|
|
Всё так. Он циник и нахал.
Верней – насмешник и пройдоха...
Он о других при мне вздыхал,
Лишь обо мне при них ни вздоха,
Наоборот: он целил в лоб
И напивался крови, клоп...
Но другом самым верным был,
И ноги мыл, и воду пил...
Теперь себя во всём виню:
Труслива и слегка предатель,
Я не попалась в западню...
Предусмотрительность, ты кстати ль?
Кого теперь мне жалить, злить
И поцелуем одарить?..
Мне синим пламенем гореть,
За ним вдогонку умереть.
Не дочитывайте до конца эту книгу,
Не дочитывайте до конца.
Постигая, я всё равно не постигну.
Я всё равно не спасу отца.
Выпрямитесь, распрямите свои плечи,
Не оглядывайтесь по сторонам.
Мир шикарен и безупречен –
Такого даже не снилось нам.
И мне и вам – такого даже не снилось.
Закрывая книгу и выключая свет,
Помните: с вами ничего не случилось.
Ничего прекраснее в мире нет.
И то, что бьётся на последней странице,
Что ни вы, ни я никогда не прочтём,
Вдруг случается – и это было должно случиться.
Проливается дождь. Мы молча стоим под дождем.
Обещают погоду.
А у нас во дворах
С каждым временем года
Золотая пора.
Снег пушистый коснётся
Утомлённой земли
Или сонное солнце
Засияет вдали –
Будем жить, будем верить
Что настанут часы
И откроются двери
Для любви и красы,
Для желанного штиля
Вдохновенной поры
Где бы нас приютили
Те, к кому мы добры…
В каждом времени года
Свой далёкий Парнас.
Обещают погоду –
Но пока не для нас…
Черный воронёнок, глаженый мундир.
Выступаешь лапкой, словно командир.
Где твоя команда, заряжай и пли?
Улетели в Африку пушки-корабли.
Маленький захватчик, быстрые глаза.
Я оставлю родину через полчаса.
Вся твоя песочница, всё моё житьё:
Забирай в коробочку, запирай её.
Спрячь под сердцем крошечным, ключик потеряй.
Я сдаюсь. Пожалуйста, не стреляй.
Развесисты сады большой литературы,
Бесчисленны цветы, деревья и кусты,
И вольные дички, и гордые культуры,
И кроны зелены, и заросли густы.
На ветках пышных фраз трепещут слов листочки,
Высокие стволы опутаны канвой,
Метафоры цветут, благоухают строчки,
И стелется сюжет травою-муравой.
Вот стройная сосна, вот ананас незрелый,
А вот корявый дуб, сто лет ему в обед, –
Романы и стихи, поэмы и новеллы,
И откровения, и откровенный бред.
Не всякому дано, лишь бросив в землю семя,
Мгновенно получить роскошный баобаб, –
Взваливший на себя писательское бремя,
Судьбою обречен горбатиться, как раб.
Писатель, не стыдись словесного навоза,
Почаще удобряй ростки своих трудов,
И вскоре ты поймешь: поэзия и проза
Неотличимы от банальных кабачков.
Твори свой дивный сад, не упускай мгновенье,
Будь мудр и терпелив, как истый садовод,
Копай и орошай, и, всем на удивленье,
Когда-нибудь взрастишь невероятный плод.
 Я ворую любовь, урываю, По-над пропастью прячась во ржи, В день не раз пробегаю по краю И беру то, что плохо лежит. Ведь меня обокрали с рожденья, Обделили, и кто виноват? Недодали конфет и варенья, Недолили ликёр в шоколад. Вот и стал я преступником, вором, И, мужьям разбивая сердца, Знаю: если поймают, с позором Оторвут они мне два … Но опять выхожу я на дело И достойно несу тяжкий крест, Вор любви – так судьба повелела, Чёрт не выдаст меня – муж не съест. Назубок заучил все законы – За любовь не сажают у нас И в штрафные не шлют батальоны, Но порою и в бровь бьют и в глаз.
Ты снишься – на убой,
ты снишься – наповал,
встаю, а ты ещё мне снишься...
