|
|
Привет, далёкая подруга!
Ноябрь вновь прикрыл листву
неверным снегом... Всех по кругу
на тризну горькую зову,
но изменила даже память:
чужое имя не извлечь...
Скажи, как можно всё оставить,
забыть, и всеми пренебречь?
Хочу, чтоб не смолкали звуки,
теряясь в будущем разлук...
Хочу на вечные поруки,
как ты... Здесь нет подобных рук!
А раньше, помнишь, без печали
мы на воде чертили след,
листву же, как детей, качали
деревья много-много лет...
Вот так медлительно старею
день ото дня за штопкой дыр...
А ты вот вышла за еврея...
Последний замуж – в монастырь.
Уж стол накрыт, уже свеча – одна! –
Ждёт огонька любимой зажигалки,
Бокал чистейший жаждет без вина –
Тебе упрёком слабеньким и жалким.
Так долго мне сидеть, пока придёшь,
Французским пахнущий – духи «Поэма»...
Молчанья мне не выдержать, и ложь
Найдёт неисчерпаемую тему.
Двумя руками крепко обойму,
Прижмусь к тебе, почувствуй запах тонкий
Картошки с луком... Курицей в дыму,
И, может быть, замоченной пелёнкой
я буду пахнуть (памперсы вредны,
Особенно когда нехватка денег)...
Фиалочка родимой стороны
прекраснее, чем орхидейный веник?
Сомнительно... Нет-нет, о грустном – прочь,
Подарки мне всегда немного свыше...
Пейзаж в окне облагородит ночь:
Там гаражи, как Нотр-Дам в Париже,
Вздымаются громоздко, высоко,
Ячеистые, точно колумбарий...
Но как с тобой просторно и легко,
Неугомонный, невезучий парень!
Вечерняя традиция моя
Измарывать фломастером салфетку
бумажную (так песня соловья
утешила бы высохшую ветку),
Не прервана тобою... Что мне гром,
Что – скучный дождь, когда картиной чудной
Расплывшиеся буквы, не трудом
рождённые – привязанностью трудной...
Далеко-далеко, на окраине сна,
На границе меж ночью и утром,
К бирюзовому небу прибита луна
Золотыми гвоздями как будто.
И мерцает она в голубой вышине,
Над землёй ослепительно-снежной,
В предрассветной, пронзающей слух тишине
Созерцая покой безмятежный.
Все имеет, как минимум, две стороны,
и запрет иногда кое-что разрешает,
а кому-то наличие нашей страны
неизменно давно и серьезно мешает.
Неужели не странно однажды решить,
что по воле всевидящего Всеблагого
ты ниспослан на землю убийством грешить
не такого, иного, другого, чужого?!
И не ведом покой ни тебе, ни ему,
ни ближайшим друзьям и ни дальним соседям,
и готовы на все – на суму, на тюрьму,
не живем – выживаем, не думаем – бредим.
Концентрируем силы, наносим удар,
получаем ответ, и хороним, хороним
недостойных подобных постигнувших кар,
не замысливших зла ни родным, ни сторонним.
Потому и мечтаю спокойно взглянуть
сквозь прицел я на их фанатичные лица.
Это, видимо, грех, это – выбор и путь.
И нажму на гашетку.
И стану убийцей.
Маме – Постовой
Пелагее Аникеевне
Нынче вьюга,
от стужи хмелея,
всё кружит и кружит у ворот.
У окна моя мать Пелагея
на заплату
заплату кладёт.
К ночи вьюжит
всё злее и злее,
засугробило хату и сад.
- Открывай!
Открывай, Пелагея!
Это я – твой убитый солдат.
Мама вздрогнет:
почудилось снова.
Не сбываются вещие сны.
Потерялась
для счастья подкова
на дорогах проклятой войны.
Ухнул ветер
в трубе угорелой.
Стужа стены и душу знобит.
- Замерзаю!
Открой, Пелагея!
Я твой муж,
Для тебя не убит.
Объезжая ухабы и лужи,
на дороге полуторка злится.
- Эй! Земляк, увези меня в детство.
До утра, пока сон ещё длится.
Еду. Еду, четвёртые сутки.
Совершаю напрасное бегство,
в Арнаутку, в мою Арнаутку,
от себя в деревенское детство.
У меня там полынные ветры,
звёзды синие, как незабудки,
и седые днепровские вербы
по плечо небесам Арнаутки.
Перед мамой и глиняной хатой,
перед нашим селом небогатым,
за тепло, за любовь с чёрным хлебом,
я в долгу и навек виноватый.
Между детством и старостью между,
белый свет пепелищем дымится.
- Боже правый! Пусти меня в детство.
До утра, пока сон ещё длится.
