|
|
Не гони ты, судьба, не гони
Перелеском, болотами, чащей.
Я всю душу уже оголил
Своей жизнью, такой бесшабашной.
Заплутал мой нечаянный след
По чужим, видно, тропам-дорогам,
Но надежды мерцающий свет
Вновь наутро спасает залогом.
Ну, зачем же мне старая боль,
Почему за других я в ответе?
Снова волчий, тоскующий вой
Принимаю за жалобный ветер.
За доверчивость цену плачу
Одиночеством, грустью и болью,
Только песнями сердце лечу
И мечтами о встрече с любовью.
А пока мне осталось любить
Алых зорь беспокойные раны,
Да холодному небу излить
Свою исповедь, всю, без обмана.
Обнимаю гитару свою,
Глажу струны, как пряди седые.
О любви и надежде пою,
Как о самой высокой святыне.
Я свободы пьянящей вкусил,
Без ветров эта жизнь будет пресной,
На разбитых дорогах Руси
Сочинил свои лучшие песни.
Пахнет тиной озябнувший день,
Солнце спряталось за косогором,
Сиротливость пустых деревень
Смотрит в сердце с мольбой и укором.
Я певцом одиноким стою на ветру.
Как с тобой мы, Россия, похожи.
Этой жизни мгновенья ловлю на лету
И прошу: сохрани меня, Боже!
Сколько мне суждено прошагать
По земле этой хрупкой, ранимой,
Сколько нужно молитву шептать,
Чтобы быть тебе Богом хранимой?
Сколько нежности в песнях излить,
Не считаясь с привычною болью,
Чтоб могла ты воскреснуть и жить
Вместе с верой, надеждой, любовью.
Пусть недолог судьбы моей век,
Каждой веточкой светишься ты мне.
Я всего лишь простой человек,
Ты же, Родина, наша святыня.
Возрождаться с тобой не впервой
Вместе с песней твоих колоколен.
Моя Русь, навсегда я с тобой,
В этом выборе счастлив и волен.
1
Сегодня встретил всех, кого не надо,
всех осветила лунная лампада,
в разрывах туч октябрьских юля.
Обычно молчаливые болтали,
без ног пришли, безрогие бодали, -
тут были все, – лишь не было тебя.
Тут были все… Но где же ты? Мой шепот
день незадавшийся с досадой штопал,
но иглы слов ломались не о твердь,
ведь где-нибудь глаза твои сияли,
и в разницу пространств и расстояний
где ты была, я б мог ещё успеть.
Но кто-то все пути перекорёжил,
концы срубил, итоги подытожил,
смешал финалы невесёлых пьес,
погрыз мои орехи, выпил кофе,
удавкой воздух подловил на вздохе,
и в мою глотку водкою залез...
И получился день на жизнь похожий,
которую я проживу, как прожил, -
то так, то эдак, то вообще, никак…
Лишить меня тебя, как кислорода
лишить больного… Но удавка рока
преследует, и осень его знак…
2
Глубокая осень становится глубже,
была с полмизинца, а вот уж, по уши.
Ещё заголилась к тому же…
Сжимается небо до сгустка зрачка.
ПРОЩАЙ ЗПТ ТЕБЯ НЕТ ТЧК
Спрямились извилины мозга,-
то рано люблю я, то поздно.
Я выследил след твой в районе Луны,
глаза на полнеба, волосья льняны…
Твоя ли,- рванул я,- карета?
А нет, обознался… Комета.
Мелькнула в окне, прошуршала листвой,
ветром взвилась, обернулась лисой,
со смехом ударила оземь,
и, господи, вот уже – осень…
3
Я без тебя бы
не прожил и дня.
А, собственно, для
чего созданы бабы?
Лучшую из них,
с огнём играя,
имена, к ней, именно, подбирая,
я и втискиваю в свой стих.
Она бледнеет от злости,
когда кличка не катит,
психует, – Хватит!
Ей хочется удовольствий
от собственных отражений
во всех, во мне.
Но не по моей вине
я, как скаженный,
на разный лад
склоняя её с любовью,
её принимаю любою,
не находя разлад
с самим собою,
с гармонией мира…
(Как милое ни назови,
оно гранит твои дни
с точностью ювелира.)
