|
|
Всегда опрятен, в пиджаке,
В автомобиле заграничном
Министр денег Всей страны
Томится в думах о наличных
Его работа нелегка
И днём и ночью он в раздумьях
Как сделать так наверняка
Чтоб было всем нам жить получше
Чтоб деньги бурною рекой
Втекали в граждан брюк карманы
И там застыли до момента
Когда указом президента
У этих граждан Всей страны
Отнимут быстренько штаны.
Когда по улице ты шла,
лучи асфальт позолотили.
А два атланта у крыльца,
балкон едва не уронили.
Когда по улице ты шла,
поэт – отлитый из металла,
вздохнул смущенно и шагнул,
тебе – навстречу – с пьедестала.
Когда по улице ты шла,
ворвался май, в мои пределы.
Уж сорок лет струится свет,
и я живу – остолбенелый.
Русалкин день
1
Слёзы
Это заурядное явленье,
То же, что природа и погода.
Боже, как ажурны соль и сода –
Озера родного окаймленье!
Время – врач, но ядовита память,
Одиночество – плохая сводня.
Боже, как я жду тебя сегодня –
всё и окончательно исправить!
Сохраню рифмованные строчки,
О которых люди и не вспомнят.
Боже, как желанно похоронят
Странницу, дошедшую до точки!
2
Улыбка
Цветущий летний травостой.
Рассветный щебет птах.
Ликует сбывшейся мечтой
улыбка на устах.
И тайна светит впереди,
куда глядят глаза,
и ряской, словно конфетти,
осыпана коса.
Не омрачён ничьей виной,
летит бесплотный дух.
Над васильковой глубиной
плывёт лебяжий пух.
У сабаков нет карманов
Им ничто не взять с собою
Не словарик, не фломастер,
Даже пачку сигарет
От того собаки часто
Очень злобные бывают
То гоняют разных кошек
Или гадят на траве
Если вдруг ты сегодня вновь не уснешь,
я вкрадусь в твою явь через уличный дождь,
по морщинкам покатистых комнатных стен
проберусь, растолкав полуночную тень,
буду рядом, где угол окна не остыл,
там, где шепчет пыль.
Если вдруг я приду, ну, а ты уже спишь,
в одеяло уткнувшись, то спи, мой малыш,
псом кроватным у ног, на охране возне,
будь счастливей, любимая, хоть и во сне.
Я прикрою ладонью гортанный тыл –
то, что шепчет пыль.
Эх, а если приду, и ты здесь не одна,
ты поверь, не узнаешь, за шторой окна
напряжением собственных хилых мышц
я свободно на вязаном шарфе повис.
“И никто не узнает, что он здесь был” –
тихо шепчет пыль.
ВЬЮНОК
Венок сонетов
I
Удавлена плющом кариатида,
Живою нитью – каменная мощь,
И умывает равнодушный дождь
Её растрескавшиеся ланиты.
Я те же, те же видывала виды:
Ничья жена, обязанностей дочь,
Выносливостью, силою точь-в-точь,
Лишь умерев, я буду с жизнью квита.
Мы – никому не нужное старьё,
И молодое, резвое ворьё
Уже вкушает из моей посуды
Похлёбку бед, стихов и табака,
Уже ползут неслышно пересуды
Убийственною ласкою вьюнка.
II
Убийственною ласкою вьюнка
Любые обнулятся величины,
И не нужны особые причины
Для смертной песни... Бойся же, тоска,
В грядущее открытого глазка,
Смотри туда, где прошлого личины,
Анализируй: вот они, мужчины! –
Включи мозги, готовься для броска.
Недаром же премудрые вороны
Всё каркали, что нужно стричь купоны,
Любовные признанья паренька
За двадцать лет иссякнут, превратятся
В предательство, презрение и блядство,
В махровость погребального венка.
III
В махровость погребального венка
Весна вплетает мусор из-под снега.
Бряцает Лира и сверкает Вега,
Но здесь не пригождаются пока.
Вытаивают мрачные века
Запоев дорогого человека:
Когда семье нужна была опека,
Вдруг исчезала мужняя рука.
Какая Вега и какая Лира!
Оглядываясь, вижу дезертира...
Зачем всегда глядела только ввысь?
Единственное небо не пропито...
Теперь лукаво, в общую корысть
Недружные сплетаются обиды.
IV
Недружные сплетаются обиды
Горгоновой прической, каплет яд,
И чувства в глубине души шипят,
Как чистая вода поверх карбида.
И зависть к умирающим от СПИДа,
И просто к умирающим – подряд...
И ненависть, и злоба – не родят,
А жертвуют... Такая вот коррида...
Нет сил уже хранить ацетилен!
Кто бросит спичку взрыва в русло вен?
Висок стучит, как от бейсбольной биты...