Когда ты любишь
Когда вокруг расплывчато и зыбко,
смешные звуки, яркие цвета
и в ванне кипячёная вода,
ты любишь только мамину улыбку.
Когда пролитых слёз ещё не лужа,
к делам и отдыху здоровый аппетит
(в начале лета выплачен кредит!) –
ты любишь только собственного мужа.
Когда предел мечты минут излишек –
лечи ветрянку, армию отмажь, –
пока не женишь (замуж не отдашь),
ты любишь только собственных детишек.
Когда дошьёт судьбу иголкой тонкой
бесстрастная искусница-тоска,
рифмуя снег и запах чеснока,
ты любишь кошку или собачонку.
Когда подруга-смерть за дверью грозно
торопит день и удлиняет ночь,
и ты не знаешь, как себе помочь,
ты любишь только жизнь... Да только поздно.
"Когда-нибудь однажды
убегу с тобою в горы.
Лето будет на исходе."
Каролина Илика
1.
Когда-нибудь с тобою убегу
куда-нибудь неслыханно далёко,
недосягаемо для зова и упрёка,
чтоб не дойти ни другу, ни врагу.
В последнюю беседу и строку
не пустим ни зацепки, ни намёка,
сокроется побега подоплёка
осокой на стремнистом берегу.
Дела оставим в полном беспорядке:
твои картинки и мои тетрадки,
незрячий холст и недопетый стих.
Оставим всё, избегнем всякой ноши,
неважно, кто из нас чего достиг,
пусть лето на излёте, ветер строже.
2.
Пусть лето на излёте, ветер строже
допрашивает прошлую печаль,
уверенно и твёрдо отвечай:
миг завтрашних надежд куда дороже
веков вчерашних дел. На смертном ложе
окажешься, куда ты ни причаль:
не кочерга ли каждый? не свеча ль?
в правлении собой – бразды иль вожжи?
Не знаем. И не всё ли нам равно,
что суждено, а что не суждено,
поскольку шанс познания ничтожен?
Нога скользит, но через снег и лёд
петляет, рвется, и ведёт, ведёт
тропа к хрипящим птицам, сердце – тоже.
3.
Тропа к хрипящим птицам, сердце тоже
из пяток в горло – захлебнись, но пой...
Ползком всё выше вьющейся тропой,
а после перевала путь положе...
Но легче будет позже, много позже,
когда совсем забудем мы с тобой
мой серый дом и дом твой голубой
в том городе, что как бы уничтожен.
В той как бы уничтоженной стране –
засохшие фиалки на окне,
на книгах пыль, скулящая собака
и ходики споткнулись на бегу...
Смотри сюда! Над чернотой оврага –
гора с лесной черникой на боку.
4.
Гора с лесной черникой на боку
склонилась, дышит мхами, как мехами,
и мы с тобой прикрыты лишь грехами
в альпийском фиолете на лугу.
В расщелинах подобно молоку
туман разлился прямо под ногами.
Тепло и сыро, Уж бы жил веками.
С тобой – тысячелетие смогу!
Ещё наверх! На камнях лес. Он строгий.
Он в зарослях скрывает все дороги,
равно по силе розге, батогу
сечет кустарник. Упадём у края –
дышать: о, как я стар! о, как стара я! –
там воздух густ, как будто мы в стогу.
5.
Там воздух густ, как будто мы в стогу,
далеком, словно юбки-кринолины...
Летит пушинкой с ветки тополиной
воспоминанье.... Я привычно лгу,
как зерна в ступе прошлое толку,
оно звучит то былью, то былиной,
сентенцией занудливой и длинной.
Молчи, тетеря, на пустом току!
Теперь стоим мы на краю обрыва,
и не нужны шутихи вместо взрыва,
дописан прежней жизни эпилог.
Вступаем в день, который верно прожит,
и будет стёрт назавтра, как мелок,
там даль ясна, и память там без дрожи.
6.
Там даль ясна, и память там без дрожи,
мы, друг у друга накрепко в руках,
в безлюдии забудем всякий страх.
Бояться – так Тебя, великий Боже!
Там наш покой никто не потревожит...
Лишь, в профиль виден – сильно сжат в боках,
дергач, бегун, у нас он в петухах,
напомнит из травы, что спать негоже,
что ждёт работы неокрепший сад,
что на пригорке ягоды лежат,
что на пирог пора готовить дрожжи,
погода не навеки так тепла,
а где дрова?.. Сквозь длинные дела
там дни текут, несчитанно похожи.
7.
Там дни текут, несчитанно похожи
на те, что здесь, но только не о том
заботимся... И там построим дом,
ну разве что без мебели хорошей,
с лужайкой под окном... Газон заросший
и здесь... Ещё – покрытый льдом
овальный пруд... Сплетенье рук крестом,
и – понеслись по утренней пороше...