Я столько лет с тобою кайфовал,
уже бы вырос наш сынишка.
Теперь ты далеко,
подальше только смерть,
и между – сны, в тумане островами,
в котором
нас уже не разглядеть,
в который
превратимся сами…
На горе виноград,
Слаще ягоды нет.
На горе целый день
Птица песню поёт.
Песня льётся с горы
И сладка словно мёд,
Но и всё ж виноград
Слаще сахарных пчёл.
Виноград под горой,
Горче нету его.
Под горой не слышна
Песня птицы и пчёл.
Тишина так горька
И глотать горячо.
Горечь ягоды всё ж
Горячей и горчей.
На горе, под горой
Виноград,
Виноград.
Птица, в горло ужаль,
Песню спой мне, пчела.
Будет сладко – я рад,
Горько будет – я рад.
Ведь всю музыку, всю –
Тишина родила.
Мы воруем минуты, секунды, мгновенья,
у работы, семьи, суеты...
Преступивший закон есть преступник, по общему мненью,
но за кражу любви вы еще не создали статьи!
Нас украли давно друг у друга до встречи друг с другом,
только в этом вся наша вина, в общем, и состоит.
Жизнь летит по прямой. Это прошлое ходит по кругу,
то подталкивает, а то сзади запретно свистит.
Ну а мы, ну а мы заворожено за руки взявшись,
к сердцу сердце прижав, погружаясь в сладчайшую дрожь,
замираем от нежности в полусвершившемся настоящем,
где лишь мы и любовь, а что было и будет, все ложь.
Прокуроры семьи всех собак на меня понавесят.
Адвокаты любви отработают честно свой хлеб,никого не любя.
Кандалами звеня, – я и ими спою тебе Песнь,
я, во мрак уходя, и оттуда увижу тебя ...
* * *
Мне любовь – галерные заботы,
Воз долгов бессрочных ночь и день,
Долгий рабский труд отбил охоту…
Больше не хочу страстей-страстишек,
Коли сносит крышу набекрень,
Хватит, нахлебался, даже слишком…
Женских тайн манящая истома,
Совершенство, зыбкое, как тень,
Обратились режущей оскомой…
На юру курганом-горемером
Я застыл, обуглен, как кремень,
Никому не значащим примером…
Тишина глуха и незнакома,
Блюдце замерло, окаменел пиджак.
Мама говорит по телефону…
Всё не так, ты знаешь, всё не так.
Ты ведь знаешь, что бы не случилось,
Будут тикать тихие часы.
Мама, ты зачем остановилась
У багровой тонкой полосы?
Не крича, не поднимая руки,
Только взгляд, усталый и родной.
Сколько в нём любви, любви и муки,
Сколько в нём неузнанного мной.
Пора взойти из угольного дома
И на себя взглянуть со стороны:
Твои черты так трепетно знакомы
И оттиску мгновенному равны.
Себя я опознаю по узору,
По сочетанью кукольных примет.
Мне два крыла – и буду чёрный ворон,
Но чёрный глаз – и буду пистолет.
Не выходи из дому без перчаток,
Твоё окно в себя обращено.
Храни свой безымянный отпечаток
И пей глазами чёрное вино.
Простите, что так холодно, мой милый,
держусь за Вас не греющей рукой,
литой чугун, последние перила,
фонарный блик, тревожимый рекой.
Простите, что так холодно сегодня,
вчерашним днем слетела вся листва,
волной свинцовой плещется о сходни
тяжелая холодная Нева.
Готовы к перелету как две птицы,
но мы, увы! – теперь из разных стай.
И на на свое замерзшее "простите"
я слышу Ваше – дальнее – «прощай».
Мне не надо прозрачного сада.
Мне не надо водицы в горсти.
Мне не надо любимого взгляда.
Я прошу: ничего мне не надо.
В этой тихой и сложной траве,
В песне птицы, что не начиналась,
Но всегда была. Был и ответ.
Был высокий негаснущий свет.
Пусть ни разу, ни разу Твой взгляд
Не коснулся меня – мне не надо.