И не дождаться окончанья бед,
И предпосылок для спасенья нет,
И вечные надежды перебиты.
V
И вечные надежды перебиты
Безжалостно, как будто кирпичом.
На старом месте стройка бьёт ключом
Немастера и для немаргариты...
Хоть юные у девы габариты
И юного же качества причём,
Законную-то двинула плечом...
Но не за них пегасы и хариты.
«Однако мало толку от харит,» –
Реальный мир на это говорит,
Не признает он, трезвый, виртуала,
Как питекантроп ткацкого станка,
Живёт он только страстью кинозала,
Тупою верой в остроту клинка.
VI
Тупою верой в остроту клинка
Страдают безответственные люди,
И многие сочувствуют Малюте,
Но кто-нибудь полюбит Горбунка.
О связь времён, как нить твоя тонка!
О верность, ты мечтание о чуде,
И голова Крестителя на блюде
Порукою тому наверняка.
Со смертью рядом можно веселиться,
Ехидно глядя в плачущие лица,
Но только от звонка и до звонка...
И как поверить мне без возражений
Назойливости предостережений
И в доброту волшебного пинка?
VII
И в доброту волшебного пинка
Судьба слегка переложила смысла:
Убого тело, тянет коромысло,
Бадьи скорбей качаются слегка,
Душа черна, дом пуст, и с потолка
Незримая петля уже повисла...
А приближает гибельные числа
Отсутствие крылатого стрелка...
Я выбором совсем не занимаюсь,
Коль не помру, наверно оклемаюсь,
И жизнь моя останется как есть:
Польются строки крепче победита,
Узнают все, какой бывает месть
Капризного пегасова копыта.
VIII
Капризного пегасова копыта
Касаюсь безбоязненно-легко,
Приучен пить стихи, как молоко
Из длинного небесного корыта.
Я здесь людьми зарыта и забыта,
Там – нет моих друзей и нет врагов.
Брожу среди прохладных облаков,
Горя одновременно в пекле быта.
При каждом наполнении луны
Доверчивые люди влюблены.
Земля сбоит программу. Нет итога.
В моем проекте, сколько видит глаз,
Неповторимо всё и одиноко,
А в книге жизни всё в десятый раз.
IX
А в книге жизни всё в десятый раз:
Бессмысленные смерти и рожденья,
Сменяется расплатой наслажденье
И не бывает неизвестных трасс.
И Кама-Сутра, и «крестьянский брасс» –
Наличие желанья... Нет, хотенья...
А вот любовь-то – не изобретенье,
Её господь для избранных припас.
Оставшимся на выбор – что лохмаче,
Моложе, круче... Хаты, тачки, дачи...
Слюною захлебнётся Тинто Брасс...
Иль проживанье с тихою привычкой
Благую жизнь – страничку за страничкой...
Здесь бесталанны автор и рассказ.
X
Здесь бесталанны автор и рассказ,
Свирепствует гнуснейшее лекало...
Влепила человечеству два балла,
Средь верных звёзд хранила свой алмаз.
В миру существовала без прикрас
И, кажется, скучала... Улетала
Туда, где прекращается опала,
Туда, где недействителен указ.
И надо ли держаться мёртвой хваткой
За лишнее? Ведь я была над схваткой,
К чему же слёзы и откуда боль?
Ты раздвоилась, простота святая,
Но эту книгу долистать изволь.
Закрыть бы сразу, вовсе не читая!
XI
Закрыть бы сразу, вовсе не читая
Запутанный, наивный детектив.
Меня втянули, не предупредив,
Испачкали, как ветошь из Китая.
Проклятия, в душе произрастая
Под монотонный, воющий мотив,
Раскачивают жизненный штатив...
Смертельна грязь на шкурке горностая.
Зверёк неприручаем, строг и зол,
И, если не отмоет свой камзол,
В тяжёлую депрессию впадает.
Ну, вот и я отмыться не могу:
Уж далеко проклятие летает,
Теперь измору сдаться на кругу.
XII
Теперь измору сдаться на кругу
Под сожаленья и аплодисменты.
Духовной обнажённости моменты
Народ предпочитает пирогу,
Морковь туда клади иль курагу:
Скорбит любовь, как траурная лента,
Клянёт любимого, соседей, президента...
Увы. Не пожелаю и врагу.
Немыслимо банально: «Помогите!
Мой муж, козёл, женился на лолите!»
Дай ножницы и волю – состригу
Две трети, нет, три четверти романа!
Да только вот дописывать не стану,
Уродуя последнюю строку.
XIII
Уродуя последнюю строку,
Поставлю знак вопроса: он предатель?
Ушёл, забыл, и вновь семьи создатель,
И прошлому не должен очагу?
На новом, живописном берегу
Воспоминанья о прошедшем кстати ль?
