|
|
Глазами бога на тебя смотрю,
додумываю, дорисовываю тебя до
той, которую так люблю,
помня ту, которую б и не надо.
Ибо страсть летит вперёд нас, но глаз
страх сечёт тоску и будущую остуду.
Я люблю тебя в последний раз.
В следующей жизни я этого делать не буду.
Нет под ногами тверди прочной,
Всё эфемерность, воздух, пыль…
Подвешена, как знак надстрочный,
Одна лишь «я», без всяких «крыль»,
За ниточку из середины
Сплетенья сумрачной тоски.
Как паучок из паутины,
В свои попавшийся силки…
/10.11.06/
Твои сапожки чудо как хороши.
Они высекают искру, огнём горят.
Ты нынче лежала, а теперь вставай и пляши.
Ты нынче плясала, а теперь воротись назад.
Сколько тебе столетий, воротничок кружевной?
Тёплые руки закрывают мои глаза.
Боже мой. (И это всё, что есть у тебя – "боже мой"?)
«И это всё, что есть у тебя», – слышатся голоса.
А как же сапожки? Сказано: «чудо как хороши».
И не осталось больше, чем сесть за письменный стол.
(Ты нынче лежал, но встал.) Бери карандаш и пиши:
"Ты нынче встал и уходишь. Но не уходи. Постой."
Когда осенние дожди,
И нет ни выхода, ни роздыха,
Когда тоска живёт в груди
И не хватает лёгким воздуха.
Когда беда уже по грудь,
И жизнь лазейки не оставила,
То, раздвигая эту муть,
Всегда бери себе за правило:
Начни с начала свой отсчёт,
И жить опять тебе захочется,
Судьба упорного ведёт,
А слабый за судьбой волочится.
И даже если вдруг следы
Оставишь на больничном кафеле,
Флажок надежды средь беды
Вдруг заполощется на гафеле...
Опустись на самое дно
И иди по нему в сапогах.
Оно снегом занесено,
И хрустит вода на зубах.
Только тоненький воткнут луч
Между правым и левым днём.
Календарь океана могуч,
Но не думай сейчас о нём.
До весны еще далеко:
Это чёрная рыбья стать
Заставляет молчать рыбаков
И их стынущих вдов молчать.
Сядь на камень и закури
Неживую траву-беду.
Проплывают вверху снегири.
И задумался зверь на льду...
Оставьте «метафизику маслят».
Такие темы – не для разговора.
Маслята зачарованно глядят.
А полдень скоро.
Разложимся на сказочном бревне.
(Бревно и лес куда-то уплывают.)
И щурятся грибы. И мнится мне,
Что смерти не бывает.
Грибник пройдет, случайный, холостой.
Как выстрел, глаз сверкает из-под кепки.
Дождь зашумит. Как девочка, простой.
И капли редки.
Поедет лес. Еловый перестук.
И женщина с платформы улыбнётся.
Дождь кончился. Встаёт с бревна мой друг.
В зените солнце.
Так минус превращают в плюс...
Который день ни зги не вижу,
Но с каждым днём всё проще, выше
И всё спокойней становлюсь.
На страже будущих потерь
Назад я численник листаю,
В часах песчинки сбились в стаю
И вверх летят... Я там теперь.
Там пахнет мёдом, дождь идёт,
Который простудил... простудит?..
Но там со мной того не будет,
Что снова здесь произойдёт.
В отделе мягких игрушек новое поступление –
Мягкий мужчина: вата, синтепон.
В детском мире настоящее столпотворение.
Неужели кого-то задавили? Нет, это радости стон.
Я не вечный.
И ты не вечный.
Разбилось блюдечко.
К счастью, говорят.
Кто повесил на дерево
Расписной скворечник?
Весёлые дни стоят.
Сядешь на электричку, уедешь на природу
Сигаретку покурить, рыбку половить.
Обернёшься: где мои вы, молодые годы?
Кукушка, сколько мне осталось? А она: фьюить, фьюить.
За столом дедушка,
На дедушке медали.
Его мы поздравляли,
Прожить до ста желали.
И чокались стаканы,
И пели песни пьяны.
Есть ли хоть какой-то смысл в мирозданьи?
Как понять, что жизнь твоя не лишена его?
Едут по дороге сани, набиты чудесами.
Летит по небу птичка, а за рулём – никого.
Я не еврей грузин, но мне слегка обидно
за то, что так, весьма не по уму
поймать грузина на Руси не стыдно,
похвально засадить его в тюрьму.
Не крестится мужик – неймет тревога,
хотя уже давно вовсю грохочет гром:
загадочное слово «Кондопога»
рифмуется с классическим «погром».
Энциклики властей вождей не чужды мата,
сурова бровь – убогие понты,
покуда по стране на «Адвоката!»
пинками реагируют менты.
Возможно, кое-где и не ступала
Рамзана волосатая суверенная ступня,
но раньше если в чем-то отставала,
то стала догонять теперь Чечня.
Пора бы наконец-то журналистов
немного пристрелить приструнить, а то – орут:
до глаз достал гаранта до лучистых
свободы слова этот институт.
Я нынче Конституцию облапил,
гляжу, а что ни слово, то – пробел,
и так по Щекочихину не запил,
как я по Политковской не скорбел!
В эту осень мы вниз носы носим.
За нас стыдно – краснеет ясень.
Не глядим мы в остывшую просинь
И не просим. И путь наш ясен.
Не дождаться зимы-белошвейки,
Не забыться ни вьюгой, ни югом…
Мы собьемся, серые шейки,
Но и вместе придется туго.
Мы как в воду глядели. И грозен
Тучи цвет, что темней базальта.
Пронесут нас, да. В эту осень
Пронесут нас людским базаром.
Под галдеж будут мять и щупать,
Выбирая, чтоб жира хватало.
Будет легче немногим щуплым,
Но и в них небо рухнет обвалом.
Перед этой ужасной минутой
Одиноки мы в целом свете.
И хоть знаем, что не минует,
И хоть видим, что цепки сети…
Вот он миг желанный, чудесный,
Где как души прощальным крылом,
Уносятся вдаль наши песни,
Выстраиваясь углом.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...760... ...770... ...780... ...790... 792 793 794 795 796 797 798 799 800 801 802 ...810... ...820... ...830... ...840... ...850...
|