Птицы неразличимо летят.
Повторяй еле слышно: «Тот сад
Был всегда во мне».
Как будто ничего не начиналось.
Фонарик плыл. Как лодочка. И вот
В тридцатом веке, скажем, кто-то встал
Из-за стола. И раскрывает книгу.
Как будто ничего не начиналось.
Но строчки проясняются. И вот.
Подходит кто-то к берегу. И смотрит.
И видит: по реке плывёт фонарик.
И в этот миг я в комнате стою
И говорю: Увидь меня, увидь меня.
Перед тобою, Господи, стою
В неясном свете нынешнего дня.
Который никогда не начинался.
Который, словно веточка, качался
На дереве, растущем из огня.
И тёмная сейчас, и белая потом
и сам я между них, как между звёзд нежнейших, –
созвездие Любви, – не танго вам втроём,
созвездие Беды, – союз мужчин и женщин.
И белая во сне, и тёмная в бреду
и я меж бредом, сном – не жив, не умираю,
от первой до второй расхристанный иду,
перед какой себя отчаянно играя?
Да, – быть или не быть, да, – пить или не пить,
да, – жить или не жить? Ни тёмною, ни белой
себя не объяснить, и хочется завыть,
и хочется забыть всё то, что я наделал.
И тёмная сейчас, и белая потом,
войдя в меня, назад отчаяньем вернутся,
и каждая воздаст всё то, что поделом
я заслужил в чаду любовных революций.
И тёмная моя, и белая моя,
и я меж них, как тень, их оттенивший нежность,
любимая моя и нелюбимая –
мы, как там ни крути, наверно, неизбежность.
И тёмная прошла, и белая пройдёт,
за то, что жизнь одна, за то, что больше нету.
Где тёмная вода, – там белый пароход
торит меж тьмой и тьмой свою полоску света.
Падает чашка с края стола.
Смотрит кот из угла.
Стой. Загадай – пока чашка летит:
Что тебя ждёт в пути?
Ещё ты успеешь сказать: прости.
Мне тебя не спасти.
В окно погляди и раскрой окно:
Небо огнями полно.
А чашка летит, а тебе сто лет.
Хочешь, я дам совет?
Не дожидайся и выйди вон –
Ты не услышишь звон.
2006-12-04 01:291 / Тинус Наталья ( tinus)
И этот Петербург, и тарахтенье ставен
мне снятся, и тревога мне навеки,
и что в сравненье с тем, что ты оставил,
когда здесь замерзают даже реки.
И эта жизнь – лошадка без пробега,
и сколько я таких напроживаю,
и сердце быстро устает от бега,
гудит, как пароходик уплывая.
И этот миг, взамен других не будет,
я под копирку сохраню едва ли,
и только руки нежность не забудут,
хоть их иные быстро забывали.
Так знай, медлительный мессия,
Мертворождённая любовь:
Течёт всё так же к морю Обь,
Всё с той же скоростью и силой,
Не собираясь развернуться
И – вспять! И – с Волгой! И – с Днепром!
И только тучи в клочья рвутся,
Живьём картины Гейнсборо.
На катере – матрос в берете,
Он курит едкую махру,
Флажок – тебе письмо в конверте,
Гудок прощальный на ветру...
Насколько злее стала квинта!
В Оби не водится медуз,
Кисель воды прозрачно-пуст,
Бесстрастно-нежен... Меццо-тинто.
И мимо город – мирно, мерно.
Укрылись маревом дома,
Кому – очаг, кому – тюрьма,
И не уплыть, что характерно,
И не уплыть... На то бесовский
Расклад: морока, маета...
И тут бессилен Айвазовский –
Свинцовость. Ветер и вода.
Нащупав пальцами ключи,
Три шага до обитой двери.
И дверь открой, и свет включи,
И сядь на стул, себе не веря.
Глядишь в оконное стекло
И видишь – снег… В июне, в мае.
Всё тополями замело.
Всё тополями.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...360... ...370... ...380... 387 388 389 390 391 392 393 394 395 396 397 ...400... ...410... ...420... ...430... ...440...
|