Но это было здесь! Пел стадион
десятый раз, что роз был – миллион,
и долго распускалась наша роза,
любовь, единственная на веку,
здесь – опоздавшая для главного вопроса...
Там – каждый день для нас уберегу.
8.
Там каждый день для нас уберегу!
Ты – это я, а я в тебе – и только,
и целый мир – лишь маленькая долька
поруки в нашем замкнутом кругу.
Переживём и ливень, и пургу,
но боль, что сердце жмет... Княгиня Ольга
сожгла древлян, сумняшеся нисколько,
по правилам игры... И я сожгу.
Смотри-смотри, горит огнём отличным
всё то, что к ароматам земляничным,
к руладам птичьим не даёт уйти!
Лишь первый шаг отягощён поклажей,
и – налегке по горнему пути,
как тот смельчак, любимую укравший.
9.
Как тот смельчак, любимую укравший
без долгих изнурительных осад,
и мы надежду повернуть назад
закажем осмотрительности нашей.
Поверь легенде старой: ведь она же
давно сноха, и он в зятья был взят,
а убежали! Правда, говорят,
изловлены они, убиты стражей...
Но нас с тобою некому ловить!
Вздохнут родные, плюнут, может быть,
и станут жить по-прежнему счастливо.
Ушли понятья чести и стыда,
засох анчар. Поможет ветвь оливы,
чтоб жить в горах, где счастье – простота.
10.
Чтоб жить в горах, где счастье – простота,
всего и нужно-то – родиться снова,
без мусора обычая былого,
с додевственностью чувства – в путь туда,
где нет в помине совести суда –
ненужность института такового...
Однако же, действительность сурова,
потребует телесного труда.
В горах не то, что посидеть в буфете...
Соратники почтут событья эти,
их споры – каждодневная страда...
Так сложим печь и будем печься сами,
чтоб убран был наш уголок цветами,
где плод любви не узнаёт вреда.
11.
Где плод любви не узнаёт вреда,
где Тварный мир таинственней и тише,
живут без книг (мы знаем, кто их пишет!),
там нет того, чем живы города.
Оленей тонконогие стада
проходят грациозней, чем в Париже
по Рю-де-Рю девчонки нуворишей...
И мы вас покидаем, господа!
Пусть будет вечер сколь угодно долог:
возьмем с собой славяно-русский Пролог
да новый куртуазный календарь,
составленный товарищем помлаже.
Зачем тома (об этом знали встарь),
где речь звучна, прозрачны мысли даже?
12.
Где речь звучна, прозрачны мысли даже,
букашка, птица, зверь – среди своих,
и если сыщешь безобразный штрих,
он злобой, но не подлостью окрашен.
А здесь не так. Весь мир обезображен
под потолками чаяний чужих...
Когда природа замолчала в них,
когда проходит жизнь без эпатажа,
здесь не к добру соединенье сил,
здесь каждого, кто правды попросил,
поднимут на смех (предпочли бы на штык!)...
Там – облака целуют копья гор...
Мы вырвемся с тобою на простор,
мы убежим! Когда-нибудь. Однажды.
13.
Мы убежим! Когда-нибудь. Однажды
проснёмся и поймём: теперь пора!
И прямо в бурю, в дождь как из ведра
вокликнем: ветер! незнакомец! наш ты!
Увидит он, что мы идем бесстрашно,
что за спиною – стылое вчера,
что покорилась первая гора,
и скажет нам: -"Пусть оглядится каждый,
послушает, что скажут дух и плоть..."
Довольно, ветер, чепуху молоть!
В движенье ветер жизнь ведёт, в движенье!
Ты лучше вспомни песенку «Куда?»!
"Не пожалеть бы о своём решенье
когда-нибудь..." – И всё же – никогда!
14.
Когда-нибудь (и всё же – никогда!)
вернётся и ручей обратно в устье...
Осудят нас, но не остудят – пусть их!
Оружье наше – сети да уда,
а сплетни – хмель, увивший ворота,
трёхдневный дождь прольётся нашей грустью,
мы будем только рады захолустью,
где безмятежно движутся года.
А что увидим, если возвратиться?
Да то же всё. Одни и те же лица,
кислотный ливень, сажу на снегу.
Здесь так скорбит душа и страждет тело...
Уверенности просто нет предела:
когда-нибудь с тобою убегу!
15.
МАГИСТРАЛ
Когда-нибудь с тобою убегу.
Пусть лето на излёте, ветер строже,
тропа к хрипящим птицам, сердце – тоже,
гора с лесной черникой на боку.
