|
|
Она рисует новый день!
она
рисует...
цепной тоской за нею тень,
она рискует-
остатся в этих миражах
как в прошлом лете,
сама с собою на ножах
при лунном свете...
Маленькие детки – маленькие бедки.
Маленькие бедки – короткие слова.
А большие детки – каждому конфетку.
Странная, жестокая, вечная игра.
Ах, подрались детки – не каждому конфетка,
Не каждому ведерко, не каждому совок!
Куклы и «катюши», гранаты, бомбы, груши
Не каждому достанутся! Погоди, дружок!
Вон тот не нашей стаи, его мы и поймаем,
Немножко покусаем, а потом – в песок
Поглубже закопаем, споём и доиграем,
А потом забудем и – айда в лесок!
Маленькие детки выросли, как бедки.
Кончились конфетки, кончилось кино.
А большие детки стали уж неметки,
И кто-то промахнулся, ну, что ж, его – в де..мо!
Детки, наши детки, вы стреляли метко,
И совсем нередко! Не выживет никто!
Ну, значит и не надо! Шагай своим отрядом!
Пустыня нам награда! Зато везде светло.
И две моих конфетки я не отдам в разведке.
Подставлю дуру Светку, как в цирке-шапито.
Пусть в балагане бьётся, авось кто засмеётся
И помидоркой бросит в дурацкое лицо.
Шагай же, дура Светка! В обертку от конфетки
Запрячешь свою душу, но вряд ли – подлецов!
Беги по кругу, Светка! Забудь, смешная детка,
Что нет пути из клетки и нет тебе цветов!
Прощай же, дура Светка, и не терзай беретку,
И, сопли утирая, попомни мудрецов!
Жизнь – штука часто злая, игрушка заводная,
Но всё-таки проходит – верблюдом сквозь кольцо…
Потух закат.
Искусственное солнце
скорее рвётся влезть на пьедестал.
Ты скучен стал,
как высохший на донце
кофейный след – разгаданный сигнал.
Помятый плед
замызганного цвета,
полметра между – тысячи в душе.
А в шалаше,
где счастья вкус отведан,
на жухлом сене – скука в неглиже.
Какой провал
с полученною ролью…
Я режу кадры снятого кино.
В висках минор
отщелкивает болью.
Ты чай разлил? На ноты? … все равно.
Как время спать –
шипенье аспирина.
Сейчас – не я, вчера – наоборот.
И наперед
известная картина –
обгложет ночь и в ступе разотрет.
Прыжок в кольцо
не подтвердил рекорда,
помяты жестью золота края.
И ты. И я.
Прощального аккорда
не жди от струн покорных. Втихаря
Вершитель судеб
подобрал оттенок
и сердце аккуратно склеил в стык.
Но тот ярлык
впечатанный – уценка –
Не скроешь слоем пленочной листвы.
Я что-то опять
Бормотал, умирая.
Ты снова меня
Оттащила от края.
Такая упрямая женщина!
Наверное, это любовь.
Вот так она
И проявляется.
А после в прихожей
Валяется.
Такая ненужная,
Рваная.
И не о чем
Поговорить.
Огни наших юных ночей догорели
И выцвели наших картин акварели,
Где лодка среди обезумевших лилий
Дрожит невесомым пятном.
Там, где раскаляется центр вселенной.
Там, где мы целуемся самозабвенно,
Не зная, что выше
И благословенней
Не будет уже никогда.
А в небе бессонном,
А в небе бездонном
Два голубя синь рассекают со звоном,
И счастье безгрешно,
И счастье беспечно
От частого трепета крыл.
А всё, что казалось
Серьёзным и важным
Истлело, рассыпалось
Пеплом бумажным,
А всё, что осталось –
Счастливая малость –
Две птицы и синь без конца.
Послушай, родная, а может, не стоит?
Послушай, любимая, правда, пустое –
Оттаскивать это бессильное тело
От края высокой скалы.
Зажжённых костров догорели зарницы.
Окончена повесть.
Закроем страницу!
Не надо держать – отпусти эту птицу.
Прости…
Я немного устал.
Особая прелесть в предвосхищеньи –
в лукавости взгляда, в словах понарошку.
Особая сладость в чуть горьком томленьи
когда друг не рядом – всплакнуть что ль немножко?
Обиженным глазом взглянуть из-под чёлки,
надувшись, сопеть, молчать недотрогой.
И враз наломать этих «палки да ёлки»,
и гордо с порога – А ну, милый, трогай!
Бодливой коровке бог не дал чем драться!
Молчание барышням – злато монисто!
И всё же – ка-ко-е занудное гадство
сидеть в кружевах и в передничке чистом!
Особая дерзость в предвосхищеньи –
Уколы булавкой как будто случайно!
И розаном пышным раскрыться в томленьи,
лукаво гордясь неразгаданной тайной!
Вчера в запазухе сдавило в бане,
и как-то так, нацелено, мертво
и что-то там дышать ....затормозилось.
Я вывалился... Тут не до купаний.
Колючка сердца зацепилась за ребро,
хоть то ещё спасло, что грудь на вырост.
И никого... Хватал, как рыба ртом
я воздух твёрдый, скользкий, как резина,
но отпустило, как из рук щенка,
и сердце задышало под ребром,
и сквозняком по рёбрам засквозило,
и дёрнулась расслабленно щека...
