|
|
От мерзкой пищи очень трудно
Нам отворачивать носы...
Ласкает ноздри запах трупный
Полукопченой колбасы.
Чревоугодие чревато
Приблизить жизненный конец?
Из мертвечины сладковатой
На кухне варится супец.
Сроднились мы с землей сырою,
Когда пропитан смертью быт.
Не ешьте падаль на второе!
Но если хочется, как быть?
Толстой недаром кинул кони
И сразу стал «всегда живой»,
Услышав, на каком бульоне
Варили кашу для него!
Дело прошлое. Лёгкая шалость.
Капнув в кофе невинный бальзам,
Космология целкой ломалась:
Не сегодня. Не надо. Нельзя.
А теперь гладь ее против ворса,
Матери, разводи на минет...
В параллельных мирах Мультивёрса
Ничего невозможного нет!
* * *
Ещё недавно было хорошо,
Зашкаливал тестостерон порою,
Но юности угар, увы, прошёл,
Пресытив чувства старою игрою.
Заезженное крутится кино,
Исхожены вдоль-поперёк все тропы,
Другого в этой жизни не дано,
И, сын ошибок трудных, правит опыт,
Подходит срок сниматься с якорей,
Иных миров осваивать просторы,
Учить уму поддатых дикарей,
С шаманами вести о Боге споры.
Уйти за край, где интернета нет,
Начать, отринув прошлое, по новой
И с чистого листа писать завет,
Выдумывать уставы и законы.
А здесь скучаю я, в конце концов,
Нет повода для грусти и для смеха.
Не мне судить восторженных глупцов,
Пускай резвятся – я им не помеха.
Париж промок, в Париже сыро,
Париж стекает с карты мира,
такси, метро, велосипеды,
я так устала, где ты?
Тут с неба дождь как душ в квартире,
я коротаю время в мире,
двенадцать дня, журнал, газеты,
вода из Сены, воды Леты.
Двенадцать дня, еще так рано,
погода хлещет в барабаны,
озон, неон, зонты, береты,
я забываю где ты.
Перетекает вторник в среду,
я не звоню, я не приеду,
хотя сижу на чемодане.
А ты, наверно, в Амстердаме,
там тоже дождь и та же сырость,
и ожидание – на вырост,
как дождевик с плеча чужого,
да только мне уже лилово.
Подайте счет! Чужая поза,
усилий требовала проза,
Петрарка в дождь писал сонеты,
потом сошел с планеты.
Стекает время по каналу,
букет намокший, я устала,
привычный сюр, без дна, без цели...
да что ж я плачу в самом деле?
Пока, Париж, мой милый друг,
а я, пожалуй, в Петербург,
потом в Москву, а после в Пензу,
где в огороде Марсельезу
играет пьяный баянист.
Передо мной тетрадный лист,
из Пензы видно карту мира
и я пишу: в Париже сыро...
* * *
Резиновая женщина лежит
Себе в чехле, без ревности и лжи,
Спокойно ждёт, когда её достанут,
И лишь пото́м, расправившись вполне
По всей своей длине и ширине,
Она достойной станет пьедестала.
Нет разницы – хоромы, иль чулан,
За шмотками не тащится в Милан,
Цветы ей не нужны́, тем паче розы,
По барабану – Шуберт или джаз,
Обходится всегда без глупых фраз,
К тому ж принять любую может позу.
До лампочки напитки и еда,
А, если прохудится, не беда –
В один момент латается «Моментом»,
А ты – с умом и сердцем, все дела -
Меня до паранойи довела
И сделала почти что импотентом.
* * *
Опять наставили рога?
Увяз в болоте отношений?
Претензий вздорных до фига? -
Гони супружницу в три шеи.
Поскольку истая жена,
Та, что завещана от Бога,
В беде и радости верна
Тебе до гроба, недотрога.
Снесёт с улыбкою простой
Поэта мизерный достаток
И потускневший облик твой,
И то, что ты на водку падок.
Добра и ласкова, она
Тебя не пилит каждый вечер,
Интеллигентна и умна,
Напрасно мужу не перечит.
Простит твой вечный простатит,
Запой, к друзьям ночные рейды,
И одного лишь не простит –
Стихов, что посвятил не ей ты…
Наглухо Любовь и Доброту
Забивают Злоба, Тупость, Зависть…
Я неправ был. Подвожу черту:
Человек –
законченный
мерзавец.
Юрий Юрченко
..........................................
Читатель мой просить не станет справку
И согласится, если не дурак:
Блок – негодяй, Ахматова – мерзавка,
Подлец – Есенин, сволочь – Пастернак.
Как дальше жить, на гадость эту глядя?
Дрянь – Мандельштам, Цветаева – змея...
Поэты – мразь, а поэтессы – *ляди!
Пойду убьюсь апстенку нафик я.
Я ловлю в рифмующие сети
Шепот Божий через белый шум...
И уже который раз заметил,
Что не хуже Пушкина пишу.
Чепуха. Дышу на это ровно.
И живу с надеждою в душе:
Мне б его и в подвигах любовных
На крутом объехать вираже!
Меркнут знаки Зодиака
Над постройками села,
Спит животное Собака,
Дремлет рыба Камбала,
Николай Заболоцкий
* * * Какой приход – такие рифмы,Дымит волшебная трава,И вдрабадан косые нимфыБормочут странные словаМой номер икс и хата с краюПод стать насмешливой молве,Опилки плавятся и таютВ насквозь промокшей голове.Поддать чайку есть повод веский,Созвездья стынут взаперти,И заливает перелескиКумысом Млечного Пути.Здесь нет свечей и аналоя,Лишь филин ухает в тиши,И я, босой и с перепоя,Стою, на лиру опершись.Восток бледнеет, стало зябко,Круги расходятся в пруду,Медуза машет тонкой лапкой,Зовёт зачем-то – не пойду.У них бардак, неразберихаИ запах хуже, чем дор блю,Там, как два пальца, станешь психом…Достану лучше и забью.
Жених был щедр и очень ласков с ней,
Любил отец, и слуги пыль сдували.
Но осенью поднялись по Десне
Варяги. Их глаза сияли далью.
Посуда, вина, пряности, парча,
Бус драгоценных огненные змеи…
Шумел народ и радостно встречал
Тех, кто ходил походом на ромеев.
Черниговцы открыли закрома
Пред золотой весомостью товара.
Но подгоняла близкая зима
В далекий путь могучие драккары.
Темнел над лесом неба окоём,
Шуршала под ногами листьев осыпь.
Ей показалось: прямо на неё
Смотрел варяжский ярл светловолосый.
Мурашки пробежали по спине,
А голова кружилась, как от браги.
И жемчуга дороже был княжне
Веселый взгляд свирепого бродяги.
Страницы: 1... ...10... ...20... ...30... ...40... 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 ...60... ...70... ...80... ...90... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...800... ...850...
|