...
Исчезла она.
Рыжая осень,
проснувшись в восемь,
ещё темна,
космы нечесаные на
плечи небес рукой закинет,
возьмёт луну в золотой корзине
зари. Луна
уступает солнцу
удобный путь
небеса долу гнуть
и смеётся.
Тебя нет…
Ни впереди, ни сзади…
Ночь натягивает в засаде
месяца арбалет…
...
Признать фиаско,
значит, себя
привязать к понятью «судьба»,
а это опасно.
Это значит:
ты – пыль, ничто,
перед бездной лежишь ничком,
пальцем зачат.
Все твои строфы
тобою писаные – труха,
блевотина плачущего стиха,
катастрофа.
Не в сорок лет
примерять одежды
кем-то ношенные. (Между
тем, что я не эстет).
...
Ночь… Где ты,
там, как вспышки лезвий,-
смысл желаний, любви, поэзий,
игр, мечты..
Но меня там
не поставят и мяч подать.
Тем приятней о том мечтать.
Номинантом.
...
Осень рыжие космы
закинула на
лоб, где Луна
открывает Колумбом космос.
Хмурится,
слёзы стоят в глазах,
воздух прелью запах,
улица
изогнулась горбом,
леса насторожились, набрякли
тучи, и вряд ли,
кончится это добром.
Смоет багрянец,
муть покрасит поля.
Снегу бы, что ли, пора,
но дождь начинает танец,
линией идя косой,
после стеною серой,
выгнувшись банкой консервной,
над колбасой.
Не до…(вид действий) тебя.
Мы разница или сумма?
Истина неподсудна,
где знаменатель – судьба.
...
Поздняя осень…
Ночь
телегой грохочет прочь,
скрипя своей осью,
по колее. Млечпуть
течёт золотою жижей,
не становясь ближе,
не отдаляясь ничуть.
Были: ночь, день,
снова ночь. Осень
сутки разбила оземь,
а собирать лень.
Суетиться, шнырять
между этими, теми...
Есть ли на это время?
Выход ли– лучше врать?
Нету, и всё мол,
дней, ночей.
Есть только осень, чей
циферблат гол.
Время суток –
это осенний лист,
в темноте чист,
в свете грязен. Ну, так
поживи, зеленея
за лето,
сентябрём залитый,
в октябре-ротозее
сорвавшийся в никуда.
Время суток осенью – это
снизу холод, сверху вода.
Тоска без сюжета.
…тебя нет нигде,
ни впереди, ни сзади.
Молитва тепла в распаде,
чему не сказать, – К ноге!
...
Осень… Напополам
холода и тепла, но
хочется, даже странно,
холода, не тепла.
Снега,
сугробов бы, а?
Рыжая б стала бела.
Где ты? Молчит и эхо.
Будем же откровенны,
правит не ангел, – бес.
Капельница небес
отключена от вены.
Осень безумье жжёт,
ветви всё боле чёрны,
сажа сыплет на кроны,
горизонт ещё жёлт.
Небо сосёт синь
рек, век, глаз и -
синевой дразнит
желчь пустынь.
...
Осень,
прости, пора…
Как колеса, пера
скрип не очень-
то ластит слух
привыкших к прозе.
Едущим на паровозе
в подозренье летящий дух.
Закругляюсь, как
сама земля
в безвоздушье, для
чего знак
(зачем он, точно
не ведаю, но
в конце написанного заведено
ставить точку)
что похож на
суть всего
я и ставлю в конце того,
что возможно
и было смыслом
осени, – жизни уже без тепла.
И разницы нет, – точка это, петля.
Или выстрел.
Если я уйду – забудешь
ты меня, мой друг любимый?
Сердце пылкое остудишь
легкой песней пилигрима?
Или сам скитальцем станешь
и, от горьких слез хмелея,
полетишь за птичьей стаей,
не прощаясь, не жалея?
Если я уйду, обрушишь
боль свою на мир немилый,
черным парусом закружишь,
горькой памятью гонимый,
по морям скитаться дальним
будешь ты, ветрам внимая,
и под стук костей игральных
забывать, что я – чужая...
