I  

Бесконечный урок русской литературы медленно приближался к завершению, не предвещая никаких неприятностей ученику 5 «Б» – Васе Метёлкину.  

– Метёлкин, к доске, – как гром с ясного неба, прозвучал, тихий голос учительницы. 

– Анна Егоровна, урок кончается. Не успеем, – испуганно, возмутился Вася. 

– Успеем. Прочитай наизусть отрывок из поэмы «Руслан и Людмила». 

– У лукоморья дуб зелёный, – с преувеличенным воодушевлением начал Вася и глубоко задумался, надеясь на спасительный звонок. Пауза затянулась до неприличия. Звонок предательски молчал. 

– Поторопись, дружок, сам же сетовал, что не успеем, – не без иронии, сказала Анна Егоровна. 

– Там чудеса. Там леший бродит и на цепях русалок водит, – неуверенно продолжил Вася, вызвав дружный хохот 5 «Б». 

– Ребята, это совсем не смешно. На ваших глазах товарищ погибает, – скорбно произнесла учительница и с укоризной посмотрела на погибающего. 

– Конечно, не смешно. Я-то здесь причём? – повторил Вася любимую фразу своего друга попугая Дио. – Прогуливает леший русалок. Бизнес у него такой. 

Оправдания уже погибшего Метёлкина вызвали новый, безудержный взрыв смеха. 

– Садись, несчастный, Александр Сергеевич велел поставить тебе единицу. 

Высокомерная единица, похожая на виселицу, появилась в дневнике по соседству с покладистыми тройками, почти одновременно с лукавым звонком.  

– Ещё не отзвучало эхо звонка, как Метёлкин сорвался с места. Ударом ноги открыл дверь. Как стадо слонов, пронёсся по коридору. На ходу больно дёрнул за косичку первоклашку. Лихо съехал по перилам лестницы. И, едва не сбив с ног учительницу математики, выскочил на школьное крыльцо. «Свобода! Ура! Ни училки, ни дуба» – зычно прокричал Метёлкин, и, копируя походку бывалых моряков своего черноморского города, не торопясь, вразвалочку отправился домой. Его охватило радостное, восхитительное чувство блаженного безделия. 

Дорога домой вела через старый городской парк и была почти безлюдна. Он шёл то и дело, отвлекаясь на важные и интересные, по его мнению, дела. Попробовал столкнуть с гранитного куба белую, цветочную вазу – получилось: ваза охнула и раскололась на две части. Опрокинул мусорную урну, из которой, к его удовольствию, вывалился короткий, тяжёлый, железный прут. Прицельно запустил его в цветочную клумбу и сшиб несколько головок розовых гвоздик. Разыскал прут и швырнул в куст сирени, из которого, как брызги, разлетелись в разные стороны, насмерть перепуганные воробьи. Затем подошел к старому-престарому дубу и пнул его ногой:  

– Из-за тебя, дуб зелёный, я получил единицу. Вот вырасту, стану лесорубом и срублю тебя под самый корень.  

Но не успел он до конца развить эту крамольную мысль, как с ним произошло невероятное: левая нога, которой он ударил дуб, мгновенно удлинилась почти втрое. Вместо стопы на ней образовалось лошадиное копыто. То же самое произошло и с правой ногой. Затем копыта, мимо Васиной воли, галопом рванули с места и понесли на ипподром, который соседствовал с парком.  

Метёлкин перемахнул через трёхметровый забор и оказался на территории ипподрома. Неожиданно для себя, он громко и жизнерадостно заржал, привлекая к себе внимание публики. Люди на ипподроме с удивлением уставились на скачущего бешеным аллюром странного мальчика, похожего на двуногого кентавра. Толпа игроков в тотализатор отхлынула от касс и устремилась на трибуны, чтобы не прозевать необыкновенное зрелище. Под громкие аплодисменты Вася проскакал десять кругов по кольцевой замкнутой дорожке, мимо ревущих трибун и судейской вышки. Ворвался на площадку конноспортивных соревнований. Ноги, войдя в раж, понесли его на самый трудный конкур, с препятствиями для стипл-чейз. Безукоризненно преодолевая препятствия, не сбив ни единого бревна, Вася проскакал семь километров под одобрительное ржание скаковых лошадей, выведенных на площадку для седловки. Жокеи с восхищением и нескрываемой завистью, смотрели на небывалую скачку. Трибуны любителей верховой езды устроили волну, сопровождаемую рёвом восторга. Вспышки фотоаппаратов и нацеленные объективы кинокамер, сопровождали невиданное зрелище от начала до конца. 

Преодолев препятствия, Вася победоносно заржал, перемахнул через забор и скрылся из виду. 

– Что это было? – спрашивали друг у друга, потрясённые ценители скачек. 

Доскакав до дуба, ноги остановились и укоротились до прежней длины. Копыта исчезли. Измученный и обессиленный Вася, волоча, заплетающиеся в косичку ноги, побрёл домой. 

На следующий день, взбудораженный неслыханным происшествием город, гудел как улей. Но, странное дело, никто, из присутствующих на ипподроме, не мог описать внешность Васи, то ли из-за сверхвысокой скорости скачки, то ли по другим причинам. Возникали горячие споры: были ли у мальчика копыта. Кроме того, неизвестно почему, кинокамеры, фотоаппараты и даже телевизоры, настроенные на программу конных соревнований, все вышли со строя, без всякой надежды на их восстановление. Поэтому фото- и кинодокументы, подтверждающие таинственное, мистическое событие, отсутствовали. Остались только данные о рекордном времени преодоления конкура стипл-чейз. Информация очевидцев происшествия и периодической печати отличалась неконкретностью и носила скандальный характер. Маловеры не верили очевидцам и, смеясь им в лицо, утверждали, что последние повредились умом.По этой причине в тихом, благоразумном городе, даже произошли беспорядки. Напуганный Вася молчал, как рыба. Шутка ли? Какой ужасный ущерб он нанёс горожанам! Родителям вовек не расплатиться. Но вывод из случившегося, для себя, он сделал: колдовство, не иначе. Где наш город стоит? У лукоморья. А такого древнего дуба по всей Руси не сыщешь. Вот то-то оно и есть. Это тот самый дуб, о котором писал Александр Сергеевич. 

Само собой разумеется, кот, русалка, леший, не внесенные в красную книгу, как жертвы прогресса, исчезли. Следы невиданных зверей затоптаны. О чём речь – двадцатый век. Парк рядом с набережной города. Но кто-то из колдунов остался. Кто бы это мог быть? Вася терялся в догадках и, чтобы разгадать тайну чрезвычайного события, неожиданно для себя, выучил наизусть всю поэму «Руслан и Людмила». Но о тайне (кто мог сделать из него двуногого кентавра?) поэма не обмолвилась ни единым словом. Ясно одно: природа – среда обитания нечистой силы. Вот этот «кто-то из колдунов» и борется за сохранение природы с такими вандалами, как Вася. После долгих, мучительных размышлений, он пришел к заключению: нечистая сила в этом случае, безусловно, права. На самом-то деле не она, а он Метёлкин – нечистая сила.  

II 

Весть о загадочном, сверхъестественном событии, происшедшем в южном городе, мгновенно распространилась по всей стране. А так, как в мире за последние сорок лет не происходило никаких, достойных внимания нерукотворных чудес, происшествие привлекло к себе самое пристальное внимание мировой общественности и средств массовой информации. Через сутки все газеты мира пестрели крупными, броскими заголовками о неслыханной скачке. Все программы телевидения приковали к себе внимание миллионов людей земного шара, вещая о случившемся. Разумеется, по обыкновению, с выдумками, предположениями и мистическими домыслами. 

Всемирный Фонд «Тайны параллельных миров» заявил о назначении денежной премии в сумме 1 миллиона долларов тому, кто раскроет тайну. 

В город нахлынули полчища чёрных и белых магов, колдунов и ведьм, астрологов и экстрасенсов, чародеев и шаманов, мошенников и авантюристов. Они шастали по всему городу в диковинных одеждах, в чалмах, колпаках, малахаях, треухах и оперениях на головах, присматриваясь к мальчикам школьного возраста. Ходили слухи о прибытии в город со дня на день самого мессира Воланда, потому как вся эта чертовщина произошла без его разрешения – событие из ряда вон выходящее. Шутка ли – без санкции Самого! 

