|
|
Сидел и слушал Дебюсси.
Люблю я «Лунный свет» у Клода.
...
мне почему-то снится Бах.
Николай Назаров. “Июнь. Веранда. Ричард Бах”
http://rifma.ru/rifma.php?curr_node=10&post=109523
* * *
Я с детства – жуткий меломан,
Хочу признаться между прочим.
Мелодий сладостный дурман
Я ощущаю днём и ночью.
Лежу я как-то по весне
И дрыхну крепким сном младенца.
И вдруг Беллини снится мне.
Люблю я “Норму” у Винченцо.
Какой-то редкостный недуг?
Откуда сновиденья эти?
Чайковский мне приснился вдруг.
Люблю “Щелкунчика” у Пети.
Какая странная хандра!
Я о такой ещё не слышал.
Мне снился Хренников вчера.
Я очень “Мать” люблю у Тиши.
Верчусь на смятых простынях
В предчувствии видений новых.
Шаинский снился мне на днях.
Люблю “Кузнечика” у Вовы.
Однажды вижу я во сне,
Как солнце спряталось за тучи.
Вдруг Алибасов снится мне,
А с ним и вся “На-На” до кучи.
Потом цветной кошмарный сон
Большим экраном развернулся –
Мне снился ЗАГС. И Мендельсон…
На всякий случай я проснулся…
Июнь. Веранда. В тишине
Лежу, залитый лунным светом.
И тут Назаров снится мне!
Видать, настал черёд поэтов…
* * *
* * *
А, может, не было любви?
Но, коль была, куда девалась?
Оставив тусклую усталость
И холод в стынущей крови.
А, может, не было потерь?
Так, пустяковые утраты,
Поддельных яхонтов караты,
Теперь давай – поди проверь!
Я будто долго в гору лез,
Но оказался среди кочек
И жаб, где цапля ряску топчет,
А по краям дремучий лес.
А, может, не было тебя?
Всё морок, блажь и наважденье,
Больной души воображенье
Ценой не более рубля.
А, может, не было меня?
Чужой игры убитый джокер,
Банк опустел и кончен покер
Задолго до начала дня.
А, в общем, тишь и благодать,
Темно до судорог и пусто,
И – то ли ствол под челюсть с хрустом,
То ль боль в намордник пеленать.
13 июля 2006 г.
Горящих глаз безумную тревогу
Не затмевает лик твоей Луны;
Так ты уйдёшь из мира понемногу,
Гася в ночи звучанье тишины.
И кровь твоя, обрызгав тьму лесную,
Не окропит людских могильных плит;
А лунный свет, твои глаза целуя,
Молчащий дух беззвучно усыпит.
Ночных небес скиталец беспокойный,
Ты умирал и в смерти знаешь толк.
Во мгле лежишь – охотник и покойный,
Уснув во тьме, как умирает волк.
Ты – убитый койот,
Горем смятый шакал.
Почему ты один?
Кто тебя обломал?
Ты – опасная тварь:
В жилах – хищника кровь.
Кто заставил болеть
Сердце Вертера вновь?
Кто тебя не признал?
Кто стоял на пути?
Ты – убитый койот
С пулей боли в груди.
"Когда-нибудь однажды
убегу с тобою в горы.
Лето будет на исходе."
Каролина Илика
1.
Когда-нибудь с тобою убегу
куда-нибудь неслыханно далёко,
недосягаемо для зова и упрёка,
чтоб не дойти ни другу, ни врагу.
В последнюю беседу и строку
не пустим ни зацепки, ни намёка,
сокроется побега подоплёка
осокой на стремнистом берегу.
Дела оставим в полном беспорядке:
твои картинки и мои тетрадки,
незрячий холст и недопетый стих.
Оставим всё, избегнем всякой ноши,
неважно, кто из нас чего достиг,
пусть лето на излёте, ветер строже.
2.
Пусть лето на излёте, ветер строже
допрашивает прошлую печаль,
уверенно и твёрдо отвечай:
миг завтрашних надежд куда дороже
веков вчерашних дел. На смертном ложе
окажешься, куда ты ни причаль:
не кочерга ли каждый? не свеча ль?
в правлении собой – бразды иль вожжи?
Не знаем. И не всё ли нам равно,
что суждено, а что не суждено,
поскольку шанс познания ничтожен?
Нога скользит, но через снег и лёд
петляет, рвется, и ведёт, ведёт
тропа к хрипящим птицам, сердце – тоже.
3.
Тропа к хрипящим птицам, сердце тоже
из пяток в горло – захлебнись, но пой...
Ползком всё выше вьющейся тропой,
а после перевала путь положе...
Но легче будет позже, много позже,
когда совсем забудем мы с тобой
мой серый дом и дом твой голубой
в том городе, что как бы уничтожен.
В той как бы уничтоженной стране –
засохшие фиалки на окне,
на книгах пыль, скулящая собака
и ходики споткнулись на бегу...
Смотри сюда! Над чернотой оврага –
гора с лесной черникой на боку.
4.