И тут вошла меж выдохом и вздохом
неясно так, неочевидно, но
не ставшая потом сомненьем мысль,
что в этот миг тебе случилось плохо,
глаза твои, души увидев дно,
отчаяньем на небо вознеслись.
Кровь утомилась нежною аортой
выталкивать наружу свою боль,
а вена её снова возвращала,
и слёзы от бессмысленной работы,
не вымыв ни разлуку, ни любовь,
расплавили концы их и начала.
И никого... Хоть рядом тот, кто есть,
решенья ждущий твоего – орёл ли, решка?
Убитый болью так же, как и я,
волочащий своей Голгофы крест.
И никого. Я далеко, конечно.
Нет, ...никого. Лишь ты и жизнь твоя.
Душа и тело – с ночи ли, с утра ль,
не на земле не мирятся, ни в небе.
Под пляску нервов выбор нёбо жжёт.
Сам от себя твой голосок устал
и, озираясь, – прислониться где бы?
случайными созвучьями живёт.
А что же я? Неловкий и большой,
колючки слов цепляющий за рифмы,
умеющий красиво волновать,
с родной, до слёз знакомою душой,
толкающий любовь твою на рифы,
а что потом, не ведающий знать, –
останусь ли или куда-то денусь? –
не выберешь, состарясь по гадалкам.
Невыбранное отомстит собой,
потом уже, не подлежа обмену с
тем, что уйдёт, чего безумно жалко,
что быть могло совсем другой судьбой.
Любовь звездой стоит в недоуменье
у изголовья, сразу и в ногах,
смеясь тебе, с тобою же и плача,
но выбор, чую, сделан тем не менее
и связки твои воздухом напряг, –
телегу слов потащит смысла кляча.
И этот выбор камнем сердце давит,
стучит в виски кровавым молоточком,
несовпадающим с сердечным ритмом,
и видно скоро жизнь мне счёт предъявит,
ушедшим всем, диетою молочной,
и днями, без кириллицы и рифм.
И оттого нутро моё сдавило,
что ты сказала – там, я – здесь услышал,
взорвавшись болью, сердце за тобой
рвануло по гортани вверх и диво,
что вытянуло тьма моя пустышку,
команду дав с досадою – Отбой!
Не зарекаюсь разлюбить когда-то
и подарить покой верёвкам нервов,
но не заказывай прощальный блюз.
Не приближай последней встречи дату,
и в связке дней остановись на первом…
Замок ТОСКИ откроет ключ ЛЮБЛЮ…
Искать виновных слепо, наобум
Нам не пристало – мы не столь жестоки,
А в том, что мы настолько одиноки
Нам очень просто обвинить судьбу.
Судьба! Она не так смешала карты
И звёзды разбросала по углам,
Она была неблагосклонна к нам –
Из-за неё разлуки и утраты!
Теперь ищи на дне чужих морей
Волшебный ключ в желудке черепахи.
А голова склоняется на плаху,
Попался бы топор потяжелей!
Но что судьба, какие там моря?
Уж если кто виновен – это я...
Встану утром – ко мне лес со всех ног,
Земляники кузовок – на порог,
Да синица, что спалила моря,
Прощебечет про ларец янтаря.
За стол круглый тихий лес усажу,
Погадаю по ветвям, сворожу,
Птаху верную с руки покормлю,
Подмогнёт мне лес – и быть кораблю!
Чудо-юдо лесоплот поплывёт,
Утоплю в сосновых лапах восход,
Вдоль по речке, сожжены все моря,
Спи, синичка, поджигает заря…
Переломанное ребро не срасталось в корсете гипса,
Помнит капельница нутро, хруст суставов – как шелест чипсов.
Порцеланова тишина разделяет альты и сальто.
Под смычком оживёт струна и латунной трубы контральто,
Затевая игру на бис, на бемоль, что потрачен молью,
Мягко стелет: «Смелей, альтист! Посыпай партитуру солью!»
Видишь – лонжа не порвалась, удалось на три счёта чудо.
Пусть не знает никто, смеясь, появилось оно откуда.
"Ах, Вольдемар!!! Какое счастье,
Мы предадимся сладострастью!
В купе, на этой нижней полке,
Ступай ко мне – поэт мой робкий.
Ах, Вольдемар! Как это круто,
Что, вылетев из института,
Я Папика нашла с деньгами,
А он – купил круиз в Майями.
Ах, Вольдемар! Налей мне виски,
Я буду ласкова, как киска,
Пока мой Папик – в ресторане,
Давай ему рога наставим.
Мы, Вольдемар, не в электричке,
Смотри, как всё здесь – романтично.
Я музою твоею буду,
Мой милый – предадимся блуду .
Ах, Вольдемар! Я с откровеньем,
Мне секс с тобой – как с диким зверем,
А Папик слаб, да и одышка,
Чуть приласкаю его лишку.
Возьми меня! Ласкай так страстно,
Чтоб я – взлетала от оргазма.
Я ж для тебя – поэт мой сладкий,
Куплю пежо на деньги Папки
Ах, Вольдемар! В окно! Скорей!
Ты слышишь – Папик у дверей!!!»
Стучат колёса... Крик смолкает..
Слезинка по щеке сползает:
«Ах, Вольдемар! Скучать я буду..»
И к Папику : – «Мой милый Будда!»
Плюются пусть ханжи-соседки,
Им душу не понять нимфетки…
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...580... ...590... ...600... ...610... 616 617 618 619 620 621 622 623 624 625 626 ...630... ...640... ...650... ...660... ...670... ...700... ...750... ...800... ...850...
|