Хотя Вася был не из робкого десятка, но перепугался до гусиной кожи. А проще сказать, до смерти. Для него начались чёрные дни. Разоблачение ему ничего хорошего не сулило. Даже случайное, нежеланное общение со служителями потустороннего мира могло стать для него роковым. Особенно он боялся магов, умеющих читать чужие мысли. Для своей безопасности он придумал план поведения в условиях тотальной подозрительности: 

– на улицах города не появляться; 

– в школу добираться только через дворы, задворки и закоулки; 

– держать под контролем течение своих мыслей. 

Но, не смотря на все предосторожности, он не избежал чудовищного испытания, которое ему запомнилось на всю жизнь. Однажды, строго следуя своему плану, он шел в школу. И вдруг, в подворотне перед ним, как из-под земли, вырос маг. Вид у него был зловещий. Он был одет в черный кафтан, красные, широкие шаровары. Обут – в синие сапоги с загнутыми носами. На голове мага возвышался колпак звездочёта времен средневековья.  

– Здравствуй, мальчик, – гнусавым голосом сказал он и подозрительно посмотрел на Васины ботинки. 

– Здравствуйте, – прошелестел Вася, как осиновый лист, и перехватил взгляд мага. «Проверяет, нет ли у меня копыт», – сообразил Вася и похолодел от ужаса. «А вдруг он уже начал читать мои мысли!» – как молнией ударило в голову. Он мгновенно переключился на контроль течения мыслей с применением ложной информации: «Как жаль, что в тот день я не попал на ипподром!»… «Как жаль, что в тот день я не попал на ипподром!»… «Как жаль, что в тот день я не попал на ипподром!»… 

– О чём ты жалеешь, мальчик? – прогнусавил маг. 

– Жалею, что не увидел скачку. Завидую тому мальчику. Ему не надо ни велосипеда, ни автомобиля. Всё при нём. Где-то, наверно, скачет в чистом поле и тащится от жизни. А я тащусь в школу. 

Разочарованный маг сверкнул чёрными очами, с угрюмой почтительностью поклонился Метёлкину и исчез бесследно, так же, как и появился.  

Тайна осталась не разгаданной. Через месяц последний служитель оккультных наук покинул город, несолоно хлебавши. Вася с облегчением вздохнул. Но желание самому разгадать тайну дуба, росло в нём с каждым днём и заслоняло все другие пристрастия: гонять котов; дразнить в зоопарке медведя и обезьян; драться со сверстниками; обижать девочек и малышей; писать на заборах неподобные слова. Конечно, любую загадку можно разгадать, но не с такими знаниями, как у него. Он понял – учиться надо только с настоящим рвением, как бы это ему не было противно. Вася начал читать книги, чего с ним прежде никогда не случалось. Систематическое, серьёзное чтение, самых разнообразных по тематике книг, подействовало на него так, что он в скором времени развил своё мышление до уровня лучших учеников школы. «Приобщение к сокровищам русской и мировой культуры непременно приблизит меня к разгадке великой тайны дуба» – решил Василий. Великое преображение произошло в его, прежде неразвитой, недоброй и невежественной душе. Загляни и ты мой, читатель, в свою душу и посмотри, что в ней настоящее, а от чего следовало бы избавиться.  

III 

Прошёл год. Метёлкин сильно изменился, повзрослел, поменял своё отношение не только к учёбе, но и к жизни вообще. Он с отличием закончил пятый класс. Правда, первое время после происшествия учиться было неприятно до отвращения. Но теперь он стал совершенно другим. Его легендарное прилежание в учёбе, особенно к русской литературе, восхищало самых требовательных учителей и приводило в недоумение школьные народные массы. Он стал гордостью и надеждой не только родной школы, но и всего города. Кто на олимпиадах города и страны первый? – Вася Метёлкин, единственный такой и неповторимый. Но некоторые привычки и пристрастия к былым, «особо важным делам», у него остались. Очень глубокие корни были у этих привычек, может быть поглубже чем у самого дуба, к которому он теперь относился с трепетным почтением. 

IV 

Суббота. Закончился, к большому Васиному огорчению, урок русской литературы. «Опять выходной» – с горечью подумал Вася и через парк поплёлся домой. Моросил мелкий, холодный дождь, день был тоскливым и хмурым. Испорченное настроение требовало развлечений.  

Для начала Вася поджёг мусорную урну, из которой повалил густой, чёрный дым. «Диоксин – безошибочно определил лауреат олимпиад. – Образуется при переработке бытовых и промышленных отходов. При вдохе дыма, даже одной расплавленной пластиковой бутылки достаточно, чтобы вызвать рак лёгких у людей, зверей и птиц», – вспомнил Вася и поспешно отошёл в сторону, не насладившись зрелищем горящей урны. Настроение улучшилось, но не намного. Вася поднял камень-голыш и швырнул в сидящую на дереве ворону. Испуганная птица присела, каркнула и, тяжело взмахнув крылами, взмыла в воздух. В тот же миг левая рука (Вася был левшой) удлинилась до длины двухметровой бельевой верёвки. Кисть стала похожа на конечность обезьяны гиббона, то же произошло и с правой рукой. Передние конечности наполнились невероятной, звериной силой, и, цепляясь за ствол и ветки, в мгновение ока вознесли его на верхушку высоченной, корабельной сосны. Через минуту руки вернулись в исходное состояние. Вася посмотрел вниз. От тридцатиметровой высоты закружилась голова. По спине поползли мурашки. Прошло более трёх часов бесконечного и мучительного ожидания помощи. Надвигалась ночь. С моря дул сильный, холодный ветер, мелкий дождь продолжал моросить, явно не сочувствуя Васиному горю. Недружелюбные тучи, хмурясь, с осуждением смотрели на Метёлкина. Он сидел на дереве и горько плакал. На истошные крики Васи о помощи никто не отзывался. «Видно, кто-то блокирует атмосферу – воздух не вибрирует, поэтому меня никто не слышит» – догадался Вася. Слезть с дерева у него не было никакой возможности, хотя желание было огромное. Ветер так раскачивал сосну, что он в любой момент мог сорваться с ветки и разбиться насмерть. Он уже перестал надеяться на чью-то помощь: в парке было безлюдно, а дерево стояло далеко в стороне от главной аллеи. И тогда Вася, у которого вероисповедание ещё не определилось, как язычник (он недавно прочитал в школе лекцию «О язычестве на Руси») стал истово молиться дубу и раскаиваться в дурных поступках. Просил дуб снять его с дерева, обещая никогда не делать вреда живой природе и организовать в школе общество её защиты. Наконец-то, к двенадцати часам ночи молитва подействовала: к сосне подъехала машина МЧС. Угрюмые спасатели выдвинули пожарную лестницу, и один из них снял окоченевшего Васю, полуживого, не перестающего молиться, с высоченного дерева.  

– Благо-го-го-дарю тебя, Ве-ли-ли-ликий Дуб, раболепно и коленопреклонно за ми-ми-ми-лость твою. Припа-па-па-даю своими устами к свяще-ще-нной Земле, на ко-то-то-рой ты стоишь, – не переставая, бормотал Вася, вздрагивая всем телом. 

За всё время операции спасатели не проронили ни единого слова, как немые. Спасённого, не спрашивая адреса, завезли домой. Никто его не ругал, не расспрашивал: как он оказался на сосне. Но самое главное, на утро все, кроме Васи, о происшествии забыли напрочь, как будто бы его и вовсе не было. 

V 

Прошёл год. Вася повзрослел, искоренил, как и обещал дубу, скверные привычки. Организовал общество зелёных в своей школе. Зелёные школьники, с благословления мэра города, весной заложили обширный парк имени Васи Метёлкина и объявили бескомпромиссную войну вредителям природы. Но страх у Васи перед дубом не пропал. И в школу он ходил другой дорогой, обходя старый парк десятой улицей. «А вдруг я опять что-нибудь вытворю» – с ужасом, вспоминая ипподром и сосну, думал Вася. Но любопытство, основная движущая сила развития человечества, сильнее страха. Тайна продолжала держать его сознание в постоянном напряжении и поиске. Её разгадку не подсказала ни одна, прочитанная Васей, книга. Вот эта самая тайна и привела его однажды ночью к дубу и спрятала в кустах. Васе было очень страшно. Ночью деревья казались огромными, многорукими великанами. Они меняли свои грозные очертания и временами пытались корявыми ветвями-руками уцепиться в комочек его трясущегося, согнутого страхом, жалкого тела. Крики ночных птиц, а может быть и не птиц, чуть было, не обратили его в постыдное бегство. Он сорвался с места, но тайна дала ему подзатыльник и водворила на прежнее место. 

