|
|
На лоне похмельных селений приволье затворникам
В полоне пологих холмов забывать города,
Скучать без привычных свиданий в мансарде по вторникам,
Обманывать время, растягивать и коротать.
Мечты – концентратом, отравой, красиво заверченной
(кило апельсинов – понюшка того порошка),
кино – испеченье судьбы несолёной, да перченной,
со всенепременным сиянием лика божка.
Толпой у одра каждый день собираю товарищей,
Меня забывающих ныне, и прежде, и впредь,
Страдать обо мне, никогда ни о ком не страдающей,
Познавшей мираж воплощенья созвучия “смерть”.
Отсутствую всюду, но знаю, что как называется,
Почём молоко и когда перемена погод.
И всласть доживёт осчастливленная бесприданница.
И в лад закружившейся скрипке подхрюкнет фагот.
Скажи мне искренне, его ли ты забыла,
Моя неверная подруга Тишина?
Не знаю я всего, что в сердце было,
И ты на что, на боль ли мне дана?
Где покосилась крыша поднебесья,
Где тихий дол утонет в свете дня,
Ты грозовыми отблесками лейся,
Кипящим громом в прошлое маня.
Где заросли кресты церковной выси
Вельвет травы лаская сквозь века,
К гремящим тучам двое вознеслись, и
Свою любовь пролили в облака.
В мире шахмат пешка может выйти
Если тренируется, в ферзи.
В. Высоцкий
Пешкам, не ставшим ферзями, посвящается.
Интродукция
Опять судьба, шутя, играет с нами:
То под одно, то под другое ставит знамя
И, слабые, не смея спорить с ней,
Мы кровь врагов мешаем со своей.
Дебют. Пешки умирают стоя
Примкнув багинеты, при свете луны
Стоим у врага на виду:
Ферзи, короли, боевые слоны,
И пешки – в переднем ряду.
Век пешки недолог, дружище, и ты
Костями врастёшь в чернозём,
Но кто-то дойдёт до последней черты,
Блистательным станет ферзём.
И вновь запоёт боевая труба,
Не помнить об этом нельзя,
Простая, дружище, у пешек судьба –
Погибнуть во имя ферзя.
Раскисшая глина военных дорог,
Окопная кислая вонь,
Да топот разбитых кирзовых сапог,
Да вражеский беглый огонь –
Всё это, дружище, достанется нам,
Я к этому, впрочем, готов,
И пусть ордена остаются ферзям,
Не хватит на всех орденов...
Миттельшпиль. Размен фигур
Растратив жизнь свою по пустякам
Ты стал на редкость груб и неуклюж,
И, часто получая по мозгам,
Ушёл на дно гнилых болотных луж.
Но в той стране, в которой мы живём,
Болото – это тоже водоём.
Кому облом, ну а кому престиж –
Красиво, типа, жить не запретишь.
Да, ты искал далёкие миры,
Надёжным парнем был и храбрецом,
Но, отупев от здешней мишуры,
Картонный ящик путаешь с дворцом.
Но в той стране, в которой мы живём,
Себе мы из картона строим дом,
Кому – откат, а кто-то – мордой в грязь,
Сегодня ты бандит, а завтра – князь.
И ты бежишь вперёд, задравши хвост,
А за тобою – подлость и обман,
И ты забыл, что значит – в полный рост,
Вкусив судьбы отравленный дурман.
Но в той стране, в которой мы живём,
Мы без дурмана просто пропадём,
Кому сухарь, кому-то в банке счёт,
Ну, как бы сделать всё наоборот?
Ну что же, сделай всё наоборот,
Промчись по жизни бешеной осой,
Но шайбу всё равно тебе забьёт
Судьба-старуха острою косой.
Ведь в той стране, в которой мы живём,
Кому-то кайф, но большинству – облом,
И даже если будет в банке счёт,
Ты от ворот получишь поворот…
Миттельшпиль. Бочка без дна
Уютное свито гнездо из опилок,
В сенях – золотое руно,
Но кто-то холодный стреляет в затылок
Как в старом военном кино.
Забыты ошибки, забыты утраты,
Но сводит нам челюсти боль,
Годами живём в ожиданье расплаты,
Играя привычную роль.
