что здесь происходит.  

С этими словами отец повернулся и решительно зашагал в гостиную. Нина Петровна с Журавлёвой последовали за ним. Вовка зашёл на кухню и сел. Всё, решил он, финита ля комедия. Сейчас отец обработает Ирину Николаевну, он это хорошо умеет делать. 

Тем временем в комнате шёл разговор на повышенных тонах. 

– Я не позволю своему сыну швыряться деньгами для удовлетворения своих сиюминутных прихотей! – возмущался Сергей Иванович. 

Журавлёва спокойно выслушала Вовкиного отца и ровным голосом сказала: 

– Мне очень жаль вас, Сергей Иванович. Я, врач с двадцатилетним стажем, много раз видела, как хладнокровно отбирают жизнь. Не приведи Господь вам увидеть хотя бы одну десятую подобного. Но так же неоднократно видела, как жизнь бескорыстно дарят, жертвуя многим. И это помогло мне не стать бездушной. За пятнадцать дней ваш сын стал мужчиной и человеком с большой буквы, а его отец не заметил этого, хотя всё происходило буквально у него на глазах. Володя подарил жизнь, хотя сам при этом чуть не потерял свою. Он подарил жизнь, отдав всё, что у него было. Вам надо оказаться на месте кобылы Васьки, чтобы понять: бывает, что лучше умереть, чем жить так, как совсем недавно жила она. Может, тогда вы научитесь по-настоящему ценить отвагу, верность и доброту. Да я всю жизнь готова Бога молить, чтобы у меня был такой сын. К счастью, у Володи теперь много друзей. Гораздо больше, чем было месяц назад. А своих друзей, будь то мальчик Володя или лошадь Васька, мы не предаём и не продаём. Ни за две тысячи, ни за двести миллиардов. Впрочем, делайте, что хотите. Господь Вам судья. Прощайте. – Ирина Николаевна поднялась и вышла из комнаты. Родители сидели молча. 

Журавлёва зашла на кухню, где с бледным лицом сидел Вовка. Он вскочил, услышав её шаги. 

– Поговорила я с твоими родителями. Не знаю, к чему это в итоге приведёт, но один ты вряд ли бы справился. Это хорошо, что я смогла заскочить к тебе на день рождения. А теперь соберись и не раскисай. Иди лучше с приятелями потанцуй. Давай-давай, вперёд. Ну и проводи даму, в конце концов. – Ветврач улыбнулась и подтолкнула Вовку в коридор.  

Они вместе вышли на улицу. Ирина Николаевна пожала юноше руку и пошла к автобусной остановке. Володя постоял минут пять и решил последовать совету Журавлёвой. Танцы длились до полуночи, пока кто-то из жильцов не открыл окно и не начал возмущаться. Увлёкшаяся молодёжь хором извинилась, и вечеринка была закончена. Попрощавшись с друзьями, Вовка вернулся в квартиру. Родители сидели на кухне, дверь была плотно закрыта. Они о чём-то разговаривали, но очень тихо. Вовка прошёл к себе в комнату, разделся и лёг.  

«Ничего себе Happy Birthday», – подумал он. И снова ему долго не спалось. Вовка думал не о Ваське. Хотя нет, о Ваське он тоже думал…Только вот всё время вспоминалась Марина… 

Ещё один союзник 

Вовка проспал до двух часов дня – сказалась накопившаяся усталость. Родителей не было, и он облегчённо вздохнул. Вовка вообще не представлял, как он будет разговаривать с ними дальше, особенно с отцом. В конце концов, подумал он, решать проблемы надо по мере их появления. А пока проблема в образе родителей не явилась, надо жить спокойно. 

«Интересно, а девчушку-покатушку по имени Лена выписали из больницы?» – вспомнил вдруг Вовка несчастную всадницу. – Пойду проведаю, обещал же зайти. 

Позавтракав, Володя отправился в больницу. По дороге он купил немного вкусностей, вспомнив, как Лена в прошлый раз уминала бутерброды. Пройдя процедуру получения бахил, Вовка зашёл в палату. Лена была там. Она очень обрадовалась. 

– Володя, здравствуй. Ой, извините, можно на «ты»? 

– Без проблем. 

– Я тебя и Марину ещё неделю назад ждала, а вы не пришли. 

– Не получилось, – и Вовка рассказал почему. 

У Лены округлились глаза. 

– Вот гадина какая эта Людка.  

– Ничего, ей уже аукнулось, – ответил Вовка 

– Что, в милицию забрали? 

– Гораздо круче. Я у неё Ваську выкупил. 

Тут глаза у Лены вообще полезли на лоб. 

– Вот это да! Честно-честно? 

– Конечно. Такими вещами не шутят. 

– И она теперь в том клубе, куда её ты и Марина отвезли, останется? 

– Ну разумеется, – ответил Вовка и прикусил язык. Ага, подумал он, осталось только ежемесячно какой-нибудь банк грабить на восемьсот долларов. Например, банк Николая Петровича.  

– Лена, тебя когда выписывают? 

– Сегодня, после четырёх. 

– Хочешь к Ваське в гости поехать? 

– Хочу, очень хочу. 

– Тогда тебе надо подкрепиться перед поездкой. – Вовка достал гостинцы. 

Лена не заставила себя упрашивать. Пока она ела, Володя рассказывал, как он покупал Ваську, какая у лошади теперь красивая амуниция, в каком просторном деннике она живёт и какие прекрасные люди помогают ему ухаживать за ней. 

– А Марина с нами поедет? – спросила Лена. 

– Нет, она за городом с родителями. У неё же отец владелец банка, поехали всей семьёй на какую-то вечеринку для крутых. 

– Жаль, мне Марина сразу очень понравилась. И не скажешь, что у неё отец банкир.  

Вошла медсестра с одеждой Лены. Вовка вышел в коридор. Потом они вместе с Леной вышли из больницы и поехали в клуб. 

Сказать, что Лену клуб очень удивил, значит не сказать ничего. Клуб сразил её наповал. Лена половину времени, которое провела в клубе, не закрывала рот. Сначала от удивления, потом от непрекращающихся вопросов. Очень тепло отнёсся к девочке Михалыч, пригласив её и Вовку к себе почаёвничать. Потом все трое отправились к Ваське. Удивлению девочки не было предела, когда она увидела, как выглядит её бывшая напарница по сбору денег в карман Пилипчук. А Васька Лену узнала, но посмотрела на неё равнодушным взглядом, не выражая ни радости, ни злости. 

– Володя, а можно я Ваську почищу? – спросила Лена. 

– Почисть, я абсолютно не против, – ответил Вовка. 

Лена аккуратно вывела Ваську на развязки и ловко принялась чистить кобылу. 

Михалыч наклонился к Вовкиному уху: 

– Слышь, Вольдемар, а ведь это тебе коновод готовый. Ишь как кобылу наяривает, до блеска. Не сомневаюсь, что и с остальными обязанностями она справится. Я хорошего коновода за версту чую. 

– Да я не против, Михалыч.  

– Вот и предложи ей. И деньжат подкидывай, ты ж рассказывал, что у них в семье финансы поют романсы. 

– И сколько подкидывать? 

– Ну для начала долларов сто. А дальше, как говорится, по обстановке. 

Так, подумал Вовка, банк Николая Петровича придётся грабить на девятьсот долларов. 

Лена тем временем почистила Ваську. 

– Ставь её в денник, – сказал Михалыч. – Она сегодня гуляла. Володя, пора кобылку в работу вводить потихоньку. Давай-ка завтра мы её на кордочку возьмём, посмотришь, как это делается. 

– Ой, а можно, я с вами, – попросила Лена. 

– А это как хозяин решит. – Михалыч хитро прищурился, глядя на Вовку. 

Лена умоляюще посмотрела на новоиспечённого владельца Васьки. 

– Да конечно можно, – специально сделав паузу, ответил Володя. 

– Ура! – Девушка захлопала в ладоши. 

– Лен, поехали домой, тебя мама уже ждет, наверное. 

И они пошли к выходу. 

У крытого манежа Володю окликнула женщина, которая вышла из административного здания клуба. 

– Владимир, подождите, пожалуйста. Меня зовут Александра Васильевна, я бухгалтер клуба. Вы у нас человек новый, поэтому напоминаю, что через два дня у нас оплата постоя за следующий месяц. Деньги вы должны будете заплатить в кассу. Она на втором этаже. Пожалуйста, в дальнейшем вносите деньги своевременно, без напоминания. 

У парня ёкнуло сердце, но вида он не подал. 

– Хорошо, Александра Васильевна, спасибо. 

Вовка и Лена попрощались с Михалычем и сели в подошедшую маршрутку. Лена вышла чуть раньше, перед этим обменявшись с хозяином Васьки телефонами. Мобильника у неё не было, поэтому она продиктовала только домашний номер. 

Володя доехал до метро и неторопливо пошёл домой. Впереди была полная неясность. Причём по всем фронтам – родители, Марина, оплата постоя лошади. Ясно он понимал только одно: друзей не бросают. Значит, он сделает всё, чтобы Васька осталась с ним. 

Отцы и дети 

Придя домой, Вовка сразу увидел отца. Тот стоял в прихожей, будто ждал сына. 

– Здравствуй, папа. 

– Здравствуй, сынок. 

Слова отца и тон, которым это было сказано, Володю удивили. Он ожидал совершенно другого приёма. 

– Иди поужинай, мама всё уже давно накрыла. 

– А вы? 

– Мы уже поели.  

Вовка прошёл на кухню. Мать улыбнулась и поцеловала его. 

– Привет, ма. 

– Здравствуй, Володенька. Садись, поешь. Проголодался ведь за день-то? 

– Угу. – Сын уже ел. 

Через некоторое время новоиспечённый коневладелец, поблагодарив мать за ужин, ушёл к себе. Заглянул отец. 

– Володя, я хочу с тобой поговорить. 

Всё, приехали, подумал Вовка, сейчас начнётся. 

Но отец молча достал из кармана пластиковую карточку и протянул её сыну. 

– Вот, держи. Банк хороший. У него по городу банкоматов много. 

– Пап, что это? 

– Это содержание Васькино, или как там у вас говорят, постой? 

Вовка за последний месяц наудивлялся на полжизни вперёд, но это было едва ли не самым сильным удивлением. Сергей Иванович присел на стул.  

– Володя, я был неправ. Родители могут совершать ошибки, но они должны уметь их исправлять. Я не заметил, как ты вырос. Работа–дом–работа. Замкнутый круг. К сожалению, в последнее время в этом кругу не находилось места для тебя. Я благодарен Ирине Николаевне за то, что она открыла мне глаза на моего собственного сына. Так ей и передай. Мы с мамой гордимся тобой, сынок. На карточке сейчас тысяча долларов. Каждый месяц на ней будет ровно пятьсот. Остальную сумму ты должен зарабатывать сам. Тебе это вполне по силам. Удачи вам с Васькой. 

Володя вскочил, потом снова сел. Таких слов он не слышал от отца уже давно. Если отец их сказал, значит, так и есть. Сергей Иванович никогда не лукавил. 

– Папа, ты меня тоже прости. Надо было раньше тебе всё рассказать про мои намерения насчёт Васьки. 

Отец с сыном одновременно встали и крепко обнялись. При этом Вовка уронил стул, который с грохотом упал. Заглянула испуганная мать, но, увидев Володю и Сергея Ивановича, радостно улыбнулась. 

– Пойдёмте чай пить, я торт испекла. 

Семья провела на кухне ещё часа полтора. Вовка увлечённо рассказывал родителям про клуб, Ивана Ивановича, Лену, Михалыча. Сергей Иванович и Нина Петровна не менее увлечённо слушали. Им было действительно интересно. 

– В гости-то пригласишь нас с мамой? – спросил Сергей Иванович. 

– Пап, да когда угодно, хоть завтра. 

– Ну завтра не завтра, а как-нибудь съездим, – остудил Вовкин пыл отец. 

Мать начала убирать со стола. Семейное чаепитие закончилось. Володя пожелал родителям спокойной ночи. Едва коснувшись подушки головой, он уснул. Если бы родители заглянули в комнату сына, то непременно бы умилились. Спящий Вовка счастливо улыбался. 

Другая конюшня – другая работа 

Утром Володю разбудил телефонный звонок. Звонила Лена узнать, поедут ли они сегодня к Ваське. Вовка сказал, что будет ждать её у метро. 

Для окончательного восстановления мира в семье он решил заняться уборкой квартиры. Сделать Володя успел не очень много, но результатами был весьма доволен. В назначенное время с полной сумкой морковки парень подошёл к метро. Лена уже была там. По лицу девочки было видно, как ей не терпится приехать в клуб. По дороге Вовка решил поговорить с Леной о её участии в дальнейшей судьбе Васьки в качестве коновода. 

Лена очень обрадовалась, что можно будет приезжать к лошади каждый день. Когда речь зашла о зарплате, Лена неожиданно смутилась. 

– Да я и так буду приезжать, мне Васька нравится очень. 

– Лена, меня учили, что любая работа должна оплачиваться. Поэтому не спорь, эти деньги тебе пригодятся. 

– Да уж, лишними точно не будут, – сказала девочка. 

Приехав в клуб, Лена сразу побежала к Ваське. Вовка первым делом нашёл начальника конюшни. 

– Михалыч, ты говорил, что Ваську на корде сегодня гонять будем. 

– Не гонять, а работать. Лена уже кобылу чистит, угадал? 

– Угадал, она сразу туда побежала. 

Михалыч и Вовка направились к конюшне, где стояла Васька. Приветственное гугуканье лошади наполнило сердце радостью. Не забыла, улыбнулся Вовка. Он подошёл к лошади и обнял её. Васька ответила ещё одним «гу-гу-гу» и полезла в пакет за морковкой. 

Лена очень старалась, видно было, что ей эта работа по душе. Процедура явно нравилась и самой кобылке, особенно когда девочка очень мягкой щёткой чистила ей морду. Лошадка даже зажмурила глаза и наклонила голову. 

Когда чистка была закончена, Ваську вывели из конюшни и повели на кордовый круг. 

– Володя, смотри, – сказал Михалыч, – корда у тебя всегда должна быть в той руке, в какую сторону бежит лошадь. Если налево, то есть против часовой стрелки, то и корду бери в левую руку. Направо – в правую. И никогда не наматывай корду на руку. Если что-нибудь с лошадью произойдёт и она понесёт, то может быть беда. Или руку себе повредишь или того хуже – будет тебя лошадка тащить за собой на верёвочке. Сам понимаешь, тут и до серьёзной травмы недалеко. В другой руке у тебя должен быть шамбарьер. Его ещё называют бичом. Им ты в случае необходимости можешь подсказать лошадке, что нужно двигаться активнее. Смотри, что я сейчас буду делать, и запоминай.  

Михалыч вывел Ваську на круг и начал разматывать корду. Лошадь стартанула так, что видавший всякое Михалыч еле успел на это среагировать. 

– Однако резвая кобылка. Хотя мне такая реакция не совсем понятна. 

– Геннадий Михайлович, её прежняя хозяйка по полчаса на корде гоняла и дубасила при этом, – подала голос Лена. 

– А-а, ну тогда всё ясно. Ладно, будем объяснять лошадке, что никто её обижать не собирается. Теперь она на другой конюшне, и работа тоже другая. – И Михалыч начал успокаивать лошадь. 

Васька оказалась сообразительной и уже через пять минут спокойно бежала по кругу. Михалыч подозвал Володю, отдал ему корду и шамбарьер. 

– Давай теперь сам, а я рядом покручусь. 

Вовка старался, но пару раз слишком сильно распустил корду, и лошадь слегка запуталась в ней. Васька опять проявила сообразительность – остановилась и терпеливо ждала, пока её распутают. 

– Ничего, привыкнешь, – приободрил Вовку Михалыч. – Для первого раза сойдёт. Ну а теперь пусть коновод твой потрудится. 

Вовка передал Ваську Лене. У неё получалось лучше, видно было, что девочка подобную работу уже делала.  

– Молодец, понимаешь, что к чему, – похвалил Михалыч Лену. Та от удовольствия покраснела. 

Через пятнадцать минут первая тренировка на корде закончилась. Михалыч извинился, попрощался и ушёл в основную конюшню. Ребята повели Ваську в поля и почти два часа пасли лошадь. 

После возвращения в конюшню кобыла получила сено и полтора килограмма морковки, чем осталась очень довольна. Погладив Ваську на прощание, Володя с Леной отправились по домам.  

Идти или не идти? 

На следующий день Вовка снял деньги с банковской карты и сразу поехал в клуб. Там он сообщил Михалычу, что из-за сотрясения мозга не может заниматься верховой ездой. Тот отнёсся к проблеме с пониманием. 

– Значит, судьба у тебя такая – быть просто владельцем. А Лена, похоже, помимо коновода становится теперь ещё и всадником. Если ты как владелец возражать не будешь. А через годик, глядишь, и тебе можно будет начать. 

– Михалыч, возражать я, конечно, не буду. У них с Васькой взаимопонимание налаживается. 

– Вот и хорошо. Недельку ещё поработаем с тобой лошадку на корде, а потом глянем, как она под седлом себя ведёт. Чего делать сегодня собираешься? 

– Пойду за постой заплачу и Ваську выведу. 

Вовка сходил в бухгалтерию, затем почистил Ваську и отгонял её на корде. Он с удовлетворением отметил, что в этот раз лошадка сразу повела себя абсолютно спокойно, да и у него получалось гораздо лучше. 

Поставив Ваську в денник и попрощавшись с ней, Володя поднялся в кафе, чтобы перекусить. Перед входом висело объявление. 

Приглашаю на празднование своего дня рождения, которое состоится в нашем кафе в 18 часов в это воскресенье. Явка всех строго обязательна. 

Марина Измайлова, хозяйка Фройляйн. 

Подошёл Михалыч.  

– Ну и что ты думаешь по этому поводу? 

– То же, что и раньше. Тем более, меня не приглашали. 

– Как это не приглашали? Видишь, написано «явка всех строго обязательна». Значит, и тебя пригласили. В общем, не дури. Чтобы пришёл. Как положено, с цветами и подарком. Если проигнорируешь мою просьбу, мы с тобой крепко поссоримся. 

Всю обратную дорогу Вовка думал, как ему поступить. Ссориться с Михалычем не хотелось. Ещё больше хотелось увидеть Марину. Надо идти, решил он, подарок успею купить, до воскресенья ещё три дня. 

С лодки скользнуло весло 

Следующие три дня Вовка посвятил совершенствованию работы Васьки на корде. Ему помогала Лена, которая пару раз приезжала на конюшню раньше Вовки и ухаживала за Васькой не менее старательно, чем её хозяин. Девочка обрадовалась, когда узнала, что ей предстоит ездить на Ваське верхом. И тут же очень огорчилась, узнав, по какой причине её сажают на лошадь. Она хотела даже отказаться. Вовка и Михалыч как могли, успокаивали её.  

– Пойми, девочка, нельзя превращать лошадь в хомячка, – втолковывал ей Михалыч. – Это большое и сильное животное. Ему нужно двигаться и работать. А без всадника, сама понимаешь, много не наработаешь. Так что готовься, на следующей неделе начнём. Предупреждаю сразу: работы у нас впереди очень много. И с тобой как с всадником тоже. Так что не пищать. Я дядька добрый, но лентяев не люблю. 

По совету Михалыча, Вовка съездил в конный магазин «Алькор» и приобрёл кое-что из амуниции.  

– На седло и уздечку не траться, – предупредил Михалыч. – На первое время возьмёшь у меня. Какой я начкон, если у меня в заначке нет пары-тройки сёдел и уздечек. А железо вообще подбирать надо не один день, этим я сам займусь. 

Побродив по магазину, Володя купил подарок Марине – смешную и симпатичную лошадь в свитере, джинсовом комбинезоне и с рюкзаком на спине. 

Пришлось докупать и лекарства. Журавлёва в Вовкином присутствии осмотрела Ваську и написала новый список. Он был гораздо короче предыдущего. 

– На той неделе переведём Ваську в основную конюшню, – сказала Ирина Николаевна. – Карантин заканчивается, кобыле в гостевой конюшне больше делать нечего. Анализ крови на предмет установления, кто же у лошади отец, я в Рязань отправила, будем ждать ответ. Ты подарок Марине купил? 

Вовка ответил утвердительно. 

– Молодец, послушал Михалыча. Думай, что хочешь, но у меня большие надежды на этот день рождения, – загадочно сказала Журавлёва. 

Наступило воскресенье. Вовка купил большой букет белых роз, (Марина говорила, что именно к этим цветам она неравнодушна), упаковал подарок в красивую коробку и поехал в клуб. Цветы он поставил у Михалыча в комнате, предварительно оповестив его об этом. Потом выпустил Ваську в леваду погулять на пару часов. К шести вечера в кафе начали собираться приглашённые. Приехала и Журавлёва.  

Марина появилась ровно в семь, одетая в красивое длинное платье с открытыми плечами. Выглядела девушка просто потрясающе. Вовке показалось, что в её глазах промелькнула грусть, когда их взгляды случайно встретились. Когда Марина вошла в кафе, гости, устроив живой коридор, хором запели «Happy Birthday to You», а потом принялись поздравлять Марину. Подошёл и Вовка. 

– Здравствуй, Марина. Поздравляю с днём рождения. Я никогда не желаю при поздравлениях никаких конкретных вещей. Вдруг у тебя другие пожелания. Пусть всегда сбывается то, чего ты больше всего хочешь. – Володя протянул Марине букет и подарок и поцеловал её в щёку. Когда Вовкины губы коснулись щеки девушки, Володе показалось, что невидимая искра пробежала от неё к нему и потом вернулась обратно. 

– Спасибо, Володя. Я рада, что ты пришёл, – тихо ответила Марина. 

– А теперь давайте праздновать. – Михалыч взял бразды правления в свои руки. – И не забывайте почаще произносить тосты в честь именинницы. 

Два часа пролетели незаметно. Гости не сидели, уткнувшись в свои тарелки, как это часто бывает на таких мероприятиях, а оживлённо беседовали. Кто-то завёл разговор о поэзии. Как ни странно, первым его поддержал Михалыч. 

– У меня в молодости были друзья, которые, собравшись в компании, непременно начинали сочинять буриме. Темы были совершенно невероятные. Качество оценивалось коллегиально. Победителю доставалась бутылка шампанского. 

– А что такое «буриме»? – спросил Михалыча начальник охраны Костя Сергеев. рыжий мужчина лет тридцати пяти. 

– Это когда даются конечные слова в строчках, в рифму. И нужно придумать остальное стихотворение, – пояснил Володя. 

– И как часто ты шампань на халяву пил? – не отставал от начкона глава местной секьюрити. 

– Не скрою, бывало, – последовал ответ. 

– А сейчас слабо? – поинтересовался Костя 

– А вот и не слабо, – начал заводиться Михалыч, – давайте тему. 

У Вовки с начальником охраны были натянутые отношения. Костя считал, что ничего героического Володя не совершил, поскольку бандитов пачками не отстреливал, ударником капиталистического труда не являлся и амбразуру дота грудью не закрывал. О своём мнении Сергеев добросовестно оповестил уже добрую половину клуба. В последнее время количество вновь оповещённых резко сократилось, потому что Михалыч, выслушав начальника охраны, пообещал поступить с ним как президент страны с террористами – то есть замочить в сортире. Теперь Вовка решил отыграться. 

– Михалыч, есть тема. Верига – расстрига, рыжий – бесстыжий. 

Марина и Журавлёва, знавшие о Вовкиных отношениях с Сергеевым, широко улыбнулись. Ухмыльнулся и Михалыч. Немного подумав, он продекламировал: 

Не знала она про веригу 

Тем более – про расстригу. 

Но тут появился рыжий, 

Ей всё объяснил, бесстыжий. 

Кафе грохнуло смехом. Сергеев залился краской, сердито посмотрел на Володю и, демонстративно достав из кармана сигареты, вышел в фойе. 

– Теперь моя очередь, а вот и тема, – продолжал развлекаться Михалыч. – Тропка – робко, люблю – ловлю. 

Вовке вообще не пришлось думать, строчки сложились сами: 

Ведёт меня тропка 

К той, что люблю. 

Чьи взгляды ловлю 

Безмолвно и робко. 

Присутствующие зааплодировали. 

Марина, не отрываясь, смотрела на Вовку, и тот решил идти до конца. 

– Буриме это, конечно, здорово. Но тут уже рифма дана. А вот когда надо написать стихотворение с какими-нибудь заданными непростыми условиями, тогда без настоящего таланта действительно не обойтись. Например, поэт Константин Бальмонт на спор (уточняю сразу – не на спиртное, на деньги) написал стихотворение из трёх четверостиший, где в каждом слове встречается буква «л». 

– Ну-ка, ну-ка, процитируй. – Михалычу явно нравилась тема разговора. Журавлёва ободряюще кивнула Володе. 

– Просим, просим! – закричали остальные. 

Вовка встал и, глядя только на Марину, начал читать: 

С лодки скользнуло весло.  

Ласково млеет прохлада.  

«Милый! Мой милый!» – Светло,  

Сладко от беглого взгляда.  

Лебедь уплыл в полумглу,  

Вдаль, под луною белея.  

Ластятся волны к веслу,  

Ластится к влаге лилея.  

Слухом невольно ловлю  

Лепет зеркального лона.  

«Милый! Мой милый! Люблю!..»  

Полночь глядит с небосклона. 

Вовка замолчал и сел. Ещё минуту молчало всё кафе. Марина опустила голову. Сидевшая рядом с ней Журавлёва обняла её за плечи и что-то зашептала на ухо. Девушка кивнула головой, потом встала и вышла. К этому времени собравшиеся принялись обсуждать более приземлённые темы, основными из которых, как обычно, были лошади, всадники и всё, что с ними связано. Кто-то уже танцевал, несколько человек вышли покурить. Отсутствие Марины никто не заметил. 

Журавлёва подошла к Володе. 

– И чего ты сидишь? Быстро вставай, бери Ваську и марш к запасным воротам. 

– А зачем? 

– Володя, ты меня до сих пор слушался? 

– Конечно, Ирина Николаевна. 

– Вот и не задавай лишних вопросов. 

Вовка пошёл в гостевую конюшню, надел на Ваську недоуздок и пристегнул корду. Подойдя к запасным воротам, он увидел Марину, которая вела к ним свою лошадь. Парень и девушка остановились. Их разделяло всего три шага, но было видно, как трудно им сделать эти шаги.  

– Пойдём, попасём лошадок. – Голос Вовки звучал тихо. 

– Пойдём, – так же тихо ответила Марина. 

Они открыли ворота и вышли на дорогу. Пройдя несколько метров, Вовка остановился. 

– Марина, прости меня. Я не знаю, что на меня тогда нашло. Твой отец сказал, что у тебя своя дорога. Нет, мы не ссорились, но его вежливых слов мне вполне хватило. Почему ты не навестила меня в больнице? 