Рассвело. Из своего потайного схрона Вася стал наблюдать за деревом. Восходящее солнце озарило густую крону величественного дуба. И тут он услышал, как в зеленой массе листьев прозвучал чей-то скрипучий, с кошачьим акцентом, голос: 

– Мяу, госпожа Мышка, пора завтракать. 

Из норки, спрятанной между корнями дуба, показалась Мышка: 

– Доброе утро, наш Покровитель! Какое солнце! Хорошо-то как! 

– Доброе утро, Мышка! Держите завтрак. 

И тут Вася увидел, как из густой зелени на нитке опускается Сосиска, запах и аппетитный вид которой, чуть не вызвал у него голодную истерику. А впечатлительный нос, вдыхая непередаваемый аромат, так сильно потянулся к Сосиске, что чуть не вытащил мальчика из кустов. Ему пришлось уцепиться руками за стебли, чтобы не обнаружить себя.  

– Спасибо Вам, наш волшебный Друг! Чтобы моя семья делала без Вас, – сказала Мышка, стала на задние лапки и деликатно, как это умеют делать только, воспитанные мыши, перегрызла нитку. Взяла зубами Сосиску за хвостик и поволокла в норку на семейный стол. 

Удивлённый Вася пригнулся, чтобы его не заметили. Но не тут-то было. Раздался тот же голос, с акцентом: 

– Перестань, Метёлкин, прятаться. Выходи! Я тебя давно жду. За свои поступки надо отвечать. Неотвратимость наказания – залог исправления заблудшего человечества. К нам котам это не относится. 

Вася осторожно раздвинул кусты, вышел и стал перед дубом. Самые страшные мысли, как гайки в консервной банке, грохотали в его, насмерть перепуганной голове. Из глубины кроны, с таинственным скрипом, выдвинулась и почти наехала на него длинная, толстая ветка. На ветке сидел старый-престарый, чёрный-пречёрный кот в окружении воробьиной стаи. По разные стороны от них, как на школьной фотографии, сидели: знакомая ворона, учительница по математике и первоклашка. Учительница держала расколотую цветочную вазу, а первоклашка – в решете увядшие головки гвоздик. Вася покраснел от кончиков пальцев на ногах до кончиков волос на голове. «Какой позор!» – мертвея от стыда, подумал Вася и ... проснулся. 

ПОСЛЕСЛОВИЕ 

Город, расположенный на берегу Чёрного моря, в аэропорту провожал знаменитого, с мировым именем художника, полотна которого считалось за честь иметь в фондах Эрмитажа, Нью-Йоркского музея современного искусства, Лувра и Национальной галереи в Лондоне. Часть своих полотен он передал в дар музею города. Как он сказал на торжественном собрании горожан, у дуба: «В благодарность родному городу и во искупление своих детских грехов». В числе полотен была маленькая акварель, которая неизменно, на всех выставках пользовалась оглушительным успехом любителей изобразительного искусства. Называлась она «Мышка и Сосиска». И, что самое странное, в какой бы стране не экспонировалась экспозиция картин художника, в зале, где вывешивалась акварель, был всегда разлит удивительный, изысканный аромат волшебной Сосиски. Такого эффекта никогда, не удавалось достичь, ни одному мастеру художественной кисти.  

Несколько иностранных коллекционеров, ранее предлагавших автору миллионы долларов за бесценный шедевр, стояли в толпе провожающих и плакали: они окончательно потеряли надежду, хоть когда-нибудь, иметь в своих коллекциях эту удивительную акварель. 

Поручик Ржевский слыл в полку рисковым преферансистом. Но на этот раз, памятуя о пустых карманах и цепких пальцах кредиторов, он решил применить стратегию «высиживания».* 

Прим.автора. Обычно Ржевский высиживал пару махом. Яйца крупные – одним можно накормить двух-трех гусар. Но гусары яиц не признавали. Они предпочитали шампанское, девок и цыган. Девки тоже любили шампанское, а вот цыгане тяготели к Тургеневу.  

Тургенев, уставая от бесконечных попыток овладеть Полиной Виардо, буквально «до мальчиков в глазах», возвращался в немытую Россию и пускался в традиционный русский загул. Потом он приходил в себя на природе, бродя с ружьем по окрестным лесам и пытаясь кого-нибудь пристрелить. Одного загула в среднем хватало года на три бесплодных ухаживаний за замужней красавицей. На чужбине Тургенев еще горячее любил Россию и часто плакал. 

-------------------------------------------------------------------  

Поручику сегодня не пёрло.* 

Прим.автора. Качественное пёрло вообще достать непросто. Импортные радуют глаз, приятны на ощупь и вкус, но весьма недолговечны. Отечественные прослужат дольше, но выглядят и пахнут отвратительно. Разумнее всего заказать пёрло у мастера, на свой вкус и размер, хотя это и влетит вам в копеечку. 

-------------------------------------------------------------------  

В пуле пусто, в горе густо. На третьем часу игры терпение асса иссякло, и он объявил мизер на тройной бомбе. Присутствующие остолбенели. Немая сцена продолжалась, пока по-иезуитски медленно вскрывался прикуп.  

- Если номер не пройдет – прямо за столом и застрелюсь, – решил Ржевский, – Человек! Водки и пистолет!  

В гробовой тишине прикуп был вскрыт. И что вы думаете? – Оказался голубой мизер в пиках и трефах. Такого не помнил и отставной генерал, дремавший в углу в вольтеровских креслах. А уж он-то не одну псарню съел на преферансе.  

Оркестр ударил туш, и поручик стал центральной фигурой вечера. Дамы наперебой предлагали ему отдаться за портьерами, корнеты набивались в друзья и угощали дешевой мадерой. А полковник облобызал троекратно и пообещал доложить лично государю, какие еще молодцы у него не перевелись.  

Император Александр I сидел один в рабочем кабинете и изучал квартальный отчет III-го отделения. Оказывается, князь Трубецкой решил подложить ему свинью и устроить мятеж. Ох уж эта современная золотая молодежь!  

В двери постучали:  

- Срочная депеша из N-ского гусарского полка!  

Это был любимый полк императора.  

- Читайте скорее, что они там учудили? – воскликнул он в нетерпении. Узнав о замечательном поступке бравого гусара, государь приказал немедленно вызвать его в столицу на прием, куда также пригласить и негодника Трубецкого.  

В приемный день Трубецкой с демоническим видом стоял у колонны и, скрестив на груди руки, старался не дышать в сторону придворных.  

- А вот не пить мы не можем, а туда же – спасать Россию, – подумал проходивший мимо император, учуяв знакомый кислый перегар шампанского.  

- Господа, разрешите представить вам нашего героя – поручика Ржевского! – и Александр вкратце поведал присутствующим о его заслугах перед Отечеством.* 

Прим.автора. Кстати, Наполеон, тотчас узнав о подвиге поручика от засланного казачка, кардинально изменил свои планы нападения на Россию.  

- Мизер на тройной бомбе! Нет, пусть другие воюют с этими сумасшедшими русскими, – сам Бонапарт и на шестериках частенько садился без двух. После чего Европу трясло. 

-------------------------------------------------------------------  

Потом он подозвал Трубецкого и горячо зашептал ему на ухо:  

- Что ж ты делаешь? Родина в опасности, а ты чем вздумал заниматься? – и вслух, – Дорогой князь, хочу рекомендовать вам своего друга генерала Ржевского. Вы поступаете в его распоряжение и направляетесь на Кавказ. И убедительно прошу, пока порядок в Чечне не будет наведен, не показываться мне на глаза. Дайте при всех торжественную клятву.  

Застигнутому врасплох, Трубецкому пришлось пообещать без победы в Санкт-Петербурге не появляться.  

А Ржевского, третий день в рот не бравшего, шатало от трезвости.  

- Видал я вашу Чечню! – думал он, – Воюй хоть двести лет, все равно конца краю видно не будет. Я не собираюсь лучшие годы гнить в этой дыре. Пускай Трубецкой, раз поклялся. Тем более, ребята в полку поговаривали, что он заговорами балуется. В Чечне и набалуется вдоволь. А я устрою себе похищение и подамся в Персию. Говорят, персиянки – это что-то!  