Гора с лесной черникой на боку
склонилась, дышит мхами, как мехами,
и мы с тобой прикрыты лишь грехами
в альпийском фиолете на лугу.
В расщелинах подобно молоку
туман разлился прямо под ногами.
Тепло и сыро, Уж бы жил веками.
С тобой – тысячелетие смогу!
Ещё наверх! На камнях лес. Он строгий.
Он в зарослях скрывает все дороги,
равно по силе розге, батогу
сечет кустарник. Упадём у края –
дышать: о, как я стар! о, как стара я! –
там воздух густ, как будто мы в стогу.
5.
Там воздух густ, как будто мы в стогу,
далеком, словно юбки-кринолины...
Летит пушинкой с ветки тополиной
воспоминанье.... Я привычно лгу,
как зерна в ступе прошлое толку,
оно звучит то былью, то былиной,
сентенцией занудливой и длинной.
Молчи, тетеря, на пустом току!
Теперь стоим мы на краю обрыва,
и не нужны шутихи вместо взрыва,
дописан прежней жизни эпилог.
Вступаем в день, который верно прожит,
и будет стёрт назавтра, как мелок,
там даль ясна, и память там без дрожи.
6.
Там даль ясна, и память там без дрожи,
мы, друг у друга накрепко в руках,
в безлюдии забудем всякий страх.
Бояться – так Тебя, великий Боже!
Там наш покой никто не потревожит...
Лишь, в профиль виден – сильно сжат в боках,
дергач, бегун, у нас он в петухах,
напомнит из травы, что спать негоже,
что ждёт работы неокрепший сад,
что на пригорке ягоды лежат,
что на пирог пора готовить дрожжи,
погода не навеки так тепла,
а где дрова?.. Сквозь длинные дела
там дни текут, несчитанно похожи.
7.
Там дни текут, несчитанно похожи
на те, что здесь, но только не о том
заботимся... И там построим дом,
ну разве что без мебели хорошей,
с лужайкой под окном... Газон заросший
и здесь... Ещё – покрытый льдом
овальный пруд... Сплетенье рук крестом,
и – понеслись по утренней пороше...
Но это было здесь! Пел стадион
десятый раз, что роз был – миллион,
и долго распускалась наша роза,
любовь, единственная на веку,
здесь – опоздавшая для главного вопроса...
Там – каждый день для нас уберегу.
8.
Там каждый день для нас уберегу!
Ты – это я, а я в тебе – и только,
и целый мир – лишь маленькая долька
поруки в нашем замкнутом кругу.
Переживём и ливень, и пургу,
но боль, что сердце жмет... Княгиня Ольга
сожгла древлян, сумняшеся нисколько,
по правилам игры... И я сожгу.
Смотри-смотри, горит огнём отличным
всё то, что к ароматам земляничным,
к руладам птичьим не даёт уйти!
Лишь первый шаг отягощён поклажей,
и – налегке по горнему пути,
как тот смельчак, любимую укравший.
9.
Как тот смельчак, любимую укравший
без долгих изнурительных осад,
и мы надежду повернуть назад
закажем осмотрительности нашей.
Поверь легенде старой: ведь она же
давно сноха, и он в зятья был взят,
а убежали! Правда, говорят,
изловлены они, убиты стражей...
Но нас с тобою некому ловить!
Вздохнут родные, плюнут, может быть,
и станут жить по-прежнему счастливо.
Ушли понятья чести и стыда,
засох анчар. Поможет ветвь оливы,
чтоб жить в горах, где счастье – простота.
10.
Чтоб жить в горах, где счастье – простота,
всего и нужно-то – родиться снова,
без мусора обычая былого,
с додевственностью чувства – в путь туда,
где нет в помине совести суда –
ненужность института такового...
Однако же, действительность сурова,
потребует телесного труда.
В горах не то, что посидеть в буфете...
Соратники почтут событья эти,
их споры – каждодневная страда...
Так сложим печь и будем печься сами,
чтоб убран был наш уголок цветами,
где плод любви не узнаёт вреда.
11.
Где плод любви не узнаёт вреда,
где Тварный мир таинственней и тише,
живут без книг (мы знаем, кто их пишет!),
там нет того, чем живы города.
Оленей тонконогие стада
проходят грациозней, чем в Париже
по Рю-де-Рю девчонки нуворишей...
И мы вас покидаем, господа!
Пусть будет вечер сколь угодно долог:
возьмем с собой славяно-русский Пролог
да новый куртуазный календарь,
составленный товарищем помлаже.
Зачем тома (об этом знали встарь),
где речь звучна, прозрачны мысли даже?
12.
Где речь звучна, прозрачны мысли даже,
букашка, птица, зверь – среди своих,
и если сыщешь безобразный штрих,
он злобой, но не подлостью окрашен.
А здесь не так. Весь мир обезображен
под потолками чаяний чужих...
Когда природа замолчала в них,
когда проходит жизнь без эпатажа,
здесь не к добру соединенье сил,
здесь каждого, кто правды попросил,
поднимут на смех (предпочли бы на штык!)...
Там – облака целуют копья гор...
Мы вырвемся с тобою на простор,
мы убежим! Когда-нибудь. Однажды.
