|
|
Море и небо и горы и солнце и ветер
Белый диван уплывает и стол отъезжает
Мне апельсина а мне сливу а мне грушу
Целый город ветра внизу кошка подаяния просит
Здесь есть укромное место где кости а на них чуть мяса
Оставляются добрыми жителями нашего дома
Но кошки все равно худые кожа и кости
А друг в недостроенном доме картины пишет
Нырнуть и вынырнуть нырнуть – и тебе того же
Ныряешь выныриваешь ныряешь вода в маске
Выше выше а потом время ужинать – и тебе того же
В том месте где ты в этом году оказался
Вдевятером мы здесь плавимся и пропадаем
Комары и мухи кошки цикады торговец фруктов
Нет нет нет и все же да и конечно
Да конечно мы знаем ты не знаешь не надо
Да конечно хлеб разломишь у детей вопросы
У взрослых ответы стук ножей и вилок
Между вторым и чаем море встает стеною
Гора разламывается нет никто не спасется
Я сомневаюсь в том что эти цветные прищепки
Способны удержать на ветру покрывало
Я сомневаюсь в том что эти тонкие дверцы
Имеют смысл эти «да» «нет» «конечно»
Но конечно имеют
И конечно удержат
Будьте благословенны обратные наши билеты
Благословенны вилки пластмассовые в самолете
Благословенно все то что потраченных нас возвращает
И мы возвращаемся магниты слезающая кожа
И здесь есть кошки и они здесь глаже и толще
Есть ангелы так говорят в деревянной церкви
Мы верим что останемся здесь надолго
Под окнами было дерево листья не рвались на ветре
* * *
Когда иссякнут водопады слов
И диких чувств косматые мишени,
Я научусь ценить, в конце концов,
Не за именье, а за предвкушенье.
За радость ожидания, за шанс
Увидеть милый профиль ненароком,
Души с душой любимой резонанс
В слиянии до самого истока.
Что было до, предстанет жутким сном –
Пустая жизнь вне смысла и сюжета,
Скитания в невежестве глухом,
Чужая безвоздушная планета.
И обернётся былью старый сказ -
В трёх соснах заплутавший серый козлик
Под льющийся с небес жемчужный вальс
Вдруг обретёт чудесный новый облик.
Закру́жит незнакомая судьба
Вчерашнего никчёмного безумца,
И задрожат мотивы на губах,
И слёзы позабытые вернутся.
Рассвет наполнит росами бокал,
А тёплый день ненастьем не обманет…
Всё будет так, наверно, но пока
Я – подтанцовка в дьявольском канкане.
Я слышу паучка прядущего проворно
. . .
А мы а мы немы и смотрим как темнеет
Надкушенного яблока о боже светлый край
То закричит то снова онемеет
Гришаев Андрей
* * * Жучок, бегущий по делам,И паучок, сосущий муху,Бытуют на пределе слухаВ уделах, не подвластных нам.Летящий к свету мотылёкСгорает в пламени мгновенно,Тем избежав тоски и тлена,Не прозревая подоплёк,Покорный замыслу творца…Как органично всё в природе,И нет изъянов в небосводе,А мы томимся без конца.Унылый пестуем мотив,Предвосхищая вторник в среду,Готовим курицу к обеду,Мезим заранее купив.Искрится тонкая вуаль,Дробится и дрожит картинка,Срывает ветер паутинкуИ паучка уносит вдаль.
Я слышу паучка прядущего проворно
Живую нить дрожащую на сквозняке
Я голос твой ловлю прошу сказать повторно
Далекое люблю как веточку теченьем по реке
Уносит быстро и невозвратимо но
Приостанавливает и строит ось вращенья
Вокруг листочка-камушка всё падает на дно
Кровать и руки и слова прощенья
Брешь в паутине на ветру зияй
А мы а мы немы и смотрим как темнеет
Надкушенного яблока о боже светлый край
То закричит то снова онемеет
* * *
Как ни кручусь, но с каждым годом чаще
Я ощущаю леденящий страх:
Мне чудится, что я не настоящий,
А высосан из пальца второпях.
Придуман сочинителем бездарным
Случайно, между прочим, как бемоль,
Под треньканье расстроенной гитары,
Закуску и дешёвый алкоголь.
Ему-то что – проспится и забудет,
А мне его конюшни разгребать.
Я – плод не оправдавшихся прелюдий,
И нас, таких навыдуманных, рать.
Я прозябаю в сочинённом теле,
Написанный дрожащею рукой,
Срифмованный навскидку еле-еле.
Но не пристало петь за упокой.
Я сам горазд придумывать сюжеты,
Сложу судьбу любовно, не спеша,
И пусть не окажусь большим поэтом,
Но в строчках заживёт моя душа.
