|
|
Последний финик. Липкая ладошка.
Мне не добраться до его отчизны
И не предать родным пескам останки.
Я там, где говорливая речушка
Холодное отсчитывает время,
Калачиком свернусь на звонких камнях.
Так иногда и люди умирают,
Облюбовав укромное местечко
В огромной неприветливой пустыне,
Где мысли засыпают прежде тела
От говора реки и гладкой гальки,
Которая становится всё мягче.
Меня укроют камни, точно пухом,
Иль вырастет гора, иль будет море,
Ведь время не закончится, предатель.
Однажды потепление нагрянет,
И прорастёт мой финик из ладони
На берегу прекрасного Нью-Нила...
Никого....Никого...Никого...
Не было вроде б нигде...
А кто был, потерял я его...
Лучших ища везде..
Сплетутся ... жестоко... вглухую...
Узлами конец и начало...
Всё терпеть оплеуху лихую...
И то, что не замолчало...
Стирал...Разорвал...Не смолол...
Свою слабость в громоздком чехле...
А взгляды обдало смолой...
Пропадать в мирском барахле....
Вот напьюсь....Вот допью...Но уж пьян...
Вдребезги...лучшей судьбой...
И не спустит мне слово изъян,
А память потопчут гурьбой.
Сказали... Создали... Соврали...
А кончил я жизнь-то экстерном.
И тайны мои все попрали
В пути, слишком гладком и пресном..
Виновен....Виновен.......Виновен...
Пусть худшей я доли достоин...
Что голову клал я как овен...
И не бился с судьбой я как воин.
Солнце фараона –
Черные глазницы.
Где твои знамена,
Копья, колесницы?
Где укрылись боги,
Онемев от горя?
Где твои дороги
От меча до моря?
Слово в душных стенах
Бьется, словно птица.
Прах в застывших венах
В глубине гробницы.
Больше не сияет
Ржавая корона.
Может быть, и не было
Вовсе фараона?
* * *
От жажды умираю у ручья;
Страшусь, голодный, прикоснуться к хлебу;
Прикованный к земле, взмываю в небо;
Изрубленный мечом, гоню врача.
Хвалу пою на дыбе палачу:
Час пытки мне – как миг на пышном пире...
Нагой, врываюсь в сечу на турнире,
И, в панцирь облачась, любви ищу.
Я перепутал бой с дорОгой к ложу:
Как видно, они так бывают схожи,
Что разум потерять немудрено.
Но, побеждённый Вашей красотою,
Сдаюсь я в плен Вам, не начавши боя:
Ведь я и так Ваш пленник уж давно.
(06.07.2002)
Наша память – предчувствие прошлого,
предсознания, предбытия.
Вспомни, милая, вспомни, хорошая,
в прошлых жизнях – себя и меня.
Я тебя полюбил до Потопа.
Помнишь звёзды библейских ночей?
А потом ты была Пенелопой.
Узнаешь? Я твой муж – Одиссей.
Шли века и планета, вращаясь,
повторяла весь мир под луной.
Ты крестьянкой не раз повторялась.
И рабыней была, и княжной.
Наши судьбы единого круга.
И любовь – не меняет знамён.
Мы всегда узнавали друг друга,
в разноликости рас и времён.
Я тебя и в чужом измерении,
отыщу, только ты позови.
И признаюсь хмельной от волнения,
в допотопной и вечной любви.
2001г.
Очи чёрные, очи страстные,
и романсы вам, вам и арии,
а в моей судьбе очи разные,
очи синие, очи карие…
Очи чёрные, очи жгучие,
вы сгубили всех безнадежностью,
очи карие меня мучили,
очи синие стали нежностью.
Но нахлынуло всё, что минуло,
что, губя, терял по России я,
очи карие в меня хлынули
и заплакали очи синие.
Как судьбы моей вы авария,
очи грешные, очи карие,
и душа болит ваша в инее,
очи нежные, очи синие.
Двух надежд беда, два сомнения,
две тоски мои, два терзания:
очи карие – преступление,
очи синие – наказание.
Лишь помирит вас мать-сыра земля,
куда слягу я обессиленно,
где вздохну легко, наконец-то, я,
между карими, между синими…
* * *
Когда печаль почти не в тягость,
Пришло умение терпеть
И прихотливую усталость,
И неудач пустую медь,
Когда тоска уже в привычку
И у потерь трёхзначный счёт,
А по судьбе не ангел личный
Ведёт Вас, а с рогами чёрт,
И опыт, «сын ошибок трудных»,
Давно у сердца поводырь,
А гений-друг вещает нудно
О неизбежности беды,
То, значит, всё идёт нормально,
И не напрасно путь суров
От истин, радостно банальных,
К сомненью в святости основ.
Слепая вера – лишь химера,
И вряд ли в ней к спасенью ключ,
Где мысль живая онемела,
Там правит догмы тусклый луч.
. . .
А на краю, где бард поддатый,
Задав коням овса, поёт,
Сидят и слушают ребята,
И даже чёрт их не берёт.
***
Нить судьбы оборвана,
Бусы дней рассыпались,
А в душе бездонная
Черная дыра,
До забвенья жадная,
Никого не жалует,
Прорва ненасытная,
Пьяная пора.
И погоды сонные,
И тревоги томные,
И течет безмолвная
Подо льдом вода,
Ни звенит, ни пенится
Круговерть-безделица,
И тоскою стелятся
Пьяные года.
А молчанья золото
В пыль-песок измолото,
По ветру развеялось,
Дымом разнеслось,
Но обмана не было –
Боль манила белая,
Радостью потерянной
Пьяная любовь.
Зачем жужжит последний грош,
в ладонях прожигая дырку,
зачем куда-то ты идешь
и что-то ищешь, капли вытри
с не побледневшего лица,-
зачем копить свои печали,
зачем вечерняя слеза
в ресницы лодочкой причалит.
Затем, что боль внутри лопочет
младенцем маленьким и злым,
затем лохматой этой ночью
нет силы мышц бороться с ним.
Затем, что обеззвучен звук,
затем, что пробегают титры
перед глазами, немощь рук
поставить точку без постскриптум.
Оголтелые байстрюки
Раздавили, как ногою окурок,
Мудрую целесообразность традиционных форм.
Героические неслухи
Любопытствуют о будущих веках
В поисках пути для отдалённого потомства.
Изобретают новое:
Прямоугольное, как спичечные коробки,
Округлое, как летающие тарелки.
Хорошо.
Но не горят почему-то.
И если летают – низко.
Стихи плачут,
Отравленные никчёмностью,
Немощнее прабабушки, лишённой воспоминаний.
Жаль тару.
Рассыхаются триолеты,
Вот и разбавляю вино водою.
Одарённые придут,
Отругают за напиток,
А потом, может быть, и нальют настоящий.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...770... ...780... ...790... ...800... ...810... 811 812 813 814 815 816 817 818 819 820 821 ...830... ...840... ...850... ...860...
|