|
|
Кузнечик в платьице нарядном
По полю шёл.
И вдруг увидел: что-то рядом
Нехорошо.
Сжималось, билось что-то рядом
В траве большой,
И посмотрело диким взглядом,
И – хорошо!
И хорошо и страшно как-то
В большой траве:
По телу павшего солдата
Шёл муравей.
В глазах усталого солдата
(Не умирай!)
Светилось, помнилось: когда-то
Был первый май.
И был ребенок, и по полю
Без майки шёл.
Чего ж расстраиваться, коли
Так хорошо?
Так хорошо, а коли, коли,
Закончив жизнь –
Кузнечика увидишь в поле –
Ты улыбнись.
В печи кружевной выпекается хлеб,
Прозрачная рыба лежит на столе.
И призрачен день, и блаженен тот час,
Когда приглашают на трапезу нас.
Когда умываем мы руки свои
В воде (а как будто в прозрачной крови) –
То падает свет, и себя не узнать,
И в комнату входит мать.
И каждого (каждого!) просит к столу
И прядку зачёсывает: «я ждала».
И белый ангел, что рядом уснул,
Садится за край стола.
I
Никогда я не сумею
написать про Виолетту,
что гуляет на морозе
с пол-второго до пяти,
потому что сатанею
я от приступов мигрени,
потому что я ревную
Виолетту ежедневно
и гуляю где-то рядом
(с пол-второго до пяти),
чтоб увидеть как скучает,
как тоскует Виолетта,
как замёрзший кончик носа
Виолетты – побелел,..
Но опять она вздыхает,
на часы взглянула – хватит.
И, в надежде озираясь,
двадцать раз остановившись,
нарочито тихим шагом
огорчённая бредёт,
по нехоженому снегу
будто просто так петляя,
самой длинною дорогой
возвращается домой.
И сегодня (как во вторник)
я иду за нею следом,
точно так же незаметен
как в пустыне – саксаул;
в двадцати шагах за нею...
в двадцати моих шагах,..
в двадцати шагах, которых
я не сделал в понедельник,
погибая от мороза,
стоя от неё на север
в двадцати её шагах...
На которые конечно
у неё не хватит силы:
ветер – с севера, и вьюга
заметает ног следы,..
те следы,
следы по снегу,
что я должен сделать к югу,
проложение которых
я оставил
до среды...
II
Никогда я не сумею
Написать про Виолетту.
Виолетта – это город
На слиянье трёх дорог.
Чтоб влюбиться в этот город,
В Виолетту едут летом,
Чтоб никто от зимней стужи
В Виолетте не продрог.
Очень трудно человеку
Говорить про Виолетту.
Виолетта – это рыба
Трёх исчезнувших морей.
Это вымершая рыба,
Чьи изящные скелеты
Мы находим при раскопках
Вавилонов и Помпей.
Виолетта – это остров
С неизведанной лагуной,..
Виолетта это месяц
Лунных трёх календарей,..
Виолетта это имя
Беспощадного тайфуна,..
Это – Бог Большой Удачи
Африканских дикарей...
Разве можно в полной мере
Рассказать про Виолетту?..
Виолетта – это море,
И впадают три реки,
Три реки впадают в море,
Наливая море это
Серым цветом глаз любимой
И теплом её руки.
Виолетта – это море...
Высыхающее море...
И стоит на море город
У слиянья трёх дорог...
В этом городе влюблённых
Высыхают слёзы горя...
Написать про Виолетту
Я, увы, опять не смог.
Дрожат снежинки мишурою
в морозном воздухе качаясь,
кружат над темной головою
и улыбаются прощаясь.
Несутся образы прохожих
к подъезду сонному причалив,
тот справа на тебя похожий,
так взгляд печален.
И кажется, начнется снова
хороший день, возможно, завтра
вдруг будет чудом околдован
декабрьский завтрак.
Так может быть, совсем случайно
на улице (как будто ближе)
в какой кофейне или чайной
тебя увижу.
***
Ты боишься любви,
Ненавидишь дружбу,
Презираешь жестокость,
Осуждаешь предательство.
Ненавидишь унылые обстоятельства,
Тяготишься цепями обязанностей
Избегаешь давать обещания,
Не желая малейшей связанности.