– Папа предупредил, что тебя нельзя беспокоить. И как только тебе станет лучше, он сам мне скажет. А я не выдержала, позвонила. И услышала от тебя совсем не то, что хотела. 

– А моим родителям не могла позвонить? 

– Вовка, а кто я им? Мне не хотелось навязываться. Тем более я прекрасно понимала, что твоим родителям не до меня. 

– Марина, если я действительно не вписываюсь в твои планы на дальнейшую жизнь, скажи прямо, не обижусь. Николай Петрович в чём-то, наверное, прав. 

– Какой же ты всё-таки дурак, Вовка Васильев, – сказала Марина и заплакала. 

Вовка шагнул вперёд и обнял её. Девушка прижалась к нему мокрой от слёз щекой. Володя искал слова, которые он должен сказать сейчас, и не находил. «А может, никакие слова и не нужны? – подумал он. – Может, нам всё понятно без слов?» 

– Только не говори сейчас ничего, Володенька, – прошептала Марина. – Ничего-ничего. 

Вовка крепче обнял Марину. Она прижалась к нему всем телом, подняла голову, и губы их встретились. 

Тем временем приглашённые обнаружили отсутствие именинницы. Кто-то предложил пойти поискать Марину, а заодно и подышать свежим воздухом. Почему сразу пошли к запасным воротам, не знал никто. Ворота были открыты. Солнце садилось в чистом, ясном небе, и на фоне сияющего золотом диска люди увидели силуэты целующихся Вовки и Марины. За ними стояли их лошади, слегка соприкоснувшись наклоненными головами.  

Начальник охраны открыл рот, чтобы сказать что-то, по его мнению, весёлое. Но Михалыч молча поднёс к его носу здоровенный кулак, и Костя прикусил язык. Журавлёва махнула рукой по направлению к конюшне, и все тихо пошли обратно. 

Никто из вернувшихся в кафе так и не дождался влюблённых. А Вовка и Марина стояли, прижавшись друг к другу, забыв обо всём на свете. Их лошади, словно понимая важность происходящего, тоже не двигались с места. Стемнело. На небе ярко вспыхнули звёзды. Володя поднял голову. 

– Марин, а знаешь, почему магазин, в котором мы амуницию покупаем, называется «Алькор»? – спросил он. 

– Нет. Я даже не задумывалась. 

– «Алькор» – по-арабски «всадник». Так называется маленькая звёздочка в созвездии Большой Медведицы. Посмотри, она над последней звездой в ручке ковша. Кстати, эта звезда называется «Мицар», что значит «конь». Всадник едет на коне, всё очень красиво. 

– Откуда ты это знаешь?– удивилась Марина. 

– От бабушки, она мне часто про звёзды рассказывала. Видишь белую полосу на небе из звёзд? 

– Вижу. 

– Это Млечный путь. По нему летит Лебедь, спасаясь от Орла. – Вовка показал Марине оба созвездия. 

Они ещё долго смотрели в звёздное небо, не в силах расстаться друг с другом. 

Наконец парень с девушкой вернулись обратно в клуб, поставили лошадей в денники и долго целовались на скамейке возле парковки, а потом возле Вовкиного подъезда. Время остановилось. К действительности их вернули звонки мобильников. 

– Пап, скоро буду, совсем скоро, – Вовка нажал кнопку отбоя. 

– Да, папа. Я уже еду, – закончила разговор Марина. 

Парень и девушка посмотрели друг на друга, улыбнулись и начали медленно расходиться: Вовка к подъезду, Марина к машине.  

– Я тебя люблю, – услышала Марина шёпот Вовки. 

– Я тебя люблю, – прочитал Вовка по губам Марины. 

Жизнь бьёт ключом 

После дня рождения Марины прошло три недели. Володя ездил в клуб вместе с ней, иногда они брали с собой Лену. Лена оказалась тактичной девушкой, она хорошо понимала, что мешает, поэтому старалась добраться до клуба сама. 

Ваську перевели в основную конюшню. Михалыч пошептался с владельцем коня, стоящего рядом с кобылой Марины, и Васька оказалась в соседнем деннике с Фройляйн. Вовка с большим удовольствием наблюдал за тем, как их лошади общаются друг с другом, в этом было одновременно что-то трогательное и непонятное. Пешие прогулки в поля стали обязательным действом, без которого Марина и Володя никогда не уезжали домой. 

Михалыч, насколько это было возможно при его занятости, занимался Васькой при непосредственном участии Лены. Он подробно объяснял Вовке, зачем проводит те или иные действия и упражнения. 

– Уж коль ты сам ездить пока не можешь, вникай в суть работы. Владелец должен знать, что делают с его лошадью и для чего. 

Васька под седлом вела себя спокойно, а первые тесты показали, что прыгать кобыле очень нравится.  

– Похоже, что до того, как лошадка отправилась к метро народ катать, кто-то в неё основы спортивные заложить успел, – резюмировал Михалыч. – Это радует, не с нуля начинаем. 

Лена как всадник тоже произвела на тренера хорошее впечатление. 

– Будет из девчонки толк, можно не сомневаться. Главное, чтобы нос не задирала, – одобрительно сказал тренер после очередного занятия.  

Скидок на возраст Михалыч не признавал. Лена иногда засыпала прямо у Марины в машине. В этом случае Володя и Марина довозили юную всадницу до её дома.  

Как-то раз, проводив Лену, Вовка и Марина столкнулись с выходившим из этого же подъезда Иваном Ивановичем. Удивлённые донельзя, они не сразу догадались поздороваться. 

– Иван Иванович, добрый вечер! 

– Добрый. Я смотрю, вы опять вместе. Это хорошо. Давненько мы не виделись. А у меня для вас интересные новости. Володя, я думаю, визит к мадам Пилипчук ты ещё не забыл? 

– Забудешь такое, как же. 

– Ну так вот. В район, где Пилипчук держит лошадей, пришёл новый начальник райотдела милиции. Очень принципиальный мужик. Оказывается, на нашу старую знакомую столько жалоб накопилось, только прежнее руководство спускало всё на тормозах. А Пилипчук до того уверовала в свою безнаказанность, что заявилась к новому начальнику с конвертиком в сумочке. Потом-то она об этом пожалела, но было поздно. Потому что разозлённый майор буквально через пару дней нагрянул в её хозяйство с проверкой, прихватив с собой главу местной администрации с врачом санэпидемстанции в придачу. И получила гражданка Пилипчук после проверки уведомление о том, что лавочка её закрывается. Тогда она ничего умнее не придумала, как заявить, что всех лошадей выпустит на улицу. Мол, кормить их нечем и всё такое. Только просчиталась мадам. Оказывается, у нас в городе весьма влиятельные люди буквально неделю назад открыли что-то вроде приюта лошадиного. И вместо того, чтобы отправиться на улицу, десять коней поехали в этот приют. 

– А ещё четыре? – спросил Вовка. – Там же четырнадцать оставалось, когда мы Ваську увезли. 

– Остальных пристроили ребята, которые уже давно спасают лошадок от всяких пилипчуков и им подобных. Организация у них так и называется «Эквихелп». Возможностей, конечно, поменьше, но оставшихся четырёх они в хорошие руки пристроили. 

– Здорово! Это действительно хорошие новости, – обрадовалась Марина. 

– А вы что здесь делаете? – с хитринкой спросил Вовка. 

– Да вот, зашёл к Лениной маме, она мне звонила вчера. Мы после первого разговора несколько раз в городе встретились случайно. У нас, как выяснилось, много общего. 

– Понятно, – дружно протянули Вовка с Мариной и улыбнулись. 

– Иван Иванович, вас подвезти? – предложила девушка. 

– Да нет, спасибо. Мне тут недалеко, пешочком пройдусь. 

Заканчивался ещё один день. И он принёс много нового и хорошего. Жизнь била ключом. 

Разговор для троих 

Прошла неделя. Вовка снова начал работать в отцовской фирме. Свободного времени значительно убавилось, и на конюшню Володя ездил теперь только по вечерам. Встречи с Васькой по-прежнему доставляли ему огромную радость. Иногда после трудного дня в голову закрадывалась мысль отменить поездку, но чем ближе Вовка подъезжал к конюшне, тем лучше он себя чувствовал. Общаясь с лошадью, он вообще забывал об усталости. Лена вместе с Васькой потихоньку осваивала прыжковые азы. Обе показали себя талантливыми учениками, и тренер, слегка изменив первоначальный план, решил подготовить их к соревнованиям, которые должны были состояться в клубе через два месяца, в последнюю субботу сентября.  

А Вовке не давало покоя одно – его отношения с Мариной. Она несколько раз была в гостях у него дома. Вовкины родители полностью одобряли выбор сына. Марина им очень нравилась. Вовка подозревал, что отец девушки наверняка знает, что они помирились и продолжают встречаться. Будь это всего лишь очередной летний роман, беспокоиться не было бы причин. Но чувства к Марине сильно отличались от тех, которые Вовка испытывал к своим прежним подружкам. Наконец он решил поговорить с Мариной начистоту, выбрав для этого очередную прогулку в поля. 

– Марин, ты извини, но меня одна вещь беспокоит. 

– Что-нибудь по поводу Васьки? 

– Да нет, там всё классно. 

– А что тогда? Ума не приложу. 

Вовка помолчал и решился. 

– Да… твой отец, Николай Петрович. 

– Почему ты заговорил о моём отце?  

– Ну мы с тобой встречаемся… Извини, мы теперь с тобой просто вместе, ну в общем я… – Вовка замялся. 

– Володя, что ты хочешь этим сказать? – не понимала Марина. 

– Ты для меня – всё! – выпалил парень. – А он… 

– А что «он»? – тихо спросила девушка. 

– Ну, этот наш разговор с твоим отцом в больнице… 

– А-а, ты об этом. 

– Конечно об этом. Я не хочу ещё раз услышать от Николая Петровича то же самое. 

– Володенька, я сама не знаю, как быть. Папа у меня хороший, я его очень люблю, но иногда его просто клинит. Переживает за меня, беспокоится. Я ему сто раз уже говорила, что всё в порядке, а он не верит. По три раза на день переспрашивает. Да это у всех почти. У друзей моих, например, такая же проблема. Родители опекают, как пятилетних. Привычка… 

– Да уж, испытал на себе, – буркнул Вовка. 

– Давай пока оставим всё, как есть. Мне с тобой хорошо, и это главное. 

– И мне с тоже, солнышко моё. – Володя нежно поцеловал девушку. 

Прощаясь с Мариной, парень принял решение поговорить с Николаем Петровичем.  

«Расслабился, понимаешь ли. Жизнь за меня никто строить не будет. Приятно, конечно, когда такие люди как Иван Иванович и Журавлёва помогают. Но самому тоже действовать надо», – увещевал он себя, настраиваясь на разговор.  

На следующий день Вовка сразу отправился в банк. Юноша позвонил по внутреннему телефону прямо в кабинет Николая Петровича.  

– Приемная господина Измайлова, добрый день, – ответила секретарша. 

– Здравствуйте. А можно Николая Петровича? 

– Как вас представить? 

«Представьте меня в душе», – чуть не ляпнул Вовка. 

– Васильев Владимир. 

Через несколько минут парень получил пропуск, и охранник проводил его в кабинет, предварительно проверив металлоискателем с головы до ног. 

– Здравствуй, Володя. – Банкир пожал ему руку и пригласил сесть. – У меня мало времени, поэтому излагай быстро и ясно. Чай или кофе будешь? 

Не дожидаясь ответа, Измайлов нажал кнопку селектора: 

– Юлия Фёдоровна, принесите два кофе, пожалуйста. 

Кофе секретарь принесла быстро.– Я хотел поговорить с вами о нас с Мариной, – набрав в лёгкие побольше воздуха, выпалил Вовка. 

Николай Петрович, собравшийся было продегустировать напиток, поставил чашку на стол. 

– Так. Я, было, подумал, что ты о кредите пришёл договариваться от имени и по поручению Сергея Ивановича. А тут вон оно что. Ты уверен, что нам есть о чём говорить? 

– Есть, Николай Петрович. Хотя бы потому, что я люблю вашу дочь. Смею надеяться, что наши с Мариной чувства взаимны.  

– Это всего лишь то, чего хочешь ты. А хочет ли этого Марина? – произнёс банкир. 

– Об этом вы её сами должны спросить. 

– Николай Петрович, ваша дочь приехала, – сообщила секретарь. 

«Во попал», – промелькнуло у Вовки в голове. 

«Ну и дела», – подумал Измайлов. 

Новость застала их обоих врасплох. Первым пришёл в себя отец Марины. 

– Ну что ж, не будем откладывать. Сейчас и спросим, что моя дочь думает по этому поводу. 

Вошла Марина. Увидев Вовку в кабинете отца, она замерла на пороге от удивления. 

– Володя? Ты что здесь делаешь? 

– Судя по тому, что я от него услышал, собирается просить у меня твоей руки и сердца, – не то пошутил, не то серьёзно ответил Николай Петрович. 

– Вовка, ты с ума сошёл, – ринулась в бой Марина. 

– Я ничего такого не просил, – возмутился Вовка. – Пока не просил, – добавил он после короткой паузы. 

– Так, милые мои, шутки в сторону, – взял ведение разговора в свои руки Николай Петрович. – Мнение Володи я уже знаю. Марина, теперь я хочу выслушать тебя. 

– Папа, мы любим друг друга. Не знаю, что мне нужно сказать или сделать, чтобы ты поверил. Если я, в конце концов, буду женой владельца небольшой фирмы, а не нефтяного магната, тебя это сильно огорчит? 

– И как далеко у вас зашло? – задал вопрос в лоб банкир, подавшись вперёд. 

Вовка и Марина одновременно покраснели. Николаю Петровичу очень понравилась их реакция, и он принял в кресле более расслабленную позу. 

– Дочка, ты знаешь, что для меня главное – твоё счастье. И дело не в том, кем будет твой муж. Вокруг таких завидных невест, как ты, постоянно крутятся ушлые молодые люди с хорошо подвешенным языком и красивой внешностью. Кружить голову молоденьким девушкам они умеют великолепно. Но на уме у них одни деньги. Поверь, не одна богатая глупышка попалась на эту удочку. Я рассматриваю всех юношей, с которыми ты общаешься и встречаешься, именно с этой точки зрения. Независимо от произведённого ими на меня первого впечатления. Но Володю я знаю давно. Знаю также, что, несмотря на мой разговор с ним в больнице, вы продолжаете встречаться. Не сердись, девочка моя, у меня свои источники информации. Мнение мое на данный момент таково. Не возражаю, чтобы вы были вместе. Но пока – только как хорошие друзья. О семье и браке поговорим в другой раз. Когда Вы станете полностью самостоятельными людьми и сможете сами себя обеспечивать, без помощи родителей. А теперь извините, у меня важная встреча. Подтверждая его слова, снова включился селектор. 

– Николай Петрович, приехали ваши партнёры из Лондона. 

Измайлов встал, пожал Вовке руку, поцеловал Марину. Молодые люди направились к выходу. Банкир внезапно окликнул Вовку. 

– Володя, задержись на минуточку. Когда за дочерью закрылась дверь, Николай Петрович подошёл к Вовке и, глядя ему прямо в глаза, сказал: 

– Запомни, парень: Марина – это всё, что есть у меня в жизни. Если ты хоть раз дашь мне повод усомниться в искренности твоих чувств к моей дочери, я отправлю её на учёбу куда-нибудь в Америку. А тебе испорчу и карьеру, и жизнь. Всё, иди. Вовка вышел из кабинета, взял за руку Марину и они вышли из банка. 

– Что тебе папа сказал? – спросила Марина. 

– Да так, ерунда. Сказал, что если после того, что только что от меня услышал, я на тебе не женюсь, он сделает так, что меня по окончанию института отправят на Северный полюс. Для этого Николай Петрович специально откроет там филиал своего банка. 

Марина хохотала до слёз. 

Отголоски прошлого 

Учёба в разных институтах не давала возможности быть вместе не только вечером. Но гениальное дитя прогресса – мобильный телефон – позволял общаться в любое время суток. Вовка скачал на свой мобильник целую кучу смайликов и каждый день отправлял Марине смешные или нежные сообщения.  

Шли дни, обычные для большинства людей. Но для Марины и Володи они были самыми лучшими в их жизни. Общение с лошадьми помогало влюблённым снять усталость, накопившуюся за день, а дружба с Леной и забота о ней сделала взрослее и серьёзнее. 

Как-то раз Вовка с Мариной уже собирались ехать домой, но их окликнул Михалыч. 

– Володя, хочу попросить тебя мне сегодня помочь. Разумеется, имеешь полное право отказаться. 

– Михалыч, не вопрос, что надо сделать? 

– Подежурить сегодня ночью в конюшне, помочь конюхам. У нас двое ночных заболели. Мариночка, извини, что я у тебя кавалера умыкнул. 

Марина согласно кивнула, поцеловала Вовку в щёку и уехала. Вовка позвонил родителям и сообщил, что остаётся в клубе. 

Парень уже не понаслышке знал об обязанностях конюха, поэтому никаких проблем не испытывал, помогая раздавать корма лошадям. Потом они с Михалычем пили чай. Начкон рассказал несколько интересных историй из собственной спортивной биографии. За беседой время пролетело незаметно, и около полуночи Вовка отправился спать на диван в конюховке.  

Проснулся он неожиданно, как будто его кто-то в бок толкнул. Володя посмотрел на часы – половина второго ночи. Он попытался снова заснуть, но сон как рукой сняло. Вовка встал, оделся и пошёл в конюшню, не зная, что его туда влечёт. Выйдя из-за угла в основной коридор, парень увидел у денников Васьки и Фройляйн недавно принятого на работу конюха, худого и нелюдимого парня по имени Никита. Тот достал из кармана флакон и, воровато оглядываясь, протянул руку через решётку к автопоилке лошади Марины. 

– Ты что это делаешь, гад! – Голос Вовки прозвучал очень громко в ночной тишине конюшни. 

От неожиданности новобранец вздрогнул, выронил флакон и бросился наутёк. Володя рванулся за ним. Никите не повезло, он ещё плохо изучил планировку конюшни, поэтому свернул в тупик, оканчивающийся туалетом. Конюх влетел внутрь и закрыл дверь на задвижку. Вовка не долго думая с разгону ударил в дверь плечом, и та с грохотом распахнулась. Никита, получив удар в спину, упал на колени. Володя схватил конюха за шиворот и нагнул над унитазом. 

– Я тебя, сволочь, утоплю! – Вовка уже не говорил, а кричал. 

– Отпусти – пытался вырваться Никита, но Вовка был гораздо сильнее. 

– Ты что в поилку вылить собирался?! 

– Отпусти, я ничего не знаю! 

– Что за шум, а драки нету? – за спиной у Вовки возник Михалыч. – Похоже, я ошибся, драка как раз есть. Володя, чем тебе новый конюх не угодил? 

Парень, продолжая держать Никиту, в двух словах объяснил Михалычу причину столь неуважительного отношения. 

– Так, – произнёс начкон. – Мне кажется, что разбираться здесь должна милиция.  

– Отпустите, не надо милиции, – снова завопил Никита. – Я всё расскажу. Два дня назад около конюшни ко мне подъехали два парня на мотоцикле. Поговорили о лошадях, потом один из них предложил мне подзаработать. Я согласился, деньги-то всем нужны. Парни дали мне этот флакон и пятьсот долларов. Сказали, что надо сделать. 

– И что надо было сделать? – перебил рассказчика Михалыч. 

– Вылить по половине в автопоилки Весны и Фройляйн. 

– А ты спросить не догадался, что в этом флаконе? 

– Они сказали, что ничего серьёзного, просто у лошадей ненадолго отекут ноги, и всё. 

– И ты согласился? 

– А чё? Мне пообещали ещё и мотоцикл подарить, на котором они приехали. Я от мотоциклов тащусь, а там не машина, а просто супер! Отпустите меня Чё я плохого сделал?. Мне с моей конюховской зарплатой никогда такой аппарат не купить, неужели вы не понимаете!  

– Значит, от мотоциклов тащишься, а тут такой шанс, – ровным голосом произнёс Михалыч. – Ну что ж, это несколько меняет дело. 

Вовка, все ещё держащий Никиту головой в унитазе, недоумённо посмотрел на начкона. 

Конюх облегчённо вздохнул, и тут Михалыч нажал кнопку слива воды. 

Когда вызванная охраной клуба милиция увезла Никиту, Вовка зашёл в денник к Ваське и минут пятнадцать гладил лошадь, внезапно осознав, что сегодня он мог потерять своего друга навсегда. Кобыла стояла тихо, словно прочитала Вовкины мысли. 

Понимая, что выспаться уже не удастся, парень поднялся к Михалычу в комнату. 

– Михалыч, как думаешь, кто его подослал? 

– У тебя самого-то есть мысли по этому поводу? 

– Да есть, конечно. Пилипчук не зря Марине угрожала. Но после того как покатушную конюшню закрыли, я об этих угрозах и думать перестал. А она, значит, вон как, решила напоследок хлопнуть дверью. Наверняка мотоциклисты эти те же самые подонки, с которыми я в сквере подрался. 

– Вот ты сам и ответил на вопрос. 

– А во флаконе что было? 

– Милиция экспертизу сделает, тогда и узнаем. 

Весь следующий день клуб гудел, как растревоженный улей. Разумеется, в центре внимания был Вовка. Даже Костя, начальник охраны, уважительно пожал парню руку и похлопал по плечу, давая понять, что об их прошлых разногласиях можно забыть. Володя позвонил Марине, и та, бросив занятия в институте, примчалась на конюшню. Она прибежала к Фройляйн в денник и долго стояла с глазами, полными слёз, обняв лошадь за шею. Подошёл Вовка. 

– Марина, всё уже позади, всё хорошо. Не плачь. 

Марина всхлипнула, погладила лошадь и вышла из денника, закрыв за собой дверь. 

Она обняла Володю и крепко прижалась к нему. 

– Милый, спасибо тебе. Ты спас Лялю, а значит, и меня тоже. 

– Ерунда, я случайно оказался в нужное время в нужном месте. 

– Нет, Володенька, это судьба. Ты уже третий раз спасаешь жизнь лошадям. А таких совпадений не бывает. 

Васька – чемпион.  

За неделю до соревнований Марина с Вовкой взяли с собой Лену, съездили в любимый магазин и купили девочке полный парадный комплект амуниции. Лена даже заплакала от радости. Ваське тоже были куплены вещи, которые планировалось использовать только на соревнованиях. Обновки в тот же день торжественно продемонстрировали Михалычу и Журавлёвой, которые полностью одобрили выбор. 

– Володя, получила я результаты экспертизы из Института коневодства, – сообщила Журавлёва. – Не знаю, огорчит тебя это или нет, но лошадка твоя – в чистом виде бепешка. Не было там никаких ганноверов. 

– А мне всё равно, Ирина Николаевна. Какая разница, какой Васька породы, я её и на трёх чистокровных не променяю, – ответил Вовка. 

– И мне всё равно. Потому что Васька самая лучшая, – подала голос Лена.  

– Да, не ошиблись мы с тобой в учениках, Николаевна, – вступил в разговор Михалыч. – С ними можно не только на соревнования, но и в разведку идти. 

Наступила суббота. Вовка взял на себя обязанности почистить и поседлать Ваську, потому что Лена с бледным лицом ходила вокруг кобылы и роняла то щётку, то скребницу. Было видно, что она очень волнуется. Прибежала Марина.  

– Лена, давай на разминку. Там Михалыч уже нервничает. 

Вовка вывел Ваську на улицу, помог Лене сесть в седло и затянуть подпруги. На разминку его не пустили, и он наблюдал за ней, как и все, с внешней стороны ограждения. Удивительно, но Лена, оказавшись в седле, быстро успокоилась. Прыжки у нее получались очень неплохо. А Васька вообще всем своим видом говорила, что не понимает, отчего люди и некоторые лошади вокруг так суетятся. Судья-информатор пригласил пару на боевое поле. 

Вовка скрестил за спиной пальцы. Марина затаила дыхание. Михалыч замер. Ударил колокол. И всадник с лошадью полетели. Полетели не безумным галопом, а быстро, легко и красиво. Васька накатывала на препятствия, словно у неё за плечами был уже немалый конкурный опыт. Лена управляла кобылой уверенно и ни разу не усомнилась в правильности сделанного лошадью самостоятельного выбора. Отмашка флажка стартёра оповестила об окончании выступления. Болельщики перевели дух. 

– Трофимова Елена закончила маршрут за сорок девять целых пятьдесят пять сотых секунды, без штрафных очков, – объявил судья-информатор. 

Михалыч поднял брови. 

– Хорошее время, однако. Так и до призов недалеко. 

Тренер оказался прав наполовину. Лена выиграла свои первые в жизни соревнования. И не стесняясь плакала прямо после награждения, обняв Ваську за шею. Лошадь недоумённо косила глазом на девочку, словно говоря ей: а ты сомневалась? Мы с тобой ещё не то сможем! 

Банкет, на скорую руку организованный Мариной и Вовкой по случаю победы Васьки и Лены, закончился поздно вечером. Молодые люди отвезли Лену домой. И опять местом расставания был назначен хорошо им знакомый сквер. Володя и Марина сели на скамейку, ещё переживая события дня. 

– Какая Лена молодец! – в который раз сказал Вовка. 

– Володенька, это в первую очередь Васька молодец, и Михалыч. 

– Это как? – не понял Вовка. – А Лена? 

– У Лены ещё слишком мало опыта, чтобы ставить её на первое место в тройке «лошадь–всадник–тренер». Её заслуга сегодня в том, что она выполнила указания Михалыча и не мешала Ваське прыгать. Вот когда она начнёт Ваське помогать, тогда поднимется на ступеньку выше или станет рядом с двумя другими членами этого триумвирата. Но к этому ещё идти и идти. 

«С этим конным спортом и лошадьми век живи – век учись», – подумал Вовка, а вслух вдруг заявил: 

– Марина, я должен тебе сказать, что наши отношения не могут больше так продолжаться. 

Марина вздрогнула и испуганно посмотрела на него. 

– Что ты хочешь этим сказать? 

– Только одно. Выходи за меня замуж. Я хочу, чтобы ты стала моей женой. 

– Володенька, родной, – прошептала Марина, – может, мы торопимся? 

Но её глаза говорили совершенно другое. Они встали со скамейки. Володя легко поднял Марину на руки и закружил по скверу. Она спрятала лицо у него на груди, а счастливый Вовка нежно касался губами волос Марины и после каждого поцелуя шептал ей: «Я тебя люблю». 