Там, где буду я – не плачут,
но, твоей печали внемля,
опущусь к тебе на мачту
огоньком Святого Эльма,
я серебряным капризом
к парусам твоим приникну,
боль утешу лунным бризом,
пусть печали твои стихнут,
я твоей звездою стану,
чтобы ты с пути не сбился,
чтоб над черным океаном
свет любви моей пролился.
И тебя в краях далеких
пусть надежда не покинет,
в сновиденьях одиноких
ты мое услышишь имя,
за тобой луной и солнцем
я последую повсюду,
а когда твой бег прервется,
я твоею снова буду...
С лошадью своей на поводу
Я пройду и радость, и беду.
У меня в кармане сахар есть.
Пять кусочков – только для тебя.
Угощайся. Мы уже не здесь.
Птицы незнакомые летят.
Ты всхрапнёшь, как будто кто чужой
Над твоей пронёсся головой.
Мне привычна перемена мест.
Удивленье борется с тоской.
Мы проходим озеро и лес
И закат встречаем голубой.
И, ступая медленно, впотьмах,
Забываем, что такое страх.
Страх остаться в бездне, одному,
В познанной и гулкой тишине.
Я тебя за шею обниму:
Ты на ухо что-то шепчешь мне...
На юге страны гранаты цветут,
По югу страны солдаты идут,
Весёлые песни поют.
Раздавишь гранат – сок течёт по руке.
Раздавишь гранат – кровь плывёт по реке.
Затихла война вдалеке.
И странно и весело просто не быть.
В прозрачную воду войти и забыть.
Пилотку в траве обронить.
Смотри, не спускай с меня пристальных глаз.
Смотри на лежащих и радостных нас.
Ты спас меня, знаю, ты спас.
Лунный луч,
чуть касаясь ресниц,
проникает из штор,
как росток.
Поцелуй,
как слияние лиц...
В пальцах лёгкий мерцающий ток,
повторяющих каждый наклон
твоих сильных и чувственных плеч.
Ангел мой!
То ли явь, то ли сон,
и так ласково-сбивчива речь.
Снова дождь,
снова с неба вода
тихим шелестом бьётся в окно.
Ты умеешь быть нежным, когда
два дыхания слиты в одно...
Отмечена тайна пространства
четвертою мерою времени.
С безделицой постоянства
Искрами в брызги кремени
в зажигалке у некурящего.
Выбор времени – ветер,
колышущий нечто вящее.
Клонит в очаг и на север,
просится в настоящее:
к вечеру со свечами,
к будущности, изнеженной
приятными мелочами,
по духу и слову, замешанному
на капле вина красного
у морщинки твоей улыбки,
с дурманом порочно-прекрасного
в истоках загадочно-зыбких...
Загнанность быстротечностью
запутана временем в точку.
Изнеженность вышла беспечностью,
застряла памятью в ночке.
А в истоках тайны пространства
четвертое сходит ко времени
с безделицей постоянства
брызгами искр от кремени
в зажигалке у некурящего...
Ты ночью выйди в поле,
Какой безумный вид!
Немой всемирной болью
Над нами свод висит.
Всем правит тайна ночи,
Зовущих звезд почин.
А, коль, дознаться хочешь –
Мужайся и молчи.
Но постигаешь сердцем
(И никогда умом)
Весь этот мир на срезе,
На острие самом.
Он не дает забыться,
Тревожа и дыша.
Ведь в нем твои границы,
В тебе – его душа…
Я однажды опять,
как на удочку снов, попадусь
в эту лёгкую сеть откровений,
касаний души,
но привычной иронии
еле заметная грусть
не расскажет тебе,
чем иллюзии так хороши.
Этот нежный обман
вырастает из памяти лет –
не прожитых с тобой,
но предсказанных очень давно.
На ладони судьбы
прежним абрисом –
твой силуэт...
Жаль, подсказок небес
разгадать до конца не дано.
Мой особенный друг,
нас c тобой повенчал снегопад,
и парит над землёй
невесомая снежная взвесь...
Мы по линии жизни
так долго идём наугад –
Жаль, не рядом, мой милый...
но так хорошо,
что ты есть...
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...760... ...770... ...780... ...790... 793 794 795 796 797 798 799 800 801 802 803 ...810... ...820... ...830... ...840... ...850...
|