Ты поверишь в любовь,
Оценишь дружбу,
Примиришься с жестокостью
Переживешь ты предательство.
Будут новые обстоятельства,
И желанные обязательства
Будут в верности обещания,
И настанет иное время –
Время неземной окрыляющей сладости.
Если бы я был женщиной
С глазами ультрамариновыми,
Полюбил бы я деревенщину
И сбежал бы в края соловьиные.
Нарожал бы детей до небушка
И кормил бы их грудью, маленьких,
И ходил бы зимой за хлебушком
К автолавке, в дырявых валенках.
По утрам бы вставал до солнышка,
Умывался б слезами горькими
И доил бы свою Буренушку,
И встречал бы с улыбкой зорьку я.
Но горит в штанах правда-матушка,
Необузданная формация.
Что ж мне делать, скажите, ребятушки?
Не решиться ли на операцию?
(написано как отклик на http://zhurnal.lib.ru/g/gushina_d_s/u78.shtml Мотивы осени [Лаки])
Шелест дождя растворит на твоем полустанке
Шорох шагов по пустынным тропинкам души,
Где замолчавшее имя упрямым подранком
Просит свободы. Потерей оплачена ширь?!
Капли твердят: пережито... простить невозможно...
Дробью в песок оправданий извечный мотив.
Сколько же жить зачарованым стаей безбожной
Темных ночей – отточить расставания стиль.
Листья шуршат. Посеревшие ветви – знамёна.
Лето ушло, дверь в зелёную пору на ключ...
Больше 'ничьи' – лабиринт приглашает бездомных
Зиму кружить, проверяя надеждой 'люблю'.
24.11.2004
/из цикла 'Созвучие'/
Простите меня...шшш... простите,
я знаю, что Вы...шшш... не спите,
всю долгую ночь Вы не спите
и курите, глядя в окно.
Рукой обхватив...шшш... предплечье,
Вы тот вспоминаете вечер –
ко мне Вы спешили на встречу
и зонт свой
за-
бы-
ли
в ав-
то.
Ломаю в отчаяньи руки,
...шшш...сколько обиды и муки,
совсем не заслуженной муки,
Вы дарите...шшш... просто так!..
Вам сладко мое униженье,
как медленны Ваши движенья,
как холодны Ваши движенья,
и мне не
со-
греть-
ся
ни-
как!..
Прошу Вас... не все безнадежно,
и что-то поправить...шшш... можно,
но только...шшш... если возможно, –
давайте утра подождем!...
Вы курите горько и молча,
и мне тоже жаль, что испорчен,
совсем безнадежно испорчен
Ваш галстук
вче-
раш-
ним
до-
ждем.
...ш-ш-ш...ш-ш-ш...ш-ш-ш...ш-ш-ш...ш...
Откроется не вдруг и не однажды –
А постиженьем – заново и снова,-
что мы в любви – два узника, где каждый
страж одиночества другого.
Два разных «я», два мира, две вселенных,
в какой-то день так странно и случайно
движением едино-вдохновенным
переплелись спиралями печали.
Томило одиночество как жажда,
и взгляд искал убежища и крова;
но мы в любви слепцы и мерит каждый
свои надежды мерками другого.
Не проходить седьмого круга дважды,
как дважды не пройти пути земного, –
и мы в любви два странника, где каждый
ждет возвращения другого.
***
... Сняв с окружающего пенку,
к чужим побегам припадать,
чтоб над разбитою коленкой,
как над своею, зарыдать.
Чужую колыбель традиций
баючить кукольной тоской,
плеща водой из роговицы
любви соломине сухой.
Из брючин выпростав колени,
в царенье трав упасть ничком,
в мир насекомых и растений
войдя расширенным зрачком.
И наблюдать несовпаденье
движенья соков, посреди
хитина тёмных средостений
и одуванчиков седин.
Затем, забытый как постскриптум,
в злосчастных злаках ждать – небось,
земля поворотит со скрипом
сосны заржавленную ось,
и я протиснусь между кресел
в мир, где не креп, а крепдешин…
поверх скальпированных чресел –
изнанок содранной души.
08.00. Өфө
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...760... ...770... ...780... 788 789 790 791 792 793 794 795 796 797 798 ...800... ...810... ...820... ...830... ...840... ...850...
|