|
|
Читающий старик на солнцепёке,
Где радугой вращает карусель
Ребячий смех и медленные строки
О виденном за тридевять земель,
О звёздном оперенье птицы Сирин.
На дивном человечьем языке
Играющим в войну – о вечном мире
С пластмассовым оружием в руке –
Читает по складам пророк убогий,
Противясь тёмной жизни словно сну.
И юные доверчивые боги
Стихают, забывая про войну.
Слепым десятипальцевым по Брайлю
Тактильный шорох вяжется в слова.
Закрытой навсегда Союзпечалью
Кивает в такт седая голова...
- Господа, приступим к чтенью. Врач советует философу, где лечь.
- Можно два слова.
Китайские птицы, вы балуете меня своим опереньем.
Точильные камни, вы придаете остроту моему зрению.
Могилы писцов, вы чаруете меня своей неуступчивостью.
Руки воров, вы танцуете мне танец, заставляя меня обернуться.
- Я сегодня, господа, приготовил новогодний отвар из лунного камня.
Не бойтесь, он проверен мною.
- Не молчите, прошу, расскажите.
Я падаю в тебя и зависаю
Над тризной неиспытанных мгновений.
Растрачивая грезы, угасаю
На бунте слов, в бреду сомнений.
Отслаиваясь скальною породой
От цельности земного мирозданья,
За вызов глаз цепляюсь без разбору
И знаю лишь одно свое призвание:
Любить.
Бедность серенькая, гордость ли?
Но и падалью от вас –
Соболи,
метров восемь кухни мне,
только чай...
Вина на чужих столах...
Месяц май.
Ты, конечно же, права,
кораблям –
быть покорным лишь кнутам да купцам
плотоядным
и пажам у кормил...
Слышь, дукатами звенит, как он мил!
Разменяем наши дни
на рубли,
пусть тоскливо и нутро, на мели...
Только б жизнь среди щедрот
удалась.
Ну а ты...
У многих так – не сбылась.
Ведь на кухне на моей –
только чай,
Табуретки...
Хоть с тоской помирай.
Я не меряюсь с судьбой
на руках
и с рождения хожу в дураках.
Ненавижу с мишурой
маету,
презираю и свою нищету.
Ты,
конечно же, права – жизнь идет,
а любовь на кухнях долго
не живет...
Спи, человек мой, в тёплой постели.
Тихий на улице дождь.
Стёкла в комнате запотели.
Ты никуда не идёшь.
Ты не стремишься успеть куда-то,
Ты улыбнулся во сне.
В мире, где все облака – из ваты,
Ты улыбнулся мне.
«Рябушка» – тоненькое, спросонок.
Что ты хотел сказать?
Рядом с тобой я опять ребёнок.
Мне не заснуть опять.
«Рябушка» – что это? Птичье имя?
«Бабушка, ряженку дай»?
Звуками ты очарован другими,
С ними летишь куда?
Или пароль это был секретный,
Ангел его открыл?
Чтоб не пропал ты во сне бесследно
Я его повторил:
«Рябушка» – я, заклинанью вторя
В двери вослед войду,
Чтобы увидеть мне в море – море,
В тихой звезде – звезду.
Чтобы в тебе мне тебя запомнить,
Ласково повторить:
«Рябушка» – и никогда не вспомнить.
И никогда не забыть.
«Птичка, помолись за меня» –
Так говорил я в три года.
Вооруженная палками ребятня.
Фуражка, носимая гордо.
За годы я вытянулся, окреп.
У меня появилась кличка.
«Птичник» – звали меня во дворе.
Молчи, глупая птичка.
Были друзья, переезды, быт
И купола столицы.
Птичник слинял да и был забыт.
Перелистни страницу.
Всё еще я, ко всему готов,
В бледном осеннем свете.
Ёжась, застёгиваю пальто.
Волосы треплет ветер.
(Какой романтический натюрморт.)
Руки в карманах, осень.
Я для героя вполне затёрт:
Профиль усталый, проседь.
Нет, погоди, всё было не так.
Вот: «купола столицы».
Далее: первый поход в зоопарк,
Клетка со странной птицей.
«Птичка» – шепчу я – "твой грозный крик,
Твоё незнакомое пенье
Простёрлось до дня, когда я старик,
От самого дня рожденья."
И снова назад. В тот зелёный сквер,
Где всё еще мне три года,
Где я не задумывался о Москве,
Где тихо шагал, не гордо.
И жизнь, словно шар, надо мной летя,
Спускала послушно нитку.
И всё, что случится года спустя,
Под тихую пело скрипку.
И всё ещё пело. И воздух блестел.
И мир был всегда возможен.
И было возможно всё и везде.
И я был. И я был тоже.
"Птичка, помолись за меня:
Воистину и всегда."
И птичка молится за меня:
-Та-та-та-та
-Та-та-та-та
-Та-та-та
-Та-та-та
Синее небо над головою.
Всё происходит со мною.
Свет облекается в форму иную,
Тонкую и земную.
Поле, наполненное до края.
Плещется рожь золотая.
Тихим птенцом из гнезда выпадая,
В метре от смерти взлетаю.
Лист, весна, кровь, солнце, сказка
Горы, воры, лес, свинья
Одиночество заката, субъективные друзья…
Жемчужной россыпью икринок, касаясь скользкой стенки повеленья,
Бродил среди растений водных, наш Моисей, раскрашивая отраженья.
Пропали в иле все ключи к скрижалям, прекрасной рыбой был проглочен царь,
Явившись в красочной вуали, икрой крестилась радостная тварь.
Протягивая связку ржавых, поросших мхом, белеющих ключей
Укутав Моисея пряной водорослью, пьяных, горящих электричеством свечей.
Вы красивую хотите?
Вот царица Нефертити,
Посмотрите справа или слева.
У нее такая шея,
Что завидую в душе я.
Не царица – просто королева.
Галатею вспомним дальше,
Что изваяна без фальши –
Твердая нога, как будто свая.
Миф гласит – во время оно
В гроб свела Пигмалиона,
А сама стоит почти живая.
Гляньте вы на Мону Лизу,
Можно сверху, лучше снизу
И нахлынут чувства как цунами.
Не нашел никто секрета,
Что ей видится с портрета.
Может, усмехается над нами?
Я такую как-то встретил,
Наяву, не на портрете,
Словно побывал в раю без визы:
Нефертитиева шея,
Ноги – где там Галатея!
На лице улыбка Моны Лизы.
Но, узнав ее поближе,
Красоты уж той не вижу.
Я не стал бы жить с подобной коброй.
Лучше пусть кривые ноги,
Шея, губы как у многих,
Только чтоб была с душою доброй.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...580... ...590... ...600... ...610... ...620... 625 626 627 628 629 630 631 632 633 634 635 ...640... ...650... ...660... ...670... ...680... ...700... ...750... ...800... ...850...
|