Пригласили откушать. Александр ненавязчиво предложил Трубецкому выпить со своим новым командиром на брудершафт, и сам наполнил бокалы, вылив каждому по бутылке рома.  

После брудершафта Ржевский пришел в себя и начал оглядываться в поисках карточного стола. А князя, крепче шампанского ничего не пившего, дабы не омрачать занятый высокими материями разум, развезло. Он сразу полюбил новоиспеченного генерала и стал ласково звать его «Гвоздиком». Зато императору от князя досталось по полной программе. И узурпатором он оказался, и рабовладельцем. Как еще только земля носит?! Хорошо, что все были заняты вином и флиртом и на пьяный бред Трубецкого внимания не обращали.  

- Князь, на пару слов, – пригласил его Александр в соседний зал и там от души набил пьяному кретину морду.  

А Ржевский, расчистив край обеденного стола от пустых бутылок, истерзанных блюд и упившихся ублюдков, пытался показать рекордный расклад. Но его уже никто не понимал. К новому фавориту тянулись слюнявые губы и потные руки. Каждый хотел засвидетельствовать – мало ли что – свое почтение.  

Вернувшийся государь взял Ржевского под руку:  

- Генерал, пойдемте отсюда. Предоставим этот сброд самим себе. Большего они, к великому сожалению, не заслуживают.  

И они удалились. Проходя мимо блевавшего на карачках Трубецкого, император грустно промолвил:  

- И это революционер, так сказать, цвет нации. Господи, дай мне сил и терпения!  

Друзья уютно устроились на диванах в небольшой гостиной.  

- Коньяк? Сигары? Чувствуйте себя, как дома, – угощал Александр Ржевского и имел на него виды.  

Так состоялась карьера гусарского поручика, несостоявшегося героя несостоявшейся Отечественной войны с французами. А мизер Ржевского навсегда вошел в анналы отечественной истории. 

(рассказ-очерк)  

I  

По тротуарам московской улицы течёт бурная человеческая река, стиснутая бетонными берегами теснящихся домов. У правого берега она бережно, кругами, расступается вокруг бездомного пса, беззаботно спящего на асфальте, замедляет течение около нищих, просящих милостыню, и образует отмель у милицейского поста.  

На отмели реки, сержант милиции, по известным только одному ему приметам, цепким взглядом выхватывает из толпы подозрительных субъектов для проверки документов. – Невооруженным глазом видно, что постится он не столько по служебным правилам, сколько по своим понятиям. Не бакенщик он на этой реке, – браконьер. Его осанка, речь и жесты демонстрируют несомненное превосходство, не только перед проплывающими, по его разумению, брёвнами, но и перед самим законом, исполнение которого он олицетворяет. Здесь, на речной отмели, он власть и менталитет государства. – Не потому ли, когда-то впервые, при сходных, крайних и очевидных обстоятельствах, какой-то субъект с неотзывчивой судьбой, сократил слово «менталитет» до краткого – «мент»? Прости, Господи, его душу грешную за то, что с её легкой руки народ называет ментами, заслуженно и всуе, всех подряд парней в милицейских погонах: и оборотней, и заступников.  

Отмеченные особым вниманием граждане, похожи на отбитых от отары, перепуганных овец, которые не сомневаются: сейчас будут стричь. Они, при отдании им чести, бледнеют и нервно вздрагивают от лукавой учтивости.  

На определённой фазе, проверка документов приобретает явно задушевный характер, специфический и неформальный. В такие мгновения, сержант похож на доброго, отпускающего грехи, священника. Странным кажется только то, что православный служитель культа исповедует, в основном, мусульман и буддистов. Тайна исповеди при этом соблюдается неукоснительно. – Подробности таинства могла бы заметить любопытная камера наблюдения, которой на этом месте нет, и быть не может. А если бы и была, то бойкое место, несомненно, переместилось бы за пределы ее любопытства. Она бы заметила, что человеку с деньгами совсем не обязательно иметь документы. Наоборот, наличие документов глубоко огорчает сержанта, потому как субъект безгрешен и в исповеди не нуждается. Другое дело человек без документов, но с деньгами. – В этом случае, камера бы заметила, как, перед отпущением грехов, заметно позеленевшая рука мента, лодочкой ныряет в карман, а затем, уже розовая и пухлая, высвобождается из кармана для отдания чести. – Честь отдана. – Лицо сержанта приобретает обычное, бесстыжее выражение. Но, получившие отпущение грехов и честь сержанта, лицом не проясняются. Они знают, что процедура таинства, это не причисление к лику святых: у них еще будет много улиц-рек, которые в брод не перейдёшь. И на тех реках тоже есть свои приходы и священники.  

Но ещё больше огорчается, уже не похожий на священника, сержант, если дерзкий субъект не только без документов, чем оскорбляет закон, но и не имеет денег, и тем самым ставит ни во что самого сержанта. – Однако, в этом случае, он никогда не теряет надежду устранить недоразумение во благо субъекта, предлагая ему ещё раз заглянуть в кошелёк. – Но если тот, и после такого сострадательного предложения, не предъявляет денежных знаков, обиженный и расстроенный, сержант вызывает по рации коллег. – В участке коллеги продолжают выяснять финансовое состояние гражданина, и если тот пожадничал, его пристыженного, со слабым здоровьем и вывернутыми карманами, в лучшем случае, выталкивают взашей в беззвёздную ночь. Не зря говорят: скупой дважды платит. – Мало того, ему, скупому, даже честь не отдают: много чести.  

Горе презренному и безденежному бедняку дерзнувшему не иметь денег, обманувшему ожидания обидчивых мужчин в милицейских ризах. – Жить без денег не только стыдно, но и опасно. Имей хоть это в виду, если ты не имеешь ни документов, ни денег, незаконопослушный читатель.  

II  

Толпа хмурится, недовольно обтекая плохо одетого, грязного, небритого человека, с тёмным алкогольным загаром на лице, которое и лицом-то можно назвать только из вежливости. – Он, кажется, бредёт без определённой цели, хотя цель у него есть, судя, по жаждущим опохмелиться, с подпухшими, воспалёнными веками, глазам. Но объекта, расположенного к бескорыстному угощению, явно не хватает.  

Сержант взглядом загарпунил страждущего. Тот, безуспешно пытаясь изобразить святость и подобающую ей трезвость, с опаской и неохотой, подгребает к нему.  

– Ты опять, блин, здесь ошиваешься! – вызверился мент.  

Грязный, небритый и не опохмелившийся, пятясь и переломившись в спине, как китайский мандарин перед императором, жалко и униженно кивает головой и бормочет:  

– Прости, командир. Больше ни ногой.  

Обрадованный тем, что внимание сержанта переключилось на очередную овцу, он спешно ретируется на безопасное расстояние и продолжает свой скорбный путь. – «Что за невезуха, – мысленно сокрушается он. – Уже десять, а у меня ни в одном глазу».  

В шумной толпе, он чувствует себя одиноким странником, в безбрежной пустыне. Кстати, и ощущения такие же как в пустыне: жажда сжигает нутро, голова раскалывается на части, а сознание рисует заманчивые миражи. Правда, жаждущего странника миражи дразнят голубыми прозрачными озёрами, а нашего героя – мутными водоёмами сурового мужского напитка.  

Его попытки остановить и разговорить кого-либо, на интересующий предмет, тщетны и не имеют успеха. Мало того, они вызывают гнев неразговорчивых людей – желанных спонсоров. – «Чего им стоит захотеть? – с осуждением, возмущается он». Но они не хотят.  

Так, в состоянии похмельного синдрома и отсутствии перспективы его преодоления, он подходит к последней на его пути надежде – католическому костёлу. – Но не тут-то было. Нищенствующие, у чугунных ворот, без колебаний, забыв о телесной немощи, подкрепляя свою решимость кулаками, прогоняют конкурента прочь. Спасаясь от ярости божьих людей, он влетает в притвор костёла и, как вкопанный, останавливается в начале центрального нефа. – Вопреки поговорке: «Дурака и в алтаре бьют», – гонители его не преследуют.  

Потерянный, оробевший, впервые в жизни попавший в храм, он остановился, как вкопанный, потрясённый органной музыкой. – Рокочущая материя звуков, вместе с яркими солнечными лучами, струится, как благословение, через цветные витражи стрельчатых окон храма, с высокого, недосягаемого и чистого неба.  