Булавками нас прикололи к стене,
Сбывается всё, что случилось во сне.
И вместе со всеми бездумно шагая
По дымным спиралям огня
Достигнем ворот обветшалого рая
К исходу вчерашнего дня.
Узнаем без прайса цену конформизма,
Услышим овчарочный лай,
И, в прошлое глядя сквозь толстую призму,
Поверим, что арбайт махт фрай.
Смелее, камрады, ведь бочка без дна
Ещё далеко, далеко не полна.
Со временем сказку мы сделаем былью,
Освоим просторы морей,
А может быть, станем мы лагерной пылью
Иль сытью для диких зверей.
Когда же наш фюрер пылающим взором
Окинет могучую рать,
То снова юнцы передёрнут затворы
И молча уйдут умирать.
Найдётся у времени высшая мера
Для нас, генералов песчаных карьеров.
Пусть ненависть вязкой стекает смолою
Из тёмных провалов глазниц,
Средь лжи и предательства, боли и гноя
Мы молимся, падая ниц.
И в липких объятьях тотального страха
Утративши разума дар
Свои черепа мы положим на плаху
Как выкуп за этот кошмар.
В отчаянье голос сорвётся на крик
Но вынесут судьи лукавый вердикт.
Эндшпиль. Цугцванг
Не стихи я пишу. Со скрипом
Из себя выжимаю боль.
В голове барабан, не скрипка,
И не сахар в крови. Соль.
На бревенчатой шахматной сцене
Задыхаясь в густой пыли
Пред судьбой не склоняя колени,
Погибают мои короли.
Кровь впитает труха опилок,
Это нужно лишь мне. Одному.
Прохожу сквозь свои Фермопилы,
Проживаю свою Колыму.
Допишусь я, увы. Похоже
Он настигнет меня в срок,
Наждаком по больной коже
Потечёт ледяной песок.
Под напором слепой стали
Рухнет пешек неровный строй,
На последней горизонтали
Безнадёжный веду бой.
Прост мой выбор – успеть сдаться,
Или смело пойти ва-банк,
Но в живых всё равно не остаться.
Продолженья не будет. Цугцванг.
Эндшпиль. Ковыль
Бледный оскал смерти,
Ржавая сталь обмана,
Руки тупого смерда
Шарят в моих карманах.
Битва ушла на запад,
Мёртвых ещё мало,
Славных побед запах
Манит ко мне шакалов.
Дым от сгоревших стойбищ
Выел мои глазницы,
Сколько ж теперь стоит –
Не умерев – родиться?
Талеры иль кроны
Днесь не нужны миру,
Древней ценой крови
Я заплатил виру.
Но, потеряв стремя,
Стал я лучом света,
И надо мной стрелы
Режут сапфир лета.
Уфа, 2006 год.
* * *
Мне любовь – галерные заботы,
Воз долгов бессрочных ночь и день,
Долгий рабский труд отбил охоту…
Больше не хочу страстей-страстишек,
Коли сносит крышу набекрень,
Хватит, нахлебался, даже слишком…
Женских тайн манящая истома,
Совершенство, зыбкое, как тень,
Обратились режущей оскомой…
На юру курганом-горемером
Я застыл, обуглен, как кремень,
Никому не значащим примером…
Пора взойти из угольного дома
И на себя взглянуть со стороны:
Твои черты так трепетно знакомы
И оттиску мгновенному равны.
Себя я опознаю по узору,
По сочетанью кукольных примет.
Мне два крыла – и буду чёрный ворон,
Но чёрный глаз – и буду пистолет.
Не выходи из дому без перчаток,
Твоё окно в себя обращено.
Храни свой безымянный отпечаток
И пей глазами чёрное вино.
И тёмная сейчас, и белая потом
и сам я между них, как между звёзд нежнейших, –
созвездие Любви, – не танго вам втроём,
созвездие Беды, – союз мужчин и женщин.
И белая во сне, и тёмная в бреду
и я меж бредом, сном – не жив, не умираю,
от первой до второй расхристанный иду,
перед какой себя отчаянно играя?
Да, – быть или не быть, да, – пить или не пить,
да, – жить или не жить? Ни тёмною, ни белой
себя не объяснить, и хочется завыть,
и хочется забыть всё то, что я наделал.