13.
Мы убежим! Когда-нибудь. Однажды
проснёмся и поймём: теперь пора!
И прямо в бурю, в дождь как из ведра
вокликнем: ветер! незнакомец! наш ты!
Увидит он, что мы идем бесстрашно,
что за спиною – стылое вчера,
что покорилась первая гора,
и скажет нам: -"Пусть оглядится каждый,
послушает, что скажут дух и плоть..."
Довольно, ветер, чепуху молоть!
В движенье ветер жизнь ведёт, в движенье!
Ты лучше вспомни песенку «Куда?»!
"Не пожалеть бы о своём решенье
когда-нибудь..." – И всё же – никогда!
14.
Когда-нибудь (и всё же – никогда!)
вернётся и ручей обратно в устье...
Осудят нас, но не остудят – пусть их!
Оружье наше – сети да уда,
а сплетни – хмель, увивший ворота,
трёхдневный дождь прольётся нашей грустью,
мы будем только рады захолустью,
где безмятежно движутся года.
А что увидим, если возвратиться?
Да то же всё. Одни и те же лица,
кислотный ливень, сажу на снегу.
Здесь так скорбит душа и страждет тело...
Уверенности просто нет предела:
когда-нибудь с тобою убегу!
15.
МАГИСТРАЛ
Когда-нибудь с тобою убегу.
Пусть лето на излёте, ветер строже,
тропа к хрипящим птицам, сердце – тоже,
гора с лесной черникой на боку.
Там воздух густ, как будто мы в стогу,
Там даль ясна, и память там без дрожи,
Там дни текут, несчитанно похожи,
Там каждый день для нас уберегу.
Как тот смельчак, любимую укравший,
чтоб жить в горах, где счастье – простота,
где плод любви не узнаёт вреда,
где речь звучна, прозрачны мысли даже,
мы убежим. Когда-нибудь. Однажды.
Когда-нибудь... И всё же... Никогда..
Поэты подобно газели
Пасутся на поле словесности
Вбирая в себя слова-травы
И нам выдают стихи
Но стоит поэту-газели
Чуть-чуть отбиться от стада
Как тут же хищники злобные
Набросятся на него
Хищники проклятые
Зубастые, волосатые
Питающиеся поэтами
И жрущие их стихи
Так взять бы всех этих хищников
И поместить в резервацию
Как славных индейцев Америки
Наказанных низачто!
(песня)
Музыка Инны Тхорик
Под гжелью небес зацветет листопад,
короткими, жаркими красками.
И стану я жить, временам невпопад,
печальным и странным, и ласковым.
По золоту лип, словно тень, побреду.
Нелепый, старинный, потерянный.
Тебя не забыть на скамейке в саду.
Под нашим, задумчивым деревом.
Пойми, листопад, мне тревожно с тобой.
Болят дорогие мгновения.
Беззвучно играет оркестр духовой,
в регистре прошедшего времени.
Я прошу: подарите глоток
Тишины родниковой воды –
В нём смеётся калины листок,
Охраняя нас всех от беды…
Я прошу: подарите мне лес
Свежей зелени нежный рассвет;
И лазурного моря небес
Подарите знакомый «Привет»…
Я прошу: не срывайте цветов –
Подарите бескрайность полей,
И журчащую влагу лугов…
Песню мне подари, соловей…
Я прошу: подари мне покой
Трёх сиреневых летних ночей,
Свет луны над притихшей рекой,
Нежный слог твоих светлых речей…
11.07.2006.
Хоронили,
голубятника голуби.
Провожали его на кладбище.
- Почему, повязал – он голову?
Не гулит, не смеется, не свищет?
И – зачем – отчуждённый и строгий,
прячет нежность свою голубиную?
И кружили – кружили у гроба – а,
потом – над крестом и могилою.
Больно стало душе голубятника.
Не летят – его птицы – домой.
И она в небеса необъятные,
позвала голубей за собой.
И растаяла стая как облачко.
Голубиная – на – голубом.
Одиноко стоит на пригорочке,
заколоченный – досками – дом.
Нет – небес – голубее и чище.
Только мы разучились летать.
Заросло лебедою, кладбище,
голубятника мне не сыскать.
Олени идут по тундре
Филолог сидит за книгой
Читает её листает
Тепло ему и уютно
Оленям же холодно, зябко
Им голодно, нету пищи
В бескрайней тундре промерзлой
Снегами покрытой плотно
Филолог же в тёплом доме
В кресле-качалке мягкой
Греется у камина
И пишет статьи на бумаге
Кровожадный охотник Чукча
Подстрелит оленя из лука
Продаст его на базаре
И купит себе пельмений
А наш филолог с друзьями
Лингвистом и архитектором
Пойдут в кафе дорогое
И будут болтать о поэзии
Олень никогда не будет
Стрелять в безоружного Чукчу
И просто болтать без дела
С друзьями своими тюленями
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...790... ...800... ...810... ...820... ...830... 831 832 833 834 835 836 837 838 839 840 841 ...850... ...860... ...870... ...880...
|