– Что это? – спрашивает он, скорее самого себя, чем сидящих на скамье прихожан.  

– Бах, – тихо отвечает кто-то.  

– Бог, – не расслышав сказанного, повторяет он, еле шевеля пересохшими губами.  

Мощные аккорды органа каскадами, как ступени небесной лестницы, падают с бездонного неба до мозаичного пола храма, заполняя его готическое пространство светом и какой-то особенной, высокой радостью. Ему кажется: ещё мгновение и он увидит Отца всего земного, ступающего к нему, падшему, по ступеням аккордов для того, чтобы сказать самое главное – ради чего человек рождается, живёт и умирает.  

Сквозь непроходимые дебри, обмороченного алкоголем сознания, сквозь мрак неприкаянности, она – музыка пронизывает его душу и истерзанную пороками плоть; очищает сознание и вызывает чувство невыносимого стыда за всю его подлую и никчёмную жизнь. Волшебство музыки отражается в преображении его грязной рожи, через проступающие на ней черты человеческого лица. – Ему кажется: отчаявшись достучаться в сердце, Бог обращается к нему с небес через гром и ливень несравнимых ни с чем, божественных звуков. Он стоит, не шевелясь, как будто боится, что любое, самое малое движение нарушит гармонию и Бог прекратит общение с ним.  

И вдруг он, в младенчестве крещённый в православии, за всю свою жизнь ни разу не перекрестившийся, падает на колени и неумело осеняет себя православным знамением. Падает перед этой неземной музыкой, которую отождествляет с непознанным им Богом. Она потрясает и унижает его своим величием, вызывая осознание ничтожности перед ней. Но вместе с этим она даёт надежду. – Окружающая его пустыня уходит, и приходит вера в то, что есть Бог и он не один в этом страшном, нетрезвом мире. – Ещё не всё потеряно.  

III  

Он не помнит, сколько времени находился в храме. – Мгновение? – Вечность? Но выходит из него другим человеком. Возвращается той же дорогой, мимо поста, в толпе, подчиняя свой шаг её самоорганизованному ритму.  

Сержант, в привычной для себя манере, подзывает его к себе. Тот смотрит на него взглядом, выздоравливающего после продолжительной и тяжёлой болезни, человека. Спокойное, преображённое, просветлённое достоинством лицо «бревна» поражает сержанта, как гром с ясного неба. Лицо его удлиняется, глаза становятся круглыми и непонимающими. В замешательстве, его правая рука медленно тянется к козырьку милицейской колокольни для отдания чести, но, спохватившись, останавливается на пол пути.  

– Ты когда-нибудь слушал Бога? – спрашивает его выздоравливающий.  

Сержант, от неожиданности, оторопел и даже изменился в лице:  

– Чё-ё?  

– Обязательно послушай. Может быть и ты человеком станешь, – сказал он и пошёл дальше твёрдой, прямой походкой. – Ещё не поздно. Не поздно, – крикнул он, оглянувшись.  

10.11.2005г.  

Мальчик – Три Поросёнка 

Это случилось совсем недавно. В одном прекрасном, солнечном городе, окруженном чашей голубых гор, жил-был мальчик, которого звали Три Поросёнка. Этим именем его называли не всегда. Когда мальчик родился, ему подарили красивое имя Стёпа. Он рос весёлым малышом, часто снил хорошие цветные сны, в которые приходила добрая, сказочная Фея. Она совершала чудеса и загадывала ему смешные загадки, такие же забавные, как в радиопередаче о коте Мурыче. У мальчика всегда было хорошее настроение днем, а вечером он радостно засыпал, чтобы снова увидеть свою загадочную Фею. 

Стёпа рос-рос и стал большим. Ему уже было целых пять лет. Но, к большому огорчению папы и мамы, у Степы стал портиться характер. Он всё чаще и чаще делал плохие поступки и, как всегда бывает в этих случаях, стал злым мальчиком. Капризничал, кривлялся, ломал и разбрасывал игрушки. Игрушки стали его бояться, а некоторые даже прятались под кровать. Однажды, расшалившись, он разбежался и сильно толкнул бабушку. Она с трудом удержалась на ногах, но от полученного ушиба долго ходила с палочкой. Все, кроме Стёпы, её очень жалели. 

Он перестал говорить волшебные слова «спасибо», «пожалуйста» и просить прощения даже за очень дурные поступки. А если человек плохой, до того времени, пока он не исправится, он плохой всегда и везде, даже во сне. Но сны тогда перестают быть хорошими. Поэтому Фея снилась Стёпе всё реже и реже. В одном из таких редких снов она рассказала ему сказку о смешном зайце. Он от души смеялся, но не сказал ей даже «спасибо», как это всегда делают воспитанные дети. 

Утром он вошел в ванную комнату, лениво потянулся, посмотрел в зеркало и остолбенел от ужаса. С того места, на котором всегда торчал нос, похожий на красивую пуговицу с двумя маленькими дырочками, на него смотрело безобразное поросячье рыльце. А из зазеркалья, на мгновенье, показалось и тут же исчезло, лукавое лицо старого колдуна. Правда, перепуганный мальчик его не заметил. Всё его внимание было приковано к поросячьему рыльцу.  

«Сон», – подумал Стёпа и потрогал рыльце рукой". Оно засопело грязным пятачком, громко хрюкнуло и застучало клыками. Потом изловчилось и укусило его за палец. 

– Ай-я-я-яй! – закричал он, а рыльце громко рассмеялось по-поросячьи. 

– Я настоящее! Я настоящее твоё лицо! – кричало оно, продолжая хохотать. 

Мальчик, рыдая, пытался оторвать рыльце от лица руками. Но от этого ему стало только очень-очень больно. 

– Не трогай меня, плакса! – хрюкая после каждого слова, закричало рыльце. – И не вздумай меня умывать! Я не люблю этого, понял!  

– С кем это ты, сына, разговариваешь? – раздался голос мамы из гостиной. 

Стёпа, заливаясь слезами, подбежал к сидящей в кресле маме и положил ей голову на колени. 

– Ты кто, мальчик? – спросила мама, потому что Стёпа совершенно не был похож на её любимого сына. 

– Мама, это я – твой Стёпа! – глотая слёзы и громко всхлипывая, сказал мальчик. – Помоги мне избавиться от этого уродливого рыльца.  

– Ещё чего! – завизжало рыльце. – Ты чего это отказываешься от самого себя! 

Мама всё поняла, расстроилась, но вида не подала. 

– Не горюй, малыш! – сказала мама. – Мы поедем с тобой к врачу, и он избавит тебя от поросячьего рыльца. 

– Как бы не так! – возразило рыльце. 

В больнице врач осмотрел Стёпу, покачал головой, как бы говоря «Ай-я-яй», и сказал: 

– Удивительный случай! Такие болезни бывают очень редко, и никто не знает, как их лечить. Последний раз это случилось в Африке. Только мальчик Того стал похож не на свинку, а на обезьянку. Его лечили даже колдуны, но так и не вылечили.  

С этого дня Степа стал грустным-грустным. 

Однажды ему снова приснилась сказочная Фея. Он вспомнил о своём поросячьем рыльце, заплакал и попросил его пожалеть. Фея его пожалела так, как это умеют делать только мамы и бабушки. Вместо того чтобы стать добрым, как это происходит со всеми, когда их жалеют, он громко и настойчиво стал требовать взять его на руки, как маленького. 

– А ну, сейчас же возьми меня на руки! – сказал он капризным тоном. 

Стёпа был тяжелым мальчиком, а Фея была, как мама, хрупкой и воздушной. Она не могла взять его на руки. В самом деле, мои любознательные читатели и послушные слушатели, видел ли кто-нибудь из вас, чтобы Феи носили на руках больших детей? Такого просто не бывает. Это всем было понятно, кроме Стёпы. Он обиделся на Фею, повернулся к ней спиной и проснулся. 

А утром на месте носа, похожего на красивую пуговицу с двумя маленькими дырочками, зло, хрюкая, из зеркала на Стёпу смотрело два поросячьих рыльца. Мальчик был в отчаянии. Умываться было ужасно трудно. Рыльца этого не хотели, сопротивлялись, поэтому пальцы то и дело попадали в большие поросячьи ноздри. Умывать и чистить клыки каждому рыльцу приходилось отдельно. Они откусывали кусочки зубной щетки и тут же их глотали, от чего у Стёпы разболелся живот. Он злился, а рыльца кусали его за пальцы, хрюкали и обзывали обидными прозвищами. 