Ответь сама, ведь ты преподаватель,
По должности с ответом начеку.
Отвечу, что ж... Конечно, я не чайник ...
Что безразличье – подлостей начальник,
Когда доели соли пятый пуд,
И хлебушка порой недоедая...
Подлец он! «А, быть может, книжки врут?» –
Подмигивает стерва-запятая.
XIV
Подмигивает стерва-запятая:
Давай, мол, не касаясь старины
Осмыслим новые критерии вины:
Вина твоя, что ты не молодая...
Но повторю, все смыслы отметая:
Будь проклят он! Критерии верны!
Он трубы красил с внешней стороны,
Дальнейшей жизни здесь не ожидая,
Когда я ослабела, – третий год
С недвижной матерью, – он взял развод.
И свадьбу перед тем устроил, гнида.
Лишь в приближенье смерти мне помог...
Вот так же точно, выполняя долг,
Удавлена плющом кариатида.
XV
магистрал
Удавлена плющом кариатида,
Убийственною ласкою вьюнка.
В махровость погребального венка
Недружные сплетаются обиды.
И вечные надежды перебиты
Тупою верой в остроту клинка
И в доброту волшебного пинка
Капризного пегасова копыта.
А в книге жизни всё в десятый раз,
Здесь бесталанны автор и рассказ,
Закрыть бы сразу, вовсе не читая.
Теперь измору сдаться на кругу:
Уродуя последнюю строку,
Подмигивает стерва-запятая.
Сидел и слушал Дебюсси.
Люблю я «Лунный свет» у Клода.
...
мне почему-то снится Бах.
Николай Назаров. “Июнь. Веранда. Ричард Бах”
http://rifma.ru/rifma.php?curr_node=10&post=109523
* * *
Я с детства – жуткий меломан,
Хочу признаться между прочим.
Мелодий сладостный дурман
Я ощущаю днём и ночью.
Лежу я как-то по весне
И дрыхну крепким сном младенца.
И вдруг Беллини снится мне.
Люблю я “Норму” у Винченцо.
Какой-то редкостный недуг?
Откуда сновиденья эти?
Чайковский мне приснился вдруг.
Люблю “Щелкунчика” у Пети.
Какая странная хандра!
Я о такой ещё не слышал.
Мне снился Хренников вчера.
Я очень “Мать” люблю у Тиши.
Верчусь на смятых простынях
В предчувствии видений новых.
Шаинский снился мне на днях.
Люблю “Кузнечика” у Вовы.
Однажды вижу я во сне,
Как солнце спряталось за тучи.
Вдруг Алибасов снится мне,
А с ним и вся “На-На” до кучи.
Потом цветной кошмарный сон
Большим экраном развернулся –
Мне снился ЗАГС. И Мендельсон…
На всякий случай я проснулся…
Июнь. Веранда. В тишине
Лежу, залитый лунным светом.
И тут Назаров снится мне!
Видать, настал черёд поэтов…
* * *
* * *
А, может, не было любви?
Но, коль была, куда девалась?
Оставив тусклую усталость
И холод в стынущей крови.
А, может, не было потерь?
Так, пустяковые утраты,
Поддельных яхонтов караты,
Теперь давай – поди проверь!
Я будто долго в гору лез,
Но оказался среди кочек
И жаб, где цапля ряску топчет,
А по краям дремучий лес.
А, может, не было тебя?
Всё морок, блажь и наважденье,
Больной души воображенье
Ценой не более рубля.
А, может, не было меня?
Чужой игры убитый джокер,
Банк опустел и кончен покер
Задолго до начала дня.
А, в общем, тишь и благодать,
Темно до судорог и пусто,
И – то ли ствол под челюсть с хрустом,
То ль боль в намордник пеленать.
13 июля 2006 г.
Горящих глаз безумную тревогу
Не затмевает лик твоей Луны;
Так ты уйдёшь из мира понемногу,
Гася в ночи звучанье тишины.
И кровь твоя, обрызгав тьму лесную,
Не окропит людских могильных плит;
А лунный свет, твои глаза целуя,
Молчащий дух беззвучно усыпит.
Ночных небес скиталец беспокойный,
Ты умирал и в смерти знаешь толк.
Во мгле лежишь – охотник и покойный,
Уснув во тьме, как умирает волк.
Ты – убитый койот,
Горем смятый шакал.
Почему ты один?
Кто тебя обломал?
Ты – опасная тварь:
В жилах – хищника кровь.
Кто заставил болеть
Сердце Вертера вновь?
Кто тебя не признал?
Кто стоял на пути?
Ты – убитый койот
С пулей боли в груди.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...790... ...800... ...810... ...820... 830 831 832 833 834 835 836 837 838 839 840 ...850... ...860... ...870... ...880...
|