Вселенную создам не понаслышке -
На ощупь, проверяя каждый штрих,
Трудиться буду, не жалея «мышки»,
До буковки отлаживая стих,
До совершенства подгоняя ноту,
Не зная скуки, не жалея сил.
И стыдно станет горе-рифмоплёту,
Что выдумал меня и в мир пустил.
На сайте прежде было клёво,
Сегодня он лежит пластом.
И там, где дух витал здоровый,
Теперь руины и застой.
К нему привязан, как невольник,
Я был. (Хотя и без оков).
Когда, рыча, кусался больно
Морской волчара Кондаков.
Тогда великий и ужасный
С небес спустился к нам Ю.Ю.
И графоманов ежечасно
Вертел привычно на ... В бою
Есть упоение. Училка,
Пронзив стихом никчемный шлак,
Горела к сайту страстью пылкой,
Пока в монашки не ушла.
Плеснув в бокал тосканский кьянти,
Убрав из голоса металл,
Начальник штаба мудрый Антик
Полеты трезво разбирал.
Скупые реплики роняя,
Стихами лезя на рожон,
Косил под циника Куняев,
Скрывая то, что нежен он.
На сайте пасся конь крылатый,
Рос на березах шоколад.
Водился в омуте Булатов...
А где Булатов, там и Платт.
Пора шальная миновала,
Другой не будет ей взамен,
Когда стихами колдовала
Ветрам распахнутая Ленн.
Девчонки, сопли... Но при этом
Дышала тайной глубина.
Не поэтессы, но поэты!
Могу назвать их имена.
И вот источник стал рутиной,
Болото тиной заросло...
Был карнавал. Была Кристина.
Всё это было. И прошло.
Пауза бывает громче грома.
Громче – камнепада,
скверных слов.
Пауза – немеет – как,
восьмая нота до крещендо.
Как – неизречённая – любовь.
Пауза – бывает, тише тишины.
И нежнее – полевых цветов.
Если, навсегда – любовь.
Я прятал себя под эстетство,
Расстраивал грусть как струну,
Натравливал время на детство,
А сам… У порока в плену
Как зверь одиноко метался.
И только молил об одном:
Чтоб все не напрасно – узнался б
Я в ней, как разбуженный гром,
В горячную тайнопись жизни.
Туда, где судьбу навлечет
Мне сладость с оскоминой вишни,
С ошибками наперечет.
Я прятал себя под эстетство,
Чтоб с ней – как мальчишка из детства.
* * *
Я не из тех, кто бегает от бед,
Щедра судьба изрядно на невзгоды,
Но я нездешней, видимо, породы -
Во мне живёт отчаянный поэт.
Лишь лягу спать, кричит: "Проснись и пой!"
Неймётся, понимаешь, рифмоплёту!
А мне с утра пораньше на работу,
И так необходим ночной покой…
Ему-то что – продремлет целый день,
А я верчусь, кую металл презренный,
И он же мне устраивает сцены,
Что я, мол, приземлён и туп, как пень.
Сидит во мне, как в яблоке червяк,
И вечно недоволен сердцевиной,
Я гну в поту за стихотворца спину,
А он твердит, что жизнь моя – бардак.
Но я молчу, хотя совсем не глуп,
Не гений, но найдётся, чем гордиться,
Его ж сонетов жидкая водица,
Увы, не окупает даже суп.
Наш мир жесток, тащу судьбы хомут,
И мне подчас приходится несладко,
Я для него – рабочая лошадка,
Но пряник не в чести́, а только кнут…
Чем то и дело бить меня под дых,
Пошёл бы и добился сам успеха!
Я не шучу, мне вовсе не до смеха,
Не до стихов – остаться бы в живых.
.
* * *
Мой быт прекрасен: лампа, маховик,
перчатки, хвост ржавеющей точильни,
короткой батареи змеевик,
две крышки, мясорубка, холодильник.
(…)
Пишу об этом из таких низин,
что ниже только черви и соседи,
стоянка, продуктовый магазин,
поребрики, столбы, электросети.
Ганна Шевченко
Мой стих прекрасен, если ни велик,
Пусть кажется – бескрыл он и бескровен…
Из рифмы «маховик» и «змеевик»
Ушами шевелит сэнсэй Коровин.*
Отсев, отбор... Всё это – ерунда!
Что вижу – то пою: дверь… лампа… штора…
Две крышки… штопор… мясорубка… Да, –
Когда б вы знали, из какого сора…
Перчатка, лампа, календарь («ноябрь»),
Стол, вилка, клоп, ползущий в «Строфы века»,
Окно, канал, ночь, ледяная рябь,
Фонарь, поребрик, улица, аптека...
.
Страницы: 1... ...20... ...30... ...40... ...50... ...60... 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 ...80... ...90... ...100... ...110... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...800... ...850...
|