Тридцать лет спустя 

Небольшой городок на юге Германии бурлил второй день. Выводка-аукцион спортивных лошадей проходила здесь ежегодно, собирая истинных ценителей этих прекрасных животных. Посетители были самые разные – от обыкновенных любителей верховой езды до выдающихся спортсменов и крупных коннозаводчиков. Ведущий провозгласил: 

– Лот номер сто. Кобыла Фортуна. Голштинской породы, возраст три года. Место рождения Россия, конный завод «Весна». Владельцы – господин и госпожа Васильевы. Стартовая цена лошади – пятьдесят тысяч евро. Шаг торгов – десять тысяч евро. 

Взгляды присутствующих переместились на трибуну, где встали и с достоинством поклонились Володя и Марина. Разумеется, так их звали теперь родители и близкие друзья. Остальные всегда обращались к ним только в уважительной форме: Владимир Сергеевич и Марина Николаевна. Даже иностранцы, которым стоило немалого труда выговорить русские имена и отчества. Поприветствовав зрителей, супруги сели. Марина наклонилась к Володе: 

– Когда ты с итальянцами договаривался о поставках оборудования, позвонил Алёша. Можешь после аукциона поздравить его со вторым местом на юниорском чемпионате России. Получил приз за лучший стиль езды. Так что теперь наш сын кандидат в мастера спорта. Владимир радостно улыбнулся и погладил руку жены. 

– Отлично. Не зря его в детстве Михалыч год без стремян проездить заставил. Любовь моя, давай смотреть, сейчас мы этих любителей пива и колбасок крепко удивим. 

На ринге появилась необыкновенной красоты лошадь со столь изящными формами, что многие зрители зацокали языками. Выводная, красивая молодая женщина, в которой вряд ли кто признал бы бывшую покатушницу Лену, провела лошадь по условленной для выводок траектории. В каждом движении молодой кобылы чувствовалась сила и грация. Поднялась первая табличка.  

– Шестьдесят тысяч евро, – мгновенно отреагировал аукционист. – Шестьдесят тысяч – раз... 

Ещё две таблички взметнулись одновременно. 

– Господин в третьем ряду слева от меня. Семьдесят тысяч евро. Раз... 

На VIP-трибуне внимательно наблюдали за торгами два тучных мужчины, одетых в дорогие костюмы с золотыми пуговицами в виде лошадиных голов. Вид и манера поведения за версту выдавали в них немцев, причём хорошо знающих, что такое конный бизнес. Один их них обратился к партнёру: 

– Дорогой Курт, похоже, русские научились выводить достойных лошадей. Надо будет поздравить владельцев этой прекрасной кобылы с их первым большим успехом. 

Его собеседник поморщился. 

– Увы, Пауль. Русские снова пришли в Европу. Только на этот раз не с танками, а с лошадьми. И твоему шефу это вряд ли понравится. 

Б.Д. Сподынюк. 

Бросить охоту. 

Рассказ. 

Охотой и рыболовством человечество занималось с того самого момента, как это сообщество встало на ноги, начало ходить прямо, общаться и изготавливать орудия производства. 

Имеются в виду разнообразные приспособления для охоты, отлова животных и рыбы. А это произошло, согласно последним данным учёных, около ста пятидесяти тысяч лет тому назад. За этот продолжительный период существования человечества охотничьи инстинкты, повадки, собственно, сам процесс охоты вошли в плоть и кровь любого мужчины, отложились в его подсознании. Они и, сейчас, дремлют где-то, на каком-то участке его подкорки и, в случае экстремальной ситуации, пробуждаются и не дают человеку погибнуть от холода и голода.  

Проходили века и тысячелетия, и вопрос индивидуальной охоты становился всё менее актуальным. Мужчине не нужно сейчас бегать по лесам и полям чтобы добыть кусок мяса, сейчас, он может прийти в магазин и купить любое мясо, любую рыбу, особенно в странах, где доминирующая идеология не является коммунистической. 

( Только коммунисты обладают талантом организовать голод в любой стране, если они, хоть краешком, имеют власть)  

Занятие охотой и рыболовством перестаёт быть жизненно важной составляющей существования человечества. Но это совсем не значит того, что мужская половина населения земного шара, тысячелетиями занимавшаяся этим, перестанет охотиться и ходить на рыбалку. 

Подшучивая и издеваясь над дремлющими в них инстинктами, называя себя помешанными, (охотники – буйно помешанные, рыбаки – тихо помешанные), как только наступают выходные дни, они поодиночке и группами перемещаются на водоёмы, в леса и поля, чтобы дать выход дремлющим в них навыкам. Побыть на лоне природы, полюбоваться видами и ландшафтами, проверить меткость глаз и твёрдость рук и побыть, чисто, в мужской компании соратников и единомышленников, да и чего греха таить, выпить с друзьями чарку за удачный выстрел, за с боем, вырванную из воды крупную рыбу. 

Ведь, не даром, существует поговорка о том, что время, проведённое на охоте, рыбалке в кругу друзей, Богом, в общий стаж жизни человека, не засчитывается. 

Но, чем дальше общество шагает по пути цивилизации, тем всё более трудным становиться удовлетворение древних инстинктов каждого человека. Рыбалка и охота становиться уделом очень богатых людей. За последние пять лет стоимость охотничьих лицензий, отстрелочных разрешений выросла многократно. Стоимость боеприпасов и другого снаряжения, так же, непомерно дороги и не всякому охотнику по карману. Но, даже, если ты, каким-нибудь героическим усилием, решил эти вопросы, то постоянное повышение цены на бензин делает твоё желание куда-то выехать, просто, невозможным, ибо для охоты используют автомобили повышенной проходимости, что существенно увеличивает расход топлива.  

Ваш покорный слуга и автор этих строк занимался охотой с 1972 года и, собираясь на последнюю охоту, выслушал некоторые мысли собственной, любимой супруги, которая все прошедшие годы, собирая меня на охоту, всегда, это делала с удовольствием. 

Дорогой, – мягко сказала она, – мне не хотелось тебе этого говорить, но, после прихода к власти президента, который обещал, что хорошо станет людям, уже, сегодня, как обычно, не уточнил, когда наступит это «сегодня». Поэтому хорошо так и не наступило сегодня ни наступит и завтра. 

За год, что он при власти, цены на продукты выросли на четверть. Выросли так же тарифы на электроэнергию, на газ, на отопление и горячую воду. Цена на бензин выросла так же, и продолжает расти. Пенсия твоя, с его приходом к власти, не выросла, а, в связи с инфляцией, существенно сократилась. Ехать ты собираешься за сто шестьдесят километров от города, и только дорога составит триста двадцать километров плюс километров двадцать езды по полям. Твой УАЗик, как ты сам выразился, не расходует а «жрёт» восемнадцать литров бензина на сто километров пробега, следовательно, на триста сорок километров он «сожрёт» чуть более шестидесяти литров, что при сегодняшней цене составит более четырехсот пятидесяти гривен. А это чуть меньше половины твоей пенсии, которую тебе платит государство за сорок семь лет твоего трудового стажа. Не кажется ли тебе, дорогой, что твоя любовь к охоте лишает нас средств к существованию, я уже не говорю о жизни. 

Слова жены были для меня тем обухом, которым бьют человека по голове, чтобы он пришёл к адекватному мышлению. Хорошо зная, что моя жена чувствует себя, только, тогда счастливой, когда ей удаётся для меня сделать что-то хорошее. Приготовить что-то вкусненькое, купить для меня что-то такое, что мне, очень, понравилось, но на что я, лично для себя, пожалел бы денег, понимая, что средства нужны на более важные, для жизни семьи, дела. Я, так же, обожаю свою супругу, и понял, что этот разговор она завела, действительно, от безвыходной ситуации. Все её попытки сохранить приличный уровень жизни семьи разбиваются о плодотворную работу правительства по обнищанию народа, в которой оно, за прошедший год, добилось весьма впечатляющих успехов.  

Обдумав её слова я решил, бросить любимое занятие охоту, продать ружьё, оставшееся в наследство от отца, продать любимый автомобиль УАЗ, как феникс, восстановленный из пепла, тюнингованный и модернизированный, и не разу не подводивший меня в самых сложных погодных и дорожных условиях. 

Как мне было не тяжело, но я решение принял и сказал о нём жене. Но она, все-таки, настояла, чтобы я съездил на эту, последнюю, охоту. 

Поскребла по сусекам, что-то где-то ужала, что-то отменила, но вручила мне деньги на семьдесят литров бензина. Весь в кусках от благодарности, я рухнул на колени и расцеловал руки своей, такой умной и заботливой жены. 

Выразив, таким образом, ей, что я не бесчувственная чурка, я тут же позвонил друзьям и расписал им график, по которому я соберу их всех в свою машину. Для этого мне нужно было проснуться в половине третьего ночи, чтобы самому одеться, прогреть и выгнать из гаража машину. 

Погода стояла чисто Одесская. Ночью – минус десять градусов, днём – ноль. Выпавший, неделю назад, снег, днём подтаивал, а ночью замерзал в ледяную плёнку, которая на дороге, при свете фар, казалась покрытой льдом речкой. Соответственно, ехать было, чрезвычайно, тяжело. Спасало положение то, что в УАЗике оба моста ведущие, это давало возможность избегать заносов и пируэтов. Короче мы, хоть и не быстро, ехали. Как назло, а может быть и специально, природа решила нас побаловать и в пять часов утра температура за бортом была минус двадцать градусов по Цельсию. В шесть утра первые лучи солнца начали пробиваться из-за горизонта и на фоне нежной слегка розовой зори, 

лесные посадки, островки отдельно стоящих деревьев, высокий бурьян, стоящий в какой-нибудь балочке, выглядели, как будто их вырезали из хрусталя. Мои друзья, да и сам я прекратили травлю всяких анекдотов и охотничьих баек застыли с открытыми ртами любуясь на это великолепие, которое природа, в зимнем варианте, решила нам показать. 

Огромное белоснежное поле, на котором стояли, как в волшебном сне, покрытые, полностью, инеем, как елки иголками, вырезанные из хрусталя деревья. Лучи поднимающегося солнца, попадая на них, заставляли их сверкать, как пригоршни бриллиантов, брошенные каким-нибудь проказником на деревья и прилипшие к их ветвям. 

Даже скопление прошлогоднего бурьяна вдоль дороги и в балочках сказочно преобразилось. На каждом стебельке высохшего бурьяна, маленькие хрустальные ромбики инея свисали целыми гирляндами, до самого низа стебелька, и, колеблясь от малейшего дуновения ветерка, разбрасывали бриллиантовые искры вокруг себя. Создавалось впечатление, что они ещё и звенят очень тихим, мелодичным звоном, как хрустальный бокал с шампанским в новогоднюю ночь. 

От этого великолепия я остановился и заглушил двигатель и мы, минут десять, любовались буйством и блеском необыкновенных красок, которые пробудило подымающееся над горизонтом солнышко. Поля, покрытые девственно белым снегом заискрились, отражая солнечные лучи каждой снежинкой. Воздух был настолько свеж и прозрачен, что его можно было пить, как родниковую воду и вдыхать его всей грудью. 

Но, как обычно, в это великолепие вмешалась жизнь своей прозаической стороной. Мы увидали на поле удирающего зайца, за которым охотилась рыжая лиса. 

Парни встрепенулись, как воины, услыхавшие звук трубы, зовущей в наступление. 

Так, – очнувшись, сказал полковник, – чего стоим? Кого ждём? 

Бобчик, – подключился Мишечка, – заводи и погнали. Нам ещё километров двадцать до места встречи ехать. 

Я запустил двигатель, включил передачу, и мы понеслись, оставляя за собой облако инея, который медленно оседал, обратно, на дорогу. 

Спустя полчаса мы уже обнимались с такими же буйно помешанными как сами. Вышел егерь и построил всех охотников. Прочитал инструкцию о правилах охоты и мерах безопасности, затем выписал всем отстрелочные листы, разделил на две команды, которые будут идти правым и левым флангами от него, и, погрузившись в машины, все поехали к тому участку леса, с которого сегодня начнётся охота. Водители автомашин заехали к концу участка в засаду, чтобы не выпустить дичь, которую охотники вытоптали, очень, тяжёлым трудом. Лесок, через который шли охотники, был в трёх местах изрезан глубокими оврагами. Пересечь их по лежащему снегу, глубина которого доходила в некоторых местах до сорока сантиметров, было очень тяжело. Невзирая на двадцатиградусный мороз, от парней валил пар. В этом лесочку нам удалось взять двух зайчиков. 

Следующим угодьем, куда мы переехали, были два поля длинной, каждое, по пять километров. Растянувшись подковкой, стрелки пошли по полям. Под глубоким снегом оказалась пахота, и идти по этим полям было не легче, чем преодолевать глубокие овраги. Нога, то и дело, попадала на замёрзший ком вспаханной земли, или в глубокую рытвину. 

Пройдя эти поля, все попадали, прямо, на снег, чтобы отдышаться. Проведя короткое совещание, результатом которого стало мнение, что в такой мороз зайца в поле нет, нужно переезжать в место, где есть маленькие лесочки, заросшие кустарниками овраги и балочки, заросшие бурьяном. 

Сказано – сделано! Переехали в такую местность, и охота пошла более успешно. Первых трёх зайцев отправили на базу где, уже, трудился повар, готовя всё для охотничьей шурпы. 

Солнце приближалось к зениту, температура упала до минус шести градусов, ходить стало легче и к трём часам дня, каждый из охотников добыл себе зайчика. Тем, кому не везло, часто мазал, рука дрожала, заяц не попался на пути – помогли коллеги по охоте. 

В три часа дня, торжественно, закрыли охоту, как сегодня, так и в этом охотничьем сезоне и поехали на базу.  

Там на длинном, струганном столе, уже, стояли закуски и бутылки с разнообразной выпивкой. Была водка, самогон, коньяк, вино. То есть на любой вкус. Закуска, так же, была хороша. 

Каждый достал то, что ему положила жена дома. Тут было мясо копчённое, свиной почерёвок, курица жареная и копченная. А так же солёные бочковые огурчики и помидорчики, сало с нежной и тонкой мясной прожилочкой, засоленное в специальных специях и тающее во рту, как шоколадка. Кто-то положил на стол плацинды с кабаком, сделанные так вкусно, как еда Богов. Но всеобщий восторг вызвала, поданная горячей, охотничья шурпа. Все разогрелись, лица охотников раскраснелись, анекдоты, охотничьи байки шли без перерыва. Смех и тосты не умолкали. Сидящие за столом люди казались самыми остроумными, знающими и симпатичными. 

Но, к большому сожалению, обратной дороги никто не отменял. Выпив чарку на посошок, мои друзья посочувствовали мне, как человеку, которому нельзя выпить так как  

я за рулём, мы начали собираться в обратную дорогу. Прощались и обнимались с каждым, и на сердце становилось теплее, когда слышали приглашения приезжать ещё. 

Наконец–то уселись в машину, я дал газку и поехал, а ребята, ещё, долго стояли и махали нам руками, пока, мы не скрылись за поворотом. 

– Какие милые и чудесные люди, – сказал Сан Саныч, – а почему мы раньше к ним не приезжали? 

– У них не так много дичи, – ответил полковник, – поэтому они приглашают к себе, очень, редко. Ну, если уже пригласили, то всё сделают для того, чтобы приглашённые уехали с самыми хорошими воспоминаниями и дичью. 

– Что мы на сегодняшний день и имеем, – резюмировал Миша этот разговор. 

– А который сейчас час? – спросил я. 

– Четверть шестого Боренька, – отозвался полковник. 

– У нас два часа пути, – сказал я, – хотя дорога лучше, чем была утром. Согласен со мной Игорёк?  

Ответом мне был тоненький храп Игоря, нашего, самого молодого товарища, имеющего редкий талант засыпать в любой момент и в любой позе. 

– Ну, раз у Игоря такое мнение, – со смехом сказал я, – тогда я с ним спорить не буду. 

Я поддал газку и, положив стрелку спидометра на цифру восемьдесят, через два часа был у дома полковника. 

– Боря, а сколько бензина мы израсходовали? – перед тем как выйти, спросил полковник. 

– С учётом развозки по домам нетрезвых клиентов, – ответил я со смехом, – литров семьдесят. 

– И сколько ты заплатил за бензин, – не отставал полковник. 

– Пятьсот двадцать пять гривен, – ответил я. 

– Это получается по сто пять гривен с носа, – разделив сумму на пятерых вычислил он. 

Эй, народ, – вдруг заголосил он, – быстро уплатили Борьке по сто пять гривен за спаленный им, для нашего удовольствия, бензин. 

Без лишних разговоров друзья собрали четыреста двадцать гривен и вручили их мне. 

Я попытался отказаться, но меня пристыдили и сказали, что я не так богат, чтобы отказываться от денег. 

Во всяком случае, я развёз всех по домам и, когда вернулся домой и вручил жене собранные ребятами деньги, я не могу сказать, что моя супруга была этим недовольна. 

А после того, как я рассказал ей, каких чудесных людей мы встретили, какую неземную красоту нам показала природа, какое прекрасное общение мы имели с хозяевами угодий и как плодотворно поохотились, и предъявил ей матёрого самца зайца,  

она, выслушав меня, минуты две подумала, а потом сказала. 

Она сказала мало, но сказала смачно и когда она говорила, мне хотелось её слушать, потому, что её голосом говорила любовь, женская мудрость и редкое мужество. 

Дорогой, – сказала она и в её глазах светилась любовь, – не нужно бросать охоту, не продавай ружьё, не продавай свой любимый автомобиль. Президенты и правительства приходят и уходят, а такой президент, как сейчас, вообще, долго не продержится. Ну, уж как-нибудь, выдержим мы несколько поездок твоих на охоту, и не умрём с голоду. Не доставим мы, этим горе руководителям, такого удовольствия. Я больше никогда не буду тебе об этом говорить. Охоться мой дорогой, раз ты без этого не можешь. 

Конец. 

Ладно, кору и урок он дал. 

Вариант: 

Ладное, нам кору и урок Мане он дал. 

Диван и шорох хороши на вид. 

Новосокольники. 8 июля. 

Я проснулся или очнулся в поезде, который летел на полном ходу, стуча колесами, рассекая ветер. Купе, уже ставшим родным, было убрано. Рядом никого не было. Веки были тяжелыми, глаза закрывались, но спать не хотелось, голова прошла, и меня не тошнило. Я полежал некоторое время, пытаясь восстановить события прошедшего дня – за окном была ночь. Господина и Анастасию Дмитриевну я помнил хорошо, также и невельскую башню, и… девочку. Марта. Меня опять замутило, и я повернулся на бок, лицом к стене. Как я попал обратно в купе, я не помнил вовсе, даже как шел обратно до поезда и с кем. Ботинки стояли рядом с кроватью, их я тоже не помню как снимал. Потирая виски, восстановить события не удавалось, все после башни проплывало куда-то мимо в сознании. Полежав еще минут десять, я решил встать и разыскать кого либо из живых. Психопатов я не рассматривал, столик-убийца остался в ресторане и, честно говоря, меня они больше не волновали. А на случай волчьих призраков у меня есть карта в сумке. Карта-защитница. Я почему-то вовсе не боялся ни тех, ни других. Внутри поселилась уверенность и отрешенность. Обувшись, я вышел в коридор, он был хорошо освещаем, и в нем было прохладно. Оглядевшись, я выкрикнул имя Анастасии Дмитриевны, но тишина продолжала царить во всем вагоне. Я крикнул еще, с тем же результатом. Проводницкая была пуста, все двери всех купе открыты настежь. Пройдясь по ним, я обнаружил в них чистоту и полное отсутствие живых существ. Не скажу, что меня это расстроило, вот только своих спутников в одночасье потерять было как-то неожиданно. Недавно я только и хотел, чтобы они куда-нибудь исчезли, теперь же, когда это произошло, мне стало тоскливо. Я не знал, что делать, никто не давал никаких советов, не говорил метафорами и не глазел на меня в упор, ожидая действий. Я снова был предоставлен самому себе, только на этот раз это принесло ощущение дискомфорта и одиночества. К тому же очень хотелось есть, что заставило меня смело направиться в сторону вагона-ресторана, ставшему мне за все это время домашней кухней. В тамбурах и в плацкарте все было так, как и должно быть, если бы поезд ждал пассажиров на первой станции. Я даже заглянул по пути в туалет, но и там все было идеально. Пахло химикатами, освежителем и резиной. Войдя в ресторан, я надеялся застать там кого-нибудь, но и тут меня встретил одинокий бар, разбитое окно, из которого совершенно не дуло в вагон, по непонятной до сих пор мне причине, столик-убийца валялся около него. Дернув ручку двери, которая вела наружу, я обнаружил все то же подобие органического стекла. Попробовав протиснуться снова, я потерпел неудачу. Закрыв дверь, я повернулся к пустым столам и замер. 

Под одним из столов стоял зеленый чемодан Анастасии Дмитриевны. То ли она его забыла, то ли нарочно оставила для меня. Я подошел к нему и осмотрел. Обычный чемодан с вытаскивающейся металлической ручкой, с которым можно путешествовать и в поезде и в самолете. Ручка была выдвинута, я дернул за нее и ощутил, что чемодан на удивление легок для поездок на дальние расстояния. Он вообще казался пустым. Если дама оставила его случайно, я не могу его ей вернуть, поскольку не знаю и не представляю ее месторасположения. А если оставила мне (что странно и неправдоподобно), то я подумывал изучить его содержимое. Конечно, любопытство взяло верх, и я расстегнул молнию по периметру чемодана. Открыв крышку, такую же зеленую изнутри, я обнаружил два листа бумаги. Взяв их в руки, я на одном из них читал неизвестные мне имена, некоторые из которых были вычеркнуты. На втором был изображен знакомый мне дракон, обвивающий хвостом планету Юпитер. Только на этот раз он был изображен карандашом, но я был готов поклясться, что он в точности совпадал с журнальным. Достав из сумки журнал, я сравнил их. Они были настолько идентичны, что сложно было поверить. Отложив лист с драконом, я все скрупулезней вчитывался в имена и фамилии, надеясь найти хоть одно знакомое. Но они все были абсолютно мне неизвестны, и я положил оба листа себе в сумку. Чемодан я положил на стул, пошарил по остальным его отсекам. Больше в нем ничего не нашлось. Я обдумывал, что делать дальше. В этот момент поезд опять стал тормозить и вскоре совсем остановился, провозглашая вокзальное здание, где в свете фонарей можно было разглядеть название – Новосокольники. Я сел за столик и развернул карту. Мда… Мы ехали четко на север, все больше отдаляясь от Минска и вообще всего, что было мне знакомо. Четыре белые колонны поддерживали свод строения, наверху которого значилось название. Само здание было желтым. У меня складывалось впечатление, что все вокзальные здания красили исключительно в два цвета, с вкраплениями белого. И так по всей стране. Довольно уныло и скучно. Хоть бы синенького или зеленого можно было добавить. Иначе они начинали напоминать психиатрические клиники или общеобразовательные институты не только схожей архитектурой, но и своим навязчивым цветовым повторением. Снова загремели выкидными лестницами несуществующие проводники и снова загрохотали двери, которые никто не открывал. Мне вдруг снова стало не по себе. Темнота снаружи врывалась в разбитое мною окно, и создавало впечатление портала в небытие. Только бы никто не завыл и не начал носиться под окнами. Теперь любой мог забраться в вагон на стоянке. Я напрягся и начал вслушиваться в ночь. Абсолютная тишина подчеркивала необычайность ситуации и лишь излишне ее мистифицировала. Так я просидел минут пять. После чего опять загремели лестницы и двери, и поезд, фыркнув, плавно начал набирать скорость. Я успокоился. И в этот момент из темноты раздался дикий вой, который стал приближаться с пугающей быстротой. Как будто что-то спешило на поезд, взбесившись оттого, что не успевает, и, исторгая нечеловеческие звуки ярости и безумия. Сердце подпрыгнуло до горла и нырнуло в пятки. Отбиваться мне было нечем. Столиком можно было отбиться от психопатов, но эти звуки совершенно отличались от всего, что мне доводилось слышать на этом чертовом маршруте, и я не был уверен, что он мне сильно поможет. Поезд набирал обороты, но сумасшедший вопль, уже перешедший в рев какого-то жуткого отчаяния, сдаваться не собирался. Что-то неслось с огромной скоростью на вагон-ресторан, я почему-то был в этом уверен. Единственное, что пришло мне в голову, так это прижать разбитое окно своей картой и постараться выдержать этот кошмар. Я так и сделал. Стоя в таком положении, спокойствие снова вернулось ко мне, и я приготовился отражать нападение. Рев достиг апогея прямо у окна, казалось, у меня лопнут барабанные перепонки. Я зажмурился и плотнее прижал карту к оконной раме, снизу придерживая ее правым коленом. Мгновение спустя что-то с огромной силой ударило меня сквозь карту, но удержать равновесие я смог, хотя это было крайне тяжело. Карта осталась цела, она как резиновая вытянулась в мою сторону и основной удар приняла на себя. Какая-то тварь могла снести стену своей мощью, но не смогла пробить бумажную карту. Я приготовился к повторной атаке. Секунды через три вагон тряхнуло так, что я подумал, он сойдет с рельс. Было впечатление, что правые колеса на миг оторвались от шпал и снова встали на место. Удар пришелся в боковину вагона рядом с окном. Рев при этом стоял невообразимый. Такого проявления дикости я не слышал никогда. Опоздавшая тварь затихла, словно разбегаясь, а потом снова нанесла удар по моей карте. И опять она выгнулась, нарушая все известные мне законы физики, но атаку выдержала. К этому времени поезд уже набрал полный ход, после чего рев стал затихать, а потом и вовсе пропал. Я ехал, прижав карту к окну еще несколько минут. Решиться ее убрать было сложно, вероятно, тварь ожидала именно этого. Я вспотел, и ужасно хотелось пить. Через некоторое время я осторожно отпустил пару сантиметров карты вниз, открывая вверху щель. Ветра по-прежнему не ощущалось, но и никаких признаков чего либо, прыгающего за окном не обнаруживалось. Выждав еще мгновения, я полностью снял карту и отошел в центр вагона-ресторана. Вроде бы обошлось. И тут мне в голову пришла занятная мысль. Я зашел за барную стойку и стал рыскать по шкафчикам внизу, полкам с бутылками, в раковине, между кухонной утварью и, наконец, нашел в одном из шкафчиков степлер. Вообще, я надеялся на иглу или булавку, но степлер пришелся как нельзя кстати. Я обернул карту вокруг туловища, наподобие балахона, оставив непокрытой голову, рукой подлез снизу карты, дотянулся до пояса и несколько раз щелкнул степлером, скрепляя края. Карта обвила меня как платье – сверху было узко, а к низу шло в расширение. В районе горла я особенно крепко постарался ее закрепить, в чем преуспел. Теперь я был похож на продавца карт, зазывалу у книжного магазина или просто на придурка. Увидев свое отражение в зеркальных полках, на которых стояли бутылки, я прыснул от смеха. Вид был на редкость дурацкий. Я подумал, что надо бы запатентовать такой фасон и проверить платье на спрос в Москве, но представлялась только психиатрическая клиника или, в лучшем случае, бал-маскарад, посвященной нашей огромной стране или информационный столб-путеводитель. Я засмеялся от своих нелепых предположений и уже совсем успокоился. Расхаживая в таком прикиде, я начал поиски еды. Небольшой холодильник в баре предоставил мне холодную копченую курицу. Я вытащил ее на стойку. Есть было крайне неудобно, руки все время пришлось вытаскивать из-под карты, и я боялся ее порвать. В конце концов, я снял ее на время ночного ужина и в мгновение ока от курицы остались одни кости. Взяв бутылку холодной минералки там же, я выдул ее почти залпом. Мне похорошело, сил прибавилось, ясность ума разливалась теплом в голове. Я сложил руки крестом на стойке и, опустив на них голову, задумался о своем положении. Ничего перспективного я не находил, надеялся на утро. И вот тогда, скорее всего, я покину этот поезд, несущийся в бездну. Он мне изрядно поднадоел, но, надо отдать ему должное, он часто был не только источником проблем, но и помогал решать некоторые из них. И все же выйти в более менее крупном городе я намеревался. Ведь если была девочка, Марта, то должны быть и еще какие-то люди. Вспоминая девочку, я в тайне желал встретить кого-то более разговорчивее и вменяемее, чтобы просто прояснить ситуацию и принять верное решение относительно своих похождений. Мне хотелось вернуться в Москву, и я был готов на любые условия. Отыскав на карте ближайший по пути следования город, Насва, при условии остановки там поезда, я вернулся в исходное положение. Я думал о Марте, пытаясь ее вспомнить. Что-то в ее лице все-таки было знакомое, только вот таких ощущений может быть целая куча, если на ее месте представить кого-либо другого. Человеческий мозг так устроен, что если пытаться вспоминать в течение долгого времени любого незнакомца, начинает казаться, что ты с ним знаком или где-то его встречал. Диалог с Мартой получился довольно сжатый, да и самочувствие мое не давало мне покоя. Что такого могло случиться, от произнесения ею одного слова, что меня так скрутило, и заставило желудок полностью потерять контроль. Плюс пропажа моих спутников. Даже если они донесли меня до поезда и положили в купе, куда они опять подевались, оставив меня одного, так ничего толком и не объяснив. И забыли чемодан, то ли нарочно, то ли в спешке. Правда, от содержимого чемодана легче не стало. Список я читал, знакомых там нет, а дракон с Юпитером вообще не приносили никакой зацепки, если они вообще имели хоть какой-то смысл. Стало опять досадно. Я стал замечать за собой, как резко и почти неконтролируемо меняются мои настроения, с тех пор, как я сел в этот поезд. От священного спокойствия до разбитости и обессиливания. Словно кто-то расшатывал мою нервную систему, бросая меня из края в край, раскачивал мою душу слишком топористо и агрессивно. Поезд стучал колесами, я тяжело вздыхал и совершенно не знал, что делать. Я вернулся в купе, оставив пустой чемодан в ресторане, и хотел лечь поспать, голова начала побаливать, а глаза закрываться. Мой организм давно потерял связь между ночью и днем, поэтому желание спать появлялось также ниоткуда, как и перемены настроения. В купе я улегся на кушетку, подложив подушку под голову, и закрыл глаза.  