И тёмная сейчас, и белая потом,
войдя в меня, назад отчаяньем вернутся,
и каждая воздаст всё то, что поделом
я заслужил в чаду любовных революций.
И тёмная моя, и белая моя,
и я меж них, как тень, их оттенивший нежность,
любимая моя и нелюбимая –
мы, как там ни крути, наверно, неизбежность.
И тёмная прошла, и белая пройдёт,
за то, что жизнь одна, за то, что больше нету.
Где тёмная вода, – там белый пароход
торит меж тьмой и тьмой свою полоску света.
Так знай, медлительный мессия,
Мертворождённая любовь:
Течёт всё так же к морю Обь,
Всё с той же скоростью и силой,
Не собираясь развернуться
И – вспять! И – с Волгой! И – с Днепром!
И только тучи в клочья рвутся,
Живьём картины Гейнсборо.
На катере – матрос в берете,
Он курит едкую махру,
Флажок – тебе письмо в конверте,
Гудок прощальный на ветру...
Насколько злее стала квинта!
В Оби не водится медуз,
Кисель воды прозрачно-пуст,
Бесстрастно-нежен... Меццо-тинто.
И мимо город – мирно, мерно.
Укрылись маревом дома,
Кому – очаг, кому – тюрьма,
И не уплыть, что характерно,
И не уплыть... На то бесовский
Расклад: морока, маета...
И тут бессилен Айвазовский –
Свинцовость. Ветер и вода.
Воздух после дождя – как волшебная линза ,
поредевшей листвы краски ярче, сочней...
Акварельных небес распахнулась кулиса,
светят капли в траве тёплым блеском свечей.
Как на шёлке, расписаны белые астры –
тонкий батик пейзажа дрожит на ветру,
и купается клан воробьишек вихрастых,
в синих глянцевых лужах затеяв игру.
По алееям проносится вихрь золотистый,
вьётся шлейфом ветров листопада печаль.
На промокшей скамейке опавшие листья,
словно кем-то забытая пёстрая шаль...
Греют спины коты, веки сонные смежив.
Солнце капает с веток , осколки граня.
И такая глубокая, терпкая свежесть
разливается в жилах осеннего дня...
Между цветком и небом
Шмель стоит и не дышит.
Ноги шмеля – в нектаре,
В облаке голова.
Дай золотую руку:
Шёлком цветок твой вышит.
Спой про чудесные дали,
Мысли мои – трава.
Я в золотую руку
Не насмотрюсь, пусти же,
Я подхожу к трамваю,
Вскакиваю в вагон.
Там, в том конце вагона…
Пробраться бы мне поближе –
Птиц говорливых стая,
Галок или ворон.
Кто–то толкает сумкой,
Кто–то сует билетик,
Кто–то кого–то – «сукой»…
Шмель у окна дрожит.
В давке трамвайной нету
Ни тех, ни, конечно, этих,
Что просто протянут руку,
Спасут от вороньей лжи.
У неё на коленях сумка:
Шёлком цветок там вышит.
Она смотрит в окно куда–то,
Подперев щёку рукой.
Моя остановка. Что ж ты
Стоишь и совсем не дышишь?
Шмель гудит полосатый.
Успокой меня, успокой.
А она, так светло и прямо:
«Не дышите вы слишком громко»,
Улыбается: "тише, тише,
Вы мешаете спать малышу",
И протягивает с золотою,
С золотою рукой ребёнка…
Плачет шмель и стоит, не дышит.
И я плачу, и не дышу.
Нахлобучив на лицо глаза,
мятой кожей тренируя «браун»,
душ холодный вместо душных саун,
кекс без секса,чай,потом – в спортзал.
Пляжный волейбол на чьи-то ставки,
включенный во всё кефир – и в лавке
почитать и радио послушать:
сколько стоят баррель,фунт и бушель.
Из газет себе свернув панаму,
и панамцев приводя в экстаз
непечатных и изящных фраз
знанием на разных диалектах,
провожал я это бабье лето.
На пустом канарском берегу
в бархате лучей,песка и неги,
к зависти наследников Норьеги,
сеньорит смущая на бегу
беглым разговорным дон-жуанским
и здоровой бронзой мышц бедра –
эх,ещё б роман,увы – финансы
спели мне finale не вчера!
