|
|
Все дороги ведут в Рим,
а выводит только одна.
О чем это мы с тобой говорим,
едва пробудившись от сна?..
Неужели нет тем понежней,
чем превратности римских календ?
Есть кровать, неужели на ней
я твоих не касаюсь колен?..
Неужели так занят я
описать Палатинский холм
и латынь моего нытья
усыпляет твой женский пол?..
Неужели же Юний Брут
интересней, чем секс-канал?
Неужели степлился «брют»,
потому что полон бокал?..
Много тем предлагает Рим:
от кино – до альпийских лавин…
Так о чём мы с тобой говорим?
О любви,.. о любви,.. о любви…
Пока ты не выучил текст,
И знаешь о роли ты мало,
И мало известно о тех,
Кто выйдет на сцену к финалу,
Пока еще хочется жить,
И все за столом еще общим,
Пока ты чужое не обжил –
Уйди, заболей, откажись!
Пой с другом веселые песни,
Смеши всех до слез в водевиле,
Но если – всерьез и навылет –
Меняй режиссера и пьесу!
Пока и она не всерьез
Примерила длинное платье,
Но в сцене прощания – плачет,
А стоит ли что ее слез?..
Пока не премьера – прогоны,
Пока до исхода – два года –
Завой от предчувствия дикого,
Беги, хоть на радио диктором!
Но нет – ты увлекся сюжетом,
Забылся, свалял дурака,
Ты предан уже, но пока
Еще ты не знаешь об этом,
И не уследил, старина,
За ней ты – за жестом, за речью, –
Офелией, Ниной Заречной
Уходит с премьеры она.
Тебе был известен финал,
Ты знал, чем за это заплатишь,
Но девочка мерила платье –
И ты ничего не менял.
.
.
* * *
…Белая лебедь на Чистых Прудах…
Что-то ты плачешь?. Что-то ты стонешь?..
Воду зеленую крыльями тронешь –
Что-то ты ищешь в дрожащих кругах?
Стихнешь. Устанешь. Захочется спать.
Голову спрячешь. Доброе вспомнишь.
На воду белые перья уронишь –
Значит, пора уже снегу упасть…
– Что это – сон?, стих?..
– Осень… Зима… Спи…
.
«…Этот поезд уходит навек,
Этот поезд отходит в крушенье...»
И. М.
Сосед мой, Игорь Меламед,
Поэму пишет о бессоннице,
И ночью, босый, ко мне ломится –
Но у меня бессонниц нет.
Казалось бы, что должен я
Карандаши ломать в отчаянье,
И вслушиваться в шум дождя,
И в утлой рифме в ночь отчаливать;
Не от него ушла жена,
Не им забыт родимый угол,
Меня б бессонница должна
Казнить за то, что предал друга...
Но он, сосед мой, Меламед,
Он обобрал меня бессовестно –
Мою любовь, мой плач, мой бред –
Он все вогнал в свои «бессонницы»...
И для его больной души
Все, что не Музыка – вторично:
Не будет рельсы класть в глуши,
Но будет здесь глушить «столичную»...
А я умею быть любым,
Я уголь в топку засыпаю...
Чужою женщиной любим,
Я крепко, тупо засыпаю...
.
А в запой я ушёл в 38,
хоть куда-нибудь, но за тобой.
Я не помню, весна или осень
в душу хлынули тьмой золотой.
Восемь суток при полном параде,
что вы! – галстука с шеи не сняв,
истреблял я себя, тебя ради,
чтоб зимой наступила весна.
Чтобы вымерзло глупое сердце,
чтобы боль пересилила ложь,
и во вторник, – куда ему деться!
брызнул с неба январского дождь.
Ледяные сугробы раскисли,
почернела, белея, земля,
побежали весенние мысли,
ледяным отрезвленьем звеня.
Это что ж я такого наделал?
Видно, сам-то я тоже хорош,
если вижу я чёрное в белом,
а в любви лишь обманы и ложь?!
Я умылся, оделся, побрился,
я рванул за тобой, но, увы,
не дождалась моя декабристка
на просторах восставшей весны.