Боже! Дверь. Ее же вышиб тот чудовищный контролер. А сейчас она снова на месте, никакого мусора и строительного хлама на полу не оказалось. Возможность замены исключалась в принципе. Я почесал лоб и прислушался к тишине – колеса не в счет – мне казалось, что что-то заскрипело в конце вагона.  

Вдруг в коридоре послышалось шарканье. Я подскочил как ужаленный. Внутри снова появился страх и паника. Кто-то шел по коридору в сторону моей двери. И хотя я ее закрыл, замок изнутри я не защелкнул, и теперь чувствовал себя обязанным это сделать как можно скорее. Подлетев к двери, я аккуратно выглянул в коридор. Может быть, лучше было этого не делать, так как холодок опять пробежал по моему позвоночнику. По коридору снова шел кондуктор, тот самый, которого я, как мне показалось, убил. Он опять стучал в двери купе и просил предъявить билет. Кстати, я отметил, что на этот раз ему никто не отвечает, никто не орал, не стрелял, а открыв дверь и попросив билет, кондуктор молча выжидал несколько секунд и шел к следующему. Выглядел он также ужасно, уродливое и крайне злобное лицо я оценил даже сбоку, едва бросив на него взгляд. И тут я вспомнил про карту. Не знаю, что могло случиться, но встречать монстра-кондуктора я решил в географическом плаще. Быстро нахлобучив его на себя и поработав степлером, я успел вовремя. Голову я оставил непокрытой, иначе, если бы фокус не прошел, глаза могли мне понадобиться в любой момент. В дверь застучали, она была не закрыта за замок. Я молчал. Снаружи раздалось шипение и хрип, потом постучали еще раз. Я смотрел на дверь, приготовив ногу для удара, встав у развалин разбитого стола, и приготовился. Дверь дернули и она открылась. Я увидел существо, напоминавшее человека только ростом и расположением конечностей. Лицо было не только в струпьях, бородавках, слюнях и волдырях, оно к тому же было забрызгано кровью, которая стекала с головы подсохшими струйками. К тому же кондуктора трясло в какой-то безумной лихорадке. Я понял, что кровь – моя работа. И приготовился отражать ненависть и месть этого существа. Оно стояло с озверевшей мордой, готовой убить, но не нападало. Казалось, его взгляд направлен сквозь меня, в окно. Я ждал. Бешеный кондуктор простоял с остекленевшим взглядом несколько секунд и вдруг развернулся и медленно зашаркал на выход. Этого я не ожидал. Существо вышло из купе и направилось в сторону кабинки проводника. Мои мышцы пребывали в напряженно-огненном состоянии. По виску текла капля пота. Я был готов к его возвращению, у меня сквозила мысль, что кондуктор хитрит, делая вид, что не замечает меня и ждет, пока я расслаблюсь. Так прошло минут пять, и я решил выглянуть. Еле-еле переступая ногами, я подошел к двери и высунул ногу на случай оставить целой свою голову. Ничего не произошло. Мгновение спустя, я выглянул и осмотрелся по сторонам. Коридор был пуст – наверно тварь забралась в кабинку проводника и сидит там, проверяя свои билеты, ожидая, что я не вытерплю и зайду, чтобы расквитаться со мной. Но проверить надо. Ехать и думать о том, что безумный кондуктор сидит и ждет меня, было невыносимо, надо было что-то делать, как-то избавиться от него. Я шагнул наружу. Стука колес я не замечал, не потому что привык, а от напряжения и сосредоточенности. Дойдя до кабинки, она оказалось незакрытой, дверь была настежь, я никого в ней не обнаружил. Существо могло открыть дверь тамбура и спрятаться там. Поправив свой плащ, я вышел в тамбур. Прохлада приятно освежила. Я никак не мог привыкнуть и к полному отсутствия ветра и к неизвестно тогда, откуда взявшейся прохладе. Эти метеорологические аномалии сбивали меня с толку всякий раз. Тогда оставалось проверить сцепление с локомотивом, больше этому сумасшедшему деться было просто некуда. Но и там его не оказалось, и я закрыл дверь. А вдруг его безумный мозг сам выбросил его из поезда?! Может он не заметил, что вагоны кончились, и автоматически сорвался с поезда, такое возможно, судя, каким взглядом он смотрел на окружающий мир. Что ж, я нисколько не жалел, если было именно так. Я размышлял о карте. Неужели дело в ней, ведь взбесившиеся волчьи призраки смогли только задеть меня в прошлый раз, но не нанесли более ощутимого вреда. К тому же, я помнил шутку неизвестного до сих пор мне господина про балахон из карты. Что было в ней особенного, я понять не мог. Такие карты продавались в любом ларьке на вокзалах и в книжных магазинах. Я вернулся обратно в купе, уже очень вымотанный и разбитый. Порывшись в сумке, я достал фляжку с ромом, отхлебнул пару раз, запер дверь на щеколду, и прямо в карте, как обойный рулон, завалился спать. Уснул я мигом.  

Открыв глаза, я почувствовал легкость во всем теле. Потянувшись, мне захотелось подышать свежим воздухом, поезд все еще ехал, и я решил выйти в тамбур. Я свесил ноги с кровати, протирая глаза, и замер. Под ногами не было пола. Я заморгал, пытаясь определить, как такое может быть, и уставился вниз, подобрав ноги обратно на кровать. Внизу пролетали рельсы, пол полностью или исчез, или стал полностью прозрачным. Мои ботинки стояли рядом, словно летели они вместе с поездом, подвешенные за потолок невидимой нитью. Я осторожно наклонился и пальцем дотронулся до своих башмаков. Ничего особенного я не почувствовал. Тогда аккуратно я ткнул пальцем в невидимое пространство и натолкнулся на барьер, по тактильным ощущениям равнозначным полу. Пол был, только теперь он напоминал дверь наружу в вагоне-ресторане – по периметру вровень с маленьким плинтусом, переходящим в обыкновенные стены купе, обшитые фанерой. Ехать становилось совсем неуютно, все время хотелось прыгнуть или не свалиться под колеса. Я опустил правую ногу и убедился в твердости и крепости поверхности. Схватившись на всякий случай за металлическое крепление, поддерживающее верхнюю кушетку, я поставил на пол вторую ногу и слегка постучал ею. Вроде бы ходить можно, хотя чувство полета и дискомфорта никуда не делось. Я выпрямился и решил проверить полы в коридоре. Вдруг уши заложило, а голова резко заболела. По вагону пронесся жуткий, разрывающий барабанные перепонки вой. Пришлось закрыть уши руками, а глаза зажмурить, потому что от звука начали вибрировать стекла. Я плюхнулся обратно на кровать, ожидая, когда это прекратиться. Вой продолжался довольно долго, и мне пришлось указательными пальцами заткнуть слуховые отверстия, иначе бы я просто оглох. Внезапно все исчезло, и я открыл уши. Посидев немного в полной тишине, меня посетил ужас, и напала дикая паника. А что если мрачные тени за окнами ворвались в поезд? Так вопили именно они, я на всю жизнь запомнил их звуки и мелькание за окнами, их тени и хрипоту, напоминающую истерический смех сумасшедшего. Вой шел явно не снаружи, не с улицы. И как в подтверждение моих мыслей, я услышал невероятно громкое топанье по коридору. Точнее, не услышал, а почувствовал, как начал сотрясаться вагон и что-то или кто-то носилось по коридору и с яростью било по стенам и дверям. Я оцепенел. Теперь мне казалось, что мой конец все-таки близок, и мне уже не отбиться. Никакая карта уже не поможет и сейчас сюда ворвется жуткая тварь и разорвет меня на куски. Вагон трясло, он качался из стороны в сторону и я не понимал, как стекла в коридоре еще не начали биться. Замерев от ужаса, я забился в самый угол купе, карта на мне уже начала местами рваться, и я принялся ждать смерти, надеясь на ее быстрое действие. Сердце стучало как у кролика в силках. Топот и сотрясения не прекращались, к ним опять добавилось рычание с явно безумным оттенком остервенения и беспощадности. Это что-то меня чуяло, я был в этом уверен. И тут я закричал. Я орал, стараясь подсознательно избавиться и от страха смерти и в желании заглушить мерзкий рык и грохот. В крике я не заметил, что все звуки вокруг прекратились, и я вопил уже в полном одиночестве, освобождая нутро от всех пережитых кошмаров в этом поезде. Голос сначала перешел на фальцет, а потом просто сорвался. Я был похож на рыбу, выброшенную на берег, со шлепающими губами и выпученными глазами. Я хотел прокашляться, но горло издало немой хрип и только запершило. Немного постояв, подобно актеру немого кино, я дрожащими руками вытащил из сумки флягу с ромом и сделал большой глоток. В горле потеплело, и оно слегка прочистилось. Стояла гробовая тишина. Я сел на кровать, глаза еще не перестали вылезать из орбит и горели огнем, то ли от ужаса, то ли от моего крика, то ли сразу ото всего. Поезд продолжал мчаться, шпалы в прозрачном полу продолжали мелькать. Сознание того, что я опять не знал, что делать пробуждало нервозность, раздражительность и отчаяние. Такое двойственное состояние было мне крайне чуждо – одна часть меня бесилась от злости, вторая тряслась от ужаса. Понемногу я успокаивался, но тело начало ломить и мышцы периодически сотрясали спазмы. Я чувствовал себя очень больным и слабым. Вскоре я повалился на кушетку, едва соображая, где я и что вокруг только что происходило. Глаза хотелось закрыть, веки отяжелели, голова кружилась. Несколько минут я лежал с закрытыми глазами, подрагиваясь от напряжения и пытаясь отключиться. Если меня хотят убить, пусть я буду при этом спать. Но ничего не происходило, только очень уж приспичило в туалет. Выходить из купе я не решался до тех пор, пока терпение мое не достигло предела. Устраивать уборную из собственного купе мне не хотелось – другого места путешествовать выбирать не приходилось, а ехать с запахами туалета было определенно невыносимо. По крайней мере, не до такой еще степени я сходил с ума от кошмара. Я подкрался к двери и прислушался. Вроде бы все устаканилось, если только тварь, издававшая жуткие вопли, не решила меня таким образом подкараулить. Выходить все же надо было, несмотря ни на что. Или ни на кого. Щелкнув задвижкой, я протиснул в открывшуюся щель свою ногу. Так я уже поступал, ведь ранить ногу – не голову. Пару секунд я выжидал, но никто не нападал и не гремел, звуки были уже классические для меня – стук колес. Тогда я полностью шагнул всем телом в коридор, настежь распахнув дверь. Очень даже милая обстановка – шторки на окнах, начинает светать, утро наступает, лесной пейзажик весело проносился рядом со слегка покачивающимся поездом, радуясь отступившей темноте. Если бы не все эти нелепости, а именно так они и назывались в моем понимании, я бы предпочел утреннюю газету, кофе, чистую скатерть и свежее белье – я не переодевался с тех пор, как сел в поезд в Москве. Я подумал о том, что устал утомляться, и, что еще хуже, пугаться и оборачиваться. Периодическая злость, появлявшаяся во мне, наверно, была причиной и служила мне подчас неплохую службу, затемняя страх и дезориентацию. Я стоял и наблюдал всю эту картину, ассоциируя какую-то романтическую ностальгию с очаровательным приключением, ловя себя на мысли, что такое поведение в этой ситуации явно не соответствует мышлению человека, попавшего в столь безвыходное и кошмарное положение. Но, меня снова это совсем не пугало, даже как-то завораживало, и я подумал, что окончательно схожу с ума. При этом на моем лице проступила, пусть и слабенькая, но все же улыбка. Пол подо мной был тоже прозрачный – шпалы на скорости сливались в общую массу и я на мгновение застыл, всматриваясь в быстро пролетавшую колею. И тут я понял, что не могу идти. Ноги не двигались и никак не хотели переступать порог купе. Испугавшись, я правой рукой схватился за косяк двери и попытался оттолкнуться всем телом, податься вперед, но туловище лишь качнулось, а ступни словно приросли к полу. Я был в замешательстве. Мне показалось, что ноги мои отнялись или их парализовало, напугав меня до крайнего предела. Вот теперь я точно стану легкой добычей кого бы то ни было. Я запаниковал и озирался по сторонам, надеясь, что никто не появится и не застанет меня в столь доступном положении. Я шагнул назад. Это получилось непринужденно, и страх слегка отступил, но лишь на время. Попытка шагнуть вперед снова оказалось безрезультатной, и я остался на том же месте. Мне стало жарко, и я дотронулся до лба. Стерев несколько капель, я шагнул назад, уперевшись спиной в обломки стола. Мой маршрут окончился, я как не прошедший технический осмотр автобус, был окончательно списан в гараж на запчасти. Страх достиг уже самых глубинных величин моего сознания. Я подпрыгнул, и снова получилось легко. Ноги оторвались от пола, но как только я приземлился, ступни опять приклеились подошвами к полу. У меня мелькнула мысль, что в воздухе я могу ими двигать, а вот идти вперед не получалось вовсе. Тогда я снова прыгнул вверх и за секунду, находящимся в воздухе, я совершил тулуп, подобный фигуристу на льду и приземлился вниз уже лицом к окну. Теперь я мог двигаться назад, к двери и попасть в коридор. Конечно, это было ужасно неудобно, но мочевой пузырь уже норовил расслабиться прямо в штаны и я незамедлительно зашагал спиной в коридор, пройдя дверной проем, повернув налево и засеменив к туалету, повернув голову в сторону движения, слегка придерживаясь руками за перильца у окон. Так, словно в обратной съемке, я добрался до кабинки и со страхом понял, что справлять нужду спиной к унитазу меня абсолютно не прельщает, тогда мой поход не имел большого смысла, но я вспомнил про прыжок и решил попрактиковаться с ним и в уборной. Терпеть становилось просто невыносимо. Добравшись до конечной точки моего маршрута, я прыгнул вверх и в воздухе обернулся лицом к цели, попутно едва не снеся руками зеркало, которое крепилось на стене лишь на честном слове. Видимо, оно едва выдержало удары по вагону и висело перекошенное и печальное. Справившись со своими делами, я безнадежно пытался искать педаль слива внизу. Во-первых, ее там не оказалось, а во-вторых, ноги не хотели сдвигаться ни на сантиметр. Снова совершив кульбит, я осознал, что не могу поскользнуться – ступни как намагниченные прилипали к полу. Зато я увидел кнопку слива на стене, под зеркалом и нажал ее. Глядя на отражение в зеркале, я испытывал внутренний ужас. Лицо бледное, волосы растрепаны, одежда мятая, глаза красные и заплывшие, сам весь осунувшийся, уставший и побитый. Слегка повернувшись туловищем к двери, пятки ног тоже совершили поворот, я вышел из туалета тем же способом. И тут снова раздались страшные по силе удары о вагонные стены, словно что-то хотело свести меня с ума от страха, ведь если бы хотело забраться внутрь, стекла было вышибить проще. Но может, оно не могло сюда попасть, пусть и хотело. Да и стекло одного из окон вагона-ресторана было мной уже разбито. Сердце стучало, кисти рук похолодели, и я рванул в сторону своего купе уже на довольно приличной скорости. Купе доставляло чувство защищенности, правда, это не помешало ненормальному проводнику выбить ее с корнями. Но дверь таинственным способом восстановилась, и я уповал только на это место. Я практически бежал по коридору, повернув голову, стараясь не споткнуться о выложенную на полу ковровую дорожку, как вдруг в районе туалета раздался звук сливающейся воды, и дверь распахнулась, сильно ударив ручкой о стену рядом. Я застыл и повернул голову обратно. Из туалета в коридор на меня выглядывала сморщенная морда животного, происхождение которого не смог бы определить ни один зоолог. Тела его я не видел, оно осталось в кабинке, а физиономия висела в проеме на очень тонкой коричневой складчатой и гладкой шее. Казалось, что шея похожа на страусиную, а морда была человеческой, но лишь отчасти. Череп был приплюснут, из него торчали несколько клоков волос или шерсти, глаза длинные, но не широкие, источавшие дикую ненависть и боль одновременно. Рот или пасть тоже вытягивалась до мест, где должны были быть уши, которых не было. Из пасти торчали не зубы, а скорее желто-черного цвета трухлявые пни с огромными зазорами между ними. Тварь противно выла и таращилась на меня, пряча остальное свое туловище в туалете. У меня закружилась голова, я начал оседать, вцепившись за поручень у окошка и глаза стали закрываться от бессилия переносить весь этот ужас. И тут она бросилась в мою сторону, довольно шустро перемещаясь по коридору и мерзко вопя. Я начал падать, ноги уже не шли назад, я вообще перестал их чувствовать, и когда монстр налетел на меня, я потерял сознание за секунду до его прикосновения, едва успев ощутить его гнилостный запах. Потом все пропало. 

Я открыл глаза и вытаращился на дно висевшей надо мной верхней полки. Несколько раз медленно моргнув, я пошевелил рукой, нащупав собственную кровать. Потом ногой, она двигалась свободно. Потрогав лицо и осмотрев себя целиком, я приподнялся. Замотанный в карту, я действительно напоминал обойный рулон и долго не мог осознать себя самого. Я отцепил скрепки ногтем и стащил ее с себя, небрежно положив рядом. Голова была в тумане, веки чесались. Постепенно я стал догадываться, что крепко спал и мне снился очень яркий и жуткий сон. Правда, таких снов, которые я помнил настолько детально, у меня еще не было. Да и ужас еще не совсем покинул меня, поганое рыло стояло перед глазами и я невольно бросил взгляд на дверь и прислушался. Тихо. За окном уже рассвело, а поезд снова стал притормаживать. Я встал и попробовал походить, в глубине души надеясь, что сон не пророческий. Но ноги были послушны, и это несколько поубавило мое напряжение. Я проверил замок, он был закрыт. Потянувшись всем телом, голова снова слегка закружилась, но это было скорее чувством недосыпа и повышенного давления, что казалось сущим пустяком в сравнении с моим сновидением и путешествием в целом. Я стал ждать остановки, а мой желудок напомнил о себе голодным спазмом.  

- А Вас, Небурляндский, я попрошу остаться, – сказала Эмма Станиславовна с интонацией Броневого Мюллера и разнузданно захохотала.  

Небурляндскому стало нехорошо, потому что это именно он десять минут назад, уверенный в своей полной безнаказанности, обильно смазывал её стул «Супер-Моментом».  

- Ну что скажешь, Небурляндский? – всё еще веселясь спросила Эмма Станиславовна.  

- Спартак – чемпион! – сказал Небурляндский и подумал, – Наверное, мстить будет. Вот ведьма!  

- Ну что, так и будем в молчанку играть? Не поможет, Небурляндский! Я всё знаю, просто жду твоего чистосердечного признания. Чтобы, так сказать, на свободу – с чистой совестью! – Эмма Станиславовна опять хохотнула, достала пачку «Винстона», картинно, по-голливудски закурила и подтолкнула сигареты Небурляндскому, – Закуривай, Небурляндский! Разговор у нас, видимо, будет долгий!  

- Так, значит – не за курение в туалете, – подумал Небурляндский, – Какая же она всё-таки вульгарная!  

Пуская дым кольцами в лицо Небурляндского, Эмма Станиславовна пощелкала выключателем настольной лампы и, будто случайно, повернула её так, что свет уперся Небурляндскому в глаза.  

- Вот нежить! – ругнулся Небурляндский про себя, а вслух сказал, – Вы бы не баловались с электричеством, Эмма Станиславовна. Гришков из 2«б» так вот в розетку гвоздь совал-совал, а теперь сами знаете – где.  

- Небурляндский, ты, вроде, меня учить собрался?  

- Эмма Станиславовна, электричество ведь не выбирает, оно-то ко всем одинаково относится. Это только Вы на меня всех собак вешаете, а я ни в чем и не виноват.  

Привычный к «душевным разговорам» Небурляндский был уверен, что голос его не дрогнул бы даже на детекторе лжи.  

- Не уводи разговор в сторону, Небурляндский, а то так и до утра просидим. …Хотя у меня на сегодня никаких дел нет. Свободна на все сто!  

Эмма Станиславовна затушила окурок о классный журнал и хищно потянулась.  

- Влюбилась, что ли?- мелькнуло у Небурляндского. – Может, она сексманьячка тайная? Или Чикатило в юбке. Сейчас – р-р-раз, и …напрасно старушка ждет сына домой! Покричать на помощь? Нет, не солидняк! Сразу авторитет ниже плинтуса упадёт!  

- Эмма Станиславовна, Вы скажите конкретно, чем я Вам в этот раз не угодил? Только необоснованных подозрений не надо, Эмма Станиславовна! Вы в себе не держите, выговоритесь, если есть что, а то вон у нас сосед по площадке, интраверт типичный, из-за закрытости своего характера сейчас с микроинфарктом лежит. Нам Вас, Эмма Станиславовна, так не хватать будет!  

- Ты Небурляндский, самодостаточен. Тебе – никого не надо, себя хватает. …Ну ладно: значит, будешь играть в партизана на допросе? Или покаешься перед лицом моим, грешник?  

- Эмма Станиславовна, Вы – завуч всеблагой …гая, а мы – чада Ваши, овцы Ваши, как пастыря духовного и всё такое прочее…. Был бы в чем виноват – давно признался. Но безгрешен я! Может, отпустите, Эмма Станиславовна? Мама меня ждёт, нервничает.  

- Мама? Небурляндский, кстати, а своей маме ты тоже врёшь? И козни всякие строишь? А? Ты же пакостник, Небурляндский! Хитрый пакостник! Мне ребята говорили, что это ты в спортзале на стенах гвоздём нацарапал, да я верить не хотела. Думала, ну – Семигонов, ну – Васицкая, но чтобы Небурляндский…? Но ведь ты же, признайся?!  

- Не я, Эмма Станиславовна. Оно так было уже, когда я пришел. Не понимаю я Вас, Эмма Станиславовна. Скажите, в чем признаться – я признаюсь и домой пойду, а? Тем более, если Вы уже и так всё знаете.  

- Вот, Небурляндский, ты как всегда запирался с детства, так и взрослым остался, будто в третьем классе до сих пор учишься! А ведь учитель уже, год отработал! Ну иди, Небурляндский, к маме. И скажи, чтобы завтра зашла ко мне! Горе ты моё, Небурляндский! Господи, думала: отучится – и исчезнет из моей жизни! Ну зачем ты в педагогический поступил, Небурляндский? Шёл бы себе в инженеры, в геологи какие-нибудь, чтобы от меня подальше!  

Москва. 5 июля. 

Удушливая жара продолжалась уже неделю, и я расстегнул ворот рубашки еще шире. В правой руке я нес небольшую сумку, вещей с собой было немного, так как я собирался погостить у родственников всего два или три дня. Ветра почти не было. Зато народу на белорусском вокзале набралось уйма, впрочем, удивляться нечему. Вокзал есть вокзал. Публика тут всегда разношерстная, от св-пассажиров до сидячих бродяг, распивающих дешевое спиртное прямо на сиденьях. Но сейчас меня больше всего волновала жара. Очень хотелось пить. С собой у меня была металлическая фляжка с ромом – очень хороший напиток от удушья, в отличие от остальных крепких напитков, и бутылка минеральной артезианской воды, которую я зарыл на самое дно сумки, о чем теперь жалел. План был прост – добраться до вагона, сунуть билет проводнику, юркнуть внутрь, плюхнуться на сиденье своего купе, покопаться в той самой сумке, выудить оттуда бутыль и насладиться большими глотками прохладной жидкости. Настроение улучшалось, пока я представлял себе эти большие глотки.  