Мальчик долго не выходил на улицу гулять, чтобы над ним никто не смеялся, хотя все хорошо знают, что добрые люди над несчастьями других никогда не смеются. К сожалению, не все люди, как и Стёпа, были добрыми. 

Ночью ему снова приснилась сказочная Фея. Он набросился на неё с кулаками: 

– Это ты на место носа прирастила мне противные рыльца! Я побью тебя! – закричал грубиян и затопал ногами. 

Фея заплакала и сказала, что она добрая и никогда никому не делает зла, а свиные рыльца, обезьяньи рожицы, хоботы и собачьи хвосты злым людям, на месте носа, приставляет насмешник-колдун, когда они совершают дурные поступки. 

– Я не верю тебе! – ещё громче закричал Стёпа. 

Фея, взмахнув прозрачными крылышками, взлетела и бесследно растаяла в загадочном пространстве сна. 

А утром на него, из зеркала, насмешливо смотрели уже целых три поросячьих рыльца. Но деваться было некуда. Он с большой неохотой умыл рыльца, почистил им клыки и накормил завтраком. А так, как они съели целых три завтрака (по одному на каждое рыльце), живот у Степы болел как никогда. 

Когда живот перестал болеть, Степа задумался, чего раньше с ним никогда не случалось. Надо было что-то делать, и он мучительно искал выход. Мальчик уже много дней не выходил на прогулки и не гулял с друзьями на детской площадке. 

– О-о-о! Придумал! – закричал он радостно и надел на лицо маску льва, которую подарил ему папа, когда мальчик был ещё добрым. 

Стёпа в маске грозного льва робко шёл по улице, а ему навстречу шагал мальчик с недобрыми глазами. Он подошел к Стёпе и сорвал маску. И тогда все увидели, что на том месте, где у каждого человека, по обыкновению, торчит нос, у мальчика было целых три безобразных поросячьих рыльца. Они хрюкали, корчили рожи и грубили прохожим. Мальчик пытался объяснить, что это не он хрюкает, корчит рожи и передразнивает детей и взрослых, но ему никто не верил. С этого дня его стали звать Мальчик – Три Поросёнка.  

Обиженная Фея совсем перестала ему сниться. Но однажды она пожалела Стёпу и приснилась. 

– Ты можешь избавиться от своей болезни, если станешь совершать добрые дела, – посоветовала она. 

– Спасибо, прекрасная Фея! – поблагодарил Мальчик – Три Поросенка. 

А утром он посмотрел в зеркало и обрадовался. На том месте, где когда-то торчал нос, похожий на красивую пуговицу с двумя маленькими дырочками, осталось только два невесёлых поросячьих рыльца.  

– Это потому, что я сказал «спасибо» доброй Фее, – радостно подумал Мальчик – Два Поросёнка. 

С тех пор он стал делать только хорошие поступки и постепенно превратился в доброго мальчика. Стал вежливым, благодарил за оказанное ему внимание, жалел игрушки и даже научился читать книжки. 

Прошло немного времени, и однажды утром Мальчик – Два Поросенка посмотрел в зеркало и обрадовался, как никогда: на том месте, где были поросячьи рыльца, стоял его настоящий родной нос, похожий на красивую пуговицу с двумя маленькими дырочками. А в глубине зеркала, как в тумане, на мгновение, показалось и исчезло доброе лицо Феи. 

Мальчик почистил зубы, с удовольствием умылся, позавтракал и пошел гулять. 

– Стёпа! Стёпа! – обрадовались ему дети. – Ты куда исчез? Почему тебя так давно не было видно?  

– Я потом вам всё расскажу. А сейчас давайте играть. Я так по вас соскучился! – весело и дружелюбно сказал он. 

С тех пор, как мальчик снова стал Стёпой, сказочная Фея часто приходила в его цветные сны. А цветные сны, как известно, снятся только хорошим детям. 

…Он бил меня ногами в печень. От боли обрывалось дыхание, я не могла даже вскрикнуть. Но я любила Его! Он не давал мне жить так, как мне хотелось, Он диктовал мне свою волю, и я подчинялась – ведь я любила Его!  

А как я перепугалась, когда Он намекнул, что хочет бросить меня! Я на всё была готова, чтобы этого не случилось, на всё! Ведь я любила Его! 

Он измучил меня, и я попала в больницу. Чего только ни делали там, чтобы помочь мне! Чего я только ни натерпелась! И все из-за него! Но я любила Его! Наконец, я вышла из больницы. Я была очень слаба, но Он не унимался. Я шагу не могла ступить, чтобы он ни напомнил мне о своей власти надо мной. Но я все прощала, ведь я любила Его! А как я Его ждала! 

А потом… наступил самый жуткий день в моей жизни… Он измывался надо мной почти сутки, он довел меня до изнеможения. Но я любила Его! И наконец…Он родился! 

О, как я Его люблю!!!  

Дорогие... кто? авторы? сосайтники? братья и сестры? ! Вот с этого и начнем, с обращения, вернее – с обращений.  

Что есть обращение? Просьба, призыв, речь, адресованные лицу (группе лиц), несущие, как правило, смысловую, семантическую нагрузку. Бывают нейтральные, бывают эмоционально окрашенные.  

Как-то сложно у нас с обращениями. Общепринятые и устоявшиеся было «сударь» и «сударыня» после памятного выстрела поменялись на «господин хороший» и «барышня», но это продержалось не так уж и долго, стремительна революционная поступь, родилось классовое бесполое «товарищ», продержавшееся наряду с «гражданином» и «гражданкой» вплоть до нашего светлого будущего. Не кривя совестью, признаем, что обращение «товарищ» по отношению к женщине довольно быстро исчезло. И то правда, какой женщина нам товарищ? Но она есть, и как-то звать ее надо, и в обиход прочно и надолго (кажется, навсегда!) вошли слова-обращения «девушка», «женщина», «бабуля». А? Знай свое место, ниже пола не опустим! Наши дамы, бывшие сударыни и товарищи, в долгу не остались и влупили конкретно по половому же признаку: «Мужчина! Куда без очереди?!»  

Вы можете себе представить английского полицейского, который обращается к женщине, собирающейся перейти английскую же улицу: «Вумен! Куда вас на красный свет несет?!» Нет, он скажет ей вежливо: «Миссис, о Вас в морге уже интересовались, сообщите им свой банковский счет, плиз». Или, например, хозяин-булочник в своей французской булочной – даме: «Эй, фамм, не хватайте своими руками всю выпечку, на всех не напечешься!». Нет, он ей скажет: «Мадам, Ваши булочки – не чета моим!». То есть, везде как-то все есть и в нормальном виде: в Испании сеньоры и сеньориты, в Италии слышишь – синьор, синьора, синьорина, во Франции – месье, мадам, мадемуазель (песня, да?), пан и пани в Польше, в Японии, Индии и всюду не очень далеко от них – господин и госпожа, в англоязычных странах – естественно, мистер, мисс и миссис, у немцев – фройляйн, фрау, герр и т. д. Про пигмеев и бушменов ничего не скажу, не знаю. Но мы-то не племя, чего ж у нас-то такие трудности?  

Да, конечно, мы выкручиваемся.  

Придешь на работу:  

«Девчонки, привет!» Возраст от 20 до 70. Нормально.  

«Народ, киньте сотню до зарплаты!» Демократично.  

«Люди! У меня опять мышь висит!» Хорошо. Все откликнулись.  

Начальство пришло: – «Коллеги! Премии в этом месяце не будет.» Все равно приятно.  

На производстве: «Мужики! Кто,…, эту …, …!» Отлично. Подставьте сюда «господа» – не звучит.  

Проще в больницах. «Больной, встать-лежать!», «Больная! Куда вы претесь?! Этот проход не для вас!». Доходчиво и внятно, все на своих местах, лишь шепнешь в ответ жалобно: «Сестра…».  

В принципе, довольно удобно вводить обращения по месту функционального нахождения и предметного пользования, в некоторых местах это уже используется. Например, в армии: «Солдаты! Наша армия отступает!», в поездах-самолетах: «Пассажиры! Не мешайте кондуктору и отойдите от кабины пилотов! Пассажир в 9-м ряду место «А»! Проснитесь, мы сегодня не летим!» Здорово, да? А вот как в столовых только? Ему – едок, а ей? Опять дискриминация.  

