|
|
Я духом долго рос
в потворстве бурь развратных роз,
чтобы принять тебя в своей вселенной.
Две сути верой сверены.
Две сути вожделенны.
Две сути узнаны, смиренны
в нерасторжимой масти,
в безропотность угаданных ролей,
в которых нет ни зависти, ни власти,
в которых нет ни страха, ни идей,
кроме одной – любить!
* * *
Россию украи́нцы костерят
И в злобных скачках лезут вон из кожи.
Но ненависть бесплодна, как кастрат -
Убить способна, а зачать не может.
Шумный вокзал скоро примет меня
В гулкую, звучную полость отсчета.
Славя билет свой, как орден почета,
В путь я пущусь никого не виня.
Номер вагона, номер плацкарты -
Карта судьбы, коды дальних дорог.
Древний сатир затрубит в козий рог,
Дрогнет душа и взорвутся петарды
Из позабытых сюжетов и лиц
И замелькают пейзажи, строенья.
Стуком колес снова станут мгновенья,
Жизнь разживется приставкою «блиц».
Мой шарик одинокий,
жилец голубоглазый,
затерянным комочком
среди ущербных лиц,
насвистывает трели
ветров, дубов и елей
под спудом многоточий
для ангелов и птиц,
парящих в звездной пыли.
Ему бы вырвать силой
клокочущего склада
доверие загадок
под сказочным зонтом
и выявить в картине,
замешанной на глине,
источник обретений,
рассказанный о том,
что человек родился.
Тот множит стать и силы,
гуляя по планете,
склоняет звезды к эллипсам
придуманных орбит,
коверкает законы,
работая над клоном.
Роняет апельсины
интеллигент-пиит.
Ведь человек родился!
* * *
Снова чёрные тучи над морем,
Лижет выжженный край суховей…
Ваши боги питаются горем
Матерей, потерявших детей.
Кривда роем накрыла планету,
Пожирая сердца и умы,
Мир отрезав от горнего света,
Превратив его в клетку тюрьмы.
Скалит зубы беда на пороге,
Пробирает озноб до костей…
Сели в кости играть ваши боги,
Честь привычно распяв на кресте.
Ползет по ноге муравей,
он, понятно, затоптать меня хочет.
Недолог час жизни моей:
косая уже где-то рядом хлопочет.
А мне б, как тому муравью,
забраться б повыше до самой макушки,
где птахи ваяют фью-фью
и чай самоварят с баранками-сушками.
На мне ее печать не смыта.
Зачем она на мне?
Ведь та печать давно забыта
В дырявом зипуне.
Оставлен он на барахолке
Почти задаром – за пятак.
Дробится память на осколки,
Но ту печать не смыть никак…
Кроткий в талантах, воздающий вселенным,
отмеряет просящим поразительный мир.
Смеются бессовестные, рыдают неверные,
а я, им подобный, глотаю кефир,
не замечая гротескности мая,
бездарно коверкаю песню любви,
в сомненьях витая, крушу, раздираю
не понимая, что в зле уязвим.
Доверья во мне лишь на малую чашку
кефира с печенькой в руке и во рту,
на день и на ночь в колыбельке с дурашкой,
на степень раззявства в борьбе и в быту.
Но ведь кроткий в талантах,
воздающий вселенным,
отмерит и мне поразительный мир?
Звон с металлическим вкусом от капель,
После дождя звуки стали чисты.
Поле цветет силуэтами цапель,
Небо плывет акварелью. Листы
Белой бумаги, живущие в папке,
Просятся в бой цветовых виражей.
Скину в траву я намокшие тапки
И босиком… Мягче шорох ежей
В зарослях вымокших. Звонкие птицы
После затишья вновь стали смелей.
Вот уже всполох вечерней зарницы,
Сумрак крадется, царит соловей.
Воробьишка на дорожке
Ловко скачет: прыг-прыг-прыг.
Ищет семечки и крошки
И щебечет: чик-чирик!
Страницы: 1... ...30... ...40... ...50... ...60... 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 ...80... ...90... ...100... ...110... ...120... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...800... ...850...
|