Проводником оказался усатый пожилой дяденька лет шестидесяти. Он взял у меня билет и пригласил в вагон, назвав мне место. Я вошел в поезд. Пахло прогорклым маслом и резиной. Но терпимо. Отыскав купе, я открыл дверь и увидел одного мужчину, который пил чай из пластиковой бутылочки и читал какой-то журнал. Я поздоровался и сел напротив. Казалось, его абсолютно не беспокоит, кто я такой. Он что-то буркнул себе под нос, не отрывая взгляда от чтива. Мне, в общем-то, и не очень хотелось знакомиться с кем-либо, по крайней мере, пока. Мысль о воде не давала покоя, поэтому я стал рыться в сумке, ища заветную бутылку. Вытащив пару брюк, свитер и книгу, я нашел искомое и повернул крышку бутылки. Она резко издала характерный пшик, крышка сорвалась и бутылка заплясала у меня в руке как шейкер, разбрызгивая содержимое по всему купе. Мужчина напротив подскочил как ужаленный, бросив журнал на пол. Глаза его выпучились, как будто он увидел змею, извивающуюся в моих руках, и издал странный гортанный звук. Пока он изображал жертву, я ловко подобрал и закрутил горлышко, чтобы не остаться совсем без воды и не замочить все купе.  

- Простите, я ее растряс по дороге – сказал я, доставая платок из кармана брюк и вытирая сиденье. Мужчина, казалось, был крайне недоволен и принялся поднимать журнал с пола, опять что-то бормоча. На этот раз я расслышал часть его слов. Что-то вроде «ну что же это такое» и «только купил». Мне стало неловко, и я сказал, что если журнал безнадежно испорчен, я могу быстро сходить на перрон и купить ему новый. Он сначала подумал немного и сказал, что все нормально, он намок только на обложке, а вот если я схожу к проводнику и куплю ему пива, он против не будет. Я задумался. Сперва мне показалось это нагловатым, я же не официант, и пролил воду не нарочно. Но несколькими секундами позже все пропало и мне даже стало немного весело. Собеседник, пусть пока и один, будет занятный. Все-таки ехать мне до Минска (приедем засветло) и время всего семь вечера, надо как-то хотя бы не портить отношения, даже если дальше придется ехать молча.  

Я вышел из купе, и хотел было направиться к проводнику, как тут мне преградил дорогу огромный рюкзак. Было похоже, что рюкзак путешествовал сам, за ним я не видел ничего в проеме двери. Он висел в пространстве коридора и не двигался. Я подождал пару секунд, а потом постучал по косяку двери. Реакции не последовало, и я кашлянул. Рюкзак задвигался из стороны в сторону и потихоньку начал оборачиваться вокруг своей оси. Кто-то захрюкал и еще немного спустя появилось красное лицо с заплывшими глазами. Человек то ли не выспался, то ли погулял накануне, а скорее всего и то и другое. Я деликатно указал ему правым указательным пальцем в сторону выхода. Именно в той стороне и находился проводник. Рожа заулыбалась и произнесла «извините». Запахло луком и зубной пастой одновременно. Вся эта масса начала смещаться влево от меня, и я протиснулся сразу, как только представилась возможность.  

Проводник отсутствовал. Я прошел дальше, к выходу. Он стоял у вагона и ждал пассажиров. Отвлекать его я не решился и подумал зайти к нему, как только тронется поезд. Обернувшись в сторону купе, глаза мои раскрылись от удивления. Краснощекого рюкзака не было. Моя прогулка заняла в лучшем случае секунд десять-двенадцать. Видимо, он поселился в соседнем купе и быстро зашел туда, пока я разбирался, что делать с проводником. На кой черт он стоял в проходе, я не знал, возможно, ждал снаружи, пока кто-нибудь переодевается внутри.  

Вернувшись в свое купе, я сообщил, что проводник еще занят, и я схожу к нему попозже. Мужчина посмотрел на меня и сделал глазами знак, что все в порядке. Аккуратно откупорив бутылку, я наслаждался водою. Напившись вдоволь, я откинулся на спинку сиденья и невольно рыгнул. Мужчина, не поднимая головы, усмехнулся. Я подумал, что надо мной, но он развернул журнал и поднес к моему лицу на вытянутой руке статью и фотографии, которые были напечатаны вместе на странице. Там красовался огромный питон и мангуст, на которого тот охотился в каком-то тропическом лесу. Заголовок рядом гласил «Что способен съесть питон». Мужчина опять буркнул что-то несвязное, вроде «страшилище» или «страшновато». Он все еще держал журнал передо мной, надеясь, что я возьму почитать. Ради вежливости, я протянул свою руку. В этот момент он забрал его обратно и принялся читать дальше. Однако, странный тип. Молчит, только что-то бормочет. Хотя про пиво он высказался довольно отчетливо. Голос у него был гулкий и одновременно скрипучий. Он был полноват и я подумал, что рационально высказываться он может только о пиве. Я рассмешил сам себя и хихикнул. Он вскинул брови, озадачившись, что может быть смешного в том, что страшилище-питон проглатывает беззащитного мангуста. Теперь уже была моя очередь подавать глазами знак, что все в порядке. Он вернулся к своим джунглям, а я подложил подушку, закинул ноги на кровать, вытянулся, заложил руки за голову и закрыл глаза. Несмотря на летнюю жару, в поезде было прохладно. Я впал в легкую дремоту и стал ожидать новых соседей. Это занятие показалось мне несколько азартным и в голове поплыли образы предполагаемых попутчиков наподобие калейдоскопа. Вообще, я надеялся встретить кого-нибудь помоложе любителя шлепать губами, проламываясь сквозь мангровые леса Амазонки, так как с ним перекинуться хоть парой слов не предстояло возможным. Да и желания большого особо не возникало. Образы накладывались один на другой, мужские лица сменялись женскими, я даже увидел пассажира с собакой, а когда всплыл вид дряхлого старика с попугаем на плече, и, представив их встречу с краснощеким рюкзаком в коридоре, я рассмеялся вслух. Что бы интересно, сказал бы говорящий попугай, если бы ему вместе с хозяином пахнули бы лицо зубной пастой, явно не заглушавшей луковичного амбре. Я засмеялся еще сильнее, закрывая рот левой рукой. Смотреть на соседа я даже не думал. Представив его изумленное выражение лица, как бы он вскочил и понесся к проводнику с криком, чтобы его отсадили от откровенного психа, поливавшего его водой из бутылки (а заодно и его людоедский журнал), а после хохочущего неизвестно над чем, я вынужден был повернуться к стенке и заткнуть себе рот подушкой. Из моих глаз брызнули слезы смеха, и я скорчился в позе эмбриона, забыв, что на подушке нет наволочки, кусая истерично ее зубами и сотрясаясь от смеха. Мужчина, должно быть, забыл о своих питонах и вытаращился на меня, подумывая, что со мной приступ, и что стоит вызвать кого-то на помощь. Эта мысль вызвала новую волну смеха и я уже схватился рукой за живот, чтобы не так сильно трястись и не вызвать мысль, что я болен эпилепсией или чем-то вроде того. Отдышавшись, я открыл глаза и посмотрел на стенку, в которую упирался мой взгляд. Переведя дух и забыв о попугае, питонах и краснощеких рюкзаках, я осторожно сел на кровати, откинувшись спиной на подушку, слегка ее приподняв. И краем глаза посмотрел в сторону соседа. 

Его не было. Я опешил. Я не слышал, как он ушел. Журнал лежал на столике между нами. Посмотрев в окно, я ничего не увидел, кроме фонарей на перроне и кучки опаздывавших пассажиров. Возможно, он вышел покурить или просто пройтись, размять кости. Представив сцену, где он сталкивается с луковым рюкзаком, я опять заулыбался. Он точно никому не даст погулять по коридору, если будет валандаться с ним туда-сюда. Появившийся в голове образ распластавшегося на полу хозяина попугая, выкрикивавшего ругательства, и вопящего попугая, сбитых огромным рюкзачищем, которых никто не замечает и до которых никому нет никакого дела, я опять расхохотался.  

Глотнув немного воды, мне стало интересно, куда подевался мой сосед и, открыв дверь купе, я выглянул в коридор. В районе туалета собралась очередь из трех человек, но его там не оказалось. Закрыв за собой дверь, я пошел в сторону выхода. До отправления еще было семь минут, и я спрыгнул на перрон, расслышав замечание проводника о скором отправлении. Сделав несколько движений руками, стало заметно легче во всем теле. Правда, жара дышать полной грудью не давала. Я спросил проводника о своих планах купить соседу пива. Он ответил, что как только поезд тронется, он с удовольствием продаст мне несколько бутылок и озвучил цену. Я кивнул и огляделся по сторонам. А вот теперь мои глаза из засмеянных щелок округлились до уровня испуганного лемура. В поезд, что стоял напротив и шел в Полоцк, протягивал билет, и после заходил, тот самый краснощекий рюкзак с чудесными ароматами своей ауры. Я начал догадываться, куда исчез он ранее из моего вагона. Он перепутал поезд. Постойте, ну как проводник смог его впустить по другому билету?! Или он кого-то провожал? Картинка как-то не клеилась, но разум подсказывал, что объяснение есть. Жара тоже не была подмогой. Да и черт с ним, подумал я, хоть луком никто вонять не будет и ночами петь в пьяном угаре идиотские шлягеры прошлых лет. И вернулся в поезд. 

Войдя в купе, я застыл. Мой сосед сидел, как ни в чем не бывало на своем месте, отхлебывал чай из бутылочки и читал свой журнал. 

- Я не заметил, как вы вышли – сказал я, явно интересуясь его реакцией на мое поведение и проявляя любопытство по поводу его исчезновения. Он промолчал, взглянув на меня каким-то растерянным взглядом, поставил бутылочку на столик, откинулся на спинку и очень четко, с прекрасной дикцией и несколько повысив голос, произнес: 

- Молодой человек, я никуда не выходил, я сидел все время здесь. 

Я смотрел на него с недоумением, переходящим в раздражение. Ненормальный точно. Но меня поразил его голос, внятный, без бормотания и хлипких звуков. Он сидел величественно и потусторонне, сложив руки на животе, и смотрел в окно. Вместо моего соседа сидел человек, явно уверенный в собственных силах и спокойный во всех отношениях. От него источалось какое-то благодушие, несмотря на его резкий тон. Мне на ум пришел пример царственной особы, только путешествующей явно не в том вагоне, не с тем контингентом. Рюкзаки, простолюдины были отнюдь не его спутниками жизни. Раздражение пропало, уступив место загадочности. Я решил уточнить: 

- То есть, вообще никуда не выходили, с тех пор как первый раз вошли? 

Он взглянул на меня. Глаза его были туманными, уходящими вдаль, словно всеми мыслями он был где угодно, только не здесь. 

- Именно так. 

Я пытался воссоздать картину по звеньям. Сев на кровать, я снова приложился к воде и со скрещенными ногами уселся, прильнув к спинке кровати своей спиной, лицом к попутчику. Я смотрел в окно. 

Я вошел – он сидел – я отвернулся – он вышел. Вариант первый. Я вошел – он сидел – я отвернулся – он сидел – я вышел – он сидел. Вариант второй, предложенный незнакомцем. Мой был логичнее, ибо, когда я выходил, его точно не было, я помню свое изумление по этому поводу. Значит, он лжет. Зачем?  

Неожиданно поезд тронулся с места. Скрипнули сцепления вагонов, прозвучал свисток, и вагон начало мягко покачивать. Никого из пассажиров не вошло и это меня тоже удивило. Обычно на этом маршруте всегда полна чаша народу, а тут никого. Правда, по пути еще много остановок и уж тогда-то точно кто-нибудь войдет и разбавит нашу своеобразную кампанию. Я поймал себя на мысли, а так ли сильно мне этого хотелось. Но потом я сообразил, что несу какую-то ахинею и вопрос исчез из моей памяти. Я снова уставился в окно в надежде увидеть в поезде напротив краснощекий рюкзак. Его, естественно, не было. Он, наверно, уже уселся радостный на свое место и открыл фляжку с ромом. Стало почему-то печально. Я загрустил по родителям, возлюбленной, оставленных в Москве. Уезжать не хотелось, тут еще этот тип со своими выкрутасами. Может, поспать, хлебнуть рома, пара конфет у меня с собой есть. Что-то останавливало меня, не давало лечь и забыться, свербело изнутри, побуждая к действиям. Тут меня осенило прогуляться до вагона-ресторана и поесть. Я совсем забыл о чувстве голода, решая головоломки в своем сознании. И не ел я давно, часов шесть. Воодушевленный, что мне не обязательно сидеть в одном помещении с этим странным человеком, пусть он даже казался благодушным, но все-таки двуликим, я сел на кровати, обул ботинки и, повесив сумку на плечо, поднялся к выходу из купе. Мужчина зашелестел журналом, явно обращая на меня внимание. Неожиданно мне послышался за спиной хлопок ладоней или что-то похожее на этот звук. Я обернулся, чтобы пояснить на всякий случай мое временное отсутствие и с облегчением понял, что он просто шмякнул журналом о столик, отчего и создалось ощущение хлопка. Мужчина смотрел в окно на пролетавшие деревья и как будто прощался с Москвой. Я разделял это ощущение. Видимо, он тоже житель этого города. А почему меня напугал хлопок?! Эта мысль застряла в голове, я был не из пугливых. Даже выстрел не заставил бы меня пригнуться.  

И тут холодок пробежал у меня по спине. На столике лежал другой журнал. Тот, что о питонах, был зеленоватым, с изображением рептилии на обложке. Этот был посвящен астрономии или смежным с ней наукам. Обложку украшала планета Юпитер, которую охватывал своим хвостом огромный дракон, взвившийся над ней. Может, научная фантастика, подумал я. Но легче не стало. Если только он сменил обложку, что в вагоне не имело никакого смысла. 

- Простите, похоже, я все же испортил ваш журнал, и вы сняли обложку. Вы не сердитесь? 

Он повернулся ко мне и снова передо мной предстал глуповатого вида человек, робкий и пугливый. Сердце застучало в груди в бешеном ритме. Глаза не знали куда смотреть, на журнал или на его метаморфозу. 

- Чччто? Журнал? Ппустяки… 

И он снова приложился к бутылочке с чаем. Казалось, журнал его мало интересовал. Чай ему нравился больше. Я, наконец, рассмотрел его получше. Раньше я не обращал внимания на его одежду. Он был в строгих черных брюках, мятых и с рваной бахромой у ботинок. Ботинки тоже были строгие, черные, но носил он их явно не первый сезон. Скорее, даже и не второй. Под жилеткой, такой же черной, как и все остальное, виднелась белая рубашка тоже не первой свежести, с засаленным воротничком. Пришла мысль о его холостяцкой жизни и наплевательском отношении к одежде. Зато рептилии его интересовали. Наверно, ученый, давно похоронивший шансы выбиться в доктора.  

Такой осмотр отвлек меня от мыслей о журналах и его преображениях. Я решил отложить исследования своего разума по поводу пассажира. 

- Я схожу до вагона-ресторана, может, чем поживлюсь. Очень кушать хочется. Если кто-нибудь зайдет, скажите, что место занято, а то знаете, как бывает.… И если будут проверять билеты, вот – я протянул ему свой билет. 

Он выглядел растерянным, словно обвиняя, что я бросаю его тут одного. 

- Кстати, если проводник заглянет, скажите, чтобы принес вам пива, я приду и расплачусь с ним. 

Раздумывая над его скорбным молчанием, я вынул купюру, которой хватило бы как минимум на пять бутылок и положил на столик рядом с журналом. Он проводил купюру взглядом и сонно кивнул. 

- Вы есть не хотите, я могу купить для вас что-нибудь… 

Он замотал головой и отрицательно выставил ладонь в мою сторону. Больше мне сказать было нечего, и я открыл дверь. Когда я обернулся, на кровати сидел уставший и сонный мужчина средних лет, отрешенно глядя в окно. Я вышел и захлопнул дверь. 

В коридоре никого не оказалось, даже обслуживающего персонала. Вагон-ресторан находился через один вагон от моего. Я остановился у окошка, слегка отодвинул штору и посмотрел на улицу. Показалась кольцевая автодорога, мы покидали Москву. 

Скоро я вернусь сюда, просто надо навестить старых родственников, неизвестно когда я еще раз их увижу и увижу ли вообще. В сумке у меня были и переданные необходимые редкие лекарства. Я зашагал по коридору, чтобы перейти в следующий вагон. 

Проходя прокуренный тамбур, я заметил двух девушек, весело хихикающих, с тонкими сигаретами, как-то неопрятно одетых. Они взглянули на меня и продолжили свой веселый разговор. От табачного дыма я закашлялся. Я бросил курить несколько лет назад и не представлял возможным для себя начать снова. Пропахший и закашлявшийся я ввалился в соседний вагон. Он был плацкартным, с полок торчали дырявые носки, чулки, воняло потом и туалетом. Я стал протискиваться сквозь эти баррикады, лавируя головой между чужими ногами, стараясь не слишком футболить выставленную в проходе обувь. В нескольких отсеках играли в шашки, карты, пили пиво, громко разговаривали. Где-то в конце этого тоннеля истерично вопила девушка. Дойдя до крика, я обнаружил, что ее тискает какой-то прыщавый пацан, а девушка истошно кричит от щекотки и заливается каким-то утробным смехом на весь вагон. Я снова оказался в тамбуре. Здесь помимо табака царил перегар. Видимо, распивали прямо тут, не смущая проводников или прячась от сварливых жен. Эту зону отдыха я также миновал быстро. Войдя в следующий вагон, меня приятно ослепил более яркий свет и откуда-то доносилась легкая музыка. Справа барная стойка сияла бутылками с подсветкой на полках, было чисто, не пахло сигаретами, хотя за некоторыми столиками курили, не было толчеи и можно было выбрать столик у окна, что я не упустил сделать. Определившись с местом, я взял лежавшее на столе меню и принялся его изучать. Через минуту ко мне подошел официант, и я сделал заказ. Он ушел, а я начал разглядывать обстановку и посетителей. Народу было немного, максимум треть от всего зала, и публика была вполне адекватной. Если учесть цены в меню, становилось ясно, почему. Но меня это как раз устраивало, и я лениво откинулся на спинку стула, переводя взгляды от окна, по залу, до барной стойки и обратно. В животе урчало. Вдруг я вспомнил о своем незнакомце и подумал о том, чем он сейчас занимается там, один, грустный со своим журналом и бутылкой чая. Странно, но меня не очень беспокоила перемена его внутренней сущности и наличие разных журналов на столе. Мне вообще не хотелось о нем думать. Я принялся изучать солонки, салфетки, зубочистки – все, что было на столике, чтобы скоротать время ожидания. Вскоре пришел официант с подносом и начал раскладывать приборы и выставлять блюда. Я заказал жареную рыбу с овощами на гриле, кофе и сладости. Запах сражал наповал. Блюда были также изящно украшены. Я пододвинул тарелку поближе и когда официант ушел, принялся за рыбу с большим воодушевлением. Ловко орудуя ножом и вилкой, я в пять минут разделался с основным блюдом. Кофе источал аромат, сладости смотрели на меня, переливаясь кремом, глазурью и фруктами. Я сделал несколько глотков и хотел было взять одно из пирожных, как рука моя замерла, взгляд застыл, рот остался полуоткрытым. По спине опять пробежал холодок. Через два столика напротив меня сидел мой купейный сосед и с большим интересом изучал меню. На меня он даже не смотрел, словно никогда и не знал. Но не видеть меня он не мог. Столики между нами были пустые. Я аккуратно поставил чашку с кофе на блюдце, вернул пирожное на тарелку и уставился на него. Теперь я понял, что передо мной сидел не пугливый заикающийся человек, а тот элегантный, с холодным взглядом, уверенный в себе господин. Одежда на нем была та же самая, с разницей в том, что она была идеально чиста и выглажена, словно он ее только что купил в ближайшем магазине и сразу одел. 

Ошибки быть не могло, это мой сосед. В голове закопошились вопросы. Что если он просто переоделся (второй комплект одинаковой одежды меня смутил) и тоже решил поесть вслед за мной. Отсюда возникали другие вопросы. Как он мог пройти за мной в ресторан незамеченным. Я сидел на втором столике слева от двери, у окна, и все, кто входил, в любом случае оказывались бы в поле моего зрения, я бы невольно кинул бы взгляд на входивших. Ну а если я его пропустил, с любовью поедая рыбу, почему он так опять изменился в лице. Там не было даже намека на робость или сомнения в своих действиях. Я решил привлечь его внимание и посмотреть что будет. Пододвинув вилку к краю стола напротив себя, я ткнул ее пальцем. Она не брякнула, полы поезда были то ли покрыты линолеумом, то ли похожим материалом. Эффекта не получилось. Я закусил губу и задумался. И тут я решил, что надо встать. К тому же он уже положил меню на стол и, уже обычно, смотрел в окно. Так я и поступил. Он повернул на меня голову, посмотрел на меня, в мои глаза… и также отрешенно повернулся обратно к окну. Я сел. Чувствовал я себя глупо. Но больше всего меня смущало не мое поведение, а его причины. Может в поезде едут близнецы? Тогда бы ехали вместе или хотя бы общались. Хотя, не знаю, как могут общаться столь разные люди, несмотря на одинаковую внешность. Мне пришла идея проверить моего соседа. Я подозвал официанта и предупредил его, что я отойду на три минутки, чтобы он ничего не убирал с моего столика, а также приглядывал за господином напротив. Если тот уйдет за время моего отсутствия, пусть он засечет время после моего ухода. Я намекнул на щедрые чаевые, и официант кивнул мне в знак согласия. Я покинул ресторан довольно спешно и теперь лавировал между дырявыми носками, чулками и брошенными ботинками как заправский гонщик. Дойдя до своего купе, я открыл дверь. Там никого не было. Я посмотрел на журнал. Юпитер с драконом. Схватив бутылочку, я открыл ее и понюхал. Чай. Но с каким-то специфическим запахом, похожем на корицу или кардамон. Постояв немного и поразмыслив, я ринулся обратно в ресторан. Стоп. Надо проверить туалет! Схватившись за ручку, я сильно дернул. Резкий запах химикатов ударил в нос, и я закрыл дверь. Проходя в очередной раз мимо всех плацкартных пассажиров, я слышал насмешки и гогот в свой адрес, но не обращал на это никакого внимания. Войдя в ресторан, я увидел господина-соседа, спокойно вкушающего отбивную с картофельным пюре и стаканом сока. Сев за свой столик и отхлебнув остывшего кофе, я принялся уплетать пирожные одно за другим. Снова разыгрался аппетит. Мне так даже лучше думалось. Вот только мысли все разбегались, и сложить их в более или менее логичную картину не представлялось возможным. Так я и сидел, думая, что же предпринять и надо ли мне это вообще. Разум подсказывал, что разобраться необходимо, но не знал с чего начать еще. И тут человек встал из-за стола, сложив приборы на тарелке, бросив туда же скомканную салфетку. Я замер. Он медленно направился к выходу в сторону моего вагона. Я сделал вид, что занят эклером и таращусь в окно. Боковым зрением я заметил, что он притормозил недалеко от меня… и вдруг пошел в мою сторону. Эклер застрял у меня во рту, я не мог пошевелиться. Он подошел к моему столику и обратился ко мне: 

- У вас упала вилка. Ждите женщину. 

Он улыбнулся, указывая глазами на пол. Я как гипсовый больной повернулся к нему с пирожным во рту. Рукой я положил эклер на тарелку и посмотрел ему в глаза. Должно быть, я казался ему нелепым. Он продолжал мягко улыбаться. Да, взгляд был явно не того человека, что читал журнал о рептилиях и тем не менее это был он.  

- Спасибо – пробормотал я и с ужасом понял, что сейчас именно я олицетворяю того робкого и заикающегося человека, что ехал со мной в купе с самого начала. Это было как гром среди ясного неба. Поднявшись, я ощутил свои ноги. Они словно ватные, подкашивались, хотя страха я не ощущал, скорее меня разбирало любопытство и азарт всей ситуации. Как пьяный я обошел столик и поднял с пола вилку. Человек стоял на месте, явно ожидая моих дальнейших манипуляций. Буквально плюхнувшись на стул, я посмотрел на него. Он уже не улыбался, а изучал меня как психотерапевт или… как питон, выжидающий, когда глупый мангуст подойдет поближе, готовый нанести последний удар. Мне стало не по себе и спросил: 

- Я чем-то могу вам помочь? 

Мне показалось, что я увидел на его лице изумление и тут он расхохотался. 

- Помочь мне? Что вы! Скорее наоборот. 

И он снова засмеялся. Смех был немного металлическим, но добрым. Я не знал как себя вести дальше. 

- Мы еще встретимся – сказал этот господин и покинул ресторан. 

Секундой позже, я пришел в себя и подбежал к двери выхода. Середина двери была стеклянной, и было видно тамбур. Прислонившись к ней, я всмотрелся. Никого. Не может быть. Открыв дверь, я выглянул. Никого. Помня, что я еще не оплатил счет, мне пришлось вернуться в ресторан и расплачиваться. Это заняло минут пять. Отсчитав чаевые, я вылетел из него как потерпевший и метнулся через вагон. Плацкартники уже, по-видимому, делали на меня ставки, считая сколько раз за вечер я пронесусь мимо их носов. Это подтверждали улюлюканье и дикие взрывы хохота, а также звон посуды. Добравшись до купе, я рванул дверь. На меня смотрел тот же господин, но одежда его была опять помятой, взгляд несчастный и робкий. На столике красовался журнал с рептилиями. Он спросил, как там кормят и я ответил, что великолепно, но дороговато. Он опять рассеянно кивнул и уставился в окно. Сил больше не хватало ни на что. После ресторана я чувствовал себя измученным как после тяжелого физического труда. Решив, что на сегодня хватит, я достал флягу, сделал три глотка и отвернулся к стенке, чтобы уснуть. 

Смоленск. 5 июля. 