Между чётом судьбы и нечётом,
между решкой её и орлом,
между господом богом и чёртом,
не прошел я к тебе напролом.
И не то, чтоб удача пропала,
знать, колода была краплена,-
тебе бабка меня прогадала,
позабыв, как была влюблена.
До свиданья, весна или осень!
До свиданья, мой друг золотой!
Я душою устал в 38,
в 38 устал быть собой.
Засохший цветок на ладони внесу.
Ну вот, а теперь вставай.
Ты помнишь последнюю в мире весну,
Ударившую через край?
Тогда ты застыл, а теперь вставай.
Ты чуешь опять весну?
Ты видишь плывущий навстречу май,
Ромашковую белизну.
Всего ничего: лишь подняться с колен
И сделать навстречу шаг.
Тебя родниковое ждёт колье
И солнца янтарь в ушах.
Я твой великан, мой огромен шаг.
Но встань, лилипут, с колен.
Твоя травяная простая душа
Вплетается в душу мне.
Возьмёмся мы за руки: нам нипочём
Короткая смерть и лёд.
И сердцу оттаявшему горячо…
И лепестка полёт…
Прощай, палёная зима!
Сгорела кукла в страшном танце...
Как чужеродна хохлома
В твоём дырявом белом ранце.
Какие выгорят дела
У адвоката в старом платье?
Ни кока-колы, ни кола
В твоих нетопленых полатях.
Станцуй, залётная метель,
И покати шаром под лавкой!
Здесь мартом мается апрель
И в самокрутку сыплет травку.
Лишь птицы-тройки на шестке
Поют со скрипом о румянце.
Весна проснулась в гамаке
И греет нос протуберанцем.
Что я могу сказать о машине «Волга»:
О, это удивительная машина.
Я сидел на ней месяца два, короче, недолго.
Всё честь по чести: кузов, шины,
Двигатель, шаровая опора,
Что там ещё, лошадиные силы.
Внутри неё шумно, это шум мотора.
Снаружи кажется, что внутри красиво.
Но это не езда. Это не езда.
И это не автомобиль, я скажу точнее:
Это помесь мамонта с крейсером «Аврора».
Это бегемот с характером Бармалея.
Это два месяца личного позора.
Там слева ручка, я думал, это от капота.
Выяснилось, что это какая-то заслонка.
Ты говорил, это машина-зверь, Серёжа, что ты!
Это машина-пельмень, машина-пшенка.
И это не езда. Это не езда.
Мой сосед по подъезду Миша, этажом выше —
Человек приличный, ни отнять, ни прибавить.
Не курит в лифте, не засовывает свитер в брюки.
Единственное «но» — сотрудник Гидрометцентра.
Каждым утром Мишу встречает такая вот волга.
Миша едет в центр, в Гидрометцентр.
Как он едет туда — я только предполагаю.
Но в результате мы имеем вот такие прогнозы.
Такие прогнозы, такую волгу, такую погоду.
Такой ипотечный кредит, такую Думу.
Такое радио, фильмы, футбол, магазины.
И прочее. Мы имеем такое прочее.
Другой мой сосед Ринат Тахирыч
Всегда с вдохновеньем говорит о своей работе.
Он говорит: «Смотри, когда я ложу плитку...»
И сразу становится ясно: он её ложит.
И вот однажды сосед Ринат Тахирыч
Встречает интеллигентного Мишу в подъезде
И говорит ему вкрадчиво: «Слушай, Миша,
Ты, когда составляешь прогноз, ты в окошко смотришь?»
Никто. Никто не желает работать.
Учиться, учиться никто не жежелает.
Все заняты какими-то другими делами.
И все считают себя врачами и учителями.
Или я. Я ведь тоже — дитя застоя.
Гордиться особенно нечем: ну кто я?
Я — то же, я тоже как эта «Волга».
Клаксон, фюзеляж и вся недолга.
Вот тут — стоп. Это главная загадка века
Для меня, как драндулета и человека.
Как это так: индивид, которому нечем гордиться
При виде себе подобных — злится?
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...710... ...720... ...730... ...740... 743 744 745 746 747 748 749 750 751 752 753 ...760... ...770... ...780... ...790... ...800... ...850...
|