Делаются неуверенные попытки вернуть «взад» раритеты – сударя и сударыню. Пока еще с налетом насмешливости, типа «я шучу», или с сарказмом – если перед тобой политический враг, но пока – в целом – мечутся между «товарищами» и «господами».  

Но обращение «товарищ» до неприличия быстро стало архаично-стыдным, «гражданин» – дискредитировано судебно-исполнительной властью, мерещатся следственные изоляторы и залы суда, а обращение «господа» в нашей стране звучит глупо и неестественно, как бы мы ни хотели.  

«Что делать?», – доносится из тьмы веков. «Не знаю», – отвечаю я.  

А вы?  

И чтобы прониклись вы, дорогие читающие, этой проблемой , скорбно подписываюсь:  

Аффтар нах.  

03.07.2006  

Шикарная Снежанна проснулась только вечером, да и то не сама, а от озноба. Болела голова, во рту не валялся конь. Жизнь в организме брезжила на уровне инстинктов.  

Пить.  

Поднявшись с третьей попытки с дивана и даже не помышляя оправить отпадный прикид, она по боевой привычке мотнула головой – тряхнуть гривой: ну рефлекс, не попишешь тут! Шатнуло так, что не пожелаешь. Девушка застонала, схватившись за черепушку одной рукой, нашаривая дорогу оставшейся, ладонью с растопыренными пальцами.  

Внезапно кто-то возник, куда-то поволокло, сильно и ласково приобняло, положило в жутко удачное положение на диван обратно и прижало к размазанным губам край прохладного влажного стакана. Даже свет от настольной лампы потускнел как-то сам собой, глазам стало немного уютнее.  

Сильный запах дорогого шампуня, хорошего одеколона, мужественного крема для бритья и яичницы-матбухи тунисаит – пряный и острый одновременно – подстегнул память.  

– Самирушка… – не своим голосом захрипела Снежанна. – Котик, хреново мне, твоей бабе…  

– Ты алкоголик, – укоризненно произнес Самир, помогая ей пить холодный грейпфрутовый сок.  

– Мн, мн…алкоголичка, – поправила Снежана, немедленно снова припав к терпкому стеклу.  

– Как?.. Не буду, трудно… Ты – алкоголик. Как много русский алкоголиков! Каждый русский – алкоголиков!  

Снежанна прыснула буквально, едва не подавившись, но осеклась. Смеяться было пока неприятно.  

Самир вытер ей подбородок пушистым полотенцем, отсел, бережно переложив ее плечи и голову на подлокотник дивана, и медленно, но уверенно и опасно широко жестикулируя, удивительно правильно грамматически отчеканил:  

– Я знаю, кто тебя сегодня утром привез!  

Снежанна замерла и после короткого раздумья поняла, что пришло самое время открыть глаза и посмотреть на мужа.  

Муж был красив, зол и страшен. В эти моменты она его обожала. Самое обидное, что он в таком состоянии именно тогда, когда я не в состоянии, подумала Снежанна тускло.  

– Пить – здоровью вредить! – грозно продемонстрировал муж следы московской пятилетки на заработках в бригаде у Алика-Басмача. – Что посеешь, то и пожнешь…  

Снежанна раздумала смеяться. И не потому, что голова не отпускала, а в желудке что-то подозрительно булькало и просилось на воздух. Если Самир поминал в разговоре русский фольклор, это могло кончиться банальным, коротким, но чувствительным мордобоем. Он сам как-то признался, что ему так проще опускаться до уровня гяура – вроде как и не мусульманин на минутку… Это он от стыда, совестливый чучмек…  

– Толстый, – позвала она осторожно и примирительно, – ну не куксись, пыжик, я была в «Голконде», я ж тебе звонила, я ж тебя звала… ты же сам сказал, что не можешь, а там так скучно без тебя, милый, ну я и заказала стакашку-другую, лапушка, ты сердишься, колбасик?..  

– Буду плохо говорить с Виктором! – выдохнул Самир. – Много ему просил не пить тебе! Зачем наливает?! Закрою кредит кебенемат!  

– Закрой, Самирушка, закрой кебенемат! – закивала Снежанна, поскольку знала, что в баре босса он кредит не закроет никогда, что скорее кредит закроют ему. При определенных грустных обстоятельствах.  

– У-ух, Джана, скандал я на тебя! – разошелся Самир вслух, и малопонятно, то есть немного успокоился или сам подумал о том же, о чем и она. – Виктор буду плохо говорить, позор на меня делаешь, зачем не ходишь, как все: магазин, кино, театра разного? Откуда пьешь столько? Что, делать мало?.. И какой такой хачик тебя домой возит утром, пьяную, как блядь валютную – позор на меня делаешь!.. Что за бандота такая, почему не знаю?  

Самир начал повторяться, пора реагировать, решила Снежанна:  

– Это не хачик, это Степан…  

– Не ври мне, иша! Черный он, как хачик, мне генерал на низу сказал…  

«Генералом» Самир звал консьержа Людвига за привычку отдавать честь при их с женой появлении – такое обращение Самир ценил, относился к Людвигу благосклонно, привык ему доверять и подкреплял знакомство периодическими чаевыми гусарского размаха.  

– Самир, – увереннее заговорила Снежанна, – ошибся твой генерал, это Степан, он с Виктором работает, тот его попросил меня отвезти… Степа мне еще в кабаке рассказал, он на Гоа месяц загорал, вот и почернел весь, как папуас…  

– Звонить Виктору не буду?.. – полувопросительно сообщил муж.  

– Звони, мне-то что? – вяло подбодрила Снежанна и прикрыла глаза, всем видом демонстрируя полную уверенность в своей правоте. Муж засомневался, но запала не потерял:  

– Зачем рубашка мокрый был, когда приехала?  

– А? – удивилась Снежана и попыталась рассмотреть измятую блузку. Одежда была сухая.  

– Сухой уже, – прокомментировал Самир, – весь день лежишь, как доска, высох совсем…  

– А… Умывалась, наверное, не помню я, Самирушка, прости дуру, не буду больше, вот, чем хочешь тебе клянусь! Хочешь, мамой поклянусь?  

– Не трогай мама! – замахал ручищами муж. – Опять пить будешь, мамы жалко…  

– Дорогой, – перебила Снежанна елейно и вкрадчиво, – пить я буду, но не много. И вести себя хорошо, я ж тебя люблю, котик, стыдно позор на тебя делать… Пусть между нами больше не будет секретов! – закончила она торжественно.  

Самир засопел и явно оттаял. Снежанна умела в два пассажа утихомирить эту восточную стихию. Муж ее обожал, а она этим бессовестно пользовалась.  

И в самом деле, ни к чему ему знать, что вчера в «Голконду» к Виктору Снежанна приехала уже весьма хорошая, успев предварительно солидно наклюкаться пивом в каком-то баре с семью хохлами из Мелитополя, неизвестно каким пассатом занесенными в Ниццу поболеть за Украину против Швейцарии на Чемпионате Мира. Она даже знатно дала в женском туалете самому шустрому из них, по прозвищу Элтон Джон. Он успел за время матча с хохотом рассказать, как получил кликуху еще в мореходке за то, что был единственным Сергеем на сто двадцать шесть курсантских душ. Вернее, не совсем за это. Как-то на практике по механике лейтенант Серпухов – интеллектуал и эрудит – отметил этот факт просто и непосредственно в ходе учебного процесса, он вообще любил подумать вслух. Помолчал и присовокупил:  

– Сергей… Хм, сэр гей… Элтон Джон, – и не спеша проследовал дальше по аудиории. Секунды две висела звенящая тишина, после чего весь наличный состав сорока юных лоботрясов грохнул.  

Сергей Элтон Джон был невысок, крепко скроен, ладно сшит и улыбался, как на параде. Ну, и такому не дать?! Тем более, как оказалось, выиграли от этого они оба. И был он сэром, определенно не геем…  

– Самирушка, иди ко мне, что-то знобит меня нынче, – жалобнее, чем оно того стоило, позвала Снежанна.  

Самир подсел, ласково обнял жену за плечи и забормотал:  

– Люблю тебя, стерва! Совсем голова потерял, плохой стал, не мужик – тряпка, что пацаны скажут?..  

– А что скажут? – мурлыкала Снежанна. – Скажут, что правильный, что семья для него – это все… Мы же семья, Самирушка?..  