А без нефтедоллара в кармане
ни в шалаш молодку не заманишь,
ни любви налить вдове("Клико"),
словом,стало отдыхать легко
через восемь дней,как я приехал,
разгрузив багаж и портмоне,
пару сити-банковских кредиток –
у рулеток и на пляжах диких,
парусник арендовав с русалкой,
накачав по-русски целый бар...
Дискотеки,веники и пар –
в бане,после дансинга,на пару
(уж не помню,сколько было пар...)
Но теперь,спокоен и поджар,
огибая всё,что шевелилось,
отдаваясь солнцу и волне,
победив в очередной войне
разума и утомлённой плоти,
пару раз подумал о работе,
тут же отмахнувшись – ну уж,нет!
За четыре года отпуск мне
был как шанс «последнему герою» –
в песне,а не в шоу – уцелеть.
Биржи – как откроют,так закроют :
с «ЮКОСом» лежащим на нуле...
Только я-то знал за столько лет:
деньги не обманешь президентом
(даже тем,который на купюре –
номинал читай)и ждал момента,
покупая не по конъюнктуре,
акции компаний МБХ.
Брокеры крутили у виска –
мол,собрат поехал головою.
Риск немалый,блефовал – не скрою.
Но ведь и шампанское в сочах –
не фантазии пенсионеров!
И тому немерено примеров,
как взлетали бизнесы за час,
разорив одних,других – на нары,
третьим – на Мальдивы и Канары
принося при прочих мелочах
(замки,яхты с видами на Канны,
зелени гектары и карманы
милых побрякушек от Cartier
и девиц с показа мод Готье –
с подиума,маршем Мендельсона...)
В эти дни под первые аккорды
как всегда грядущих сделок года,
встретил я на пляже то ли лорда,
то ли звонких жемчугов ловца,
то ли губернатора из вечных,
то ль многопартийного дельца,
выгодно сменявшего "качалку"
в истинно медвежьем уголке
(может в ханты,может в мухосранске)
на большое кресло модной кожи
с видом на Кутафью или Спас.
(Пусть нескоро выборы,но всё же
лучше подле президентской ложи,
чем на потной шконке гдё-то лёжа
олицетворять иконостас.)
Так считал случайный мой знакомый,
как и все случайные из «новых» –
всё прошёл : огонь и медь,и воду,
пылко воспевал в речах свободу
и ...Россию,чей особый путь
отыскал давно в своих дублонах,
точно зная – при любых законах
слитки станут пропуском и мерой
- в сэры и в парламенты,и в мэры.
- Мир у нас в руках,пока мы с верой –
к власти,ставшей дойною коровой
(рейтинги удвоенного снова
ввергли в спячку зимнюю страну),-
незнакомец мой ушёл в волну...
Но возможно всё в подлунном мире,
не всегда и дважды-два-четыре,
и любой не вечен капитал
(разве только тот,что Он нам дал),
я тихонько хмыкнул о своём:c верой –
власть мы сами подберём,
а без веры – так,одни дублёры...
- Мир в руках,- себе я напевал ,
через день уже вокруг – Москва.
Весело включился ноутбук.
Глобус старый выронив из рук,
подошёл к столу двухлетний внук.
Радостно нажал на кнопку Enter.
Биржевые сводки быстрой лентой
подтвердили : всюду конкуренты
бешено скупали мой запас.
Став чуть-чуть богаче через час,
я уже прикинул,сколько книжек
встанет по шкафам для ребятишек –
в детской,в кабинете,в общем зале.
Мальчик с восхищенными глазами
дёргал за рукав:"Цитать... цитать!.."
Да,малыш,весь мир легко обнять...
(Все же виртуальные игрушки –
голубые фишки,побрякушки,
деньги,пулы,рейтинги,посты –
не заменят радостей простых.)
Мальчуган,притихший на диване,
слушал «Сказку о Царе Салтане».
В этот час на голубом экране
мягко о бессмертном и нетленном
говорил Гандлевский...
Мой Татаня
к Пушкину придвинулся поближе,
старый глобус – в крошечных руках...
10-29.09.2005
Страницы: 1... 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 ...20...
|