Проспал я недолго. За окном стемнело, и я спросил у соседа, к какому месту мы подъезжаем. Поезд явно останавливался, сбавляя ход. Он сообщил, что к Смоленску и что стоянка будет минут двадцать. Наверно, он собирался выйти и погулять. Я напрягся от этой мысли, прикидывая, кто вернется в вагон после – он или тот господин. Чувство неуютности снова меня посетило, на этот раз особенно остро. Я решил, что раз мне не спиться, стоит тоже немного пройтись, заодно понаблюдать за двуликим попутчиком, да и вообще подышать вечерним воздухом, жара уже спала. Я плеснул себе немного воды на руки из бутылки и протер лицо. Посвежело. Сосед тоже что-то искал в карманах и собирался уходить. Только теперь я заметил, что этот тип путешествует без какой-либо поклажи. У него вообще не было ничего, даже пакета или барсетки. Я вспомнил, что вещи кладут под сиденье и немного расслабился. Но идея не давала покоя. Мужчина поднялся и вышел в коридор, поезд к тому времени полностью остановился и проводник загремел дверьми и выкидной лестницей на платформу. Аккуратно прослышав его шаги в сторону выхода из вагона, я метнулся к его кровати и поднял лежак. Там было так же пусто, как и в моей голове на тот момент. Вернув все в изначальное состояние, я сел на свою кровать. Вот это да. Документы можно носить и в жилетке. А насчет его одежды, я не сомневался давно. Она ему не очень-то и нужна. Все равно интересно, и я почему-то опять заулыбался. Тут в памяти всплыл мой билет! Ведь я сам отдал его ему на случай проводников. И деньги на пиво, которого не было ни на столике, ни на полу, ни на полках. Я их тщательно пошарил. Надо было все узнать, и я быстро вышел из купе вслед за ним. Человек этот стоял недалеко от вагона, у фонарного столба и разглядывал окрестности, видимо, решая куда пройтись. Я подошел к нему сзади, изрядно его испугав. Он дернулся и я извинился, что подкрался незаметно. 

- Я хотел бы вернуть свой билет. Он ведь у вас? 

Мужчина сунул руку в карман брюк и достал два билета. Протянув мне мой, он посмотрел на меня с каким-то недоверием. 

Талончик был оторван, значит, проводник уже проверил билеты. Я спросил, не покупал ли он пива, и он отрицательно замотал головой. 

- Ваши деньги в жжжурнале. Я испппользовал купюру как зззакладку. 

Он выдавил кислую улыбку или ее подобие. Я улыбнулся в ответ такой же миной. Оригинал, однако. Постояв еще немного рядом, я сказал, что пройдусь, заприметив недалеко магазин. Хотелось мороженого или ледяной газировки.  

- Если вы ввв магазззин, я составлю вам кккампанию… 

Это никак не входило в мои планы, но отступать было некуда. Я уступчиво кивнул, и мы двинулись в сторону павильончика. Вечер стоял волшебный. Легкий ветерок, никакой духоты. Настроение улучшалось, если бы не сосед, который еле тащился за мной, словно забыв о поезде, и прогуливаясь по парку. Толп не было, перрон был относительно свободен, кучка такси устроилась на спуске к площади вокзала и шоферы стояли около своих авто без единого слова зазываний. В Москве таксисты атаковали посерьезней. Напротив вокзала красовалась церковь, очень древняя, но изучать ее у меня не было времени. Она очень мистично смотрелась в ночи, возвышаясь над всеми остальными постройками рядом. За ней темнота скрывала очертания самого города, кое где в вдали виднелись дорожные фонари и свет нескольких малоэтажных домов. Надо было бы узнать имя моего странного спутника, но повод как-то не находился. Можно было просто протянуть ему руку и представиться, но желания по-прежнему не возникло.  

Мы вошли в старенький павильон, побитый временем, и взглянули на прилавки. Бакалея, колбасы и алкоголь – больше магазинчик удивить вас ничем не смог бы. Впрочем, минеральная вода была, и я потянулся за кошельком, заодно присмотрев пару сливочных стаканчиков в напольном морозильнике. Мой спутник уставился на витрину с колбасами и сосисками зеленоватого оттенка. В магазине были мы одни, и я подошел к продавцу – полной женщине с усиками и мясистыми руками. Она поправляла свой козырек и рылась на полке с конфетами, повернувшись ко мне спиной. Усики бросились в глаза еще при входе. Я кашлянул и она повернулась. Пока я оформлял покупку, сосед нагнулся к стеклу витрины, как будто плохо видел, и вглядывался в груду сарделек. Заплатив и получив все необходимое, я свалил все в один пакет и подошел к любителю некачественного мяса. Он отошел от витрины, глянул на меня, усмехнулся и направился к продавщице. Я следил за ним. Мне было интересно, что он приобретет. Заикаясь, он попросил четыре сардельки и полкило копченой колбасы. Подумав, взял еще батон хлеба и расплатился.  

Мы вышли в ночь. Поезд стоял как космический корабль перед стартом. Огромный и величественный. Проводницы и проводники вывалились на перрон и охраняли доступ к вагонам. Несколько пассажиров садились в поезд. Диктор объявлял о скором отправлении, я нес пакет, безымянный мужчина плелся за мной, что-то опять бормоча. Я уже не прислушивался.  

В купе я достал один стаканчик мороженого и принялся его есть. Сосед мой откусил кусок сырой сардельки, закусывая батоном хлеба, который он не удосужился порезать, а ел прямо так, с куска. Я так привык к его чудачествам, что не обращал на него никакого внимания. И в этот момент дверь купе распахнулась и на пороге показалась женщина лет сорока в длинном зеленом платье и шляпкой с перьями, а-ля девятнадцатый век. Она как будто сошла с картины художника-портретиста или позировала, и не успела переодеться. Надо сказать, этот наряд ей очень шел. Она напомнила мне господина в ресторане. Господи, подумал я, да он же и так тут, вот он. Но что-то подсказывало мне, что это не так. Не совпадали образы, как ни крути. Глядя на даму, я поздоровался. Она приятно улыбнулась и ответила мне довольно уверенным голосом. Она все еще стояла в дверях, давая какие-то указания проводнику. Ее чемодан на колесиках, зеленый, как и ее платье, въехал в купе перед ней. Голос опять мне напомнил господина в ресторане, и я невольно перевел взгляд на мужчину с сарделькой в руке. Он не поздоровался и не перестал есть, он продолжал с воодушевлением идиота поглощать свою добычу. О воспитании говорить не приходилось. И какой абсурдной была мысль сравнить его с тем человеком. Женщина закончила инструктировать персонал вагона и вошла, оставив дверь слегка приоткрытой.  

- Анастасия Дмитриевна – представилась она и села на мою кушетку справа от меня. На человека напротив она даже ни разу не посмотрела, ни когда входила, ни сейчас, словно не видела его в упор.  

- Дмитрий – ответил я, и она улыбнулась, сказав: 

- Здравствуй, папа. 

Я засмеялся вместе с ней. Она элегантно сняла шляпку и проворно, не глядя, забросила ее на верхнюю полку. Слегка поправив золотистые волосы, собранные в широкий пучок сзади, она попросила положить чемодан под сиденье моей кровати, предварительно вытащив из него маленькую сумочку с дамскими принадлежностями. Когда я все сделал, мы уселись обратно. В этот момент дверь купе распахнулась, и показался поднос, который нес проводник. Наша попутчица взяла стакан с кофе и поставила его на столик. Он был горячий и она не решилась его сразу пить. Сосед напротив вообще нас не замечал. А она его. Это было странное зрелище. Со стороны можно было подумать, что они давно знакомы и находятся в состоянии ссоры или вражды. Я решил разрядить обстановку: 

- Далеко едете?  

- В Минск, там у него конечная, верно? – и она посмотрела на меня вопросительно. 

- Да. Поезд Москва-Минск. Все правильно. 

Тут до меня дошло, что я ни разу не поинтересовался, куда едет мужчина, навестивший со мной магазин. Я даже не знаю его имени. Интересно, оно у него вообще есть?! За пять минут с женщиной я сказал больше, чем за несколько часов пути с этим чудаком. Наверно, он все-таки стесняется своего заикания, но хотя бы мог поприветствовать даму кивком головы.  

- А вы? – спросила она неожиданно. 

- А?... А я тоже в Минск. К родне. 

Она кивнула и о чем-то задумалась, глядя на дверь. Я собрался с мыслями. 

- Если хотите, я могу вам уступить нижнюю полку, мне не сложно. 

- Спасибо, я с удовольствием – ответила она и заулыбалась. Она тоже не вписывалась в общий ракурс этого поезда и его обитателей, как и тот человек в ресторане. Чем-то они были похожи, может своей статностью и манерой разговаривать. А может чем-то более глубоким. Я встал и перекинул свою сумку наверх, а ее шляпку отдал ей. 

- Мерси – и она снова заулыбалась.  

Я пропустил ее к окну, а сам сел справа от нее. Она пила кофе и молча смотрела в темноту за окном.  

- Дрянь. 

Я резко повернулся в ее сторону с изумлением. Из ее уст это звучало особенно ругательно. 

- Кофе дрянь – и усмехнулась. Я издал какой-то звук и чуть сам себя не испугался. Она засмеялась и произнесла: 

- Вот-вот. 

Теперь рассмеялся я. Мужчина напротив давно перестал чавкать сарделькой, что меня крайне порадовало, потому что теперь его физиономия находилась прямо напротив женщины. Хотя, маловероятно, что это бы его смутило. Он снова погрузился в джунгли Амазонки, и я решил последовать его примеру, достав сверху сумку и выудив оттуда небольшой сборник рассказов Чехова. Минуту спустя я ушел с головой в чтение. Через какое-то время, я залез наверх, оставив наедине мужчину и Анастасию Дмитриевну, несколько минут прислушивался, не заговорят ли они между собой хоть о чем-нибудь, но так ничего не дождался и уснул. 

Орша. 6 июля. 

Поезд тряхнуло и он остановился. Это разбудило меня и я открыл глаза. В купе было темно, все спали. Привыкнув к темноте, я начал сползать вниз. Нащупал ступеньку и скользнул на пол. Проводники опять загрохотали лестницами и дверьми, пока я ощупывал купе, чтобы ничего не задеть и ни на кого не брякнуться впотьмах. На корточках я надел ботинки и осторожно приоткрыл дверь купе. Коридорный свет ударил в глаза, пришлось зажмуриться. Раскрыв дверь чуть шире, я впустил его в проем нашего маленького бунгало. Он молнией проник внутрь, рассеяв тьму и я увидел все четыре кушетки со столиком посередине. Очень хотелось в туалет, но как только я внимательно осмотрелся, желание как рукой сняло. На кроватях никого не было. Ни одной живой души. Мало того, они были безупречно заправлены, словно на них никто не спал. Я потер виски и попытался осознать, что могло произойти за пару часов моего сна. Включив свет внутри, я сел. Если мужчина ехал из Москвы, а вышел где-то между Смоленском и Оршей, понять можно. На каком-то полустанке между ними остановка была. Но дама… Она же вошла в Смоленске, глупо ехать такое мизерное расстояние в купе на таком поезде. К тому же она упомянула, что едет до Минска. Я вспомнил о вагоне-ресторане и догадался, что они, возможно, разговорились и направились перекусить или выпить в баре. Надо было умыться и примкнуть к их кампании. Краем глаза я заметил на кушетке безымянного соседа журнал. Приглядевшись, я чуть не подпрыгнул. Там лежал журнал с Юпитером и драконом. Схватив его, пролистав несколько страниц, стало понятно, что дело не в обложках, это действительно был журнал об астрономии, мифологии и о каких-то математических формулах. Кстати, карандашом на полях были сделаны пометки, но понять я их не смог. Ребусы, цифры, параболы… Положив журнал на место, я взял полотенце и пошел в туалет. Он был свободен и я уже через пару минут вышел обратно в коридор. Постукивание колес – единственное, что нарушало тишину вагона. Все купе были закрыты, ни из одного не доносилась болтовня или музыка. Выйдя в тамбур, он оказался на редкость не прокуренным, я шагнул в пространство между вагонами и вошел в тамбур соседнего вагона. Тут тоже оказалось чисто и ничем не воняло. Миновав дверь, я оказался в плацкарте. И вот здесь я начал не на шутку нервничать. Нигде в проеме не торчала пятка с дырявым носком, обуви на полу не было вовсе, и стояла гробовая тишина. Я начал прислушиваться хоть к чему-либо. Только стук колес. Сделав шаг и попав между первыми койками, я огляделся. Там также как в моем купе были заправлены кровати, на которых никто не спал. Ни вещей, ни грязи, ни одной помарки. Дальше все шло по накатанной. В конце вагона я недоумевающее оглядел пройденное расстояние и у меня закружилась голова. Я схватился за первый поручень и немного постоял. Что за чертовщина? 

То, что я понял дальше, чуть не вызвало у меня сердечный приступ. Поезд же стоял в Орше, не ехал! Откуда стук колес? Когда я шел умыться, поезд точно стоял. А когда я вышел из купе, он ехал… Нет. Он точно стоял, но стук колес был. Я осел, держась рукой за поручень и решая, куда сперва идти – к проводнику или в ресторан. За окном картинка была статичной, поезд явно никуда не двигался, однако стук колес все равно продолжался. Голова кружилась, но стало легче и я выпрямился. Тяжело вздохнув, двинулся в сторону ресторана. Раскрыв дверь со стеклом посередине, я растерянно оглядел зал. Пусто. Бармен отсутствовал тоже. Бутылки и посуда, все прочие принадлежности были на своих местах. Все блестело и сияло чистотой. Я протер глаза – ничего не изменилось.  

Неожиданно меня посетила мысль не возвращаться в купе, а пройти дальше, в следующий вагон. Решено. Аккуратно ступая, я дернул ручку двери. Она не поддалась. Но такого не может быть, посетители другой части поезда также имели возможность ужинать в ресторане, кто мог запереть дверь с одной стороны, но оставить открытой с другой?! Оставалось только вернуться обратно, вышибить эту махину было не в моих силах. Добравшись до своего купе, я еще раз проверил его. Там никого не было. Теперь вся надежда на проводника, он-то должен знать, что происходит или что произошло. Живот начало крутить, но не от голода, а от нервного напряжения. Я постучался в его кабинку. Тихо. Поезд стоял, двери наружу закрыты, на платформе пустота, только вокзальная башенка с желтой надписью «Орша» хоть как-то поддерживала связь с этим миром. Я постучался громче и даже крикнул, на случай, если тот уснул. Едва коснувшись ручки, я понял, что дверь не заперта. Сердце упало в пятки. И здесь пусто. Его диванчик также аккуратно заправлен, везде убрано, ни соринки. На низком столике я заметил связку ключей. Ее я тут же свистнул, возможно, она могла открыть хоть какие-то двери. Сначала я вышел в тамбур и попытался раздвинуть двери руками, но попытка провалилась. Они намертво замкнулись. Теперь оставалось бить стекло и я подумал, что лучше будет это сделать из коридора, там оно больше и выбраться будет легче. Я поискал, чем бы это удобней сделать, в кабинке проводника ничего дельного не попадалось на глаза. Меня осенило. Чемодан дамы. Может, он еще там, под кушеткой. Я метнулся в купе, поднял лежак… естественно, пусто. Все крупные детали поезда были прикручены одна к другой огромными шурупами. Тогда я решил обыскать другие купе, возможно в них что-то найдется. Дергая за ручки по очереди, я прошелся по всему вагону, везде было заперто. Тогда я крикнул как можно громче: 

- Есть кто живой!? 

Мне ответила тишина. Скорее всего и все эти купе были пустыми. Не могли же все разом оглохнуть. Но почему они все вышли, а меня никто не разбудил?! Я почувствовал досаду и беспомощность. В конце концов, от всей абсурдности ситуации, со всего размаху, я ударил по столику своего купе снизу ботинком. Что-то треснуло, и я нанес еще один беспощадный удар. Он почти отлетел от креплений, но еще держался. Остальное я проделал руками, вывернув его с остервенением и отшвырнув на пол. Отдышавшись, поднял и вышел с ним в коридор. Теперь надо было найти слабое место на стекле и хорошенько приложится. Честно говоря, мне было глубоко плевать, где это место, просто хотелось разнести все вдребезги и выбраться из этого поезда. Я обернулся в сторону купе и заметил упавший журнал с драконом на полу. Что-то торчало внутри него. Мне захотелось посмотреть, и я сразу же вспомнил, что мерзкий тип напротив так и не вернул мне мою купюру. А сейчас что-то похожее выглядывало закладкой из журнала. Вытащив, я опять был удивлен. Это была денежная купюра, но только не моя. В том смысле, что я вообще не знал к какой стране она принадлежит. На ней значилась цифра в пять тысяч, но, ни городов, президентов или чего-то знакомого я не нашел. Она изображала сцену приношения даров каким-то древним богам, напоминавшую мне ассирийцев, египтян или шумеров. Одежды жрецов были смешанными и мною не определяемыми. Я запихнул купюру в карман брюк, журнал взял себе, убрав его в сумку и вернулся к столику как к стенобитному оружию. Схватившись поудобней за углы, я как следует размахнулся и… 

Жуткий вой заставил меня замереть на месте. Я выглядел как скульптура дискобола, с той разницей, что внутри меня все перевернулось, и кровь отхлынула у меня от лица. Такого воя я не слышал никогда. Он повторился снова, уже дольше, с хрипотой и где-то очень рядом. Неожиданно за окном метнулась тень, фонари на перроне дали мне возможность едва разглядеть ее. Голова на длинном туловище и волчьи уши, стоявшие торчком. Это все, что мне удалось понять. Стук колес стих, потом прекратился совсем. Я размышлял, как мог, что делать. Минуту спустя послышался рык со стороны уличных дверей и снова вой. И кошмарный крик человека, словно кого-то разрывали на куски. Опять вой с хрипотой, рык. И что окончательно меня добило – чавканье. Что-то хлюпало и рычало, а потом как будто засмеялось получеловеческим голосом. Желание бить стекло у меня пропало. Я услышал скрип, царапанье по входной двери в вагон. Я попятился и схватился за ручку купе. Дальше я не помню толком ничего – только жуткое рычание и громоподобные удары по двери снаружи, словно кто-то с дикой яростью пытался попасть внутрь. Я пошатнулся, наполовину вошел в купе и от ужаса бешеных стуков потерял сознание. 

Когда я очухался, поезд ехал на достаточно высокой скорости, можно сказать, несся как ветер. Кое-как я добрался до карты пути, висевшей напротив кабины проводника. После Орши мы должны были останавливаться в Толочине. Я посмотрел на часы, доехать до него мы еще не могли. Вообще, у меня возникли сомнения, относительно присутствия на своих местах машинистов. С другой стороны, кто-то же должен был останавливать и запускать поезд. Мой вагон находился в самой середине состава, но добраться до машинистов можно было только на станциях, первым ехал почтовый вагон, да и сам локомотив не имел прямой связи с вагонами, а цеплялся к составу сцеплением без тамбуров, чтобы его можно было легко менять и перемещать.  

Вдруг я услышал скрип. Посмотрев в проход, я никого не увидел, да и некого было особо ждать. Спустя несколько секунд скрип повторился, а за ним послышался характерный звук открывающейся двери купе. Остолбенев, я таращился в коридор, не зная чего ждать. По ногам пролетел сквозняк, словно бы кто-то открыл окно. Причем сквозняк морозный, хотя на дворе лето. Из купе показалась фигура. Женщина. Вот только возраст ее я точно бы не смог определить, так как она выглядела одновременно и на двадцать и на шестьдесят. Волосы вроде бы были светлыми, но по ним прошлась очевидная седина. Стройная, даже худощавая и высокая, она повернулась и заметила меня в конце коридора. Медленно она направилась в мою сторону. Ее шатало как пьяную, и она периодически цеплялась за поручни под окнами и за ручки дверей. Казалось, сквозняк пронзил все мое тело насквозь и я крикнул: 

- Стойте! Кто вы? 

Она то ли не слышала, то ли ей было все равно, что я говорю. На полу я увидел квадратную доску, которая была моим столиком в купе, и схватил его.  

- Стойте! 

Но она шла, опустив голову, с падающими волосами прямо ко мне. Я приготовил свое оружие. Метров за пять она резко остановилась и подняла на меня голову. Я посмотрел ей в глаза и подумал, что сейчас я снова лишусь чувств. Это были глаза полоумного человека, радующегося на старости лет крутящейся юле, но вот оскал был совсем не добрый, волчий. Она пыталась что-то произнести, но у нее не вышло. Запрокинув голову назад, она замахала руками перед собой, словно кого-то отгоняя. И тут произошло самое неприятное. Она затряслась, руки забегали ходуном, голова вытянулась на шее в мою сторону. Взглянув в ее глаза еще раз, я увидел, как они налились красным. Каждый капилляр выступил из белков, ее по-прежнему трясло, она выглядела как одержимая. Я сделал пару шагов назад, и в этот момент глаза, которые уже вываливались из орбит, лопнули как надувные шары, разбрызгивая содержимое на пол и окна. Я издал звук омерзения и покрепче взялся за столик. Какое-то время она постояла без глаз, размахивая руками, а потом рухнула на пол как бревно, ударившись лицом. Раздался хруст. Она, похоже, сломала себе нос, и замерла. Постояв со столиком в руках с минуту, я положил его и почувствовал, что поезд замедляет ход. Я решил дождаться полной остановки и не трогать тело.  

Когда показалась платформа, я присмотрелся и увидел табличку с надписью. Прочитав ее, я задумался. Богушевск. Что-то я не припоминал такого названия. Ехал я не в первый раз по этому маршруту и думал, что знал все основные пункты остановок. Любопытство взяло верх, и, переступив, через женщину, стараясь не испачкаться в разбрызганных глазных яблоках, я протиснулся в свое купе. В сумке у меня была карта. Прикрыв дверь и роясь в сумке, я поймал себя на мысли, что страх и волнение вообще покинули меня. Все шло так, как будто случалось со мной каждый день. И ни женщина в коридоре, ни отсутствие людей, ни волчьи рычания и крики боли абсолютно не выводили меня из равновесия. Неизвестно откуда взявшийся покой и самоконтроль полностью окрылил меня, нутро наполнилось теплом. Найдя карту, я пожалел, что разнес в щепки столик. Я развернул ее на сиденье. Поезд молчаливо стоял, с закрытыми дверьми, никто не входил, не стучал, перрон был пуст. Новый для меня город оказался совсем не там, где я ожидал его увидеть. Вместо того чтобы ехать на запад, в Минск, он повернул на север. И сделал он это в Орше, по-видимому. Карта имела и сеть железнодорожных путей. Больше было повернуть негде. Богушевск оказался городком между Оршей и Витебском. Изменение маршрута без оповещения невозможна. Я улыбнулся. Оповещать было просто некому. Если бы случайно неправильно перевели стрелку на перегоне, машинисты точно спохватились бы. Если они там есть.  

Я прислушался к тишине. Может, стоило еще раз попробовать разбить окно?! Наученный горьким опытом, я вышел в коридор, игнорируя женщину на полу, и стал всматриваться в окно. Столик я на всякий случай взял в руку. Вся обстановка напоминала мне романы Стивена Кинга, похожие вещи случались там часто и редко заканчивались хорошо. Я не знал, бить или не бить. Так я и всматривался в окно, пока поезд не громыхнул и тронулся. И в этот момент я нанес сокрушительный удар. Стекло треснуло, но не разбилось. Поезд медленно, но верно набирал ход. Я размахнулся еще раз… 

Опять раздался скрип. И снова послышался звук открывающейся двери купе. Я замер и повернул голову, сохраняя позу с размахнувшимся столом в руке. Из купе, располагающегося рядом, откуда вышла женщина, вышел мужчина, точнее, выглянул и повернул на меня голову, одной рукой цепляясь за косяк. Взгляд у него был аналогичный, только улыбался он мне явно не по-детски и как-то мерзко похрюкивал. Он захохотал, да так отвратительно, что я оцепенел. И вдруг сорвался как бешеный пес, бросившись в мою сторону с безумным воплем, широко раскрыв рот и выставив вперед руки, растопырив пальцы в разные стороны. Мне не оставалось ничего делать, как только подождать его приближения. Стол был готов отразить нападение. Но уродливый псих, в последний момент, словно не видя, а может и, не замечая в своем диком экстазе, споткнулся о тело лежавшей на полу женщины и полетел головой вперед, по-прежнему выставив руки. Я не преминул воспользоваться случаем и со всей дури шарахнул его по башке сверху деревянным орудием. Звук получился гулким и тяжелым. Его голова упала на пол, а я осмотрел стол. На нем оказалась кровь, я рассек этому типу макушку. Но он снова зашевелился и захрипел. Тогда уже автоматически я снова опустил стол на его голову. Теперь он окончательно затих.  