– Семья… 

В некотором лесу жили-были еноты. И не было у них никаких забот, кроме как питаться и плодиться. Но однажды, невесть откуда объявился среди них чужак. Енот, да не тот. Вместо того чтобы после кормёжки отсыпаться, как приличные еноты, он шастал повсюду и заводил странные разговоры:  

- Что, братья, так и будем до скончания века прозябать, как свиньи? Еноты мы или как?  

Енотов подобные речи сбивали с толку. Они переставали полоскаться и начинали почесываться, пытаясь осознать услышанное. Смысла вроде и не было, но ощущалась скрытая горечь и затаенная боль за их судьбы. А прозябать, как свиньи, вообще казалось обидным. Какие же они, еноты, свиньи, когда совсем даже наоборот? А Нетот продолжал:  

- Не пищей единой жив енот. О душе надо подумать.  

Для большинства эти беседы проходили бесследно, но определенная часть енотов постепенно наполнялась новыми чувствами. Они уже и без Нетого собирались на поляне и эмоционально выкрикивали по очереди с пенька: 

- Доколе? Еноты мы или где?!  

После подобных манифестаций тронутые Нетем еноты испытывали радостную приподнятость. Поставленные ребром, пусть и бессмысленные, по сути, вопросы приятно щекотали нервишки. Хотелось куда-то пойти, кому-то что-то доказывать, требовать, набить морду...  

Со временем круг тронутых енотов расширялся. Менялись и вопросы, задорно задаваемые с пеньков:  

- Кто виноват, что мы так объенотились?  

- Что делать, чтобы нас, енотов, не держали за простых Божьих тварей, а уважали и воздавали?  

Нетронутые с опаской обходили крикунов, отпугиваемые агрессивными интонациями.  

Они, как исстари, продолжали добывать пропитание и заботиться о потомстве. Может, так все относительно спокойно и продолжалось бы, не случись в тех краях енотовидных собак. 

На вид они весьма походили на енотов, но этим сходство и ограничивалось. Собаки сразу начали брать енотов за рога и подбивать на решительные действия:  

- Что же вы, братья-еноты, смотрите на этих единоличников? – указывали они на нетронутых, – Кто не с нами, тот против нас!  

       Наконец-то тронутые еноты увидели точку приложения кипевшей в них энергии. Зачем далеко ходить, когда здесь они, под боком, равнодушные, плюющие на общие интересы? Эгоисты, погрязшие в норах, скопидомы, кулачки. Это возмутительно: оставаться в стороне от движения к высшей справедливости и с вызывающим бесстыдством полоскать харчи. Терпение крикунов иссякло и, возглавляемые енотовидными, они бросились чинить скорый суд и расправу.  

Нетронутые еноты, затрагиваемые тронутыми, уходили с обжитых мест, забиваясь в непроходимые чащобы. Но и там их настигали карающие зуб и коготь озабоченных, которые реквизировали провиант, отбивали самок, добиваясь их равноправия, и заставляли рыть окопы и землянки для грядущих битв. Когда мирных енотов достали и в самых глухих углах, они взъерепенились и начали объединяться. Вот тут и пригодились ими же приготовленные полевые укрепления и просыпающееся самосознание, которого не было и в помине, пока им не надавали по холкам.  

       И пошел енот на енота.  

      А енотовидные собаки, развалившись на возвышении, с любопытством и удовольствием наблюдали за разгорающейся грызней.  

- Зуб даю, что седой завалит тупорылого! – ставил об заклад молодой, да ранний пес.  

- Два даю, что обоих положит косолапый! – возражала старая многоопытная сука.  

А что было дальше, вы, вероятно, сами догадались. Если нет, откройте любой учебник истории. 

       Со временем дела у енотов наладились. Енотовидных сук они прогнали и пригласили присматривать за порядком барсуков. Живут, конечно, победнее, чем до Нетого, но зато без братоубийства. Чего и нам, наверное, желают. 

Как же я над ним измывалась…  

Высокий красавец в косухе, казалось бы, чего мне ещё надо? Нет, заставила носить контактные линзы голубого цвета, зная, что глаза у него на самом деле карие. Мне показалось, что есть в такой двойственности что-то глубоко трагическое и очень мужественное. Не спрашивайте что именно, это просто интуитивное…  

Потом я заставила его в вечернем метро ввязаться в драку, защищая незнакомую девицу (которая, между нами говоря, была подозрительно похожа на, гм, особу общественного пользования) и заработать на своё красивое лицо несколько неэстетичных синяков.  

Потом я решила, что хорошо бы ему для окончательной закалки характера съездить на Байкал. Где-то на полпути он начал жаловаться на усталость. Тряпка, а не мужчина…  

В общем, я решила, что рассказ не получился, скомкала исписанные моим отвратительным почерком листы и выкинула их. Следующий рассказ будет про домашнего мальчика. С ними проще  

Действующие лица:  

Главный врач  

Старшая медицинская сестра  

Пара врачей  

Санитарка  

Желтая Пресса  

Уездный город N. Больница. Кабинет главврача. Под окном в кусте шиповника Желтая Пресса (далее по тексту Ж.П.)  

Главврач(мрачно): Итак, по поводу двух нестандартных случаев беременности и родов в нашей больнице. Алевтина Эжекторовна, какие у нас новости?  

Ст.медсестра(бодро): Все превосходно, Сан Саныч! Роды завершились благополучно, родились девочка и... (заглядывает в журнал) ...и просто ребенок!  

Санитарка: Тьфу!  

Пара врачей: А мы предупреждали ведь! Не надо было связываться, все беды в России от сами-знаете-кого!  

Главврач: Ну-ну, без экстремизма, здесь женщины.  

Ст.медсестра дышит бюстом.  

Пара врачей: А в палате тогда кто? Как их назвать? И вообще – как все ЭТО называется!?  

Главврач: Да, о названиях, хорошо, что напомнили. Один вариант, тот что ...не наш, поступил о т т у д а. Предлагается слово «оккупация», и это понятно, это им т а м ближе. Другой вариант, наш, звучит так: «Хрен вам!..», это ближе нам, конечно. Какие будут мнения?  

Ст.медсестра повела бюстом.  

Главврач: Алевтина Эжекторовна, не отвлекайтеcь. Мне надо что-то написать в отчете, не сегодня-завтра это все станет широко известно, может быть у нас уже в кусте шиповника под окном Желтая Пресса сидит!  

Крупным планом:куст. В Ж.П. втыкается колючка шиповника.  

Еще крупнее: мужественное терпеливое лицо Ж.П.  

Главврач(продолжает): ...мы или прославимся, или сядем. Прошу отнестись к этому серьезно.  

Пара врачей: Это происки американцев! Они специально заслали одного рожать к нам, теперь все родственники оттуда хлынут сюда, и что мы будем иметь? Опять все с начала мы будем иметь!  

Куст вздохнул.  

Главврач: Значит так, всем молчать. Ни гу-гу. Никому. Алевтина Эжекторовна, подготовьте прививочный материал...  

Ст.медсестра удивляется бюстом.  

Главврач(продолжает): Ну, придумайте что-нибудь сами, у нас полно витаминов и хлорки! Население города нужно пропрофилактировать, вдруг это заразно, мы тогда сядем или прославимся. Скорее сядем. Потом прославимся. Подготовьте заявку, я подпишу. Начните с персонала, это зона риска. А этих ...роженцев держать взаперти. Кормить хорошо, прогулки во внутреннем дворике, мобильники отобрать, родственников не пускать. Я буду думать. Все свободны.  

Крупным планом: бюст ст. медсестры.  

Главврач(обреченно): А вы оставайтесь...  

Санитарка: Тьфу!  

Раздается стук в дверь. Заходит Санитар Муж Санитарки.  

Санитар( с достоинством): Товарищи, я беременна.  

Ультразвук. Это крик Санитарки.  

(Подобрать саундтрек).  

Затрясся куст шиповника.  

Ж.П.: Пусть я сдохну, но это я посмотреть должен!..  

Микрофон втягивается в куст, через несколько секунд выныривает обратно.  

На пушистую колбу микрофона натянут глаз Ж.П. В кусте стихло.  

Дремлющая невдалеке матерая зеленая муха повернула чуткий хоботок в сторону  

куста, тяжело снялась с места и зашла на глиссаду.  

(Саундтрек группы Led Zeppelin).  

29.06.2006