Там воздух густ, как будто мы в стогу,
Там даль ясна, и память там без дрожи,
Там дни текут, несчитанно похожи,
Там каждый день для нас уберегу.
Как тот смельчак, любимую укравший,
чтоб жить в горах, где счастье – простота,
где плод любви не узнаёт вреда,
где речь звучна, прозрачны мысли даже,
мы убежим. Когда-нибудь. Однажды.
Когда-нибудь... И всё же... Никогда..
Лучше не знать –
Проще...
Истины знак –
Росчерк.
Но по судьбе
Слово
Нежно, тебе
Новость.
Но ты кричишь,
Плача.
К счастью ключи
Прячешь.
Рядом стена
Света.
Вызовом сна
Ветру.
Шепот и смех
Слитно.
Слезы утех
Битвы,
Что не прошла
Даром,
Где тени зла
Жаром.
Следом шагнёт
Холод.
Истины гнёт
Соло.
Но позади
Эхо.
Вторят дожди
Смеху,
И промолчать
Проще:
Слово, печать,
Росчерк...
Чтоб заклеймить
Двери,
Где же та нить
«Верю!..»
Где тишина
Вторит
Красками сна
Горю.
И забытьё
Истин
Словно нытьё.
Быстро
Спрятаться, сжечь
Храмы
Рук, губ и плеч –
Срамом.
Все ублажить
Чисткой.
Разве боль лжи –
Выстрел?
В сердце, в душу –
Жестко.
Я же прошу
Четко:
Я же молчу –
Слышишь?!
Бездною чувств –
Выше...
Ты догони –
Сможешь?
Была ли нить?! –
Кожей
Чувствовать взгляд –
Омут!
Где же земля?!
Тонут
В зыбкой тиши
Песни.
Ты допиши:
«Если...»
Ты докажи:
«Скоро...»
Новая жизнь
Спору,
Где оправдать
Проще...
Но снова «ДА»
Ропщет.
Букв вместо, фраз –
Точки.
Видно игра
Точит
Силы души
Болью.
Но сокрушить? –
Роли
Или личины,
Маски...
Вроде бы чинно,
Лаской
Сети сплели
Цепко.
И на пыли
Слепок.
Только молчать
Страшно:
Ждет палача
Пашня
НепокорЁнных
Голов,
Где искажЁнно,
Голо,
Где отцвело
Буйно.
И где нет слов –
Будни!..
29.06.2006
Ты не…
Ты не мочил врагов в сортире, не бегал
голым при луне, с мечтой о золотом
кумире не поклонялся Сатане, не
возжелал жену чужую, не ел козлёнка в
молоке, с друзьями, хоть чуть-чуть
рискуя, ты не сплавлялся по реке, ты не
стоял не лобном месте, узором хлеба не
крошил и не дарил цветов невесте.
Возможно, ты ещё не жил.
Пятьдесят восемь
Я синус с минусом в уме легко сложу по
своду правил и пятьдесят восьмой зиме
скажу – мы всё с тобой исправим. А
после, сидя на трубе, хоть не гожусь
пока в пророки от пункта Бэ до пункта
Бэ по жизни нарисую кроки. Пусть мудрый
Кант свой верный цейс на нас направит
из Европы, мы вновь с тобой в последний
рейс усталые направим стопы. В душе -
поэт, по жизни – мим, сменив ботфорты
на сандали, живу, предчувствием томим.
Покуда кайф не обломали….
Обуза
Над хлебною коркою тупо мечтаю –
забиться бы в норку, вернуться бы в
стаю. И даже, сгорая в гриппозной
простуде, я помню, я знаю, мы – бывшие
люди. Дрожит с похмела шелудивая муза,
все наши дела – лишь для сердца обуза.
Мы жизнь, словно кашу, без масла
глотали и молодость нашу на рельсы
бросали. А сердце, вот сука! – всё
бьётся как рыба, и тихо, без звука
твержу я – спасибо. Конечно, спасибо,
окончены сроки, тяжёлые глыбы смывают
потоки, не в каждом окошке свеча
загорится, ещё бы немножко и синяя птица
промчаться захочет над солнечным
плёсом.
Но близко грохочут стальные колёса…
Тень защитника Родины
Служили мы не славы ради, ведь мы тогда
ещё не знали, что где-то там, в
Генштабе, бл**и нас всех давно уже
списали. Мы всё поставили на карту,
свой долг исполнив, как мужчины. Какое
там восьмое Марта и день Святого
Валентина! Какой там Праздник Урожая!
Как у разбитого корыта спит пьяным сном
Страна Родная.
Забыв про нас, солдат убитых…
Страницы: 1... ...10... 12 13 14 15 16 17 18 19 20
|