Придя в себя, я подумал, что одного стола на всех не хватит, если из каждого купе будут выходить сумасшедшие. Он уже дал трещину, но на пару умалишенных еще должно хватить. К этому времени поезд разогнался на полную катушку. И тут я подпрыгнул! По коридору стали раздаваться звуки, о существовании которых я уже давно забыл. Музыка. Кто-то, если кто-то еще есть в этом чертовом поезде, включил общее радио. Музыка звучала по всем купе и коридору. Только радио было крайне оригинально подобрано. Вместо типичных эстрадных номеров, из динамиков доносилась классическая музыка, вроде Шопена или типа того, сейчас мне было не до эстетического наслаждения, у меня под ногами лежат два жуткого вида трупа и окровавленный столик в руке. Но надо признать, что рояль помог мне немного расслабиться, если можно так выразится в такой обстановке. Голова опять закружилась, и я оперся о стену вагона рядом с окном, глядя на пустую кабинку проводника. Скрипов пока не доносилось. Я решил отправиться в ресторан, ведь в кармане у меня были ключи, чем черт не шутит, но сперва я захотел проверить вагон, что ехал перед нашим. Может там есть что-то полезное. Столик я прихватил с собой, сумку забрал и перевесил через плечо на правое бедро. Открыв дверь, я прошел в тамбур. Опять пугающая чистота и свежий воздух. Я дернул дверь, чтобы открыть проход в соседний вагон и отскочил. Прямо передо мной внизу я наблюдал сцепление с локомотивом и его задние фары. Ветер чуть не снес меня с ног. Я пошатнулся и крепче вжался в пол ступнями. Когда я садился в поезд, мой вагон был посередине состава, теперь же получалось, что я еду в первом. Почтовый вагон вообще исчез вместе со всей чертовой почтой. В голове мелькнуло, что вагоны, возможно, меняли местами, пока я спал, вот только зачем, понять было сложно. Получается, что письма и бандероли до Минска никак не доехали или же их прицепили с другой стороны поезда. Особенно удобно будет встречающим, когда они начнут метаться по всему перрону, друг на друга наступая и выпучив глаза в разные стороны. Радовало одно – не надо бить стекла – на остановке можно просто спрыгнуть. Если честно, такого я не видел никогда. Даже если переставили вагоны, надо же было запирать эту дверь. Хотя, удивляться в этом поезде уже не получилось бы ни у кого. Вот только когда будет следующая остановка и где. Так, теперь надо дойти до ресторана и исследовать его. И желательно по пути туда не наткнуться бы на очередных психопатов с лопающимися глазами. Может это болезнь, главное, чтобы не заразная, поэтому не вляпаться в кровь и не трогать тела было моей установкой. Я не знал ни одной болезни, отчего лопались бы глаза. Предположить я мог только крайне повышенное давление в черепе, но мне думалось, что человек раньше получил бы сердечный приступ, чем бы его глаза выкатились наружу. Еще надо было стереть кровь со столика. Не долго думая, закрыв дверь на улицу, я вытер его первой попавшейся занавеской у окна. Переступая через трупы, я поднял столик с левой стороны на уровне головы и так нес его через весь вагон, чтобы, если безумец выскочит из купе, он не смог бы повредить мне сразу, неожиданно. Это было что-то вроде щита. Благополучно добравшись до тамбура, я представил себе, что мне предстоит путь через весь плацкарт, а что происходило там, я понятия не имел. Теперь столик перекочевал на уровень живота и груди. Я вошел в тамбур плацкартного вагона и насторожился. Оттуда доносилось знакомое чавканье и хрипение. Черт! Обратно не было идти никакого смысла, делать там было нечего, а проверять купе – занятие самоубийственное. Собравшись с духом, я потянул дверь на себя. Наверное, обычному человеку пришлось бы собрать в кулак всю гибкость своего сознания, чтобы не рехнуться от картины, открывшейся моему взору. Описать это можно было только относительно, а если и описывать, то абоненту пришлось бы проявить изрядную долю фантазии и домысла, чтобы полностью представить себе эту паранормальную ситуацию. По вагону хаотично скакали и летали прозрачные, дымчатые силуэты. Они издавали жуткие стоны и рыки, бросались друг на друга, просачивались сквозь предметы и интерьер поезда, однако внешних стен не покидали. Складывалось впечатление, что они не могли пробиться сквозь них и именно это вызывало дикую агрессию и стоны бессилия. У всех были волчьи уши, немного напоминавшие лисьи, торчавшие довольно остро строго вверх. У некоторых были и звериные морды, у некоторых получеловеческие лица без носов, ушей и губ. Они издавали чавканье, вопли, крики и рычания всех мастей. Очень хотелось заткнуть уши, но руки были заняты столом. Не уверен, что мне помогло бы это оружие, но ничего другого не было. Меня они не замечали, продолжая свои бешеные пляски, а я раздумывал, как проскочить мимо них, не будучи поврежденным. Вдруг мне пришла в голову совершенно странная мысль. Попробовать стоило, хотя и было глуповато и рискованно, но махать столом против них было еще более маразматично. Я осторожно вернулся в тамбур и закрыл дверь. Порывшись в сумке, достал оттуда карту и развернул ее полностью как газету. Она была довольно большой – от уровня моего носа до самого пола. Я повесил ее на голову, опустив края по бокам. Столик я бросил у двери. Расправив карту равномерно от макушки до самого низу, я был похож на приведение, которое очень любило географию или после смерти искало свой земной дом с помощью топографических карт. В каком-то смысле, это было именно так, ведь куда ехал поезд, я не знал. И в поезде я был один, совсем как заблудшая душа. Прекратив представлять всякую чепуху, я открыл дверь и снова вошел в плацкарт.  

Видимость была образной. Черты прохода и тусклый свет, призраков видно не было, что не могло не радовать. Я начал движение сквозь шум и крики, стараясь идти как можно тише. Неожиданно я почувствовал сильное жжение в районе левого плеча. Над ухом раздалось шипение, оно стало невыносимо горячим. Через мгновение я вскрикнул, так как был абсолютно уверен, что получил ожог и срочно прибавил шагу. Ухо и плечо горели пламенем. А еще через пару секунд то же самое произошло с моей правой лодыжкой. Припрыгивая в своем идиотском наряде, стиснув зубы, чтобы не закричать от ужасного жжения, я выскочил в тамбур, пролетел до двери ресторана, ничего толком перед собой не видя, действуя инстинктивно, наполовину наощупь, выставив руки вперед, и буквально ввалился в ресторан. Сейчас я не сильно отличался от психопатов в купе, вид с картой-накидкой на башке, свисавшей плащом, был тот еще. Но здесь царил покой, безумные звуки пропали и я вздохнул с облегчением. Сняв карту, я начал осматривать лодыжку, закатав штанину. На ней виднелся красноватый след, пятно с белесыми вкрапления в виде точек. На ожог не очень похоже. То же я обнаружил и на плече. Ухо я рассматривал в зеркале за барной стойкой. Очевидно, твари нанесли моему телу урон, вот только, что именно они сделали, и каковы последствия, можно было только догадываться. Я присел перевести дух и достал фляжку с ромом. Сделав пару глотков, я переваривал произошедшее. Возвращаться в купе становилось опасным для жизни, неизвестно как я смогу пройти сквозь этих существ еще раз. А ведь там выход на улицу. Черт, не надо было соваться сюда. И тут я вспомнил, зачем же я сюда хотел попасть. Дверь в следующий вагон. Покопавшись в карманах, я вытащил связку ключей и подошел к заветной двери. Вот только если за ней опять какая-то чертовщина, идти на рожон я зарекся. Перебирая связку и пробуя каждый, я методом тыка нашел нужный ключ. Замок щелкнул и я потянул за ручку. На всякий случай я все же нахлобучил карту, но лицо оставил открытым, напоминая монаха. В проеме я увидел шпалы, уходящие вдаль, поезд проглатывал их на огромной скорости, лес, проплывавший мимо по обеим сторонам, ночь, в которой все увиденное и существовало. Не существовало только остальных вагонов, всего состава, словно его просто отцепили. Вагон-ресторан оказался последним из трех вагонов, исключая локомотив. Голова опять закружилась, но не от скорости или боязни упасть, ветра и прочего, а от несоответствия картины с реальностью. Ветра на такой скорости не было вообще! Это удивило меня даже больше, чем отсутствие вагонов. Я вытянул руку наружу, надеясь почувствовать хоть какой-то воздушный поток. Изумление дошло до предела, когда рука наткнулась на невидимый барьер, пальцы ударились в прочную стену, которой я не видел. Попробовав ощупать стальной косяк вагона, я ощутил знакомый материал. Сталь нельзя спутать. А вот рядом находилось что-то неясное, но удивительно прочное и прозрачное, наподобие органического стекла. Я постучал ботинком снизу, поняв, что разбить мне его не удастся. Я даже не знаю, с чем имею дело. Пошарив по периметру руками, ничего, за что можно было бы зацепиться, я не нашел. Оно было литое и как будто вросшим в вагонную сталь. Дверь свободно покачивалась на петлях справа от меня. И тут поезд снова стал сбавлять ход. Сейчас мне больше всего хотелось оказаться у двери проводника, памятуя о выходе между первым вагоном, ставшим моим, и самим локомотивом.  

Витебск. 6 июля. 

Я смотрел в окно тамбура на приближающуюся платформу. Показалось здание вокзала и стало понятно, что мы приехали в достаточно большой город. Кроме Витебска ничего и не могло быть. Я раздумывал, как поступить дальше. Можно разбить стекло вагона-ресторана, столик лежал рядом на полу, можно попытаться проникнуть к проводнику, что теряло теперь всякий смысл. Светлело довольно быстро, и я отважился. Поезд остановился, и я вошел в зал ресторана. Сначала я долго смотрел в окно, пытаясь увидеть тень, или волчьи морды, или хоть что-то, что шевелится, про людей я даже не подумал. Никого. Размахнувшись пошире, я нанес сокрушительный удар торцом стола о стекло. Оно треснуло, требуя добавки. Второй удар выбил первое стекло из рамы, оно посыпалось мне под ноги. Второе стекло также вынесло не более двух моих ударов. Только стекла полетели на асфальт перрона. Острые куски, оставшиеся в раме, я также подрихтовал этим универсальным орудием. Жжение в плече снова дало о себе знать. Ухо я вообще чувствовал едва. Лодыжка болела меньше всех. Ветер! Какое наслаждение было его ощущать на своем лице! Он остужал мои раны и наполнял легкие свободой. Осторожно высунув голову, я осмотрелся по обе стороны. Чисто и пусто – знакомая картина. Спрыгнуть на перрон не составляло для меня никакого труда, несмотря на лодыжку. Высота была несерьезной. Отбросив столик, я легко перескочил на платформу. Это были новые ощущения. С одной стороны – хорошо забытые старые, с другой – новый уровень восприятия. Я глубоко дышал и потихоньку зашагал в сторону локомотива. Вагон с призраками, или кто они там были, я обошел на некотором расстоянии, хотя в окнах царила темнота, и ничего не было слышно. В купейном вагоне тоже ничего особенного снаружи я не заметил. Проходя мимо сцепления между локомотивом и моим вагоном, я забрался на него, держась за вагон, потрогал дверь и толкнул ее. Она открылась. Теперь можно было миновать жгущихся тварей, правда, только на остановках. Я еще не был уверен, стоит ли вообще куда-то ехать на этом страшилище. Все зависело от того, что скажут машинисты.  

Когда я подошел к самому первому колесу состава и, глянув в окно над ним, то мне показалось, что кабина пуста, что нисколько меня не поразило. Разум уже готов был принять любую форму восприятия, ранее ему не свойственную. Справа была лесенка для подъема, чем я и воспользовался. Я потянул ручку и она поддалась. Дверь открылась. Я вошел в кабину. За панелью управления никого не было, кресла стояли пустыми. Потрогав рулевое колесо, я осмотрелся внимательней. Никаких следов пребывания машинистов не обнаружилось. Сиденья кресел были холодными. Поезд ехал сам. Мало того, он сам останавливался в пунктах назначения, вот только свернул с маршрута и теперь двигался неизвестно куда, по неизвестным координатам. Я спустился вниз, размышляя, мог бы я сам управлять составом. Хотя, поезд все прекрасно делал сам. Мне надоела эта игра в реальность – я решил пройти в город и найти кого-нибудь, кто не носится по вагонам, не похож на дым с волчьей рожей, кто не нападает на людей с лопающимися глазами и вообще жив и в добром здравии.  

Вокзал представлял собой прямоугольное двухэтажное здание кремового оттенка с тремя стеклянными арками и часами на крыше. Похож он был на многие вокзалы, на которых я успел побывать, вот только я никогда не был на вокзалах с полным отсутствием людей. Сразу за зданием располагалась большая стоянка для автобусов, такси и парковок. Машин тоже не было. Все это напоминало эпидемию. Выйдя на центр стоянки, я крикнул: 

- Пятьсот долларов за такси. 

Смешно. С тем же успехом я мог назвать в десять раз большую сумму. Тогда я поплелся вперед и вдруг услышал локомотивный свисток, поезд громыхнул сцеплениями и, похоже, собирался отчаливать. Я испугался. Ходить по городу, в котором никого нет, может только слабоумный вандал или отшельник. Я бросился через зал ожидания обратно к поезду. Он уже тронулся, и мне пришлось на бегу заскакивать на перемычку, над которой располагалась дверь, ведущая в мое купе. Я буквально взлетел на нее и юркнул в вагон. Потом в купе. 

Сердце опять было готово оборваться, когда я только хотел сесть на свое место. В конце вагона я услышал голос. Старческий и нудный до невозможности. Загремели двери сразу нескольких купе и глаза мои выкатились из орбит от ужаса. Сейчас меня растерзает целое полчище психопатов! Голос что-то бормотал, напоминая моего незадачливого соседа и вдруг… ему ответили. Второй голос принадлежал мужчине, но звуки, им произносимые, сложно было назвать речью. Старческий голос что-то ответил и приближался. Через мгновение он общался с женщиной, слова которой не звучали, а выплевывались из глотки, словно ее замучила рвота и она сейчас подавится. Потом она мерзко захихикала, совсем как тот, что лежал рядом с кабинкой проводника. Третий диалог я услышал через минуту, точнее не диалог, а монолог, старческое соло. Когда лязгнула третья дверь, и он что-то опять пробормотал, в ответ послышался такой дикий крик, что я едва не закрыл уши. Это был даже не крик, а ор, звериный рык тигра, попавшегося в ловушку охотника. Он бесновался и не прекращался. И тут раздался выстрел. 

Вопли затихли, дверь закрылась, и я услышал старческое бормотание совсем рядом со своим купе. Шарканье ног. Оно приближалось и мне становилось жутко до болей в животе, ведь столик я оставил в вагоне-ресторане, отбиваться было нечем. Я резко подскочил и защелкнул замок изнутри. Как же я сразу не догадался. Вдруг в дверь постучали, я не отвечал, а вжался в сиденье и старался почти не дышать. Стук повторился.  

- Я знаю, что вы там… ээээээ... ррррр… знаааааю… 

Я был близок к обмороку. Закрыв глаза, я попытался ни о чем не думать. Стук усилился, переходя в грохот. Я был похож на загнанного зверя, попавшего в ловушку как тигр. Или как мангуст. Минуту стояла гробовая тишина, стук колес я перестал замечать давно. И в этот момент раздался удар как из пушки, дверь слетела с петель, щепки полетели во все стороны, железный замок был вырван с корнями. Все это месиво рухнуло на пол в купе, и я отскочил на сиденье к самому окну, в угол, зажмурив глаза. Слегка приоткрыв их, я захотел закрыть их уже навсегда, но впал в ступор и застыл как статуя. В проеме стоял человек лет семидесяти, его лицо было настолько уродливым и мерзким, что меня затошнило. По всему лицу торчали огромные бородавки, струпья клоками свисали вниз, глаза поросли гноем, слюни стекали по заросшему подбородку и он жутко хрипел. На нем была надета синяя кепка и синий сюртук, бог знает какого века. Черные брюки были залиты кровью или краской. Он оскалился и вошел в купе, отбрасывая ногами мусор и хромая. Я продолжал сидеть застывшим, с ледяными руками и ногами. Он приблизился ко мне и наклонился. Вонь от него шла несусветная, как будто он уже пару раз побывал в гробу и вернулся. Комок подкатил к горлу. Я начал задыхаться. Он выпучил свои гнойные глаза прямо на меня и заорал на весь вагон: 

- Билет!!! 

Руки мои задрожали, и я машинально полез в сумку. Рукой я искал билет, не отрывая взгляда от чудовища-проводника. Нащупав его, я протянул ему бумагу. Он схватил ее с реакцией коршуна. Под ногтями у него что-то копошилось, я был уверен, что это не галлюцинация. Он изучал его, и лицо постепенно становилось все злее и свирепее. Чудище постучало пальцем по тому месту, где был оторван талон, и заорало еще громче: 

- Кто оторвал талон? Ааааааааа?..... – потом он стал орать без слов, глядя в потолок и исторгая слюну. Вдруг он завыл и, обнажив оскал с явно запущенной цингой, выпучил глаза. Гной потек по щекам, он растопырил руки и с воем бросился на меня. Пока он еще изучал билет, я вспомнил, что отсутствовал, когда нормальный контролер проверял посадку пассажиров. Тогда мой документ был в руках у придурка-соседа, а отдал он мне его гораздо позднее.  

Единственное, чем можно было отбиться – это нога. В момент сближения, я выставил ее как пружину, согнув в коленке, и резко выбросил вперед. Удар пришелся прямо в живот. Подгнивающий проводник согнулся пополам со стоном и брякнулся на колени передо мной, кряхтя и сопя. Я попал в солнечное сплетение. На аффекте следующий мой удар пришелся ему в лицо. Из носа брызнула кровь и сопли. Он повалился назад, а я, вскочив, добил его ударом ботинка по голове. Он затих, руки плетьми упали на пол и отключился. Я переводил дух, тяжело дыша и вытирая со лба пот. Двери в купе не было, эта скотина разнесла ее вдребезги. Силища у него была слоновья, но слабые места, они и есть слабые. Покончив с блюстителем железнодорожных властей, я думал, как быть с оставшимися пассажирами, засевшими в купе. То, что доносилось оттуда при их встречи с контроллером, казалось куда как жутче в сравнении с теми идиотами, которых я прибил купейным столиком. Бог знает, из какой части моего существа на лицо прыгнула улыбка. Я представил, что один из них явно не имел билета и контроллеру пришлось его пристрелить. Как же мне повезло, что он не выстрелил в меня… Опа! Выстрел. У чудища не было нервов для беседы с безбилетниками (у них вообще тоже не хватало особого воспитания), но главное у него был пистолет! Осторожно пошарив у него в карманах, боясь, что оно вскочит, я нашел заветную вещь. Я не разбирался в оружии, но открыть и посмотреть количество патронов ума хватало. Два. Видимо, безбилетников было больше.  

Я выглянул. Тишина не успокаивала и не тревожила. Было впечатление, что голову и грудь накачали воздухом. Немного постояв, я решился пройтись по коридору, расстреливая все, что выскочит на пути. Приближалась ярость и обида, злоба. Проходя мимо соседнего с моим купе, я резко дернул ручку, и дверь отварилась с лязгом. Там было пусто и чисто, словно пассажиров и не было, включая краснощекого рюкзака, таинственно пересевшего в другой поезд. Купе со звериным криком, купе с выскочившей женщиной, психопатом-мужчиной оказались открытыми настежь и полностью убранными. Я не знал, что думать. Дойдя до туалета в конце коридора, я обернулся. Идеальный вагон. Правда, глаза опять округлились, когда я не увидел на полу около своего купе людей, которых я убил столиком. Они пропали. В буквальном смысле плюнув в их сторону, я вышел в прохладный тамбур. Здесь ветерок снова приятно остужал мои раны. Оставалось посмотреть в плацкартник и убедиться, что и там тоже чисто. Вдруг я поймал себя на мысли, что вообще я сейчас делаю. Чем я тут занимаюсь, куда еду, к кому и с кем. Картина получилась удручающей, и я почувствовал не только обиду за происходящее со мной, но и отчаяние. Из глаз потекли слезы. Я размахивал пистолетом в пол одной рукой, второй вытирал покрасневшие глаза.  

Невель. 7 июля. 

Как я и ожидал, в плацкартном вагоне было также спокойно, как и в купейном. Никаких жгущихся летающих призраков с волчьими рылами, никаких воплей, истерик и прочего. Я сидел в вагоне-ресторане и пил кофе, который сварил себе сам. Кому же еще было его варить. Поезд летел на полной скорости, уже совсем рассвело и это не могло не радовать. Я пытался связать исчезновение тварей с приходом дня как с вампирами или прочей нечистью, но что-то подсказывало, что это тут абсолютно ни при чем. По крайней мере, было достаточно светло, когда контроллер-мутант меня атаковал. Так что, никак не вязалось. Я чувствовал огромную усталость, свалившуюся на меня, ужасно хотелось спать. Но вот только сна я себе позволить не мог. Неизвестно, когда и что здесь начнет происходить снова. Быть застанутым врасплох было равносильно смерти. С обеих сторон проплывали кусты, чуть дальше деревья, за которыми скрывалась неизвестность. Правда, название одной пролетавшей станции я успел прочесть – Завережье. Пара непонятных кирпичных строений и вывеска, старая как мир. То был хоть какой-то ориентир, и я раскрыл карту, карту-защитницу. Теперь я использовал ее по прямому назначению. Из Беларуси мы уже выехали и оказались снова в России. Маршрут еще более туманил взор. Мы ехали на север, точнее, я ехал на север. По карте кругом болота и озера, которых я не видел за лесными массивами. И скоро город под названием Невель, о котором я знал столько же, сколько, например, о Выдропужске. Мне было совсем тоскливо, но спокойно, поэтому я решил почитать журнал с драконом, валявшийся у меня в сумке. Выпрыгивать из поезда я не видел смысла. К тому же в ресторане было чем поживиться, а спрыгивать в неизвестность было рискованно. На минуту я замер, опасаясь, что сейчас достану не журнал о Юпитере, а журнал о рептилиях. Поколебавшись, я вытащил руку из сумки, и опасения пропали. Дракон уверенно опоясывал планету своим хвостом, и я открыл первую страницу.  

Я долго разглядывал красочные цветные картинки. Надо сказать, они местами выглядели устрашающими – то демоны пожирали планеты, рождая новые миры из заднего прохода, то из млечного пути вырисовывались фаллические фигуры, а иногда наоборот – геометрически правильные элементы чудесно переплетались с разноцветными атомными цепочками или мифологическими животными. Часто картинки сопровождались цифровыми блоками, часто комментариями. Единственное, что огорчало – я не мог понять ни слова. Журнал был напечатан на одном из, как мне показалось, семитских диалектов. Арамейском, может, халдейском. Некоторые главы журнала были и вовсе, то ли на хинди, то ли на суахили. Не могу сказать, что я был большой знаток в языкознании, но в свое время интересовался археологией, антропологией, историей различных народов и держал дома несколько хороших книг по этимологии и семантике. Я не мог понять, где и когда он был издан. Вся информация такого рода напрочь отсутствовала. Но содержимое журнала все равно притягивало и заставляло поразмышлять даже без чтения. Так, страница за страницей, я провел над журналом часа два. Он был небольшого размера, но довольно объемистый. Пару раз я поднимался сварить себе еще кофе и съесть пару пирожных. Наверное, на моем месте, другой человек счел бы безумием заниматься такого рода занятием, после всего, что произошло, но мне исключительно не было до этого никакого дела. Я увлекся настолько, что даже не заметил, как поезд медленно стал сбавлять ход. Я поднял голову, чтобы посмотреть в окно… и замер. На ноги мне наложили лед, в сердце плеснули кипятка, рот зашили морскими узлами. Я не мог даже закричать. Прямо через столик на меня смотрел мой сосед, тот самый молчун-бормотун, только не заика, а тот, что встретился мне в этом самом вагоне-ресторане и таинственно исчез. Он сидел на стуле, закинув ногу на ногу, и спокойно изучал меня, глядя мне точно в глаза. Мои же глаза просто вываливались из орбит. Мне почудилось, что они вот-вот лопнут как у тех психопатов и даже промелькнула мысль, не причастен ли этот господин к такого рода гипнозу, с вытекавшими известными последствиями. Он моргнул, и я как будто ожил. Ноги потеплели, руки зашевелились, рот приоткрылся, и я судорожно сглотнул. Он слегка улыбнулся и кивком головы указал на мой кофе. Я отпил и поставил чашку обратно. Он сощурил взгляд и слегка забарабанил пальцами по столу. Сказать мне было нечего, я даже не представлял толком настоящий он или мне просто видится. Он посидел некоторое время, пристально меня изучая, а потом произнес: 

- Ну что, устали? 

Сказано это было так, словно происходящее было в порядке вещей. Я копал земляной ров, а он как надсмотрщик пришел пригласить меня на обед после моих тяжких трудов. Я молчал, хотя говорить мог. Отвечать было как-то не по себе. И какая последует реакция после моего ответа, я не знал. Он продолжал смотреть мне в глаза. У него они были ярко синие, но не голубые. 

- Ну, хорошо. Отдохните. Я постараюсь помочь вам в этом. Помните, я вам обещал. – И он снова улыбнулся. Я помнил его обещание после упавшей вилки, и слов про женщину. Я опять удивился, вдруг поняв, что первым человеком после его слов была именно женщина. Анастасия Дмитриевна. Точно так. Я устало выдохнул и откинулся на спинку стула. Господин повернул голову в сторону, как будто ожидая официанта и… дверь, выход из которой загораживало непонятное оргстекло, открылась. Как будто из ниоткуда в ресторан вошла Анастасия Дмитриевна в своем зеленом платье, с зеленым чемоданом, катящим его впереди себя. Она отряхнулась, словно от снега, подкатила к господину, поставила чемодан около его стола и посмотрела на меня. 

- Здравствуйте, папа. 

Они засмеялись так завораживающе, что я от потрясения, и, глядя на них, сам заулыбался. Во мне переливалось чувство восторга, дикости происходящего, страха и полнейшего истощения. Глазницы горели огнем, казалось, что глазные яблоки сейчас выкатятся под стол, в голове разливалась сталь.  

- У него усталый вид и болят глаза – сказал господин, обращаясь к Анастасии Дмитриевне. 

- Зато с головой у него все в порядке – ответила она, и они опять звонко рассмеялись.  

Я услышал два хлопка. Это мой странный сосед произвел их руками в мою сторону. Глаза резко перестали болеть, и я заметил даже, что мои ноющие раны тоже утихли. 

- Его немного потрепало – снова произнесла Анастасия Дмитриевна. 

- Хорошо, что он вообще еще дышит. Деревянный столик знает свое дело – парировал господин, и дама прикрыла рот рукой, чтобы не выдать слишком широкую улыбку. Он сделал знак рукой, приглашая меня к ним присоединиться. Я медленно поднялся и робко понес с собой стул к их столику. Устроившись, я ожидал продолжения, хоть какого-то. Они помолчали, а потом дверь снова открылась, и в зал вошел официант с подносом, полностью заставленным провиантом. Он начал выкладывать на довольно небольшом пространстве стола посуду и приборы на троих. После этого появились рулетики из баклажанов, копченая рыба, очень тонко нарезанная, салат из овощей, лодочки авокадо, яйца с икрой и пастила. В завершение всего этого, официант умудрился втиснуть на столик чашки с блюдцами и огромный глиняный чайник. От него шел аромат зеленого чая с жасмином. У меня заурчало в животе. Пирожные с кофе казались далеким прошлым. Даже имея в своем распоряжении хлеб, несколько сарделек, кусок мороженой курицы и пару больших ананасов, которые я нашел в ресторане, это показалось райским садом.  

- Перекусите, а то вы жалковато выглядите – сказал господин. 

Я смотрел на стол, официант ждал дальнейших распоряжений, двое людей изучали меня. 

- Спасибо, Игорь – снова заговорил господин, и официант вернулся с пустым подносом к двери, из которой пришел, открыл ее и вышел сквозь загадочное стекло. Дверь захлопнулась сама. Голова моя начала кружиться, и я машинально взял вилку, смело наколов на нее один из кусков рыбы. Как только я положил ее на тарелку, неизвестный господин и Анастасия Дмитриевна последовали моему примеру, принявшись накладывать и себе в тарелки различные закуски, словно ожидали от меня первого шага. Я набрал целую, они же довольствовались немногим. Принявшись есть, я краем глаза разглядывал их. Они молчали и не переглядывались. Каждый был занят своей порцией и своими мыслями. Взяв в руки чайник, я начал разливать чай, начав с дамы, а закончив собой. Они посмотрели на мою маленькую церемонию и молча, почти одновременно кивнули, бросив на меня короткий взгляд в знак благодарности. Доев и выпив чашку чая, я расслабленно опустил плечи и уставился в окно. На них смотреть было неловко. Я делал вид, что меня интересует проплывавший за окном пейзаж, хотя он не менялся вот уже как минут двадцать. Господин положил салфетку на тарелку, скрестив приборы. То же проделала и Анастасия Дмитриевна. Тут же, как по звонку, появился официант и принялся шустро убирать со стола грязную посуду, оставив только чашки, чайник и пастилу. Он ретировался с подносом через странную дверь, и я услышал голос господина: 

- Наверно, ты хочешь спросить что-то. 

Спросить. Мне хотелось спросить даже не то, что происходит, а как добраться до Минска и забыть этот кошмар. Я был уверен, что они в курсе всего и знают выход отсюда. Вели они себя по-домашнему и уверенно. Но спросил другое: 

- Что это за призраки с волчьими мордами? 

Они нашли это забавным. Переглянувшись, они снова разлили чай и тогда Анастасия Дмитриевна ответила: 

- Да забудь ты их. Это так. Ерунда. 

Согласиться с этим было крайне затруднительно, хотя раны и не болели, все же впечатления о них оставались не самые приятные. Я изумленно взглянул на нее. 

Она улыбнулась и сказала: 

- Призраки – они и есть призраки. Покусать могут, если ты голый. 

Я уставился на ее чемодан. Голый. Я вполне сносно одет, однако мне это не сильно помогло тогда.  

- Карта – чудо. Особенно в виде балахона – вставил слово господин и они опять засмеялись. 

Так, значит, про мой наряд они знают. Это начало меня злить. Меня откровенно разыгрывали, причем совершенно незнакомые мне люди. И за что? На всякий случай, я пощипал себя за правую ногу, убедиться, что это не сон. 

- Вообще-то, было очень неприятно – сказал я довольно уверенно. 

Господин взглянул в мои глаза и сказал: 

- Это всегда так. Зато потом они пропадают как дым. 

Я зашевелился активней. 

- А психи? Почему пассажиры обезумили?  

Я старался выдавать вопросы порционно, чтобы не сбить ни себя, ни ответы. Правда, от их ответов мало что прояснялось, но лучше синица в небе. Они хотя бы не психи, по крайней мере, не агрессивные. 

- Они стали такими раньше. Просто ты не замечал.  

Мне хотелось спросить про них самих, но я старался быть как можно более последовательным. 

- А на кой черт отцепили вагоны? 

Он замолчал и посмотрел на свою чашку. Потом взял в руки чайник и налил полную. Снова помолчал. 

- Понимаешь, там никого не было. 

Я вскинул брови. Господин был явно не в себе. Я отлично помнил перрон белорусского вокзала, проводников, пассажиров, садившихся в другие вагоны. И тупо уставился на него. Он кашлянул. 

- Ну, считай, что все люди вышли в Смоленске. Тогда ты и познакомился с Анастасией Дмитриевной. 

Дама сделала сидячий реверанс, и они посмеялись. 

- Что значит в Смоленске? Поезд же до Минска. Никто не ехал в Минск? 

Абсурдность нарастала, я начинал нервничать и чесаться.  

- Ехали, конечно. Но они перешли в другие вагоны еще до того… – он запнулся, видимо, подбирая нужное слово. Мой взгляд заставлял его продолжать. Если так можно было выразиться. Он, все равно, оставался крайне суров, даже когда смеялся. 

- Как осознали – завершил он, с полной уверенностью, что мне все понятно.  

Он глотнул чаю, я последовал его примеру. Честно говоря, дальше спрашивать мне ничего уже не хотелось. Все равно, весь этот бред меня не успокаивал и ничего не прояснял. И я задал следующий вопрос уже по инерции, ни на что не рассчитывая: 

- Что со мной будет? 

Ответ я услышал уже от Анастасии Дмитриевны. Она смотрела на свой чемодан, как бы ожидая чего-то, и произнесла: 

- Это зависит только от тебя. Мы можем только направлять, но не решать твою судьбу. 

Я осматривал крышу вагона-ресторана и качал ногой. Звучало это слишком наигранно и избито. Как в дешевом фильме ужасов. Очевидно, они закончили свою трапезу, потому что встали из-за стола и придвинули стулья.  

- Пойдем, пройдемся. Поезд будет долго стоять здесь. Мы успеем. Здесь очень загадочный городишко, тебе понравится – сказал господин. Я задвинул стул, и мы направились к двери, откуда они пришли и куда нырнул официант. Я замешкался перед дверью. Мои спутники стояли сзади и смотрели, что я буду делать. Я не знал, как проходят через органическое стекло и сообщил им об этом. 

- Просто иди и все – ответила Анастасия Дмитриевна. 

Я дотронулся ногой до предполагаемого препятствия, но нога скользнула сквозь. Отдернув ногу назад, я поэкспериментировал с рукой. Головой рисковать не хотелось. Они ждали. Наконец, поняв, что стекла никакого нет, я, зажмурив глаза, прошел за него совершенно спокойно. Чувство было, как будто погружаешься под воду и тут же выныриваешь. Легко и непринужденно. Оказавшись на другой стороне, я стоял на рельсах позади состава и осматривал окрестности. Никакого расстояния между высотой вагона и землей я не почувствовал, зато осмотрел. Метра полтора было точно, но я словно слетел по ветру, не споткнувшись. Мне было интересно, как будет выглядеть выход господина и Анастасии Дмитриевны со стороны. Я ждал. Встал напротив вагона и смотрел на него. Неожиданно послышался голос: 

- Ты не нас потерял? 

Я отскочил и обернулся. Они оба стояли позади меня, там, где я не ожидал их увидеть. Они не собирались ничего объяснять и зашагали к левому краю платформы. Там был подъем с лестницей на саму станцию. Я поплелся за ними, внимательно оглядывая все вокруг, стараясь заметить что-нибудь привлекающее внимание. Но ничего, вызывавшего интерес не попадало, за исключением, что стало уже привычно, полного отсутствия людей, животных (волчьи рожи я не брал в расчет), птиц. По поводу насекомых я сомневался и стал вглядываться в тропу, потом, когда поднялись на платформу, в асфальт. Ни муравья, ни жучка, ничего не проползало и ничего не пролетало. Впервые в жизни я ощутил тоску по братьям меньшим и задумался о том, что без них на планете было бы крайне неуютно. Собственно, уже стало пусто и безжизненно, только кроны деревьев покачивались, что было воспринято мною с огромным воодушевлением. 

Вокзальное здание напоминало витебское, только отличалось ветхостью строения и более низкой посадкой. Также не было часов, а в остальном – типичное розовое, с белыми полосками, как у пирожного. Видимо, вокзальную архитектуру создавал один человек с явным пристрастием к сладкому. Мы обошли его. Сзади оказалось еще одно строение, одноэтажное, из желтого кирпича, крашенного, конечно, но с деревянной крышей и часами. Занятно было увидеть тут же кладбищенскую ограду и кресты, прямо рядом, не отходя, как говорится, от кассы. Я про себя заулыбался. Ну и местечко. Сбило поездом – чего далеко ходить – здесь и закопаем. Потом я сообразил, что неподалеку стояла церквушка и немного пристыдился. Хотя, чувства, которые я раньше называл страхом, стыдом, совестью, горем, после Орши стали приобретать новые краски или грани, они трансформировались во что-то скрытое внутри меня, и после выходили оттуда в новом наряде, с новым стилем и качеством. Преображение я осознавал, помимо прочего, а вот от этого легче не становилось. Но чувствам нравилось и часто разум приходилось притуплять, что тоже не было для меня свойственно. Оставалось разобраться с чувством любви, если оно тут как-то применимо. Но ведь мне нравился ветер, я почти любил его, нравились деревья, небо, пасмурность. Я любил этот мир, и шел обновленным, несмотря на всю неадекватность ситуации. Мы прошли церковь, потом табличку с павшими героями, а потом долго шли по тропинке куда-то вниз. Окрестность была открытой, малочисленность домов, простота улиц соответствовали очередному маленькому российскому городу и ничем особенно не поражала. Ни господин, ни Анастасия Дмитриевна, ни разу не обернулись на меня, словно были уверены, что я иду сзади, а не смотался куда-нибудь в сторону или где-нибудь застрял. Они были, конечно, правы. Куда я тут мог бы подеваться, у меня кроме них тут никого и нет. Вообще, здесь никого ни у кого нет, поэтому я трусил за ними как пес. Они же шли так уверенно, как будто бывали каждый день. Вскоре на горизонте показалось что-то высокое и округлое, наподобие башни. Я видел такие башни под Псковом, они служили для защиты от неприятелей и были отличным местом для лучников, так как располагались на возвышенностях, а оттуда вести прицельный огонь по врагу было очень эффективно. Черт возьми, мы и так под Псковом, это же Невель. Я вспомнил карту. В связи со всем происходящим, я совсем потерялся не только во времени, но и в пространстве, что немудрено. Тропа вела в ее сторону, вокруг ничего примечательного не было, стоило догадаться, что идем мы именно к ней. Издалека она выглядела устрашающе, да еще в пасмурную погоду. Я вообще не помню солнца, с тех пор, как проснулся после Смоленска. Небо все время было закрыто тучами, но дождя я тоже ни разу не застал. Подойдя ближе, я заметил травяной покров, покрывавший верхний обод башни. Облицовка откалывалась, обнажая кирпичную кладку. Что здесь можно было найти интересного для меня, я не знал. Как экскурсионный экспонат башня мало меня интересовала. И на гидов по Псковской области эти двое не были похожи совсем. Но мы двигались к ней неуклонно. Маленькие окошки располагались по диагонали, что говорило о наличии винтовой лестницы внутри ее. Я нагнал своих спутников и спросил: 

- Зачем мы идем к башне?  

Анастасия Дмитриевна обернулась. Она не улыбалась как обычно, скорее была насторожена.  

- Там есть кое-кто, кто хочет с тобой поговорить. 

От такого ответа у меня кожа покрылась мурашками. Я остановился и заявил, что не собираюсь ни с кем общаться, пока мне не объяснят, что происходит. Теперь повернулся господин, и все остановились.  

- Возможно, ты знаешь этого человека. Неужели тебе не интересно поговорить хоть с кем-то, после столь долгого молчания?! 

Я ответил, что их метафор мне хватает с лихвой и если там очередной психопат или надменный пророк, то пусть там и остается. А я лучше вернусь в поезд. Хотя, зачем, я пока не знал, но это казалось мне некоторым аргументом в свою пользу.  

- Там ребенок – сказала Анастасия Дмитриевна. 

Я остолбенел. Ребенок никак не приходил мне в голову. И что он мог здесь делать один, да еще в башне?! Правда, представить этого ребенка я не решился, возможно, это тоже какой-нибудь мутант. Это еще более отпугивало идти туда.  

- Вы шутите? Но, честно говоря, уже наскучило, и я очень хочу спать.  

Но они продолжили свой путь, как ни в чем не бывало. Я постоял, глядя им в след и, потихоньку, с большой неохотой, затопал к башне. Я не знал, куда вообще тут можно было повернуть и что бы меня там ожидало одного.  

Через пять минут мы стояли у входа, если так можно назвать маленький проем у основания башни. Внутри было темно, а мои спутники молча смотрели на меня, явно ожидая и пропуская меня вперед. Я галантно раскланялся перед Анастасией Дмитриевной, но она лишь покачала головой и указала глазами в проем. Я вздохнул. Ладно, раз уж пришел и попал в такую передрягу, надо было выворачиваться. И шагнул внутрь. Пахло сыростью стен, мышами и горелой бумагой. Откуда тут мог взяться ребенок, моему уму было непостижимо. Египетская тьма и мои глаза определенно не хотели привыкать друг к другу. Я издал звук приветствия неизвестно кому и сделал еще один шаг. Сзади раздался голос Анастасии Дмитриевной, подсказывающий, что мне надо найти лестницу и подниматься наверх. Я ответил, что ломать ноги в темноте никак не входило в мои планы. А она ответила, что если я знаю другой определенный для себя план, могу начинать реализовывать его тотчас же. Я помолчал и начал на ощупь искать что-нибудь, напоминавшее перила. Ногой я искал ступеньки. Так несколько секунд танцевал в темноте. В итоге левая ступня наткнулась на какую-то арматурину и я понял, что нашел лестницу. Руками вцепившись в перила, в кромешной тьме, я начал подъем. Меня удивляла еще одна вещь. Свет из проема не проходил в башню ни одним лучиком, словно перед ним стоял барьер. Это напомнило мне дверь в поезде, которую я смог пересечь только благодаря своим спутникам. По крайней мере, я так думал. Одной рукой держась за стену слева, второй за перила, я осторожно, выверяя каждый шаг, поднимался по винтовой лестнице все выше и выше. Вверху была видна точка света – выход наружу – но никого поблизости, никаких детей уж точно, я не ощущал и не слышал. Очень хотелось ускорить подъем, но свалиться или просто оступиться было чрезвычайно опасно. Господин и Анастасия Дмитриевна молчали, как будто и вовсе ушли. А может, и ушли. Ну и черт с ними. Поднимусь наверх, осмотрюсь и вниз, в поезд. Зачем я лажу по этим баррикадам я до сих пор понять не мог, но мое тело словно получало удовольствие от этого процесса, и продолжало совершать соответствующие действия, абсолютно игнорируя возмущения разума. Через некоторое время над моей головой оказалась деревянная площадка – пол смотровой с крыши. Через три ступени моя голова высовывалась наружу, а еще через две – я полностью вылез из прохода лестницы наверх. Ветер уже давно заменял мне все мыслимые удовольствия. Я глядел по сторонам и глубоко дышал. Самый высокий свод башни оказался мне по пояс, он же и был поросший травой и мхом. Я опустил на него руки, оперся, и начал рассматривать местность более детально. Внизу я заметил две фигуры. Никто никуда не ушел. Они о чем-то переговаривались. Площадка была примерно метров семь на восемь, достаточная для пары-тройки лучников. Панорама не сказать, что была замечательной – довольно пустынной и равнинной. Деревьев в округе было немного, да и росли они опушками. Я облокотился на каменный обод всем телом и расслабился.  

Возможно, поэтому и подскочил, когда сзади неожиданно раздался голос. Он действительно принадлежал ребенку, девочке лет двенадцати. Обернувшись, у меня закружилась голова, и застучало сердце. Сидя на корточках в углу площадки на меня смотрела девочка с русыми длинными волосами, голубыми глазами и пухленькими щечками. Как она тут оказалась, я не знал. Когда я поднялся, здесь никого не было. Я смотрел на нее, она на меня. Ветер гонял ее волосы из стороны в сторону, но ее это вовсе не беспокоило. Она твердо продолжала смотреть мне прямо в глаза. Я моргнул и спросил: 

- Кто ты? 

Она моргнула в ответ и, теперь уже убирая волосы от лица рукой, сказала: 

- Не узнал… – в ее голосе явно сквозила досада, а глаза были на мокром месте. Она потупилась и снова подняла глаза на меня. 

- Я что, знаю тебя? – сердце продолжало исполнять джигу. 

-Да. Точнее… знал когда-то… 

Я судорожно пытался вспомнить ее, но никто даже ее напоминавший не приходил в голову. Ветер стих, говорить стало легче. Думать почему-то тоже. В моей жизни было не так много знакомых с детьми, поэтому вспомнить их всех не составляло большого труда, но эту девочку я определенно не знал. Запомнил бы.  

Да и знакомых в Невеле у меня отродясь не было. Я немного пришел в себя, сел напротив нее прямо на деревянный пол и изучал ее. Она молчала и смотрела на меня с каким-то вызовом, словно ожидая, что я ее вспомню и заговорю. Так продолжалось пару минут. В конце концов, я не выдержал и спросил: 

- Если ты меня знаешь, скажи откуда. Это облегчит ситуацию нам обоим. 

Она снова по-детски моргнула, убрала волосы с лица, и произнесла: 

- Марта. 

В голову ударила острая боль, меня резко затошнило, глаза заболели со страшной силой. Я смог подняться и высунуть голову с башни вниз. Меня вывернуло наизнанку, да так, что голова, казалось, чуть не оторвалась от тела вместе с пищеводом и не полетела вниз. Меня мутило, возможно, поднялась температура, и пробил озноб. Я опустился обратно на пол с закрытыми глазами. Я был близок к потере сознания, виски пульсировали, грудь сдавило, стало трудно дышать. Мне казалось, что я умираю. Я окончательно упал на пол и скрючился на боку, пождав коленки к груди, потрясываясь телом и стуча зубами. Девочку я видел краем глаза. Она продолжала на меня смотреть, и вдруг стала повторять, склонившись над моим ухом, касаясь волосами моего лица: 

- Марта, марта, марта… марта… 

Я отключился. 

Надоело Бабе – Яге жить на свете. Мало того, что красавицей быть перестала, так еще и быт заел. Волшебница она, конечно, слов нет, но иногда. чтоб размяться, позволяла себе и мирскими делами заниматься без применения своей ведьмовской силы. Хотя всегда в уныние впадала при этом: почему, если молодая фея, так волшебное питьё пьет, а как старуха, мудрая причем старуха, так ведьма и зелье колдовское потребляет.  

Ох, неразумны люди, неразумны...Почитали бы ее, почаще добрым словом вспоминали, так и дела их лучше б устроились. Кто, скажите, вьюгу прошлой осенью остановил, весь снежный удар на себя взял? А то заладили в прессе – похолодание, похолодание, резко сменившееся потеплением, а затем благодатной золотой осенью. Не знают, несчастные, что после этого Яге пришлось три месяца отгребать свою избушку от снега. Мало того, что с великим трудом получилось всю вьюгу на себя перекинуть, так еще и последствия заразы непрошеной не убираются колдовскими приемами.  

Ну да, ладно, по доброте душевной и зуб для людей не жалко. Только и видят, что у карги старой всего один зуб торчит во рту, а куда делись остальные – никто не спрашивает. Авитаминоз у нее! И дантист никакой не поможет. Попробуй-ка восстанови зубы, из которых один – на ликвидацию неурожая ушел, другой цунами остановил, третий смертельную эпидемию отвратил...  

Эх. Надоело Бабе – Яге жить, что ни говори, если б не вкалывала до третьего пота, так и осталась бы писаной красавицей в самом соку, как Царевна – Несмеяна, к примеру. А то всем героям сказочным – почет и уважение за их неделания, а Бабе Яге – тычки и пинки за работу невидимую.  

В общем, пережив в одиночку очередной отрезок от 1 января до 31 декабря очередного вечного года, решила она уйти в спячку куда-нибудь под пенек мохнатый. В домике опасно, вдруг какой умелец развернет и насильно вытащит на свет божий.  

Улеглась безутешная бабуля под мшистый тепленький пенёчек, заснула, запрограммировав себя на беспросыпный сон, и спит, снов не видит...доброты человеческой ждет, тепла людского, граммульку любви.  

И когда проснется, не ведомо.  

Солидный диагноз. 

Сподынюк Б.Д. 

Рассказ. 

Представьте себе, дорогой читатель, ситуацию, при которой в городе с населением более миллиона человек, в двух разных средних школах расположенных в разных районах в один и тот же день, в одно и то же время (плюс, минус пять минут расхождения) два классных руководителя, женщины педагоги, обеим за сорок, хохотали так, как они ещё никогда в жизни не хохотали. То есть смеялись до слёз из глаз, до потёков туши, которой у них чуть-чуть были подведены веки и ресницы. 

Отсмеявшись, каждая из них разрешила сесть на место ученику, давшему ей справку, которая и вызвала этот приступ смеха. 

Но, как не поделиться с коллегами, поэтому каждая из педагогов, приказав ученикам сидеть смирно и прочесть параграф №_5 в учебнике физики, вышла из класса и направилась в учительскою, где и прочитала незанятым на уроках учителям справку, которую ей вручил ученик пятого класса ( в одной школе это был Алексей Кривцов, во второй школе Борис Степанюк). 

Текст справок, предоставленных классным руководителям пятых классов в обеих школах, был одинаков и, соответственно, вызвал такой же гомерический хохот у учителей в учительских. 

Вернувшись в класс, оба педагога предупредили учеников, вручившим им справки, о том, чтобы они, без родителей, в школу не являлись. 

Дальше, учебный день в каждой школе покатился согласно учебному плану, утверждённому директором школы. Занятия закончились, так же, по плану, и ученики, дружной гурьбой, разбежались по домам. 

На улице Свердлова у дома номер 102 стоял Степанюк Боря и ждал своего закадычного друга Лёху Кривцова. Настроение у Бори было отвратительное. Буквально, две недели назад отец провёл с ним воспитательную беседу на тему отношения Бори к изучению Русского языка и его поведения в школе. 

В тот раз беседа окончилась, чисто, с применением приёмов и методов дипломатии, но отец пообещал твёрдо, что в следующий раз, если Борис не переменит своего отношения к учёбе, отец применит силовые методы его убеждения о необходимости наличия образования у человека. Борька хорошо знал своего отца и любил его безмерно. Он чётко помнил, что отец человек слова, если пообещал, то выполнит обязательно. И, буквально, физически ощутил на двух выпуклостях задней части своего тела, силовые методы отца. 

В этот момент Боря увидел, переходящего трамвайные пути, Лёху. Тот, так же, не шёл, а тащился домой, как на плаху. 

– Лёха, а ты чо, спалился, тоже? – видя выражение лица Лёхи, спросил Борька. 

– Я ничего не могу понять, – возмутился Лёха, – я своей классной дал точно такую же справку, как ей дала Ленка Рогозина. Классная у Ленки взяла справку, что-то отметила в журнале, и к Ленке, больше, не приставала. 

У меня она взяла справку и, прочитав её, вдруг, начала хохотать, как ненормальная, потом вызвала родителей в школу. 

– Слушай Лёха, – перебил его Борька, – у меня всё произошло, точно так, как ты рассказал и с тем же результатом. Моя классная тоже ржала как скаженная, потом побежала в учительскую, и я слышал, как в учительской учителя, хором, хохотали. У классной, от смеха, аж, тушь по щекам потекла. 

– Борь, но нам с тобой не до смеха, – уныло сказал Лёха, – мы, когда делали эту справку, что-то там не то написали. 

– Айда к тебе, – предложил Боря, – у тебя же черновик остался. Посмотрим. 

– Лёха с родителями и сестрой Асей, которая была на семь лет старше его, жили в двухкомнатной квартире на втором этаже. Отец Лёхи был подполковником запаса, и после окончания войны, ещё, года четыре служил в Германии, откуда вывез много трофейного барахла, в числе которого была пишущая машинка с двумя шрифтами на клавишах, немецкими буквами и русскими. Шрифты переключались специальным рычажком. Покойный отец матери Лёхи, ещё, до революции практиковал врачом, и после его смерти сохранилась печать. Она была кругленькой и маленькой. По центру печати был выгравирован Российский герб с двуглавым орлом, а по периметру шла гравировка прописными буквами надписи «Врачь Кривцовъ Вадимъ». 

Когда, две недели назад, Борис с Лёхой лазили по прибрежным скалам, они нашли на одной из них, обращённую в сторону моря, естественную площадку. Она была хороша тем, что людей находящихся на этой площадке невозможно было увидеть ни с берега, ни с пляжа, ни с соседних скал. 

Было начало апреля, и погода стояла тёплая, вода в море была градусов пятнадцать. И друзья решили, пропустить занятия в школе. Вместо занятий углубить и расчистить найденную площадку, чтобы на ней четыре взрослых человека могли лежать и загорать, ничем себя не стесняя. 

Лёха выдвинул идею, которая заключалась в том, что они отпечатают на машинке две справки в которых укажут, что Лёха и Борис болели то время, которое они прогуляют. 

Чтобы не лохануться, Лёха стащил из-за обложки журнала справку, которую дала классному руководителю его соученица Ленка Рогозина, и которую классная положила за обложку классного журнала. 

Неделю друзья провели в своё удовольствие. Они нашли куски арматуры и ими, как ломиками, выдолбили и расширили площадку, сделав её большой и ровной. Затем в скале выдолбили ступеньки, они получились, как природные ямки и не выдавали место расположения площадки. Утром родители давали им бутерброды в школу, они покупали дополнительно водичку и питанием были обеспечены. И за неделю накупались, загорели под ярким весенним солнышком, выдолбили площадку. 

В субботу сели к машинке, дождавшись, когда родители Лёхи уйдут на Привоз. Они провозились часа полтора, отпечатали справки точно такие же, как сдала Ленка Рогозина, а вот с диагнозом их мнимой болезни вышла заминка, так как ни Лёха ни Борька в медицине образованы не были. 

Зато, у Борьки была сестра, которая оканчивала медицинский институт и, как раз, сейчас, сидела дома и зубрила, готовилась к государственным экзаменам. Друзья решили отложить работу по изготовлению справок, пока, Борька не узнает у сестры какой-нибудь солидный диагноз, который кладёт в постель человека минимум на неделю. 

Борька крутился около сестры около часу, но подойти к ней, чтобы задать вопрос никак не мог. У неё что-то не выучивалось, и она была злая как мегера. И вопрос необходимо было задать так, чтобы она не догадалась, для чего Борису нужны эти медицинские термины. Наконец он услышал, как она бубнила название болезни. Борьке показалось, что такое название болезни научное и солидное. Он записал название на ладошке руки и пошёл к Лёхе. Там они напечатали в графе «Диагноз» в каждой справке крупными заглавными буквами – ФИБРОМИОМА. Затем, немного прикрыв двуглавого орла на гербе бумажкой, поставили на каждую справку печать.  

Придя к Лёхе домой, они ещё раз осмотрели черновик справки и ничего в нём не нашли. Он был похож на справку Ленки Рогозиной один к одному. Только на справке Ленки в графе «Диагноз» было всего три буквы ОРЗ, а в их справках такой солидный диагноз. 

Лёха, – задумчиво спросил Борис, – а у твоих родителей нет случайно медицинской энциклопедии? 

Борь, а ты знаешь, мне кажется что есть, – ответил Лёха и пошёл к книжному шкафу. 

Минут пять он что-то бубнил, выбирая книги, а затем достал толстый фолиант. Он был выпущен в 1939 году и назывался Энциклопедия медицинских терминов. 

Вот, – протянул он фолиант Борьке, смотри. Моя маманя, во время войны, работала операционной сестрой на фронте, и воинское звание у неё было – лейтенант медицинской службы. 

Отлично, – обрадовался Борька, – сейчас прочитаем что это за болезнь такая. Вот буква Ф, так, так, есть! 

ЧИТАЮ: «Фибромиома, или фиброма, это широко распространённая доброкачественная опухоль, произрастающая из мышечного слоя матки. Встречается у одной женщины детородного возраста из пяти. Чаще всего фибромы обнаруживаются у женщин старше тридцати лет……. Борька замолчал. 

– Ну, Борька, ну охламон, – набросился на него Лёха, – как же тебя угораздило выбрать такой диагноз. Теперь я понимаю, почему наши училки так хохотали, что чуть не уписались. 

– Да, Лёха, – сокрушённо сказал Боря, – вот мы с тобой попали. Теперь я понимаю эту поговорку, которая гласит: « Ученье свет, а не ученье тьма». Выхода нет, нужно идти сдаваться родителям. Я, точно, в этот раз, получу жманов. 

– Мне, тоже, изрядно достанется, – вздохнул Лёха, – но мы же можем пообещать предкам, что выучим всё то, что прогуляли, глядишь, и лупцевать не будут. 

– Это наш единственный шанс, – подтвердил Борька. 

Конец.